Текст книги "Хороший мальчик (СИ)"
Автор книги: ChristinaWooster
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Как я хочу обнять тебя, поцеловать, но я знаю, что этого не произойдет, никогда…
Человеческое сердце может вытерпеть многое; подростковое влюбленное израненное сердце – немного, но если в нем есть эта сила и вера, которая переполняет меня, я готов терпеть и ждать, что мы сможем увидеться, и что все будет хорошо.
С ним все будет хорошо. С ним все должно быть хорошо. Пожалуйста. Умоляю. Не сделайте ему больно. Он не заслужил этой боли. Я готов забрать ее, честно, клянусь, Бог, я готов забрать его боль за все то, что я сделал или не сделал, за то, что по моей вине страдали другие, я готов забрать его боль, потому что иначе я себе не прощу, если не спасу еще и его…
Пожалуйста.
Я разбиваю это слово о двери, мои кулаки болят, сердце еле дышит, но я еще живу. Я не знал, что смогу выдержать это. Что потеряю его – а потом получу возможность встретить его, увидеть, и может быть, может быть…
Каждую ночь я думаю о той единственной ночи, что была у нас, о том, что не успел сделать, сказать, насытиться и впитать в себя до последней капли всего его, всю его любовь, все его прикосновения, все его вздохи и стоны, обращенные ко мне и только ко мне…
Что бы ни произошло потом – в ту ночь мы принадлежали друг другу, и в моем сердце так будет всегда. Мне никто больше и никогда не будет нужен, и может быть странно говорить так в четырнадцать лет, но я знаю, что клятвы, данные в четырнадцать лет – самые крепкие, самые горячие, самые честные и такие больные.
Я так его люблю.
Может быть, когда-нибудь, это сможет повториться, и даже если после этого мне будет суждена смерть – я приму ее как нечто самой собой разумеющееся, потому что я буду так счастлив, что даже смерть не покажется мне страшной.
Я умирал от своей любви, умираю снова, но почему-то каждый раз все еще открываю глаза, готовый биться до конца.
Что бы между нами ни произошло, я никогда не смогу забыть человека, который открыл во мне такие чувства, о которых я даже не подозревал в себе.
Я так его люблю.
Почему в школе не говорят, что любовь может так болеть? Это больнее побоев отца, это больнее разбитого лица, это больнее одиночества, это больнее предательства, потому что все, все, что угодно можно простить, но только не его отсутствие.
Я так его люблю, что не могу взять себя в руки, я разрываюсь, распадаюсь на части от своих чувств, и мне так хочется кричать о том, как я его люблю и боюсь за него…
Я готов умереть за него.
Я беру со стола ручку и начинаю проводить ей по своим венам, рисуя на коже там, где он целовал меня. Я рисую на левом запястье маленькие буквы. Совсем маленькие, но такие важные для меня…
R+E.
Буквы бьются на пульсе, и пока я смотрю на них, мне кажется все возможным. Если я выживу… Если я смогу… Если мы… Обещаю, что я сделаю татуировку, чтобы носить нашу любовь всегда с собой, которая будет пропускать удары моего пульса, и напоминать, что я выжил только благодаря этому…
Я так многого не сказал ему, не сделал с ним вместе. У нас никогда не будет нормального школьного выпускного бала, где мы могли бы в красивых костюмах, под смех Билла, Стена и Бена стать королями этой чертовой школы, на зло всем, и показать средние пальцы всем тем, кто так поиздевался над нашими чувствами, кто заставил разделиться нас и почувствовать всю эту боль…
У нас никогда не будет этого, потому что эта боль будет с нами всегда. И есть только один человек, который понимает эту боль, это страдание, и только он сможет помочь пережить мне его…
У нас никогда не будет ничего. Не будет нормальных отношений, про которые рассказывали другие парни или про которые писали в книгах. Мы обречены, но мне все равно, я готов пережить это, если мы только сможем увидеться, и с ним все будет хорошо…
Умоляю.
Я не знал, что любовь может так жечь. Если бы я знал, если бы я только знал, к чему это приведет, я бы никогда не подошел к нему, не сказал ни слова…
Хотя кого я обманываю. Даже зная, прекрасно зная, что нас бы ждало впереди – я бы сделал это, я бы пережил это, просто чтобы понять, кто я есть на самом деле, какой я, и кого люблю.
Это такая боль, что заставляет сжиматься зубы и кричать, кричать, кричать, в самого себя, захлебываясь криком, утопать в слезах и разбивать руки о стены, потому что больнее уже не будет. Уже просто некуда больнее.
Я касаюсь пальцами букв, чувствую слабый пульс, хотя сердце стучит в моей голове, как бешеное, давит на мозги, бьет меня по лицу, и кричит мне, что я просто дурак, который не послушал его и связался с тем, с кем было не надо.
С тем, кто сделал меня самым счастливым, а потом окунул лицом в боль, заставил жрать ее, давиться, блевать, и снова жрать.
Я питаюсь болью на завтрак, обед, и ужин. Но знаю, что скоро она закончится.
Потому что я знаю, что надо сделать.
Но пока есть надежда, малая надежда…
Я люблю тебя. И это моя исповедь.
– Ричи, Ричи! Ты не посмеешь уехать… Это… Это безумие!
Мисс Вустер бросается ко мне на шею, она плачет. Я не могу смотреть на нее или в глаза мистеру Рэймонсу, который стоит чуть позади мисс Вустер, и с тревогой глядит на меня, теребя чуть седоватые волосы.
– Ричи, Ричи, прошу тебя… Это самоубийство! Если ты вернешься… Если с тобой что-то произойдет во второй раз… Я просто… Ричи!
– Мам, прости. Я должен, – я порывисто обнимаю ее, подхожу к мистеру Рэймонсу, протягиваю руку, – простите, что подвел Вас. Но я не могу не поехать. Я должен.
– Я горжусь тобой, Ричард, – произносит он, и пожимает мою ладонь. Он улыбается, но морщины в уголках его глаз выдают его состояние. Он разбит. Как и я.
– Ричи… Пожалуйста… – мистер Рэймонс обнимает меня, хлопает по плечу как действительно своего сына. Я оборачиваюсь на мисс Вустер. Ее лицо в слезах, волосы собраны в небрежный хвост на затылке, а очки болтаются на вороте домашнего платья. Я снова обнимаю ее.
– Я вернусь. Обещаю, мам. В этот раз я со всем разберусь окончательно. Я… Люблю вас.
– И мы тебя, Ричи, мы очень тебя любим. И мы приедем за тобой в любой момент, только позвони… Теперь о тебе есть кому заботиться, – мисс Вустер поправляет мои волосы, целует в лоб, – не забывай это.
– Я никогда это не забуду… Но я должен идти, – я смотрю на часы, – не провожайте, пожалуйста. Я позвоню, как приеду.
– Будь осторожен… Сын, – произносит мистер Рэймонс, и отворачивается, чтобы я не видел его эмоций.
– Да, пап, – это слово срывается с моих губ, я поджимаю их, чтобы не расплакаться, – я очень вас люблю. Но… И… Его тоже.
Комментарий к U
Включаем песню гробана, и читаем под нее
Чьи это мысли – предлагаю вам подумать самим ;) ждите меня к вечеру
========== M ==========
Il Volo – Quando l’amore diventa poesia
Я чувствую, как по моим рукам скользят его пальцы. Он трогает мое запястье, щупает пульс, потом касается шеи.
Да, пожалуйста, не останавливайся, хочется шептать мне, но его руки перемещаются мне на лоб, прикладываются на пару секунд, и потом снова исчезают.
Я хочу что-то сказать, но я все еще во власти сна, рот заполнен вязким криком, я хочу проснуться, но не могу. Боль парализовала меня, и я уже не понимаю, физическая она или моральная, или и то, и другое. Я слышу посторонние голоса, мне хочется позвать его по имени, даже если я точно знаю, что это не он, но вдруг…
– Джерри, ты не переборщил в этот раз? Он уже несколько часов в себя прийти не может, – я слышу женский голос и чувствую запах сигарет.
– Он знал, на что шел. Если я не буду его контролировать хотя бы так, он своим ором соберет возле дверей всю школу.
– В прошлые разы такого не было, – голос женщины раздраженный, я пытаюсь открыть глаза, но сон еще держит меня в своих тисках, – хотя, с другой стороны…. Если он откинется раньше, чем приедет Тозиер, возможно, мы сможет потом выдать его смерть за очередное самоубийство. Неразделенная любовь – как это грустно.
– Тозиер слишком сильный, я был так удивлен, увидев его медицинскую карту. Ни одного хронического заболевания. И при этом какие мозги!
– Феноменальная память. Как раз потому он нам и нужен – никто другой не выдержит этого испытания. Что ты даешь Эдварду?
– 333 препарат. Раньше был 332, но он начал вырабатывать к нему иммунитет. Это его уже не брало. А мне надо было как-то давить на него, когда произошла вся эта история с Хенлоном. Мне надо было, чтобы он поверил, что он был причастен к его смерти, только он, и больше никто, – я слышу, как мой отец слегка понижает голос, – в любом случае, ему не помешает. Все эти его лекарства и таблетки, которые он принимает, не более чем пустышки или наши препараты. Но новый я на нем протестировать не смогу. Он не выдержит.
– Никто не выдержит, кроме Тозиера, – женщина щелкает пальцами, – он приезжает вечером?
– Да. Его подселят к Денбро в комнату.
– Отлично, надеюсь, он сможет повлиять на него. Единственный хороший сын. А то Стенли в последнее время совсем отбился от рук. Совсем не знаю, что с ним делать.
– Стелла…
– Кстати, сегодня Эдварду ничего не давай. Он должен оклематься к приезду Тозиера. Не забудь, у Денбро скоро день рождения, они должны сыграть на концерте.
– Ты представляешь себе, что будет, когда они встретятся? – спрашивает мой отец.
Мой рот забит песком, я хочу крикнуть, но мое тело меня не слушается, оно в плену боли, которая тянущей волной закрывает меня, не дает вдохнуть или даже пошевелить рукой. Перед глазами под закрытыми веками все плывет, я боюсь, что меня стошнит.
– Тем лучше. Никто тогда не удивится, если с ним что-нибудь случится. Но дозу уменьши, Джерри. Твой сын пока еще нужен нам.
– Стелла, я сделаю ради тебя все…
– Все, нам пора. Он скоро очнется. Надо еще успеть переговорить с Денбро перед приездом Тозиера.
Я слышу, как они выходят. У меня сильно колотится сердце, я чувствую, как грудная клетка не выдерживает, сдавливается, я начинаю кашлять и из последних сил открываю глаза.
Я чувствую, что меня тошнит. Возле кровати я замечаю небольшой таз, и меня тошнит в него неудержимым потоком. Руки дрожат, сердце стучит в ушах, давит на барабанные перепонки.
По лицу текут слезы, но я не могу удержать их.
Горло саднит, но после того, как меня стошнило, мне становится легче. Я не могу понять, действительно ли я слышал разговор отца и матери Стенли, или мне все это приснилось. Но я принюхиваюсь и могу уловить еще слабо витающий запах сигарет и ее духов. У меня тут же случается приступ, и я лезу за ингалятором.
Значит, он все-таки приедет. Он приедет.
Я не могу предположить, что они могли сказать ему, как заманить. Он не мог вернуться из-за меня, он меня проклял, он меня ненавидит, он меня…
Я начинаю кашлять, чувствую, что меня изнутри разъедает какая-то гадость, и мне приходится запихнуть себе два пальца в рот, чтобы меня снова стошнило.
Его лекарства просто пустышки.
Я бросаюсь к своей аптечке, но очень резко, голова кружится, я чуть не падаю, но хватаю ее со стола и начинаю перебирать склянки с таблетками.
Это не лекарства. Это наркотики.
Я прикладываю руку к губам, пальцы холодные, как из холодильника.
Я вспоминаю все свои приступы ярости и агрессии, которые я никак не мог объяснить. Я столкнул Ричи с лестницы.
Я ударил Майка Хенлона по голове битой.
И все это время я принимал наркотики.
Я пошатываюсь и без сил опускаюсь на кровать. Меня трясет, как в лихорадке.
И Ричи, Ричи… Он должен на себе испытать какой-то новый сорт, Боже мой, Ричи…
Я сделал немыслимое, я раздавил его, уничтожил, только чтобы он никогда не оказался здесь, не испытал того, что чувствую я, а он решил вернуться.
Он же сделал это не из-за меня?..
Пожалуйста, Ричи, пожалуйста…
***
– Очнулся?
Отец стоит на пороге комнаты, как всегда идеально выглядящий, в костюме-тройке темно-серого цвета, с ярко-красным галстуком. Этот цвет напоминает мне кровь, я кусаю губы.
– Да.
– Как ты себя чувствуешь? Выглядишь паршиво.
– Чувствую себя так, словно меня травят наркотиками, отец, – я пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются. Получается какой-то вымученный оскал одной стороной губ, и я в ужасе думаю о том, что мое тело перестает меня слушаться. На минуту он замолкает, я вижу, как он задумчиво крутит пуговицы на рукавах пиджака. Я помню, как он купил этот костюм за сто тысяч долларов.
– Ты все слышал?
– Да.
– Что ж, – отец складывает руки на груди, – тем лучше. Я пришел предупредить тебя. Твой дружок здесь. И только попробуй заговорить с ним о чем-то кроме ваших вшивых песенок или уроков. С завтрашнего дня пойдешь на уроки и начнешь нормально себя вести, ты меня понял? И тогда с тобой ничего не случится. Или ты снова окажешься здесь. Ты же не хочешь? И что за ерунда у тебя? Когда ты начал рисовать на руках, как пятилетка?
Я натягиваю рукав рубашки до самой ладони, пряча туда руку.
– У меня есть к тебе предложение, – говорю я, чувствуя, как голос ломается, дрожит, разлетается вдребезги на последних нотах.
– Очень интересно, – отец смотрит на меня как на пустое место, – удиви меня, Эдвард.
Я глотаю воздух, хватаюсь за него как за спасительный жилет.
– Не трогайте Ричи. Испытайте на мне. Пожалуйста.
***
Я возвращаюсь в пансионат поздним вечером. На входе – та же проверка, будто я попадаю сюда впервые. Охранники будто и вовсе меня не узнают. Один из них провожает меня до комнаты, которую я теперь буду занимать. Я ищу Бена, звоню ему, но абонент не доступен. Холодный страх трогает кончиками пальцев мое сердце, но я боюсь, что совсем скоро оно полной ладонью сожмет его.
– П-п-п-ривет.
Я оборачиваюсь и вижу в дверях Билла. Он выглядит точно так же, каким и был в момент моего отъезда. Светлые жиденькие волосы зачесаны на прямой пробор, идеально отутюженный галстук болтается на худой шее. Я еще не успел переодеться в школьную форму.
– Привет. А где Стенли? – я указываю рукой на кровать позади себя.
– О-о-он пока ж-живет у м-м-атери. В ее ш-школе. Т-теперь ты мой с-с-осед.
– Смотрю, ты не особо рад этому, – я бросаю сумку с вещами на пол.
Билл пожимает плечами, равнодушно глядит на меня.
– Т-т-ты вернулся с-с-юда из-за Эдди?
Билл старается не смотреть мне в глаза. При упоминании его имени сердце екает, подпрыгивает, и остается в таком состоянии.
– Это неважно. Стен попросил приехать и помочь разобраться во всем.
– С-с-стен дурак. Ему скучно там, с-среди девчонок, и он п-придумывает в-всякую ерунду. Эдди просто у-у-ехал. М-мне т-так отец с-с-казал, – говорит Билл, но я вижу, что кадык на его шее нервно дергается.
– Это неправда. Он не мог никуда уехать. Мать твою, Денбро, в этой школе творится настоящая хрень! Где Бен? Что вы с ним тогда нашли в кабинете твоего отца?! – во мне начинает кипеть настоящая злость, и с каждой секундой медленный огонь превращается в настоящий пожар.
– Бена з-забрали.
– Куда?
– Я н-е-е з-знаю. Хватит, Р-ричи, мы н-ничего н-н-е наш-ш-ли, м-мой отец ни в чем не вин-но-ват…
– Я сейчас разобью тебе лицо, если ты мне все не скажешь! – я замахиваюсь на Билла, мой кулак дрожит от желания раздробить ему череп, только лишь бы узнать, что с Эдди все в порядке.
Эдди…
В этот момент дверь в комнату открывается, и я не успеваю обрушить кулак на лицо Билла, который уже встал в стойку, чтобы отразить мой удар, потому что моя рука так и замирает.
– Смотрю, твой отец, Билл, снова решил подобрать всякий мусор с улицы? Ну, привет, Тозиер.
========== R ==========
Il Volo – Grande Amore
Я смотрю на Эдди и не могу поверить своим глазам. Вот он стоит, живой, почти невредимый, самодовольно-мерзкая улыбка не сходит с его лица. Я вижу, как Билл, заикаясь, и задавая тысячу вопросов, бросается ему на шею, и понимаю, что Денбро тоже не знал, где был Эдди.
Я смотрю на Каспбрака, глаза начинает щипать. Он выглядит точно так же, как я его запомнил, уезжая пару месяцев назад из этого ада, и надеясь, что никогда сюда не вернусь. Единственное – он снова в синяках, но это нисколько его не портит. Мое сердце делает кульбит, я даже не могу ничего ему сказать.
Когда позвонил Стен, я подумал, что моя жизнь разбита. Снова. На тысячи и тысячи мелких осколков, которые начали царапать мне грудь, вонзаться под кожу, как осколки от стеклышек очков, которые я тогда пытался вогнать себе в руку, но меня остановил Бен.
Бен…
Я смотрю на Эдди, который что-то говорит Биллу про поездку в свой загородный дом, чтобы отдохнуть от суеты и уроков, и не могу спокойно пропустить воздух через нос или рот. Он скомкался там, как залежавшаяся пыль под диваном, и раздражает меня изнутри.
– Ну, что молчишь? Ты там в своей дыре разучился здороваться? – Эдди складывает руки на груди. Я не могу отвести от него взгляд. У него шрам под бровью, немного разбита губа и ссадина на щеке. Мне так хочется к нему прикоснуться, как тогда, когда я обрабатывал его раны, и понял, что он значит для меня… Но нельзя. То, что он сделал – почти убил меня – нельзя простить. Я не могу.
– А ч-ч-что у тебя с-с-с лицом? – спрашивает Билл.
– Ах, это так. Во время моего отдыха я прекрасно проводил время со своим новым парнем, а он… Такой страстный. И нетерпеливый. Любит всякие грязные штучки, по типу ударов и прочего. Мне даже понравилось, – Эдди говорит это все Биллу, но не сводит с меня глаз. Я молчу, немой крик застревает где-то в глотке, – Тозиер, я же сказал тебе «привет». Может, ответишь тем же?
– Я не хочу с тобой разговаривать, – я еле выдавливаю это из себя каким-то чужим голосом.
– А что так? Разве ты по мне не соскучился? – Эдди улыбается, подходя ко мне, Билл смотрит на нас со стороны, – разве не вспоминал обо мне, когда трахал очередных шлюшек? Или ты больше не по шл…
– Заткнись!
Мой кулак врезается прямо в лицо Эдди. Он закрывает лицо руками. Я вижу, как у него из носа течет кровь прямо на губы и капает на белоснежную рубашку. Я хочу разбить его лицо так же, как он разбил мне сердце.
– Давай, давай, ударь меня! – кричит Эдди, – ну же, давай!..
– П-п-парни, хватит! – Билл вклинивается между нами, – м-м-мне плевать, ч-что между в-в-ами произ-зошло, но д-давайте в-вы не буд-д-ете!..
– Зачем вы меня сюда позвали?! Зачем?! – кричу я на Билла и хватаю его за плечо. Костяшки на правой руке все в крови, – что еще вам от меня надо?! Он здесь и… Зачем?!
– Потому что никто из этой школы не уезжает живым, – произносит Эдди, булькая кровью из разбитого носа.
– С меня хватит. Играйте в ваши игры сами! – я отталкиваю Билла и выбегаю из комнаты.
Мое сердце сейчас меня убьет. Оно бьется так сильно, отдаваясь болью в живот, скручивая органы в тугой комок, что я почти пополам складываюсь. Я вбегаю в туалет и нависаю над раковиной. Я лью холодную воду себе на руки, начинаю плескать в лицо, на волосы, за воротник свитера, чтобы остыть.
Как он может?! Как он может так себя вести?! Зачем он… Почему я…
Я даже не могу плакать. Мне кажется, я выплакал все еще в тот момент, когда несколько месяцев трупом валялся на кровати, балансируя на грани жизни и смерти, пока он… Он… Развлекался с другими, и зачем-то снова решил заманить меня сюда…
– Ричи.
Я слышу его голос у себя за спиной и так резко поворачиваюсь, что стены чуть не плывут у меня перед глазами.
– Только попробуй открыть свой рот еще раз, и я разобью твою голову, Каспбрак, я не шучу, – говорю я, и мой голос звучит как сталь, – хватит с меня. Сколько можно причинять мне боль?! Что я тебе сделал?! Я приехал сюда из-за тебя, потому что подумал, что ты умер… А ты…
– Ричи, я…
– Закрой свой рот! Немедленно закрой свой паршивый рот, иначе я ударю тебя еще раз! – я кричу так, что Эдди нервно хлопает глазами, – Каспбрак, мать твою, что произошло?! Что я тебе сделал?!
– Дай мне все объяснить. Я не мог… При Билле…
– Меня тошнит от тебя, понимаешь? Я видеть тебя не могу!
– Ричи, пожалуйста, – Эдди делает робкий шаг ко мне, я вижу, что кровь у него возле носа запеклась корками, а на губах так и остались кровавые подтеки, – я… Прости меня. Я сделал все, чтобы ты уехал отсюда. Я… Обвинил тебя, чтобы тебя отчислили, и ты уехал… Прости меня, прошу тебя, прости…
Я смотрю на него и не верю своим глазам. Только что он снова поливал меня грязью, а сейчас просит простить его со слезами на глазах. Он что, издевается?! Когда закончится этот цирк?!
Я отбрасываю от себя его руку. Меня трясет.
– Не прикасайся ко мне, – шиплю я, – не смей даже…
– Ричи, это правда. Я не знал, что еще делать, как оградить тебя от этого кошмара, как… Уберечь тебя, – он снова пытается взять меня за руку, заглядывая мне в лицо. Я за эти месяцы вырос еще на несколько сантиметров, поэтому Эдди приходится задирать голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Меня трясет от его прикосновений, от его присутствия… Все месяцы, что я пытался выжечь из себя чувства к нему своей ненавистью, полетели прахом…
– Прости меня, прости… – Эдди начинает плакать, и мое сердце горит в огне, – я не знал, что еще сделать… Мне пришлось… Я за это сполна поплатился, клянусь тебе, я не хотел…
– Из-за тебя умерла Вероника, – говорю я, и эти слова, которые я не произносил ни разу с того рокового дня, как узнал об этом, жгут мне рот.
– Что?.. Я…
– Ты удалил ее письма, где она просила каждый день меня приехать и спасти ее от сумасшедшего парня, который в итоге ее зарезал! Она умерла из-за тебя!
Слезы уже льются по моему лицу, я не пытаюсь даже сдержать их.
– Ричи… Господи… Ричи… Я не знал… Клянусь тебе, я не знал! Я не читал ее письма, только первые строчки, где она писала… Что любит тебя… Я решил, что… И ты ее любишь… Прости, прости…
– Я любил только тебя, Каспбрак, – шепчу я, – не трогай меня, прошу, убирайся. Разберись со своими дружками, которые считают очень смешным позвонить мне и сказать, что ты чуть ли не умер, только чтобы я приехал сюда…
– Это правда, – шепчет Эдди, и я не могу уже смотреть на него. Мне противно, тошно и больно, – Стен не соврал. Никто не знал, где я. Отец держал меня где-то в школе и я… Я был… Под…
– Наркотиками, – выдыхаю я.
– Да.
Я молчу. Рот пересох, от обилия чувств, захлестнувших меня, я не могу устоять на ногах и медленно опускаюсь на пол под раковиной. Я оттягиваю воротник свитера, чтобы горло перестало сжимать, но свитер тут ни при чем.
– Ричи… Ричи… Прошу тебя… Поверь мне… Прости. Прости, за то, что я сделал с тобой… С Вероникой… Я не знал, клянусь тебя… Ричи… – он берет меня за руку, смотрит на разбитые костяшки, подносит мою руку к своим губам, целует их, и я умираю, умираю, медленно падаю в пропасть…
Я закрываю глаза и прислоняюсь головой к раковине. Эдди опускается на коленки подле меня.
– Ричи, прости…
Из меня вырывается какой-то хриплый кашель, а не слова. Я пытаюсь вырвать свою руку из его, но он качает головой.
– Я не встану, пока ты не простишь меня. Ричи, прошу тебя… Мой отец и мать Стена… Ты им нужен. Я пытался их остановить, но ты видишь, к чему это привело, – Эдди делает неопределенный жест рукой, показывая на меня и на свое разбитое лицо, – а потом… Они просто заперли меня. И Стен позвонил, потому что…
– Потому что я бы все равно приехал за тобой.
– Ричи, мне так жаль… Прости, прости, прости, – он снова целует мою разбитую руку, и его губы горячим потоком попадают мне под кожу и заставляют дышать, – я сделал это только чтобы спасти тебя… Прости, прости… За нее…
– И что мне теперь делать? – спрашиваю я, слегка пожимая его пальцы. Даже если бы я хотел, я бы не смог его ненавидеть. Никогда… Никогда…
– Теперь мы знаем, что они делают, – говорит Эдди, – но мой отец не остановится, пока ты…
– Пока я не пройду тестирование?
– Да. Он уверен, что ты сможешь выжить, только ты.
– Русская рулетка? – спрашиваю я, и чувствую, как во мне зарождается ненависть наперевес с решительностью, – я готов сыграть по их правилам. Но у меня будут свои.
– Ты со мной? – Эдди смотрит мне в глаза, – никому нельзя говорить, что ты знаешь. Пусть Билл думает, что я сейчас снова издеваюсь над тобой. Он увидел, как ты ударил меня, а значит, расскажет это своему отцу…
– Что ты предлагаешь? – спрашиваю я, уже зная, что готов пойти за ним и сделать все, что он скажет.
– У меня есть план. Мы оба рискнем, но если получится… – тут Эдди хватается за шею, но мою руку не выпускает. Он достает ингалятор.
– Не если, Эдди, а когда получится…
– Это все закончится. Обещаю тебе, Ричи. В этот раз я тебя не подведу.
Мы молчим. Я смотрю на него и слегка касаюсь его разбитого носа. Эдди шмыгает носом, и у него снова идет кровь красными пузырями. Я поднимаюсь с пола, встаю на коленки перед ним, как и он передо мной, и свитером вытираю ему нос.
– Интересно, что сейчас думает Билл? – спрашиваю я, осторожно касаясь лица Эдди.
– Наверное, думает, что ты меня уже убил, – он немного гнусавит, и я улыбаюсь, – ты простил меня?..
– Когда ты стоишь так на коленях, я не могу на тебя злиться, – говорю я, и он смущенно краснеет, – об этом мы еще поговорим позже.
– У нас есть дела поважнее, – говорит Эдди, перехватывая в воздухе мою руку с окровавленным рукавом.
– Остаться в живых? – спрашиваю я, ловя улыбку Эдди.
– Да. И кое-что еще.
И тут Эдди делает то, о чем я мечтал столько месяцев, лежа в ночи, в слезах, весь морально униженный и уничтоженный.
Он целует меня, мешая свою кровь с моими слезами.
И это, как ничто другое, дает мне силы выстоять.
***
– Пап? – я вхожу в кабинет отца, где он даже не поднимает голову от бумаг на меня, – пап, мне надо поговорить с тобой.
– Чего тебе? Господи, Эдвард, что с твоим лицом?
– Ты был прав. Знаешь, когда сидишь под замком и принимаешь наркотики, все кажется таким… Романтичным. Искаженным. Я думал, что умру за Тозиера, но… Сейчас я видел его. Он не простил меня. Он… Ударил меня. Билл это видел, можешь спросить у него. И теперь я хочу, чтобы он умер. Как Майк Хенлон и все остальные.
========== K ==========
– Итак, давай повторим, что мы имеем: твой отец, мать Стена и, возможно, отец Билла тестируют наркотики на детях? Но как это возможно?
– Видишь ли, когда у тебя есть такие деньги, как у моего отца, для тебя уже ничего невозможного, – сказал Эдди. Мы находились в его комнате, тихо-тихо, словно сыщики, пробрались туда незамеченными, – я так понимаю, кто-то поставляет им новые сорта наркотиков, чтобы их можно было опробовать на молодом организме. Выживет или…
– Нет, – заканчиваю я за Эдди, – и почему тогда я? Я что, особенный?
– Отец сказал, что у тебя феноменальное физическое здоровье. И мозги. Они в первую очередь смотрят на то, как наркотик действует на интеллект. Как ты начинаешь медленно превращаться в овоща…
– Тебя тоже им травили? – спрашиваю я, и мое сердце екает.
– Не знаю, – Эдди пожимает плечами, он смотрит на себя в зеркало, рассматривая следы от побоев, – скорее всего, нет. Просто что-то легкое, как и раньше. Чтобы заставить меня поверить, будто я действительно причастен к смерти Майка Хенлона, в то время как он…
– Медленно терял рассудок, а потом его и вовсе выкинули из окна, когда поняли, что эксперимент он не прошел.
От собственных слов у меня холод прошел по спине, оказался под кожей и накрылся ей, как одеялом. Эдди продолжал смотреть на меня через отражение.
– Мы должны кому-нибудь рассказать. Отец действительно поверил, что я… Оказался трусом и передумал тестировать эту дрянь вместо тебя. Мы выиграли какое-то время, но я не знаю…
– Думаешь, они снова будут подсыпать что-то в еду? – я подхожу к Эдди и медленно кладу руки ему на плечи. Мне все еще больно. Боль от потери Вероники еще слишком острая, но эти раны заполняются сладким ощущением того, что Эдди пытался спасти меня, практически рискуя собственной жизнью, – что вообще произошло, когда я уехал?..
– Ну, – Эдди поворачивается ко мне, опускает глаза, – я думал, что отец меня убьет, когда я рассказал ему про изнасилование, – но он… поверил. Потом он меня избил, и… Я думал, что эксперименты закончатся на Корокоране. Но потом им прислали новый сорт. Более сильный, и разрушающий психику… И они поняли, что только на тебе это можно проверить, только ты не умрешь сразу из-за своего здоровья, и к тому же… Они не знали, что тебя усыновили…
– Понятно, – говорю я, и видя, что Эдди готов расплакаться, прижимаю его к себе, – ладно, не будем об этом…
– Когда Бен… Рассказал, что… Было с тобой после моих слов… Я… Я чуть с ума не сошел…
– Где он, кстати?
– Его забрали родители, – произнес Эдди, утыкаясь мне лицом в грудь, – когда услышали про то, что снова у нас стало происходить… Изнасилование и прочее… Я лишь надеюсь, что с ним все хорошо…
– Может, хоть кто-то из нас в безопасности.
Какое-то время мы молча обнимаемся, и мое сердце кричит от тоски и боли. Я снова здесь, мне грозит опасность, Эдди грозит опасность, если его отец поймет, что он обманул его, но, Господи, мы снова вместе…
– А что Стен и Билл?
– Стен до жути боится свою мамашу. И я его понимаю. Он… Действительно не знал, где я. Не могу представить, что ему могли наговорить… А Билл… Даже найдя тот контракт на поставку наркотиков, он до сих пор уверен, что его отец здесь ни при чем.
– А ты как думаешь? – я осторожно глажу его по голове. Он такой маленький, но такой смелый, и все равно так нуждается в моей защите и поддержке…
– Не знаю. Я здесь уже никому не могу доверять, кроме тебя.
– Я так скучал… Ты просто не представляешь. Ненавидел тебя. Но скучал.
– И я.
– Теперь снова начнешь унижать меня перед другими? – спрашиваю я с легкой полуулыбкой, убирая с его лба волосы.
– И никак иначе, нищее отродье.
И нам всем поверили.
Теперь мы с Эдди на глазах у всей школы ненавидели друг друга, а в моменты, когда нас никто не видел – предавались любви.
Вернулся Стен. Его подселили в комнату Эдди, и кажется, они с Биллом должны были следить за нами, но мы были первоклассными актерами. На репетициях, уроках, переменах Эдди неизменно доводил меня, иногда мне хотелось по-настоящему разбить ему лицо, когда он переходил некоторые границы.
– Билл, поменяйся со мной местами, я не буду сидеть рядом с ним, боюсь, что подцеплю от него что-нибудь.
Зато, когда мы оставались вместе в его кабинете или дожидались, когда Билл уйдет к своему отцу, губы Эдди говорили уже совсем другие слова. Обычно, что-то типа:
– Да, да, пожалуйста… Ричи… Еще…
Нам приходилось готовиться к концерту, и я изо всех сил старался не выдать своих чувств на репетициях, когда видел Эдди с гитарой. Его синяки прошли, отец больше не пичкал его наркотиками, а я максимально виртуозно избегал любого прикосновения к школьной еде.
То Эдди «случайно» толкал меня под локоть, и все, что я нес на подносе – оказывалось на моем свитере. То Эдди очень не во время начинал задыхаться и никак не мог найти свой ингалятор, и возле него собиралась вся школа, пока я незаметно избавлялся от обеда, а Эдди потом приносил мне еду. Если я что-то и съедал, то почти сразу же искусственно вызывал у себя рвоту, пока Эдди стоял снаружи у дверей, карауля, чтобы никто не вошел.
