Текст книги "Тебе шестнадцать, Стайлз (СИ)"
Автор книги: Чиффа из Кеттари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
– Я пытался уберечь тебя от ошибки. Что поделать – возможно это было болезненно.
– Мог бы сказать “Извини”, – Стайлз хмыкает, качая головой. – Ты просто образец добропорядочности, дружище, – хлопает Дерека по плечу, улыбаясь слегка безумно и кривовато. – Спасибо, блядь, огромное. Уберег.
– Не надо меня обвинять в том, что сейчас с тобой происходит, Стайлз, – альфа достаточно легко удерживает собравшегося развернуться и уйти бету.
– Со мной сейчас ничего не происходит, Дерек, – Стилински ровно пожимает плечами. – Со мной уже достаточно всякой херни напроисходило. Я тебя не в этом обвиняю. Я тебя обвиняю в том, что ты – чертов трусливый, безразличный, самовлюбленный мудак, – Стайлз морщится, когда ладонь альфы на его запястье сжимается сильнее. – В том, – продолжает шипеть сквозь зубы, – что тебе не хватило совести уберечь меня от себя. Питер – опасный и хитрый мудак, который сломает мне жизнь? А ты кто, Дерек Хейл? К чему эти метания от “тебе, блядь, шестнадцать” до “ты моя собственность”?
Стайлз все-таки выдергивает руку из захвата оборотня.
– В общем, вот. Мне плевать, что ты думаешь по этому поводу, но хрена с два я еще притащусь к тебе на тренировку. Скотти вполне в состоянии тренировать меня сам, а я просто… просто не хочу. Не могу. Не сейчас. Скучать не будете, волчатки, – Стилински предупреждающе скалит клыки, когда Дерек делает шаг ему навстречу.
– Не забывай, что ты теперь такой же, как мы, волчонок, – Хейл останавливается, покачав головой.
– Я не такой, – Стилински криво усмехается, глядя за спину Дерека, на лесную чащу. – Нет, Дерек, не такой. Я просто хотел помогать тем, кто мне дорог, но… ты и твоя стая – не в числе этих людей. Больше нет, я устал от этого дерьма, серьезно.
***
– Питер не звонил, верно? – Скотт валяется на траве и, щурясь от яркого солнца, старается вопросительно посмотреть на лучшего друга. – Ты, вроде лучше себя чувствуешь, бро.
– Он же сказал, что больше не станет звонить, чтобы… в общем, чтобы я не циклился на этом, – Стилински лениво кидает камни в озеро. – А я не циклюсь, потому и чувствую себя лучше.
Стайлз даже почти не лжет, возможно, он действительно чувствует себя лучше, чем в первое полнолуние без своего альфы, или лучше, чем в первые дни после отъезда старшего Хейла, но до “нормального” Стайлза ему еще далеко.
– Ладно, я циклюсь, – вздыхает, хотя Маккол продолжает упорно молчать. – Скотти, дружище, прости, ты мой друг, но…
– Но не твой альфа, – Скотт угукает, кивнув и прикрыв глаза. – Я знаю, Стайлз, чувствую. Но это же не из-за меня, ты сам не хочешь.
– Вот такая странная стая, – Стайлз вздыхает, откидываясь на спину и тоже щурясь. – Все у меня через задницу, серьезно.
– Лидия с ним созванивается, – со вздохом выдает страшную военную тайну Маккол. – И Лидия считает, что кому-то из вас стоит вытащить голову из задницы… При том, что в отношении Хейла она обычно таких оборотов не употребляет, я думаю, она говорит о тебе.
– В отношении меня, значит, употребляет? – Стайлз подозрительно щурится.
Маккол сдавленно фыркает, что Стайлз расценивает как утвердительный ответ.
– Что еще она говорит?
– Больше ничего, – Скотти пожимает плечами, делая глубокий вдох, наслаждаясь запахами травы и земли. – Ты же знаешь Лидс, она не особо вдается в подробности, если не считает нужным.
– Питер говорил, что это Лидия ему сказала, что со мной что-то неладно… – Стайлз замолкает, хмурясь. – Я бы вообще-то и не подумал бы, что она заметила…
Скотт стремительно краснеет, отводя глаза от лучшего друга – обычно, не в состоянии крайней задумчивости, Стайлз не поднимал в разговоре со Скоттом тему о том периоде, когда молодой альфа проворонил тяжелую депрессию лучшего друга.
– Может, мне стоит выспросить у нее где он, да съездить… – Стилински старательно не обращает внимания на явственный запах стыда и все еще алые уши Маккола. – Это же не считается поспешным решением. Два месяца прошло. А я все еще… – Стайлз замолкает, затем сердито цедя сквозь зубы, – циклюсь.
– Я все хотел спросить, – Маккол садится, потягиваясь до хруста. – Что с Дереком? Вы друг друга специально игнорите?
– Я его специально игнорю, – легко соглашается Стайлз. – Вотум доверия исчерпан, дружище. Стайлз не намерен терпеть такого отношения к себе. Мне надоела эта трепотня про “я знаю, как для тебя будет лучше”. А он… не знаю. Я его поставил в известность, знаешь ли.
– Ты поставил Дерека в известность, что собираешься его игнорировать? – Скотт закатывает глаза.
– Ну или типа того, – Стайлз засовывает в рот только что сорванную травинку, задумчиво ее пережевывая. – Для исключения взаимонепонимания.
– Круто.
– Так что ты думаешь, стоит мне расспрашивать Лидию?
Маккол долго молчит, неопределенно пожимая плечами, но Стайлз ждет, чувствует, что друг собирается с мыслями.
– До конца учебного года три месяца, бро. Попробуй на каникулах. Это будет, ну… выглядеть не так…
– Убого, – Стилински поджимает губы, кивнув. – Чувак, я снова жалок. Я, блядь, снова жалок. Когда я был отчаянно влюблен в Лидию, я тоже был жалок?
Скотт чуть морщится, понимая, к чему ведет Стайлз.
– Ну, в общем-то… может, немного, бро.
– А, – Стилински глубокомысленно кивает. – Железный признак. Я снова жалок. О Лидии я говорил с тобой, о Дереке с Питером… Будет немного жестоко заставлять тебя по второму разу проходить со мной эти круги ада. Может мне стоит поговорить с Лидией? Тогда, если я начну страдать по тебе, я пойду с нытьем к Дереку – круг людей, знающих, насколько я могу быть жалок, ограничится. Ладно, бро, отформатируй последние пару минут.
– Да с удовольствием, – Скотт перестает нервно откашливаться в кулак.
***
Стайлз, если примет какое-то решение, может быть весьма упрям в достижении своей цели. Конечно, идею жалобно сопеть в дизайнерский пиджачок Лидии Мартин он отметает сразу – Лидия миндальничать не станет, отвесит юному оборотню подзатыльник, холодно обругает какими-нибудь очень неприятными словами, не скажет ничего нового – считала бы нужным, давно бы уже сказала, – и, отвесив еще один подзатыльник, откажет Стайлзу в дальнейшем праве на дружеское общение. Лидия могла быть весьма суровой.
Стайлз сосредотачивается на учебе, совсем как Скотти в свое время. Концентрируется на занятиях и успеваемости, на учебниках, домашних заданиях и на вегетарианском меню для отца. На тренировках со Скоттом. На спокойном, безэмоциональном игнорировании Дерека. Иногда – на восхитительно клубничных волосах Лидии, но только из-за того, что в жизни должно быть место прекрасному.
Стайлз высказывает старшему Хейлу свою позицию по поводу его затянувшегося молчания через три месяца после его отъезда. Просто пишет на электронку “Хоть бы открытку какую прислал, чтобы я знал, что ты живой”. Немного глупо – Стайлз уверен, что почувствует, если с альфой что-то случится – никакой подобной связи со Скоттом он не наблюдал. Да и не хотел бы наблюдать.
Открытка из Чикаго с видом Миллениум-парка пришла через две недели. На обратной стороне, аккуратным убористым почерком с наклоном влево было выведено: “Знаю, что с тобой все в порядке. Продолжай в том же духе”.
– Засранец, – Стайлз закрывает за собой дверь комнаты и, на всякий случай, окно, задергивая шторы; задумчиво вертит глянцевый кусок картона в руках, внезапно отчаянно зажмуриваясь и принюхиваясь. Совершенно бесполезно – черт знает, через сколько рук прошла эта открытка.
Руки сами тянутся к ноутбуку.
“Я уверен, что в Чикаго еще навалом достопримечательностей. И почтовых открыток с ними. Вообще, я бы не отказался от открытки с “Облачными вратами””.
Стайлз зажмуривается, быстрым щелчком отправляя письмо, так, чтобы не успеть передумать, не начать переписывать его десяток раз.
Следующая открытка приходит еще через пару недель.
“Ну, я уже не в Чикаго. Поэтому держи нью-йоркское “Зеркало неба” – того же автора”.
Стайлз тихонько, восторженно скулит, снова утыкаясь носом в глянцевый клочок бумаги.
========== Два месяца и шесть почтовых открыток ==========
Два месяца и шесть почтовых открыток.
Золотисто-рыжий солнечный Гранд Каньон; космический центр в Хьюстоне, Золотые Ворота Сан-Франциско – создается ощущение, что Питер со скуки мотается по всей Америке, хотя Стайлз догадывается, что это все скорее всего связано с работой. Открытки Стилински сентиментально хранит в коробке из-под датского печенья. Коробке уже лет десять, а то и больше, это печенье очень любила мама – и само оно вкусное, и красивые жестяные банки всегда для чего-нибудь пригождались. Например для того, чтобы ее сын мог в полной мере почувствовать себя сопливой влюбленной школьницей.
Впрочем, Стайлз старался восстановить душевное равновесие, или хотя бы его подобие, всеми доступными способами, количество которых резко сократилось, учитывая грядущие годовые экзамены. Учеба занимает все больше времени, но Стайлз все же улучает несколько минут на то, чтобы настрочить своему альфе короткое письмо пару раз в неделю. На электронки Хейл не отвечал, но открытки присылал исправно, и Стайлз в конце концов просто ждал, когда Питер сдастся – напишет, позвонит… о варианте с приездом Стайлз почти не задумывался – навряд ли можно было так быстро заставить Питера переменить свое решение по поводу Бэйкон Хиллс, да и по отношению к самому оборотню это, пожалуй, было нечестно.
Среди прочего Стайлза безмерно удивлял отец. Нет, Стилински-младший всегда знал, что его отец – самый-самый лучший, самый понимающий, пусть и загруженный работой сверх меры.
И – да, Стайлз сам сначала не понял кристальных намеков отца, когда тот заговорил о том, что Стайлзу на каникулах стоило бы съездить куда-нибудь, развеяться. При условии, конечно, что он получит хорошие баллы за экзамены.
Не понимал он их до тех пор, пока шериф однажды вечером не зашел домой, крутя в руках очередную открытку от Питера.
– Так что, ребенок, не надумал куда-нибудь съездить на лето?
Стайлз, увлеченно помешивающий что-то очень овощное в кастрюльке, быстро пожимает плечами, мыча в ответ что-то неопределенное.
– Например в Атланту, – шериф кладет открытку на стол, проходя к своему стулу, по пути прихватывая уже приготовленную сыном чашку с полезным зеленым чаем.
– Почему в Атланту? – Стилински-младший тянется за тарелками.
– Ну, судя по всему, там красиво, – неопределенно ворчит в кружку шериф, со вздохом наблюдая за брокколи, наполняющей его тарелку.
Стоит признать, что Стайлз очень старался и немало времени проводил в интернете, выискивая вкусные и полезные рецепты для отца, но Джон уже был почти готов к тому, чтобы заложить табельное оружие за яичницу с беконом.
– Судя по чему “всему”? – Стайлз переключает свое внимание на глянцевый прямоугольник с изображением Сентенниал-Олимпик-парк. – А. А… О!
Шериф заинтересованно рассматривает брокколи и притаившуюся под ней отварную куриную грудку, старательно не поднимая взгляд на хватающего ртом воздух сына.
– В этом смысле… – тянет Стайлз, плюхаясь на свое место и быстро пробегаясь взглядом по ровным строчкам на обратной стороне открытки.
“Рад за тебя. Веди себя хорошо.”
Первое предложение скорее всего относилось к неделю назад написанной на “отлично” контрольной по химии, а второе уже стало просто своеобразным рефреном всех коротких записок Питера, в котором Стайлз без труда угадывал тщательно завуалированное “Я за тебя беспокоюсь”.
– В смысле, ты не против, пап?
Шериф тяжело вздыхает, откладывая вилку с наколотой на нее брокколи на край тарелки, и внимательно смотрит на залившегося слабым румянцем сына.
– Я против того, что мой ребенок похож на унылую, хоть и получающую отличные оценки в школе, тень самого себя. Я против того, что все твои безоглядные погружения в учебу и спорт, которые, конечно, дают мне лишние поводы гордиться тобой, вызваны безуспешными попытками отвлечься от того, что тебя мучает.
Стайлз слабо, благодарно улыбается отцу, внимательно вслушиваясь в его слова.
– Конечно, я понимаю, что твои отношения с Питером выходят далеко за рамки… эм… стайных? – Шериф вопросительно смотрит на сына – не для того, чтобы убедиться в правильности своих выводов, а для того, чтобы верно подобрать слово. Стайлз осторожно кивает. – И меня немало беспокоит тот факт, что Питер тебя старше больше чем на пятнадцать лет.
Стилински-младший набирает в грудь воздуха, чтобы выдать отцу какую-нибудь очень убедительную тираду, но Джон останавливает его жестом.
– Сын, тебе шес… – шериф осекается на привычной фразе, исправляясь. – Семнадцать, да. Но это не особо меняет дело, потому что Хейлу уже за тридцать. И, насколько я знаю, особой стабильностью он не отличается, в смысле… – шериф делает неопределенный жест около виска.
Стайлз смотрит на отца очень укоризненно.
– В любом случае, я мог бы его посадить, – веско заканчивает Джон, серьезно глядя на сына, игнорируя его щенячий взгляд.
– Пап…
– Ну я же до сих пор этого не сделал, – со вздохом поясняет старший Стилински, качая головой. – Просто съезди к нему на каникулах, если хочешь. Я понимаю, что в данном случае уже поздно тебе что-то запрещать относительно… – шериф вымученно хмурится, переводя взгляд на тарелку с едой, потом снова на сына.
Стайлз непонимающе моргает несколько секунд, затем спохватываясь и заливаясь краской до корней волос.
– Можешь считать меня ханжой или консерватором, но… ты же еще несовершеннолетний.
Стайлз краснеет, кажется, еще больше, судорожно вцепляясь в стакан с водой.
– В любом случае, я не против, чтобы ты летом отправился куда-нибудь… развеяться. Но чтобы держал меня в курсе.
– Спасибо, пап, – волчонок умудряется проурчать эту фразу, борясь с желанием радостно придушить отца в объятьях.
Шериф удовлетворенно кивает, переключая свое внимание на тарелку с брокколи и курицей, явно требующей спасения из этого овощного ада.
***
Стайлз не до конца уверен, что для него сложнее – хорошо закончить учебный год или прямо спросить у Питера, где он будет в последних числах июня.
Потому что тот факт, что Хейл сменил номер – и, да, Стайлз мог бы постараться и выведать его у Лидии или по отцовским каналам, – остается фактом непреложным – и, да, Стайлз не хочет настолько откровенно влезать в жизнь старшего Хейла, потому что прекрасно понимает, что в конечном итоге это будет выглядеть жалко. Потому что Питер не отвечает на электронные сообщения – вообще никогда не отвечает, – и Стайлз догадывается, что это – единственная возможность для Питера держать Стайлза на расстоянии, держать его подальше от себя, рядом с друзьями и отцом, рядом с теми, кого Стайлз любит. Потому что получить ответ на этот вопрос на обороте очередной глянцевой открытки было бы ну очень глупо.
Но Стайлз все-таки спрашивает, вот прямо так и спрашивает, открытым текстом – где ты будешь в конце июня? – предпочтя не вдаваться в остальные подробности, хотя его так и подмывает в постскриптуме добавить – отец не против.
Но это – первый шаг к жалкому Стайлзу, а Стайлз не хочет быть жалок. Конечно, Питер видел его и в худших состояниях, особенно, когда Стилински горько вздыхал, обнимая стакан с виски и рассказывая – или не рассказывая, что в беседах с проницательным альфой равнозначно – о Дереке. Но вот сейчас Стайлз совсем не хочет быть жалким. Он хочет быть взрослым, насколько это возможно, серьезным, насколько это возможно, и уверенным в себе – насколько это возможно.
Чего Стайлз точно не ожидал, так это смс-сообщения с незнакомого номера.
“Собирался во Флориду. Могу забрать тебя в Лос-Анджелесе.”
Тройное комбо – ответ, номер Питера, забитый в телефонную книжку, и совершенно конкретное обещание – в духе Хейла.
Нет, Стайлз не улыбается как идиот посреди тестирования по английской литературе.
Конечно, нет.
Тогда это была так, тренировка.
Как идиот он улыбается, когда объявляет отцу, что определился с планами на каникулы; когда потрошит копилку, прикидывая свои финансовые возможности, потому что, черт возьми, хотя бы до Лос-Анджелеса он должен добраться за свой счет; когда раскидывает вещи по всей комнате, стараясь прикинуть, что стоит взять с собой, хотя даже до середины июня еще дюжина дней.
Впрочем, следующие три недели Стайлз проводит в какой-то эйфории, как в детстве перед Рождеством. Питер уточняет число, обещает забрать Стайлза с автовокзала и поддается на уговоры своего волчонка провести пару-тройку дней в ЛА, где тот толком никогда не бывал – один раз только ездил с отцом в командировку на три дня, но тогда ничего, кроме гостиничного номера и участка не видел.
***
Нельзя сказать, что июньское полнолуние проходит гладко. В первую очередь потому, что Стайлза гложет что-то, не дает уснуть, и это не привычное уже желание обратиться и хищником пробежаться по лесу. Стайлз чувствует злость, почти ярость, пульсирующую где-то в затылочной доле. Ничем не спровоцированную, ничем не объяснимую. Стайлз дышит – повторяет нарытую в интернете успокоительную дыхательную гимнастику, смотрит в потолок, почти не моргая, комкая руками простынь.
Стайлз даже рад, что несносный хмурый волчара решил именно сегодня заглянуть в дом Стилински, потому что всю неизвестно откуда взявшуюся злость, он вкладывает в удар битой по залезшему в окно оборотню. И, конечно, Стайлз знал, что это именно Дерек решил вновь нарушить границы частной территории и личного пространств, и даже подождал, пока тот все-таки проберется в комнату – не хотелось будить отца стуком свалившегося со второго этажа вервольфского тела.
– Я не рад тебя видеть, хмуроволк. А сегодня – особенно, – Стайлз удобнее перехватывает биту, когда явно не ожидавший нападения альфа, глухо охнув, поднимает возмущенный взгляд на волчонка.
– Это я уже понял, – Дерек недовольно потирает ушибленное плечо. – Как ты? Как себя чувствуешь?
Стайлз напряженно и настороженно следит за Дереком, медленно пожимая плечами.
– В порядке. Нормально, – отходит на пару шагов назад, ставя биту на место, в изголовье кровати. – Ты чего-то недопонял из нашего предыдущего разговора, хмуроволк? Немало времени прошло, если что.
– Не язви, Стайлз, – Дерек по-хозяйски проходится по комнате, усаживаясь в когда-то приглянувшееся ему кресло. – У тебя теперь есть клыки, когти, супер-скорость. Сарказм теперь не единственное твое оружие.
– Зато самое любимое, – Стайлз садится на кровати, вытягивая вперед ноги, вопросительно дергая головой. – Если тебе нужна моя помощь, хмуроволк, я даже не стану говорить “Я так и знал”…
– Не нужна.
– А если ты думаешь, что мне нужна твоя, – невозмутимо продолжает Стилински, – то я тебе постараюсь повторить что-нибудь из уже ска…
– Заткнись, Стайлз, – Дерек закатывает глаза, делая глубокий вдох и успокаиваясь. – Ты невыносим, Стилински…
– Знаешь, незачем приходить в мой дом в хреново полнолуние и говорить мне всякие нелицеприятности. Иди нахрен, Дерек, ты сам невыносим.
Стайлз не чувствует злости на младшего Хейла. Ни злости, ни – уже – разочарования, ничего. Ни смущения, ни желания. Смотрит на альфу, а тот смотрит в ответ – так же спокойно, и Стайлз, хоть и пытается, не может учуять каких-либо его эмоций кроме легкого раздражения.
– Слышал, ты собираешься навестить моего дядю?
– Тоже мне секрет, – Стайлз кривит губы, поморщившись. – Небось вся наша мохнатая братия обсасывает это событие, да?
Дерек кивает.
– Каких-то еще звуков или слов от тебя стоит ожидать? – Стайлз хмурится не хуже Дерека, бросая взгляд на полную луну, нагло светящую в окно. Голова наливается свинцом и страстно хочется впиться клыками в чью-нибудь мягкую, податливую, кровоточащую плоть.
Стайлз голодно сглатывает, поднимая взгляд на Дерека.
– Питер… – Дерек передергивает плечами. – Ты, Стайлз, дурной, шумный и невероятно наглый, при этом – совершенно неконтролируемый.
Стилински все выше и выше приподнимает брови.
– И Питер тебя точно не заслуживает.
Стайлз старательно изгибает бровь, возможно не так профессионально, как это делал любой из Хейлов, но достаточно приближенно к оригиналу.
– Но я согласен, ты с ним что-то делаешь. Не знаю что и как, но… – Дерек коротко взрыкивает, поднимаясь с кресла, явно собираясь закончить разговор выпрыгиванием из окна.
– Так, стоп! – Стайлз осекается, прислушиваясь к мерному похрапыванию отца. – Ты сюда пришел и начал нести какую-то чушь. Будь так добр, донеси её до конца. Что ты вообще хотел сказать, хмуроволк?
– Ты его делаешь человечнее, – альфа недовольно поджимает губы, неохотно проговаривая это.
– Ты клонишь к тому, что твой долг, как сознательного гражданина и просто цивилизованного оборотня, смириться с этим и позволить этому происходить, потому как в конечном счете это делает мир немного спокойнее? Хотя никому и не было интересно твое…
– Стайлз, – предупреждающе рычит Дерек, и Стайлз неожиданно действительно замолкает, кивнув.
– Да ладно, мужик, – Стайлз трет ладонью ноющий затылок. – Теперь, наверное, я могу тебе сказать – “Ну что, перебесился?”, а ты, наверное, выкинешь меня из окна моей же спальни.
Дерек усмехается – кривовато, но не зло и даже почти не раздраженно.
– Ты повзрослел, Стилински. Заметно повзрослел за последний год.
Стайлз хмыкает, тихо рыкнув в ответ.
– Так что, волчара, идешь на мировую? Что случилось?
Дерек внезапно слишком сильно медлит с ответом, и Стайлз внезапно догадывается:
– Думаешь, что я сюда не вернусь, да, хмурый альфа?
– Прекрати называть меня этими дурацкими кличками, – Дерек на секунду раздраженно скалит клыки. – Думаю, что не понимаю, зачем тебе возвращаться. В том случае, если ты решил уезжать.. Просто не стоит раз за разом испытывать его терпение и выдержку. Питер может съехать с катушек.
Волчонок медленно кивает, не сводя взгляда с Дерека.
– Я не собираюсь испытывать его терпение. У меня есть план. Не сильно плохой, кстати. Ты ведь это хотел узнать, хмуроволк? Есть ли у меня хоть какой-то план? Есть. Тебя не касается. Тебе не придется раздирать дядюшке горло во второй раз.
Хейл усмехается как-то так, что Стайлз чувствует себя немного наебанным. Усмехается и кивает. А еще Дерек пожимает ему руку на прощание.
И Стайлзу совсем нет охоты вцепиться в нее когтями, нет охоты томно завздыхать, и вообще… у Стайлза просто болит голова и он очень хочет переждать это очередное гребанное полнолуние без альфы.
***
“Надеюсь, ты будешь похож на самого себя, когда вернешься”, – напутственно произносит Лидия на прощание.
У ведьмы лукавая, едва заметная улыбка.
Скотт, конечно, беспокоится.
Отец сдержано намекает, что Хейла ничто не спасет, если он хотя бы попытается обидеть Стайлза.
Стайлз серьезно отвечает, что Питер и сам об этом прекрасно догадывается.
***
В ЛА солнечно, Стайлз дорогой, со скуки, успел выяснить, что в Лос-Анджелесе солнечно примерно триста двадцать дней в году, жарко и шумно – на обостренные оборотнические чувства давит этот шум, это обилие запахов – все куда более насыщенное и яркое, чем в провинциальном Бэйкон Хиллс, и Стайлз на несколько мгновений теряется в этом круговороте эмоций, ровно до тех пор, пока сильные, знакомые своим теплом, запахом, да и просто ощущениями, руки не обнимают его за плечи, притягивая к широкой груди альфы.
– Питер… – Стилински глупо улыбается, счастливо вздыхая. – Альфа, я так скучал…
Стайлз торопливо разворачивается, прижимаясь всем телом к Хейлу, роняя на землю небольшую спортивную сумку, с глухим волчьим ворчанием обнимая своего альфу обеими руками.
– Я рад, что ты приехал, – негромко произносит Питер, крепче прижимая к себе своего волчонка. Стайлз тихонько, счастливо скулит, явно не собираясь отлипать от оборотня в ближайшие несколько часов. Но ему все равно приходится это сделать, чтобы дойти до машины, чтобы добраться до отеля, чтобы, в конце концов, добраться до номера.
Стилински просто разрывает от переполняющих его эмоций и он едва ли не срывается со своей торопливой речи, описывающей наискучнейшую, на самом деле, поездку до ЛА, на счастливое, совершенно нечеловеческое потявкивание, смешанное с урчанием. Хотя, судя по довольной усмешке Питера, все-таки срывается.
И, что всё больше нравится Питеру в нем, Стайлз своих эмоций скрыть не пытается. Пару минут восторженно взмахивает руками, проходясь по номеру, выглядывая в окно, бросая на пол сумку, а потом вновь возвращается к альфе, буквально впечатывается в него всем телом, внезапно замирая, обвив шею Питера руками.
– До меня только сейчас дошло, почему мне так беспокойно было в полнолуние. Как ты? Что-нибудь случилось?
Питер удивленно хмыкает, ласково взъерошивая волосы Стайлза.
– Тебе было беспокойно? – зачем-то уточняет, может, потому, что не жаждет отвечать на поставленный вопрос.
Стайлз проскальзывает ладонями под тонкую белую футболку, с наслаждением касаясь раскрытыми ладонями гладкой кожи.
– Ты в порядке? – бормочет, не поднимая головы, прислушиваясь к дыханию альфы и к его частящему сердцу.
– Полнолуние выдалось несколько… более нелегким, чем я предполагал, – уклончиво отвечает Питер, немного отстраняясь, давая Стайлзу возможность стянуть с него футболку.
– Несколько более… – Стайлз закатывает глаза, улыбаясь нежно и немного обеспокоенно. – Ты в порядке, альфа? – спрашивает строже, скользя ладонями от рельефного пресса по груди к плечам, немного отстраняясь, чтобы вдоволь насмотреться на мужчину.
– Сейчас – в порядке, – Питер протягивает руку, укладывая ладонь на щеку своего мальчика, гладит большим пальцем уголок растянувшихся в понимающей улыбке губ.
– Мне тоже было тяжело без тебя, альфа, – Стайлз слегка поворачивает голову, обхватывая губами палец оборотня, проходится языком по чуть шершавой коже, прикрывая глаза и урча от удовольствия.
– Но ты справился, – Питер наклоняется ближе, оттягивая ворот стайлзовой серой футболки и внезапно порывисто проводя языком от ключицы до линии челюсти.
Порывисто, но четко выверено – у Стайлза слегка подкашиваются ноги, и он хрипло выдыхает что-то нечленораздельное, чувствуя, как долго копившееся и сдерживаемое возбуждение дает о себе знать, разливаясь по телу жаркими, пенистыми волнами.
Происходящему больше не нужны слова – Стайлз буквально запрыгивает на подхватившего его под бедра Питера, впечатываясь в его губы долгим, сладким и глубоким поцелуем, скрещивает ноги на его пояснице, стремясь прижаться теснее, урчит, ненароком выпуская когти, впиваясь ими в загривок альфы. Питер кусает его за губу, отрезвляя, опрокидывает на кровать и сам нависает сверху, нетерпеливо задирая скрывающую подтянутое тело мешковатую футболку. Беспорядочно касается губами темных пятнышек родинок, пока Стайлз, извиваясь, пытается выбраться из мешающей ткани, прикусывает призывно торчащие соски, зализывая прикосновения зубов, раздразнивая нетерпеливо рычащего волчонка совершенно недостаточными ласками.
Стайлз, в последние несколько месяцев совместно со своим волком погрузившийся в апатию, уже почти забыл, каково это – сдерживать рвущегося наружу под давлением сильных эмоций хищника.
Питер усмехается, ведет выпущенными когтями по напрягшемуся животу, целует подставленную для ласк шею и, наклонившись к уху своего беты, почти вжав его в постель своим весом, рычит:
– Не сдерживайся. Я тебе разрешаю.
Стайлз сбито выдыхает, еще не до конца понимая, о чем ему говорит Питер, а затем, отчаянно мотает головой:
– Ну уж нет… Я жадный… – прерывисто урчит, хватая губами воздух, пока альфа без спешки, уверенно расправляется с его джинсами и бельем. – Ты – мой. Не альфа, – Стайлз едва ли не скулит, толкаясь в обхватившую его член ладонь Питера, внимательно прислушивающегося к его словам. – Просто… Ты – для меня.
У Стайлза не получается четче сформулировать свою мысль, но Питеру и не нужны его объяснения, чтобы понять, почему мальчик в первую очередь старается отделить их никуда не исчезнувшие отношения альфы и беты от того, что чувствует сейчас.
Питеру проще – он со своим волком живет с рождения и отделить одно от другого для него не представляет труда, а Стайлзу проще так – не пускать пока свою волчью сущность к альфе, отдаваясь Питеру всем своим человеческим сознанием и его – всего – забирая себе.
Хейл согласно урчит, наклоняясь к животу Стайлза, прихватывая клыками нежную кожу, оставляя засосы на выпирающих тазовых косточках, смоченными в слюне пальцами мягко проводя между ягодиц, надавливая на тугие сжатые мышцы. Стайлз выгибается с тихим стоном, опуская вниз руки, запуская пальцы в волосы Питера, перебирая, царапая кожу головы ногтями и удивленно охая, когда мужчина мягко обхватывает сочащийся смазкой член губами, посасывая, одновременно глубоко толкая в Стайлза уже пару пальцев.
Стилински бормочет что-то неразборчивое, сильно сжимая пальцами волосы оборотня, то ли пытаясь отстранить его от себя, то ли стараясь наоборот, толкнуться глубже, мешая, и альфа тихо, гулко рычит, не выпуская изо рта пульсирующего, напряженного до звона в яйцах члена. От этой вибрации, от вида Питера, от поглаживающих простату пальцев Стайлза выкручивает похожим на водопад оргазмом, он вскрикивает, разжимая пальцы и резко приподнимая бедра, широко распахивает глаза, когда его руки с громким хлопком опускаются на простынь, и долго, бурно кончает, не сводя взгляда с Питера, невероятно охуенно выглядящего с его, Стайлза, членом во рту.
Стайлз тихонько, обескураженно стонет, когда Питер поднимается, вытаскивая пальцы из растянутой, жадно пульсирующей дырки, тянется безвольными, ослабевшими руками к его шее, обнимая, притягивая к себе и слизывая свой вкус с влажных губ.
Стайлз расслаблен, податлив, отзывчив и искренен, и Питер внезапно остро ощущает, насколько ему не хватало всего этого. Он тянет в легкие сладкий запах своего беты – своего Стайлза – тихо, нетерпеливо рыча, пока Стилински, совершенно не смущаясь, раздвигает ноги, коленями сжимая бедра Питера.
Питер берет его, не разрывая поцелуя, с довольным урчанием впитывая в себя долгий, отдающий в равной степени болью и удовольствием, стон волчонка. Стайлз тихо хнычет в поцелуй, инстинктивно сжимаясь, так, что Хейл хрипло рычит, чувствуя как вдоль позвоночника стекает приятная дрожь. У Стайлза глаза отливают золотом, самую малость, придавая темной радужке янтарный оттенок, и он восхищенно смотрит на Питера, хватая воздух припухшими алыми губами, расслабляясь под ласковыми прикосновениями, перемежаемыми не болезненными, но чувственными касаниями когтей. Волчонок легко закидывает одну ногу на плечо мужчины, раскрываясь, плавно прогибаясь в пояснице, чтобы насадиться на член, стонет его имя, лихорадочно-быстро проводя ладонями по своему телу – от груди, задевая чувствительные соски, к паху, оглаживая член, сжимая ладонью снова напрягающуюся плоть. Питер двигается медленно, с оттяжкой, крепко придерживая подростка за бедра, с каждым глубоким толчком вжимаясь пахом в ягодицы.
