Текст книги "Война «ежей»"

Автор книги: Братья Мормаревы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Вдруг раздался треск, посыпались искры, и из прибора повалил дым. Маляка в ужасе выдернул вилку, разогнал рукой дым и запихнул дьявольский аппарат в нейлоновую сумку. Прислушался: тихо. Чуть-чуть приоткрыл дверь. Полная тишина. Он осмотрелся. Удивительный дом! На старинном буфете стоят какие-то разбитые горшки, а на стенах – картины, картины – одна чудней другой!

Что-то скрипнуло, и Маляка испуганно повернул голову. Никого. Иногда мебель так скрипит, чтобы напугать детей.

– Эй, – робко позвал Маляка приятеля.

– Ну как, починил? – послышался голос Добролюба.

Маляка не ответил – что тут скажешь? – и пошел на голос. В открытую дверь кухни он увидел Добролюба.

– Что ты делаешь? – спросил Маляка.

– Готовлю ванильный крем, – удивился Добролюб. – Ведь ты сказал, что хочешь!

Маляка сел за стол. Две пузатые стеклянные банки с разноцветными конфетами привлекли его внимание. Никогда прежде не видел он ни таких банок, ни таких конфет. Увидел бы он их у Камена, непременно попросил бы, а здесь постеснялся. К тому же Добролюб занят кремом.

– Что-то не густеет, – вздохнул Добролюб и принялся быстро-быстро помешивать деревянной ложкой в кастрюле.

Маляка украдкой взглянул на лампу. Не горит, с какой стати ей гореть средь бела дня? Но Маляка понял: крем не густеет потому, что он сжег пробки, когда проверял этот проклятый прибор – вот плита и осталась без электричества.

– Ты хочешь быть поваром? – Маляка старался отогнать мысль о перегоревших пробках.

– Нет, философом.

Ответ поразил Маляку: как это Добролюб решился на такое, но он промолчал – ему было стыдно, что по его вине товарищ напрасно с таким усердием орудует ложкой. А сказать о пробках – значит, признаться, что он сжег прибор.

Маляка подошел к окну и посмотрел во двор. Какой-то мужчина, стоя на стуле, выбивал ковер, повешенный на довольно высокую перекладину.

– Почему у вас перекладина сделана так высоко? – удивился Маляка.

– Чтобы дети не висели на ней.

Добролюб с таким остервенением задвигал ложкой, что крем расплескался по плите. Тогда он сунул палец в кастрюлю. Крем был совершенно холодный.

– Включи свет, пожалуйста, – попросил Добролюб.

– Да и так светло. – Маляка сделал вид, что не понимает, зачем это нужно.

– Видно, электричество отключили, – объяснил Добролюб.

– Как же я зажгу лампу, если нет тока?

Добролюб снял кастрюлю с плиты и вылил все содержимое в раковину.

– Третий раз готовлю крем, и все не получается. Я ведь по поваренной книге…

– А почему ты меня не угостишь конфетами? – отважился спросить Маляка.

Добролюб снял крышку с одной из банок, и Маляка сунул в нее руку.

– А почему ты решил стать философом?

– Все говорят, что я страшный философ, поэтому. А вот в математике я – пень… И зачем только учительнице понадобился автомат со светофорами?!

– Ты его сам делал? – Маляка старался выиграть время.

– Один десятиклассник помогал, но… За четыре лева.

– Он ведь ничего не сделал!

– Знаю, поэтому я тебя и позвал. Удалось?

– Удастся, – уверенно ответил Маляка. – Камен все исправит.

– Кто это, Камен?

– Мой лучший друг. Я ему отнесу. Он просто маг и волшебник в таких делах. Сколько хочешь светофоров сделает.

– Пусть будет пять. Если больше, никто не поверит, что я сам их сделал.

Маляка взял горсть конфет и встал:

– Пожалуй, пойду, успею на последний урок.

– Не успеешь, – попытался задержать приятеля Добролюб. – Электричества нет, значит, трамваи не ходят!

Но Маляка стоял на своем. Взяв сумку с прибором, он сообщил Добролюбу свой адрес и оставил номер телефона. На лестничной площадке Маляка нажал кнопку освещения: лампы загорелись.

– Проверь, не перегорели ли у вас пробки, – крикнул Маляка, довольный тем, что изловчился подсказать Добролюбу причину аварии.

– Я позвоню вечером, узнаю, что скажет твой приятель насчет светофоров.

– Камен? Ладно! Но если трубку поднимут мама или папа, скажи, что я тебе нужен по пионерским делам.

По дороге к трамвайной остановке Маляка подумал, что быть сыном разведенных родителей не так уж и тяжело.

6

Камен ждал приятеля у школьной ограды и уже начал беспокоиться. Мимо него прошла классный руководитель. Камен заметил ее в последний момент и тут же поздоровался.

– Что ты здесь делаешь? – удивилась она.

– Да так… – неопределенно пожал плечами Камен.

Добрева сразу поняла – мальчик что-то скрывает, но раз не хочет говорить, спрашивать не стоит.

Камен продолжал ждать Маляку, не на шутку тревожась. Наконец увидел его бегущим по улице и размахивающим нейлоновой сумкой.

Маляка принялся рассказывать о своем разговоре в милиции, и Камен рассердился: надо было посоветоваться с полковником, к кому теперь следует им обратиться.

Во дворе на спортплощадке красовались уже две кучи песка. Баскетбольный щит сильно накренился набок.

– Товарищ Ташев, щит упадет, вы что, не видите? – ощетинился Камен.

– Ах, это вы? – оглянулся Ташев. – Легки на помине. Это ваше бревно, – кивнул он на баскетбольный щит, – уберите! Если, конечно, оно вам нужно. Мне оно мешает.

– Это наша спортплощадка! – вскипел Камен.

– Ваша? Превосходно! – повысил голос Ташев. – С каких это пор вы делите все на наше – ваше? Пионеры, называется. Убирайтесь отсюда!

– Вы не имеете права говорить с нами в таком тоне, – шагнул вперед Камен, а Маляка встал рядом с товарищем в знак поддержки.

– Ты еще будешь меня учить! – подскочил к мальчикам Ташев, угрожающе взмахнув рукой, но вовремя сумел удержаться. – Ничтожество!

– Вы пожалеете об этом, – крикнул Камен.

– А ну, повтори! – вконец разошелся Ташев.

– Вы пожалеете об этом! – повторил Камен.

Мальчики повернулись и пошли каждый к своему подъезду.

– Я вам не позволю собирать здесь всю улицу! – орал Ташев вслед.

На лестнице Маляка задержался у окна. Ташев все так же стоял возле кирпичей. Плюнуть бы в него, да не попадешь – слишком далеко. К тому же это не очень вежливо, что и говорить…

Маляка старался открывать дверь в квартиру бесшумно. Юркнуть бы незаметно на кухню! Тогда родители спросят только о времени его возвращения домой. А если его засекут у двери, сразу начнется: «Где ты был?» Первый момент встречи с родителями решает все. Поэтому, пробравшись в прихожую, Маляка постарался тихонечко закрыть за собой входную дверь. А вот дверь в гостиную скрипнула! Но если его не окликнули сразу, он сейчас получит фол.

Увидев маму, Маляка сделал вид, что очень удивлен.

– Ты здесь?

– Я-то здесь, а где был ты?

– Как где? – Маляка изобразил недоумение, но вышло у него это неубедительно. – В школе.

– А где же портфель?

– Портфель? – Маляка растерялся. Значит, мама видела его портфель дома. «Сейчас все исправим, дорогая мамочка», – смекнул Маляка. – Нам сегодня велели приходить без портфелей, потому что…

Ложь оборвалась на полуслове. Пока Маляка придумывал, что бы такое сказать, и открывал дверь в гостиную, он увидел Добреву. Да, ошибки не было, в гостиной сидела классный руководитель. Мальчик так растерялся, что протянул ей руку, словно знакомясь:

– Добрый день. Маляков.

– Ох, Маляков, Маляков, – покачала головой учительница, испытующе глядя на него.

– Так где же ты пропадал? – снова спросила мама.

Маляка молчал, и тут в тишине послышался поворот ключа в замочной скважине.

– Отец! Сейчас тебе достанется, – пригрозила мама.

В гостиную вошли сестра с мужем, и мама представила их Добревой.

– Что натворил мой шурин? – улыбнулся молодой человек.

– Да вот, в школе сегодня не был, – объяснила учительница.

– Удрал с занятий?!

Маляка подумал, что муж сестры сейчас подольет масла в огонь – вот потребует, чтобы Маляку отправили в колонию для трудновоспитуемых, а сам тем временем и гостиную захватит.

Но он ошибся. Молодой человек явно шутил.

– Ничего, бывает, – добавил он мягко, подкупающе улыбнулся и тотчас принялся рассказывать, как однажды он с двумя товарищами сбежал из дома. Беглецы отправились в Вакарел, потому что один из их одноклассников уверял, что там около радиостанции можно слушать радио Софии на кусок провода.

– Но матери ты ведь сказал, где был? – подчеркивая каждое слово, спросила мама.

– Как же, зная ее, скажешь? Она же крестьянка. И сейчас-то крепка, а тогда… У нее удар в две с половиной лошадиные силы.

Мама Маляки почувствовала себя неловко, а Добревой молодой человек очень понравился своей непосредственностью.

– Мой шурин – хороший мальчик, – продолжал он успокаивать маму Маляки. – И больше так не будет поступать.

– Обещай мне это, сыночек! – потребовала мама.

Маляка молчал, в таких случаях он всегда становился упрямым.

– Надо дать слово, – сказал ему муж сестры. – И держать его!

Учительница улыбнулась, и Маляка почувствовал, что нависшие над ним тучи уплывают в открытое окно. А все муж сестры… Маляка питал к нему противоречивые чувства, а уж когда пришлось ему лечь спать в гостиной и все шныряли мимо его кровати… Но теперь…

7

Ташев, как всегда довольный собой, вышел из подъезда и прежде всего направился к горе кирпича. Немного подгреб ногой песок, еще раз взглянул на строительные материалы, приготовленные для гаража, и двинулся далее. И вдруг остановился, лицо его побелело как полотно: ветровое стекло машины расколото на тысячи крошечных кусочков!

Оцепенение Ташева стало проходить, жилы на шее вздулись, лицо побагровело от ярости. Он знал, чьих рук это дело, – помнится, Камен пригрозил ему: «Вы еще пожалеете!». Вот и пришлось пожалеть, но и Камен пожалеет, и остальные – хулиганье! – тоже.

Спустя мгновение он, задыхаясь, позвонил в квартиру Тошковых и, когда дверь открыл Камен, не владея собой, схватил мальчика за грудки:

– Ну, ты у меня сейчас получишь!

На шум выскочил отец Камена – он как раз собирался на работу. Двое близнецов остановились за спиной отца, испуганно тараща глазенки.

– Что случилось?

– Вы только посмотрите! – Голос Ташева дрожал от гнева. – Вдребезги разбили стекло!

– Это не я, – выдавил из себя Камен, но когда отец взглянул на него, мальчик виновато опустил голову.

Не он?! Отец так крепко схватил сына за ухо, что близнецы скорей прикрыли ушки ладонями, а отец рванул Камена по лестнице вслед за Ташевым.

– Вы понимаете, это валюта. – Ташев немного успокоился. Наказание, которое на его глазах понес Камен, принесло ему некоторое удовлетворение, но владеть собой он был не в состоянии, поэтому без всякой логики вдруг выкрикнул: – Надо запретить им гонять мяч!

Чем ближе подходили они к машине, тем больше лицо Ташева вытягивалось от удивления – ветровое стекло блестело на солнце целым и невредимым. Отец Камена отпустил, наконец, сына. Камен потрогал ухо, словно пытаясь убедиться, на месте ли оно.

– Честное слово, я видел, оно было разбито вдребезги, – не верил своим глазам Ташев.

Отец Камена в ярости сжал кулаки.

– Ваша машина, может быть, и валюта. – Он был вне себя от гнева. – А тут человек, да еще ребенок! Это вас надо отодрать за уши! Хоть они и не валюта!

– Но я, извините, я…

– Я-я-я! – угрожающе двинулся отец Камена, и Ташев отступил: если этот человек выйдет из себя…

Пятясь, Ташев споткнулся о камень и распластался на земле. Раздался смех. Ташев посмотрел на окна. Кто только ни оказался свидетелем его позора – и Худерова, и Стоименов, и мама Камена, и собственная теща, и родной сын Тончо.

Отец обнял Камена, и они отправились домой. А Ташев, отряхнувшись, провел ладонью по ветровому стеклу, чтобы удостовериться еще раз, что глаза его не обманывают. Потом, кипя от негодования, торопливо пошел по улице. Хорошо, что не заметил еще одного свидетеля, не то и на него обрушил бы свой гнев.

Спрятавшись за оградой, Маляка не пропустил ни одного момента из разыгравшегося на его глазах спектакля и был очень доволен. Только он собрался выйти из укрытия, как услышал, что кто-то окликнул Ташева. Маляка посмотрел в щель и увидел бежавшего Константинова. Ташев его подождал, и они стали оживленно беседовать. А вдруг дядя Константинов добился отмены незаконного разрешения и сообщает сейчас Ташеву, что придется убирать эти ненавистные кирпичи?!

Но судя по всему, разговор мужчин был вполне спокойным, и это смутило Маляку. Надо бы спросить у Константинова, какие новости. Увидев, что он открывает дверцу «Трабанта», Маляка покинул убежище.

– Дядя Константинов!

Выхлопная труба выбросила густое облако дыма, и машина тронулась с места, а Маляка так и остался стоять, почесывая лоб рулоном бумаги, который он держал в руках. Тут, улыбаясь до ушей, к приятелю подошел Камен.

– Шикарный номер, – протянул он руку к рулону. – Дай посмотреть.

И развернул рулон, превосходно имитирующий разбитое стекло.

– Папа привез из Франции, – сказал Маляка. – Сегодня вечером прилепим на машину моего дяди.

Мальчики вдруг почувствовали: за спиной кто-то стоит, и оглянулись. Стоименов, тот самый дядя Стоименов, который с таким трудом дал свое согласие на спортплощадку, смотрел через их головы на лист.

– Спрячьте это, – посоветовал он и, уходя, добавил: – Чего только не придумает человеческий мозг!

Только теперь Маляка заметил распухшее, лиловое ухо Камена.

– Отец?

– Да, но он извинился.

– Ну и что, тебе от этого легче?..

Друзья решили сначала сделать уроки, а потом поиграть во дворе. А еще надо придумать, как действовать дальше.

8

Добролюб, новый товарищ Маляки, тщательно приглаживал в ванной волосы, но вихор на макушке так и торчал торчком. Чтобы одолеть его, Добролюб плюнул в ладонь – лучшего средства для этой цели пока еще не открыли.

Добролюб учился в шестом классе, но рос он не как другие дети – азбуку выучил в четыре года, в пять лет уже читал сказки братьев Гримм, а в первом классе намного опережал в своем развитии одноклассников, и поэтому контакта с детьми у него не было. Если много знаешь, тебя не понимают, – таково было первое философское заключение Добролюба, высказанное директору школы, когда тот вызвал его к себе после того, как Добролюб вытащил у одноклассников пружинки из ручек.

«Потому, что меня дразнят», – объяснил Добролюб свое поведение.

«Почему тебя дразнят?»

«Потому, что меня не понимают».

«А почему тебя не понимают?»

Тут Добролюб изрек свою сентенцию, добавив, что будь он сильнее, он не вытаскивал бы потихоньку пружинки из двадцати девяти ручек, а врезал бы их владельцам – и все.

«Да ты, оказывается, философ, – удивился директор. – Посмотрим, каково тебе придется в жизни».

Так директор первым убедился в склонности Добролюба к размышлениям.

Наконец непокорная прядь поддалась, и Добролюб вышел из ванной.

В передней слышались звуки пианино – мама играла. Она преподавала в консерватории, часто выступала с сольными концертами, поэтому, придя домой, сразу садилась к инструменту и упорно, по нескольку часов подряд занималась.

Добролюб остановился в нерешительности: стоит ли ее беспокоить, но все-таки открыл дверь в гостиную:

– Мама, я ухожу!

– А уроки? – напомнила мама, не прекращая играть.

– У меня дела!

– Какие?

– Общественные!

Добролюб всегда лгал убедительно и легко, сам веря в то, что говорил. Так было и сейчас, когда он сослался на общественные дела. На самом деле он шел к Маляке, чтобы узнать о судьбе светофорного автомата. Хотя, впрочем, разве это не пионерское дело? Ловко же он сумел оставить мамин вопрос без ответа.

Добролюб сошел с трамвая. В этой части города ему не приходилось бывать. А здесь хорошо: больше простора, чем в центре. Разыскав нужную улицу, мальчик зашагал по ней. Вот и дом Маляки. Куча кирпича, валявшаяся на спортплощадке, убедила его в том, что он не ошибся адресом.

– Ты не знаешь, в каком подъезде живет мальчик по прозвищу Маляка? – подошел Добролюб к Тончо, игравшему во дворе вместе со Стефчо и Тошко.

– Знаю.

– Позови его, пожалуйста.

Тончо с готовностью сорвался с места. Дело было вовсе не в волевых нотках, прозвучавших в голосе Добролюба. Малыш был рад выполнить просьбу взрослого мальчика. После «голодовки» ребята во дворе не играли и не разговаривали с ним.

А Добролюб тем временем рассматривал спортплощадку, – да, Маляке и его друзьям есть о чем жалеть – такую прекрасную спортплощадку в центре города оборудовать немыслимо, нет свободного места!

– Он скоро придет, – выскочил из подъезда Тончо и вернулся к малышам.

Добролюб достал носовой платок, постелил его на кирпичи и сел. В просвете между двумя домами виднелся «Форд». Мальчик сразу понял – тот самый. Увидел и возвращавшегося с работы Ташева. Тот опять остановился возле машины, осмотрел ее – все в порядке!

Тончо, заметив отца, побежал навстречу.

– Мне красную галочку поставили! – похвастался он. – Я выучил стихотворение.

– Прекрасно, – похвалил Ташев сынишку, поднял его на руки и поцеловал.

– Но и две черных!

– Неужели? – сделал строгий вид Ташев. – За что?

– Я плюнул на мальчика, только раз плюнул, а учительница поставила две черные галочки.

– Больше так не делай.

– После школы я и за вторую галочку плюнул.

Ташев рассмеялся и спустил сына с рук.

Добролюб рассердился на Ташева – ишь, даже не заметил его! Вот бы начал ворчать на то, что он посмел усесться на кирпичи. Тогда бы Добролюб ему ответил: не на кирпичи сел, а на заднее место! Но Ташев ушел в дом, даже не сделав ему замечания. Жаль!

Тут внимание Добролюба привлек парнишка в спортивном костюме с баскетбольным мячом – Панта, но мальчики еще не были знакомы.

Панта заметил, что незнакомый мальчик поглядывает на него, и ну демонстрировать класс, бросать мяч в покосившуюся баскетбольную корзину, показывать приемы. При этом он с шумом то вдыхал, то выдыхал воздух.

– Что это ты? – удивился Добролюб.

– Тренируюсь, – Панта взял мяч под мышку и принялся подпрыгивать на месте. – Я из «Локомотива».

– И поэтому так пыхтишь?

Панта рассердился: таким невежеством веяло от глупых вопросов этого мальчишки, что хотелось запустить в него мячом.

– Ты ничего не понимаешь, – бросил Панта. – Глубокое дыхание очищает легкие. Ты каким видом спорта занимаешься?

– Для чего мне спорт, я стану философом.

Панта перестал прыгать и задумался.

– Тогда играй в футбол. Больших философов, чем наши футболисты, нет.

Потом подошел к подъезду Камена и позвонил снизу.

– Кто это? – послышался с балкона голос Камена.

– Почему не спускаешься во двор? – крикнул Панта.

– Зачем?

– Ты что, сердишься?

– А чего мне сердиться?

– Ну… – Панта не знал, как начать разговор. – Скажи, что нам задано по алгебре?

– У тебя есть кого спрашивать по алгебре, – съязвил Камен и ушел с балкона.

Панта почувствовал себя неловко и покинул двор. А Добролюб, уже теряя терпение, все ждал Маляку. Маляка появился только через десять минут с хлебом под мышкой, с горбушкой в руке.

– Легко меня нашел? – обрадовался он Добролюбу.

– Если нужно, найдем! Что сказал твой друг о светофорном автомате?

Маляка сунул два пальца в рот и свистнул, Камен тотчас вышел на балкон.

– Это он, – кивнул Маляка на Добролюба.

Немного погодя Камен спустился во двор. Достав из нейлоновой сумочки с надписью «Овощи и фрукты» аппарат управления светофорами, он подключил батарейку. Послышались щелчки реле. Вид работающего прибора доставил Добролюбу радость.

– Какой идиот делал эту обмотку? – буркнул Камен.

– Я, – с готовностью признался Добролюб, словно в словах Камена звучала похвала.

– Что я говорил? – воскликнул Маляка. – Он здорово разбирается в технике.

Камен положил все в сумочку и отдал ее Добролюбу.

– Я очень вам признателен, – поблагодарил Добролюб и показал на кучу кирпича. – Если решите их выбросить, я помогу.

– Что выбросить?

– Кирпичи. Они же мешают вам, здесь такая прекрасная спортплощадка…

– Так-то оно так, да только потом хулиганами прослывем.

– А вы организуйте все по общественной линии, никто ничего и не скажет! Как сбор желудей, например, или воскресник по уборке школы. Надо же навести на площадке порядок. Через ограду их покидать и…

Камену и Маляке это предложение понравилось, но они колебались.

– Если вы не уверены в справедливости дела, – назидательно произнес Добролюб, – то и не беритесь за него. Никакую работу не выполнишь без твердой убежденности в своей правоте.

Ну и мыслитель, подумал Камен, хотя Маляка и не говорил ему о наклонностях Добролюба. Интересный тип! Немногословен, а впечатление производит.

– Во всяком случае Ташева необходимо деморализовать! – У Добролюба в запасе оказалась еще одна идея. – Активное противодействие может заставить его отказаться от своей затеи.

– Уже деморализовали, – ответил Камен. – У меня до сих пор горит левое ухо.

Добролюб бросил кирпич, который держал в руках. Уже поздно, но уходить ему не хотелось – и Камен, и Маляка нравились мальчику. Ни в квартале, ни в школе никто не был ему так симпатичен, как эти ребята. Он стал строить из кирпичей домик, как из костяшек домино.

– Все-таки выбросьте кирпичи, – не отказывался от своей идеи Добролюб. – Пусть это будет ваша пионерская акция, а я тоже подумаю, как вывести его из себя. – И, взглянув на Камена, добавил: – Я очень вам обязан.

– А почему ты говоришь мне «вы»? – удивился Камен.

Маляка забыл ему сказать об этой особенности Добролюба.

– Потому что он так воспитан, – ответил Маляка вместо Добролюба.

Добролюб, в знак согласия, кивнул, положил четвертый ряд кирпичей, и домик рухнул.

– Ребята, чего у кирпичей вертитесь? Двор большой! – крикнул с балкона Ташев.

– Это он и есть? – Добролюб, не поднимая головы, принялся строить новый дом из кирпичей.

– Ага.

– Сейчас я его заставлю выйти из себя и прогуляться, – объявил Добролюб и как ни в чем не бывало продолжал укладывать кирпичи рядком.

Маляка и Камен видели: каждый новый кирпич действительно выводил Ташева из себя. Что же будет дальше? Непонятно только, что имел в виду Добролюб под словом «прогуляться».

Домик обрушился, когда Добролюб укладывал третий ряд.

– Эй, лопоухий! Я тебе задам! До каких пор будете собирать здесь хромых и слепых со всего района?

Тогда Добролюб подошел к балкону Ташева и с достоинством произнес:

– Я не из вашего района. И не хромой и не слепой. У меня дальнозоркость – очки плюс два. А уши торчат, потому что моя мама пианистка.

– Если спущусь, еще больше оттопырятся! – пригрозил Ташев.

– Лучше иметь торчащие уши, чем быть дурнем! – парировал Добролюб.

– Хватит философствовать!

Добролюб бросил кирпич в кучу, и кирпич развалился надвое. Это окончательно взбесило Ташева. Он исчез с балкона и через секунду появился во дворе.

В углу двора играли Тончо с близнецами, а остальных детей уже и след простыл. Ташев поднял расколовшийся кирпич, соединил два куска, словно хотел их склеить, снова бросил в кучу и ушел.

– Ну и тип! – протянул Добролюб.

Мальчики наблюдали за Ташевым из соседнего двора через щель ограды.

– И все-таки мы с ним справимся! – У Добролюба родилась новая идея.

9

Рано утром Добролюб снова отправился к своим приятелям. Он вез с собой нечто большое, круглое, завернутое в газеты.

Маляка ждал его за два квартала от дома. Ноша Добролюба внушала уважение. Маляка пока не знал, что это, но на Добролюба можно было положиться.

Мальчики остановились у ближайшего к дому перекрестка. Дорожный знак запрещал проезд гужевого транспорта.

Добролюб развернул газеты. Внутри была жестянка, запрещающая стоянку автомашин. Мальчик осмотрелся – как бы его повесить? Маляка стал на четвереньки, Добролюб забрался ему на спину – и тут на месте старого знака появился новый.

Для наблюдения ребята заняли удобную позицию. Вот появилась и сразу притормозила легковая машина: водитель удивленно посмотрел на знак и свернул на соседнюю улицу.

– И Ташев поступит так же, – объявил Маляка. – Поставит машину в другом месте.

– А мы и туда – знак! – воскликнул Добролюб. – Он машину – мы знак. Будем водить его за нос. Это я беру на себя.

Тут мальчики заметили Ташева, шедшего на работу. Первым делом он, как всегда, отправился на поклон к машине, осмотрел ее со всех сторон, потрогал и зашагал по улице.

– Гладит ее, гладит, остается только поцеловать! – усмехнулся Добролюб.

Как и договорились вчера, друзья решили сегодня заняться приведением спортплощадки в порядок – надо освободить ее от всяческих стройматериалов. Будем считать, объявили ребята, это наша общественная работа.

Собралось десять человек, самых верных, как сказал Камен. Не пришел только Панта, но уж придется обойтись без него.

Группа будущих игроков национальной сборной страны стала в цепочку, и кучи кирпича исчезали на глазах. Ребята работали молча, не за страх, а за совесть, даже Добролюб оставил свои рассуждения.

– А Ташев-то знает об этом? – крикнула с балкона Худерова.

– Зачем ему говорить? – вмешался в разговор Стоименов. – Он-то нам не спешил сообщить, что собирается строить здесь гараж.

– Госпожа Гинка, – окликнула Шайтанова бабушку Гинку, – ваш зять обозлится на вас…

– Я дала согласие на ребячью спортплощадку, – заявила бабушка Гинка и ушла: зачем ей все это брать на себя?

Во дворе появился милиционер, и мальчики, как по команде, прекратили работу. Маляка даже испугался, что его сейчас арестуют, и вспомнил, как они с Добролюбом побывали в милиции. Не дело милиции это было?!

– Чья это машина? – подошел милиционер.

– Да есть тут один, – буркнул Маляка.

– Пусть их будет хоть пятеро, дорожные знаки обязательны для всех.

Только сейчас милиционер, судя по всему, заметил, что мальчишки покрыты кирпичной пылью.

– А что это за рапсодия в красном? – засмеялся он.

– Очищаем спортплощадку, – откликнулся Добролюб, едва услышав, что речь зашла о рапсодии, не зря же его мама пианистка! – Их площадку! – кивнул он на ребят.

– Молодцы! – похвалил мальчиков милиционер. – Продолжайте работу.

Ребята принялись вышвыривать кирпичи с еще большим подъемом.

– Не миновать Ташеву штрафа, – подмигнул Добролюб. – И дырки в талоне предупреждений.

– Если он расшумится насчет кирпичей, скажем, что получили разрешение милиции.

– Да, конечно. Все ведь слышали, милиционер сказал «продолжайте», – подтвердил Добролюб. – Я – свидетель!

На площадке оставалось уже не так много кирпичей, когда прибежал Сашо:

– Скорее!

На улице двое рабочих по распоряжению симпатичного милиционера грузили машину Ташева на трейлер техпомощи. Закрепили ее, чтобы не потерять где-нибудь по дороге, и уехали.

Все развеселились, а Добролюб просто сиял: такого поворота событий он никак не ожидал.

10

Только Ташев обогнул угловой дом, как сразу увидел – машины нет! Примчавшись к месту стоянки, он стал осматривать все вокруг, словно искал ее следы, но следов тоже не было. Тут он заметил свою тещу.

– Где моя машина?

– Где машина? – повторила бабушка Гинка.

– Ее украли! – Ташев был вконец расстроен.

– Когда? – оторопела бабушка Гинка.

Ташев бросился на улицу – нельзя терять ни минуты, хорошо, что районное отделение милиции совсем неподалеку.

– Найдем машину, – успокоил его майор. – Хоть по частям, но найдем.

– Как по частям? – подскочил Ташев.

– Пока не могу сказать как, – пожал плечами майор. – По-разному бывает. Найдем, например, один узел, а к нему постепенно – и все остальное.

На лбу Ташева выступил холодный пот.

– Запасных частей к этой машине не достанешь, – отчаянно проговорил он.

– Знаем. Ее небось и украли, чтобы продать на запчасти. А сейчас где-нибудь разбирают…

Лицо Ташева исказилось от боли, словно его самого раздирали на куски.

– Но мы, гражданин, поймаем преступника. Извините, я хотел сказать – товарищ Ташев, вы-то у нас не подследственный. Только напишите – какая марка машины, цвет ее, год производства, где украдена и прочее.

Пока майор говорил, Ташев рылся в портфеле, но вот он достал снимок и передал его майору.

– Этого достаточно?

– Что это? – Майор с недоумением посмотрел на снимок.

– Моя машина. Вас же не может не интересовать ее внешний вид.

– Да, – вздохнул майор: каких только людей не бывает на свете! – Пишите, пишите! – поторопил он Ташева.

Ташев написал заявление на семи страницах, свою машину он знал отлично. Потом, измученный, отчаявшийся, пошел домой. Он потерял всякий интерес к окружающему, за исключением мчащихся мимо автомобилей – так и крутил головой, надеясь увидеть свой. У перекрестка, на котором стоял знак «Стоянка запрещена», Ташев остановился: что-то здесь явно не так! Какие странные скобы! Да ведь они прикреплены к старому знаку! Все понятно! Автоинспекция к этому не имеет никакого отношения. Ловко придумано!

На лице Ташева появилась злобная ухмылка. Он стремительно зашагал к дому, но во дворе его ожидал новый удар: кирпичей как не бывало, а песок раскидан по всему двору. Ему окончательно все стало ясно. Если он замер в оцепенении и ничего не предпринимал, так это только потому, что обдумывал, с чего начать.

– Машину не украли!

Голос заставил Ташева вздрогнуть, и он резко повернулся. В подъезде стоял Стоименов.

– Ее увезла милиция, – разъяснил он спокойно, но ничто не могло скрыть бесконечного удовольствия соседа Ташева. – Видел собственными глазами!

– Если видели, почему не остановили?! – возмутился Ташев.

– Потому что считаю – милиция знает, что делает! – равнодушно процедил сквозь зубы Стоименов и пошел своей дорогой.

Кровь ударила в голову Ташева, и лицо его стало похожим на спелый помидор. Он бросился за Стоименовым, вмиг догнал его и помчался вниз по улице.

В учительской перед началом уроков царило оживление. Преподаватели разбирали классные журналы, тетради, учебные пособия.

– Кто классный руководитель шестого «Г»? – гаркнул Ташев и сразу перекрыл шум учительской.

Все насторожились.

– Я, а в чем дело? – недоумевала Добрева.

– Вы классный руководитель хулиганья, – прошипел Ташев.

Учителя с возмущением посмотрели на него, и Ташев понял, что позволил себе лишнее. Он взял себя в руки и, смутившись, мягко сказал:

– Извините. Сейчас я вам все объясню.

Разговор в коридоре продолжался десять минут. Классный руководитель обещала Ташеву поговорить с детьми – пусть вернут на место кирпичи, хотя Ташев и показался ей весьма несимпатичным субъектом.

11

После того как мама Юлии не очень любезно встретила Панту, он больше не приходил к Юлии. Девочка поняла, в чем здесь причина, но не отказалась от первого в своей жизни ученика – предложила ему заниматься у него дома. Панта поколебался, но все-таки согласился.

Пока Юлия побывала у него всего один раз, и сейчас Панта ждал ее снова, окончательно решив, что этот урок последний. Не оставалось никакого сомнения – Камен ревновал к нему Юлию. Да, ревновал попусту, но зачем дразнить товарища? К тому же общество Юлии смущало Панту. Он не столько слушал ее объяснения, сколько думал, как бы ее уколоть. А почему так, он и сам не знал.

Юлия пришла вовремя, поздоровалась и, сев за стол, открыла учебник.

– Начнем. – Она вслух прочитала условие задачи и повернулась к Панте: – Что здесь следует определить?

– Расстояние между двумя городами.

– Правильно. Какой будет ход решения?