Текст книги "Война «ежей»"

Автор книги: Братья Мормаревы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

К пяти часам стали появляться родители. Постепенно всех детей разобрали, и Стефчо и Тошко остались одни. Тут-то воспитательницы и обратили на них внимание: что же теперь делать с этими малышами?

– Вы чьи? – наклонилась к ним воспитательница.

Но объяснения не потребовалось, приятная музыка, звучавшая по радио, прекратилась, и диктор объявила:

– Передаем срочное сообщение Народной милиции. Пропали двое близнецов, Тошко и Стефчо, четырех лет, одеты в…

– Боже мой! – всплеснула руками воспитательница и схватила близнецов в охапку. – Идемте!

– Тетя, можно завтра опять к вам? – спросил Тошко.

Когда дедушка увидел Тошко и Стефчо, которых вела за руку воспитательница, он не смог подняться со стула – ноги стали как ватные, силы оставили его. Потом дедушка пришел в себя и, едва сдерживая подступающие слезы, обнял детей. Воспитательница сердито выговаривала ему, но он ее даже не слышал.

3

Утром на место бывшей спортплощадки прибыли корреспондент Яким Стоянов и фоторепортер, худощавый мужчина с фотоаппаратом через плечо.

Яким Стоянов ясно представлял характер своего будущего репортажа, заранее оговорил его с главным редактором: история детской спортплощадки на улице Васила Мулетарова в доме № 17 дает возможность поговорить о серьезных, наболевших проблемах.

– Действуй, – решил главный редактор.

И Яким Стоянов действовал. Прежде всего он объяснил фоторепортеру свой замысел, и тот, профессиональным взглядом окинув все вокруг, тотчас достал фотоаппарат.

Из подъезда вышел Ташев и в недоумении остановился: с какой стати эти двое фотографируют баскетбольный щит? К чему бы это?.. Когда Ташев отпирал гараж – каждое утро он проверял, цела ли машина, – раздался щелчок фотоаппарата. Ташев решил, что не стоит обращать на это внимание, но на работу отправился с дурными предчувствиями.

– Сделай, пожалуйста, панорамный снимок! – попросил журналист фоторепортера. – Вид сверху. Сними все это безобразие. Щелкни и этого типа!

Щелк! На пленке запечатлелась спина мужчины, который в это время возился со своей машиной – усердно копался в моторе.

– Я договорился с главным редактором, на материал дадут полполосы, – сказал Стоянов фотокорреспонденту, – можно будет пообстоятельнее изложить все.

Между тем во дворе появился Добролюб, главный виновник прибытия представителя прессы. И прямиком направился к Маляке. Добролюб не обратил внимания на журналиста и фоторепортера, но Яким Стоянов окликнул его:

– Мальчуган, ты здесь живешь?

– А что такое?

– Мы из газеты, делаем материал о вашей спортплощадке.

– Из газеты «Народна младеж»?

– А ты откуда знаешь? – удивился журналист.

– Да… – Добролюб смешался. – Я так сказал, наобум.

– Бывает! Из газеты «Народна младеж». Вчера тут пропало двое близнецов.

– Знаю.

– Все-то ты знаешь! Брата их тоже знаешь?

– Конечно!

– Прекрасно! Позови его. И других ребят. Всех зови!

Вскоре во двор вышли Камен с братишками, Маляка и еще несколько мальчишек. Услышав, что их будут фотографировать, скорей позвонили по телефону приятелям. Стоянов тем временем расспрашивал ребят о спортплощадке.

– А теперь гаражи снесут? – обратился к нему Добролюб.

– Да не знаю, посмотрим. Печать – это большая сила, мой мальчик. Знаешь, как уничтожили курятники в одном из районов?! Целую неделю пахло жареными цыплятами.

– Дядь, а дядь! – дернул его за рукав Тошко.

– Что, малыш?

– Очень хорошо было в детском саду.

– Здесь будет лучше, чем в любом детском саду, – журналист показал рукой на пустое пространство между домами. – Встаньте так, чтобы мы вас сфотографировали.

Во дворе собралось много ребятни. Фоторепортер поставил детей возле брошенного баскетбольного щита, только Тончо держался в стороне.

– Давай сюда! – позвал его Стоянов.

– Это сын того, кто… – Маляка кивнул на гараж.

– Не важно, – решил Стоянов.

Добролюб не отходил от него: журналист внушал доверие. Отведя корреспондента в сторону, мальчик тихо сказал:

– Его отец назвал меня лопоухим дураком.

– Да? – Журналист невольно взглянул на торчащие уши Добролюба.

– Можете вы что-нибудь сделать с ним?

– Пожалуй, нет. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь! Ну, иди, становись вместе с ребятами.

Мамы и бабушки ни на миг не отходили от окон, они не сводили глаз с ребятишек, ревниво окликали своих – то им хотелось, чтобы мальчик поправил воротничок, то пригладил волосы, а одна мама даже громко потребовала, чтобы ее сын срочно высморкался – дело ли стоять перед фотоаппаратом с открытым ртом?

Из соседнего дома на шум выскочила пожилая женщина. Узнав, что газетчики снимают детей, решительно потребовала, чтобы фоторепортер подождал ее внучат. А старенькая бабушка привела с собой трехлетнюю девочку и бесцеремонно поставила ее впереди всех.

– Уходи отсюда, это не для девчонок! – толкнул ее Тончо.

Девочка заревела, а бабушка принялась сердито выговаривать Тончо.

Бабушка Гинка тотчас вступилась за внука. Яким Стоянов спокойно поставил девочку к ребятам. Прибежали и другие детишки – весь квартал прослышал о фотографировании для газеты.

– Сделай снимок широкоугольником, чтобы и гаражи были видны, и дети. А подпись дадим такую: «Что важнее для нашего будущего?» Как думаешь, подходит? – повернулся журналист к фотографу.

– Отлично!

Вместо фоторепортера газетчику ответил Маляка, решивший взять на вооружение фразу, которой, по мнению журналиста, можно было бы подписать снимок.

4

В школу учительница Добрева пришла на полтора часа раньше обычного. Накануне вечером она поздно вернулась домой, ей уже не хотелось проверять тетради, и она решила сделать это утром. Тут-то она и подумала: «Не зря говорится – не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Тетрадки и правда проверялись с трудом. Контрольные как контрольные, точно отражают знания каждого ученика. Добрева начала складывать тетради, но тут вошла уборщица и сказала, что ее вызывает директор.

Добрева поморщилась, она сердилась на директора из-за глупой истории с разбитым стеклом «Форда». Зачем нужно было сообщать об этом родителям? Дети, впрочем, тоже очень огорчили ее, все до одного проголосовали против того, чтобы Камен был председателем совета отряда. С каким изумлением смотрела она на лес рук! Хоть кто-нибудь, хоть один человек найдет в себе мужество не поднять руки? Нет, даже Юлия… Сначала вскочила в защиту товарища, а потом… И Маляка тоже. А уж какие они с Каменом неразлучные друзья… И Пантев… В последнее время так вроде ее радовал… И Камен! Тут уж совсем невероятная глупость – голосовать против себя!

Добрева прошла по коридору и постучала в дверь кабинета директора.

– Садись, пожалуйста, садись, – директор любезно указал ей на кресло. – Что нового? Как успеваемость в классе?

– Вообще-то…

– А Маляков?

– Он всегда на одном уровне: три, четыре, три, четыре.

– Прошу тебя, Добрева, обрати на него больше внимания.

– Не понимаю…

– Я бы хотел, чтобы за четверть у него была шестерка.

Добрева подняла брови: шутит директор, что ли? Нет, как будто говорит серьезно.

– Думаю, он не потянет.

– Поставь, прошу тебя.

Добрева не верила своим ушам.

– А что подумают остальные?

– Очень прошу.

– Но вы всегда говорили, что учителя должны не просто учить учеников, а воспитывать их честными гражданами!

– Да, но…

– Как я могу воспитывать в них честность, если вы хотите, чтобы я поступила нечестно?

– Что же здесь нечестного?

И тут Добрева не сдержалась: за последние дни столько всего накопилось!

– Нет, товарищ директор, – решительно заявила она, – нет и нет! Маляков получит то, что заслуживает. Как и все остальные. Мне противно смотреть, как приходят родители с претензиями по поводу отметок. Кто бранится, кто требует объяснений, кто просит – в зависимости от воспитанности, уровня общей культуры и положения на работе. Вчера как раз заявился отец Димитра Малякова – подавайте ему объяснения. Пусть приходит кто угодно, для меня все равны. А вот для вас, я вижу, нет. Камену из-за его мальчишеской выходки на два балла снизили отметку по поведению, а Малякова только пожурили. Если вы все же настаиваете, я… я подам заявление об уходе!

От волнения Добрева поднялась с места и отошла к окну. Говорить стоя ей было привычнее – сказывалась профессия.

Директор приблизился к ней. Он выглядел совершенно спокойным.

– Зачем ты придаешь всему этому такое большое значение? – поморщился он.

– Так меня учили. Чему меня учили, тому я и выучилась. И с детьми так же – они научатся тому, чему мы их учим.

– Тогда, Добрева, пойми еще кое-что. Научись отличать важные вещи от безделицы.

– Я не могу разделять родителей на более важных и менее важных персон.

– Ты не хочешь меня понять. Дело не в каком-то особом положении отца Малякова. К нам он не имеет никакого отношения, но оказывается, он может помочь нам с ремонтом бассейна. Ты знаешь, в каком состоянии бассейн. А он, между прочим, предназначен именно детям. Подумаешь, сын Малякова получит шестерку! Стоит ли из-за одного шалопая оставлять всех детей без бассейна?

В ответ на столь логичную речь Добрева не произнесла ни слова. Лицо ее все время оставалось безразличным, и было непонятно, как она относится к словам директора. Но вот директор умолк, и она спросила:

– Это все?

– Все.

Учительница направилась к двери.

– Надеюсь, мы договорились, – бросил ей вслед директор.

Добрева, ничего не ответив, вышла. Сначала она подумала, что надо немедленно уходить из школы, но потом решила этого не делать. Надо что-то предпринять, но что? В учительской она схватила тетради с контрольной и бросила в мусорную корзину, но это ее не успокоило, и она извлекла их из корзины.

Настроение у Добревой было плохим: ей казалось, что уроки тянутся бесконечно долго, куда дольше, чем это представляется порой самому плохому ученику.

Вечер она снова провела с молодым ученым-кибернетиком Анастасом Чолаковым, поделилась с ним своими волнениями – ей было интересно его мнение на этот счет. Анастас Чолаков был весьма остроумным человеком. Он сразу придумал кое-что. Превосходная мысль! Молодые люди весело расхохотались, и тут Анастас обнял свою спутницу, поцеловал ее и наконец-то сделал ей предложение. Добрева дала согласие.

5

Дежурный шестого «Г» подошел к кафедре, чтобы доложить об отсутствующих, но Добрева даже не открыла журнал. К огромному удивлению всех, она предложила ему сесть и сразу вызвала к доске Малякова.

Маляков несмело вышел и, взяв мел, повернулся к учительнице. Она пристально вглядывалась в лицо мальчика: знает ли он о недавнем визите его отца.

Маляка ничего не знал об этом и диву давался: как странно учительница ведет себя…

– Как определить площадь прямоугольника?

Задание было настолько простым, что Маляка растерялся – это же сущий пустяк.

– Надо умножить длину одной его стороны на длину другой стороны.

– Допустим, одна сторона равна шести сантиметрам, а другая – трем, какова будет площадь такого прямоугольника?

Маляка написал на доске 6 X 3 = 18 кв. см.

– А если длина сторон равна соответственно восьми и шести сантиметрам?

Маляка быстро справился и с этой задачей, но недоумение его возрастало. Если так пойдет и дальше, шестерка ему обеспечена!

– Десяти и трем сантиметрам? – Тон учительницы был подчеркнуто ироническим.

Маляка сразу написал результат.

– Семи и девяти?

Шестьдесят три квадратных сантиметра, разумеется. Но с какой стати у него спрашивают таблицу умножения? Что это учительница надумала?

– Отлично, Маляков, шесть! – протянула Добрева дневник.

Маляка был изрядным фантазером, не раз мечтал о шестерке, но сейчас он не чувствовал себя счастливым. Ему было стыдно.

Добрева стерла написанные Маляковым правильные ответы и, улыбаясь, повернулась к классу.

– А теперь познакомимся с графическим решением уравнения а Х х = 0. Ты готов, Маляков?

Маляка понял, что его выставляют на посмешище, и начал догадываться, почему. Он только не знал, кто пожаловал в школу – мама или отец.

После уроков Маляков старался держаться с ребятами как ни в чем не бывало, но чувство горечи не оставляло его. Ребята дразнились из-за шестерки, смеялись над ним, а один мальчик неожиданно спросил:

– Угостишь нас за математику?

Маляка достал лев и купил всем мороженое.

– Отец выдает тебе пять левов за шестерку? – напомнил Камен.

– Куда ему деваться!

– Маляка, а ведь она над тобой издевалась, – не сдержалась Юлия.

– Просто спрашивала старое, – буркнул Маляка.

– Да, да, таблицу умножения, – уточнил кто-то.

– Это все равно, как если бы по истории Болгарии тебя спросили про памятник на площади Русского памятника, – разъяснил Панта.

Все рассмеялись, а Маляке стало еще обиднее.

– Маляка, – поддразнила его одна девочка, – если получишь пять шестерок, да за каждую по пять левов, сколько же левов выдаст тебе твой милый папочка?

– Мороженое вы тем не менее слопали, – обиделся Маляка и, расстроенный, побежал домой.

Дома никого не было, и Маляка скорей достал из портфеля дневник. Не хватало, чтобы родители видели его шестерку! Того и гляди снова помчатся в школу вымаливать шестерки и по другим предметам.

Маляка спрятал дневник в плафон, этот его тайник еще не был раскрыт. Только он слез со стола, пришел отец.

– Мамы дома нет?

– Нет.

Ответ прозвучал так холодно и резко, что отец насторожился:

– Что нового в школе?

– Ничего.

– Тебя спрашивали?

– Нет.

– А на математике?

– Тоже нет.

– И по другим предметам не спрашивали?

– Нет.

Краткие ответы сына не успокоили отца. Мальчик что-то скрывает, но что?

– Дай дневник, пожалуйста.

– У нас их отобрали, – соврал Маляка.

– Как?

– Их, наверное, вообще скоро отменят.

– Неужели?

– Реформа, говорят, будет.

Отец задумался.

– Что ж, это очень разумно, – заключил он. – Дневниками да отметками только нервируют всех. Вот и наша мама сразу успокоится.

Старший Маляков достал газету «Вечерни новини» и сел на стул. Уже смеркалось, и в гостиной было темно.

– Зажги, пожалуйста, лампу!

Маляка повернул выключатель, и в первый момент отец Маляки подумал, что лампа перегорела, но, посмотрев наверх, он увидел на потолке тень дневника – Маляка положил его прямо на одну из ламп.

Увидев в глазах сына растерянность, отец проворно вскочил на стол и сунул руку в плафон.

– Ты у меня дождешься, – пригрозил он и открыл дневник.

Шестерка радостью осветила его лицо.

Тут в квартире появилась и мама, застав отца стоящим на столе.

– Посмотри, – показал он ей дневник. – И больше чтоб я не слышал, что не забочусь о сыне. – Спрыгнув со стола, он достал из кармана пять левов и протянул их сыну: – Слово надо держать, хотя я и не знаю, кто из нас кому больше должен.

Маляка не сразу взял деньги. Сначала подумал, не оттолкнуть ли руку отца, надо же сохранять чувство собственного достоинства, но потом решил, что пять левов – это немало и еще ни разу ему не доводилось их получать. И он взял деньги.

– Если ты каждый день станешь приносить шестерки и примешься меня разорять на десять, а то и двадцать левов, придется опять идти в школу – теперь уже просить учителей снижать тебе отметки, – пошутил отец.

Ночью Маляка спал плохо.

Утром, оставшись один, мальчик принялся за уроки, но заниматься ему не хотелось: шестерка совсем отбила у него охоту учиться. Он побежал к киоску за газетой – вдруг напечатали статью о спортплощадке? Интересно, сколько снимков поместят в газете? Когда их фотографировали, он все старался встать в центре.

Маляка просмотрел газету и отправился к Камену. Приятель делал уроки. Его братишек после их недавнего исчезновения приняли в детский сад, и теперь дедушка Камена спокойно предавался игре в нарды.

– И сегодня ничего, – разочарованно кивнул Маляка на газету.

– Не волнуйся, материал не могут не напечатать.

– Конечно, не могут. Вот шуму-то будет, когда напечатают! Два года назад незаконно построенные дачи под Софией снесли бульдозерами. Как думаешь, и к нам во двор пришлют бульдозер?

– Ты-то, конечно, посоветовал бы разбомбить гаражи с воздуха, – улыбнулся Камен. – Учебный год уж кончается, чего не делаешь уроки?

– Если гаражи снесут в ближайшие десять дней, как раз поспеют к нашим каникулам! – обрадовался Маляка.

Зазвонил телефон. Приятель из шестого «А» сообщил, что в газете пока ничего нет.

6

Директор школы имени Кирилла и Мефодия стоял у окна и смотрел, как дети с шумом выбегают во двор. Судя по всему, директор был рассержен. В дверь постучали, и кто-то вошел в кабинет. Не оборачиваясь, директор пригласил:

– Входи, Добрева, входи, пожалуйста!

Он знал, что это она. В голосе его звучала горечь.

Добрева подошла к окну и тоже стала смотреть на детей, весело идущих по улице.

– Счастливые, – улыбнулся директор. – И ты сделала для этого немало.

– Знаю, – подтвердила Добрева. – Но и вы тоже.

Директор подошел к письменному столу. Он не ожидал такого ответа и растерялся: в голосе Добревой было что-то вызывающее.

– Садись, пожалуйста, – указал он на кресло.

Добрева села, внешне она держалась очень спокойно, а вот директор нервно барабанил пальцами по столу.

– За контрольную по математике ты всем поставила шестерки, хотя некоторые ученики решили всего одну задачу. Могу ли я узнать, почему ты так выставила оценки?

– Вы же настаивали, чтобы Малякову я поставила шесть. У меня не было оснований не поставить шесть и всем остальным.

– Послушай, кому нужна эта демонстрация? Я думал, мы поняли друг друга, а ты взялась выкидывать номера. Одно дело повысить успеваемость ученику, другое – всей школе.

Грустная улыбка появилась на лице Добревой.

– Ах, товарищ директор, я так мечтала стать врачом. Знаете, почему не стала? Потому что мне на экзаменах не хватило пяти сотых балла. Представляете – пяти сотых! По всей видимости, вместо меня приняли того, кому вот так завысили отметку. Понимаете меня? Я не хочу быть несправедливой.

7

Маляка решил убежать из дома: в школе только и говорили о том, что успехами по математике ребята обязаны его отцу. Слабые ученики радовались происходящему, сильные поддразнивали Маляку, а Панта чувствовал себя просто ограбленным: у него в контрольной не было ни единой ошибки, и шестерка вполне заслуженна! Первая безупречная контрольная по алгебре, а его уравняли с четверочниками. Вот и старайся после этого, думал Панта.

Складывая вещи в чемодан, Маляка еще не знал, куда ему направиться. Главное – уйти из дома. И тут он вспомнил о Добролюбе – вот куда он пойдет. У Добролюба можно пожить, к тому же, глядишь, Добролюб что-нибудь и придумает: он и товарищ хороший, и не дурак.

Никем не замеченный, Маляка выбрался из дома, встретился на улице с бабушкой Гинкой, поздоровался с ней так любезно, что соседка ничего не заподозрила. К счастью, и в трамвае знакомых не повстречалось.

Увидев несчастное Малякино лицо и чемодан в руках, Добролюб понял, что дело серьезное.

– Что у тебя случилось?

– Можно, я поживу у вас дней десять?

Добролюб растерялся – десять дней, гость на десять дней… Он же не взрослый, чтобы мог сам решать такие вопросы. Присев на кушетку, Добролюб задумался, а Маляка продолжал стоять посередине комнаты.

– Десять дней?

– Может быть, и меньше. Домой я больше не вернусь. Родители выставили меня на посмешище.

– Вечно родители вмешиваются в наши дела, вот и твой отец… Это ведь все равно, что ты направился бы к его начальнику – пусть, мол, увеличит зарплату твоему отцу.

– Я бы пошел, – признался Маляка, – но папа этого не поймет. Еще поколотит.

Наступило молчание. Маляка тем временем осматривал комнату. Он был здесь уже не в первый раз, но сейчас обдумывал, где он мог бы спать – в комнате стояла одна кушетка.

– Я мог бы спать и на полу, – признался он.

Добролюб молчал, и Маляка почувствовал себя неловко.

– Ты спроси у своей мамы…

– Она сразу позвонит твоим домашним! – уверенно заявил Добролюб. – Знаешь, родители – страшная мафия!

Маляка не знал точного значения слова «мафия», но даже если бы знал, что толку? Облегчит ли это его тяжелое положение бездомного?

Мальчик уже сожалел о своем смелом решении оставить отчий дом. Кто его заставляет убегать из дому?! Разве может он жить без родителей, а они без него?! Маляка старался прогнать эти тревожные мысли, но напрасно. С каждой секундой он все отчетливее понимал, что совершил глупость.

– Что же теперь делать? – в полном отчаянии воскликнул Маляка.

– Чем скорее вернешься домой, тем будет лучше, – посоветовал Добролюб.

Как прекрасно, что он пришел именно сюда, к Добролюбу! Вот уж верно говорится: «Ум хорошо, а два лучше».

Маляка взял чемодан.

– Спасибо!

– Не за что, – откликнулся Добролюб. – Я тебя провожу.

Мальчики прошли через гостиную, где мама Добролюба, как обычно, играла на пианино.

– Добри! – позвала она.

– Да, мама.

– Ты куда?

– Я скоро вернусь.

Пианино зазвучало снова, повторялось одно и то же упражнение. Маляке хотелось спросить у Добролюба, как это он переговаривается с мамой через стеклянную дверь, но не решился. Вопрос показался ему неуместным.

– Она играет целыми вечерами? – удивился Маляка.

– Да, но не позже десяти вечера. А то соседи начнут стучать и сверху, и снизу.

Маляка вздохнул: вот так, хочешь добиться успеха, надо заниматься с утра до вечера – и в игре на пианино, и в спорте, и в математике, все равно.

Добролюб увидел, что товарищ совсем повесил нос, и принялся его успокаивать:

– Да родители ни о чем и не догадаются! Еще так рано! А хочешь, оставь у меня чемодан, завтра я его тебе принесу.

– Теперь уже все равно.

– Нет, не все равно! Начнут спрашивать, где ты да что ты…

– Они знают, – буркнул Маляка.

– Как знают?

– Я оставил им письмо.

– Какое письмо?

– Прощальное.

Добролюб закусил губу:

– Боюсь, тогда все так просто не обойдется.

– Вот то-то и оно, – вздохнул Маляка.

Мальчики не стали садиться на трамвай, а решили пойти пешком, хотя до дома Маляковых было довольно далеко. Когда они подходили к дому, уже начало темнеть.

Родители Маляки вернулись домой как обычно – к шести часам вечера. Отсутствие сына их не удивило – он частенько после школы где-нибудь болтался, но через час мама Маляки обнаружила прощальное письмо сына, приколотое булавкой к спинке кровати. Мама прочитала письмо и громко заплакала. Отец, в испуге выхватив из ее рук письмо, прочитал прощальное послание сына, и лицо его налилось кровью.

– Пишет – наши пути разошлись. Вот глупец! – негодовал он.

– Скорей бежим его искать, скорей, слышишь? – Мама была в отчаянии.

– Вернется! – крикнул отец. – Никуда не денется! Еще увидимся!

Вдруг послышалось, как открывается входная дверь. Отец бросился в прихожую, за ним мама. На пороге стоял Маляка, но не один, а с приятелем. Добролюб решил подняться с товарищем наверх – при чужом человеке отец не очень-то разойдется. Но отец был вне себя от гнева, мама кинулась к мальчикам, неловко толкнула Добролюба, и ему досталась пощечина отца Маляки. Никола Маляков почувствовал себя весьма неловко: схватив сына за ухо, он потащил его в спальню, и там они оставались довольно долго.

Когда отец и сын вышли из спальни, Добролюба уже не было в квартире. Маляка скрылся на балконе – не хотел, чтобы видели его слезы. В душе его таилась глубокая обида, и снова он думал только об одном – уйти бы отсюда навсегда, но, выходит, пока следует повременить.

8

Постепенно отношения Камена и Панты испортились окончательно. Им бы поговорить откровенно, по-мужски, и все недоразумения выяснились бы. Но Камен предпочитал молчать, а невысказанная обида разрушает дружбу.

Камен мучился ревностью: как мог его друг не отказаться от помощи Юлии по математике? Да разве дело только в математике? Сочинение Панты по литературе, которое Станчовска прочитала классу, и в самом деле заслуживало шестерки, только кто его написал? Может, отец Юлии пишет теперь сразу два сочинения? Конечно, сочинение написал отец Юлии, кто же еще!

Теперь Камен ненавидел и Юлию. Ненавидел, но что-то его беспокоило, и он потихоньку следил за Юлией и Пантой. Ну и ловкачи, ничем себя не выдают, а Панта даже делает вид, что избегает Юлии, предпочитая ей другую девочку – Лидию.

Однажды утром мама Панты остановила Камена на улице.

– Что-то ты давно у нас не бывал. Как дела?

– Хорошо.

– Уж не поссорились ли вы с Лучезаром?

– Да нет.

– Камен, а он в школе…

– Что?

– Вроде получше с учебой стало…

– Да.

– И в самом деле?

– Конечно.

– Ты знаешь, иногда допоздна занимается. Очень прошу тебя, если что не так, скажи мне.

– Да все в порядке, не волнуйтесь.

– А может, зайдешь к нам, Лучезар дома.

– Зачем ему мешать, пусть занимается.

– Да ты не помешаешь! Он с девочкой решает задачи.

Слова эти так резанули Камена, что мама Панты, заметив это, все поняла. А он, кивнув ей в знак прощания, бросился в противоположную сторону.

Камен бесцельно брел по улицам, пока не оказался возле какой-то трамвайной остановки. Может, прогуляться по центру?

Сошел он на остановке Хали[12]12
  Хали – крытый рынок.


[Закрыть] и, направившись к Львиному мосту, остановился перед кинотеатром.

– Камен!

Мальчик обернулся. Юлия! От неожиданности он даже не поздоровался.

– А ты разве не у Панты?

– У Панты? С какой это стати?

– Я думал, вы решаете задачи.

– Он больше не хочет заниматься со мной. Очень уж самоуверенный. Я ведь неплохая учительница, как считаешь?

– Отличная! – обрадовался Камен.

К нему вернулось хорошее настроение: значит, с Пантой занимается кто-то другой. Лидия? Конечно, Лидия! Надо быть ослом, чтобы не понять, что Панта занимается математикой с Лидией.

– Ты видел? – спросила Юлия.

– Кого? – Думая о своем, Камен не понял вопроса девочки.

– Этот фильм.

– Нет. Если хочешь, давай сходим, – предложил Камен.

Было около десяти часов утра, и возле кассы стояло всего несколько человек. Заняв очередь, Камен сунул руку в карман за стотинками, но, на его несчастье, мизинец зацепился за резинку, и рогатка, лежавшая в кармане, повисла на руке неопровержимым свидетельством его малолетства. В смущении Камен положил рогатку обратно в карман.

– Рогатка моих братишек, – солгал он. – Какого только барахла не суют в мои карманы!

Двери в зал распахнулись, и зрители, толкая друг друга, спешили занять места. Камен положил ладонь на плечо Юлии, оберегая девочку от случайных толчков, но тут же отдернул руку и взял девочку за локоть.

– Знаешь, и у Панты есть девочка, – вырвалось у него.

– У Панты? А у кого еще?

Камен смутился. Хорошо, что они вошли в зал и искали свои места, так что можно было обойтись без ответа.

После кино Камен вернулся домой счастливый. Он пообедал, схватил портфель и отправился в школу, впервые за все годы забыв позвать с собой Маляку. Неподалеку от школы он заметил Панту и направился прямо к приятелю.

– Привет!

– Привет! – Панта был удивлен и обрадован такой переменой в Камене. – Как поживаешь?

– Хорошо.

Камен положил руку ему на плечо:

– Хоть бы меня сегодня не спросили, я к учебнику не прикасался.

– Не нахватаешь пар в конце года?

– Подумаешь!

– Если вызовут, смотри на меня, я подскажу!

Мальчиков догнал Маляка. Сердитый-пресердитый!

– Ты чего меня не позвал?

Камен растерялся: он только сейчас вспомнил, что надо было свистнуть Маляке. Хорошо, что подошел Сашо с газетой под мышкой.

– И сегодня нет статьи! – сказал он.

– Да ну ее, эту спортплощадку, – пренебрежительно махнул рукой Камен. – Детские забавы!

9

Первым радостную весть узнал Добролюб. А все потому, что у него был сильный насморк. Дело было так. На уроке музыки Добролюбу предстояло подыгрывать школьному хору на аккордеоне. Перед репетицией Добролюб отправился к школьному врачу, и врач сразу же освободил его от занятий. Учитель музыки очень рассердился, когда Добролюб заявил, что не может сегодня играть:

– Посмотрите на мой нос.

– Ты носом, что ли, играешь?

– Нет, не носом, руками. А как же с занятыми руками я вытру нос? Не хватает, чтобы из носа капало на аккордеон! Да и других могу заразить. Как бы не получилось, что на школьном концерте хор вместо пения примется чихать!

– Горе-философ, – нахмурился учитель пения.

По дороге из школы Добролюб заглянул в парикмахерскую, где обычно на столиках лежали свежие газеты и журналы. Ожидаемой статьи в газете «Народна младеж» не оказалось. Мальчик решил позвонить в редакцию, и Яким Стоянов сказал ему, что «бомба взорвется» завтра. Посудите сами, до уроков ли тут?! Добролюб скорей нашел в справочнике телефон школы и позвонил. Трубку снял директор:

– Слушаю вас, гражданка.

– Вас беспокоят из редакции «Народна младеж». Можно ли по неотложному делу позвать к телефону товарища Димитра Малякова из шестого «Г»?

– Ученика Димитра Малякова?

– Да, да! – ответил Добролюб и умолк, почувствовав, что дальнейшими разговорами можно все испортить.

Директор удивился этому «неотложному делу», но попросил школьную уборщицу подняться в класс за Маляковым.

Маляка испугался – раз вызывают к директору, хорошего не жди. Удивилась и Добрева – шел как раз ее урок, – что это он натворил? Маляка в ответ лишь пожал плечами.

Директор, озабоченный и строгий, сидел за письменным столом. Он молча посмотрел на Маляку и кивнул головой на телефон. Маляка взял трубку – может, дома что-нибудь?

– Алло!

Тревоги как не бывало. Добролюб! Приятель предупредил Маляку, что в разговоре с директором не назвал себя, и скорей сообщил новость.

Маляка положил трубку, сияя от радости.

– Большое спасибо! – поблагодарил он, но строгий взгляд директора охладил восторг мальчика.

А вдруг директор слышал разговор по телефону? Маляка направился к двери, но директор остановил его:

– Присядь, пожалуйста!

Маляка опустился в кресло, он чувствовал себя как на скамье подсудимых.

– Что это за звонок? Какое такое срочное, неотложное дело? Прямо из редакции!

– Он уезжает в командировку и…

– Кто он?

– Сотрудник редакции.

Добролюб забыл сказать Маляке, что его приняли за женщину, и Маляка попал впросак.

– Э-э-э, как это он, когда говорила она? – недоумевал директор.

– Да? – Маляка скорее решил исправить положение. – Очень низкий голос… Извините за беспокойство! Она искала меня дома… Я ей не давал вашего телефона, да я его и не знаю.

– На что это вы жаловались в редакцию?

– Из-за спортплощадки…

– Как вам не стыдно! – рассердился директор. – Вы еще жалуетесь! А я стараюсь плавательный бассейн отремонтировать! Знаете, сколько это стоит?! Спортплощадка! Какая еще спортплощадка, – кивнул он в сторону окна, и Маляка понял: директор имеет в виду школьную спортплощадку. – Естественно, я не могу позволить, чтобы вы целыми днями шумели…

– Нет, нет, – воспользовался Маляка паузой. – Не об этой спортплощадке речь. О дворовой, вы еще похвалили нас за нее и разрешили взять баскетбольный щит.

– Ну и что?

– Площадку заняли под гаражи.

Директор с облегчением откинулся на спинку стула: вот оно что! Он вмиг успокоился, даже повеселел.

– И вы пожаловались в газету?

– Да.

– Отлично! Так и надо поступать, по-граждански! Если совершено беззаконие… – Директор рубанул рукой, словно саблей, чтобы показать, как решительно надо пресекать беззаконие. – Ох, уж эти гаражи! Всё запрудили машинами! А деньги на машины где берут, никто и не спрашивает. Многие учителя имеют машины, многие? Гаражи! Ну ладно, ступай в класс!