Текст книги "Война «ежей»"

Автор книги: Братья Мормаревы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Когда? – обомлел Камен.

– Все? – поинтересовался Маляка.

– Летом в Панчареве, – ответил Панта. – Мужчины, женщины, юноши, девушки. И детская команда.

– Значит, мы все! – Маляка был на седьмом небе от счастья.

– Конечно!

– Кто тебе сказал? – спросил Камен.

– Пангаров. Я вчера вечером его встретил. «Панта, – сказал он, – готовь майку!»

Обрадованные таким известием, ребята припустили бегом: впереди Панта, за ним Камен, Маляка и еще два мальчика, по пути присоединившиеся к бегущим.

Тренировка, как всегда, началась с бега, потом – физические упражнения, легкие подскоки на месте, чтобы расслабились мышцы, и, наконец, игра. Двадцать семь мальчиков так увлеклись игрой, что и думать забыли о тренере, внимательно наблюдавшем за ними. Пангаров был недоволен: сколько неточных бросков! А вот Панта не допускает ошибок. Овладел мячом, обошел одного, другого, третьего. Прекрасно двигается! И вот результат – точный бросок!

Но тут Пангаров вскочил с места:

– Панта, я тебе уши надеру!

– Попал! – крикнул Панта. – Я один!

– Один, – негодовал тренер. – Мне нужен коллектив. Если хочешь быть солистом, ступай в Народную оперу, там нужны такие. А здесь… – пригрозил он мальчику еще раз и дал свисток.

Тренировка продолжалась.

Немного погодя Пангаров подозвал Маляку и указал ему на место рядом с собой. Маляка сел. Что бы это значило? Может быть, тренер отбирает игроков в первый состав? Или речь пойдет о спортивном лагере? Только бы не совпало с путевками на море! Маляка отказался бы и от моря, но отец не разрешит.

Тем временем Панта опять взял мяч на себя. Показал красивый дриблинг, затем отступил назад, отдал пас Камену, Камен – мальчику из шестого «А». Тот, поколебавшись, хотя положение было выгодным, направил мяч Панте, и Панта забросил его в корзину.

– Сашо! – позвал тренер.

Через несколько минут на скамейке сидело семь мальчиков, но ни Панты, ни Камена среди них не было, и Малякой овладели самые дурные предчувствия.

– Говорил я вам, что успеваемость должна быть на высоте? – строго выговорил Пангаров.

Мальчики опустили головы.

– Мы занимаемся, – попытался спасти положение Маляка, но только подлил масла в огонь.

– Занимаются! – взорвался тренер. – Вот и занимайтесь! Нужно уметь сочетать занятия в школе и тренировки. Что смотришь? – повернулся он к Маляке. – Ты свободен! Свободен для занятий в школе. – И легонько стукнул Маляку по голове. – Бегаешь, как заяц, за которым гонятся, а все без толку! Только и думаешь, как бы избавиться от мяча.

Без долгих разговоров, только прикосновением к голове, легким, но обидным, тренер освободил от занятий спортом и остальных шестерых.

Мальчики ушли повесив носы, словно после поражения в игре.

– Профессора! – донесся до них возглас Пангарова.

Мальчики брели по аллее сломленные, обиженные и униженные. Рухнули их надежды на олимпийскую и мировую славу, исчезли радужные перспективы, мечта о дальних путешествиях, об исполненных драматизма матчах, когда каждый из них, напрягая последние силы, бросает в корзину мяч и добивается победы. Все для них было окрашено теперь в мрачные тона. Что же остается? Труд и учение, учение и труд; станут они со временем инженерами, химиками, научными работниками, ну, наконец, учеными. Только кто о них будет знать? Можно, конечно, представить Маляку профессором… Ну и что? Был ли хотя бы один профессор за всю всемирную историю, которого встречали с духовым оркестром? Не было…

Мальчики не прошли и ста метров, как их догнал Камен.

– И тебя выгнал? – спросил Маляка, обрадовавшись, что они снова будут вместе, и одновременно испугавшись, как бы Камен не истолковал превратно его радость.

– Я сам, – ответил Камен.

Ребята остановились: трудно поверить, но это так – Камен говорит правду, он покинул команду в знак протеста против оскорбительного поведения Пангарова.

Камен, окруженный товарищами, шел молча, чувствуя их признательность, и это наполняло его гордостью.

В молчании группа изгнанников дошла до дома Камена и Маляки. Правильно говорят, что несчастье сближает людей. Мальчики сели на траву возле ограды, отделявшей пустое пространство за их домом от старого двухэтажного здания. Пустое пространство, или двор, как его называли ребята, было достаточно хорошо ухожено: зеленели свежей травой площадки, пестрела цветами клумба.

– Не слишком ли он воображает? – рассердился Маляка.

Никто не спросил, о ком идет речь, все и так думали только о Пангарове, ненавидели его.

– Фу-ты ну-ты какой тренер! – сказал один из мальчиков, желая произвести солидное впечатление.

Маляка сделал несколько язвительных замечаний по адресу тех ребят, которых Пангаров оставил в команде. Большинство из них, по мнению Маляки, ни на что не годны: какие-то криворукие да хромоногие.

– Разве только Панта… – попытался кто-то сказать о Панте доброе слово.

Но Маляка его сразу оборвал:

– Что Панта? Он на алгебре слышит «дробь», а представляет себе дроб-сарму[1]1
  Дроб-сарма – болгарское национальное кушанье из печенки с рисом. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть].

Мальчики захохотали.

– Тысячи долларов, ха-ха-ха! – рассмеялся другой мальчик. – Ломаного гроша им никто не предложит.

– Кто будет тратить деньги, чтобы водить их по разным там, не знаю каким заведениям! – добавил третий. – Они на площадке еле поворачиваются.

– Да он и их вышвырнет из команды! – заключил Маляка.

Эти рассуждения вернули ребятам уверенность в себе.

– А что вы скажете, если мы, изгнанные, предложим провести матч с их паршивой командой? И победим! – дал волю своей фантазии Маляка.

Возможность такой перспективы воодушевила всех, только Камен трезво рассудил:

– Для этого надо тренироваться. А где? В школе с этим не очень.

Да, конечно. На спортплощадке всегда полно ребят, а стоит появиться старшеклассникам, сразу освобождай им спортивную площадку! А заупрямишься, так не поздоровится и все равно придется убираться.

Кто именно предложил самим оборудовать спортплощадку, трудно сказать, идея родилась коллективно. Места для настоящей спортплощадки во дворе не найдешь, но зачем им целая площадка? Достаточно и половины, с одним щитом. Пангаров научил их тренироваться с одной корзиной, и теперь ему придется пожалеть об этом. В один прекрасный день он увидит, как его команда покинет баскетбольную площадку, проиграв с позорным счетом. Это будет его концом. И заслуженным!

Если бы до школы не оставалось так мало времени, ребята еще долго стояли бы, беседуя, но надо было успеть и пообедать.

7

До второго звонка учительская напоминает обычный класс – одни учителя оживленно переговариваются, другие смеются, третьи наспех просматривают контрольные работы – точно так, как ученики выполняют домашние задания. А если бы нашлись учителя, которые гонялись бы друг за другом, бросались мелом и ставили друг другу подножку, то сходство со школьниками было бы полным.

С трудом переводя дыхание, в учительскую вбежала Ана Добрева – как всегда, последняя, за минуту до второго звонка.

– Добрый день! – поздоровалась она.

– Какой уж добрый, шесть часов вечера! – пошутил один из ее молодых коллег. – Для меня среда – самый трудный день, а как дети выдерживают – ума не приложу.

Добрева оставила шутку без внимания, она всегда держала на расстоянии молодых коллег. У нее были свои заботы, о которых, быть может, позднее и пойдет речь, а может, и нет, тут дела сугубо личные.

Она открыла сумку, достала бутерброд и машинально начала жевать. Из задумчивости Добреву вывел голос учительницы литературы:

– Как ты думаешь, могут ли два ученика одновременно написать одну и ту же глупость?

Добрева пожала плечами.

– Не могут, – улыбнулась Станчовска. – Один написал, а другой списал. И в результате оба получают в общей сложности четыре.

В этот момент зазвенел второй звонок, и Добрева, спрятав в сумку недоеденный бутерброд и взяв журнал, вышла из учительской.

Урок в шестом «Г» начался. Добрева вызвала Камена, задав ему вопрос по материалу предыдущего урока. Затем ей предстояло объяснить новый; так обычно она делала – вызывала хороших учеников для повторения пройденного. Но Камен, вопреки ее ожиданиям, отвечал неуверенно.

Маляка пытался подсказать приятелю, но учительница это заметила.

– За подсказку поставлю два, а пока Камен отвечает на три, – предупредила Добрева.

Маляка закрыл учебник: нет никакого смысла стараться. Не так уж плохо получить три, если вообще не знаешь урока. Добрева поставила Камену три и протянула ему дневник.

– От тебя я этого не ожидала.

Ученики притихли. Будут ли еще вызывать? И кого?

– Маляков, – произнесла Добрева.

Маляка поднялся с такой неохотой, что Добревой все стало ясно.

– Какие числа мы называем противоположными? – спросила она. – Ведь ты рвался подсказать?

Вот беда, Камен же недавно объяснял, а сейчас ничего не вспоминается.

– Два рациональных числа, – начала объяснять Добрева так громко и отчетливо, словно диктовала, – которые различаются только своими знаками, называются противоположными числами.

– Да, – согласился Маляка.

– Теперь остается только, чтобы ты мне поставил отметку, – усмехнулась Добрева и задала следующий вопрос: – Из чего образуется множество рациональных чисел?

Маляка сосредоточенно нахмурил брови, пытаясь создать впечатление, что он учил урок и сейчас его вспоминает. Добреву, однако, обмануть было трудно.

– Положительные числа, целые и дробные, отрицательные числа, целые и дробные, и число ноль образуют множество рациональных чисел.

– Да, – и на этот раз согласился Маляка.

– Если да, повтори определение.

Маляка закусил губу, ему ничего не оставалось, как признаться:

– Я не учил.

– Почему?

– Была тренировка и…

До этого момента Добрева держалась спокойно, но, услышав о тренировке, вскипела. Может, вспомнила о посещении сладкоречивого тренера? Встав из-за стола, она подошла к Маляке.

– Мячи всю жизнь будешь бросать?

– Его штрафным одиннадцатиметровым вышибли из команды, – подал голос Панта.

– Как это? – повернулась к нему Добрева.

Поняв, что сплоховал, Панта поднялся с места, лицо у него было виноватое и испуганное:

– Его забраковали! – Но, почувствовав, что употребил не совсем точное слово, добавил: – Прогнали.

– А тебя? – спросила Добрева.

– Я в команде лучший! – похвастался Панта.

– Иди к доске. – Добрева открыла дневник Маляки. – И по ботанике двойка! Прекрасно!

Панта уже стоял у доски с опущенной головой.

– Спрашивать или…

– А о чем? – поинтересовался Панта.

– Ну, скажем, о сравнении дробей с неравными членами.

Панта подумал и подал свой дневник.

8

Никто из изгнанных не спешил рассказывать дома о том, что произошло. После безудержного ликования и планов относительно блестящего спортивного будущего, вызвавших снисходительные, скептические улыбки взрослых, мальчикам было стыдно признаться в случившемся. Лучше бы уж помалкивать! Неожиданная весть об успехе всегда приятней!

По дороге из школы домой друзья снова заговорили о спортплощадке и решили, что завтра же утром начнут выравнивать двор. Особенно большого энтузиазма, впрочем, не было: отметки тяжелым грузом лежали в их портфелях. Вот узнают родители, будет тогда история…

Придя домой, Маляка прежде всего проверил, есть ли кто-нибудь в квартире. Распахнув одну за другой все двери и убедившись, что никого нет, достал дневник: куда бы его спрятать? Надежнейший тайник в сумке с тапочками раскрыт, теперь необходимо подыскать какое-нибудь другое место. Он сунул дневник под матрас, поправил одеяло, но, подумав, решил, что новый тайник не очень-то хорош. Надо придумать что-нибудь похитрее. Осмотрев свою комнату, Маляка так и не нашел надежного места, отправился в гостиную и вздрогнул, услышав, как открывается входная дверь. Если сейчас кто-нибудь войдет, все раскроется. Маляка вскочил на стул, со стула на стол, и вот уже дневник в широком плафоне люстры. Как раз вовремя! Мама, войдя, с удивлением посмотрела на сына, хорошо еще, что застала его не на столе, а на стуле.

– Что ты там делаешь?

– Где?

– На стуле.

Что тут скажешь? Лучше всего не торопиться с ответом. Вдруг мама найдет дневник? Что тогда? Маляка медленно слез со стула. Так он пытался выиграть время и придумать что-нибудь толковое.

– Меня сегодня спрашивали, – сказал он.

Гениально! Более гениального он и придумать не мог. Для его мамы, самой амбициозной из всех мам на свете, этого вполне достаточно, чтобы в тот же миг забылись и стол, и сын, стоящий на стуле, словно статуя на пьедестале. Главным для нее во все времена были отметки. Она полагала, что отметки точнее всего определяют знания школьников. И так как отметки Маляки ее не удовлетворяли, она ходила в школу объясняться с учителями. Если удавалось добиться повышения отметки по какому-нибудь предмету, мама считала, что улучшила знания сына.

– По какому предмету? – заволновалась она.

– По математике. Добрева.

– Ну и?

– Сказала «прекрасно».

– Очень хорошо! – с облегчением вздохнула мама и погладила сына по голове.

И на этот раз, как и во многих других случаях, Маляке удалось выкрутиться.

Панта по поводу дневника вообще не волновался. Мама никогда не рылась в его портфеле. Спросит, что нового в школе, и принимает на веру все, что бы он ни сказал. Это угнетало Панту больше всего. Уж лучше бы и ему надо было прятать дневник! Доверчивость мамы смущала его. Как поступить – сказать правду и огорчить ее или промолчать? Панта старался не расстраивать маму и по возможности не говорить о неприятностях. К чему ей лишние беспокойства? Сколько маме пришлось пережить, когда шесть лет назад его отец погиб в автомобильной катастрофе!

Панта огорчался еще и по другой причине – он чувствовал холодок в отношении одноклассников к себе. Физически более развитый, он смотрел на них, как на малышей, только Камен ему нравился, одно время они даже дружили – у Камена он списывал домашние задания по математике и болгарскому языку. Когда мальчиков выгнали из команды, Панта обрадовался: теперь из класса их всего двое – он и Камен. Но добровольный уход Камена из секции смутил его. Панта чуть было не последовал его примеру, но мужества не хватило. Теперь Панта жалел об этом. После школы Панта подошел к Камену с ребятами, но те сразу замолчали, и Панта, обиженный, оставил их, почувствовав себя совсем одиноким.

Камен и не собирался скрывать полученную тройку. Ему не по душе была всякая ложь, он привык говорить правду, какой бы она ни была. К тому же дома не очень-то им и занимались. Камен учился во втором классе, когда родились его братья-близнецы, Тошко и Стефчо, и все внимание семьи сосредоточилось на них. Двое грудных детей сразу – трудное дело. И Камен помогал чем мог, особенно когда мама снова пошла работать. Она работала в почтовом отделении, принимала телеграммы, была скромной и тихой, ее присутствие словно бы и не замечали ни на службе, ни дома, но тем не менее она превосходно выполняла все свои обязанности на работе, да и дома со всем поспевала.

Отец Камена, высокий, сильный человек, работал на хлебозаводе. Сначала – разнорабочим, а сейчас был уже квалифицированным мастером, его уважали, ценили, за хорошую работу много раз премировали и награждали. В прошлом году, например, ему вручили золотую медаль «Передовик столицы за годы седьмой пятилетки» и туристическую путевку в Советский Союз – это была его первая и пока единственная поездка за границу. Из Советского Союза отец привез Камену набор деталей для транзисторного приемника и маленький электрический паяльник.

Сейчас, на кухне, Камен припаивал что-то в транзисторном приемнике, а дедушка, три года назад после сорокалетней службы на почте вышедший на пенсию, помешивал на плите крем.

– Тройку-то получил по заслугам? – спросил он внука.

– Ничего толком не смог ответить, – признался Камен.

– Ну, раз не ответил, хорошо, – заключил дедушка. – Подмени меня ненадолго, пойду к Дончо, сыграю в нарды.

Камен закрыл корпус приемника и взял у дедушки деревянную ложку: ему частенько приходилось готовить крем.

Дедушка надел ботинки и присел на стул, чтобы их зашнуровать.

– Маме и папе скажи, что пошел в поликлинику, к глазному врачу… Нет, нет, не привыкай лгать. Скажи им – не знаешь, где я.

Немного погодя вернулись родители, Стефчо и Тошко встретили их радостными криками.

– Что нового в школе? – обнимая близнецов, спросил отец у Камена.

– Случилась неприятность…

Мама встревожилась, мамы всегда ждут самого плохого.

– По математике, у Добревой. – Камен достал дневник и дал его отцу.

Мама с облегчением вздохнула. Она верила в сына, он хорошо учился, случайная неудача не пугала ее.

– Я уж подумала, бог знает что произошло.

– Бог знает что, – хмуро повторил отец и протянул ей раскрытый дневник. – А этого мало? Тройка.

– Я ее исправлю.

– Дело твое, – сказал отец. – Хочешь – исправляй, не хочешь – не надо. Останешься троечником, не получишь образования. Еще хорошо, если будешь работать, как я, а то, пока подрастешь, тебя с тройкой и продавцом бубликов не возьмут.

– Дедушке не говори, – предупредила мама. – Он будет волноваться.

– А с тренировками покончено! – крикнул отец.

– Хорошо, папа, – сразу согласился Камен и вышел из кухни.

Отец с удивлением посмотрел ему вслед.

– Умница, – заключил он, довольный сыном. – Другой на его месте надулся бы, а он…

– Может быть, с тренировками ты и не прав, – кротко обронила мама. – Спортом надо заниматься.

– Надо, надо! Если надо, вот тебе двор. Мы все там выросли.

9

Утром во дворе собралось всего-навсего одиннадцать ребят. Было решено не принимать в команду тех пятерых, которые знали, что нужно было прийти, но не пришли. С какой стати одни будут заниматься, а другие копать? А потом явятся на спортивную площадку и – первые в учении и первые в спорте. Нет уж, извините!

– Профессора! – заклеймил их Маляка, но тут же опустил в смущении голову. Это слово напомнило ему кое о чем.

Мальчики стали разравнивать площадку. Когда есть цель, то и работа спорится. Настроение было приподнятым. Отбрасывая лопатой землю, Маляка всякий раз представлял, что посылает мяч в корзину противника, и так воодушевился, что предложил вывесить на «объекте» знамя.

– А духовой оркестр не хочешь? – поднял его на смех один из мальчиков.

Появление Стоименова прекратило работу. Впрочем, не столько его появление, сколько грубый окрик:

– Кто вам позволил?

Что тут ответишь? Стоименов жил под Тошковыми и часто поднимался к ним с жалобами на то, что дети своей беготней беспокоят его.

– Все восстановите как было и убирайтесь!

Только тут все заметили, что восстанавливать-то, впрочем, и нечего. Несмотря на упорный труд, за целый час мальчики едва успели выровнять одну полосу.

На беду в этот момент во двор вышла и тетя Худерова с перекинутой через плечо веревкой и полным тазом выстиранных пеленок, ползунков и трусиков. Жила она над Тошковыми, и у нее было двое внуков – один от сына, другой от дочери.

– Что это вы тут делаете? – заворчала она.

– Да так, спортплощадку…

– Спортплощадку? Только этого мне не доставало. А где же белье вешать?

– У тебя только одна забота – белье вешать! – запальчиво крикнула с балкона Шайтанова, одинокая женщина в летах, жившая над Худеровой.

Между соседками существовала давняя вражда, о причинах которой никто, даже они сами, не помнил.

– Что поделаешь, дети маленькие, мадам, пеленки пачкают, – ехидно буркнула Худерова и стала привязывать веревку.

С других балконов тоже послышались голоса, спор разгорался все больше и достиг наивысшей точки, и тут дедушка Камена решительно заявил: дети вправе устроить себе площадку для игр.

Именно в этот момент появился Константинов и приветливой улыбкой сразу погасил страсти. Выслушав гневную тираду Стоименова, он сказал:

– Напрасно беспокоитесь, все будет в порядке. Впрочем, вы правы, как это так – взять и устроить спортплощадку?!

Ребята обомлели, их словно ушатом холодной воды окатили.

– Ну что же это вы, – продолжал Константинов, как только Худерова и Стоименов ушли. – Разве так делаются важные дела? Сначала необходима агитация среди жильцов, потом на общее собрание выносится ваше предложение, принимается решение, а тогда и приступай к работе. Спортплощадка? Очень хорошо! Вместо того чтобы бегать по парку, буду с вами играть. Примете меня?

– Примем!

– Ну и ладно. А теперь ступайте. Выровняли немного, и хорошо! Больше пока ничего не трогайте, а все, что сделали, потом пригодится. Хватит на кочках ноги ломать. – И с этими словами ушел.

Настроение у мальчиков улучшилось, Маляка с воодушевлением предложил троекратно прокричать в честь дяди Константинова «физ-культ-ура!»

Что и было сделано. На балконы снова выскочили жильцы, но ребята смиренно разошлись по домам.

10

Константинов повесил на дверях дома объявление о собрании жильцов: на повестке дня вопрос об использовании двора членами жилищного кооператива и их семьями. Причем, принятые решения будут обязательны для всех, независимо от того, явятся они на собрание или нет.

В назначенное время на собрание никто не пришел. Константинов подождал четверть часа и, спустившись во двор, нажал у подъездов кнопки квартирных звонков. С балконов посыпались вопросы – кто звонит?

– Что же вы! – поторопил жильцов Константинов. – Я вас жду.

Через пять минут на собрание пришли мама Маляки и отец Камена, бабушка Гинка, которая предусмотрительно захватила с собой складной стульчик на случай, если всем стульев не хватит, и двое – из соседнего подъезда.

– Зачем так часто беспокоишь? – нахмурился еще в дверях один из жильцов. – За уборку плачу? Плачу.

Константинов поднял телефонную трубку, позвонил Худеровой и услышал в ответ:

– Не приду! До тех пор не приду, пока Шайтанова не прекратит выбрасывать мусор на мой балкон!

Собравшиеся стали нервничать: семеро одного не ждут – зачем же медлить?

– Начинаем, – хлопнул в ладоши Константинов, чтобы привлечь внимание жильцов.

И дал волю своему красноречию: позади домов есть свободная площадка, следует отдать ее детям. Раньше, правда, он хотел построить там гараж для своего «Трабанта», но в райсовете ему категорически запретили. Припомнил Константинов и недавний несчастный случай, когда машина сбила на улице ребенка.

– Бросьте, товарищ Константинов, – прервал его один из жильцов. – К чему эти пустые разговоры? Спортплощадка! У нас крыша течет, а ты нам про площадку.

– Давайте сделаем детям площадку, – предложил отец Камена.

– Пусть сами делают, – возразил мужчина с хитрыми маленькими глазками. У него была одна забота: как бы ему не пришлось поработать для общего дела.

Едва разговор принял нужное направление, чего и добивался Константинов, как вмешалась бабушка Гинка.

– И без площадки днем нельзя отдохнуть, а с площадкой ребятня со всего квартала набежит… У меня давление сто семьдесят пять, вчера мерила…

В это время с большим опозданием прибыла Худерова.

– Я категорически против, – заявила она, узнав, о чем идет речь.

– Ишь, весь подвал заняла! – не заставила себя ждать Шайтанова.

Между соседками началась перепалка.

– Товарищи, прошу вас, – попытался навести порядок Константинов, – не надо касаться других вопросов, сейчас мы говорим о детях… Нам надо принять решение…

– Никаких спортплощадок! – заявил Стоименов. – Я не выношу шума.

– Детям необходимо…

Константинов снова попытался заступиться за ребят, но бабушка Гинка не дала ему договорить:

– Дети это дети, но и мы люди!

Она схватила свой стульчик, бросила на всех победоносный взгляд, очень довольная той крылатой фразой, которую произнесла, и покинула собрание.

Кто-то снова завел давний разговор о подвале.

– Что еще за общий подвал, какой еще общий подвал?! – тотчас крикнула Худерова.

Константинов понял, что выпустил из рук бразды правления и теперь следует придумать что-либо толковое, чтобы все-таки помочь детям.

11

Тем временем наши приятели находились довольно далеко от дома. Дядя Константинов посоветовал им во время собрания не крутиться во дворе, тем более не звать сюда мальчишек из соседних домов.

Ребята занимались не столь уж похвальным делом – стреляли из рогаток по ногам проходивших мимо девочек. Спрятавшись за углом дома, они подкарауливали очередную жертву. Вот Камен натянул резинку и пустил бумажную пулю. Девочка схватилась за ногу, сердито посмотрела вокруг и, никого не увидев, пошла дальше.

Маляка провел еще одну черточку против имени Камена.

– Три – четыре! – подвел он итог и снова приготовил рогатку. – Говорят, будут ставить плохие отметки, – сообщил Маляка, не прекращая наблюдения, – если ученики отстают в проф-о-ри-ен-та-а-ци-и.

Мальчик натянул потуже резинку и выстрелил, но счет остался прежним, и он разозлился. К стрельбе приготовился другой парнишка.

Потом ребята решили стрелять сразу по двое, целясь в обе ноги намеченной жертвы. Движущаяся мишень не замедлила появиться – девочка с косичками, полненькая, в школьной форме.

– В такую и с закрытыми глазами попадешь, – усмехнулся Маляка.

Натянули резинки, и – девочка подпрыгнула: «пули» попали в обе ноги. Она тут же пришла в себя, бросилась к ребятам и толкнула Камена. Камен и глазом не успел моргнуть, как очутился на земле.

– Эй! – вмешался Маляка и тут же получил такую затрещину, что схватился за щеку. – Ты что дерешься? – заикаясь, проговорил он.

Вместо ответа девочка влепила ему еще одну оплеуху и ушла.

– Драчунья! – крикнул ей вслед Маляка.

Девочка обернулась, и он поспешил исчезнуть, это спасло его от дополнительных неприятностей.

Так окончилось не слишком изысканное мальчишеское развлечение. Ребята отправились домой – надо бы узнать, что же решило собрание жильцов.

Мальчики застали Константинова на улице, он укреплял проволокой выхлопную трубу «Трабанта».

– Разрешили? – с нетерпением спросил Маляка.

Константинов вылез из-под машины и посмотрел на мальчиков.

– Пошли!

Тот факт, что он не ответил сразу, вызвал дурные предчувствия. Во дворе ребята увидели Худерову, качавшую коляску, – чтобы ей было легче, для малышей была куплена одна большая коляска. Худерова сделала вид, что не замечает ребят, и это усилило их опасения.

Константинов повернул выключатель перед входом в подвал, но лампы там не было.

– Ввернем, – решил он.

Стали спускаться по полутемной лестнице, в тишине раздавались звуки капель, падающих из водопроводного крана. Константинов открыл дверь подвала и зажег лампу.

Помещение было сносным, с маленьким окошечком на улицу. Из водопроводного крана капала вода в покрытую плесенью бочку, и от застоявшейся воды шел неприятный запах протухшей кислой капусты.

– Жильцы решили отдать вам подвал, – сказал Константинов.

– А зачем он нам?

– Для мастерской. Общими усилиями оборудуем ее, вот и займетесь полезным делом. Так решило собрание.

В окошке с разбитым стеклом показались женские ноги. Маляка тут же достал рогатку, но, вспомнив, что рядом находится дядя Константинов, спрятал ее. А Камен, увидев висящего над бочкой паука, схватил его и бросил в воду.

– Бочка Худеровой, но она ее уберет, – продолжал Константинов.

В коридоре послышался грохот, и вскоре в дверях появился Стоименов – самый ярый противник спортплощадки. С ним вместе пришел сын, старшеклассник, у которого уже пробивалась бородка. Стоименовы тащили старый, но еще в приличном состоянии письменный стол.

– Вот, жертвую для мастерской. Только берегите его! – Поставив стол к стене, отец с сыном направились к выходу. – Хоть бы поблагодарили, – укорил ребят Стоименов и хлопнул дверью.

– А ведь это его идея, насчет мастерской, – заметил Константинов.

Снова в коридоре раздался шум, на этот раз бабушка Гинка принесла дырявую корзину и два старых ящика.

– Для мастерской, – сообщила она и тут же ушла.

– Подождите! – крикнул ей вслед Константинов. – Нечего сюда таскать всякую рухлядь.

– Кладовой-то нет, – ответила бабушка Гинка. – Видно, дом наш строили горе-архитекторы.

Увидев унылые физиономии ребят, Константинов решил немного их подбодрить:

– Будем бороться! Я поговорю с каждым, попробую одолеть их по одному. Ничего! Будут у нас их подписи о согласии. Помните легенду о хане Кубрате и его сыновьях[2]2
  Протоболгарский хан Кубрат (ум. в 643 г.) завещал своим пятерым сыновьям жить в согласии, держаться вместе. По преданию, он перед смертью дал им переломить сноп прутьев, ни один из сыновей не смог этого сделать. Так хан Кубрат показал детям силу их единства.


[Закрыть]?

Мальчики кивнули. Кто не знает этой истории!

12

Стоименов, самый ярый противник спортплощадки, плотно зажал уши ладонями. Сидя за столом в гостиной, он читал, но никак не мог сосредоточиться: откуда-то издалека доносились глухие удары. Стоименов слегка отодвинул ладони. Бух! Кто-то сильно бил по железу. Стоименов снова прижал ладони к ушам: удары словно бы стихли, и чтение вновь поглотило его. Забыв о шуме, он опустил руки, уселся поудобнее, даже улыбнулся при чтении, и в этот момент словно раскат грома обрушился на дом. Стоименов вскочил и, как был в домашних тапочках, выбежал во двор и скрылся в соседнем подъезде. Остановившись перед дверью Константинова, он перевел дыхание и позвонил.

Открыл ему сам хозяин.

– Это безобразие! – закричал Стоименов.

– Что случилось? – Константинов был сама безмятежность.

Бу-у-ух! Б-у-у-х! – разнеслись новые удары; здесь, на лестнице, они просто раздирали уши. Казалось, десятки молотков обрушивались на лист железа.

– Это… Это… – Стоименов задыхался от гнева.

– Что? – Константинов непонимающе улыбнулся, но новый удар заглушил его слова, и Стоименов растерялся:

– Что вы сказали?

– Ах, это… – словно бы только сейчас догадался Константинов. – Ну, что ж, пойдемте посмотрим!

Он взял ключи, и мужчины вышли из дома.

В подвале находились Камен, братья-близнецы, Маляка и еще четверо ребят. Уши у них были заткнуты ватой. На полу лежал старый помятый бак, и все били по нему молотками, напильниками, всем, что попало под руку из даров жильцов для мастерской. Били с ожесточением. Восторгам Стефчо и Тошко не было конца: они при каждом ударе издавали вопли и вносили свою лепту в невообразимый шум.

В мастерской было полно всяких вещей – сломанный венский стул, два плетеных кресла в дырах и с торчащими из сидений прутьями – настоящие кресла для индийских факиров. Ржавые инструменты и рукоятка топорика – в ящике. На стене возле письменного стола висели потрепанная детская коляска и шланг непонятного назначения. Здесь же находились скребки и ломы, которыми зимой счищали во дворе снег и кололи лед, бочка Худеровой все так же стояла под текущим краном.

В перерыве между ударами мальчики услышали чьи-то шаги в коридоре, и это вдохновило их еще больше – на бак посыпались новые удары. Дверь резко распахнулась, и на пороге появились Стоименов и Константинов.

– Что вы делаете?! – завопил Стоименов, не в силах более сдерживаться.

Мальчики вынули вату из ушей.

– Что вы имеете в виду?

– Чем вы заняты?

– Мы хотим сделать танк, – объяснил Маляка. – С дистанционным управлением. Нам нужен листовой материал, вот мы и разбиваем этот бак.

– Танк? Здесь не военный завод.

– Здесь мастерская, – Константинов был невозмутим. – Ведь вы так решили.