Текст книги "Выключаем свет (СИ)"

Автор книги: Brady Brooke

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Затем! Затем, что… В смысле?

– Ты же понимаешь, почему нас обоих тянет к другим людям, Макс?

– По-моему, только тебя тянет постоянно ко всяким Олегам!

– А история с Женей куда-то испарилась, да?

– Я думал, мы это прошли.

– Да какая разница? Сам факт, – говорит она, вздыхая, и опускается на пол с уставшим видом. – Ты был прав – нет смысла привязываться здесь ни к кому. Мы все в запертом помещении. Но тебе надо было оставаться со мной честным, а не задвигать какую-то хрень про любовь и целовать вот так, как будто бы это что-то значит!

– Крис, с чего ты это взяла?

– Максим! – выкрикивает она и поднимается на ноги. – Почему нельзя было остановиться, когда ты понимал, что это зашло слишком далеко? И даже если сейчас ты думаешь по-другому, то выйдешь из башни, и я тебе уже не буду нужна.

– Ты хочешь решать за меня?

– Как и ты – мне, Максим, – продолжает свою последнюю фразу она.

Я смотрю на неё молча, боясь завести какие-то остатки от «нас» ещё глубже в тёмный лес.

– Тебе не кажется, что ты слишком мало меня знаешь, чтобы надеяться на моё благородство? – спрашивает она. – Ты всегда считал меня маленькой девочкой, а когда эта девочка оказалась плохой и тебе изменила, то ты вдруг удивился. Не ожидал, что кто-то тоже может оказаться плохим, кроме тебя?

– Уверена, что не будешь жалеть о своих словах?

– Единственное, в чём я уверена.

Вокруг начинают ходить люди, потому что в репетиции, кажется, сделали перерыв. Я подхожу ближе и говорю неуловимо для остальных ушей.

– А когда ты наговорила всякой ерунды, и Дашу теперь уволили, ты тоже была уверена? А когда решила покрутить роман с Майами? Ты была уверена в том, что ты знаешь всё, что я когда-либо говорил здесь кому-то? Сейчас ты уверена?

Она делает шаг назад, чуть колеблется, но практически не меняется в лице. Что с тобой стало?

– Мне так надоело, что мои поступки постоянно пытаются оценивать. Если я такая плохая – тебя никто не держит.

Она говорит это слишком спокойным голосом, чтобы у меня появились какие-то сомнения не верить этим словам. Знаю, что сейчас было бы правильнее промолчать, но я говорю ей то, чем усугубляю ситуацию ещё больше.

– С каких пор ты стала такой сукой, а? У тебя какая-то врождённая способность изменять, что ли? Серёже, теперь мне. Круто, Кошелева! Самой не противно?

Она замирает в одном положении с широко распахнутыми ресницами, опущенными руками, чуть приоткрытым ртом. И я уверен, что ещё надолго запомню её такой – сражённой моими словами, которые были сказаны в попытке выбросить свой гнев. Попытка оказалась слишком точной.

– Крис, я…

– Знаешь, ты зря тогда не поверил Серёже, когда он сказал, что у меня здесь всё просчитано. Нет, тогда это было не так. Но он знает меня лучше, чем ты. И сейчас так выходит, что я собираюсь бросить тебя ради парня, который может дать мне большее. Это ли не расчёт?

Мы каждой фразой потихоньку убиваем друг друга, почему-то не желая останавливаться. На полной скорости летим с обрыва, успевая по пути вниз ещё и подталкивать друг друга.

– Как хочешь, – бросаю ей слишком небрежно.

– Вот и прекрасно. Была рада удовлетворить твои половые потребности, Максим, – говорит она и просто уходит. А я не останавливаю. Смотрю вслед и почему-то уверяю себя, что скоро всё наладится. Но я никогда ещё так не ошибался.

1 июня, пятница

Весь день нам приходится делать вид, что у нас ничего не произошло. Мы просто игнорируем друг друга и поскорее хотим покинуть эти давящие стены. «Ничего, потерпеть осталось всего два дня», – говорю я сам себе, но выхожу курить всё чаще, а у неё всё валится из рук: то блокнот, то ложка, то тарелка падает на пол кухни, оставляя на её ладони небольшой кровавый след. А я уже не бегу помогать. Благо – есть кому.

2 июня, суббота, последний день в башне, последний концерт, финал

Мы случайно сталкиваемся с ней на балконе, когда все наши вещи уже упакованы, машины заправлены, а дом опустел. Она сидит на своей лавочке, притянув колени к себе, прямо как во второй день реалити, когда мы с Серёжей ворвались в этот её мир. Утреннее солнце, блокнот с рисунками, звук карандаша и её растрёпанные волосы. В последний раз закуриваю сигарету на этом балконе, пробегая взглядом по сонной Москве. Дым спешит проникнуть в приоткрытое окно, а мысли возвращают меня в прошлое. До боли приятное прошлое.

– Это всё равно были лучшие два месяца, которые могли бы быть в этой башне, – еле слышно произношу я.

Она моментально прекращает рисовать. Кроме нашей тишины, слышен только тихий гул города. Понимаю вдруг, что мы прожили здесь копию настоящей жизни со всякими обычными проблемами, ссорами, влюблённостями и дружбой. Даже находясь за пределами башни, я был причастен к этой имитации жизни. И только сегодня мне удастся выбраться из этого эксперимента. Выйти в город, на который мы семь недель смотрели с тридцать четвёртого этажа, и вдохнуть настоящего воздуха.

Находясь здесь, мы все были уверены, что наши чувства абсолютно такие же, какими могли быть снаружи. Но Крис права – мы всего лишь играли и зашли слишком далеко. Вынужденная совместная жизнь сближает любых двух людей, но стоит им выйти за пределы этой клетки и взглянуть друг на друга по-новому – чувства куда-то испаряются. Мне жаль признавать это.

– Но ты была права.

Крис закрывает блокнот и уходит.

***

Когда мы выходим с ней на одну сцену, мне кажется, что «Девочка с каре» провалится. Встаём в исходную позицию – посередине сцены. Стараюсь не приближаться к ней слишком близко, пока не начнётся номер. Чувствую свою дрожь и вижу, как дрожит Крис. Знаю единственные слова, которые могут расслабить нас обоих. Прямо как в первый раз.

– Всё получится, – шепчу на ухо, на что она осторожно кивает.

И у нас, правда, получается. Номер обретает другие краски, но он всё ещё про нас. Он вдыхает последнюю, зато самую честную, порцию кислорода.

На последних строчках нам нужно опять вернуться в центр сцены и изобразить намёк на поцелуй. Самое тяжёлое – не сорваться. Придерживаю её за талию, наклоняю голову, и мы оказываемся в полной темноте. Номер закончился, но ещё пару секунд мы стоим, чувствуя сбитое дыхание друг друга. Она отстраняется первая и поворачивается к жюри.

***

Мы с ребятами стоим за сценой и ждём итогов голосования. Финалисты выстроились в ряд и тоже ждут.

– Как думаешь? – спрашивает Серёжа. – Кто?

– Кто-то достойный. Любой из них.

Слышим, как они начинают запись финальной церемонии. Сердце колотится, как будто я сам стою на этой сцене. Звучат слова жюри, наставления, Паша опять шутит. Я смотрю на её спину и пропускаю мимо ушей всё происходящее.

– Макс, её берут в Мальфу, – говорит Серёжа и хлопает мне по плечу рукой.

– Это значит, что не она? – спрашиваю его.

– Скорее всего.

Они продолжают растягивать этот процесс всё больше и больше. Мне уже хочется самому выбежать на сцену и открыть этот конверт. Мы все молчим, потому что прислушиваемся к происходящему там – и эта тишина разрушительно действует на нервы.

Паша объявляет промежуточные итоги – больше всего голосов у Крис и Олега. Они выходят ближе к краю сцены. Три. Два. Один. «Победителем проекта становится Терри!». Фраза застревает в голове. Олег бьётся в конвульсиях радости, а Крис сдержанно улыбается и отходит назад, освобождая место победителю. Ребята за мной издают радостный крик, а мне хочется знать, что Кошелева сейчас в порядке.

После съемки мы собираемся на сцене, чтобы поздравить друг друга и обняться. Я даже забываю о том, что где-то среди толпы обнимающих меня людей есть Родион, хотя предпочёл бы избежать его компании.

– Давайте не будем теряться, ребят, – говорит Назима. – Даже после тура будем встречаться вместе.

Мы все дружно соглашаемся, хотя, посмотрев на Кошелеву, я понимаю, что мы оба будем избегать этих встреч. Ребята радуются, поздравляют Олега, поют, танцуют. Потом эта радость перемещается за кулисы, и к ней подключаются сотрудники проекта.

Когда подворачивается возможность незаметно оставить всех и уехать – я делаю это незамедлительно. Только договариваюсь с Серёжей о том, что завтра мы встречаемся в баре, и, закинув свой рюкзак на спину, спускаюсь вниз – к такси.

Решаю подойти к Кошелевой, если она тоже будет внизу, и попрощаться, но вижу с ней рядом наисчастливейшего Майами и откидываю эту идею к чёртовой матери. Правда, садясь в машину, окидываю её взглядом и киваю. Застываю на пару секунд, ожидая ответного жеста и от неё. Представляю, как она бросает свой очередной букет и подбегает ко мне. Как показывает Майами средний палец и толкает меня в машину. Как мы едем домой, собирая по дороге все красные сигналы светофора, и всё это время не разжимаем рук. Скажи, пожалуйста, хотя бы что-нибудь, и я заберу тебя отсюда. Но Крис просто кивает в ответ, а я закрываю дверцу машины.

Наши тяжёлые каникулы закончились.

3 июня, воскресенье, бар Москвы

Мы с Серёжей выходим покурить на улицу, и я сразу же чувствую перепад температуры. В баре невыносимо душно, а на улице дует прохладный июньский ветер. Плюхаемся на пустую скамейку и достаём сигареты. Из заведения доносится какая-то ненавязчивая мелодия.

– Вы, конечно, крутые, – говорю я ему, вспоминая, как они с Дашей несколько минут назад залезли на стол и исполняли парный танец. – Как у неё с работой?

– Я предложил ей работать у меня. Она пока думает, – усмехается Серёжа. – Но она сама всегда говорила, что я умею убеждать, так что…

– Это здорово.

– Знаю, что договаривались – «никаких разговоров об этих «Песнях», но тебе что-нибудь говорили про тур?

– Нет, а должны?

– Прошёл слух, что ты поедешь с нами.

– Приятный слух, но я не в курсе.

Достаю телефон, чтобы посмотреть на время, и вижу череду уведомлений из инстаграма.

– Ты до сих пор не отключил их? – спрашивает Серёжа, зная о том, что я не приспособился к новым технологиям в моей жизни.

– Не-а, – отвечаю ему и снимаю блокировку с телефона. Открываю приложение и вижу стильную яркую фотографию в своей ленте, которую запостила Крис. Они с Майами стоят в обнимку и держатся за руки. Перехожу на его профиль и вижу там похожую фотографию из той же серии. «Красивая Мартышка Крис и я», – гласит подпись.

– Может, это ещё не конец? – говорит Серёжа, судя по голосу, сам себе не веря.

– Мы договорились не жалеть ни о чём, поэтому какая уже разница? – отвечаю вопросом на вопрос, после которого мы идём пропивать остаток вечера вместе с ребятами из моей группы, Дашей и командой Серёжи. Да какая уже разница?

Комментарий к Глава 22. Максим

Наверное, самая тоскливая глава из всех, что были. Простите, но пришло её время.

Если хотите поделиться мнением, выразить эмоции – буду рада их прочитать. Люблю хх

========== Глава 23. То, что они будут помнить, несмотря ни на что ==========

Как Максим решил устроить своей Мартышке настоящее свидание и получил свой первый яблочный поцелуй

Я чувствую, что кто-то меня будит, но не слышу привычного звука будильника. Зажмуриваюсь и утыкаюсь лицом в подушку, чтобы меня не трогали.

– Котёнок, – слышу ласковый голос Максима. – Просыпайся, пожалуйста, давай.

Переворачиваюсь на спину, открываю глаза и оказываюсь лицом к лицу с этим извергом, который никогда не вставал здесь раньше официального подъема. А сейчас в спальню ещё даже не проникает солнечный свет.

– Сколько время? – спрашиваю его сонно.

– Около пяти, – отвечает он и по-детски целует меня в губы. Ощущаю мимолётный запах сигаретного дыма, предусмотрительно замаскированный мятной жвачкой.

– Ты чего? Камеры же.

– Не забывай, что у нас здесь есть невероятно полезные связи. Я всё уже предусмотрел, не думай про это. Вставай.

Он стаскивает меня за руки с кровати и принудительно оставляет стоять напротив него. Я молчу, удивлённая происходящим, пока он накидывает мне на плечи одеяло и укутывает меня им полностью.

– Что ты делаешь, можно узнать?

– У нас свидание, – отвечает он с горящими от гордости глазами и закусывает губу, ожидая моей реакции.

– Так, свидание в пять утра. В пижаме и в одеяле. Под камерами в доме с кучей народу. Знаешь, это лучшее, что могло у нас произойти.

Максим придерживает на мне одеяло, так что я не могу пошевелиться – руки находятся под плотной материей. Ему нравится держать всё под контролем – даже меня. И я не против.

Он неожиданно прижимает меня спиной к себе и обхватывает талию руками. Мои ноги на несколько секунд повисают в воздухе. Я открываю рот, чтобы возмутиться, но Максим опережает меня.

– Только не кричи – разбудишь весь дом.

Он доводит меня до кухни, не отпуская от себя, и показывает в сторону большого панорамного окна, около которого всегда сам любит сидеть. Мы подходим ближе, и я замечаю, что он убрал отсюда кресла, освободив место на полу около самой оконной рамы. Вижу тарелку с фруктами и две кружки, кажется, с кофе. Всё ещё находясь в его плену, поворачиваю голову и встречаю его взгляд, полный неприкрытой надежды на то, что мне понравится.

– Доброе утро, – улыбаясь, говорю ему. – Очень сильно доброе.

Максим устраивается на полу, облокачиваясь на выпирающую стенку. Меня он усаживает между своих ног, поэтому то, что я вижу перед собой – это огромная просыпающаяся Москва, приготовленный Максимом завтрак и его руки, которые не отрываются от моей талии.

– Если будет жарко – можешь одеяло убрать, но вообще тут прохладно у окна.

– Всё здорово, спасибо. Ты сварил кофе?

– Ага. Я эту твою лаванду туда засунул, но не знал, сколько нужно. Не знаю, как это должно быть на вкус.

Я делаю глоток ещё горячего кофе.

– Очень вкусно, – говорю и откидываюсь назад, кладя голову ему на плечо.

– Ты не обманываешь?

– Нет, Максим, я не обманываю.

– Тогда я тоже выпью свой.

– Ну ты и засранец!

– А ты ещё это не поняла?

Он тянется за своей кружкой, чуть наклоняясь вперёд и ловит мои губы своими. Улыбается – чувствую это. Сидеть на полу неосвещённой кухни на тридцать четвёртом этаже и целоваться, не оглядываясь по сторонам – это именно то, чего мне так хотелось, хоть я об этом и не догадывалась. Ему первому пришло это на ум.

– Хочу встретить с тобой рассвет, – шёпотом произносит он, отстраняясь.

– Ты поэтому вчера заставил меня лечь в такую рань?

– И ты всё равно не уснула раньше, чем обычно.

Мы пьём кофе из одинаковых кружек и ждём, когда город проснётся вместе с нами. В воздухе витает еле уловимый аромат лаванды. Наши организмы греются горячими напитками, а мы помогаем им прикосновениями и поцелуями.

Когда небо начинает гореть, мы допиваем кофе, и я переворачиваюсь на Максиме, оказываясь спиной кверху. Расслабляю руки, ноги, кладу голову ему на грудь и наблюдаю, как встаёт солнце, как переливаются краски неба и город превращается в настоящую палитру. Максим гладит меня по волосам, а потом начинает заплетать неаккуратные косички.

Достаю из тарелки большое красное яблоко и кусаю, нарушая тишину звонким хрустом. Подношу фрукт ко рту Максима.

– Будешь? – спрашиваю его.

Он откусывает в два раза больше яблока, чем я.

– Ну, всё, – говорю ему. – Яблочный поцелуй случился.

– Чего-чего?

– Ты не знаешь, что такое яблочный поцелуй?

– Кто-то, кроме тебя об этом знает? – спрашивает он и смеётся.

– Эй! Это серьёзная вещь. Если у тебя произошёл яблочный поцелуй – это значит, что вы никогда не расстанетесь. Теперь придётся коротать остаток дней с тобой.

– Откуда такое познание в области яблочных поцелуев?

– У нас во дворе росло яблочное дерево. И все знали, что если два человека влюблены, то им надо откусить по очереди одно яблоко. Тогда вы будете вместе на всю жизнь. Это стопроцентная информация.

– А, ну, раз – стопроцентная, тогда ладно, Мартышка. Это наш первый яблочный поцелуй. Ты рада?

– Вообще-то он и может быть только один. Единственный и навсегда.

– Хочешь сказать, что у маленькой Кристины не было ничего такого?

– Нет, конечно! – заявляю я и закатываю глаза. – Это раз и навсегда.

– Не пугает перспектива слушать моё нытьё каждый день?

– Пугает, а что уже теперь сделаешь?

Вместе доедаем наше яблоко и валяемся в утренних лучах ещё очень-очень долго. Максим постоянно пытается натянуть на меня одеяло, хоть мне и не холодно. Сдаюсь на очередной попытке и укрываюсь. Чувствую его дыхание, слушаю – голос, покрываюсь мурашками от того, как он проводит губами по моей шее и играет с волосами. Первый раз за своё присутствие в башне чувствую себя настолько счастливой. Спасибо, Максим.

Как Максим решился на свою первую татуировку

– Не двигайся, – ругаю его и легонько ударяю ногой, закинутой на его колени. Он закатывает глаза, но замирает, демонстрируя мне свой профиль.

Мы любим проводить время отдельно ото всех, поэтому наш балкон очень в этом помогает. Максим сидит на лавочке ближе к окну, а я, облокотившись на стену и положив ноги на парня, рисую его прекрасный портрет.

– Я просто тут подумал, что у меня даже номера твоего нет.

– Как и у меня – твоего. Надо исправлять. Давай я тебе маркером напишу номер на руке и припишу «Кристина с реалити».

– Кристина с реалити, – повторяет он и смеётся. – Кошелева с соседней кровати.

– О, ну, всё, решено. Давай руку, – говорю ему и протягиваю маркер к открытому участку кожи. – Хотя, знаешь, давай тебе татуировку набьём. Как раз на неделе придут ребята из студии.

– Твой номер на всю руку?

– Ага.

– Охрененно, – говорит он, улыбаясь. – А насчёт тату – знаешь, что хочу?

Максим на пару секунд задумывается, но создаётся ощущение, что ответ у него уже давно готов.

– Чтобы ты мне сделала эскиз.

– Правда? Хочешь набить? Что именно? – спрашиваю я, откладывая блокнот.

– Море, – вдохновлённо говорит он, и я, поймав его взгляд, всё понимаю.

До конца недели мы вместе работаем над эскизом его персонального моря, и в итоге у нас остаётся три варианта. Первый – это светло-голубое небо и глубокое тёмное море, струящееся волнами, в круглой рамке (и это его любимый вариант). Второй – горящий маяк среди бушующих волн и небо с россыпью звёзд (мой любимый вариант). И третий – лаконичная волна с тонкими линиями. Хоть Максим и твердит, что уже выбрал, я приношу к мастеру три этих варианта.

– Так, значит, парные татуировки, – заявляет девушка, разглядывая мои рисунки.

– Это не парные тату! – отвечаем мы одновременно.

– А, да? Просто два варианта круглые. Я думала…

– Кошелева! Давай тебе сделаем вот эту, которая тебе нравится.

– Макс, меня мама убьёт.

– Ну, Кри-и-ис!

– Можно волну эту маленькую, – предлагает девушка. – Например, под грудью в центре. Не будет видно.

– Огонь! – восклицает Макс. – Всё! Мы решили!

– «Мы» решили? – переспрашиваю его.

– Всё равно никто его не увидит. Это вот мне делают на руке, а твою буду только я видеть.

– Макс! – смущаюсь я и оглядываю девушку-мастера. Она, улыбаясь, смотрит на нас.

Не знаю, как это происходит, но я соглашаюсь на его безумную идею. И когда дело доходит до того, как ему уже приставляют к выбранному месту иглу, он начинает переживать, что это может быть больно. Ворчит, как дед, но, в конце концов, успокаивается.

– Тебе точно нравится? – спрашивает он, кивая на выбранный первый вариант. Свободно переливающееся море на светлом фоне, но такое суровое и пугающее.

– Мне очень нравится твоя идея. К тому же, это же мой рисунок, Максим, – говорю я, улыбаясь.

– Ладно, давайте, – сдаётся он и берёт меня за руку.

Когда татуировка оказывается готова, Максим опять удивляет меня – просит по кругу рисунка поставить свою подпись. Я ставлю на бумаге свою привычную подпись, которой иногда заканчиваю свои рисунки. Первые три буквы фамилии с длинной «К». Девушка дополняет работу моим почерком.

Мою татуировку делают в другой день. Я предусмотрительно надеваю толстовку Максима с замком в центре, чтобы не сидеть при всех совсем раздетой.

– Это не больно? В этом месте? – спрашивает он девушку.

– Терпимо.

– Ой, может, тогда где-нибудь в другом месте?

– Максим, я сейчас тебе назло сделаю на лбу.

Он берёт мою руку, как и я в тот раз, и всё это время внимательно смотрит то на процесс работы, то мне в глаза. Иногда, когда я жмурюсь от неприятных ощущений, он пугается и каждый раз предлагает остановить это.

– Видишь, всё хорошо, – успокаиваю Максима, когда мы заканчиваем. – Надеюсь, ты не хочешь, чтобы твоя роспись тоже была на мне.

После этого он постоянно расстёгивает мне кофту и разглядывает рисунок. Подставляет свою внутреннюю сторону локтя со своим любимым морем и любуется. Радуется, словно ребёнок.

– Знаешь, это как будто твоя волна вылилась из моего рисунка.

– Да, Максим, – наслаждаясь моментом его радости, говорю я.

Как он спасал её, когда никто другой не смог бы

Мы молча лежим на кровати в его квартире. Я вижу, насколько он беспокоится за меня. Знаю, что он заботится, но мне нужно время на принятие этого чёртового мира.

На улице – глубокая ночь, шторы не пускают внутрь блестящее лунное сияние, вся комната – жёлтая и тёплая. Свет от лампы лежит на беззвучной гитаре, на моей одежде, на стенах, потолке и исписанных альбомных листах. Каждый раз, когда я закрываю глаза в попытках заснуть, чувствую, как Максим начинает дышать реже. Боится спугнуть долгожданный сон, потому что лежит сзади, прижимаясь ко мне. Но раз за разом я открываю глаза и без намёка на усталость продолжаю вглядываться в этот жёлтый цвет.

– Полежишь пару минут одна? – спрашивает шёпотом Максим. Я киваю.

Он аккуратно встаёт и уходит из комнаты, а мне сразу становится холодно. Неприятное чувство.

Максим возвращается, держа в руке тонкую книжку. Ложится так же – за мной, чувствую шеей его дыхание. Протягивает руку через мою талию, и я вижу название книги – «Маленький принц».

– Ты читала?

– Нет.

И он начинает мне читать. Совсем без перерыва, вдумчиво, выделяя свои любимые моменты, периодически посматривая на меня. Я слушаю тёплый голос и записываю его на самую надёжную кассету в своей памяти.

Максим доходит до конца двадцатой главы и вдруг останавливается.

– Может, это наоборот тебя отвлекает? Всё ещё не хочешь спать?

– Читай, пожалуйста, дальше. Я хочу узнать, что будет.

Разглядываю красивую иллюстрацию с Маленьким принцем и Лисом и прижимаю Максима крепче. Он читает.

« – А как это – приручить?

– Это давно забытое понятие, – объяснил Лис. – Оно означает: создать узы.

– Узы?

– Вот именно, – сказал Лис. – Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…».

Он заметно сжимает руку на талии и несколько раз целует меня в шею.

« – Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом – смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру…».

Закрываю глаза от удовольствия и лежу так, слушая Максима. В своей голове я ограждаю нас от всего мира и отправляю в открытый космос.

« – Прощай, – сказал Лис. – Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.

– Самого главного глазами не увидишь, – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.

– Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей все свои дни.

– Потому что я отдавал ей все свои дни… – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.

– Люди забыли эту истину, – сказал Лис, – но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу.

– Я в ответе за мою розу… – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить».

– Ты бы меня приручил? – спрашиваю Максима, открывая глаза.

– Если ты этого захочешь.

Я киваю и поворачиваю голову, встречаясь с его глазами.

– Тогда да.

– Тогда мне повезло.

Максим дочитывает книгу, и к последним строчкам я уже борюсь со сном.

– Спи, Котёнок. Можно выключить свет?

Я киваю и сворачиваюсь в клубок, держа Максима за руку. Комната погружается во тьму, и я, кажется, засыпаю.

***

Утром мы нехотя поднимаемся из кровати. Максим ставит передо мной на стол тарелку с разноцветными хлопьями и возвращается к тостеру. Кухню освещает только блестящий светло-жёлтый свет с улицы. Из заряжающегося телефона играет лёгкая музыка, заглушая звуки того, как я зачерпываю ложку йогурта с хлопьями. Выбираю из тарелки сначала только жёлтые кругляшки, потом – зелёные, оставляя только фиолетовые и любуясь на свой идеальный завтрак.

– Так вкуснее? – спрашивает Максим с улыбкой.

– Ага. Попробуй, – говорю ему и подношу целую ложку ему ко рту.

Мы вместе доедаем хлопья, а потом в обнимку пьём чай с тостами. Я смотрю вокруг и понимаю, что хочу сюда вернуться. В эту тёплую квартиру, на эту кухню, к этим хлопьям и чтению по ночам. К моему Максиму, который захотел меня приручить, к его тёплым рукам и утренним объятиям. Понимаю – нужно потерпеть всего лишь пару недель. А потом всё обязательно будет хорошо.

Комментарий к Глава 23. То, что они будут помнить, несмотря ни на что

Пожалуй, я воздержусь сегодня от комментариев. Всем тепла и солнца хх

========== Глава 24. Серёжа ==========

8 июня, пятница. Пункт 1: Выяснить, куда опять пропал Свобода

Стою около подъезда и пытаюсь вспомнить номер его квартиры. Представляю перед собой табличку на двери: то ли «238», то ли «328». В тот вечер, когда я оказался здесь первый раз в своей жизни, мы со Свободой были оба пьяные вдрабадан. Набираю «238» и жду.

– Кто? – раздаётся пронзительный женский голос. Мне на секунду кажется, что это Кошелева. Или…?

– А Максим тут живёт? – прислушиваясь, спрашиваю я.

– Нет, – отрезает девушка и кладёт трубку домофона, вызывая своим действием противный электрический звук.

«328». Жду.

– Да? – отвечает Анисимов. Победа!

– Открывай, это Серёжа.

Слышу неразборчивое ворчание, потом – шуршание, и, наконец, дверь открывается. Поднимаюсь на его этаж, который подсматриваю на табличке в подъезде, и захожу в квартиру. В нос ударяет противный запах, который запомнился ещё с юности – душная квартира, пропитанная ароматами алкоголя и табачного дыма после прошедшей вечеринки. Свобода выходит встречать меня со стаканом, как мне кажется, виски.

– Привет, Серёж, – говорит он тихим, усталым голосом и прислоняется к косяку двери, ведущей в комнату.

– Чувак, такая духота у тебя. Хоть бы окна открыл – на улице лето.

– Я не заметил, – отвечает он и проходит в комнату. Разуваюсь и иду за ним.

– Куда ты пропал-то?

Я оглядываюсь вокруг. Вижу несколько пустых бутылок, переполненную пепельницу, до сих пор не разобранную сумку с реалити и раскиданные повсюду исписанные текстами листы. Понимаю, что пора привыкать к виду выпившего Свободы, но не утром же. Слышу из кухни тихое жужжание включённого телевизора. Атмосфера в квартире, мягко говоря – гнетущая. Темно, душно и воняет.

– Я никуда не пропал. Просто не хочу выходить отсюда. Я же не просто так сижу – я песни пишу.

– Я вижу, – вздыхая, говорю ему. – И как успехи? Как группа твоя к этому относится?

– Всё нормально, правда.

Слишком душно. Подхожу к окну и открываю его настежь. Облокачиваюсь на подоконник, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха.

– Я так понял, что слухи про твоё участие в туре – всего лишь слухи?

– Как видишь, никто мне не звонит, – отвечает он и тоже подходит к окну, чтобы покурить и перезаполнить пепельницу ещё больше.

– Может быть, потому, что у тебя телефон отключен? Где он валяется?

– Не знаю.

– Ты меня поражаешь просто. Я узнаю насчёт этого, но никто ничего не говорит про тебя.

– Я не знаю, с чего ты это вообще взял.

– Даша сказала. Слушай, ты мне скажи, какие у тебя планы-то на будущее? Что делать будешь?

– Знаешь, я себе дал обещание, когда ехал на проект. – Он тушит сигарету о край пепельницы и кладёт бычок прямо на подоконник. – Если ничего не выйдет – вернусь домой, во Владивосток. Как видишь – ничего не вышло.

– Свобода, я понимаю, что ты стрессуешь. Поверь мне, я знаю, что это тяжело, но это не повод всё бросать.

– Ты прав, но я уеду. В любом случае. Я хочу домой.

– Если ты бросишь музыку, чувак, ты будешь самым настоящим кретином.

Обхожу комнату, и взгляд падает на знакомый альбом. Никогда не забуду, как Кошелева носилась с ним по всей башне и никому не показывала, что там внутри. О содержании именно этого альбома знает только она и, вероятно, Макс.

– Откуда он у тебя? – спрашиваю Свободу и киваю в сторону блокнота, который торчит из-под подушки.

– Не знаю, нашёл в рюкзаке. Наверное, сбагрила мне на вечную память. Вообще я его выкинуть собирался, руки пока не дошли.

Он вытаскивает альбом и со злостью швыряет его на рабочий стол. Оттуда вылетает несколько листков с рисунками. Чувствую, что прикасаюсь к чему-то слишком личному, но мне нужно что-то сделать, чтобы этот идиот не выкинул свою последнюю память о Кристине. Знаю – пожалеет.

– Эй, эй, слушай, давай я его заберу, окей? Можно?

– Делай с ним, что хочешь, – отвечает он и заполняет свой бокал жидкостью из полупустой бутылки.

Собираю упавшие листки – на них Свобода во всех возможных видах и ракурсах. Складываю их внутрь к сотне других Максимов. Перед глазами предстаёт картина того, как она ночами рисует его портреты по памяти, а он, не выходя из душной квартиры, пишет о ней песни. Душераздирающе, если признаться.

– Макс, давай отметим твой день рождения, и вали на все четыре. Потерпишь пять дней? Я всё сам замучу.

– Можно и отметить, – почти без интереса произносит он.

– Забились?

– Ага.

– Отлично. Место, время сообщу. Только включи свой телефон, я тебя прошу!

– Спасибо, Серёж.

– Макс, серьёзно. Мне будет очень лестно, если я смогу вернуть тебя к жизни. Сделай мне это одолжение – не зарывай себя и свой талант.

Я выхожу из квартиры с его клятвой о том, что он возьмёт себя в руки, и с альбомом Кристины. Не знаю, что у неё на уме, но ему я попытаюсь помочь. Потому что он мой друг. И я знаю, какого это – когда душа постепенно сгорает, начиная заражать пеплом мозги.

11 июня, понедельник. Пункт 2: Поговорить с Кошелевой

День рождения Свободы послезавтра, и мы с Дашей уже выбрали отличный бар и пригласили основную часть людей, поэтому настал момент позвать Крис.

Я встречаюсь с ней в общей гримёрной перед записью интервью. Мы не виделись уже больше недели, и за это время над её образом неплохо поработали, но, вы уж меня простите, я вижу настоящую Крис не в уверенных движениях, отработанной манере вежливо улыбаться и правильно говорить. Я вижу её во взгляде – неугомонную, весёлую и любопытную.