Текст книги "Добро пожаловать домой (СИ)"

– Успокойся, пацан. Лесник я, не у себя же мне тебя оставлять? Тут детдом неподалеку, ты вроде еще мелкий, примут. Вот как ты в лесу оказался? Чего молчишь? Ты вообще глупый, что ли? А если бы на тебя из колонии какой беженец наткнулся? Или, еще лучше, из борделя, что здесь неподалеку? Чтоб тогда с тобой было? Эй, пацан… Ты чего притих?»

Пожалуйста, Том, позволь мне стать тебе братом. Я не понимаю себя. Я скучаю по тебе. По нашим… По нашему «вместе». Но нам ведь нельзя? Тогда почему я тебя так…

POV Том

Билл сбежал от меня.

Несколько дней, после того разговора, Билл упорно мерзнул в саду, находя себе там укромные места и прячась от мира, чтобы подумать. Я искал его. Взвесив все, и решив для себя, что плевать я хотел на открывшееся родство, я твердо понял, что не отпущу подкидыша, даже если он заартачится. И угадал.

Вернувшись из дебрей, окружавших особняк, Билл продолжил прятаться, но уже только от меня. Родители не понимали, что между нами происходит, но решили пока не вмешиваться. А вот я-то все прекрасно понимал. И меня это бесило. Билл, бл*дь, ты не сможешь так! Нас тянет друг к другу и не сможем мы теперь стать просто братьями, ты же понимаешь это? Понимаешь ведь? Понимаешь. Поэтому я тебя с тех пор больше и не видел.

А сегодня я психанул. Поехал в универ. Да, все это время, когда рядом не было подкидыша, а мама была занята лишь им, не кому было пинками гнать меня на учебу. И вот сегодня я поехал туда сам.

Думал, что буду один такой злой, серый и хмурый, но и тут меня ждал облом. Георг, почему-то, был непривычно молчаливым и пасмурную тучку напоминал даже больше, чем я. Попытка выяснить у Густа, что случилось, привела лишь к покачиваниям головы, словам, мол: «Он сам тебе все расскажет», и звонку на пару, прозвучавшему для Шеффера сигналом спасения и окончания допроса. Но я не сдался! Пытки Георга закончились тем, что нас выгнали с лекции. А мы и не расстроились. Воспользовались разрешением свалить с пар и сидели сейчас в кафешке, недалеко от «храма знаний». Георга прорвало, он жаловался на судьбу и скотский мир, а я просто ох*евал с того же.

– С чего такая вселенская ненависть, Гео? Недотрах? Кристи не дает? Или наоборот, девочка оказалась слишком активная, и ты ее не удовлетворяешь?

– Пассивный. – Выдал хмурый друг, не отрывая взгляда от кружки с пивом, к которой он, задумавшись, так и не прикоснулся.

– Чего? В смысле?

– В прямом. Активная девочка оказалась пассивным мальчиком.

Я чуть пивом не подавился, а вот Листинга как раз таки понесло.

– Бл*дь, да что же мне все попадаются какие-то неправильно ориентированные по жизни?

– В смысле? – Снова ступил я.

– В смысле – пидоры! Вот черт, – Размышлял Георг, отставляя пиво. – Это всё ты. Все началось с тебя! Первый знакомый гей в моей жизни. А сейчас такое ощущение, что они меня окружают! Не знаешь случайно, гомосексуализм не передается воздушно-капельным путем?

– Эээ… Не уверен. А, что, думаешь, повязка на морду спасет? Друг, лучше пробку в задницу, так, на всякий случай.

Георг посмотрел на меня, как на умалишенного, после чего картинно закатил глаза и бабахнулся башкой ап стол. А я все тупил.

– Кристи че, лесбиянка что ль? Да как так, она ж на тебя вешалась!

– Том, вот скажи, ты мозги проветриваешь хоть иногда?

– Ну, да, бывает. Как раз недавно по ночному автобану гонял. А что?

– Так вот, спешу сообщить. Их у тебя сдуло! Окончательно. – Пнул друга ногой под столом. Дернувшись и потирая коленку, Георг уставился на меня удивленно-возмущенными глазами. – Эй, ты чего?

– Не, ну а чего ты?

– Аргумент. Бл*дь, Трюмпер, не тупи. Кристи – это никакая оказалась не Кристин, а самый настоящий Кристиан. Кристиан Штерн, чтоб его!

– Парень, что ли? – Оп-па – на, какие сюрпризы. – Гееео, а ты как это узнал? В процессе?

– Да, бл*дь, в процессе! Прикинь, значит, заваливаю ее, раздеваю, а там этот, как его, член, бл*! Фу, нах*й, фу, противно!

– Друг, ну, у тебя тоже, вроде как, есть…

– Да в том-то и дело! Я парень, она парень… Т.е. он не девушка… Мы парни, короче, не могут два парня друг с другом… – Тут Гео ловит мой ехидно-ожидающий взгляд, как бы говорящий: «Давай, просвети меня, чего это там два парня не могут друг с другом сделать…?»

– Да, ну тебя в жопу, Трюмпер!

– Приглашаешь? Милый, извини, но ты не в моем вкусе!

Бедный друг, он аж воздухом подавился.

– Гео. По-моему, ты раздуваешь из мухи динозавра.

– Да как, так? Кристи – мужик, бл*!

– Ну, никакой он не мужик, а так, симпатичный (И не важно, что внешним видом доводит до икоты) паренек. Андрогин! (О, какое я слово вспомнил! Кстати, вспоминая Билла с макияжем… Он больше не красился, а вот тогда был таким…. Так, проехали!)

– Какая, нах*й, разница, симпатичный он или нет?! Это ОН! ПААрЕЕнь!!! И я тоже! А я натурал!

– Это лечится.

Ооо, Гео завис. Конкретно так. Немного помолчав и поморгав, Листинг протянул:

– М-да, дай вам, пидорасам, волю, и весь мир оголубеет и вымрет, зато вы затрахаетесь.

***

Мы с Георгом так ни в чем друг друга и не убедили, но настроение у меня немного поднялось. Ровно до того момента, пока я не пришел домой. В мое отсутствие приезжал Билл и забрал свои вещи. Чтоб тебя, с*ка! Что это значит?

Глава 41

Глава 41.

Я верну его.

С этой мыслью и твердым убеждение (А еще и под руку с Дежавю) я гнал к родительскому дому (Да, ушел мальчишка недалеко, что радует. А то я уж надумал, куда он уперся, один и без денег?), готовясь рвать и метать (Но так, чтобы не испугать маму и не привлечь лишнее внимание к себе, а себя – к уголовной ответственности), и даже связывать подкидыша и запихивать в багажник, если потребуется. Ишь чего удумал, жертва голодовки! (Пох*й на ответственность, я вот понять пытался: а мне оно нахай все нужно?).

Ворвавшись в особняк и тихонько прикрыв за собой дверь (Так, что стекла задребезжали и штукатурка посыпалась), с криками: «Билл, где ты, зараза, выходи, я тебя не обижу, только слегка покалечу…», я кинулся на поиски. Далеко не ушел. В гостиной сидела мать, она-то меня и остановился, когда я, поприветствовав и чмокнув ее в щеку, рванул уже по лестнице на второй этаж.

– Томми, а никого больше нет.

Непонимающе остановился на ступеньках, оглядываясь на маму.

– Гордон на работу уехал, там без него что-то решить не могут. Ох, он возмущался. Обязательно кого-нибудь уволит… – Поняв, что до дел отца мне, как до китайской границы раком и с вибратором в заднице (Хотя, мама вряд ли именно так себе это представила), она продолжила. – А Журка в школе еще, у них подготовительные курсы начались. Он же выпускается в этом году.

Ее слова отрезвили и немного успокоили. Спустился вниз, присаживаясь на кресло, рядом с сидящей на диване мамой.

Она долго разглядывала меня, о чем-то думая, а после заговорила:

– Том, что между вами происходит? – Непонимающе смотрю в ответ. – Сынок, ну, я же не слепая.

– Билл уехал. Наверное, я его чем-то обидел (С моим характером выбор большой, должна поверить…). Вот, извиниться пришел. (Ага, и приветственная речь была вообще в тему…)

– Томми, ты, видимо, еще и за дурочку меня принимаешь? – Улыбается мама. – Что у тебя к нему? Я же вижу, что вы как-то странно друг к другу относитесь. Ты не такой, каким я тебя запомнила, ты изменился. А уж у мальчика итак все на лице написано, читай – не хочу (Чего это у него там написано, а?). Вы встречаетесь?

Смотрю на маму уже шокировано.

– Ты не против?

– Сынок, я давно знала, что девушки тебя интересуют мало, от слова «никак». А Билли у нас красивый, очень даже. Я тебя понимаю. Но, мальчик мой, он такой маленький еще, наивный.

– Мам, я…

– Сынок, ты пойми просто, что он брошенный. И не раз. Ему сейчас страшно. Заметил, как он семье доверяет? – Киваю. – А любить-то он ни разу не любил. Вот и не знает, чего ожидать. Боится.

– Мам, я его не обижу.

– Уверен?

– Нет (Обижу, и не раз). Но я… («Мне плохо без него, не хватает уже». Нееет, такого я никогда и никому не скажу, даже себе. И как вообще в голову занесло?) Мы… вместе. Понимаешь? – На этих словах рука сама по себе тянется к часам, висящим на шее. Я так и не снимал их с тех пор, как подкидыш мне подарил. – Мам, я не смогу с ним жить, как с братом, я его хочу…

– Так, милый, давай без подробностей, ладно? – Смеется, а я краснею. – Все-таки, я твоя мать, а не подружка.

– Но ты не против? – Снова уточняю.

– Томми, а если я скажу, что против, ты сдашься? Смиришься и начнешь называть его «младший братишка»? – Ухмыляюсь, понимая, какой это бред. – Вот видишь. К тому же… Ты словно ожил. До комы моей ты был… Холодный и злой. И отталкивал всех постоянно, я все никак не могла до тебя достучаться. – Вспоминаю, как вел себя с мамой, и совесть начинает медленно обсасывать горло, в попытке задушить (Зубы я ей выбил, как только понял, что она и дорогу назад нашла, и шампунем пользоваться научилась, с*ка!) – А вот Журка сумел. И, знаешь, может я плохая мать, что практически толкаю своих детей на грех, или как это там еще зовется, но я просто хочу… Чтобы вы были счастливы. Чтобы ты был счастлив. Только меня одно пугает…

– Мам, я его не обижу. (И не надо давить скептицизмом. Раз сама знаешь, чего спрашивать?) Ну… Я постараюсь.

Мама внимательно смотрит на меня, после чего вздыхает, кивает и опускает взгляд.

– Хорошо, сынок. А с отцом я сама потом поговорю, если у вас все наладится. Не волнуйся. Уж мне-то он теперь не посмеет возразить.

Не успеваю уточнить, что это значит, как открывается дверь и слышится знакомая уже, но непонятная русская речь:

– Тетя Алиса, я вернулся!

Едва зазвучал этот голос, который я не слышал уже почти, что неделю, как меня словно ветром сдуло с места (Прости, мам, вазу не заметил… Ничего. Я тебе потом новую куплю).

Билл стоял все еще у двери, когда я практически снес его с ног, прижимая к себе холодного мальчишку. Волосы влажные, как и куртка, на улице, видимо, начался дождь, пока добежал от такси до особняка – промок. Нос ледяной, а губы дрожат. И тоже холодные. Не сдержавшись, начинаю их греть (Если он заболеет, то посланный организм меня сам же и убьет. Вот. Почему-то у меня входит в привычку оправдываться перед самим собой). Сначала дыханием, а потом и вовсе целуя, не в силах себя остановить. Давно, слишком давно я целовал тебя. На своей днюхе. Уже месяц прошел, даже больше… Хочу. Это что-то животное. На уровне инстинктов. Мальчишка всхлипывает, роняет рюкзак, пытается сопротивляться, упирая в меня маленькие кулачки в черных перчатках, но куда ему, я сильнее. Да и сам же хочет, сам же скучал и тосковал по всему этому. По объятьям, по жадным губам, по поцелуям, укусам. По мне. Ты ведь скучал? Все, надо научить тебя играть по-взрослому. Интересно, а если мы переспим, ты посмеешь смотреть в глаза моим родителям? Может, нет, и тогда мне не придется постоянно за тобой гоняться, чтобы вернуть в свою постель?

Сдавшись и зажмурившись, Билл отпускает мою толстовку, в которую до этого вцепился, и оплетает руками мою шею, стараясь прижаться ближе, как ему это нравится, жадно отвечая и начиная плавиться в моих объятьях. Понимаю, что еще немного, и все, не сдержусь. Воздержание, напряжение, все проблемы и радости, неожиданные известия, Билл, Билл, Билл… Слишком много Билла в моей голове! А вот сейчас он в моих руках, мягкий, податливый, мой… Не могу только вспомнить, какого хера я вообще торможу?

Тут за спиной раздается негромкое покашливание. Хотя, нет, все же громкое, видимо, картину под названием «Дорвались» кто-то наблюдает уже очень даже давно. Еле-еле отодравшись от Билла, прижимаю его голову к своей груди, пряча подкидыша от реальности. И не зря.

На выходе из гостиной стоит слегка шокированная мама. Она приходит в себя, улыбается и подмигивает мне, после чего тихо-тихо скрывается за дверью. Спасибо, мам, если бы мальчишка понял, что мы спалились, я бы его потом не откачал, он стал бы первым человеком, откинувшим коньки из-за смущения (Ну, может и не первым…. Но он мне живым нужен!). Целую в заметно отросшую челку, и, не давая опомниться, тащу за собой в машину. Все, я щас сорвусь. Мне бы до дома дотерпеть, а там уже можно. Так, думай-думай… Кровать… В комнате. Смазка… Где? В аптеке! Да, ну ее нах*й! Домой, пока к Биллу не вернулась способность соображать! И так ехать долго.

***

– Том, останови машину.

– Билл, перестань насиловать дверь, она заперта. Выпрыгнешь на ходу, кто тебя с асфальта отскребать будет?

<…>

– Том, выйди, мне надо побыть одному.

– Сдурел, что ли?

– Том, мне надо подумать.

– Думать вредно.

– Том, выйди, пожалуйста!

– Бл*дь, Билл, ты рехнулся? Я за рулем, а мы на светфоре!

<…>

– Том, я боюсь…

– А хочешь?

– … *краснеет*

– Не бойся, маленький, я не сделаю тебе больно.

Глава 42

Глава 42.

*Автор просит прощения, так как писать ЭТО не умеет:(... *

POV Том

В этот раз нежности не было. Страсть просто не дала ей шанса выжить, сжигая все на своем пути.

Я попрощался с крышей, стоило мне захлопнуть дверь машины, вытянув за собой Билла и потащив его в подъезд. В лифте мальчишка вжался в противоположную от меня стену, и зыркал оттуда огромными испуганными кофейными блюдцами. А я горел, просто горел изнутри, сдерживаясь из последних сил.

Впихнул Билла в квартиру и тут же, с порога притянул к себе хрупкое тело, не давая ни вдохнуть, ни возразить. Мальчик и не пытался сопротивляться, просто дрожал и сдерживал слезы. Это меня отрезвило? А вот нифига! Я его не насилую! Не хочет – оттолкнет. Руки шарили по телу, забираясь под куртку, а Билл вцепился судорожно в мою толстовку и пытался не задохнуться. Начал толкать его в сторону комнаты, не имея сил оторваться от мягких губ, снося все на нашем пути и безумно боясь упасть, ведь тогда до постели мы точно не доберемся. Устав прорываться до кожи сквозь слои всей этой безумно мешающейся сейчас одежды, сорвал с подкидыша куртку, тут же задирая и пытаясь сдернуть джемпер. Все никак не мог понять, почему не получается, пока не дошло, что для этого придется разорвать поцелуй. Но как? Это же невозможно! Я же умру тут сейчас на месте!

Плюнув на это дело, стянул с себя толстовку, еле выдрав ее из цепких пальчиков, отбросил в сторону, снося что-то, подвернувшееся по пути этой тряпке. Но вот когда с футболкой возникла уже знакомая мне проблема, прижал своим телом тело подкидыша к стене, в последний раз втягивая в себя мягкий, горячий язычок, и со звонким чмоком оторвался от сладких губ, которые мне сейчас были нужнее, чем кислород. Пока мальчишка жадно глотал воздух, вырвал из его рук на этот раз уже свою футболку, поспешно стягивая и выкидывая, и раздел его самого. Руки тут же начали шарить по обнаженной, разгоряченной коже. И кто это у нас тут боится, а? Разве это так называется? Коленом раздвигаю тонкие ноги, прижимаясь к паху, и даже сквозь плотную джинсу меня обдает нехилым таким жаром. О, да, мой мальчик, ты хочешь меня. Потому и не сопротивляешься. А я грубый. Сам виноват!

Дошли до кровати. Доползли. По стенке. Мальчишка упал на мягкую, не заправленную постель. Черные волосы, белые простыни. Черт! Склоняюсь над ним, просовывая колено между разведенных ног. Целую все его тело, считая каждый миллиметр, каждую родинку, свою любимую, между ключицами. По ней тебя узнала Лилия, такая же была у твоего отца. Плевать, она моя, мой личный фетиш.

– Том, еще не поздно…

Поздно! К черту, Билл, не зли меня! Я хочу… И ты хочешь! На хрена все это? Давай, малыш, взрослей… Или со мной сейчас, или с кем-то другим, потом… Что?! Нет, ни с кем, не позволю, мой!

Сам не понимаю, о чем думаю, не хочу думать, не получается. Все завтра, потом, не сейчас.

Зацеловываю худенькое тельце, а малыш уже и вовсе ничего не говорит, не противоречит. Сдался. Мне? Или себе? Не важно. Дышать все тяжелее, у него уже не получается. Задыхается и пропускает момент, когда я, расстегнув ширинку, стягиваю с него узкие джинсы. Весь исцелованный, смущенный, глаза зажмурены, мальчишка переворачивается на правый бок, притягивая к груди худенькие коленки. А я смотрю на ... Простые, черные боксеры с белыми крыльями на заднице. Блин, вот знал же, что святой и крылатый, но чтобы тут…

Нервный смешок проходит по телу, разгоняя напряжение. Окидываю взглядом возбужденного и пытающегося вспомнить, как там нужно дышать, подкидыша. Бл*, что я творю? Он отдается мне, доверяется, как всегда, а теперь – до конца. А я его пугаю. В груди разливается щемящая нежность, такое странное, непривычное, незнакомое чувство. С тобой все иначе, малыш. А почему – я не знаю. Потому, что ты чистый? Не такой, как все, с кем я был. Не такой, как я? Да, наверное, поэтому. И только поэтому.

Такой хрупкий. Лопатки выпирают, словно маленькие, прижатые к телу крылышки. В моей постели ангел. Господи, я в тебя не верю, но кто-то же создал его. Отвернись, не смотри на это. Не мешай нам. Я забираю его.

Склоняюсь и начинаю целовать ушко, прикрытое черными прядками. Нежно, невесомо. Мята. Твой шампунь. Ты пахнешь свежестью. Легкими касаниями оглаживаю горячее, дрожащее тело. Все, мой хороший, успокойся. Расслабься. Тонкие руки перестают так судорожно удерживать в груди сердце, и у меня получается коснуться, почувствовать его биение. Такое частое. Мое тоже. Ты можешь его услышать. Ласкаю кожу, спускаясь ладонью все ниже. Не бойся, все хорошо. Ты возбужден. Такой твердый. Все нормально, все правильно, так и должно быть, так и бывает, малыш, не пугайся. Себя, своего тела. Оно не лжет и не ошибается, в отличие от людей. Оно хочет. Ты хочешь. И я. Давай же, раскройся. Красивый.

Билл переворачивается на спину, доверяясь, открываясь. Выгибается под моими руками. Еще, мне мало. Спускаюсь поцелуями по гладкой коже, задержавшись на сосках. Твое сердце. Кажется, что я пью его биение. Какой же ты худенький. Но красивый. Вот как могут быть красивыми выпирающие то тут, то там косточки? Эти ребра, животик чуть впалый. Целую бледную кожу вокруг пупка, и ты втягиваешься еще сильнее, выгнав воздух из легких несдержанным стоном.

– Том?

Ты зовешь меня, тянешь ко мне тонкие ручки. Не надо, малыш, я сам. Просто чувствуй. Я вырываю ангела из Рая, и должен показать, что и здесь, на земле есть по истине райское наслаждение. Не смущайся, ты идеальный. Ты должен собой гордиться, точно так же, как гордо сейчас стоит перед моим взглядом доказательство того, что тебе все нравится. Очень даже. Простонав обреченно и пристыжено, притягиваешь кулачки к лицу, скрывая ярко-алые щеки. А я лишь усмехаюсь и наблюдаю, как на автомате притягиваются к груди и коленки, в попытке прикрыться. То, что надо. Не даю им сомкнуться, разводя в сторону, и под твой удивленный выдох склоняюсь, пробуя на вкус, целуя нежную, горячую плоть с уже выступившей смазкой. Малыш, ну, не смущайся ты так, не хватало еще, чтобы кто-то откинулся от сердечного приступа у меня в постели.

Ты вкусный. Никогда не думал, что дойду до таких мыслей. Бл*дь, я минет в первый раз делаю! Радует то, что тебе его тоже делают впервые, вот тебя и уносит. Невинный мой, надолго не хватает. Пытаешься оттолкнуть мою голову, отстраняюсь, тут же оплетая ладонью. Черт, какой же у тебя голос.

Пока подкидыш пытается отдышаться и ловит звездочки перед глазами, я рассматриваю стекающую по руке смазку. То, что надо. Поднимаюсь и склоняюсь над ним, расслабленное тело не сопротивляется и колени послушно разводятся в стороны. Для меня. Умница. Не спеши, не приходи пока в себя. Начинаю нежно целовать, постепенно углубляясь и наращивая темп. Отвлекая. А пальцы, тем временем, находят сжатое колечко мышц. Билл вздрагивает, сжимаясь еще сильнее, но я начинаю шептать какую-то полную хрень, какие-то глупые нежности, отрываясь от губ и целуя маленькое ушко. А малыш слушает мой голос, вцепившись в мои плечи, и это, кажется, его успокаивает. Голова запрокидывается, тело выгибается, грудь прижимается к моей вплотную, холодный метал не снятых часов отдается током, соприкасаясь с обжигающей кожей, и наши сердца начинают бешено рваться друг к другу.

Никогда я еще так себя не сдерживал. Никогда мне еще не было так тяжело.

– Черт, какой же ты узкий, малыш.

Бл*, я же порву его! А терпения все меньше. И ему уже хорошо, уже не больно, я нашел ту заветную точку, и Билли окончательно потерял разум, растворяясь в ощущениях. Единственное, что он помнил, это, кажется, мое имя, так как выдыхал его время от времени. При этом свое, он, видимо, позабыл, потому, что, когда я звал его, даже не открывал глаз. Вот он закусывает губу, дергаясь и сжимаясь, хныкает, а я все, не могу больше. Три пальца, малыш, может, хватит уже? Черт, надо было все же купить смазку, прости. Подхватываю тонкие ножки под коленями и закидываю одну из них себе на плечо. Вторая тут же плотно прижимается к правому боку. Дотягиваюсь до, чудом не свалившейся, как все остальные, с кровати подушки, подкладывая ее под спину подкидыша. Плюю на силу воли и ладонь, размазывая слюну по, кажется, уже проклинающему хозяина, то бишь меня, органу. Малыш пытается успокоить дыхание и сердцебиение, закрыв глаза и стараясь расслабиться. И где только этому нахвататься успел? Не важно, умница мой. Прижимаю его к себе, притягивая голову к свободному плечу, потому что чувствую, что сдерживаться уже не в состоянии. Сдохну щас!

– Прости, милый, потерпи. Все хорошо, не бойся.

Вхожу одним рывком, заставляя Билла надрывно вскрикнуть и прижимая его еще ближе, чувствуя, как острые зубки вонзаются мне в кожу в основании шеи. Дааа, черт, как же хорошо. Матерю сам себя, заставляя не двигаться, дать мальчишке привыкнуть. Теряюсь в ощущении. Как же в нем... Горячий, узкий.

– Боже, Билл!

Не выдерживаю и делаю первый, осторожный толчок, выходя совсем немного и тут же толкаясь обратно. Он перестает кусать меня, отрываясь и хрипло ловя воздух. Немного ускоряюсь, меняя угол, нежно гладя хрупкое тело в своих руках, внимательно следя за каждой его реакцией. Не знаю, что за эмоции беснуются сейчас в его душе, но с очередным толчком мальчишка не выдерживает, его глаза широко и удивленно распахиваются, а все чувства переполняют тело и вырываются со слезами. Он не заплакал, когда я грубо вошел в него, не плакал, когда я искал правильную позицию. Он плакал сейчас, когда боль отступала, и ему было хорошо. Мой маленький, мой ангел. Мой подкидыш. Мой.

Мысли путались и тело сдавалось. Срывалось. Дыхание заплеталось, тормозило, не успевало за бешеным темпом движений. Стонов не было, воздуха на них не хватало. Билл просто кусал свои губы, а я, увидев выступившую на них капельку крови, не сдержался и ворвался в горячий ротик, опаляясь дыханием и сцеловывая с них медный вкус и собственное имя.

Кончили мы практически одновременно. Как Билла хватило так надолго, не представляю, но я сразу же последовал за ним, стоило почувствовать, как тело подо мной выгибается, ломаясь, острые ногти впиваются в спину, а горячие, нежные, плотно обхватывающие меня стенки начинают судорожно сжиматься.

Все еще лежа на расслабленном теле, пытался придти в себя. Мальчик же был явно не здесь, он вообще отключился практически мгновенно и, как я думал, уже спал. Так и было, но на грани сна и реальности Билл попытался приоткрыть темные кофейные глаза, ловя мой взгляд и заглядывая в душу, а хриплый и сорванный последним криком голос прошептал:

– Я люблю тебя, Том.

Казалось, что в тот миг я задохнулся, а внутри меня что-то звякнуло и разбилось.

Глава 43

Глава 43.

(Автор достраивает баррикады, прячется, захватив с собой и Тома, так как один из ГГ все-таки должен дойти до конца фанфика не в белых тапочках... А еще, автор пропадает на пару дней, поэтому на все, что напишете, если напишете, ответит не раньше среды...)

POV Том

Я не спал всю ночь.

«Я люблю тебя, Том…»

Черт, Билл, зачем ты это сказал? Любовь? Нет-нет-нет-нет-нет… Зачем? Билл, ты не понял…. Мы должны были просто поиграть. Зачем все ТАК усложнять?

Хватаюсь за голову, сидя на подоконнике. С кровати раздается вздох. Не поднимаю глаз. Мне не нужно его видеть, я и так уже всего рассмотрел за эти бессонные часы.

Мой маленький ангел. Черные волосы, раскиданные по подушке, зацелованные, искусанные в кровь губы, с которых срывается воздух теплыми облачками. Билли. Вот сейчас ты проснешься. Удивленно распахнешь огромные кофейные глаза. Обведешь взглядом комнату и медленно улыбнешься, краснея, вспоминая все, что мы творили этой ночью. А потом увидишь меня. Что ты подумаешь, Билл? Глядя на мою сгорбленную, унылую фигуру. Что ты подумаешь?

Скрипит кровать. Ты приподнимаешься на локтях. Так и не дождавшись моей реакции, пытаешься сесть. Шипение. Больно, Билли? Прости, я не сдержался. Хотя, сегодня тебе все равно было бы больно. Я лишь мог бы постараться уменьшить твою боль. Мог бы проснуться рядом с тобой. Нежно обнимая, ждать твоего пробуждения. Ответить счастьем на твою смущенную улыбку и заласкать мягкие губки, извиняясь за их вчерашние страдания. Мог бы по-доброму и самодовольно улыбнуться на это твое шипение, доказательство того, что ты стал моим. Мог бы взять тебя на руки и, не слушая слабое возмущение, отнести в душ, где снова бы ласкал худенькое тело, считая поцелуями, сколько отметин я оставил на нем. Я мог бы тонуть в твоих кофейных глазах, светящихся счастьем и любовью. Я мог бы ответить тебе тем же?

Наверное, мог бы. Любой бы ответил, но… Прости меня, малыш, я такой трус. Я одинок в обществе. И меня слишком много в своем одиночестве. Я слишком привык к нему. Для меня одиночество – это просто цепной пес на страже психики. Я же просил, мой маленький, давай не будем встречаться? Давай просто будем вместе, не залезая при этом в чужие души. Потому, что я тебя не пущу. А вот ты уже пустил. И теперь я обязательно сделаю тебе больно, больнее, чем мог бы, оставайся ты равнодушным. Оставайся ты бесчувственным, как я. А теперь ты будешь страдать. И плакать, да, Билли? Прости, я не хотел… Я хотел научить тебя жизни, но не думал, что ты так меня испугаешь. Еще немного, и я бы в тебя… Даже не хочется думать. Я не хочу становиться человеком, малыш. Ничто не длится вечно. И когда-нибудь, если я сейчас сдамся, ты сам оттолкнешь меня. И тогда больно будет уже мне. Прости, мой хороший, но я эгоист. Я боюсь этой боли. Снова. Ты заставил меня о ней вспомнить.

– Том, что-то не так?

Все не так, Билли.

Зачем я это сделал? Почему не послушал ни мать, ни тебя? Почему не смог остаться твоим братом? Да я и стать-то им не мог. Но зачем нужно было тебя… А Густав ведь говорил, что так будет. Всего один раз он высказался, зато высказывался долго. Придурок, он знал, он видел уже тогда. Да? Да все видели. Всем было понятно, что ты не такой, не станешь просто так терпеть приставания. Отвечать, отдаваться… Черт, ненавижу себя. И тебя ненавижу, Билл!

– Том, что-то случилось? Ты меня пугаешь.

А ты-то меня как… Знаешь, мне кажется, я еще буду себя ненавидеть… Ну. То есть, еще сильнее. И ты меня тоже. Но так надо. Так будет лучше. Для меня. Прости.

Вспоминаю первую ночь и утро Билла в моей квартире. Я забыл тогда про него. Дважды. И умудрился перепутать с одним из своих подстилок. Этого ангела. Какая же я скотина. Что я тогда тебе говорил, маленький?

– Милашка, спасибо за секс, все было ахрененно. Обещаю, что вечером не перезвоню. Дверь помнишь где?

– Что? Том, это шутка такая?

Билл смотрит на меня распахнутыми в непонимании глазами. А я поднимаю на него свои: холодные, стальные, равнодушные. Его рот то и дело открывается, то ли пытается подобрать слова, то ли просто глотает воздух. Ну же, маленький, давай. Наори на меня, скажи, какое я дерьмо, скотина, кобель. Только не молчи и поскорей выметайся, я не знаю, на сколько меня еще хватит.