Текст книги "Добро пожаловать домой (СИ)"
Автор книги: beLiEve_Me
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
***
Сидим. Смотрим. Молчим. Где-то я уже это проходил… Только тогда мы с брюнетом играли в гляделки, а сейчас три непонимающе-заинтересованно-ожидающих взгляда (два Г с дивана, а я, как барин, развалился на кушетке) впиваются в тонкую фигурку с опущенной головой и закушенными губами, скромно устроившуюся в изогнутом черном кресле. А он всё молчит. А мы всё ждем. А он, видимо, ждет, когда же мы забудем, чего ждем. Хрен тебе, золотая рыбка!
– Акира, ничего не хочешь нам рассказать? – удивленно-непонимающие взгляды уставились уже на меня. Я что-то пропустил? Ах, да, я же впервые назвал его по имени. Да, блин, как-то к слову не приходилось, ещё и вспомнить не мог, как же его там тетушка обозвала. «Акира-…», а че дальше?
– Билл. Лили усыновила меня под именем Вильгельм. Бабушка звала Вилли. – Красивый, уже ровный и успокоившийся голос (Стоп, красивый? Проехали…).
– Я чего-то не понял, он, конечно, живёт у тебя всего сутки, Том, но ты так и не удосужился узнать, как его зовут? – шокировано смотрит на меня Густав. Ага-ага, давайте. Задавите меня морально. Правильно, Гео, и ты подключайся. Ха, а сами-то?
– Мы сейчас не об этом. Какого хрена ты от Густава шарахнулся, как от прокаженного? Понимаю, конечно, что он у нас мальчик страшненький, но не настолько же. – О, а вот теперь уже смотрят на меня возмущенно сопя и надувая щеки. Пф. Густи, ты же знаешь, я не боюсь хомячков.
Билл поднимает испуганные глаза на Густава (вот чего он вечно боится-то?) и, подавившись воздухом, от переизбытка чувств, начинает оправдываться, вцепившись лапками в тонкое сиденье кресла:
– Нет, почему страш…Я так вовсе не думаю. Дело совсем в другом… Я… просто.. У меня… – Все взгляды вновь приковались к скелету, и он опять растерялся, путаясь в словах и мыслях.
Наконец, видимо, собравшись, набирает в грудь воздуха и выдает:
– Я просто не люблю, когда ко мне прикасаются.
Зашибись. Это вот этот полет в сопровождении мебели, попытка срастись со стеной и панически носящиеся по комнате глаза в поисках путей отступления называются «не люблю»?
– Мама, роди меня обратно, я хочу стать голубым оленем.
– Так ты и так голубой! – ну, вот, Гео, а я так хотел сделать ребенку сюрприз! На х*й выдал с потрохами?
– И олень. – Улыбайся, улыбайся, Густи. Щас, Георг проржется и я вам обоим покажу, как сильно вас люблю.
Видимо, маньячий блеск в моих глазах что-то напомнил подкидышу, он дернулся, чуть не свалившись с кресла, и мальца понесло.
Ничего толкового о своей проблеме он больше не сказал, зато долго и упорно извинялся перед Густавом, уверяя того, что он вовсе не страшный, а даже, как бы, самое милое и симпатичное привидение на свете. Я аж невольно заслушался, забывая о своих коварных планах состряпать из друзей ужин. А Билл уже извинялся перед Георгом, за то, что испугал своим поведением, и слёзно молил на него не обижаться. Нет, ну это я, конечно, размечтался, эта мелкая пакость так и не заплакала к моему великому разочарованию (муа-ха-ха, какой я злой!), а просто страстно пыталась доказать, что друзья мои ему пи*дец, как нравятся, и вообще, этот ангел невинный любит весь белый свет и всех тварей, упорно его загаживающих.
Когда он выдохся, я устал умиляться, а друзья же расплылись двумя довольно лыбящимися лужицами по дивану, пришлось им тонко намекать, что, мол, валите нах*й, пока ещё не все сожрали (Мне, может, в магазин потом лень переться). Почему-то захотелось остаться наедине с этим ребенком, каким вдруг предстал передо мной подкидыш. Хотелось достучаться до него, выяснить, почему он там на самом деле боится, а не просто «не любит», когда к нему прикасаются. Впервые появилось желание узнать о нем немного больше (Можно подумать, я хоть что-то о нем уже знаю). Попытаться его понять. И пока уж меня так прет на общение без колкости и яда, и всю прочую хрень, мне абсолютно не свойственную, надо выпроводить друзей, всё-таки, они здесь немного лишние (Да и забирают все его внимания, что меня, почему-то, несказанно бесит). Намеки, на подобие: «Как жаль, что вы наконец-то уходите» и «Живите подальше – заходите пореже», дошли до адресатов только после пояснительных пинков под зад, но те, довольные и просто очарованные моим новым родственником, улыбаясь и прощаясь со мной профилактическим подзатыльником, все же, свалили восвояси.
И только Густав, затормозив у двери, и глядя в сторону гостевой комнаты, которую я отвел для Билла, и где он незадолго до этого скрылся, произнес серьезным голосом:
– Том, постарайся не сильно давить на мальчика своим характером. Он не виноват в том, что с тобой случилось.
Стало немного больно. Но странная теплота всё ещё вилась в груди, мурча, аки котенок, утопившийся в сметане, потому я хотел лишь улыбнуться и успокоить друга. Но тут он совсем уже тихо, словно сомневаясь, стоит ли вообще говорить (Лучше б и правда молчал), добавил – Проверь его запястья.
Дверь давно уже закрылась, а я всё стоял не в состоянии двинуться с места, с таким чувством, будто меня только что окатили ледяным душем. Некогда мурчащий котенок в груди превратился в мокрую и злобно шипящую кошку с поистине крокодильим оскалом.
Глава 8.
Глава 8.
Я не буду его убивать, я не буду его убивать… Бл*дь! С*ка… Меня словно сдуло в направлении закрытой комнаты.
– А, ну, открой дверь, у*быш, пока я её не вынес на х*й!
Не знаю, что уж на него больше повлияло: угрожающие нотки, едва различимые в тихом рычание (Ага-ага, тихом) или то, что несчастное дерево под моими кулаками шаталось и поскрипывало вполне себе такими человеческими стонами (Клянусь, я различил в них мат!), но уже через минуту послышался тихий скребеж (Ну, точно суицидник! Хотел бы жить, уже бы сваливал в другую галактику!).
Стоило щелкнуть замку, как я ворвался в комнату, на ходу сметая брюнетистого придурка, опрокидывая его на кровать и наваливаясь сверху. Тело подо мной (Таки «тело»… вроде, так ещё трупы называют… будущие… убью ведь гада, доведёт до греха!) испуганно замерло, но быстро пришло в себя и начало активно вырываться. Ну, если можно так назвать его попытки дубасить меня своими длинными худющими конечностями, которые я даже не замечал. Да больнее было лежать на его сплошных костях, но я, почему-то, с мазохистским (Или садистским?) удовольствие продолжать вжимать эти самые кости в кровать. Его постоянные дерганья мне надоели и, поймав тонкие руки, я завел их ему за голову, прижимая к подушке. Один из рукавов задрался в процессе, обнажая запястье, обмотанное бинтами. Всё, клянусь, из всех отверстий на моем лице повалил пар, а перед глазами замаячила красная пелена. Господи, дай сил не убить! Или хоть подскажи, где потом труп прятать, меня ж посадят!
– Значит так, жертва неудавшегося аборта, слушай меня внимательно. Мне пох*й, что там творится в твоем атрофированном мозге, мне пох*й, чего ты боишься и сколько раз в день мечтаешь о смерти. Пох*й на твои фобии, болезни и проблемы. Соскучился по бабушке? Горишь желанием снова ее увидеть? Так устрою, с*ка, х*й ли дело! Я тебе сам твои руки отрежу по локоть, а соц. опеке скажу, что так и было.
Мальчишка подо мной дрожал и с каждой минутой все сильнее, но молчал и больше не пытался вырываться, лишь с каким-то непонятным упорством упираясь кулачками мне в грудь. Его и так большие глаза смотрелись просто пугающе огромными на худом лице, но, казалось, всё увеличивались, стоило мне выплюнуть в очередной раз что-нибудь ядовитое. В неизменно тёплых карих омутах плескалось обжигающе холодное чувство. Страх. Но меня не покидало ощущение, что страх этот неправильный. Он боялся не как пацан, которого прижимает к постели, грозясь начать фасовать на ровненькие такие кусочки, чокнутый придурок с маньячьим блеском в глазах. Он боялся как маленький ребенок, разбивший любимую мамину вазу, знающий, что ничего ему за это не сделают, но чувствующий вину и страшащийся увидеть в родных глазах боль и разочарование. Как тогда, в гостиной, испугавшись, он начал извиняться перед Густавом, боясь, что своим поведением обидел и огорчил его. А сейчас… Он боялся разочаровать меня? Ах*еть, не встать, мне чет прям как-то неудобно стало... Так я же на маслах лежу, какие удобства?
Тут я заметил, что в этих огромных глазюках, кроме страха, плескается ещё и навернувшаяся влага. Ага, он вот-вот заплачет (Что-то маленькое, противное и колючее внутри радостно потирало лапками). Не знаю, почему, но мне вдруг резко этого захотелось. Увидеть его слезы. Тело подо мной по-прежнему дрожало, а кулачки упирались в грудь. Ах, да, он же «не любит», когда к нему прикасаются. Ядовитая ухмылка сама собой растянула губы. Испуганные глаза снова расширились (Бл*дь, да они безразмерные у него, что ли?). Я опустил его руки, обхватывая своей тонкую талию и сильнее прижимая к себе, в пальцах другой я зажал черные пряди на затылке, притягивая ближе и заставляя уткнуться головой мне в шею. Голосом, пропитанным сладчайшим ядом вперемешку с тихим шипением, я зашептал ему на ухо, едва касаясь горячими губами ледяной дрожащей кожи:
– Запомни, щенок: ты для меня обуза. Ты мне не нужен. Мешаешься. Бесишь. Так что, либо сиди тихо, веди себя послушно и не отсвечивай, либо я, все-таки, устрою тебе встречу с дражайшей родственницей. Или, может, отправлю в приют, пока ещё не поздно. Или ещё куда.
При этих словах мальчишка всхлипнул, а уткнувшийся в мою шею нос стал ещё холоднее. Довольный достигнутым эффектом, я отпустил его, приподнимаясь. Да, что это, бл*дь, за пи*дец?!
Подкидыш безвольно упал на подушки, карие, ставшие стеклянными, глаза высохли. Он не плакал. Просто лежал на постели поломанной куклой с пустым взглядом. И лишь одна его рука, почему-то, крепко сжимала мою футболку. Настолько крепко, что худое тело дернулось за мной, стоило мне сорваться с кровати и унестись в свою комнату, громко хлопнув дверью.
Глава 9.
Глава 9.
Остаток дня мы так и провели, ныкаясь по разным комнатам, как будто чужие (Почему-то я начинаю забывать, что это так и есть). Чем уж там занимался подкидыш – без понятия (да, и не то, чтобы мне было интересно), а я думал.
Ну, вот почему я такая бесчувственная скотина, не способная понять, что ребенку тяжело, его и так футболило по жизни, а тут ещё и единственный близкий человек сыграл в ящик, да заботливое государство пнуло в чужую страну, к незнакомому человеку, который оказался злобным монстром с повадками маньяка-убийцы?
Хм, даже не знаю, дайте подумать.
Может, потому что я бесчувственная скотина? Да, я такой. И вполне себе этим горжусь. А вы сами когда-нибудь пробовали жить без чувств? Нет? Зряяя… Советую. Ни тебе проблем, ни печали-забот-хлопот. В общем, жить лишь в кайф! Меня долгие годы учили этому тонкому искусству. Сначала отец, которому на семью было, да и остается глубоко насрать и сверху присыпать, чтоб не так воняло (А то репутация, как же…). Потом истерички-девчонки, с их вечным: «люблю, жить без тебя не могу, почему ты, такой козел, не покупаешь мне красный феррари, усыпанный брилиантами?». Преподы, которым было полностью фиолетово, учу я вообще или нет, потому, что папаша с завидной регулярностью спонсировал сначала школу, а потом и универ. (Не помню, я упоминал, что в жизни моей он фигурирует чисто материально?)
Так, что-то я отвлекся.
Короче, жизнь – гавно, а я какашка, но все мы человеки, значит, так похожи. О чем шел разговор? А, да, о бесчувственно-скотском отношении к ребенку.
Ему, бл*дь, 16 лет. Какой он, нах*й, ребёнок? В его возрасте я уже курил и трахал тёлок. Ну, точнее ещё трахал тёлок. Это потом под меня попал первый парень, и я понял, что с ними проще. Не знаю, повезло мне или нет, но он оказался шлюхой и утром же свалил, изящно виляя задницей и постукивая каблучками (Андрогины, драть их, в моде…. Я не осознанно перешел на парней, просто спутал одного из них с девкой! Хотя, пох*й, все сложилось лучшим образом). И никаких тебе привязанностей, нежностей, надоедливых звонков и розовых соплей. Грубость, секс, страсть, свобода! Следующий оказался таким же. И после него. Слышали про котенка, который поначалу все боялся пылесоса, а потом ничего так, втянулся? Ну, вот и я тоже. Все это не ахти как способствовало развитию во мне повышенной чувствительности, так, что теперь я свободолюбивый эгоист, пялящий щалавливые задницы, не запоминая, а порой и не зная их имен (Секс – не повод для знакомства).
Так, опять отвлеклись. Баба Нюта.
Вот в душе не *бу, что это была за личность. Мать моя из России уехала давно, а я так и вовсе никогда там не был. Про бабушку и тетушку мне ничего не рассказывали, кроме того, что те настолько обиделись на маму, что вообще от неё отказались, заявив, что знать больше не желают. Ну, не хотите, как хотите, пи*дуйте, как говорится. Так что новость о том, что где-то там упокоилась с миром моя родная бабушка, меня вот как-то вообще не тронула. Она, может быть, конечно, была и хорошим, но мне абсолютно чужим человеком. И не вижу смысла убиваться, замачивая подушку слезами и живописно размазывая по лицу сопли.
Чужая страна с вечно рычащим ужасом в моем лице.
Ну, тут уж извините. Я никого к себе не звал и Санту о таком подарке не просил. Будь моя воля, вернул бы отправителю, да, бл*дь, назад не примут, а выгонять на улицу… Ну, не настолько же я бесчеловечен (Что, правда, что ль? Кто это сказал? Чур меня, чур!).
Да, чтоб его, был бы хоть нормальным подростком, так нет! Мне достался ах*еть какой особенный. Ни хрена из него слова не вытянешь (хотя, молчит он почему-то исключительно со мной, с парнями-то вон как мило беседовал). Дерганный, с глазами, в которых страх поселился на ПМЖ (Нет, ну, это уже, наверное, я виноват. Но совсем чуть-чуть!). Но мало мне всего этого, так он ещё и суицидник недобитый! «Ах, какой я бедный-несчастный, пойду, вскрою вены и жизнь моя перестанет быть черно-белой! Ну, или смерть…» Сука… Ах, да, у него же, плюс ко всему, и психика бракованная. Он же у нас прикосновений «не любит» так, что аж до паралича. Господи (или кто там за него?), ну, вот за что мне всё это? Я же такой хороший, даже бабку какую-то через дорогу перевел на прошлой неделе. (И пох*й, что ей в другую сторону надо было, на лбу же не написано!)
Вдруг в памяти всплыл образ хрупкой, прижимающейся ко мне фигурки. А тогда у него фобия, что, брала отгул? Это как же он перепугался? А ж сам обниматься полез, да и защитника увидел в лице человека, что пару часов назад прижимал к его горлу нож? А он холодный. Я это ещё тогда почувствовал. А, полежав на нем, лишь убедился. И костлявый.
Ноги сами понесли меня на кухню штурмовать холодильник. Надо бы покормить этого дистрофика, пока совсем не растворился.
Мысли о том, что я добровольно проявляю о ком-то заботу, я посоветовал пойти и застрелиться.
Глава 10.
Глава 10
Скептически разглядываю содержимое холодильника.
М-да, парни затарились, ничего не скажешь. Они забили моего вечно пустующего друга… пивом. Ага. А на столе ещё осталась нетронутая пачка чипсов, до которой, почему-то, никто вчера не добрался (Пряталась, с*ка? Я тебя запомнил!). Шикарнейший ужин! Ладно, хоть кто-то додумался купить пельменей и яиц. Но, так как первые слопались ещё утром, придется обойтись омлетом и салатом из овощей (Не знаю, откуда последние, может, мыши подкинули?).
Спустя минут 15, глядя на приготовленный на скорую руку, поистине, шедевр кулинарии, я с тоской понимал, что завтра-таки придется переться в магазин, иначе скоро сам превращусь в такое же тощее подобие человека, как и Билл (Ну, а он так вообще сдохнет). Кстати, о подкидыше… Ещё когда по квартире стал распространяться запах горячей пищи (какой бы она не была, а завтракали-то мы всё же давно), я начал ожидать появления брюнета на кухне. Наивный чукотский мальчик, бл*дь. Не мог, что ли, по его скелетообразному строению догадаться, что к еде во всех её проявлениях он равнодушен? Появилось острое желание так и оставить его голодным (я тут, значит, блин, стараюсь, готовлю, а он даже носа не кажет, неблагодарный!), но я его стойко поборол (Медаль мне! Счаз же!) и поплелся в сторону комнаты.
Свет отсутствовал, но я рискнул предположить, что темный комок, сидящий на кровати, обхватив руками колени – это Билл. Когда комок поднял лицо и уставился на меня грустными кофейными блюдцами, мои догадки подтвердились.
– Пошли есть. Не пойдешь – потащу за шкирку. – Сказав это, я вернулся на кухню.
Спустя минуту появился и Билл, остановившись в дверях. Умный мальчик, сделал правильный выбор. Молча кивнул ему на противоположную от себя сторону стола. Мальчишка послушно сел и начал ковырять яичницу вилкой. Содержимое тарелки его явно интересовало крайне мало, в отличие от окружающей обстановки. Он рассматривал небольшую кухню настолько искренне заинтересованным взглядом, что мне невольно самому захотелось сделать то же самое. Осталось только оторваться от тонкой фигуры. Мальчишка выглядел… расслабленным. Таким он был при Георге и Густаве, когда они болтали здесь утром, изображая счастливое семейство. Когда я стоял за его спиной, а он не видел меня и, отвлеченный парнями, не боялся. Почему-то стало грустно. Глаза упорно цеплялись за бледную кожу и шелковые волосы, но любопытство победило, и мой взгляд начал блуждать по стенам. Ну, что такого интересного смог углядеть здесь подкидыш?
Небольшое помещение. У меня вообще небольшая квартира, три комнаты. Кому-то может показаться даже тесной, но мне хватает.
– Уютно у тебя. – Смотрите, кто заговорил!
– Так я сам квартиру выбирал. – Покупал отец, но выбирал-то я. – С расчетом на то, что буду жить здесь один. – Не замедляю добавить, наблюдая за реакцией подкидыша. А ему, как будто, пофиг. Нормально, вообще? Тихо поскрипывая зубами, продолжаю вместе с ним экскурсию по собственной кухне.
А кофейный взгляд касается буквально всего: серо-голубых стен, тонкого телевизора на одной из них, блестящего изогнутого крана, светлого дерева, из которого сделана мебель, чуть более темного ламината. Белые жалюзи на окне, белый потолок, белый шар люстры в серебристой раме, висящий над столом. Я прослеживаю взгляд Билла, вместе с ним совершая небольшое путешествие по обидели вечно голодных мышей и пустого холодильника, ровно до тех пор, пока его глаза не натыкаются на меня. Ожидаю увидеть в них уже привычный страх, так как весь мой вид не является примером самого дружелюбия, но меня наглейшим образом обламывают. Всё те же теплые глаза, к которым вдруг добавляется робкая, дружелюбная улыбка (Надо же, он впервые мне улыбнулся! Оскалиться, что ль, в ответ?). И волноваться, почему-то, начинаю я. Опускаю взгляд, скользя им по стеклянной столешнице и черным стульям с блестящими ножками и мягкими кожаными спинками и сиденьями.
***
В тот вечер мы больше не сказали друг другу ни слова.
Уйдя в гостиную и распластавшись на кожаной кушетке, я чуть согнул одну ногу, поднимая на мягкую поверхность, откинул голову и закрыл глаза. Какое-то время с кухни доносился шум воды и тихий звон посуды (Какой хозяйственный скелетик!). Когда всё смолкло, я подумал, что Билл сейчас пойдет в свою комнату, но ошибся. Послышались тихие шаги. Зайдя в гостиную, он подошел ближе и какое-то время стоял рядом с кушеткой и рассматривал меня. Не размыкая век, я буквально чувствовал на своем лице касания его взгляда (Лааадно, любуйся, я сегодня добрый). Потом они пропали, но Билл не ушел. Я не был уверен, но, казалось, чувствовал его присутствие (Не то, что бы от него воняло… Хотя, запах мяты прослеживался, но речь сейчас о другом). Чуть повернув голову, я приоткрыл глаза, увидев хрупкую фигурку, с ногами забравшуюся на тонкое изогнутое кресло. Спокойный взгляд был направлен вперед, а в больших кофейных глазах отражалось пламя искусственного камина. На бледных губах застыла легкая улыбка.
Полумрак гостиной, расслабленный и умиротворенный Билл, который, почему-то, не мешал (И почти не бесил), а казалось, даже был на своем месте, тишина и усталость, накатившая неожиданно теплой, но всё равно тяжелой волной. И спокойствие. Странное, непонятное спокойствие.
Глава 11.
Глава 11.
Утро началось с грохота упавшего (моего, между прочим!) тела и отборного (тоже, кстати, моего) мата. Продрав глаза и принимая сидячее положение, выгибаюсь, потирая ушибленный копчик, а взглядом оцениваю окружающую обстановку.
Дверь на балкон за серыми жалюзи, белая, с легким сероватым оттенком, стена, на которой висят несколько тонких полок и панель телевизора. Под ним невысокая длинная тумба, стоящие по бокам от нее колонки. Взгляд продолжает мееедленно переползать вправо. Распахнутые двери из темного дерева, большую часть которых составляет прозрачное, чуть мутноватое стекло. Плоское черное прогнутое кресло на тонких металлических ножках, с которого огромными испуганными блюдцами (одно из них, при этом, нервно дергается) зыркает неопознанный сжавшийся комочек в сером спортивном костюме. Белая, сильно увеличенная версия настольной лампы между тем самым креслом и черным диваном, заваленным белыми же подушками (ещё одна, красная, валялась рядом на полу). За ним «кирпичная» стена, украшенная часами и портретом абсолютно незнакомой мне девушки (Припер Георг, зачем – не знаю, наверное, дрочит втихаря, когда у меня ночует). Окно за серыми жалюзи на другой и снова белой стене. Искусственный камин за моей спиной, низкий белый круглый столик справа, собственно, кушетка, с которой я нае*нулся, слева, ну и белый, пушистый и (слава яйцам!) мягкий ковер под моей задницей. Вот, в принципе, и всё, дело раскрыто. Я дома и с какого-то перепугу уснул вчера в гостиной.
Только уже было расслабился и собирался вставать, как голову пронзила одна мысль, а задницу пронзила боль (Не надо мне «ля-ля», я упал! И вообще, я актив, а всем, кто облизывается на мою задницу, разрешаю – захлебнитесь!). Взгляд метнулся обратно к креслу, с которого до сих пор меня сверлили напуганные и, кажется, немигающие (нервный тик не в счет) кофейные глаза. Ха, а я не один такой придурок, не донесший вчера свою тушку до постели. Подкидыш тоже так и уснул, сидя в кресле, а сейчас отходит от моего «тихого и спокойного» пробуждения, послужившего будильником и для него.
Вообще без причины настроение начинает просто зашкаливать. Встаю и потягиваюсь во весь свой немаленький рост, после чего, опустив руки и расслабив тело, прохожу мимо кресла к выходу из гостиной. По пути одна из моих конечностей (именно конечность, она сама, я тут ни при чем, клянусь!) щелкает пальцем мальчишку по носу, выводя его тем самым из комы. Счастливо чему-то улыбаясь и насвистывая какую-то, даже мне неизвестную, мелодию, иду в сторону ванной комнаты, мимолетно отмечая про себя, что от моего прикосновения брюнет даже не дернулся.
***
Закончив с утренними процедурами, выхожу из ванной, обмотав бедра полотенцем, и отправляюсь в свою комнату, откуда уже, переодевшись (Дабы не смущать и без того расшатанную психику, нервируя либидо. Да, я скромен!), иду на кухню. С мокрых косичек стекает вода на простую черную футболку с белым принтом, которая первой попалась мне под руку.
Уже потянувшись к холодильнику, вспоминаю, что ловить мне там нечего, а кормить ребенка надо, он и так скоро совсем прозрачным станет. Пиз*ец, чувствую себя отцом семейства. Где, кстати, мое чадо (проходя мимо гостиной, заглянул, но никого уже там не обнаружил)? Ответом на мой вопрос послужил шум воды, донесшийся из ванной. Ну, вот и отлично, пока моется, закажу пиццу, её как раз и доставят.
Спустя полчаса, когда я уже искренне начал беспокоиться, что Билла смыло в слив (С его фигурой это вполне возможно), раздался звонок. Забрав пиццу и рассчитавшись, захлопнув дверь, понес горячую коробку на кухню. Собирался уже пойти спасать утопающих, как шум воды стих, и через какое-то время раздался щелчок, а в коридоре послышались шаги мокрых босых ног.
– Быстро жрать! – успел гаркнуть, пока Билл не скрылся в своей комнате.
«Послушный мальчик» – удовлетворенно думал я, слыша, как шаги сменили направление и начали приближаться к кухне, куда через пару секунд вошел…
Честно, я не помню, когда в последний раз так сильно смеялся. Но, блин, вид подростка в разношенной серой кофте, сползшей с левого плеча, пытавшегося убрать с лица мокрые, запутавшиеся волосы руками, просто утонувшими в длинных рукавах, при этом постоянно фыркая и отплевываясь – это незабываемо. Удивленный моим внезапном ржачем, Билл распахнул глаза, а после, когда до него дошло, что смеюсь я именно над ним, возмущенно надул губы, бросил свои бесполезные попытки и сложил руки на груди, недовольно уставившись на меня сверкающим из-под мокрых черных прядей взглядом. Он думал воззвать этим к моей совести? Во-первых, вы уже знаете, как она выглядит и что с ней сталось, во-вторых – ну, нельзя ж так издеваться! Если он состряпает прямо сейчас ещё какую-нибудь мордочку, я вообще тут надорвусь на месте.
Решив не искушать судьбу, просто отвернулся, сгибаясь, одной рукой хватаясь за болящий живот, а другой указывая на открытую коробку пока ещё горячей пиццы. За спиной послышался вздох явно глубоко разочарованного во мне человека, после чего я начал уже просто икать и стирать выступившие слезы. Тем временем Билл достал из шкафчиков две тарелки и, поставив их по разные стороны стола, полез искать столовые приборы. Я моргнул. Честное слово, если он вот прямо сейчас начнет есть пиццу с помощью вилки и ножа, Георг с Густавом могут смело заказывать по мне панихиду, уж не понимаю, с х*я ли меня так прет, но я этого просто не переживу. Смех продлевает жизнь? Ага, это если порциями и в умеренных количествах.
Тихо поскуливая (сил ни на что другое уже не было), я отобрал у мальчишки вилки, которые он всё-таки сумел найти, бросил их на место, закрыл ящик, усадив черноволосое чудо (слегка напрягшееся, но не скинувшее мои руки) за стол, сел сам и, наконец, успокоившись, молча взял кусок из коробки и начал демонстративно есть. Чудо еще какое-то время удивленно таращило на меня свои блюдца, пока не прочитало в моих глазах немой вопрос: «Чего тупим?». Хмыкнув, Билл растерянно улыбнулся и взял пиццу. Руками! Аллилуйя!
Глава 12.
(Не знаю, когда смогу выйти в инет, поэтому постраюсь выложить сейчас побольше... Извините, что юмор пропадает... Просто герою непривычно и не до шуток. Все вернутся! Со временем. Спасибо, что читаете!:)
POV(По-прежнему) Том
Глава 12.
Странное какое-то у нас общение. Стоит мне открыть рот, как из него льется что-нибудь неизменно ядовитое. Ну да, такое вот я говно, привыкайте. Зато, когда мы молчим, воцаряется идиллия. Шикарно, я, такими темпами, скоро вообще говорить разучусь (Ага, одни плюсы! И мир наконец-то вздохнет спокойно. И проживу подольше…). Вчерашний вечер без единого слова, сегодняшний завтрак. Да и сейчас.
Мы с подкидышем едем за покупками. Я веду машину, а он сидит на пассажирском кресле, глядя в окно грустными глазами. Вот что ты там видишь, Билл? Чужие улицы, дома, дороги. Мимо проносятся чужие парки, вывески на знакомом, но, все равно, чужом языке. Ты скучаешь? По дому, по друзьям? А были ли у тебя там друзья? Думаю, были. То, что ты не особо рвешься общаться со мной – не показатель. А вот то, что я, кажется, уже начинаю хотеть этого общения –пиз*ец как странно!
После завтрака, выйдя на балкон покурить, я позвонил Георгу и Густу, узнать, живы ли там мои оболтусы. Живы (А я-то надеялся…). Почти (Это уже радует). Они снова с похмелья, и, если Гео, как всегда, пи*децки счастлив всему и вся (Даже когда его как-то бросила девушка, он уже через минуту мчался, тогда еще по школьным коридорам, громогласно объявляя всем, что вот оно, чудо, сам Листинг свободен, налетай, пока не заняли!), то Густи плоховато. Он бы сейчас с удовольствием зарылся в какую-нибудь норку в обнимку с унитазом и трупиком. Например, трупиком Георга, что взахлеб интересовался, как дела у моего подкидыша (как-то давно мы с Шеффером договорились, что убивать конкретно эту личность (Гео) будем, если что, вдвоем, долго и мучительно). Густав-то вечно сдержанный, говорит всегда серьезно и по существу, предпочитая видеть глаза собеседника. А вот Георг со своими шуточками и подъ*бами вообще не сдерживает мыслей и выдает первое, что приходит на ум, причем, ему абсолютно плевать, слушает его кто-нибудь или нет. Договорились встретиться в магазине. Друзья, зная о постоянно пустующем состоянии моего холодильника (Ага, а у меня же теперь, типа, семья, о которой надо заботиться... Тьфу, самому противно), любезно предложили свою помощь в плане сметания с полок практически всего нужного (И не нужного) товара, да таскания сумок, коих явно будет не мало.
Уже в магазине понимаю, что зря поверил в искренность их намерений. Нет, сметалось-то в тележку все вполне добросовестно, да и пакетами я их потом обвешаю не хуже новогодних елок, но вот приперлись они явно не для этого. Они соскучились! И, ладно б, по мне, сволочи такие…
Иду за троицей, по-прежнему молчу, да и вообще стараюсь не вмешиваться. Наблюдаю.
Георг. Высокий неунывающий амбал с широкими плечами, непривычно нежным взглядом старшего брата смотрящий на Билла (Почему-то чувствую, как начинают чесаться зубы… Хм, странно, не уж-то полнолуние скоро? Шучу). Темные волосы чуть ниже плеч собраны в хвост, рот не затыкается в принципе, широченная улыбка и неустанно дергающиеся в жестикуляции руки, которыми он, однако, пытается не задеть мальчишку (Эх, такого представления лишает прохожих, они бы заценили…).
Густав – невысокий, плотный блондин, бредущий рядом с ними, сосредоточенно думая о чем-то своем (Судя по тому, что время от времени голубые глаза ищут Билла, то именно о нем. Тоже мне, центр сосредоточения вселенной, бл*дь!), опустив голову, от чего ему приходится то и дело поправлять сползающие очки.
И между ними мой подкидыш, который на фоне двух этих разных, но совсем не маленьких тел, кажется ещё тоньше и меньше, чем обычно (Этому не мешает даже то, что он немного выше Густа. Просто Шеффер низковат, это у них семейное, так что все претензии к производителю).
Интересно, а ребята сами-то хоть понимают, что, идя по разные стороны от Билла, тем самым просто защищают его от остальных покупателей, снующих вокруг и постоянно задевающих тебя хоть чем-нибудь?
А еще интересно, почему эта мелочь идет с таким видом, будто ничегошеньки не боится? Так уверен в их защите или что-то скрывает? Вот что в нем такого? Они знают его всего несколько часов, а уже души в нем не чают, заботятся. А он…
Вот сейчас он настоящий. Живой и раскрепощенный. То ли у моих друзей на лбу написано, что они не способны и мухи обидеть, то ли сам Билл настолько доверчивый, но он идет между ними, слушает Георга, искренне и заливисто смеясь, внимательно (вот Листинг-то счастлив, в кои-то веке он нашел благодарного собеседника), время от времени вставляя свое мнение, споря. Идет и абсолютно не боится, как будто знает их не меньше сотни лет.
