Текст книги "Ядовито-розовая ручная граната (СИ)"

Автор книги: BeautifulFiction

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Я знаю, ты так делал, чтобы успокоиться, – пробормотал он, – но когда ты гладил меня по лбу, было… было хорошо. Отвлекало. Внешние раздражители…

– Простой способ отвлечься от боли, не вызванной отеком или повреждениями мышц, – закончил за него Джон, потирая пальцы о ладони перед тем как провести самыми кончиками по коже друга в легчайшем прикосновении.

Прежде этот жест был чисто инстинктивным – внутренняя необходимость, в соответствии с которой Джон действовал, даже не спросив позволения. Теперь же Шерлок лежал вот так, беззащитно откинув голову, и в приглушенном свете занавешенной полотенцем лампы были видны четко очерченная бледная шея и гладкая обнаженная грудь, в которой, пусть худой, все равно чувствовалась сила.

Это было прекрасно. Он был прекрасен, полностью вверивший себя Джону, и тот заставил себя сосредоточиться не на распростертом теле, но на ощущении гладкой плоти под руками. Теплая кожа туго обтягивала лобную кость, у перехода к носу чувствовалось, что напряжение мышц становится сильнее. Джон проводил по лбу ровными и нежными круговыми движениями от висков и обратно к центру.

Он на автомате выбрал ритм, лишь слегка касаясь кожи самыми кончиками пальцев и внимательно наблюдая за лицом Шерлока в поисках малейшего знака, что его действия причиняют другу дополнительный дискомфорт.

– Скажи, если сделаю больно, – тихо попросил Джон, глядя, как двигаются под закрытыми веками глаза Шерлока и приподнимается верхняя губа, перед тем, как тот ответил.

– Не сделаешь, – на мгновение лоб прорезала неглубокая складка, а затем друг заговорил снова, уже мягче. – В любом случае, пока у меня всего лишь раскалывается голова и повышена звуко– и светочувствительность.

– Хмм, «всего лишь» совершенно не сочетается с тем, что ты назвал, Шерлок, – пробормотал Джон, рассеянно перебирая темные, мягкие завитки, неспешно поглаживая кожу головы под ними, очерчивая контуры черепа друга. – Кто-нибудь так делал? Я про то время, когда ты был младше? – с любопытством спросил он, держа в уме скорее образ загадочной мамули, нежели Майкрофта. Или, возможно, так поступала какая-нибудь сердобольная медсестра в одной из тех клиник, где пришлось лежать Шерлоку.

– Нет, – ответил друг, и в его тихом голосе послышалась тень удовольствия от подобного проявления заботы. – Мамуля боялась ко мне прикасаться. Все боялись. Как будто я мог от этого сломаться.

– Это… – Джон замолчал, пытаясь подавить рвущийся из груди вздох, при мысли о Шерлоке, окруженном медоборудованием, накачанном обезболивающими и бывшем в полном одиночестве. – Ужасно. Неужели никто не помогал?

– На то были лекарства, – ответил Шерлок. – Я не могу винить их за эти страхи. Тогда, в детстве… со мной сложнее было справиться. Я с трудом мог себя контролировать. Без конца плакал, иногда кричал, что делало только хуже, – его губы искривились, руки сжались в кулаки. – А подростком я становился совершенно неуправляемым во время приступов. Был похож скорее на раненое животное, чем на разумное существо. И когда вырос, понял, что мне лучше справляться с этим в одиночку, чем нервировать окружающих, – он облизал губы, повернул голову, так что пальцы Джона теперь проводили по скуловой дуге рядом с левым ухом. – К тому времени, как я понял, что этого приступа не избежать, было уже слишком поздно, чтобы удалось отвлечь тебя на что-то другое.

– И к лучшему, – твердо произнес Джон, поморщившись, когда друг дернулся от звуков его голоса. – Прости, – тут же добавил он, уже тише и не так резко. – Просто не хочу, чтобы ты считал, что обязан что-то от меня скрывать. Не хочу, чтобы меня держали в неведении. Я хочу помочь, хоть чем-то.

Пальцы Шерлока обхватили лодыжки Джона, между которых он лежал, и начали медленно поглаживать выступающие кости и затененные впадины, словно друг был зачарован этим ощущением. Прикосновение было легким, на грани щекотки, Джон провел языком по губам, а рассеянно описываемые круги, казалось, телеграфировали информацию по нервам к его рукам, принявшимся перебирать волосы Шерлока теми же движениями.

– Я знаю, что со стороны все это должно казаться невероятно странным, – начал Шерлок.

– Скорее страшным, – перебил Джон, и губы его изогнулись в кривой улыбке, когда друг поднял на него взгляд. – Только ты можешь вывести мигрень на совершенно новый уровень.

– И только ты можешь напомнить мне, что она пройдет, – тихо ответил Шерлок, слегка откинувшись, чтобы уютнее уткнуться головой в его ладонь. – Во всем этом так просто потеряться, признать, что улучшения не будет, и что мой разум окажется разбит навсегда. А ты напоминаешь мне, что это не так.

– Это самое меньшее, что я могу, – сказал Джон. – Сама мысль о том, что ты проходишь через это в одиночку, и некому помочь… – он затряс головой, невидяще уставившись в окно. – Я знаю, ты раньше с этим справлялся, но мне отвратительно думать об этом. Я никогда не видел, чтобы с тобой творилось такое – чтобы твой разум запутался сам в себе. Ощущения тебя обманывали, половина всего, что ты говорил, была бессмыслицей, а другая – на чужом языке. И даже теперь, когда тебе, кажется, стало легче, ты едва держишься на ногах, – он с трудом сглотнул, голос его превратился в шепот. – Тебе нужен кто-то, кто будет рядом, и я не смог бы тебя оставить, даже если бы ты сам об этом просил.

Признание повисло в воздухе, куда более значимое теперь, когда было озвучено. Джон расслышал хриплые нотки в собственном голосе и, поморщившись, заставил себя умолкнуть. Вдруг он сказал слишком много, и это поставит под угрозу границы, воздвигнутые им и Шерлоком? А меньше всего Джон хотел оттолкнуть друга сейчас, когда тот в нем так нуждался.

Он намеренно не опускал взгляд на лицо Шерлока, перевернутое и странное под таким неестественным углом, но все же продолжил слегка массировать, очерчивать пальцами и ладонями голову друга, запоминая уникальную форму черепа, в котором был заключен этот невероятный разум.

– Этот приступ не закончился… пока еще нет, – ответ прозвучал измученно и глухо, словно Шерлоку невыносима была сама мысль об этом. – На каких языках я говорил?

– На испанском, итальянском, – произнес Джон, чувствуя облегчение от того, что друг не стал вдумываться в полный смысл того, что он так неуклюже высказал. – Но чаще всего на французском. К нему ты возвращался постоянно. Ты сказал мне одну вещь… – он озадаченно нахмурился, пытаясь припомнить, как звучала фраза. – Что-то вроде «m’as je échoué».

Опустив взгляд, он увидел, что Шерлок свел брови, и взгляд его остекленел, как будто детектив изо всех сил пытался вспомнить, что затерялось в пучине седативных и боли. Наконец на лице его мелькнуло что-то вроде узнавания.

– Быть может, «Tu ne m’as jamais échoué»? – медленно спросил он, наморщив нос, когда Джон кивнул в ответ. – Так не скажет ни один француз. Это просто французские слова, подставленные вместо английских.

– А ты не… – Джон прикусил губу, руки его замерли. Сказанное тогда другом маячило в глубине сознания, один фрагмент неизвестности из многих ему подобных. В том, как Шерлок это произнес, было что-то важное, и потому казалось почти невозможным от этого отмахнуться. – Не помнишь, что пытался сказать?

Плечи Шерлока напряглись, и он медленно поднялся, садясь. Правая рука прижалась к виску, словно в попытке приглушить ноющую боль, а затем он обернулся и устроился между лодыжек Джона, скрестив ноги. Лицо его в сумрачной комнате было бледным, у основания горла и ключиц притаились тени, но глаза были полны решимости, это был взгляд именно Шерлока, а не того потерянного, измученного человека, который представал взору Джона последние два дня. Как будто детектив снова стал самим собой, несмотря на боль, и все его внимание было сосредоточено на друге.

На минуту тому показалось, что Шерлок не ответит. Джон был почти уверен, что он отмахнется или вылезет из кровати, положив конец этому странному и безупречному эпизоду близости. Но все же, спустя несколько заполненных тишиной ударов сердца, Шерлок дернул плечом и неловко прочистил горло, прежде чем озвучить перевод.

– Ты никогда меня не подведешь.

========== Глава 7: Брошенный Львам ==========

Лицо Джона все еще хранило следы привидевшегося кошмара, ясно проглядывавшие в напряженных линиях у глаз и складке на лбу. Однако со словами Шерлока стресс стал уходить, сменяясь теплой, открытой улыбкой. Видимо, Шерлок умудрился подобрать верные с точки зрения проявления чувств слова, и изменение выражения лица Джона говорило само за себя. Вопреки всему – от пережитого во сне ужаса до тяжкого груза беспокойства о Шерлоке – он был счастлив.

– Спасибо, – пробормотал Джон, опустив голову и с минуту почесывая ухо, прежде чем вновь встретиться с Шерлоком взглядом. Однако за всем этим было больше, чем прозвучавшая простая благодарность. Джон отвечал Шерлоку тем же, пусть и не выражая свои чувства словами, но они явственно проступали в линиях его лица и в бесконечном терпении его заботы. – Я… Я знаю, на свете немного людей, кому бы ты сказал такое.

– Это больше ни к кому и не применимо, – смог произнести Шерлок, отчаянно желая, чтобы пульсирующая в его голове ударная установка умолкла на достаточно долгое время, дав ему возможность собраться с силами и объяснить. – И я подозреваю, что ты – единственный, кого будет волновать, если вдруг каким-то образом ты подведешь меня.

Он с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы, пытаясь нащупать своей рукой руку Джона.

– Кажется, это тебя беспокоит, – добавил он, поморщившись от тусклого света лампы на прикроватной тумбочке, прежде чем вновь лечь, на этот раз – на бок, параллельно изголовью. Ему хотелось бы по-прежнему оставаться в сидячем положении, иметь возможность наблюдать за Джоном острым взглядом и с ясным разумом, но для этого голова его была слишком переполнена жестокой трескучей болью. До чего же ненавистно быть настолько открытым в своих чувствах и в то же время совершенно неспособным направить всю силу интеллекта на общение. – Похоже, ты считаешь, что вся твоя помощь недостаточна, хотя это – максимум, что кто-либо когда-либо для меня делал.

Джон сглотнул, и Шерлок сквозь приоткрытые веки увидел, как дернулся на шее вверх-вниз кадык. Друг явно испытывал внутренние противоречия – возможно, был зол на далеких, не имеющих уже значения людей из прошлого Шерлока, что предлагали ему синтетическую жалость лекарств и ни разу не подумали о том, какое облегчение может принести простое прикосновение. Но к этому чувству примешивалась грусть, и загадка ее прояснилась, стоило Джону заговорить.

– Это неправильно. Ты не должен… не должен быть так благодарен за элементарное сочувствие, – он потянул одеяло, устраивая его так, чтобы полностью накрыть Шерлока: мягкие перья и змеистая симфония. – Кому-нибудь следовало сделать это для тебя давным-давно.

Улыбка Шерлока больше походила на отверстую рану: абсолютно фальшивая, пародия на радость. Он знал, что Джон скорее ощутит неуверенность, а не успокоится, увидев на его лице отпечаток прежних страданий, так что постарался стереть его, позволив губам расслабиться, прежде чем начал говорить.

– Возможно, кто-то и предлагал, но я отказался. Сам знаешь, моя личность не располагает к сочувствию, – тихо сказал он. Иногда ему казалось, что Джон, в отличие от остальных, видит какого-то совершенно иного Шерлока Холмса, словно смотрит на него сквозь другие очки.

Джон сжал губы, бесцельно водя пальцами по одеялу, будто не знал, что делать.

–Я так не считаю, – наконец, сказал он, сжимая рукой ткань. – Мне хотелось бы сделать для тебя больше. У меня время от времени бывают пациенты с мигренью – аура и головные боли, вот и все – я выписываю им стандартные обезболивающие, а в особо тяжелых случаях направляю к неврологу. Но это… – он взмахнул рукой, указывая на Шерлока в целом и на его голову в частности. – Даже с учетом всей информации, которую предоставил Майкрофт, я не знаю, что делать.

– И никто не знает, – заметил Шерлок, подтягивая уголок одеяла и ложась на него щекой. – Даже люди, которые десятилетиями изучали человеческий мозг, – он поморщился, когда очередное острое копье мучительной боли пронзило его, заставив подтянуть колени к груди и уткнуться лицом в матрас, от чего голос стал звучать глуше. – Идиоты. Они, не ты.

До слуха Шерлока донесся легкий щелчок лампы – Джон выключил слабый источник света, но лучше от этого не стало. Если раньше его мучения вызывались внешними раздражителями, то теперь в центре черепа как будто разместился колючий свинцовый шар, который перекатывался и ударялся о стенки, вызывая хриплый, обдирающий горло, стон боли.

Он совершил ошибку, попытавшись сесть. Пока он лежал неподвижно, баюкаемый в бережных объятиях Джона, страдание можно было вытерпеть – оно плыло на неизменном уровне. Сейчас боль пульсировала и извивалась, то уменьшаясь, то нарастая. Казалось, он мог ощутить каждую отдельно взятую область своего мозга: великолепные леса нейронов и нейроглии,* падающие под натиском восставшего ада. Его абсолютно негнущаяся шея стала растрескавшейся стальной балкой. Мускулы спазматически сокращались, жестоко и немилосердно, и все, чего он желал – чтобы все это прекратилось.

Он почувствовал руку Джона на своем виске, скользнувшую по влажной от испарины коже, когда тот отводил назад прядки волос.

– Тебе все еще помогает, если я глажу голову? – тихо спросил Джон. Его прикосновения были легкими, словно пером, не более чем дуновение ощущения. То, что еще недавно приносило успокоение и облегчение, теперь было далеким, как если бы звездный свет пытался растопить шапки полярных льдов. И все же, несмотря на всю неэффективность этих движений в плане ослабления боли, ласковые прикосновения пальцев Джона, по крайне мере, заставляли Шерлока чувствовать себя чем-то драгоценным – тем, что стоило охранять с безграничной преданностью и защищать любой ценой. Подобное отношение было такой редкостью, что Шерлок не мог заставить себя от него отказаться.

– Немного, – в итоге солгал он, скребя пальцами по простыням, пока не нашарил острый угол колена Джона и не положил на него руку, удобно обхватив коленную чашечку ладонью. Ему показалось, что своим действием он замкнул цепь – соединение было непрочным, и Шерлок попытался удержать досадливый вздох. Мысли его разбились и рассыпались среди вихря боли, что поднимался за веками.

Это напомнило Шерлоку о времени, когда ему было шестнадцать, и он оказался пойман в ловушку бесконечных кругов восстановления и ухудшения. Как же мало осталось от него к концу того года, когда его разбило и сравняло с землей пронесшимся через его разум ураганом. Как он ненавидел это состояние. Ненавидел, что его, когда-то невероятные, мысли, были сведены до уровня белого шума, не дававшего ему ни радости дедукции, ни покоя тишины. В памяти всплывали безумные крики, собственные ногти, впивающиеся в кожу, оставляющие кровоточащие полосы на голове в отчаянной попытке вырвать из черепа эту пытку.

Шерлок стиснул зубы, когда его захлестнула еще одна, куда более мощная волна боли, принося с собой панику. Господи, он сделал бы что угодно, чтобы это прекратилось, все, что угодно: продал душу, до предела накачался наркотиками, даже отправился на чертову гильотину, если бы это принесло облегчение, но ничего не было ему доступно. Он чувствовал, как дыхание его с каждой минутой становится все прерывистей, превращаясь в звуки, которые он не мог подавить, даже если бы пытался. Смутно он ощутил, как подвинулся Джон, сползая ниже, чтобы лечь рядом с ним, и шепча слова утешения сдавленным, полным страдания голосом, словно в нем эхом отозвался собственный ужас Шерлока.

– Мне жаль. Мне так жаль, – чуть слышно повторял Джон, и Шерлок почувствовал быстрые горячие прикосновения тонких губ к своему лбу. Раз, второй, третий, будто Джон пытался вернуть к жизни хотя бы часть того человека, что он знал, вытащить его наружу из этого скрюченного, несчастного создания, что лежало сейчас в его руках. К несчастью, жизнь не похожа на сказку. Не было волшебства, способного прекратить его мучения, и впечатления от поцелуев стерлись слишком быстро под яростным натиском мигрени. Шерлок сам предупредил Джона, что будет хуже, но то, что с ним происходило, превзошло все его ожидания, вгрызаясь в кости и визгом проносясь по нервам, пока не заполнило своим грозным жестоким присутствием весь ментальный пейзаж от края до края.

Ему казалось, что он находится в открытом море, и его бросает с одной вздымающейся волны на другую, швыряет вниз в темную, удушающую бездну лишь для того, чтобы после выныривания все повторилось сначала. Не один раз он свешивался рывком с кровати, благодаря слепой удаче находя ведро в темноте, но все рвотные позывы были тщетны, не облегчая водоворот все время возвращающейся тошноты и только увеличивая напор давления в катакомбах его мозговых пазух.

Джон все время был рядом, единственная реальность вне головы Шерлока, которую тот полностью осознавал. Джон, прилагая все усилия, пробивался на арену, где, брошенный на растерзание мигрени, лежал Шерлок, и заставлял признать свое присутствие: скрещенные на груди руки и упрямо поднятый подбородок, словно он мог бросить вызов тому явлению, что разрушало разум его друга.

Шерлок знал, что не спит. Он все еще ощущал тепло Джона рядом и кровать под собой: лодка в бурном океане головокружительной неопределенности; однако в какое-то мгновение во тьме ночи перед его глазами выстроилась картина. Пыльная земля и каменные стены Рима поднялись вокруг него, разрушенные и разбитые, подобно чертогам его разума. Однако утрамбованная почва под ним была все еще запятнана кровью тех, что были повержены ранее. Выбеленные кости, испещренные следами когтей, лежали на овальной арене, а вокруг края ее по клеткам расхаживали львы, и все возрастающий рык наполнял уши Шерлока, пока он ожидал их атаки.

Джон шагнул вперед, мимо его скрючившегося тела, становясь между ним и грядущей опасностью. Не было у него ни копья, ни другого оружия, чтобы сражаться с тварями, но весь его облик, казалось, излучал готовность к битве. Он был напряжен и сосредоточен, лицо – сурово и решительно, и слабый ветер донес до Шерлока призрачные приветствия толпы, что давно уже истлела и обратилась в прах.

Этого в реальности нет, подумал про себя Шерлок, но когда он приоткрыл веки в темной комнате, глаза его были полны песка, и во рту ощущался привкус крови. Джон по-прежнему бодрствовал, наблюдая за ним, словно сама мысль о том, чтобы отвести взгляд, была ему невыносима, и профиль его рельефно выделялся в желтоватом свете уличных фонарей, что просачивался из-за штор.

Что-то было в нем не так, не был он похож ни на солдата, ни на гладиатора, а выглядел разбитым и сломленным, будто после всех своих войн и всех своих сражений он, в конце концов, оказался там, где не может победить. Шерлок видел, как Джон сжал губы, и уголки их опустились, словно он пытался подавить всхлип.

– Если это – расплата за твою гениальность, – прошептал Джон, – то я не уверен, что она того стоит, – голос его дрожал, напряженный и несчастный, когда он прижал к себе друга тем же отчаянным захватом тонущего человека, каким цеплялся за него сам Шерлок.

Шерлок уткнулся носом в шею Джона, прячась глубже в притаившуюся там тьму. Он подумал о блеске и азарте загадки, головоломки, игры – сейчас все это было лишь отдаленным воспоминанием. Он подумал о своем собственном разуме, достойном восхищения в его нормальном состоянии, но лежащем ныне в бесполезном упадке, и когда он ответил, казалось, что сама правда прорвалась из него наружу, искалеченная и несчастная.

– Я тоже.

*****

Утренний свет тянулся сквозь окно подобно похоронной процессии. Городская песнь Лондона звучала поминальной службой за стенами квартиры, но Джон едва слышал шум автобусов и машин и первые отдаленные крики продавцов газет: урбанистический эквивалент рассветного хора. Он смотрел, как мягкая серебристая бахрома ползла по простыням, прогоняя из комнаты ночные тени и озаряя кожу цвета слоновой кости того, кто лежал в его руках.

Одеяло соскользнуло вниз, на бедро Шерлока, и рука Джона обнимала обнаженное тело, что все еще подрагивало и вздымалось в коротких, напряженных, наполненных болью вдохах. Прошедшие ночные часы не принесли никакого облегчения. Шерлок не преувеличивал, когда говорил Джону, что дальше будет хуже. Не было больше никаких вызывающих изумление симптомов – ни языковых загадок, ни путаницы восприятия – только разрушительные приступы, что превращали в прах сияющий город гениальности Шерлока, оставляя их обоих лежать бессильно среди обломков.

Шерлок плакал, слишком прочно увязнув в сетях своей муки, чтобы стесняться.

Джон молился, позабыв в отчаянии, что не верит ни в Бога, ни в церковь.

Он пытался помочь – пакеты со льдом, холодные влажные полотенца, все, что угодно, что позволило бы Шерлоку сосредоточиться на внешних ощущениях, а не оставаться запертым в ловушке разворачивающегося внутри него опустошительного шторма, но друг уже погрузился на недосягаемую глубину. Насколько это отличалось от тех случаев, когда детектив стоял, капая на пол кровью или баюкая сломанную конечность, раненый и взбешенный, но оставаясь посреди всего этого самим собой. То, что происходило сейчас, было покушением на саму сущность Шерлока и на все, чем он мог бы быть. Ничто не нанесло ущерба его плоти, но он все равно был уничтожен.

Хриплый стон в шею заставил Джона отстраниться и посмотреть вниз. Глаза Шерлока были закрыты, бледная кожа век порозовела от лопнувших капилляров, а на ресницах поблескивала соль, молчаливое свидетельство невольных слез – пролившихся и высохших. Спутавшиеся волосы прилипли ко лбу, и Джон осторожно убрал их, бормоча что-то бессмысленное, пока Шерлок изо всех сил пытался приоткрыть глаза: полоска серебра между темными линиями ресниц.

– Время? – смог спросить Шерлок, и голос его разнесся в воздухе хриплым скрежетом. Джон знал, что друг так и не спал, но видел на лице его замешательство – очевидную необходимость привязать себя к чему-то в реальном мире, пусть даже сама мысль об этом заставит голову еще сильнее раскалываться от боли.

– Половина седьмого утра, – ответил Джон, и, увидев, как дрожит Шерлок, натянул одеяло ему на плечи и попытался отстранить его руки. – Солнце только взошло. Мне нужно…

Пальцы Шерлока сомкнулись на запястье Джона, непрочный браслет вокруг кости, в то время как рука безуспешно старалась напрячься.

– Не уходи.

Это звучало неправильно – за миллион миль от такой привычной Джону высокомерной самоуверенности. Он никогда не сомневался в том, что Шерлок был человеческим существом, но и никогда прежде это не проявлялось столь очевидно. Болезнь преображает людей, разрывает на части и ломает. Иногда – создает их заново. А бывает – меняет их навсегда. Прямо сейчас тяжело было представить, как сможет Шерлок когда-нибудь вновь стать самим собой – трудно допустить, что все это вообще может когда-то закончиться – и Джону пришлось откашляться прежде, чем начать говорить, чтобы скрыть легкую дрожь страха в своем голосе.

– Я только собирался задернуть шторы, принести тебе еще льда – вот и все. Я вернусь через минуту.

Шерлок не возразил, но являлось ли это согласием, или у друга просто не было сил – Джон не знал точно. Он быстро разомкнул руку Шерлока на своем запястье, ободряюще сжав тонкие пальцы прежде, чем приняться за работу. Стараясь не скрипеть кольцами по карнизу, он осторожно задернул шторы, преграждая доступ вторжению дня, тихонько прошел через спальню и аккуратно открыл дверь. Ведро у кровати по-прежнему было пустым, так что, направляясь на кухню, он оставил его на месте.

Глаза Джона болели после бесконечной ночи. С момента пробуждения от кошмара он не заснул ни на минуту, и теперь не смел даже бросить взгляд на свое отражение в зеркале над камином. Вместо этого он сосредоточился на кухне, стараясь не обращать внимания на слегка липкий линолеум под босыми ногами, пока доставал из морозилки кубики льда и наполнял прохладной водой большую кастрюлю. Быстрый поиск в ванной комнате позволил обнаружить кусок фланели, и Джон схватил ее, прежде чем вернуться в спальню с приготовленными вещами.

– Ты все еще со мной? – прошептал он, наполовину надеясь, что, может быть, Шерлок, наконец, смог погрузиться в сон. Однако надежды его были разрушены слабым утвердительным звуком, слетевшим с губ Шерлока.

Джон осторожно опустился на край кровати, стараясь не расплескать воду, пока обдумывал, что он может предпринять. Одна его часть жаждала активных действий – отыскать средство, что полностью уберет из мозга Шерлока эту дрянь – но он уже знал, что все бесполезно. Специалисты, потратившие на это годы, не смогли найти ничего, что могло бы облегчить страдания Шерлока во время таких приступов, и как ни ненавидел Джон эту мысль, он понимал, что ничего лучше не придумает.

Паллиативное лечение – вот все, что оставалось, и Джон с радостью готов был взвалить на свои плечи заботы о теле Шерлока, если это поможет уменьшить его страдания. Он молча вкладывал кубики льда один за другим в губы друга, позволяя скользким каплям стекать с пальцев в рот. Шерлок ни разу не попытался разгрызть лед, и Джон подозревал, что причина в том, что подобное действие было бы равносильно катастрофе в терзаемой спазмами голове. Так что он наблюдал за слабыми рассасывающими движениями во рту Шерлока, а потом опустил фланель в воду и отжал ее.

Пот оставил соленые дорожки на коже друга, и Джон молча стирал липкие следы, сосредоточившись на гранях и углах его лица. Он прошелся вдоль линии роста волос, темной на бледной коже, позволив влажной ткани задержаться на острых выступах скул, прежде чем опуститься к шее.

– Так хорошо? – прошептал он, сузив глаза, когда Шерлок с трудом сглотнул и резко вдохнул, прежде чем ответить.

– Да. Спасибо, Джон. Так… – Шерлок не закончил предложение, и Джон позволил тишине вновь окружить их. Было очевидно, что Шерлоку больно говорить, и он продолжил полоскать и отжимать фланель, прежде чем положить ее на шею друга. Он задержал руку на пульсе, считая удары, и дернулся, когда Шерлок внезапно продолжил: – Хорошо. Прохладно.

Джон моргнул, и по спине у него пробежал беспокойный холодок. Вообще говоря, в остановке на середине предложения не было ничего ненормального. Черт, он прекрасно помнил, что с Шерлоком это случилось как раз перед началом мигрени, но того факта, что друг продолжил фразу, словно между двумя словами не было промежутка времени, хватило, чтобы в мозгу Джона зазвучал тревожный звонок.

Бросив ткань в кастрюлю, он заставил себя посмотреть на Шерлока внимательно, отстраненным взглядом, как если бы тот был его пациентом. Глаза Шерлока все еще были закрыты, но Джон заметил, как подрагивают ресницы – слишком быстро, чтобы это было сознательной реакцией. Дрожь была болезненно слабой и длилась совсем не долго, но совпала с жевательными движениями челюсти. Если бы во рту Шерлока по-прежнему был лед, это не вызвало бы беспокойства, но Джон ощутил, как у него оборвалось сердце, когда он склонился к другу и обхватил ладонями его лицо.

– Шерлок, ты можешь открыть для меня глаза, прошу тебя? – ответа не последовало, и Джон втянул воздух сквозь стиснутые зубы, прежде чем попытаться снова, с большей настойчивостью в голосе. – Шерлок? Ну давай же. Мне нужно, чтобы ты на меня посмотрел.

На этот раз друг повиновался, веки приподнялись, открывая серебристую радужку глаз, смотрящих на Джона со смесью недоумения и истощения.

– Что-то не так?

– Ты слышал, как я просил тебя открыть глаза в первый раз? – спросил Джон, проводя большим пальцем по щеке Шерлока и настойчиво вглядываясь в его лицо, на котором все четче проступала неуверенность. – Это важно. Это…

Слова пустым звуком застряли у него в горле, когда он увидел, как осмысленность ускользнула из глаз Шерлока. Только что он был здесь, и в следующее мгновение исчез, остался лишь кукольно-застывший взгляд.

– Черт! – выругался Джон, и руки его на мгновение нервно задрожали, прежде чем он собрался и начал вести отсчет, прерывисто выдохнув, когда дошел до четырнадцати, и Шерлок, моргнув, вернулся в реальность. Детектив не казался испуганным или встревоженным. Как будто кто-то внутри его головы щелкал рубильником, то выключая Шерлока, то включая. Для любого, не ищущего специальных признаков, это походило бы скорее на состояние рассеянного мечтателя, но Джон слишком хорошо знал Шерлока, чтобы поверить в это. Он наблюдал подобное раньше, только однажды, но этого было достаточно для того, чтобы он понял, что именно видит перед собой.

– Шерлок, у тебя абсансы, малые эпилептические припадки, – смог произнести Джон, держа Шерлока за плечо и заставляя свой голос звучать спокойно и профессионально. – Это случалось раньше?

Теперь Шерлок выглядел озадаченным, лоб его прорезали морщины. Он смотрел на Джона так, будто тот потерял рассудок.

– Припадки? – повторил он, моргая вновь, словно пытаясь вписать слово в свою реальность. – Судороги?

– Нет, для абсансов характерно кратковременное отключение сознания, – нервно повел плечами Джон, отпуская Шерлока и нащупывая телефон. – Заколдованный взгляд. Человек, переживающий абсанс, не имеет об этом ни малейшего понятия. Я звоню в скорую помощь.

Шерлок застонал, и страх слегка ослаб в груди Джона при звуке знакомого недовольства, проявившегося в голосе друга, стоило тому услышать о больнице.

– Неужели это так необходимо? Все уже прошло. Закончилось.

– Да, черт возьми, это необходимо, – прорычал Джон, найдя наконец-то телефон и три раза подряд нажимая «девятку». – Шерлок, мигрень – это одно, даже такая жуткая, как у тебя, но судороги в придачу? Тебе нужно в больницу на случай, если они усилятся. Если у тебя никогда раньше их не было…

Шерлок закрыл глаза, язык его скользнул по потрескавшимся губам, пока горло выталкивало слова.

– Я не помню.

Джон покачал головой, нажимая кнопку вызова и стараясь взять под контроль голос, когда на том конце подняли трубку.

– Скорая помощь, – скомандовал он и услышал краткий щелчок: его переключили на требуемую линию и спокойно попросили сообщить всю информацию. Женщина-оператор явно привыкла разговаривать с находящимися в панике людьми, потому что голос ее звучал уверенно и ровно, когда она потребовала адрес.

– 221б, Бейкер-стрит. Ноябрь-Виски-Один, Стив-Ксерокс-Истбрук, – он произнес почтовый код, расшифровывая каждую букву – старая привычка как солдата, так и врача – ни на секунду не отрывая глаз от Шерлока, пока на другом конце не подтвердили, что машина скорой помощи уже выехала. Не делая пауз, оператор попросила уточнить симптомы, по-видимому, передавая их парамедикам сразу же, как только их сообщал Джон. – Взрослый белый мужчина, возраст около тридцати пяти лет, в состоянии чрезвычайно сильной мигрени, начал испытывать кратковременные эпилептические припадки. Сведений о том, страдал ли ранее эпилепсией, нет.