Текст книги "Ядовито-розовая ручная граната (СИ)"

Автор книги: BeautifulFiction

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Если сможешь их прочитать.

Эта загадочная фраза разъяснилась, стоило только Джону пролистать страницы, отмечая неразборчивость почерка Шерлока, когда тот был под влиянием очередного приступа. Обычно детектив писал весьма изящным курсивом, и даже если торопился, все буквы были четко прописаны. Но в данном случае речь шла не только о расшифровке каракулей. Пропущенные слова, неоконченные предложения, целые строки зеркального письма буквально кричали о состоянии разума Шерлока во время подобных эпизодов.

– Черт возьми. Ты сам-то можешь здесь хоть что-то разобрать?

– Кое-что. Это своеобразный компромисс. Если я делаю записи во время приступов, то последовательность симптомов отражена четко, но связность изложения крайне низка. Если же я переношу все на бумагу после, – он продемонстрировал последнюю запись: плавно начертанные разборчивые слова на всей странице, – то читать легко, но я не могу быть уверен, что правильно указал временные рамки. А это делает любую попытку определить картину приступа, в лучшем случае, неточной.

– Это помогает? – спросил Джон, опускаясь на стул рядом с Шерлоком, так, что они оказались плечом к плечу, чувствуя себя совершенно комфортно в личном пространстве друг друга. – Когда знаешь, чего ожидать?

Шерлок пожал плечами, потянувшись через Джона за еще одним тостом.

– В некоторой степени. Я начал делать это в попытке уловить то, что явно не могли понять врачи, но… – он помедлил, очевидно, не желая озвучивать свою неспособность разобраться в сбое собственной физиологии. – Сейчас это всего-навсего способ убрать лишнюю информацию из мозга.

Джон взял свою кружку, сделал глоток и покачал головой. Он был способен распознать ритуал, когда видел его, и Шерлок мог бы не пускаться в столь длинное объяснение. Возможно, друг пытался оправдать свои действия логикой, но совершенно очевидно, что сам акт записывания произошедшего превратился в нечто важное, и как часть процесса выздоровления, и как попытка прогнать боль. Иначе, зачем бы еще прилагал Шерлок так много усилий для занесения на бумагу эмпирических данных, даже находясь в середине мучительного приступа?

– Ну, на этот раз у тебя есть свидетель, – отметил он, поднимаясь на ноги и чувствуя, как в груди разливается тепло, когда Шерлок автоматически последовал за ним. Именно в этом Джон был неуверен больше, чем в чем-либо другом – насколько легко и непринужденно воспримет Шерлок собственную привязанность.

В глубине души он боялся, что Шерлок будет стараться избегать любых проявлений близости за пределами спальни, но вместо этого тот, похоже, с готовностью принял их, и тело его двигалось практически неосознанно, словно ища присутствия Джона. Он не прикладывал никаких усилий, чтобы удержать дистанцию. Может быть, со временем, когда они почувствуют себя более уверенно в этой новой для них сфере отношений, все изменится, но сейчас, пока интимность между ними только расцветала, нахождение рядом друг с другом казалось жизненно важным.

– Что ты не можешь вспомнить? – спросил Джон, усаживаясь на диван и лениво разваливаясь, в то время как Шерлок аккуратно опустился на краешек около него, подогнул под себя ноги и подвинулся так близко, что острый угол его колена почти лег на бедро Джона.

– Последовательность проявления симптомов, – пояснил Шерлок, постукивая ручкой по бумаге и проводя одной рукой по волосам. – Я отдаю себе отчет обо всем вплоть до прибытия на место преступления, но затем начинается путаница. Я помню убитую женщину – отравление угарным газом – и различные цвета повсюду.

– Так цвета появляются первыми? – Джон неторопливо протянул руку, заправляя пальцем выбившийся из общей массы завиток, а потом погладил затылок, каждую секунду ожидая, что Шерлок отстранится, но все было совсем наоборот: тот подался навстречу, наслаждаясь лаской, и губы его приоткрылись от удовольствия, когда он потер ладонью колено Джона.

Джон опустил свою руку на руку Шерлока, переплел их пальцы и сжал, когда друг кивнул в качестве ответа. Было сложно вспомнить что-то, кроме самого расплывчатого впечатления от того утра – тошнотворное беспокойство и выбивающее из колеи замешательство – но постепенно он заставил себя сосредоточиться на деталях.

– Ты с трудом держал равновесие, – наконец произнес Джон, – и был чувствителен к шуму. Назвал Грега «металлически-серым».

– И «безжалостный Бетховен», – пробормотал Шерлок, записывая что-то аккуратным почерком. – Это я помню. Донован и Андерсон были острыми, как колючая проволока, но Лестрейд – гладкий и прохладный.

Тогда слышать эти случайным образом всплывавшие в мозгу Шерлока ассоциации было завораживающе. Сейчас, оглядываясь назад и смотря с точки зрения стороннего наблюдателя, в некоторых из его характеристик можно было уловить смысл. И Салли, и Андерсон всегда стремились помешать Шерлоку, цепляя его колючками своей неприязни. С другой стороны, во вмешательстве Грега не было злого умысла. Каждый раз, когда он в ходе расследования вставал на пути Шерлока, его действия были вызваны необходимостью соблюдения процедурных норм, а не мелкой личной местью.

– Почему Бетховен? – с любопытством поинтересовался Джон, чьи знания об авторах классических музыкальных произведений были, в лучшем случае, ограниченными. – Ты и в самом деле слышал музыку?

Он еще не закончил вопрос, а Шерлок уже рассеянно замотал головой, продолжая торопливо писать. Его правая рука была в непрерывном движении, оставляя за собой на чистом листе ровные строчки. Однако левая по-прежнему находилась под ладонью Джона, но не как пассивный пленник, а скорее как охотный участник: пальцы поглаживали кожу в неосознанной попытке поддержать взаимосвязь.

– Это впечатления, ощущения. Не столько слуховые, сколько… – Шерлок помедлил и посмотрел на Джона, словно старался подобрать нужные слова, чтобы объяснить, что же он имеет в виду. – Я назвал так Лестрейда не потому, что он по звучанию напоминает какую-то из композиций Бетховена, а потому, что в его характере отражаются схожие черты. Он тверд, решителен и прям в профессиональном плане.

– Безжалостный?

– Безжалостен не Лестрейд, безжалостны к нему. Жизнь Бетховена была полна безответной любви и трагедии, – Шерлок пошевелился, вновь опустив взгляд на записи. – Есть некоторые параллели.

Джон сжал губы, глядя на полупустую кружку. Ему следовало бы раньше осознать, что странные описания, срывавшиеся с губ Шерлока под воздействием мигрени, не были простыми поверхностными фразами. Друг смотрел на мир и видел все, как оно есть, не стыдясь и не извиняясь за это. Был смысл в том, что даже когда его разум скручивался узлом, часть из более глубоких, более личных наблюдений влияла на его восприятие.

– Что еще ты помнишь? – спросил он, в конце концов, роясь в собственных воспоминаниях в поисках деталей, что могли бы помочь Шерлоку выстроить симптомы по времени их проявления. – Ты сказал, что звук автомобильного двигателя на вкус как бензин.

Шерлок поднял на него глаза, и что-то непонятное таилось в самой их глубине, пока он внимательно изучал лицо Джона.

– Я помню тебя, – ответил он спустя несколько мгновений. – Ты был константой там, где все остальное стало непредсказуемым. Не только на месте преступления или в машине Лестрейда, но и в любой другой момент с начала приступа, – он произнес это таким тоном, словно сама идея, что кто-то готов посвятить себя столь безоглядно его благополучию, была почти необъяснимой, и Джон опустил чашку с чаем на стол, прежде чем развернуться всем телом к Шерлоку.

– А ты что ожидал? – тихо спросил он, нахмурив в недоумении лоб, когда Шерлок просто пожал плечами. – Ты думал, что я брошу тебя одного? Я… – Джон сглотнул, стараясь собраться с мыслями и осторожно подбирая слова. Честно говоря, в выражении собственных чувств он был ничуть не лучше Шерлока, но из них двоих, вероятно, только он готов был хотя бы попытаться.

– Я не могу лгать тебе и притворяться, что это было исключительно ради тебя. Я сам не мог бы просто сидеть в гостиной, зная, что ты мучаешься, и не только потому, что я врач, – он помотал головой в едва заметном отрицании, прежде чем сжать губы. – Видеть тебя таким… Я не мог… не мог не попытаться и не помочь. И если бы ты попросил меня уйти, я не уверен, что смог бы. Ты мне слишком дорог, чтобы оставить тебя, даже если ты сам этого хочешь.

Последние слова – тихое признание – Джон произнес почти шепотом, но он знал, что Шерлок в любом случае его услышит. Пожатие на руке Джона стало крепче, в то время как пальцы, державшие ручку, расслабились, и теперь она свободно лежала между ними.

– Я не смог бы попросить тебя уйти, – наконец сказал Шерлок, посмотрев на свои записи, прежде чем поднять голову и встретиться с Джоном взглядом. – Все остальные были непрошенными гостями – слишком острыми, или твердыми, или неправильными – всегда так было. Но ты, ты был весь солнечный свет и Брамс. Это все… Все, что я хочу.

Шерлок вновь пожал плечами в неуверенном жесте, словно понимая, что слова его не поясняют, что же он имеет в виду, но Джону они сказали все, что требовалось. Знать, что Шерлок хочет видеть его рядом, не только как врача, или держащую оружие руку, но как Джона Ватсона – и во время мигрени, и по другую сторону тех бушующих вод – было более чем достаточно.

Искушение сказать что-то еще, чтобы из дымки окружающих их чувств выкристаллизовалось нечто более осязаемое, было сильным, но Джон подозревал, что это будет уже шаг слишком далеко для них обоих. Придет еще место и время для других, более определенных слов, если потребуется, но сейчас он был счастлив просто сидеть рядом с Шерлоком и наслаждаться тем, как застал их рассвет этого дня: друзья и любовники с шансом на нечто большее.

– Брамс? – спросил он, заинтересовавшись, какая же ассоциация с ним возникла у Шерлока в мареве боли и спутанного восприятия. И увидел, как глаза Шерлока осветились улыбкой – мягкой, а не высокомерной или всезнающей. В выражении его лица была нежность. Джон поднял брови и наклонил голову на бок, ожидая ответа.

– Это очевидно, – сказал Шерлок. – На поверхности Брамс кажется очень прямолинейным. И только когда вглядишься поглубже, начинаешь по-настоящему ценить всю его сложность. Его произведения часто производят впечатление наивной простоты, но они невероятно богаты нюансами.

Пальцы его выскользнули из-под ладони Джона и задержались на нежной коже запястья, ласково водя вдоль вены, словно там содержались ответы на все вопросы.

– На первый взгляд ты выглядишь обыкновенным до мозга костей, но все, что нужно – это посмотреть еще раз и увидеть, что в тебе скрыто гораздо больше, – он отвел взгляд в сторону, словно смутившись от собственных слов, а потом добавил. – А кроме того, ты всегда очень отзывчив к Брамсу. Когда ты просишь меня что-нибудь сыграть, то на самом деле желаешь услышать именно его, даже если сам этого не понимаешь.

Невольно дюжина разных воспоминаний пронеслись в памяти Джона: огонь в камине, Шерлок и скрипка, вдохновенно поющая под его пальцами. Друг так редко играл по-настоящему: куда чаще звучали вопли умирающей кошки, чтобы вывести из себя Майкрофта, или коротенькие, исполняемые не в лад банальности, чтобы досадить соседям.

Но изредка, в первые несколько месяцев их знакомства, Джон слышал от него что-то подлинное, прекрасное, и он стал просить Шерлока сыграть. А потом настал момент, и друг стал браться за смычок по собственной воле: когда Джон, шатаясь от усталости, добирался домой из больницы, мокрый от дождя и измученный бесконечным потоком пациентов, или когда он рывком выныривал, потный и дрожащий, из очередного кошмара.

– Можешь сыграть что-нибудь? – спросил Джон. – Нет, если ты не хочешь… Просто… – он откашлялся, неожиданно почувствовав себя глупо из-за своей просьбы. – Прошло уже какое-то время с тех пор, как я последний раз слышал твою скрипку.

Он не был уверен, почему так отчаянно ему этого хотелось. Может быть, он стремился доказать сам себе, что перед ним – настоящий Шерлок, обладающий прежними способностями, но в то же самое время желающий видеть его рядом с собой. Возможно, он думал, что, вслушиваясь в звонкие, неземные звуки, сможет лучше понять, что же Шерлок в нем разглядел. В любом случае, желание было всепоглощающим, и Джон поймал себя на том, что ждет ответа Шерлока, затаив дыхание.

– Конечно. – На лице Шерлока появился легкий намек на понимание – нечто теплое и знающее, когда он достал скрипку из футляра. Уверенные пальцы проверили струны и колки, прежде чем провести канифолью по смычку и поднять инструмент к подбородку. В нотах не было нужды – не требовались ни нотоносец, ни ключи, ни паузы, чтобы повести за собой мелодию. Без сомнения, все хранилось у Шерлока в голове. Казалось, оно вытекало из него так же легко, как кровь из раны, и Джон улыбнулся, узнав зазвучавший нежный напев.

Шерлок был прав – это была его самая любимая вещь. Прежде чем он пришел сюда – на Бейкер-стрит, к Шерлоку – его восприятие классической музыки было минимальным в лучшем случае. И ничто не изменилось в самих композициях, чтобы привлечь его интерес. Скорее его зачаровал вот этот человек, из-под смычка которого они взмывали в воздух. Невозможно было смотреть на играющего на скрипке Шерлока и не увидеть, как проступает наружу его внутренняя страсть, тщательно скрываемая все остальное время.

Джон прислонился спиной к мягким подушкам дивана, позволяя музыке омывать его – то ленивой, словно первый летний день, то свежей и яркой, как тающий лед – и наблюдая, как Шерлок растворяется в игре. Шелк халата легким намеком выдавал движение мускулов спины, развеваясь при скольжениях и взлетах руки, что уверенно вела смычок в танце. Но внимание Джона было приковано к лицу Шерлока, настолько выразительному, что перехватывало дыхание – словно друг изливал саму свою суть в подъемах и падениях наполнявшей комнату мелодии.

И все это для Джона.

Было легко откинуть назад голову, полностью сосредоточившись на музыке и на том, что пытался передать ею Шерлок, и на этот раз Джон слушал. Он мог распознать каждое обещание в потоке нот и тихую клятву, что вплеталась между движениями: намек здесь, отблеск там, никогда не произнесенное вслух, но, тем не менее, очевидное.

Твой.

И Джон мог только выдохнуть безмолвный ответ.

Всегда.

____________________________________

Примечания переводчиков:

Алкиона – в древнегреческой мифологии дочь Эола (повелителя ветров). После смерти мужа, следуя его участи, бросилась в море и была превращена богами в зимородка.

Алкионовыми днями называли две недели тихой погоды около дня зимнего солнцестояния. В эти дни Эол смирял ветры, чтобы Алкиона могла высидеть птенцов в своем гнезде, плавающем по волнам.

Часто используется в качестве синонима слова «безмятежный»