Текст книги "Мы, аристократы - 1 (СИ)"

Автор книги: Бастет Бродячая Кошка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

  Миссис Норрис неторопливо встала, потянулась, расправила лапки. Выход из комнаты был прикрыт точно такой же иллюзией. Кошка нашла его и прошла насквозь, я последовал за ней.

  Обратно она вела меня другой дорогой, останавливаясь на развилках и поворотах, чтобы я получше запомнил дорогу. Около часа ночи мы с ней расстались у входа в слизеринское общежитие. Там я разделся и лёг в постель, но о сне и речи быть не могло.

  Еще когда я бывал у зеркала, я привык считать, что человек в зеркале – это я. Но изначально я полагал, что он уже мёртв. Как он погиб, почему его личность оказалась в маленьком Гарри, относилось к другим вопросам, но то, что он мёртв, не вызывало у меня никаких сомнений. Ведь раз я здесь, то меня больше нигде нет, как может быть иначе?

  С другой стороны, этого человека не было. Тело было ухоженным, за ним явно присматривали – но в нём не ощущалось присутствия даже идиота, живо было только оно само, а личность начисто отсутствовала. Новорожденные дети тоже начинают с чистого листа, но они стремятся познавать и осваивать мир, а в этом теле отсутствовало то, что побуждает человека к познанию мира.

  Душа?

  Если там её нет, она может находиться где-то ещё. Например, это я. Так не бывает, но никогда не говори никогда. Возможно, бывает, но очень редко.

  Поиск зала для отработки боевых заклинаний теперь казался мне детской задачкой по сравнению с этой. Если Филч что-то и знал об этом человеке, при наличии в школе любителей шариться по чужой памяти расспрашивать завхоза было нельзя. Возможно, это было личной находкой миссис Норрис, но кошка не разговаривает, а Филча не спросишь. Не помешало бы проследить, кто туда ходит.

  И главный вопрос – кому и зачем нужно, чтобы это тело ставалось живым, раз в нём ничего нет, кроме плоти?

  Что делать с находкой, я по-прежнему не знал. Единственным подходящим было предположение, что это потребовалось для какого-то ритуала. Прежде чем что-либо предпринимать, следовало поискать книги о ритуалах в библиотеке.

  Зарисовывать путь к той комнате я остерёгся. Вместо этого я лежал и запоминал сегодняшний маршрут, пока он намертво не отпечатался в моей памяти. Сидеть в засаде было бессмысленно, туда могли ходить не каждый день и в любое время суток. Ставить сигналку в комнате и на подходе к ней тоже было нельзя, потому что я обязательно проверил бы окрестности на наличие следящих заклинаний и я не собирался считать надсмотрщиков глупее себя.

  У меня возникла идея получше. К комнате вёл тупиковый коридор с т-образной развилки, а по обе стороны от неё довольно долго не было никаких ответвлений. Можно было поставить с каждой стороны коридора по сигналке в тех местах, где начинается однозначный маршрут – вряд ли надсмотрщики станут проверять наличие сигналок так далеко от комнаты, а если какую-то и найдут, будет трудно доказать, что она там ради комнаты. После двухнедельного наблюдения станет ясно, как часто и в какое время ходят этим коридором, а тогда уже можно будет и последить, кто именно.

  К утру я всё-таки заснул и чуть не опоздал на завтрак. Весь день я провёл за изучением боевых заклинаний, пока в теории, а незадолго до отбоя надел плащ-невидимку, накинул на себя Крипто окулюс магика и отправился по вчерашнему маршруту развешивать маячки. Я разместил их на уровне своей груди, чтобы они отслеживали людей любого роста, включая Флитвика, но не домовиков – тех незачем было отслеживать, они могли аппарировать. Заглянул я и в комнату – человек был там. В карман мантии я заранее положил перо и пергамент, чтобы записывать, когда и с какого маячка придёт сигнал.

  Через три дня в Хогвартс стали возвращаться ученики. За эти дни я загонял мадам Пинс, просматривая все книги подряд, и у меня начало появляться понимание, что школьная библиотека и не может быть слишком обширной. В ней находятся знания в пределах школьной программы, с небольшим запасом. Правда, оставалась запретная секция, но там стояли такие охранные заклинания, что если бы я и сумел их незаметно снять, незаметно установить их обратно у меня не получилось бы. А мне нужно было не украсть оттуда книги, а прочитать их.

  Гермиона приехала вечером за день до занятий, посвежевшая и отдохнувшая. В этот день Хогвартс-Экспресс привозил с каникул маглорожденных учеников, а также детей волшебников, у которых не хватало привилегий для использования хогвартского камина. То есть, почти всех гриффиндорцев, по две трети хаффлпаффцев и равенкловцев – и никаких слизеринцев. Гермиона нашла меня как обычно, в библиотеке, попытала у меня, как дела и что это за книга, радостно рассказала о встрече Рождества с родителями и о том, что мы с Ноттом одинаково мыслим. Оказывается, мы оба подарили ей по одинаковому перу, но это очень хорошо, у неё теперь будет запасное.

  Я в свою очередь, поблагодарил Гермиону за конфеты и рассказал ей, как жил здесь на каникулах. Если отбросить всё, что нельзя говорить, оказалось, что никак, но я выкрутился из положения, описав ей шикарный праздничный стол и пьяных профессоров. Слово за слово, дошло и до подарка Нотта, который ей захотелось посмотреть. Пришлось вынести книгу в малую общую гостиную и дать ей полистать. Гермиона не впечатлилась – к магическим боям она была равнодушна, ей гораздо больше нравилось менять свойства вещей и превращать одно в другое.

  Пока мы листали "Стихийную боевую магию", я вспомнил, что нужно рассказать Гермионе кое-что ещё.

  – Грейнджер, я узнал наконец, почему нельзя смотреть директору в глаза.

  – Почему?! – девчонка мгновенно забыла о книге.

  – Если он будет смотреть тебе прямо в глаза, он сможет прочесть твою память. Мне точно известно, что в Хогвартсе это умеют двое – Дамблдор и Снейп. И запомни – кто может прочесть твою память, тот может её и стереть.

  – Как ты узнал? – вскинулась Гермиона.

  – Разговор один услышал. Затем я искал в нашей библиотеке книги по ментальным техникам, чтобы показать тебе – там нет о них ни слова. Может, такая литература есть в закрытой секции, но в открытом доступе ничего нет.

  – Хмм... – Гермиона сощурилась – от неё утаивали информацию, и это было для неё вызовом. – Надо попадать в закрытую секцию.

  – Я смотрел школьные правила. До третьего курса нас туда не допустят, до пятого курса ученикам там разрешён только ограниченный доступ по некоторым темам.

  – Как, говоришь, это называется? Ментальные техники?

  – Ментальная защита – окклюменция, ментальное вторжение – легилименция. Ты о них открыто не расспрашивай, я не нашёл, на что ты можешь сослаться, кроме меня. Но прислушивайся ко всему внимательно.

  – А ты узнал, почему у директора нельзя есть и пить?

  – Разве я не говорил? Есть всякие приятные зелья вроде Веритасерума и другой такой же радости, выпив которые, перестаёшь контролировать себя или начинаешь жить навязанными чувствами.

  – Поняла... Даже не верится, что всё так серьёзно.

  – Всё ещё серьёзнее.

  – Ты Нотту что-нибудь говорил?

  – Ничего пока. Как приедет, сразу же скажу.

  – А про то, что вокруг тебя происходит?

  – Нет.

  – Ты ему не доверяешь?

  – Я его защищаю. Пока нет ничего такого, что не обошлось бы без него, но если потребуется, я скажу.

  – Он знает, что мы о чём-то умалчиваем.

  – Нотт умный парень и доверяет мне. Он знает, что если я о чём-то умалчиваю, значит, так надо. Он вырос среди магов и лучше нас с тобой представляет, чем может обернуться лишняя осведомленность. Мне здорово повезло, что меня поселили именно с ним.

  – Он так интересуется магловскими знаниями...

  – Если бы Нотт был маглом, он стал бы крупным учёным. Ты ему, случайно, не научно-популярную литературу подарила?

  – Нет, конфеты.

  Слизеринцы возвращались в Хогвартс в течение всего следующего дня. Нотт прибыл вскоре после завтрака, очень похвалил мой подарок и спросил, подошла ли мне "Боевая магия". Я выразил искреннее восхищение книгой и поинтересовался, нет ли у него ещё похожих книг. Он сказал, что есть, но это фундаментальный труд, который удалось выпросить только потому, что в домашней библиотеке имеются ещё два экземпляра. Затем мы обсудили достоинства и недостатки различных групп боевых заклинаний – Нотт тоже читал книгу и знал её содержание примерно на моём уровне – и сошлись на том, что это надо разучивать.

  Когда я стал рассказывать Теду о чтении памяти, оказалось, что он уже читал про ментальные техники в своей родовой библиотеке. Нотты были старинным и знатным родом, не ниже Малфоев, родовую библиотеку они начали собирать еще до времён Основателей. Наиболее ценные и опасные книги были попрятаны по тайникам, что-то стояло на виду, кое-что находилось в потайных комнатах библиотеки. Тед не знал только расположение тайников, остальные книги он мог читать в любое время.

  – А я-то всю здешнюю библиотеку перерыл и не нашёл ни слова об этом! – с досадой воскликнул я.

  – Как ты тонко подметил, здесь у нас школа для маглорожденных, – сдержанно усмехнулся Нотт. – Им не полагается этого знать.

  – А как насчёт рассказать мне?

  – Я там только введение прочитал. – Нотт стал рассказывать, явно цитируя книгу. – Хоть немного овладеть ментальной магией может примерно каждый пятый, но способности к ней сильно различаются. Обучение начинают с пятнадцати лет, потому что раньше эти способности не всегда обнаруживаются, вдобавок это вредно для детского рассудка. Способному магу самостоятельно обучиться ментальной магии нельзя, ему нужен опытный напарник. Очень редко, но бывают врождённые ментаты – как раз они и разработали ментальную магию. Врождённых ментатов обучают с тринадцати-четырнадцати лет, но необходимому минимуму их обучают раньше, как только обнаруживают их способности. Врождённые ментаты могут кое-чему обучиться самостоятельно, методом проб и ошибок. Если обучение способных магов не начать до совершеннолетия, их способности резко ухудшаются и скоро пропадают. С врождёнными ментатами этого не случается, хотя вершин ментального мастерства они уже не достигнут. Ни один обученный способный маг не может противостоять врождённому, неспособные к ментальной магии не могут противостоять им обоим. Тем не менее существуют методы, защищающие память от способных ментатов. Надёжной защиты от врождённых ментатов не существует. Вот, собственно, и всё, что я знаю.

  – А дальше ты читал? Как обучают, чему?

  – Мне было девять лет, когда я наткнулся на пособия по ментальной магии. У нас в библиотеке много чего есть, всё сразу не прочитаешь, поэтому я сначала просматриваю оглавления. Что-то я начинаю читать, что-то бывает слишком сложным или неинтересным, и я откладываю это на потом. Ментальная магия меня заинтересовала, но когда я прочитал начало и понял, что до пятнадцати лет мне еще целая вечность, я её отложил.

  – Ты не подумал, что можешь оказаться врождённым ментатом?

  – Там был описан способ это проверить. Необученные врождённые ментаты могут иногда случайно прочитать память других людей, когда смотрят глаза в глаза, по этому признаку их и распознают. Со мной такого никогда не случалось. Таких детей сразу же начинают обучать как раз контролю над непроизвольным чтением, иначе они могут не то чтобы совсем свихнуться, а так... сдвинуться.

  – Ясно. Тед, у меня к тебе просьба, только не удивляйся.

  Нотт удивился. Я еще ни разу подступал к нему с просьбами подобным образом. Сейчас он удивится ещё больше.

  – Тед, мог бы ты рассказать всё это Грейнджер?

  – Ей? Могу, конечно, но зачем?

  – Есть кое-какие обстоятельства, из-за которых ей лучше не глядеть в глаза Дамблдору и Снейпу. Я предупредил её, но она любит знать, почему ей чего-то нельзя делать. Если она начнёт расспрашивать, как бы она не накликала на себя то, чего ей надо остерегаться...

  – Понял. Расскажу. Значит, Дамблдор и Снейп...

  Через несколько дней Гермиона прислала мне письмо. Мы встретились в коридоре перед библиотекой и пошли для разговора в укромный закоулок.

  – Я узнала, кто такой Фламель! – сообщила она, едва мы дошли до места. – Я всё время не там искала, а он – алхимик! Рон вчера начал кидаться бумажками от шоколадок, а я случайно развернула одну... Ну ты знаешь, если я вижу текст, я его обязательно прочитаю. Картинка была с Дамблдором, там было мелким текстом, что у Дамблдора были какие-то общие дела с алхимиком Николасом Фламелем. Я отправила тебе письмо, а сама пошла в библиотеку и попросила книжку об известных алхимиках. Там про Фламеля было написано, что он единственный, кто сумел создать философский камень! Фламель с женой живы и сейчас, потому что этот камень продляет жизнь. И эта штучка, раз она такая ценная – наверное, и есть философский камень!

  – Возможно. – Я не стал разочаровывать Гермиону рассуждениями на тему, что настоящий камень вряд ли станут подвергать такому риску. – Но он столько лет спокойно лежал у Фламеля... Непонятно, зачем его сейчас прятать и перепрятывать.

  Девчонка задумалась.

  – Может, сейчас он кому-то понадобился и его хотят украсть. С помощью этого камня можно создавать золото и продлевать жизнь. Но золото можно добыть разными способами, а жизнь продлевает только этот камень. Значит, нужно искать того, кто хочет продлить себе жизнь.

  Я вспомнил человека, лежавшего в глубине подвалов Хогвартса. Может, камень нужен для него? Но с жизнью у этого человека всё было в порядке, ему не хватало одухотворяющего начала. Вся история с камнем с самого начала выглядела сделанной, значит, она должна была натолкнуть на вполне определённую разгадку. Я перебирал в уме известные мне факты, аж мозги трещали. Гермиона видела, что я задумался, и чуть ли не гипнотизировала меня взглядом. Всё ведь наверняка уже было сказано, осталось только вспомнить и сложить воедино. Кто у нас тут больные и пострадавшие, кроме Квиррела? Хотя почему – кроме?

  – Ты что-то придумал? – затормошила меня Гермиона. – Я же вижу, придумал!

  Я отрицательно потряс головой. Квиррел – это слишком мелко. Это вам не Тёмный Лорд...

  Мне вдруг вспомнилась почти забытая фраза, мелькнувшая среди всего, что при первой встрече вываливал на меня Хагрид:

  "Говорят, что колдун этот помер, а я скажу тебе, Гарри, что это чушь собачья. Я так скажу: в нём и человеческого-то ничего не было, чтобы помереть. Я так себе мыслю: он живой и сидит где-то, но свою колдовскую силу он потерял."

  – Вольдеморт!!! – воскликнул я.

  – Что?! Поттер! Причём тут Вольдеморт, не молчи! – у Гермионы как у маглорожденной, не было никакого пиетета перед именем Тёмного Лорда, и она свободно называла его по имени.

  – Его хотят возродить!

  – Вольдеморта? Кто хочет?

  А правда, кто?

  – А вот это надо думать...

  – Его хотят возродить с помощью этого камня?!

  Суетня Гермионы отвлекала меня, не давая вытащить из подсознания промелькнувшую на мгновение догадку.

  – Да тише ты, я не додумал...

  – Поттер, всё же ясно! Где-то сохранились или останки Вольдеморта, или сам он, искалеченный – а его сторонники хотят оживить его или вернуть ему силу!

  – Грейнджер, не сбивай с мысли, – но зараза-мысль куда-то уже свалила. Я чувствовал, что упустил что-то очень важное, можно сказать, ключ ко всему... – Ладно, пойдём по твоей гипотезе. Кто-то хочет оживить Тёмного Лорда и считает, что в Хогвартсе спрятано средство его оживления. Значит, он придёт сюда за этим средством.

  – Верно, Поттер... И это средство спрятано там, где сидит цербер Пушок. Надо узнать, кто пытается его достать.

  – Я знаю пока только Уизли-младшего. Ему там как мёдом намазано. И ещё близнецов, само собой – как же без них...

  Гермиона хихикнула.

  – Может, злоумышленника здесь нет, но, может, он уже здесь. – продолжил я. – У нас чуть более двух сотен учеников и полтора десятка взрослых, методом исключения многие отсеются. А к остальным можно присмотреться.

  – Точно. Давай я к своим присмотрюсь, а ты к своим. А к другим факультетам мы оба присмотримся.

  – И за учителями надо понаблюдать, а то все они очень странные личности.

  – Договорились, Поттер. Я напишу тебе, если что-то узнаю.

  11.

  За месяц наблюдений за комнатой, в которой лежал загадочный человек, выяснилось, что его хоть и редко, но навещают. Если откинуть случаи, когда почти одновременно срабатывали сразу оба моих маячка, что означало, что кто-то прошёл по коридору мимо тупика с комнатой, то к телу, которое я имел некоторые основания считать своим прежним, кое-кто приходил однажды в неделю, по воскресеньям, примерно через час-полтора после ужина, и оставался там около получаса. Я подозревал, кто именно это был, но одно дело – подозревать, другое – убедиться. И, разумеется, меня интересовало, что он там делает.

  Как назло, именно в это время у слизеринцев бывало факультетское собрание. Прежде я не задумывался об этом, но теперь понял, что похожие мероприятия одновременно проходят и на других факультетах. Значит, коридоры Хогвартса в это время пустынны, а если кто-то некстати и промелькнёт в ненужном месте, будет очень легко выяснить, кто это был, опросив учеников, кого в этот вечер не было на собрании.

  Плащ был подарен мне не для этого, но в комплексе с другими скрывающими заклинаниями хорошо обеспечивал мою безопасность фактически от всего, кроме физического столкновения. Если я пристроюсь где-нибудь около своего маячка, мимо которого проходит посетитель, я наверняка останусь незамеченным. Главное, как-нибудь отделаться от присутствия на собрании и остаться при этом вне подозрений.

  Всю субботу я ломал голову над этим, но надёжного способа не находил. Все они позволяли отлучиться тайком, но не выдерживали и малейшего расследования в случае возникновения подозрений. Без помощи кого-то ещё у меня не получалось никак, и в субботу перед сном я обратился к Нотту:

  – Тед, завтра мне позарез будет нужна твоя помощь.

  Нотт, уже укладывавшийся под одеяло, передумал ложиться и сел на кровати.

  – Говори.

  – У меня завтра сильно разболится голова...

  – А сегодня она у тебя в порядке? Ты весь день выглядел так, словно ею кирпичи таскал, – намекающе спросил Тед.

  – Тем лучше, значит, она болела у меня сегодня, а завтра разболится ещё больше.

  – Принято.

  – Перед ужином я схожу в больничку и попрошу у мадам Помфри зелье от головной боли. За ужином я буду неважно выглядеть и отпрошусь у Джейка с собрания спать. Думаю, не случится ничего такого, из-за чего он меня задержит.

  – Ясно, а от меня что требуется?

  – Ты зайдешь в спальню через пять-семь минут после меня, увидишь на столе своё письмо, которое ты забыл отправить, дойдёшь с ним до наружной двери и оттуда попросишь у Джейка разрешения сбегать до совятни. Разрешит он или не разрешит – дверь ты должен открыть. Письмо должно быть настоящим, напиши его заранее, всё равно что и кому, хоть записку Грейнджер.

  Тед, прищурясь и склонив голову набок, запоминал мои слова:

  – Приготовить письмо, а через пять минут после того, как ты отпросишься спать, сделать вид, что забыл его отправить. Понятно.

  Я открыл свой сундучок и извлек оттуда плащ-невидимку.

  – Смотри, – и надел на себя плащ. Тед присвистнул.

  – Это секрет, откуда у тебя такое? – не выдержал он, хотя обычно не задавал лишних вопросов.

  – Никогда не поверишь – Дамблдор на Рождество подарил.

  Нотт поверил. Он уже знал, что если бы это было секретом, я так бы и сказал.

  – Письмо требуется для того, чтобы ты незаметно открыл мне обе двери и выпустил меня в коридор, – сказал я, снимая плащ. – После собрания меня скорее всего никто не хватится, но ты всё-таки займи Джейка разговором, чтобы в случае чего вмешаться. Если Джейк захочет проверить, как я там, скажи, что посмотришь сам. Загляни в спальню и скажи ему, что всё в порядке, я сплю. Если что, отвлекай его, сколько потребуется. Остальных тоже.

  Тед усмехнулся и покачал головой.

  – Ты, смотрю, продумал всё до мелочей...

  – Еще не всё. Может получиться так, что мадам Помфри не захочет выпустить пациента из лап и оставит меня в больничке. Я постараюсь выкрутиться, но на всякий случай... Завтра, перед тем как идти к ней, я положу этот плащ вот сюда, в твою тумбочку. Если она отпустит меня, здесь я его и возьму, но если оставит в больничке до утра, постарайся вернуться с ужина пораньше, обвяжись этим плащом под мантией, вот так, и навести меня в больничке. Вот теперь уж точно до мелочей.

  – Ясно, сделаю.

  В воскресенье всё прошло как по маслу. Я выглядел нездоровым, но не настолько, чтобы за меня опасаться. Тед, выпуская меня в плаще, держался так естественно, что если бы я не знал, ничего не заподозрил бы. С письмом его, кстати, не выпустили.

  Я успел на место с запасом и остановился у стены неподалёку от своего маячка. Как я и предполагал, это был Дамблдор, и явился он в обычное время, где-то чуть позже десяти вечера. Выждав три-четыре минуты – достаточное время для того, чтобы он огляделся и убедился, что поблизости никого нет – я пошёл вслед за ним.

  Когда я пробрался в комнату, директор стоял наклонившись над человеком на кровати и вглядывался в его лицо. Пока он был занят, я тихонько прокрался направо до соседнего угла и замер там. Минуты две Дамблдор рассматривал лежащего, затем ладонью поправил его волосы...ещё... провёл по щеке... Я в недоумении наблюдал.

  – Том... мой мальчик... мой гениальный мальчик... – прошептал директор.

  Это его родственник?

  Движения директорской ладони становились всё ласковее, в них проступало что-то нечистое. Я смотрел как завороженный. Ладонь Дамблдора гладила уже не щеку лежащего, а шею... распустила завязки робы у горла и проникла внутрь... Дыхание директора становилось всё тяжелее.

  Вдруг он выпрямился и достал палочку, направил её на безучастное тело:

  – Империо! Круцио!

  Тело на кровати забилось в судорогах, из его горла раздались вопли и болезненные стоны. Я оцепенел.

  Впервые в жизни я узнал, как это волосы становятся дыбом. Не уверен, что я остался совершенно беззвучным, но директор уже ничего не замечал. Он откинул серую робу узника, задрал свою мантию и развернул его к себе. О том, что происходило дальше, я лучше промолчу, хотя видел всё до мельчайших подробностей, не смея шевельнуть даже глазами.

  Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, Дамблдор отпустил бьющееся в судорогах тело и отменил Круцио. Он снова вгляделся в страдальчески искажённое лицо и погладил лежащего по щеке.

  – Спи, любимый...

  Директор ушёл, а я еще долго приходил в себя. Слишком потрясло меня увиденное. Уходя, я уничтожил следилки, сообразив наконец, какому риску я подвергался. Есть тайны, которые нельзя знать и оставаться в живых.

  Через полчаса после отбоя я вернулся в общежитие. Рулон с моими робами, изображавший спящего меня под одеялом, оставался нетронутым, лёгкая иллюзия, которой я добавил свёртку похожести, тоже была на месте. Значит, обошлось.

  Нотт не спал, он дожидался меня и заметил саму собой открывшуюся дверь. Я скинул плащ и убрал в сундучок, разобрал свёрток на постели и распихал вещи по местам. Тед валялся одетый на кровати, положив ногу на ногу, и молча наблюдал, как я шарахаюсь по комнате. Наконец я сел на свою кровать и посмотрел на него. Невозмутимость Теда как рукой сняло.

  – Гарри? На тебе лица нет! – сказал он, садясь напротив. – Честно, я удивлялся тому, что ты собираешься как на войну – но теперь готов думать, что так оно и было. Ты хоть победил?

  – Не проиграл.

  Я выдохнул из лёгких воздух и стал растирать лицо руками.

  – У тебя есть что сказать мне? – спросил Тед.

  – Не попадайся под легилименцию.

  – И всё?

  – От того, что ты знаешь сейчас, сдохну только я. От того, что я знаю сейчас, сдохнем мы оба.

  – Всё так... опасно?

  – Если не соблюдать осторожность, то да. Что кому говорить, тебе известно – у меня вчера болела голова, но завтра мне станет лучше. Я сделал всё, чтобы ни у кого не возникало никаких вопросов, потому что если копнут...

  – Ты даже лекарство выпил, – Тед кивнул на стол, где стоял полупустой пузырёк от мадам Помфри.

  – Да. Когда-нибудь я смогу рассказать тебе побольше, но не сейчас. Слишком многое от этого зависит.

  – Понимаю... Уснуть сможешь?

  – Нет. Но ты спи, мне надо кое о чём поразмыслить.

  Тед улёгся спать, и вскоре я услышал его тихое сонное посапывание. К этому времени я успокоился настолько, что ко мне вернулась способность рассуждать, хотя мои рассуждения никак не могли отвлечься от картины, которая всё еще стояла у меня перед глазами.

  Если это было моё прежнее тело, то у нас с Дамблдором были непростые отношения до того, как мою душу разнесло оттуда по закоулочкам. Но какими бы наши отношения ни были, я никогда добровольно не согласился бы на такое. Разве что под Империо...

  Под Империо... как с этим узником...

  С Круцио понятно – в возрасте директора с живым бревном может ничего и не получиться. Непонятно другое, зачем Дамблдор накладывал на это тело Империо. Зачем пустой телесной оболочке Империо, если она и так не способна сопротивляться? Разве что по привычке...

  Нет, не нужно замудряться, эдак я далеко зайду. Да и что это может прояснить? К Мерлину домыслы, у меня появился реальный факт, что узника зовут Том – а что я-прежний тоже учился здесь, я и раньше знал. Распространённое имя, уже сейчас мне известны четыре Тома, которые учатся в Хогвартсе. Но всё равно это больше, чем ничего.

  Отношения с Драко Малфоем у меня никак не складывались. Нельзя сказать, чтобы мы оба этого не хотели, но Драко признавал равенство дружественных отношений только на своих условиях, которые были для меня неприемлемы. Его возмущало, что раз в две недели я хожу в гости к Хагриду, а уж что со мной туда приходят Уизли с Лонгботтомом, Малфой никак мне простить не мог. Он считал, что я обязан плюнуть и растереть на них, а затем уйти, всяко оскорбивши их напоследок, но мне требовалось знать, что замышляет Дамблдор, так как Уизли по его указке сливал мне информацию. Так всё было более-менее под контролем, а если я бы наотрез отказался от общества рыжего, директор мог бы придумать что-нибудь ещё.

  Вторая часть условий Малфоя заключалась в том, что я должен был везде ходить за ним и поддерживать его в оскорблениях всех учеников, кого ему вздумалось оскорбить. Квиддич и приставания к низкородным были двумя его любимыми занятиями и занимали всё его свободное время. Мальчиком он был смышлёным и успевал на уроках нахвататься знаний на "удовлетворительно", за что получал свои "превосходно" и "выше ожидаемого", так что свободного времени у него было очень много.

  Уж если даже я уставал, регулярно перехватывая его на полпути к ссорам, то представляю, как его выходки доставали Крэбба и Гойла. Парни, похоже, дали отцу Драко такое же обещание, как и я, только в более категорической форме, и теперь были вынуждены держать слово. Хорошо еще, что они были сильными ребятами и вдвоём могли отмахаться от большинства недружественных компаний.

  Сколько я мог, столько я и сдерживался, но когда они втроём прямо на квиддичном матче подрались с Уизли и Лонгботтомом, устроив в проходе между трибунами безобразную кучу малу, я решил, что с этим пора что-то делать.

  – Малфой, – сказал я, когда драчунов растащили в стороны, лишили баллов, и они, сверкая свежими синяками, уселись рядом с нами на верхнюю скамью трибуны. – Ты помнишь, что тебе отец говорил?

  – Он мне много чего говорил, – пренебрежительно отмахнулся Драко. – А чего это ты вдруг вспомнил?

  – А того, что он велел тебе вести себя соответственно положению аристократа, а ты этого не делаешь.

  – Я?! – мгновенно завёлся Малфой. – Я не делаю?! Да я только это и делаю, это ты, Поттер, забываешься!

  – Драко, – как можно спокойнее сказал я. – Аристократ не должен никому доказывать, что он лучше других. Если он пытается доказывать это, значит, он сомневается, что он лучше других.

  – А я доказываю?!

  – Ты всё время тычешь во всех, какие они плохие. Если ты аристократ, почему ты цепляешься к незнатным, как пьяный дворник к проституткам? Это недостойно аристократа.

  – Ты! Ты! – Драко вскочил и кинулся на меня с кулаками. Я тоже вскочил и увернулся. Не миновать бы нам драки, но в это время на поле кто-то что-то поймал, и трибуны взревели. – Ну вот, я всё из-за тебя пропустил...

  Боевой пыл у Малфоя пропал, но всё равно парень здорово обиделся.

  – Я тебе не прощу, Поттер, как ты меня назвал! Я отцу скажу!

  – Вот, насчёт отца... Твой отец при мне сказал тебе, что ты должен ссорить врагов и заводить полезные знакомства. А ты что делаешь? Ты сам перессорился со всеми и настроил всех против себя. Настоящие аристократы выше глупых подколок и никогда не опускаются до приставаний к низкородным.

  – Малфой, ты, правда, это... – вдруг подал голос Крэбб. – Рыжий придурок на то и придурок, а ты-то чего?

  Драко изумился и уставился на Крэбба, я, вообще говоря, тоже.

  – Малфой, Поттер правильно говорит, – поддержал приятеля Гойл. – Свяжешься с обезьяной – сам обезьяной станешь. Вон Поттер никого не задирает, а на него всё равно пасть разинуть боятся.

  Лишившись своей главной поддержки, Драко заметно растерялся.

  – Хорошо Поттеру, он Мальчик-Который-Выжил... – обиженно пробормотал он.

  – Да ладно, Малфой... – сказал Гойл. – Дело не в этом, а в том, что Поттер умеет себя поставить. Поттер выглядит как опасный, а ты...

  – Что я? Я себя поставить не умею? – Драко снова прицелился броситься с кулаками, уже на Гойла, но вовремя вспомнил, что тот не такой щуплый, как я.

  Гойл посмотрел на меня, надеясь, что я скажу то, что он не посмел сказать. Пришлось взять огонь на себя.

  – Драко, у тебя это лучше получится, если ты перестанешь придираться к людям и вести себя как дитё капризное.

  – Я не дитё капризное!

  – А давай проверим? Я скажу тебе одну вещь, которую понимают только взрослые и умные парни. Если ты её спокойно выслушаешь и поймёшь, значит, ты не дитё капризное.

  – Давай говори, – сказал надувшийся на весь мир Драко.

  – Знаешь, за что уважают твоего отца? Не за то, что он Малфой. Ему уважают за то, что когда он после гибели Тёмного Лорда оказался в отчаянной ситуации, он не только отмазался сам, но и отмазал своих приближённых. А вот получилось это у него именно потому, что он – Малфой.

  Драко подвис в осмыслении слишком сложной для него задачи. Мы смотрели на него вчетвером – я, хмурый и слегка набычившийся Крэбб, серьёзный прищуренный Гойл и как всегда внимательный и независимый Нотт.

  – Вы чего? – Драко поёжился под нашими взглядами.

  – Ждём, когда ты врубишься, – озвучил общее мнение Крэбб.

  Драко еще раз обвёл нас взглядом, затем вдруг развернулся и побежал со стадиона в школу. Мы проводили его глазами и переглянулись.