Текст книги "Мы, аристократы - 1 (СИ)"

Автор книги: Бастет Бродячая Кошка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

  Из развлечений в гостиной были только шахматы и книги. Художественная литература отсутствовала у волшебников как класс, зато здесь были очень популярны мемуары и записки очевидцев, вполне пригодные для того, чтобы составить по ним представление о культуре и истории волшебного мира. Судя по ним, волшебный мир заметно отставал в развитии от магловского и неуклонно приближался к черте, за которой начинается вырождение.

  С деканом у меня сложились нейтрально-настороженные отношения. Снейп больше не третировал меня ни публично, ни с глазу на глаз, но было заметно, что он относится ко мне со сдержанной неприязнью и неохотно терпит моё присутствие. Тем не менее, он не упускал случая проверить мои познания и подкинуть баллов Слизерину за мой счёт. Видно, после того скандала он сделал для себя какие-то выводы и пересмотрел своё поведение со мной. Отработки продолжались, декан давал мне на них работу на полчаса-час по моим умениям, не стремясь загружать меня до самого отбоя.

  В четверг после обеда нам предстояло первое занятие по обучению полёту на мётлах. Совместно с грифами, как обычно. Руководство школы, под предлогом улучшения отношений посредством совместных занятий, успешно проводило политику раздувания вражды между двумя основными противостоящими группировками. Трудно ведь подружиться, когда тебе постоянно тычут в лицо успехами противоположной стороны и снимают с тебя баллы у неё на глазах. Самым простым объяснением этому была бы политика "разделяй и властвуй", но, возможно, корни интриги крылись ещё глубже.

  Метловождение у нас проходило во дворе. Преподавала его профессор Роланда Хуч. Тощая, жилистая, суровая, с замашками тренера по лёгкой атлетике и со свистком на шее, она приказала нам разобрать мётлы и положить рядком на поле. Из вступительной лекции мы узнали, что мётлы бывают ездовые, которые используют для поездок на небольшие расстояния, и спортивные, для игры в квиддич, которые мы прямо сейчас и будем осваивать.

  – Встали рядом со своими мётлами, быстро! – рявкнула Хуч, договорив вступительную часть. – Вытяните правую руку над метлой и скомандуйте – "Подъём".

  Метла сразу же послушалась меня, но, как ни странно, с этим справились не все. У Грейнджер метла лежала так же безмятежно, как и её магловские прототипы, у Лонгботтома – лениво покатилась в сторону. Пока Лонгботтом гонялся по полю за метлой, пока профессор гонялась за ним и сердито втолковывала, как правильно держать руку, Грейнджер, стоявшая неподалёку от меня, бочком подобралась ко мне.

  – Поттер? – шёпотом окликнула она меня в спину. – Что делать?

  – Просто поверь, что это не такая метла, к каким ты привыкла. Скажи себе, что эта метла может летать, может летать – и что она обязательно полетит, – шепнул я в ответ не оборачиваясь.

  Наконец профессор Хуч добилась от Лонгботтома, чтобы он привёл метлу в готовность. Грейнджер к этому времени справилась сама и неверящим взглядом рассматривала свой девайс. Профессор показала, как правильно садиться на метлу и стала расхаживать вдоль ряда, поправляя ученикам посадку.

  – Сейчас, по моему свистку, все вы с силой отталкиваетесь от земли, – объявила она, дойдя до конца ряда. – Немного откиньтесь назад и держите метлу параллельно земле, а когда подниметесь на несколько футов, слегка наклонитесь вперёд, чтобы спуститься.

  Прозвучал свисток. Все начали подниматься, и только Лонгботтом взлетел свечкой. Он успел взлететь футов на двадцать, когда его руки от ужаса разжались и он шлёпнулся на землю. Его метла полетела дальше и скрылась в направлении Запретного леса.

  – Всем приземлиться и слезть с мётел! – скомандовала Хуч и подбежала к мальчишке. Тот слабо зашевелился – значит, живой.

  Я запоздало подумал, что у этих мётел нет никакой страховки. Видно, так у магов выглядит ускоренный естественный отбор.

  Мы положили мётлы на землю и сбились в две группы по факультетам. Хуч осмотрела пострадавшего и объявила:

  – Ничего страшного, у Лонгботтома только перелом запястья. Сейчас я отведу его в медпункт и вернусь, а вы ждите меня и не трогайте мётлы. Каждый, кто прикоснётся к метле – вылетит из школы!

  Она помогла парню встать и повела его с поля.

  – Эти грифы летают как мешки с картошкой – сверху вниз, – громко съязвил Забини, когда Хуч с Лонгботтомом скрылись из вида.

  – Заткнись, Забини! – крикнула гриффиндорская близняшка Патил.

  Чтобы наш задавака, да так и заткнулся...

  – Зря обижаешься, Патил! – выкрикнул он в ответ. – На правду не обижаются!

  Малфой в это время нашёл какой-то светлый полупрозрачный шарик величиной с небольшое яблоко.

  – Это чьё? – обратился он к нам.

  – Это напоминалка Лонгботтома, – сказала Паркинсон. – Утром сова принесла ему посылку в столовую, там было это. Грифы еще долго её расматривали.

  Малфой пару раз подкинул шарик в руке, оглядывая окрестности с явным намерением во взгляде пристроить его куда-нибудь повыше. Он глянул на меня, приглашая приобщиться к забаве, я сделал едва заметное отрицательное движение головой. Малфой вопросительно приподнял бровь, я протянул руку за шариком. Промедлив мгновение, он отдал напоминалку мне.

  Я подправил свою осанку и походку, чтобы выглядеть законченным аристократом, и с шариком в руке направился к грифам. На ходу я прикидывал, кому её отдать – Уизли директор не велит ссориться со мной, Финнеган вменяемый, девчонки точно на конфликт не пойдут. Значит, остаётся Томас Дин.

  Подойдя к грифам, я добавил в аристократический коктейль немного снисходительности и протянул напоминалку Дину.

  – Это ведь ваш Лонгботтом обронил? Будьте любезны, передайте эту вещицу ему.

  Как я и предполагал, моё обращение взбесило Дина, к тому же у парня уже были ко мне счёты. Он на автомате принял напоминалку, но отпустить меня просто так он не смог.

  – Ты! Малфоевская шавка! – вызверился он. – Тебе приказали, а ты и рад поноску таскать!!!

  Я демонстративно, с подчёркнутым презрением, смерил парня с головы до ног и пренебрежительно изрёк:

  – Ничего другого я здесь и не ожидал. Быдло не бывает благодарным.

  Не дожидаясь ответа, я развернулся и той же походкой пошёл обратно. Вспыльчивый парень не мог стерпеть, что последнее слово осталось не за ним, а кричать оскорбления мне в спину было бы глупо – и он кинулся в драку.

  Я этого ожидал и, почувствовав движение сзади, сделал быстрый шаг вправо. Дин по инерции пролетел мимо меня, а я добавил ему с левой руки невербальным Ступефаем, из-за которого он упал и пропахал носом ещё футов двадцать, оказавшись почти у ног Малфоя. За те секунды, пока парень приходил в себя от удара о землю, я неторопливо переступил через него и встал рядом с Малфоем. Мы слегка развернулись друг к другу, коротко переглянулись и стали рассматривать лежащего Дина с таким видом, словно нам принесли материал для экспериментов, а мы решаем, заплатить те медяки, которые за него просят, или приказать сразу нести на помойку.

  Дин с заметным усилием поднялся на ноги, вытер рукавом землю и кровь с лица.

  – Дуэль, Поттер! Я требую дуэли!!!

  – Он требует, Малфой. – Я поглядел на Малфоя, он на меня, мы оба слегка пожали плечами. – Дин, кто ты такой, чтобы я с тобой дуэлился, когда тебя следует просто выпороть? Удивительно, что ты и слово-то такое знаешь.

  Уж если опускать, так по-взрослому...

  – Всем стоять!!! – раздался резкий голос МакГонаголл. – Что здесь происходит?! Поттер? Дин? Малфой?

  – Спросите у него, – я кивнул на Дина.

  МакГонаголл устроила всем допрос с пристрастием, из которого уяснила, что мы с Малфоем, как примерные мальчики, нашли напоминалку Лонгботтома и отдали гриффиндорцам, а Дин за это нахамил нам и кинулся на нас с кулаками, а затем пытался вызвать меня на дуэль. Наши палочки были вне подозрений, полёт Дина вдоль земли никак не связали с движением моей левой руки. Мы остались чисты, а с грифов списали двадцать очков за драку.

  После метловождения я направился в библиотеку. К завтрашним занятиям готовиться было не нужно, и я собрался наконец узнать, нет ли в библиотеке старых газет времён гибели моих родителей. Подшивка нашлась, я сел с ней в дальний угол и стал просматривать.

  Нападение совершилось в Хеллоуин, газетные статьи вышли на следующий день. Портреты моих родителей в траурных рамках были опубликованы на первой полосе. А над ними, самым крупным планом, красовалась фотография полуторагодовалого карапуза с зелёными глазами, чёрным торчащим пушком на голове и шрамом в виде молнии на правой стороне лба. Карапуз восседал на руках у Хагрида и сосредоточенно таращился в кадр – наверняка разглядывал что-то незнакомое и блестящее в руках у дяди напротив. Фотография была дневная.

  – Поттер?

  Я узнал голос, прозвучавший у меня над ухом.

  – Ну что тебе, Грейнджер?

  – Спасибо тебе.

  – Не за что.

  – Без твоей подсказки у меня так быстро не получилось бы. Я думала, что метлу надо как-то взглядом поднять, что ли...

  – Могла бы у своих спросить. – Я понял, что от разговора с настырной девчонкой не отвязаться, и оторвался от газеты.

  – Я не люблю у них спрашивать. Они или ничего не знают, или смеются над моими вопросами. Такая зубрилка, говорят, а такие пустяки спрашиваешь. А если и начинают объяснять, у них всё равно ничего понять нельзя.

  – Грейнджер, я вообще не понимаю, как тебя занесло в Гриффиндор. Тебе самое место на Равенкло.

  – Ну... ведь говорили же в поезде... Сейчас... – она поискала поблизости стул и подсела ко мне. – Я спрашивала у всех, какой факультет самый лучший, и мне сказали, что Гриффиндор.

  – А подумать? Шляпа сказала, что в Грифиндор идут храбрые, в Слизерин хитрые, в Равенкло умные, а в Хаффлпафф верные. Ты умная девчонка, вот и шла бы в Равенкло.

  – Но Гриффиндор так хвалили, а я не считаю себя робкой, я и подумала...

  – Неправильно подумала. Могла бы и вспомнить, что пустая бочка громче звенит. Храбрость сама по себе мало чего стоит, она гораздо ценнее в паре с умом, хитростью или верностью. В Гриффиндор имеет смысл идти, если у тебя больше ничего за душой нет, кроме храбрости.

  Глаза Грейнджер распахнулись – она опять переживала момент истины.

  – Но теперь уже ничего не изменишь... – расстроенно прошептала она.

  – Значит, приспосабливайся. Учебная программа на всех факультетах одинаковая, а выжить везде можно.

  – Так уж и везде...

  – Если бы ты пожила у моих родственников, ты и сама бы так думала.

  По глазам Грейнджер было видно, что она непрочь расспросить меня о родственниках, но собственные проблемы сейчас беспокоили её больше, чем мои.

  – Я попробую. А можно мне спрашивать у тебя, если мне что-то будет непонятно?

  – Только с одним условием – по возможности с глазу на глаз. И если тебя спросят, где ты это узнала, никогда не ссылайся на меня. Мои слизеринцы этого не поймут.

  – Хорошо. – Грейнджер обрадованно кивнула. – Ты ко мне тоже обращайся, если понадобится. Вот почему ты эту напоминалку отдал Дину, а не мне? Я никогда бы тебе не нагрубила.

  – Именно поэтому.

  Девчонка непонимающе уставилась на меня. Затем в её взгляде что-то прояснилось.

  – Ты специально отдал напоминалку Дину, потому что знал, что он поссорится с тобой?!

  – Не знал, но предполагал. Понимаешь, Грейнджер, тренерша оставила нас минут на двадцать, не меньше. Задиры есть и у нас, и у грифов, значит, ссора всё равно состоялась бы. Моё влияние в группе не настолько велико, чтобы удержать от глупостей Забини или Малфоя, но я мог направить события как нам надо. Пришлось разрулить ситуацию так, что грифы оказались в дерьме, а мы в шоколаде, потому что всё шло к тому, что будет наоборот. Даже если бы Дин не бросился в драку со мной, всё равно я сделал так, что он первый начал.

  – Ты так откровенно об этом рассказываешь...

  – А это никакой не секрет. Все всё видели. Все всё знают и понимают. Придраться не к чему.

  Грейнджер некоторое время сидела молча и обдумывала мои слова.

  – Ты настоящий слизеринец, Поттер! – разродилась она наконец.

  – Это оскорбление или комплимент?

  – Это факт. Теперь я поняла, чем отличаются слизеринцы от гриффиндорцев, а до сих пор только думала, что понимаю.

  – Не всё так просто и очевидно, Грейнджер... Понимание можно и нужно углублять всю жизнь.

  Грейнджер задумчиво кивнула.

  – А ты что сегодня читаешь? – полюбопытствовала она.

  – Старые газеты. Надо же наконец узнать, что писали о гибели моих родителей.

  Девчонка привстала со стула и стала рассматривать фотографии в газете.

  – Ой, это вот ты такой маленький? Какой симпатичный... А это твои родители, да? Слушай, какая у тебя мама хорошенькая!

  – Грейнджер, уймись наконец, а то рассержусь.

  – Я же ничего плохого не сказала.

  – Грейнджер, мне хотелось бы сегодня просмотреть эту кучу газет. Уверен, что и тебе есть чем заняться. Мы с тобой поболтали достаточно – давай наконец займёмся делами. Если тебя интересуют эти газеты, можешь взять их потом и посмотреть.

  – Ну вот, опять ты меня гонишь...

  – Тебе и без меня на своём факультете нелегко. Если грифы заметят, что ты со мной общаешься, они тебе вообще житья не дадут.

  – Так это ты обо мне заботишься... – девчонка благодарно воззрилась на меня.

  – О себе, но у тебя те же проблемы. Добром прошу – отстань.

  – Ладно-ладно. Но не забудь, ты обещал.

  Отцепилась наконец. Жалко, что эти газеты посмотреть больше негде – выносить из библиотеки их не дают, да и в общежитии на виду у всех таскаться с ними не хочется. Пусть лучше будет одна Грейнджер, чем целый Слизерин.

  Еще с больницы я замечал, что мало эмоционален по сравнению с другими людьми. Нет, когда я оказывался в острой ситуации, вроде истории с кошкой или конфликта с деканом, я испытывал все соответствующие эмоции сполна. Но стоило адреналину прогореть, и я становился ненормально спокойным, словно мне не досталось частички души, отвечающей за мельтешение чувств. У меня полностью отсутствовала эмоциональная рябь, которую у других вызывают всякие "а вдруг" и "а если". Нет – значит, нет.

  Только что с Грейнджер я испытывал сложную смесь досады и сочувствия. Я понимал, что здесь ей одиноко и что не настолько она ужасна, чтобы заслужить всеобщее отчуждение, поэтому не прогонял её всерьёз. Скорее уж я вёл себя как старая ворчливая бабушка, и девчонка инстинктивно чувствовала, что в глубине души я отношусь к ней неплохо. Она была энергичной, она была общительной, ей требовалась компания, а я был единственным, кто не отворачивался от неё.

  Но сейчас Грейнджер ушла, и во мне воцарилась полная тишина. Словно эта девчонка приснилась мне мгновение назад и навеки канула в прошлое.

  Что-то похожее я ощущал и в отношении родителей маленького Гарри. Я не знал их – и их не существовало для меня. Я вообще не испытывал потребности в родителях, словно сто жизней подряд был сиротой. С газеты на меня смотрела очень миловидная, но в целом очень заурядная молодая женщина, отец был ей под стать – беспечный жизнерадостный хлыщ, не знающий ни трудностей жизни, ни отказа в развлечениях. Они выглядели гармоничной парой.

  Подробности налёта в газетах почти не описывались. Мне показалось подозрительным, что Дамблдор очень вовремя прибыл на место события – когда мои родители уже погибли, а я еще не успел сгореть вместе с остатками семейного дома. Не менее подозрительным выглядело и то, что газеты уверенно заявляли о гибели Неназываемого, хотя очевидцев там не было и его труп так и не нашли, потому что вряд ли по горке пепла, которую выдавали за прах Вольдеморта, можно было что-то опознать. С чего вдруг возникла уверенность, что он не сбежал с места происшествия, вызывало у меня полное недоумение.

  Больше всего газеты свистели обо мне, хотя уже через сутки я был отправлен к Дурслям. Упивающихся понемногу отлавливали – и при каждой их гибели, каждой поимке, каждом судебном процессе неизменно подчёркивалась роль Мальчика-Который-Выжил. Каждый год в газетах сообщали о дне рождения этого необыкновенного мальчика, никакой Хеллоуин не обходился без заметки о великом историческом событии с Мальчиком в главной роли. Складывалось впечатление, что вокруг моей персоны вёлся жёсткий целенаправленный пиар. Имена авторов я запоминать не стал – папарацци так подолгу не живут.

  Откуда взялся этот Тёмный Лорд и кем он был до того как потемнел, в газетах не было ни слова. Значит, нужно было искать другие источники.

  Перед следующим занятием по зельеварению Грейнджер завязала волосы в хвост и спрятала их под красивую цветную косыночку. Снейп сначала оторопел, а затем поставил пять баллов Гриффиндору, потому что "впервые вижу, что у кого-то из учеников хватило ума самому додуматься прикрыть волосы". Грейнджер хотела что-то сказать, затем покосилась на меня. Я сделал отрицательный жест головой, она понимающе кивнула и промолчала.

  О моих отработках у Снейпа знали только на нашем факультете, я не проболтался о них даже для того, чтобы отвязаться от Грейнджер, которая взяла обыкновение узурпировать некоторую долю моего времени, проводимого в библиотеке. Отработка у декана состоялась и в субботу. В этот вечер он впервые дал мне приготовить ингредиенты для усиленного обезболивающего зелья, которого не было в учебной программе. Видно, это было нужно ему самому, потому что он не ушёл как обычно, а остался в ассистентской с книгой и потихоньку наблюдал за моей работой. Я не спросил декана, зачем ему нужны эти ингредиенты, но работу выполнил как обычно, безукоризненно. Когда я уходил, то Снейп сказал, что в воскресенье отработки не будет, чтобы я мог присутствовать на факультетском собрании, но с понедельника я должен был явиться в зельеварню как обычно.

  В воскресенье днём меня опять пригласил Хагрид. Когда я пришёл, там уже сидели Уизли-младший и ещё почему-то Лонгботтом. Хагрид долго рассказывал нам о том, какое безопасное место Хогвартс и как надёжно в нём прятать вещи наподобие той, которую чуть не украли из Гринготса. Я пытался выведать у него что-нибудь ещё о гибели родителей, но не узнал ничего нового. От булок, разумеется, отказался.

  Когда мы возвращались втроём, Уизли всю дорогу обстоятельно втолковывал мне, что эта вещь теперь в Хогвартсе и что она наверняка хранится где-то в том коридоре, куда не велели ходить. Я не реагировал никак, и рыжий наконец сказал, что было бы очень интересно пробраться туда и посмотреть на эту вещь.

  – Проберись, потом расскажешь, – равнодушно отозвался я. Мы вошли в здание школы и разошлись в разные стороны.

   За две недели я составил представление об учебных предметах и о качестве их преподавания. Если заклинания, трансфигурация и гербалистика преподавались неплохо, то преподавание остальных предметов оставляло желать лучшего. Астрономию мы изучали в полном отрыве от остальных наук, истории магии как учебного предмета, можно сказать, не существовало. Во время лекций по ней я просматривал другие учебники, но с большей пользой мог бы сделать то же самое в библиотеке. Там меня по крайней мере никто не пытался усыпить.

  Декан, без вопросов, был знающим зельеваром, но эти знания нужно было еще суметь получить. Как педагог Снейп был меньше чем ноль, любви к предмету у него невозможно было перенять. Он был пристрастен, имел обыкновение запугивать класс и изводить учеников придирками. Если у ребёнка прежде не было других наставников по зельеварению, он почти наверняка получал на уроке пожизненное отвращение к этому предмету.

  Защита от тёмных искусств была отдельной песней. Я и не предполагал, что к преподаванию такого важного предмета можно допустить одержимого, но тем не менее так и оно было. Мелкие непроизвольные движения зрачков и подёргивания мышц профессора Квиррела однозначно говорили об одержимости, а сильное заикание только ухудшало диагноз. Я сначала подумал, что неумеренное потребление чеснока было следствием начинающегося распада личности одержимого, но когда профессор Квиррел пару раз оказался поблизости от меня, сквозь чесночный запах пробился какой-то другой, заставивший меня заподозрить, что чеснок используется как маскировка.

  И еще меня настораживало, что при желании я всегда мог почувствовать, где именно находится профессор Квиррел. Подобный феномен не мог не заинтересовать меня, и я спросил о Квирреле у Даркмура, который сообщил мне, что профессора взяли на работу в начале этого лета. Тогда Квиррел выглядел не так убого, но летом он съездил в Трансильванию и вернулся оттуда уже таким. И вообще, по словам Даркмура, преподаватели на этой должности больше года не задерживаются, так как она проклята Неназываемым.

   С понедельника я начал отработку у Филча. Старый завхоз по ночам исполнял обязанности сторожа, поэтому в первой половине дня он спал, пропуская завтрак и появляясь в столовой только в обед. Это был кряжистый старик с толстым красным носом и седыми волосами до плеч, одевался он как фермер конца прошлого века. Когда я пришёл к нему в положенное время, Филч удивился, сказав, что его никто не предупреждал.

  – Прислали бы оболтусов постарше, – посетовал он. – Мистер Поттер, даже и не знаю, что вам предложить.

  – А что надо делать?

  – Мешки надо перетаскать. Осень сейчас, мы овощи закупаем, картошку. Третий день как переслали, так и лежат.

  – Давайте посмотрим, вдруг получится.

  Филч повёл меня к мешкам, решив, что мне проще показать их, чем уговаривать. Как он объяснил мне, пока мы шли туда, в Англии есть закупочные агенты, которые поставляют в Хогвартс продукты через специальную транспортную сеть. Грузовой камин стоял в отдельной комнате, которая почти вся была заставлена мешками с морковкой и капустой, здесь же стояла каталка наподобие тех, на которых развозят туши и мешки с продуктами в магловских магазинах.

  – Я, наверное, смогу помочь с погрузкой и разгрузкой мешков, – предложил я, осмотрев поле деятельности.

  – Мистер Поттер, они тяжёлые.

  – А я вот так. Вингардиум Левиоза.

  Повинуясь движению моей палочки, мешок поднялся в воздух и улёгся на каталку. Говорят, что невозможно отлевитировать магией вес, который не поднимешь собственными руками, но это во многом зависит ещё и от способностей мага. Перенести мешок на каталку мне было нелегко, но посильно.

  Филч повёз каталку на место. По пути мы миновали хогвартскую кухню, а дальше по коридору располагались с одной стороны каморки домовиков, которых здесь обитало около сотни, а с другой – кладовые для белья, продуктов и других необходимых школе вещей. По словам завхоза, на продуктовые кладовые еще Салазаром были наложены заклинания постоянного стасиса, поэтому продукты в них не портились.

  Так мы проработали около двух часов – я нагружал и разгружал каталку, а Филч отвозил её. К десяти вечера все мешки были перевезены и уложены на места. Моя работа была тяжёлой, я сильно устал, хоть и не жаловался. Заметил это и Филч.

  – Вижу, вы утомились, мистер Поттер, – сказал он, когда мы уложили последний мешок.

  – Ничего страшного, мистер Филч.

  – Знаю я вас, колдунов... Если колдун весь бледный и у него глаза ввалились – вот прямо как у вас, мистер Поттер – значит, он здорово выложился.

  – Это работа, мистер Филч, а на работе устают.

  – Идёмте, мистер Поттер, выпьем чайку, и вам полегчает. Хороший чаёк, цейлонский.

  Я давал зарок не брать здесь ни у кого угощение, но это было другое дело. Я работал вместе с Филчем, я реально помог ему и заслужил право разделить с ним его вечерний чай. И еще мне нравилось, что я был для него только тем, что он видел перед собой – не будущим лордом Поттером – потомком Гриффиндора и наследником огромного состояния – не сыном своих родителей и не Мальчиком-Который-Выжил, а обычным мальчишкой-колдуном, который помог ему с мешками.

  Завхоз привёл меня в свою каморку, крохотную, как у домового эльфа. Стол, кресло, кровать, на которой сейчас дремала миссис Норрис, еще один стол, где стояла тренога наподобие алхимической, только вместо котла в ней устроился чайник. Над столом была пристроена полка, вмещавшая всё личное имущество Филча – несколько чашек с ложками, початую пачку чаю, простенькие стеклянные вазочки с конфетами и пряниками и тоненькую книжку "Детская магия" по которой маги обучают детей дошкольного возраста. На полу у двери стояли две кошачьих мисочки – для еды и питья.

  Филч был сквибом, но у него была своя палочка, и несколько простейших заклинаний он знал. Как я сегодня видел, он мог колдовать Люмос и разжигать волшебный огонь под треногой. Я сел в кресло, куда мне на колени тотчас же перебралась миссис Норрис, а Филч поставил чайник на огонь и ушёл куда-то с кошачьей мисочкой. Вернулся он с мясом для кошки и стулом для себя.

  – Прошу вас, миссис Норрис, – сказал он кошке, поставив мисочку на прежнее место. Та спрыгнула с моих колен и неторопливо взялась за мясо, а Филч стал выставлять на стол вазочку с дешёвыми старушечьими карамельками, печеньица, колотый щипцами сахарок и пустые чашки с блюдцами в цветочек. Чай он заварил в маленьком фаянсовом чайнике – отличный, кстати, чай, цейлонский оранжевый пекое – выждал пару минут и разлил его по чашкам.

  Мы пили крепкий чай и прикусывали карамельками. Миссис Норрис поела и вернулась ко мне на колени, свернулась клубочком и замурлыкала. Никогда еще у меня не возникало такого ощущения дома и домашнести – словно я гостил у старого дедушки-фермера. Мы допили чай, я поблагодарил Филча за угощение.

  – До свидания, мистер Филч.

  – До свидания, мистер Поттер.

  Была осень, и Хогвартс запасал овощи на год. Всю неделю я помогал Филчу с переноской овощей в школьные хранилища, а после работы мы с ним пили чай. Наверное, на всю жизнь я запомню эти вечерние чаепития у Филча, с миссис Норрис на коленях.

  Кроме помощи Филчу, у меня прорисовались и другие обязанности. По средам у нас была астрономия – после обеда лекция, а ночью практика. Наша астрономия была с астрологическим уклоном, её данные использовались в зельеварении и гербалистике, а на старших курсах должны были стать основой для астрологических предсказаний. Профессор Аврора Синистра отлично знала свой предмет и именно по этой причине не разжёвывала нам мелочей, оставляя их на додумывание.

  Это оказалось камнем преткновения для Миллисент Буллстроуд, которая могла выучить и даже понять учебный материал, но не додумать что-то самостоятельно. Как-то во вторник днём никого из старших в общежитии не оказалось, и она подошла ко мне с вопросом по астрономии, не найдя в прошлой лекции ответа на то, почему нельзя увидеть Венеру на небе в полночь. Пришлось взять лист пергамента и подробно, с рисунками, объяснить ей, что такое законы Кеплера, эклиптика, гелио– и геоцентрическая системы координат, а напоследок – чем отличается наблюдаемое движение внешних и внутренних планет Солнечной системы.

  Пока я объяснял, пришёл Малфой со спутниками. Свободных спален в общежитии было достаточно, поэтому он занимал отдельную на правах сына высокопоставленной особы. Малфой ушёл к себе и вскоре вернулся в гостиную с брошюрой по квиддичу, а Крэбб и Гойл остановились послушать нас с Миллисент, да так и досидели до конца объяснения. Под конец они настолько заинтересовались, что тоже стали задавать вопросы. Закончил я, когда счастливая Миллисент сказала, что вот теперь она точно всё понимает и больше не боится завтрашнего опроса.

  С этого дня она стала регулярно обращаться ко мне за помощью в учёбе. Я сразу сказал ей, чтобы она не стеснялась задавать глупые вопросы и останавливала меня, если перестаёт понимать материал. Крэбб и Гойл нередко присоединялись к ней.

  – Ты очень хорошо объясняешь, Гарри, – сказала Миллисент как-то. – Ты всё говоришь по делу и ты очень спокойный, не то что наши профессора. Они у нас сплошные психи и чудики.

  И мало кто из нас не согласился бы с её оценкой нашего преподавательского состава.

  6.

  Дни шли, становилось всё холоднее и холоднее. Наконец наступил конец октября, а вместе с ним и Хеллоуин. В день праздника у нас отменили утреннюю лекцию, а зельеварение поставили вместо неё на первую половину дня. Накануне, на метловождении, Томас Дин рисовался перед однокурсниками и свалился с метлы, повредив при этом локоть и попав на день в больничку, поэтому младший Уизли сегодня остался без пары. Снейп временно подсадил парня к Грейнджер, чтобы тот помогал ей, но рыжий оболтус умел только мешать и надоедать, поэтому зелье они сварили не на обычное для Грейнджер «превосходно», а всего лишь на «выше ожидаемого».

  После урока расстроенная девчонка стала выговаривать ему, но Уизли, для которого и "выше ожидаемого" было подарком судьбы, искренне не понимал, чего эта заучка расшумелась.

  – Грейнджер, ну ты и зануда, – ругнулся он в сердцах. – Ты просто ненормальная, ты давным-давно на этой учёбе свихнулась! Неудивительно, что с тобой никто не только дружить, но и разговаривать не хочет!

  Под "никто" Уизли понимал в первую очередь себя и ещё пару-тройку таких же оболтусов, но девчонка почему-то приняла это близко к сердцу. Её глаза налились слезами и она чуть ли не бегом выбежала из зельеварни.

  Праздничный ужин в этот день начался на час раньше. Старосты построили нас и повели на праздник. В коридор перед банкетным залом наш факультет прибыл одновременно с грифами, и неподалёку от нас с Ноттом оказались две известных гриффиндорских сплетницы, Браун и Патил. Они обсуждали Грейнджер, которая спряталась в заброшенном женском туалете и ревела там с самого обеда.

  Бедная девчонка была ничем не виновата. Если кто-то и был виноват, то её родители, которые ради своего удобства научили её слушаться старших, но не научили находить общий язык со сверстниками. Я понимал, насколько тяжело ей приходится здесь, особенно в компании тупых раздолбаев с полицейского факультета. Мне просто стало её жалко.

  – Нотт, я в туалет забыл зайти, – сказал я приятелю, который тоже прислушивался к девчонкам. – Если что, скажешь, что я вернусь минут через пятнадцать.

  Не дожидаясь ответа, я развернулся и поспешил туда, где находился заброшенный женский туалет. А заброшен он был из-за того, что здесь обреталось привидение и девочкам не нравилось справлять свои нужды в его присутствии.

  Я открыл дверь и заглянул внутрь. Пусто. Я вошёл и прикрыл за собой дверь.

  – Грейнджер?

  Из дальней кабинки донеслось короткое торопливое шмыганье носом, сменившееся настороженной тишиной.

  – Грейнджер, выходи. Тут все свои.

  Тишина.

  – Грейнджер, я знаю, что ты тут. Патил и Браун сплетничали о тебе, а я случайно услышал. Выходи.

  Тишина.

  – Грейнджер, я знаю, что ты тут с обеда и уже устала реветь. Выходи.