Текст книги "Ахимса (СИ)"

Автор книги: Baal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Я закатила глаза. В последний раз посмотрела на море, глубоко вдохнула его шёпот, пытаясь удержать ощущение близости с большой водой.

– Ладно, давайте возвращаться.

Какими бы древними эти силы ни были, а отмывать их от греческой пыльцы придётся вручную, в тазике. С шампунькой для котиков, склонных к аллергии. Обязательно без запаха!

Сказать кому – не поверят же.

====== Серия одиннадцатая. New York. ======

Комментарий к Серия одиннадцатая. New York. Alicia Keys – Empire State of Mind (Part II) Broken Down

.

Алоха.

Вспомнила я, что эта часть висит уже почти месяц, так что пора её вбросить :)

Будем считать прологом к Нью-Йорку. Потому что эта серия у меня планируется ОГРОМНОЙ.

.

Спасибо всем, кто откликнулся на авторский зов! Вы великолепны.

Надеюсь, что ответила всем)

.

RWK, привет Питеру :) И ещё раз прости за игнор :DDD

.

Приятного чтения!

Второе августа.

– Я и представить себе не могла, что всё в итоге обернётся так.

– Знаешь, если не понимать контекста, то звучит довольно депрессивно.

Улыбнувшись, я посмотрела на Кота. В темноте его глаза светились, как фосфоресцирующие звёздочки, которые когда-то мать приклеивала к потолку в моей комнате.

Ночь в Нью-Йорке была даже более оживлённой, чем день. От людской суеты мы с Нуаром спрятались на крыше одной из высоток; у меня дух захватывало от открывающегося вида. Париж, конечно, красив… но Большое Яблоко – это Большое Яблоко. Другая атмосфера, дух, дыхание города.

Чернота, разбавленная бесконечным блеском городской иллюминации. Огоньки, свет в глазницах чужих окон, сверкающая реклама – всё это сливалось, но не наслаивалось друг на друга. В небе, подсвеченном далёкими прожекторами, было не разобрать ни единой звезды.

Город шумел, гремел, ругался. Перекликался автомобильными гудками, пел голосами уличных музыкантов, просыпался после дневной дрёмы и одевался в драгоценности ночной жизни. Запахи сбивали с ног, часто в плохом смысле.

Блеск и нищета. Богатство на уровне сумасшествия и загаженные улицы. Мечты в сердцах и бомжи, которые уже ни во что не верят, даже в завтрашний день.

У меня слёзы на глазах выступали. Но, возможно, я просто слишком эмоциональная.

Я всегда так мечтала путешествовать…

Нуар подошёл ко мне и облокотился о хлипенький заборчик. Вообще, ставить такой на высоте в тридцать с лишним этажей – просто насмешка. Типа, правила безопасности соблюдаются, хотя бы на бумаге.

– Хочешь что-то сказать городу? – спросил Нуар, понимающе улыбаясь.

Я пихнула Адриана, как всегда аккуратно. Не дай бог ещё улетит, с такой-то оградой. Кот хохотнул и, взяв меня за руку, быстро поцеловал костяшки пальцев.

Захваченная открывающимся видом, я даже не обратила на это внимание.

– Ну же, – продолжал подзуживать напарник. – Я же вижу, что что-то есть.

Я прикусила губу. Одно дело – петь в Париже, в «родном» городе, на низеньких крышах. Другое – здесь.

Хотя… никто ведь не услышит, так ведь?

– Oooh oooh, New York, – на пробу начала я.

Ветер на нашей высоте тоже был что надо, так что пришлось поднапрячь связки. С другой стороны, эта песня и требовала сильного голоса…

Ладно, к чёрту. Мы действительно высоко, никто и не услышит. И вообще, с чего вдруг это никому не нужное смущение? Ты Ледибаг или где?!

Адриан отошёл в сторону, чтобы оставить меня один на один с сиянием города. Я не увидела, как Агрест достал камеру Альи, которую Сезер забыла забрать у него вечером. Подруга так умаялась за время перелёта, ещё и это идиотское нападение с Маджестией… про съёмку Сезер даже не думала – уснула, едва раздевшись.

– You grew up in a town, that is famous as a place of movie scenes. Noise is always loud there are sirens all around… And the streets are mean.{?}[Ты вырос в городе, который знаменит по фильмам. Здесь всегда шумно, сирены воют повсюду, а улицы не будут к тебе добры.]

На секунду я даже представила, какого было бы расти здесь. Быть свободной от большинства предрассудков, но при этом впитать в кровь другие. Иной менталитет, иные привычки, свобода-братство-равенство, где кто-то оказывается равнее других. Праздновать четвёртое июля, – здесь его вообще празднуют, скажите мне? Мир другой, – и бояться…

Не бояться одиннадцатого сентября. Башни-близнецы стояли восточнее. В этом мире не было теракта.

– If you could make it here you could make it anywhere – that’s what they say{?}[Если у тебя получилось что-то здесь – ты сможешь повторить это где угодно.].

Город безграничных возможностей. Страна, в которой открыть малый бизнес считается чуть ли не обязательным деянием.

Город, в котором, в конце концов, «Секс в Большом Городе» снимали!

Или не снимали?

Здесь вообще есть этот сериал?!

– Seeing my face in lights or my name in marquees found down Broadway… Even if it ain’t all it seems, I got a pocketful of dreams!{?}[Видеть своё лицо, освещённое прожекторами, или на вывесках Бродвея... даже если всё не так, у меня всё ещё куча желаний.]

Как и у любого, родившегося в другом городе. Но здесь, здесь всё ощущается иначе. В такие ночи, как сейчас, в такие моменты, как сейчас!

– Baby, I’m from New York!{?}[Детка, я из Нью-Йорка!] – запела во всю силу голоса. – Concrete jungle where dreams are made of, there’s nothing you can’t do!{?}[Из бетонных джунглей, где сбываются мечты, здесь нет ничего невозможного для тебя!]

Заметка на будущее: голос, усиленный волшебством, вполне неплохо слышно и с крыши многоэтажек. На утро возбуждённая Алья покажет мне обрывки чужих съёмок, где фигурка Ледибаг едва-едва видна, а вот песню слышно отлично. Сезер будет убиваться лишь из-за того, что слышно только часть песни. Припев.

И как же Алья начнёт радостно пищать, когда найдёт у себя на тумбе камеру, – после того, как надуется на Адриана из-за того, что парень «потеряет» её малышку, – на которой будет полная запись песни.

Чудесный Блог в этот день впервые зависнет, не справившись с нагрузкой: парижские герои заявили о себе, да ещё и с таким размахом.

– Now you’re in New York!{?}[Теперь ты в Нью-Йорке!] – продолжала я петь, не зная о завтрашнем бардаке. – These streets will make you feel brand new! Big lights will inspire you!{?}[Эти улицы заставят тебя чувствовать себя по-новому! Иллюминация (города) вдохновит тебя!]

Люблю моменты, когда ты отдаёшься песне полностью. Это вдохновение, сила, наполняющая тебя до последней клеточки… остаются только слова, которые нужно вытолкнуть из себя, кинуть их миру, а дальше пускай сам разбирается.

Под конец песни внизу собралась большая такая толпа. Когда я замолкла, то ветер донёс до нас с Котом часть их ликования.

Это отрезвило. Как и редкие хлопки сзади.

Я обернулась, но Кот успокаивающе помахал рукой – за мной стояла Маджестия. Женщина улыбалась, отчего в уголках губ собрались крошечные морщинки.

– Отличная песня, божья коровка, – сказала она на беглом американском{?}[Да, в Америке говорят по-английски. Но вы их вообще слышали? Это такая колоссальная разница с Британским произношением, особенно в повседневной речи!]. – Набираешь фанатов? Знаешь, а ведь некоторые люди пытались поспать этой ночью…

Я расхохоталась, всё ещё ведомая восторгом от пения, подскочила к героине, потрясла её руку в приветствии и быстро отбежала к Коту.

– Нас запалили, котёнок, тика́ем!

Кот, словно только того и ждал, козырнул Маджестии и перемахнул через хлипкий заборчик; толпа испуганно ахнула, а после, когда Нуар не убился, зашлась овациями. Я вскочила на ограду, выпрямилась во весь рост, чтобы поймать последние крохи развеивающегося волшебства…

Расправив руки, словно пытаясь обнять этот мир, я рухнула вниз.

– I AM THE QUEEN OF THE WORLD!{?}[Я королева мира!

Отсылка к одному фильму. Знаете, к какому?)]

====== Взгляд со стороны. Ся Бин. / Спешл. Runaway ======

Комментарий к Взгляд со стороны. Ся Бин. / Спешл. Runaway ЭТО СПЕШЛ. Он вписывается в рамки сюжета и является каноном.

.

Aurora – Runaway

.

Имя отца Маринетт – Том. Не Томас. Я это знаю, но всё равно называю его Томасом, это как с Лайлой-Лилой. Соответственно, и гг тоже переняла эту привычку. Поэтому имя не выделяем, Ся Бин всё-таки правильно своего мужа зовёт :)

Ся Бин стояла возле лестницы и слушала. Люк надёжно глушил большинство звуков, но кое-что всё-таки оставалось. Мелодия, к примеру. Или даже целые слова, когда Маринетт приближалась к выходу из своей «башни».

Маринетт много ходила по комнате. Настолько много, что за два месяца вытоптала ковёр. Пришлось выкидывать его и покупать новый.

Дочь на обновку в комнате даже внимания не обратила. Ся Бин казалось, что, даже если они с Томом вынесут всю мебель – Маринетт проигнорирует это.

– I was listening to the ocean, – снова начала петь девочка. – I saw a face in the sand.{?}[Я слушала океан. Я видела лицо на песке.]

Слышимость была фрагментарной, но Маринетт раз за разом повторяла одну и ту же песню вот уже незнамо сколько раз. Снова, снова, снова, по кругу, а потом ещё раз. Иногда Маринетт пела, иногда шептала, иногда практически кричала.

Итог один: часам к десяти, когда Том возвращался из пекарни, дочь спала, умаявшись за день. Ся Бин обычно сидела на кухне, мрачно цедя плохо заваренный чай. В расстроенных чувствах у женщины никогда не получалось нормальной заварки. Какие уж там чайные церемонии…

Том ничего не спрашивал: сам видел, что творится какая-то дичь. Целовал жену в висок, поднимался к дочери, гладил её через одеяло. Маринетт обычно сжималась в комочек и начинала дрожать.

Что случилось? Почему? Как так вышло, что всего за два месяца из любимой смешливой дочки, очаровательного оленёнка, получился загнанный зверёк, плачущий каждый день и вздрагивающий от прикосновений?

Маринетт не говорила, что с ней произошло. На медицинские осмотры реагировала вяло, просто выполняя то, что нужно. Даже спокойно перенесла визит к гинекологу, – Ся Бин предполагала страшное, – хотя до этого побаивалась…

Ничего. Маринетт была здорова. Страдал только её разум.

Дочь отказывалась от еды, стала отстранённо-вежливой, со страхом посматривала в сторону собственного отца. Том тоже похудел от нервов и по совету психолога стал больше времени проводить на работе, пока Маринетт… привыкает.

К чему?

К чему она должна была привыкнуть?

Почему она то и дело срывалась на имя «Сабина», хотя дома женщину всегда звали по-китайски – Ся Бин? К тому же, Маринетт обычно называла её «мама»…

Почему она называла Тома Томасом? Почему примеривалась к слову «папа», будто никогда его не использовала? Почему смотрела волчонком, ожидая непонятно чего от собственного родителя?

Ся Бин не понимала. И как всегда, когда она не понимала происходящего, она затаилась – как учили в Шаолине.

Изучи своего врага… Маринетт не была врагом, ни в коем случае. Но она словно уже и не была дочерью Ся Бин. Женщине нужно было просто познакомиться с ней заново, понять, узнать…

Она её дочь? Её любимый ребёнок.

Всё ещё?

Всегда была. Есть.

И будет.

Ся Бин стояла рядом с лестницей и прислушивалась.

Маринетт пела. Снова. Ту же самую песню. Опять.

Том рядом хмурился, качал головой в такт, но ничего не говорил.

– I had a dream I was seven, climbing my way in a tree, – тянула Маринетт. – I saw a piece of heaven… Waiting, impatient, for me.{?}[Мне снилось, что мне снова семь. Я карабкаюсь на дерево и вижу кусочек рая, нетерпеливо ждущего меня.]

Ся Бин думала.

Что было два месяца назад?

Маринетт заканчивала младшую школу. Готовилась к переводу в коллеж, очень нервничала из-за того, что расстаётся с друзьями. Боялась, что попадёт в один класс с Хлоей – девочкой-занозой, с которой у Маринетт постоянно вспыхивали ссоры.

Потом, в один день – словно переключили. Маринетт пришла домой, растерянная; Ся Бин готовила, но, увидев выражение лица дочери, выронила палочки из рук.

– Маринетт? Что случилось?

Маринетт посмотрела на Ся Бин, совершенно её не узнавая. Потом медленно обвела взглядом гостиную и кухню, словно впервые видела.

– Ничего, – сказала она, без помощи рук стаскивая ботинки. – Я к себе.

Она никогда до этого не разувалась в квартире.

Том вздохнул, когда дочь замолчала.

– Как думаешь, она не…

Ся Бин покачала головой.

О сэлфхарме или суициде она уже думала.

К счастью, Маринетт, – эта новая, но всё ещё любимая Маринетт, её дорогой ребёнок, её кровь, плоть, дух, – никогда бы не поступила так.

– And I was running far away. Would I run off the world someday?{?}[И я убежала далеко. Убегу ли я когда-нибудь из этого мира?]

– Это не болезнь души, – сказал Ван, вслушиваясь в слова песни. – Страдает разум. Ты говорила с ней?

Ся Бин потёрла шею. Говорила ли? Да.

– Я…

Вот только Маринетт с ней – нет.

– Nobody knows, nobody knows…{?}[Никто не знает, никто не знает.]

Мужчина покачал седой головой. Ся Бин закусила губу.

Она практически отчаялась. Она выучила эту чёртову песню наизусть. Она просто хотела, чтобы её ребёнок был счастлив.

– Что делать, дедушка Ван?

– And I was dancing in the rain. I felt alive and I can’t complain!{?}[Я танцевала под дождём. Я чувствовала себя живой. Я не могу жаловаться.] Не могу, да? – Маринетт засмеялась. – Не могу!

Ван потянул себя за бородку, смотря на закрытый люк. Ся Бин молчала, боясь спугнуть чужую мысль.

Мастер, что когда-то помог ей разрушить договор с Шаолинем, был её последней надеждой.

– But now take me home{?}[А теперь – верни меня домой – зло говорила Маринетт, даже не собираясь тянуть ноты. – Take me home where I belong!{?}[Верни меня домой, в место, которому я принадлежу!]

– Есть способ, – сказал в итоге Ван Фу.

– I can’t take it anymore!{?}[Я больше не могу этого выносить!]

Ся Бин, если честно, тоже.

Он дал ей порошок, который растворялся, как чай.

Маринетт его выпила, словно не ощутив горького вкуса. Это был её ужин; от еды девушка отказалась, как бы Ся Бин ни настаивала.

– Как он подействует? – спросила Ся Бин у Мастера.

– Уберёт из её сознания то, из-за чего твоя дочь страдает. Вырежем из памяти, если говорить проще.

– Разве это не насилие над личностью?..

– Медицина рождена из насилия, девочка моя. Иногда приходится выбирать.

Ся Бин всегда выбирала мужа, дочь и их благополучие.

Дни шли. Недели текли. Второй месяц сменился третьим. Потом четвёртым.

Маринетт всё ещё практически не ела. И не пела, словно подавившись словами, которые выливались из её рта страшной для Ся Бин песней.

Она начала… оживать. Понемногу. Совсем по чуть-чуть.

Ся Бин была счастлива и этому.

В итоге Маринетт ожила; для этого потребовалось много времени. Начала нормально разговаривать, шутить, – пусть и довольно озлобленно, – даже друзей себе завела. И не одного друга.

Ся Бин выдохнула, когда дочь сама обняла Тома. Крепко. Потом дочь поцеловала его в щёку и, счастливо улыбаясь, убежала в комнату.

Вытирая слёзы мужа, Ся Бин думала о том, что в итоге всё должно быть хорошо.

Ван Чэн стал большим разочарованием.

Ся Бин ухаживала за своей дочерью, как за капризным растением. Ван чуть было не убил этот нежный цветок, вылив в его почву литры своей злобы.

Он отыгрывался на её дочери из-за разорванного договора с Шаолинем; из-за того, что Ся Бин предпочла себя и семью роду и обязательствам. Из-за того, что ушла от Вана.

Ей всегда казалось, что его привязанность была… излишней.

– And I was dancing in the rain. I felt alive and I can’t complain,{?}[Я танцую под дождём. Чувствуя себя живой, я ни о чём не жалею.] – мурлыкала Маринетт себе под нос.

Ся Бин, услышав знакомую мелодию, чуть не лишилась чувств. Она медленно зашла в кухню, и увидела двух мальчишек за столом.

Её дочь мыла посуду. Шумела вода.

Мальчишки – противоположности. Инь и Ян. Свет и тьма. Море и трава в чужих глазах, когда они повернулись к женщине.

Над чем раскинется небо радужек её дочери?

Маринетт тоже обернулась. Улыбнулась.

– Ма, садись. Я тебя сейчас со своими утятами познакомлю.

– Утята…

Дочь пакостливо захихикала.

– Ну да, смотри: утёнок Адриан тебе уже знаком, мы его периодически подкармливаем, но для фуагра ещё далеко. А это – морской утёнок Лука. Он тощеват, но, как мне кажется, отлично подойдёт для нашего тайного рецепта.

– Почему утята-то? – спросил темноволосый, который морской утёнок, который Лука. – Здрасьте.

Ся Бин махнула рукой, осторожно садясь. Адриан подвинул ей стул, вежливый утёнок… мальчик то есть. Или котёнок – тут с какой стороны посмотреть.

Интересно, кем для её дочери был Лука.

– Потому что Маринетт обожает утку в любых её проявлениях, – вздохнула Ся Бин. – Особенно с черносливом.

– Особенно, если готовила её не я, – проворчала дочь, вытаскивая из мойки овощи. – Это насилие над ребёнком, заставлять его готовить. Будто у меня других дел нет. Подушки не лёжаны, сериалы не смотрены, книги не читаны, утята не выгуляны…

Ся Бин знала, что ворчит Маринетт исключительно из вредности. Готовить она умела, а когда хотела – могла и что-то посерьёзнее пустого гарнира сообразить. Только хотела редко.

Маринетт раньше не умела готовить, вообще. Даже сладости. Когда только научилась?..

– Nobody knows, nobody knows{?}[Никто не знает, никто не знает.], – продолжила петь дочь, словно отвечая на невысказанный вопрос матери.

Ся Бин ощутила приливную волну нежности.

Что бы ни произошло. Что бы ни происходило.

Она будет любить своего ребёнка.

====== Рефлексия ======

Комментарий к Рефлексия Алоха!

У работы есть целых две иллюстрации :D

https://disk.yandex.ru/d/P7lL6qZTSvpGqQ

Туда! Туда! Смотреть туда!

Я счастлива :)

Спасибо, Stasya_nova! <3

.

Я опять не удержалась, выкладываю главу по мере готовности :< научите меня терпению, я хотела оставить её на завтра...

потому что хз, получится ли сесть завтра за комп.

Эх.

.

продолжаем эмоциональные качели. Порадовались, да? Пора страдать.

Приятного чтения.

Четырнадцатое мая

Я сидела на балконе и смотрела на то, как вдалеке переливается Эйфелева Башня. Настроение у меня было паршивым, так что вместо восхищения иллюминацией на фоне темноты неба в голову лезли токсичные мысли.

Говоря проще, Железная Леди в ночные часы выглядела, как молодящаяся проститутка. Всё это сияние было нужно для тех, кто приезжал поглазеть на город; коренные Парижане и те, кто жил здесь хотя бы год, на ночное светопреставление реагировали по-разному: кто равнодушно, кто раздражался. В любом случае, чем ближе ты живёшь к центру – тем плотнее у тебя шторы и дороже стёкла окон. Ни свет, ни звук не пройдут.

У меня тоже были и шторы, и толстенные стёкла, которые должны были защищать мой нежный сон от шума и иллюминации. А ещё у меня было окно прямо над кроватью, про которое совсем забыли при планировании. Стекло там было обычное, штор не водилось из-за горизонтального расположения окна по отношению к земле.

Наверное, это окно планировалось для того, чтобы Маринетт могла смотреть на звёзды. Но где Париж, столица Франции, и где звёзды? Городской эффект подсвечивал тучи лилово-серым и прятал любое сверкание далёких светил.

Мне не спалось. Если честно, то в моей бессоннице, – длилась она уже вторую ночь, – был виноват не свет и не шум, и даже не виднеющаяся вдалеке кокетничающая с туристами Эйфелева Башня. Спать мне мешали мои собственные мысли.

Обычные такие человеческие загоны. Уходите, я по вам совсем не скучала.

Вечер был на удивление тихим: вдалеке звучали басы какого-то концерта, на который стеклись большинство парижан и туристов. Выступала местная дива. Не уровня Джей Ло, конечно, и тем более не BTS, по которым в моём мире текли девочки и мальчики от девяти до девяноста, но к которым я относилась с жалостью.

Кто-то поменьше, но всё равно любимец публики.

Можно было уговаривать себя, что в бессоннице виновата чужая музыка. Но я за свои годы отвыкла придумывать отговорки и отмазки; это мешало эффективности и рушило привычный темп жизни. А ещё могло стать бесперебойным источником проблем в будущем. Если ты не решаешь проблемы по мере их появления, то потом будешь плясать на одних и тех же граблях, пока те не расшибут тебе лоб насмерть.

– Маринетт? Опять не спишь?

Тикки вылетела из комнаты и юркнула мне в ладошки, отчаянно зевая. Квами была как ребёнок: много ела, много спала, сохраняла в себе любовь к миру и непосредственность. Но при этом не обладала детскими недостатками: не пачкала бельё, не ревела чуть что, умела разговаривать, а ещё была настолько мудрее меня, что иногда хотелось плакать.

Но мне вообще в последние два дня хотелось плакать.

– Что-то не хочется.

– Тебе и есть не хочется, – заворчала квами. – Так всю нашу с Адрианом работу испортишь.

Я улыбнулась, но мрачно. Да, есть такое, моё ОРПП за эти два дня тоже разрослось, как плесень на забытом во влажном месте хлебе. Расстройство подпитывалось моей нервозностью и плохим настроением, как вкуснейшими из блюд. Магия Тикки, к счастью, не позволяла мне снова скинуть вес, так что щёки оставались по-азиатски пухлыми на фоне остальных выпирающих костей.

Как сказала Тикки, её магия фиксирует тело в лучшем из возможных вариантов; естественно, только в том случае, если синхронизации постоянны, а квами и носитель более или менее принимают друг друга, иначе магия не работает.

Схема простая. Человек получает Камень Чудес. Потом организм растёт, развивается, Талисман захватывает эти изменения, оставляя только лучшее. Но работает это только с детьми и подростками; если же, к примеру, тебе под сорок, и ты синхронизировался с больной поясницей, то Талисман закрепит эту болячку. Избавиться от неё будет можно, но несколько сложнее, чем если бы ты был без Камней Чудес.

Это как будто к тебе пришёл вампир и сказал:

– Эй, детка, я тебя сейчас обращу!

А ты вытаращился на него в ответ и панически залепетал:

– Щ-щас, секундочку, – при этом думая о том, что тебе надо срочно похудеть, покрасить волосы и сходить к косметологу. – Щас-щас, секундочку!

Это ж вам не «Сумерки», чтобы все огрехи внешности вампиризм исправлял. Не-ет, в реальности всё грустно: обратили тебя прыщавым задротом – будешь таким в вечности!

Мир жесток, ах…

Днём моё настроение ещё хоть как-то держалось на плаву. Я ходила в коллеж, внезапно начала общаться с Роуз насчёт музыки: девушка нашла видео в сети, где я пела для Милен, и возжелала моей дружбы.

Конечно, я проводила кучу времени с Адрианом, Альей и Нино.

А ещё я познакомила Луку с Адрианом. И познакомила парней с Сабиной. Все друг другу понравились. К-к-к-омбо!

Но, если серьёзно, знакомство с Сабиной – это такой милый бонус к сведéнию Адриана и Луки. В Лукадриан я не верила, зато точно знала, что моему Агресту будет полезно пообщаться с таким оторвой, как Куффен. Это же как две противоположности: парень, у которого слишком много неправильной «заботы», встречается с парнем, о котором вообще практически не заботились. Анарка была не самой лучшей матерью, признаем честно.

По рассказам Луки у меня вообще сложилось впечатление, что женщина свой корабль любила больше, чем детей. И у Луки, и у Джулеки наблюдался дефицит внимания от родителей; у одноклассницы моей поменьше, потому что Лука – чертовски хороший старший брат.

Это не значило, что Анарка совсем забила на своих детей, нет. Она способствовала их развитию, искренне желала счастья в будущем, следила за тем, чтобы шкала потребностей всегда была в зелёной зоне{?}[Отсылка к серии игр The Sims.]. Но при этом не стремилась стать именно матерью.

Опекуном она была неплохим, да.

Лука и Адриан договорились до того, что обменялись номерами. Я слегка выдохнула: Агрест, несмотря на все мои тормошения, плохо сходился с людьми, предпочитая удерживать их на расстоянии. Алья, я, Нино и Хлоя – все, с кем Адриан общался не только по необходимости, а ещё и из-за собственного желания.

Надеюсь, Лука встанет с нами в этот список. Больше, больше комфорта для Агреста! Не дадим Блану прорваться в этот, мать его, мир! Мне совсем не улыбалось встречаться с акуманизированным Разрушением.

Да и в общем Адриана жалко было. Хотя моя версия Агреста начинала отходить от своего мультяшного прототипа. Потихоньку, полегоньку… процесс шёл.

Можно было бы его ускорить… понятно какими действиями. Но я опять упустила момент.

Настроение ухнуло вниз, как в горке аквапарка. Я устроилась на стуле с ногами и обняла Тикки, как маленькую игрушку. В прошлой жизни у меня была такая, с самого рождения. Разноцветный пёс размером с ладонь, звали Тяпа. Тяпа был старше меня на год, и, говоря откровенно, выглядел как зомби: стёршиеся глаза, расползающаяся ткань, проплешины в яркой шёрстке. Двадцать шесть лет игрушке, имеет право.

Обожала его до умопомрачения. Игрушка удобно ложилась в ладонь. Я засыпала и просыпалась с этим псом в руке. Мой ночной стражник, не позволяющий кошмарикам пробираться в фантастические сны.

Здесь у меня была Тикки. Забавно, что я частенько просыпалась, так же сдавливая квами в руке; Тикки, вроде бы, не возражала.

Но это если я спала. А со сном у меня теперь проблемы…

– Ты всё ещё не хочешь поговорить о том, что тебя тревожит? – спросила Тикки.

– М…

Я не знала, хочу ли я говорить о своих мыслях, или же лучше пережить их где-нибудь внутри. Это было неприятное чувство: я ощущала растерянность, неудовлетворение собственными действиями, злобу на себя, страх… нервозность вышвыривала меня из сна, едва я проваливалась в блаженное ничто.

Спала я в таком напряге, который давно не чувствовала. В прошлом он был из-за…

– Маринетт, – прервала мою рефлексию квами. – Ты можешь мне рассказать что угодно, ты же знаешь?

Естественно, я знала. Именно от Тикки у меня совсем не было секретов. Квами была в курсе и про переселение душ, и про мои личные загоны, и про то, что в какой-то из версий Мультивселенной всё происходящее вокруг – не более чем мультик для маленьких детишек и взрослых, которые ищут слишком много в простейших сюжетах.

Для таких как я.

– По шкале от нуля до десяти – насколько я хороша в роли Ледибаг?

– Семь, – сразу же откликнулась квами.

– А я думала, что ты скажешь «тысяча» или хотя бы «сто», – усмехнулась я.

– Ты не любишь ложь.

Я кивнула. Действительно.

«Семь» – это больше, чем я ожидала. По собственному мироощущению, я даже на «три» не тянула.

– Почему семь? – спросила я, гладя квами по большой мягкой голове.

– Ты слишком много думаешь не о том и сомневаешься в собственных решениях, – ответила малышка, щуря глаза от удовольствия. – Минус по одному баллу за это.

– А третий куда делся?

Квами хихикнула и хитро посмотрела на меня снизу вверх.

– А это за то, что ты не взяла сегодня печенье, когда тебе отец предлагал. Перед тем, как ты ушла спать.

Её веселье немного меня приободрило.

«Восемь», значит… восемь из десяти.

– Сомневайся до принятия решения, – сказала я, вспоминая давний девиз самураев. – А приняв его – действуй, не испытывая сомнений.

Тикки зевнула. Эйфелева башня зашлась в экстазе, оргазмируя всеми цветами радуги.

– Ты всегда выдаёшь умные вещи, – проворчала малышка у меня в руках. – Когда начнёшь сама жить так, как говоришь?

– Хороший вопрос, малышка… очень хороший.

====== Сайд-стори. Love On Top. ======

Комментарий к Сайд-стори. Love On Top. ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ, ВЫ ЧИТАЕТЕ САЙД-СТОРИ. Она не вписывается во временные рамки сюжета, но при этом является КАНОНОМ для истории.

.

Как думаете, сколько тут героям лет? :)

.

Beyonce – Love On Top.

.

Приятного чтения.

осторожно, спойлер будущего пейринга

Адриан был уверен в себе: в своей привлекательности, в своём банковском счету и пассивном заработке, в своей нужности миру.

А вот в своей нужности невесте – нет.

Не то чтобы она давала повод, если так подумать, просто Адриан до сих пор боролся с мыслью о том, что любить его не за что. Детские травмы, всё такое. Маринетт же была потрясающей: тактильной, смеющейся от не самых умных шуток, с сияющими глазами и объятиями, крепкими, как и в первую встречу. До хруста в позвоночнике.

Но было ещё в Маринетт кое-что, что не очень нравилось Адриану, и что пока-ещё-Дюпэн-Чэн менять не собиралась: дружба с Лукой.

Не поймите Адриана неправильно, Лука был отличным парнем: тоже смеялся с тупых шуток, тактильным, – слегка по-другому, чем Маринетт, и слава камамберу, – весёлым. Вот только на Маринетт он посматривал с глазами, которые сияли слишком уж сильно.

Он был как друг-гей, насчёт которого ты точно уверен, что ничерта он не гей. Шифруется. Как партизан, сидит рядом с примерочной в магазине нижнего белья и советует своей «подруге» взять модельку с прозрачным кружевом. И пялится, пока есть возможность.

Партизан-вуайерист, вот кто такой Лука Куффен.

Адриан одновременно обожал своего друга и ненавидел его всей душой. Луки было слишком много; как вода, – не зря его Маринетт постоянно сравнивала с морем; эй, Маринетт обожала море! – он проникал в каждую свободную минуточку пока-ещё-Дюпэн-Чэн-когда-она-уже-будет-не-Дюпэн-Чэн. Он не оттеснял Адриана, но при этом встраивался в их свидания с грацией монгольской балерины.

На таран, то есть, шёл.

При этом Адриан заметил, что в последнее время Лука постоянно написывает Маринетт СМС. Пока-ещё-Дюпэн-Чэн отвечала Куффену сразу же, а ещё нередко после переписок целовала Адриана в скулу, – в губы им всё ещё было опасно целоваться из-за последствий; Марин не раз из-за этого опаздывала на разные встречи, да и Адриан умудрился пропустить пару съёмок, – после чего синхронизировалась с Тикки и упрыгивала за горизонт.

Ясное дело, к кому. К другу-Луке, конечно же.

Адриана грызла ревность. Он так долго добивался своей невесты, тогда как у Луки отношения с ней завязались легко и просто. Куффен даже не почесался, в отличие от Агреста! Просто взял и стал с ней встречаться.

С другой стороны, разошлись они так же легко… вроде бы.

Плагг успокаивал, говоря, что молния в одно и то же место дважды не бьёт. Адриан, благодаря интернету поднявший статистику, тыкал пальцем в видео на ноутбуке, опровергающее утверждение квами.

Адриан спокойствия не знал. Каждый раз, когда Маринетт уходила, он подолгу смотрел на открытое окно и хмурился, не зная, что предпринять. Он мог бы запретить…

Ага, а потом Маринетт будет над ним так измываться в постели, что у него в глазах только звёзды и останутся. Нет-нет, никаких запретов. У них равноправие. Двадцать первый век на дворе!

Сегодня было то же самое: Маринетт получила СМС, какое-то время перепечатывалась, игнорируя включенный на ноутбуке фильм, – интересный только Адриану; Маринетт не любила кино, но любила лежать со своим женихом и обниматься, – после чего посмотрела на Адриана и спросила:

– Могу уйти? Где-то на полчаса.

Адриан сжал челюсти. Вот всегда так. Он может сказать «нет». На самом деле может. Тогда Маринетт кивнёт, отпишется Луке, устроит голову на плече у Адриана, и они продолжат смотреть фильм.

Как и всегда, он ничего не сказал против.