Текст книги "Нотами под кожу (СИ)"

Автор книги: Anzholik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Идешь курить? – кашлянув, спрашиваю.

– Ага, – кивает, приводя себя в порядок.

Удивительно, но неловкости нет. Словно ничего и не было… Стоим за углом и спокойно курим, перекидываясь ничего не значащими фразами. Хотя, по правде говоря, мне так лениво даже рот открывать, после оргазма бы полежать себе с полчасика расслабленным, а вот, как идиот, на холоде стою, закрываясь кожанкой от ветра. Не хватало мне еще заболеть, завтра же концерт, по голове точно не погладят меня…

Уже вечером, собирая вещи, вспоминаю, что номер так и не спросил, а свой не дал. И более того, я не сказал, что уезжаю, да и надо ли, если непонятно, что между нами происходит?

========== -16– ==========

POV Тихон.

Выходные как на иголках… Хотя, если для кого-то и вправду эти дни – время, когда отдыхают, для меня же все иначе. Сегодня пришло «приглашение» в суд, куда я должен явиться через полторы недели по делу «о нарушении трудовых прав работника». Что весьма чревато для меня, ибо уволил я его по глупой причине. Сестра прислала СМС о том, что меня ждет в скором времени «сюрприз», а это пугает, знаю я ее «сюрпризы», приятного мало. Еще и Гера так навязчиво маячит в каждой мысли. Постоянно. Безостановочно.

Это убивает, когда закрыв глаза – видишь его. Посмотрев в отражение оконное – мерещится он. Пьешь кофе, а в гуще напитка его облик всплывает. В цвете, в звуке, в голосе, во всем, во всех, везде – он мерещится, и это смахивает на помешательство.

В который раз за день пытаюсь усесться за столом, сосредоточиться на куче бумажной волокиты, но не могу. Не могу, блять, и все, мозги кипят, каждая клетка организма напряжена, нет никакого покоя. Ни грамма. Я с ума схожу уже. И спать не могу, и кусок не идет в горло, и сидеть осточертело. Мне неуютно, неудобно, тоскливо, я места себе не нахожу. Хочу его, сюда, к себе и на подольше. И дело тут вообще не в физике. Тут душа мается… Рвется, тянется к нему, ноет.

Попал. Кажется, хотя нет, уже не кажется, я теперь точно знаю, что влюблен. С присущим мне максимализмом, со свихнувшимися в конце мозгами и неспособностью абстрагироваться от этого чувства. Оно пришло. Вот так просто, в двадцать три года оно нахлынуло, неожиданно совершенно. Уж никогда бы не подумал, что я буду по кому-то так с ума сходить. Думать постоянно.

Хочу голос его услышать, увидеть наглые карие глаза, собрать в пригоршню его черные волосы и тянуть до боли, чтобы тот голову откинул, открыв мне алебастровую шею с причудливыми родинками. Вкус кожи его перекатывать на языке, смаковать. Дышать свежестью его туалетной воды вперемешку с природным запахом тела. Утыкаться в волосы, что напрочь провоняли сигаретами, облизывать пальцы, местами ободранные о гитарные струны. Гера…

Я уже изнываю в предвкушении завтрашнего дня, в предвкушении гребаного понедельника, когда его увижу. И эти два дня адски скучны без него. Пусть издевается, дразнит, подкалывает, доебывает, выводя из себя за считанные секунды. Но будет, мать его, рядом, хотя бы в зоне видимости.

– Да заебало все! – рыкнув загнанным зверем, бросаю врассыпную стопку бумаг, которые разлетаются по кабинету тотчас же. К хуям работу, мозги не пашут, я вообще не понимаю, что я читаю в этих договорах и сметах, актах выполненных работ. Как робот ставлю подписи, совершенно не читая, под чем. К хуям все, нет у меня сегодня сил на работу, их вообще нет, я наркоманом завтрашний день жду. Томительно… Жду эти губы, что в кривой усмешке манят, и мне так нравится смотреть, как кончик языка скользит по колечку и исчезает, дразня. Как курит он, словно целует бумажный фильтр. Бля… Срываю нетерпеливо галстук с шеи, отшвыриваю его на диван, схватив ключи и мобильник со стола, вылетаю из кабинета растрепанный и злой.

– Тихон Игоревич, что-то случилось?

– Убери в кабинете, – небрежно и даже грубо бросаю Инессе, которая явно не заслужила такого, но мне сейчас не до ее нежных чувств. Нервно жму по кнопкам в лифте, роюсь по карманам, ища сигарету, и, не найдя даже намека на нее, матерюсь сквозь зубы. Что за день, что за блядство-то, почему все к чертям летит?

…

Его нет. Ни на первой паре, ни на второй, и, соответственно, на третьей тоже он не появляется. Заболел? Прогулял? Избегает меня? Смысл? Если сам с жаром отвечал на ласки, сам целовал, сам ласкал, стонал, кусая губы в кровь, чтобы не сдать нас, прижимался всем телом, и нагни я трахнуть его прямо там, у покрытой кафелем стены, он бы не остановил, так где же он теперь?

…

Где? Уже второй день нет его, а меня носит. У меня ломка, мне нужен он. Сейчас. Много. ГДЕ?

…

Среда. С самого утра решаю идти к нему. Плевать мне на учебу, на все плевать. Хочу успокоить расшатанные нервы. Просто, мать его, успокоиться, иначе за себя не отвечаю, мне плохо, мне жутко, дико, непонятно как, но это, сука, ненормально.

Наспех одевшись, выскакиваю во двор, прыгаю в машину и, вдавив педаль в пол, со скрипом шин стартую. От нервов уже третий день по пачке сигарет, если не больше. Как в малобюджетном фильме – все вокруг меня в движении, а я на месте ровно. Спецэффекты хуевые, да и смысла в картине ноль.

Застыл, как Тутанхамон, замурованный в гробнице. На светофоре. Сигналит сзади иномарка, зеленый свет уже секунд пятнадцать как горит, а я сижу. Нога словно онемела, закостенела, недвижимая. Смотрю в одну точку, вперед, пепел с сигареты падает на темные джинсы, музыка, глупая, бессмысленная попса, орет из динамика. А по коже озноб бежит, глаза уже болят от того, что не моргаю, начинают слезиться. Я в прострации. В гребаной параллельной вселенной. В своих мыслях, да, блять, как вам угодно. Выпал. Вот так невовремя, совершенно тупо выпал из реальности. И не спрашивайте почему, я сам не знаю. Со мной куча непонятной дряни творится эти дни, я, кажется, свихнулся из-за чертового брюнета, безумный стал, по мне Кащенко определенно плачет.

– Ты че встал, кретин? Движение тормозишь, из-за тебя уже пробка собралась! – орет пацан и стучит мне в окно, привлекает внимание, а мне похуй.

Нажимаю на газ, не разобрав вообще, какой там свет горит. Как в русской рулетке. Повезет аль нет.

Видимо, зеленый горел, раз доехал я без скрипа тормозов и череп цел. Громкий стук дверцы, писк сигнализации и дверь с домофоном перед носом. Давно выученные коды для каждой фирмы ввожу бесчувственными пальцами, рывком на себя железную преграду со скрипом, вверх по лестнице к нужной двери и в звонок раз двадцать. Молчок, нет никого. Совсем нет… Барабаню какое-то время вручную. Все равно глухо. Нет его, понимаете? Нет.

Разворот и к дверям напротив. Пара секунд, и я в салоне, музыка льется из динамика, progressive, если не ошибаюсь, легкий, ненавязчивый, даже немного сонный. К двери кабинета, где Гера работает, за ручку дергаю – закрыто. Ну, пиздец, и где теперь искать его? Номера я, идиот, не дал, у него не спросил, все на судьбу-суку надеялся. Зачем? Она давно мне фак показала и дергает за нити, как ей одной угодно.

– Вам помочь? – вежливо по плечу, легко, невесомо. Помочь?

– Где Гера? – поворачиваюсь, увидев парня, с которым сталкивался уже, когда здесь бывал, занятный поц, только не до него сейчас.

– Герман уехал, у вас по записи назначено?

– Куда уехал и насколько, мне нужно тату добить.

– Я могу предложить вам других мастеров, у нас есть двое свободных и один вскоре освободится.

– Мне нужен Гера, только он. И ты не ответил, когда он приедет?

– Мне неизвестно, на какой срок он уехал, – нарочито вежливо отвечает парень, хотя в глазах проскальзывает раздражение. Понимаю, я сейчас веду себя как быдло последнее, а не хозяин крупной фирмы, который по идее должен быть собран донельзя, с вежливым лицом и хорошо поставленной речью.

– Держи номер, как только он приедет – звони, – быстро записываю на выдранном из ежедневника листке номер свой, оба номера, если быть точным, чтобы уж наверняка. Вместе с листом всовываю в руку купюру, довольно крупную. И получаю улыбку вполне довольную в ответ, вы мне скажите, непродажные есть хоть где-нибудь? Правильно, нет.

На свежий воздух, вывалившись из подъезда. Курю, присев на выстывшую лавку. Медленно моргая, пытаюсь собрать себя в кулак. Только вряд ли способен… Нужна выпивка и, определенно, секс. Причем плевать с кем, как и где, просто надо. Стереть с тела ЕГО. Смыть. Заместить другими ощущениями. А вдруг поможет? Как панацея.

…

Не помогло. Стало еще более мерзопакостно на душе. Никогда подобного не ощущал, чтобы вот так противно от самого себя. Не прошло и десяти минут, как я выскальзываю из постели, бросив того, кто так опрометчиво подставился в надежде на будущее развитие. Глаза у нее всегда искрились при виде купюр, а-ля лямур-тужур. Бесит. Все бесит, и вообще не секс, а издевательство какое-то, я еле кончил. А как прекрасно все начиналось-то. И возбудился от мимолетной ее ласки, стоило в глаза карие взглянуть, да черный длинный хвост, что собран на макушке, на кулак намотать и заткнуть грубым поцелуем, кусая губы. Мне, собственно, плевать было на эмоции ее, я эгоист в постели, всегда и со всеми, кроме него, как оказалось. Никто все равно не жаловался никогда. Тело с толстым кошельком все изъяны искупает, так проще – и я их понимаю. Заикнулась – и прощай повторный трах с бесплатным приложением хорошего ужина или милой безделушки.

Домой. Падаю на постель в одежде, надеясь, что вырубит мгновенно, но не везет. Уснуть я не могу, потому, скинув лишь рубашку и обувь, цепляю рукой пульт и включаю плазму, висящую на стене. Щелкаю по каналам беспорядочно и натыкаюсь… на музыкальный канал. Прямое включение? Концерт в полночь? Интересно, кто же там завывать-то будет?

– Вечер добрый, добрый вечер! Точнее уже ночь. Я рада приветствовать вас сегодня здесь, на премьере альбома всеми любимых ***!

Удачно я попал… На гастролях он, значит, раз включение прямое, хотя тут и наебать могут. Девушка-ведущая откровенно бесит, щебечет долго и муторно. Обещает, что солист скоро даст интервью, а следом и гитарист, и басист, и остальные, а после вообще все вместе. Жду, постукивая пальцем по пульту. Долго жду, злясь на гребаные спонсорские рекламы. Решаю взять что-нибудь перекусить и выпить. Все равно спать не хочу, а когда последний раз ел, не помню. Пока хожу на первый этаж за едой, пропускаю песню или две, на это плевать, главное интервью не просрать.

– Привет, Фил! – восторженно начинает Элла, Мила, не помню, короче, как там ее. Мне откровенно похуй на ведущую, мой взгляд прикован к Гере, который стоит, ухмыляясь, смотрит в камеру, а создается ощущение, что на меня он смотрит, на меня! А не в гребаный объектив.

– Привет, Эл, – целует ее в щеку, смахивает челку с глаз.

Выглядит он потрясающе. Майка висит на честном слове, вся драная-передраная. С кривыми надписями. Цепочек на шее навешано разной длины штук пять, не меньше. Тонкие, с дурацкими кулонами. Еврейская звезда, распятье и просто бляшки железные. Сомневаюсь в том, что железо носить он будет. Это стопроцентно золото, платина или серебро на крайняк. На голове беспредел, вокруг глаз обводка ярко-черная, ногти накрашены. Глазами бегает от камеры к ведущей, улыбается. Ждет вопрос. А меня уже колотит, от одного его вида трясет, как в ознобе. Понимаю, что скучаю, не видел же почти неделю. Тоска зеленая грызет, как крыса. Все спиралью внутри закручено, напряжено, скоро рванет… Точно не выдержу. Узнать, что ли, где концерт у него, и рвануть, послав все нахуй. Посмотреть на эту вакханалию вживую. Послушать, как хрипло он терзает микрофон, от шепота до крика.

– Тексты ваших новых песен, всего альбома в целом, в этот раз очень проникновенны. Нет привычной для всех агрессии, нет хлестких слов, все вполне сдержанно, даже нецензурной речи нет вовсе, это так не похоже на тебя. Почему?

– Мы решили, что этот альбом будет немного другим. Ты знаешь, тексты мы писали все вместе. Садились на репетициях в круг, и каждый предлагал свою строчку. Потому можно смело сказать, что данный альбом – своего рода исповедь каждого из нас. Альбом вобрал в себя наши переживания, настроение, он впитал нас самих, – оказывается, умеет Герман разговаривать долго, содержательно и красиво. Поставленный голос, чуть больше хрипотцы, чем в реале, легкая улыбка, жестикуляция не бурная, все ровно как надо, все в меру.

– Ты знаешь, это круто. Нет, по-настоящему здорово, что вы, ребята, открыли души нараспашку для своих слушателей, – кивает и чуть сводит брови ведущая, показывая свое понимание и крайнюю степень сосредоточенности. – Как тебе здесь сегодня?

– Хорошая атмосфера. Мы здесь уже второй раз выступаем, и я надеюсь, что не последний, – смеется и прокашливается, я бы сказал, даже заигрывает. Он другой там, по ту сторону экрана. Совсем не тот, кто был в моих объятиях.

– О, я тебя умоляю, последний? Фанаты вас так просто не отпустят, даже если вы того захотите. Ведь так? – спрашивает у толпы, и камера теперь снимает пищащих и выкрикивающих без разбору девчонок и редких парней. Скользит по толпе, показывая, насколько много народа за оградой, и это далеко не в зале съемка, а, судя по всему, у входа. Там что-то масштабное, возможно, не только они выступают.

– Я вижу на твоей руке золотую цепочку! Ты ведь не любишь желтое золото, много раз сам говорил, что изменилось? – берет его руку в свою и подносит к камере, а там… там моя цепочка, та, из-за которой спорили мы не один день, и я, по правде говоря, требовал ее назад из вредности, она мне не особо-то и нужна, просто как предлог зацепить его лишний раз. А тут он с ней, не снял… Не до конца понятные ощущения, но точно приятные.

– А это, – загадочное улыбается и бросает взгляд в камеру, а я снова на себя все примеряю, цепляюсь за контакт глаз через плазму. Я вижу тебя, вижу… Ты только говори, мне, правда, похуй уже о чем, просто говори и чаще смотри на меня. Мне это нужно.

– Это… – ждет ответа девушка, подталкивая его. Гера, хитро посмотрев на нее, прокручивает цепочку по своему запястью, подцепив пальцем. Облизывается, словно вспоминает что-то, хмыкает себе под нос, а после обращает взгляд на нее.

– Это можно сказать… подарок.

– От девушки?

Смеется в ответ так заразительно, что и я улыбаться начинаю. Ага, подарок, и о да, от девушки, так точно, цыпочка. Бьешь прямо в яблочко. Отпиваю сока и делаю еще громче. Телик уже орет на весь этаж, хорошо, что прислуга спит на первом, не разбужу.

– Значит, от девушки, – делает вывод ведущая.

– Пусть будет так, – не отрицает, но и прямого ответа не дает. Хитрый, но их так и учат отвечать – уклончиво, полуправдиво, интригующе.

– Спасибо тебе за то, что поговорил со мной, до скорого, – машет ему, когда он начинает пятиться. Гера подмигивает девушке и подходит ближе к ограде, ставит автографы, фоткается, позирует. Он просто… блять, отпадный. Шикарный. Горячий. Лукавый взгляд, полуулыбки и раскрепощенное поведение. Он и обняться может и чмокнуть в щеку. Позволяет себя трогать, да и сам руки тянет куда надо, смеется, шутит, что-то говорит. Общается очень дружелюбно, словно это и не он вовсе…

Песня за песней. Нота за нотой. Слово за словом. Все в сердце, прямо в душу. Под кожу, в кровь и по запястьям. По венам, в пульсе. Слежу за ним, за каждым движением, реагирую и на хрип, и на шепот. Его крик закладывает уши, динамики орут, музыка довольно резкая, дерзкая, грубоватая, гремит так, что окна подрагивают, а я жалею, что не там, что не возле сцены. Не имею возможности смотреть неотрывно лишь на него.

Но меня рвет и так, возле плазмы. Он как сгусток тьмы, как чертов демон. Соблазнителен и тягуч. Его вставляет, откровенно вставляет все, что происходит, глаза мутные как под кайфом, челку небрежно скидывает с лица, майку уже стянул, сверкает белизной своей кожи. Приятными рельефами, природная подтянутость, хоть и худоват он, ребра виднеются. Красив. Безумно…

После окончания концерта интервью у всей его группы, Макс стоит с ним в обнимку, иногда что-то спрашивает на ухо, а я сижу, скрипя зубами, и ревную. К тому, как улыбается Гера ему в ответ, как близко они, как соприкасаются. Так и хочется пачку сока запустить в телик и заорать: «Руки убрал нахуй, не твое!» Да не могу, плазма не виновата, да и не услышит никто вопля моего. Распсиховавшись, вырубаю. И плетусь на кухню поставить недоеденное, а после в душ.

Уже помывшись, понимаю, что идиот, и надо было досмотреть, теперь я даже не узнаю, о чем их спрашивали, и что те ответили.

А время позднее и спать надо бы, но сна ни в одном глазу.

…

Опять сонный и измученный на учебу, с последней пары сваливаю без зазрения совести, не держит ничего, все равно оценки будут идеальные по тому предмету. Домой, а после в офис, где выясняется занятная штука. Оказывается, сестра моя снюхалась с работничком, который в суд подал. Сидят они теперь передо мной, довольно улыбаются во всю свою акулью челюсть. Мол, давай, предложи нам то, от чего мы не откажемся – и будем в расчете. Шикарно, да? Я не на работе, а в террариуме, походу.

– Свободны, оба, нам не о чем разговаривать, встретимся в суде.

– А вот это ты зря, братик, – если первые слова были наигранно мягким, приторно-сладким голоском, то последнее она буквально выплюнула.

– Как знать, как знать… – в тон ей отвечаю, понимая, что дело не выиграю, когда у руля такая гарпия стоит, но, увы, не это сейчас меня волнует…

========== -17– ==========

POV Герман.

Музыка настолько громкая, что кажется, мои внутренности скоро разорвет на части.

Темно, лишь редкие вспышки света то тут, то там вспыхивают. В громадном зале творится полная жесть. Необъяснимая чернуха, но, сука, такая манящая. Я устал, но не могу остановиться. Мне надо бы поспать, ведь я уже вторые сутки на ногах, ан нет… как же я могу пропустить такую мировую тусовку? Как пройти мимо этого глобального отрыва? И что может быть лучше, чтобы выбить из головы все мысли любого рода и происхождения?

Разноцветные пилюли предлагают и тут, и там, здесь плевать, кто ты – звезда или обычный смертный. Все на «ты», все улыбаются, всех вставило. Отвязные, расслабленные, на все готовые. Ощущение, что ты на огромной масштабной оргии, где поцелуй любого – и он тебя не оттолкнет, где дотронься, погладь, сожми, прижми – все без последствий. Никто не станет кричать и причитать. Махать кулаками. Я видел где-то поблизости откровенно лижущихся парней, поодаль девушек. Их мало, вот таких НЕПРАВИЛЬНЫХ, но они есть. А я как-то раньше даже не смотрел в их сторону, отгораживался, абстрагировался, отказываясь признавать даже факт их существования.

А теперь… Что теперь изменилось? Стоило разок перепихнуться, и мир перевернулся? Глаза открылись? Себя нашел?

Блять, как это все глупо… Отворачиваюсь, снова прикрыв глаза. Прочь мысли, я слишком устал, чтобы думать даже о нем.

Теряюсь в этой вакханалии. Внутри этого безумного шторма. Сливаюсь с толпой, танцую уже не первый час. Хотя танцем назвать это сложно, просто двигаюсь под музыку из стороны в сторону с поднятыми над головой руками. Глаза задраены. Губами подпеваю бессмыслицу полнейшую и стопроцентно выгляжу откровенным ебланом в данный момент. Но мне так… плевать. На все. Всех. Я в астрале, где-то там, в параллельной вселенной, в мире танца и музыки, на планете крышесноса. И это тащит… Однако ж нет, как ни странно, я не под наркотой, я не выпил и грамма алкоголя, ни фига не курил, не глотал, да здесь это и не нужно, но меня вставило, меня уносит. Безумие захватывает, оно заполняет каждую клетку. Просачивается в организм через поры. Меня штырит лишь от этого дичайшего потока энергии, от того, как народ беснуется. Как движутся тела одним большим потоком, волной сокрушительной. Где неосознанно каждый друг под друга подстраивается в этом особенном ритме. Нет толкучки, все как огромная масса, однородная. Желе. Смеюсь сам себе под нос, своим мыслям улыбаюсь, представив всех тем самым лакомством, огромным, апельсиновым и с забавным звуком, словно бульканьем, подрагивающим под музыку, колышась из стороны в сторону. Апельсиновым… блять! Даже в такой момент мысли скользкие, образные, мелочные… прорываются сквозь пелену отрешенности…

Моргаю пару раз, пытаясь привыкнуть к вспышкам разноцветным. Глаза режет. Голова шумит уже. Похоже, это мой личный предел. Двое суток на ногах, почти не присев, почти не поев, не попив. Только музыка. Только люди вокруг, желательно незнакомые. Только хардкор.

Теперь я официально обожаю dubstep-party. Твою мать, это ахуенно! Правда. Это чистый отрыв. Непередаваемые ощущения.

…

Утро, хоть и раннее, но уже светает, а я только вываливаюсь из клуба. Ныряю с носом в косуху, ежусь от того, как неприятным столпом мурашек покрывается тело, спина, взмокшая особенно сильно, замерзает, когда ветер пробирается под влажную майку. Зима скоро, а я одет даже не по-осеннему. Идиот – знаю, но толку делать себе мозг? Теплее от этого не станет. Бесцеремонно залезаю в карман к другу, как только прыгаю на заднее сидение в такси, но там, сука, пусто, а я курить хочу до одури. Макс что-то недовольно втирает, давит на мозг трескотней своей, даже слов не разбираю. Уши заложены, внутри все еще эхом музыка отдается. И мне так похуй на все…

– Сука, Паша лежит с температурой в номере, а я за тобой, скотиной, еду через полгорода. Ты бы совесть имел.

– Я не просил, – отворачиваюсь к окну, уткнувшись взмокшим лбом в холодное стекло. Давлю дрожь в теле и сонливость, резко накатившую. Тело ватное, словно и не мое вовсе. Курить хочу… спать хочу, есть хочу и секса хочу. Да не смогу, если и претендент появится. Батарейки сели. Пуф! – и все, выключился Герка, и Фил спатеньки пошел, ага. А вообще, если уж серьезно, как бы я ни присматривался на вечеринке к народу, как бы ни стрелял глазами по сторонам, ничего такого, чтобы зацепило, притянуло, реально захотелось и меня торкнуло – не было. Симпатичные девушки, доступные, расслабленные. Минимум одежды, максимум телодвижений, но не вставляло. Поцелуи слишком липкие. Духи слишком сладкие. Руки слишком навязчивые и бесцеремонные, никакого простора для воображения. Совершенно никакого. Все как на блюдечке, отведи в сторону и трахни. Даже усилий прилагать не нужно. Тебе и сами предложить могут.

И знаете, раньше… Раньше я на такое велся частенько, а вот теперь? Отчего-то не катит. Теперь это даже бесит. Измазанные девки вызывают отвращение. Хочется пойти их лицом под кран опустить и смыть с лица тонны ненужной мазанины, от которой потом во рту привкус, словно нажрался этих самых помад, тональников, пудры и прочего. А от их цветочно-приторных ароматов нос воротит и в трубочку скрутиться готов, до тошноты. Что помешало мне найти себе парня? Все проще некуда: я не смотрю на них по-прежнему в том самом смысле, не могу, блок стоит. Тихон еще ладно… я знаю, чего ожидать от него, я его хоть как-то знаю и понимаю, что поцелуй я его, мне будет приятно, а с другими? Ощущения, что если я коснусь, то меня вывернет моментально. О чем-то большем, чем касания с таким подтекстом, я даже думать не хочу, желудок начинает сжиматься, явно намекая, что даже попытка представить подобное заведомо провальна.

Разговор с другом не вяжется, он раздражен и психует, пытается что-то выпытать, а я пассивен. Все соки выпиты, силы покинули и без того измученное тело. Рот открывать не то чтобы лень, это просто невозможно, он заклеен на фиг, губы сухие и обветренные почти бесчувственны. Организм спит.

В отеле молча идем до номера. Он четырехместный, естественно, люкс и поделен на две части, как квартирный блок. Все в бежево-кофейных тонах, отчего создается впечатление уюта и тепла, что ли. Уж поверьте, что оно так, ибо побывал я в гребаной куче различных номеров и этот один из лучших. И не потому, что он дорогой и напичкан последними новинками, как техники, так и мебели, не из-за дизайна. Просто здесь все как-то приближено к домашнему. Тона выдержанные. Полотенца мягкие, пушистые. На диване плед лежит и пара подушек. И нет этой противной кожи, нет выебистых стеклянных столиков и тому подобного. Везде дерево, мягкие ткани и тяжелые красивые шторы. В углу стоит огромная ваза с искусственными цветами, зато на столе на высоких ножках букет роз без всякой лишней мишуры, просто цветы в обычной продолговатой, словно колба, и полностью прозрачной вазе. Красиво. Люблю розы, особенно алые и темно-бордовые, порой настолько темные, что кажутся черными.

На ходу скидываю куртку, бросаю ту на диван. Шморгаю носом, краем глаза заметив недовольный взгляд Макса. Знаю я, что мне, как никому в группе, болеть противопоказано, особенно на гастролях, но телу не прикажешь, хотя я думаю, отделаюсь легкой простудой. Пара дней соплей, сухого кашля – и как огурчик буду. Стягиваю потную майку, что так и липнет к телу, закидываю в чемодан ее, вытаскиваю чистую одежду и, едва уже переставляя ноги, иду в душ.

– Я тебе таблетку растворил и поставил на прикроватную тумбочку. Для профилактики, капсулу антибиотика оставил там же, выпей и спать.

– Ага, мам, – сонно отвечаю заглянувшему ко мне в ванную другу.

Горячая вода размаривает меня вконец, глаза уже слипаются, веки стали неприятно-тяжелыми… Тело ватное, состояние амебное. Кошмар, блять.

Лениво тащусь к кровати, вытирая голову и вздрагивая, когда на пропаренное тело капает холодная вода с кончиков волос. Выпиваю залпом теплое кислое пойло. Глотаю капсулу и забираюсь в постель, большущую, двухместную. Закутываюсь по самые уши в одеяло, утыкаюсь покрасневшим носом в подушку и отключаюсь, как только веки опускаются.

Просыпаюсь уже к вечеру, судя по тому, как темно за окном. Что неудивительно, ведь темнеет все раньше, зима ж, сука, на носу. Выползаю из кровати, ежась от прохлады, стоящей в комнате. Потягиваюсь всем телом. Мышцы неприятно ноют, уши так до сих пор и заложены, видимо, и вправду простыл я. Глаза болят, сухо царапающиеся об веки. Облизываюсь и, сгрызая сухую кожицу с губ, естественно, до крови, стараясь бесшумно переставлять ноги, иду в соседнюю комнату, которая а-ля прихожая. Общая между двумя блоками.

Косуха моя валяется теперь на кресле. Телик тихо бормочет, а на диванчике в обнимку лежат красавцы. Один между ног у другого. Пашка видимо задремал, лежа на Максе, смешно уткнувшись носом в подставленную шею.

– Как ты? – Встречаюсь с синими глазами друга, что лежит под своим любовником.

– Жить буду, – тихо отвечаю и сажусь напротив них, подобрав под себя ноги.

– Будешь, выбора нет у тебя. Что ты там вчера устроил? Коля звонил недовольный, сказал, что журналюги рыскали по той вечеринке. Он отловил уже в интернете пару фоток, где тебе слишком хорошо. Видок еще тот, как минимум пьяный, как максимум – уделанный в щи. Ты что принял-то вчера, что тебя так вставило?

– Не поверишь. Чист, как стеклышко, по всем статьям. Пить не хотелось, наркота там какая-то стремная была везде, а травку я еще перед концертом убил, следовательно, в клубе меня, наоборот, отпустило.

– Допустим. Тогда что за снимки полуоргии прямо посреди танцпола?

– Явно преувеличено. Пара поцелуев, танцы, не более.

– Ой ли?

– Именно, – стягиваю подушку с их диванчика и подсовываю под спину, откинувшись удобнее.

– На тебя это не похоже, ты не останавливавшееся на полпути.

– Теперь вот так… – неопределенно хмыкнув, отворачиваюсь, начиная изучать интерьер. Я говорил, что здесь люстра красивая? Как виноградные гроздья и явно с позолотой.

– Что с тобой? – Мое подвешенное состояние легко улавливается. Давно пора привыкнуть к тому, что Макс знает меня местами лучше, чем я сам. – Ты больше недели сам не свой. То слишком задумчив, то не на шутку развязан, словно выбить из головы что-то или кого-то пытаешься. Я не против твоих отрывов, расслабляться не просто можно, даже нужно, но, Гер, я волнуюсь, когда вижу, что у тебя сердце не на месте. Я бы хотел ошибиться, но боюсь, ты потерян.

– Есть такое, – решаю признаться. Скрывать все равно от кого-кого, а от него смысла нет. Я слишком многим ему обязан, чтобы вот так задраить створки души своей и валить молча по жизни, трепля его нервы. По-хорошему, Максу лично от меня памятник при жизни надо воздвигнуть за терпение, умение выслушать и дать пинка, если нужно. А еще… еще мне до жути нужно выплеснуть все, что скопилось внутри. Счистить этот гребаный осадок. Терпеть это все одному слишком сложно.

– А поподробней?

– Ты же сам уже все понял, к чему цирк тогда? – скрыть недовольство получается, откровенно говоря, хуевенько. – И чья цепочка, ты там же, на месте догадался, и что не с бабой я был тоже… – последнее выходит тише обычного. Нет, мне не стыдно. Просто как-то… неудобно, что ли, в таком признаваться. Радует хотя бы то, что он поймет, гей ведь. Натуралу я бы точно не сказал.

– То есть, ты хочешь сказать, что трахнулся с парнем? – спокойствие на его лице, как и ровный голос, обнадеживают, что издевательства не будет. От него, по крайней мере, а Паша вроде дремлет себе безучастно, авось пронесет и эта язва белобрысая пять копеек не вставит.

– И мне понравилось… – добавляю, глянув чуть с опаской на шевельнувшегося парня. Твою мать…

– А кто был снизу? – ну а что еще мог Паша спросить? Он в своем репертуаре каверзных вопросов.

Шумно выдохнув, отворачиваюсь, уткнувшись лбом в собственный кулак. Локоть больно врезается в место над коленом. Не очевидно разве теперь, кто и где был? Блять, а мое признание в том, что меня торкнуло, становится несколько унизительным. Хотя, не ему меня судить, насколько я просвещен, то как раз он и снизу, так что… Естественно, ему становится все понятно, и тот хриплым от болезни голосом начинает смеяться, скатывается с Макса и, утыкаясь в подушку лицом, хохочет. Блять, лучше бы я молчал… Все мое желание откровенничать, как туман, рассеивается и на его место приходит явное раздражение и нежелание продолжать разговор, не при Паше, так точно. Резко встаю с кресла, намереваясь уйти. Хуй с ним, я отыграюсь еще. Я так-то не мстительный, просто память хорошая и люблю моментами ставить на место вот таких, любящих юморить не к месту.

– Сядь, – толкает меня обратно подскочивший Макс. – А ты успокойся, ведешь себя как идиот малолетний, хотя ты-то старше нас обоих. Ты думаешь, ему легко такое нам рассказать? Так вот, лежи и помалкивай, если нихуя дельного сказать не можешь. Не порти момент оказанного доверия, – такой резкости от друга я не слышал никогда по отношению к Пашке. Тот видимо тоже, ибо, в шоке замолчав, скрутился под пледом, кинув на меня виноватый взгляд. А после, чуть вынырнув из своего убежища, потянул неуверенно за руку Макса к себе. Тот, хоть и крайне недовольный, но сел обратно к нему, уложив растрепанную блондинистую голову к себе на колени, пропустил сквозь пальцы пару прядок. А Пашка котом потерся о широкую ладонь и прикрыл глаза. Вот так просто, тихо и мирно. Вроде ничего удивительного, да? Но в этом всем было просто тонна нежности и такого явного обожания, что у меня дыхание сперло.