Текст книги "Нотами под кожу (СИ)"

Автор книги: Anzholik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

========== -1– ==========

POV Герман

– Твою мать, вырубите свет! – ору осипшим после концерта голосом. Я, блять, спать хочу, а они мало того, что свет врубили, так еще и шумят, и это, сука, в моей же квартире. Вчера я надрался, как последняя тварь, в ход шло не только бухло, там и травка была и вроде таблетки, благо до иглы не дошло, иначе продюсер точно выпер бы меня из группы, как и обещал.

– Гера, вставай, у нас, вероятнее всего, будет интервью в два часа, плюс ко всему тебе надо в универе до обеда появиться и узнать, в какую ты, сука, группу попадешь.

– Он что, серьезно меня на очное перевел? – в мгновение ока просыпаюсь. Я думал, он пугает, стебется, в конце концов, уж это сделать он способен, но вот так взять и в самом деле перевести меня на третьем курсе с заочки на очное обучение – по-моему, совершенный перебор.

– А ты думал! Он грозился больше чем полгода назад это сделать, если ты за голову не возьмешься.

– Прекрасно, мать твою.

Встаю, скинув с себя плед, и плетусь на кухню. Беспредел, что творится по всей квартире, привычен, так же как и абсолютное отсутствие личного пространства. Дома один я не бываю никогда. Во-первых, потому что тут всегда моя группа тусуется. Во-вторых, это не просто квартира, я в свое время выкупил весь этаж, по правую сторону блок из двух квартир переделан под тату-салон, в котором я работаю частенько, либо же мои ребята, которых я нанял. Это скорее хобби, чем прибыльный заработок, это мой способ расслабиться от тяжелого графика концертов и съемок. С другой стороны находится еще один блок, только из трех квартир, полностью переделанный под одну жилую площадь. В будущем я планирую выкупить и верхний этаж, но это пока планы, ведь на деле мне и имеющегося хватает.

Позавтракав хлопьями с подкисшим молоком и выкурив сигарету, я вываливаюсь из дома, направившись в ненавистный универ. Естественно, на улицах меня не узнают, да и не смогут, по-хорошему. Мало того, что я без привычного всем разукрашенного лица, так еще и в широковатой толстовке, свободных джинсах и капюшоне, скрывающем большую часть моего лица. Пирсинг я не снимаю, кольца с рук тоже, так что лишь самые ярые могут угадать и то скорее подумают, что я сошедший с ума фанат, чем настоящий Фил из известной рок-группы.

– День добрый, – пафосно здороваюсь в приемной. – Я Филатенков. Пришел узнать по поводу группы и начала занятий. Меня вроде как на очное перевели, – надув огромный пузырь жвачки, хлопаю его с громким звуком. Ожидая ответа, утыкаюсь глазами в женщину средних лет, что глядит на меня в явном шоке, видимо, так с ней еще никто не разговаривал. Давлюсь смешком, конфликт мне не нужен, тем более продюсер по головке не погладит и так вон заставил волочиться пешкарусом сюда. Даже менеджеру приказал сидеть на месте ровно, мол, я не малое дитя, должен сам в своей жизни порядок наводить. И кому я плачу бабки, е-мое?! Если за меня даже элементарщину делать отказывается мой любимый, чтоб его, менеджер.

Выйдя из ступора, тетка все же нашла мои документы, кивнула что-то там сама себе, прочитав фамилию, подняла украдкой глаза и, написав все подробно на каком-то бланке, всунула его поспешно мне.

– С завтрашнего дня в группу №304, кабинет на третьем этаже, №142, но там вроде как перебор и так учащихся… – концовку пробурчала себе под нос и начала делать вид, что очень занята работой. Ну, мне же лучше, стоять тут целую вечность и слушать нудятину я не горел желанием. Неаккуратно сложив листок и засунув в карман джинсов, решаю, что надо бы наведаться в одно заветное место, так сказать, пометить. Хмыкнув и всунув в ухо наушник с ревом нашей группы, я шагаю вдоль по коридору, обычно где-то ближе к концу делают сортиры. Искомое место я быстро обнаруживаю и, резво зарулив в него, пинком открываю дверь и влетаю в блондинистого парня.

– Сорри, чувак, занесло, – отмахнувшись, проскальзываю мимо и захожу в кабинку. Опорожнившись и подпевая себе под нос, иду к умывальнику, тщательно мою руки, мало ли что тут делают гребаные студентики. Вытираю руки салфеткой и поднимаю глаза. А за моей спиной чинно себе стоит, опираясь на кафель, тот самый светловолосый и рассматривает меня словно гориллу, блять, в клетке. Они тут что, дикие? Когда видят лицо незнакомое, стоят и таращатся? И что мне прикажете делать? Упасть замертво или поклон отвесить?

– Че встал? – грубо спрашиваю, презрительно ухмыльнувшись. Я еще так-то после вчерашнего не отошел. Голова шумит, алкоголь присутствует в крови, да и накурка оставила след. Мне бы сейчас бутылку пива да сигаретку и, развалившись на кожаном диване, стонать от ласк грудастой бабы. А я тут стою в общественном туалете под взором неизвестного мне пацана. Кстати, о нем, выглядит он вполне себе внушительно. Золотистый блондин, их вроде так называют, виски выбриты, на затылке волосы собраны в хвост, по шее тату плетется, и, судя по всему, плечи да спина с руками у него тоже забиты. Глаза холодные, надменные, смотрит свысока, кривит полноватые губы. Рослый, выше меня на полголовы примерно, чуть шире в плечах, да и видно, что спортом он занимается. Были бы в школке, я решил бы, что он капитан местной сборной, но мы так-то в универе, а здесь по идее подобных тупорылых заморочек быть не должно.

– Хамло, – равнодушно выдает, осмотрев меня с ног до головы. Зашибись.

– Послушай, чувак…

– Чувак – это кастрированный козел, – кривится он, склонив голову. Блять, бесит. – Ты кто такой?

– Нынче поссать нельзя без допроса? – чуть тряхнув головой, чтобы челка слетела, и глаза открылись, смотрю на него нагло. Дожился – я, звезда, мать его, стою и терплю такое обращение. Пф-ф-ф…

– Повторю вопрос: ты кто такой? – отлипает от стены, встав у двери. Я че, отчитываться этому кретину должен? Щаз… ага.

– Конь в пальто, – меня это откровенно подбешивает, и я, оттолкнув его с прохода, вываливаюсь из туалета. Вразвалочку плетусь по коридору, скривившись от громкого звонка, а после, смешавшись с быстрорастущей толпой, и вовсе выхожу из здания. Надо Паше сказать, что я нахрен не хочу сюда ходить! Не хватало мне еще вот таких вот индивидуумов в группе.

Придя домой, застаю картину маслом. Паша сидит верхом на Максе (ударник наш) и засасывает того по самые гланды. Я, офигевший неслабо, замираю на месте, хлопая глазами. Ключи аж из рук выпали, и дар речи пропал. Приехали. У меня в группе пидорасы, оказывается? Фу… Желудок, согласившись со мной, сворачивается, и я поспешно отвожу глаза от столь страстного поцелуя. Тянет взблевнуть и, желательно, на виновников. А после выгнать их и никогда не видеть и не слышать.

– Вы че, ребят, ебу дали? – хрипло спрашиваю с начинающейся истерикой. Мне теперь нужно не только похмелиться, а как минимум нажраться, ибо ударника Колька (продюсер) наш менять не станет, он скорее меня выпрет. Менеджер-то хер с ним, но, бля, как я с пидором в одной группе буду? Пусть и другом… Да я же теперь шуганным стану, пусть только посмотрит в мою сторону лишний раз!

Услышав меня, побледнели оба. Знают ведь мое отношение к секс-меньшинствам. Отпрыгнули друг от друга, чуть не пошлепавшись на задницы. Забавное, если честно, зрелище, но мне как-то не до смеха сейчас.

– Гера… я все объясню, – первый отмирает Пашка. Нервно облизывает губы и классическим жестом проводит по короткому ершику волос.

– Да что ты, это лишнее, мой голубой друг, я уже все, что надо, увидел, – с издевкой произношу. Пытаюсь совладать с собой, чтобы не размазать их обоих по паркету. Не, ну в моей квартире! Интересно, как часто они жарили друг друга тут? А может, еще и на моей кровати?

– Гер… – опа, и Макс очнулся. Только вот он выглядит почти зеленым на фоне бледного Паши.

– Вы что, суки, себе позволяете? В моей, блять, квартире!

– Гера…

– Что «Гера»? Если я узнаю, что вы, гандоны штопанные, на моей кровати…

– Нет-нет-нет, – быстро стали мотать те головами.

– Как давно?

– Что как давно?

– Как давно вы оба… сп… тр… ебете друг друга?

– Это все так спонтанно…

– Как давно?

– Уже полгода почти.

Я со стоном плюхаюсь в кресло. Мать моя женщина, я был слепым кротом все это время, а у меня под носом мои самые близкие друзья чпокают друг друга в зад. Злость клокочет в голове. Кровь шумит в ушах, сердце бьется о ребра, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Как? Как я мог не заметить? Как мог я позволить обвести меня вокруг пальца? Друзья называются… Блять, ну почему они? Почему не Леха (бас-гитарист)? Да кто угодно, менеджеры их, да хоть сам Коля (продюсер), но, бля, не Макс… не Паша.

– Вы могли хотя бы мне признаться, – раздраженно выдыхаю. Мы ведь так близки были последние годы, они могли мне хотя бы сказать. Так нет же…. Пить, нет, не пить, бухать срочно! – Пива принесите, – кидаю обоим. Скидываю толстовку, треплю волосы, что прилизались после капюшона. Подумать только, в моей группе педики. Мысль не дает покоя. И я затрудняюсь ответить, почему точно. То ли из-за того, что я был не в курсе, то ли из-за того, что мне банально тошно и противно, что нормальные пацаны вроде них членососят. Это же аморально. Мерзко. Фу, да я как представлю, мне блевать охота сию секунду.

– Мы бы сказали, честно, сказали бы. Но ты же такой ярый противник, ты лицо свое не видел, когда по телику показали целующихся парней. Я думал, тебя вывернет наизнанку, или ты, еще хуже, разъебешь плазму бутылкой из-под пива.

– А кто об этом знает?

– Все наши.

Ответ как пуля в лоб. Чувствую себя преданным. Странная ядерная смесь внутри, обида и злость, презрение, мерзкое и противное, обволакивающее. Печаль, ведь я могу их потерять…

Выхватив из рук друга бутылку, начинаю жадно пить ледяную жидкость. Горечь во рту не слишком приятна, я вообще пиво не особо люблю, если честно, это скорее закоренелая привычка в несколько лет, чем реальное удовольствие от вкуса. Закуриваю, молчу. Слов попросту нет, мой мир рушится, все вокруг меня так и грозится развалиться. Где моя беззаботная жизнь? Где?

Ах да, она ушла вместе с матерью и братом…

Ушла тем промозглым вечером 11 февраля, почти шесть лет назад. Мне было шестнадцать, как и моему близнецу, мы ехали с матерью с очередной вечерней прогулки, отец подарил ей тогда кабриолет, и мы как сумасшедшие днями напролет катались втроем. Ведь у него не было на нас времени. Это был отличный день, самый лучший мой день и самый худший, ведь тогда я их и потерял…

Я не знаю, что спасло меня, ибо сидел я со стороны удара, я не понимаю, почему именно я выжил, а не Сеня… Я не понимаю и никогда не пойму, но я живу, а их нет. Отец тогда с катушек съехал, едва меня выписали из больницы, стал пить, орать, бить меня. Я с побоями не раз и даже не два оказывался в стационаре. Синяки стали моими спутниками, царапины и ссадины – товарищами. Я бы превратился в забитого, никому не нужного зверька, если бы не встретил Макса. Мы вместе учились в школе, правда, никогда особо не ладили. Точнее, не общались вообще. Он был звездой школы, богатый, симпатичный, из приличной семьи. Всегда при параде, с дорогими часами и в выглаженной рубашке. Он подошел ко мне сам и предложил сходить на вечерний сеанс кино в честь его дня рождения, сказал, что ему тошно общаться с большей частью людей, окружающих нас, что он понимает мою боль, одиночество и хочет стать моим другом. «Мы с тобой очень похожи, Герман, очень, так почему бы нам не стать друзьями?» Я не нашел тогда, что ему ответить, просто кивнул, а вечером, выскользнув в окно, под громкий пьяный храп отца, побежал к кинотеатру.

Тот вечер удивил меня, мне было легко, я даже стал улыбаться. Я начал разговаривать, немного рассказал о себе, хотя я думаю, в нашей школе на каждом углу давно раструбили, что я потерял половину семьи, а теперь игрушка для битья свихнувшегося бывшего крупного бизнесмена. Он молча слушал, кивал, показывая, что понимает, моментами хлопал по плечу в поддержку, так мы и начали дружить. А сейчас я сижу и смотрю на него, на того, кто из ямы вытянул, смотрю на того, благодаря кому я стал солистом молодежной группы, стал звездой, заработал немало денег. Смотрю и мне противно, что он гребаный пидор. Как можно любить его и ненавидеть одновременно? Как? Он ведь столько для меня сделал… но три буквы «гей» рушат все. Но три буквы кромсают все светлое, что я чувствовал к нему, медленно, по крупицам разрушают прочную многолетнюю дружбу. Я так долго внушал себе, что это мерзко, я так страстно в это верил и верю, что не могу смириться с тем, что мой Макс, мой почти брат оказался увечным. Это ведь не может быть правдой. Может, это все розыгрыш? Что-то вроде шок-терапии для меня?

– Макс, братиш, это ведь был прикол, да? Вы просто развели меня, скажи, что это гребаная тупая шутка, умоляю…

Глаза напротив мрачные и виноватые, но полные решимости. Правда…

Глаза напротив просят понять, принять, быть может, простить. Мой друг – пидор…

Глаза напротив блестят от наступающих слез обиды, ведь в свое время он понял меня, он принял, он успокоил и обогрел как-то по-своему. Он вытянул меня из вязкого дерьма безысходности, он заставил двигаться вперед и научиться жить без семьи. Мой почти брат грязный аморальный урод…

Глаза напротив напоминают о том, что я ему обязан всем, они корят и осуждают за то, что я такой поверхностный и слепо ненавидящий. А я не могу это принять…. Не могу…. По крайней мере, точно не сейчас, быть может, через время.

– Идем, Макс, пусть он побудет один, – устало произносит Паша, потянув за руку ударника. Уводит его, тихо защелкнув на ключ входную дверь. Пусто…

Остаток дня как в тумане. Телефон разрывался. Что домашний, что мобильный, а я тупо пил и курил, глядя в одну точку. Ведь воспоминания захватили и отказывались отпускать. Воспоминания царапали изнутри, как дикие кошки, вгрызались в уже зажившую душу. Рвали зарубцевавшиеся раны. Вся эта гребаная херня заставила вспомнить тот день, который превратил мою жизнь в ад полный дерьма.

========== -2– ==========

POV Тихон

Поминутно зевая и мечтая свалить поскорее со скучнейшей пары, я сижу и перебираю пальцами ручку, противно щелкаю той, игнорируя шипение в свою сторону по этому поводу. Хорошая репутация самого преуспевающего студента, а по совместительству и правящего парадом сего заведения, не позволяет никому раскрывать на меня рот. Это я про учащихся, а вот преподаватели периодически устраивают мне проверки, мол, так ли я хорош, как говорят. Весь первый год всячески дергая меня, они убедились, что придраться не к чему, и попросту отстали. Теперь я негласный лидер, звезда универа, гроза девчонок, зависть парней. Меня уважают, боятся, ко мне липнут, пытаются набиться в друзья, заслужить у меня авторитет. Сразу это было забавно, это льстило, поднимало и без того высокую самооценку, повышало самомнение. После же стало навязчивым, надоедливым, утомляющим. Я стал отмахиваться от этого всего, окружив себя некрупной компанией достаточно смышленых парней. Нас звали «Тихон и эти». Безликие в лучах моей славы. Смешно, да? А мне нет, я так живу, я так привык.

Уже почти конец пары, но ноги закостенели в одном положении, задница откровенно ноет из-за твердой поверхности неудобного стула. И мне срочно нужно пройтись, жизненно необходимо, хотя бы минут десять, иначе я, мать его, свихнусь.

– Мария Григорьевна, будьте так любезны, отпустите меня по нужде, – вежливо прошу преподавателя возраста моей прабабки, наверное. Уж очень расклеенной выглядит сия особа. Словно ей щелбан заряди – и рассыплется.

– Иди, – коротко кивает и продолжает нудить в ее неизменном стиле. На парах Григорьевны можно спокойно спать, слушать музыку, разговаривать, да хоть зажиматься, она все равно в астрале, зато на экзаменах и зачетах дерет так, что мало не покажется.

Выйдя из аудитории, плетусь к туалету. Еще с утра какой-то кретин наступил мне на ногу, теперь на белоснежной кроссовке грязный отпечаток чужой туфли. Этот бедняга свое отхватил, но от этого моя обувь чище не стала. Зайдя в помещение и убедившись, что никого нет, открываю кран, задираю ногу и, подтянув штанину, ставлю кроссовок на ободок умывальника и без того измызганного не пойми чем. Не то чтобы я боюсь, что кто-то увидит сие действо, просто нахрена мне лишние запары? Я ведь типа примерный, прилежный, идеальный. А если учителя увидят, как я, золотой мальчик, топчу дорогой кроссовкой когда-то в прошлом белоснежный предмет туалета, они вряд ли станут обо мне лучшего мнения. Наоборот, как раз таки, заметив за мной столь неуважительный жест, они развопятся хуже, чем если бы это сделал местный оболтус, я ведь идеален – оступаться мне противопоказано.

Отмыв грязное пятно, вытерев салфеткой остатки воды и вымыв руки, я небрежно комкаю бумажное полотенце и швыряю то в урну. Тянусь уже было к дверной ручке, и тут в меня влетает непонятного рода существо, наступив на ту же кроссовку, что была только что отмыта. Я сразу, мягко говоря, ахуеваю, после попросту выпадаю в осадок, когда пришедший равнодушным охрипшим голосом выдает: «Сори, чувак, занесло». То, что он не наш, я понимаю сразу, ибо, если бы это было существо из универа, оно бы потупилось, а после, припав чуть ли не на колени, долго молило простить сей поступок. Этот же парень валит к кабинке, напевая едва слышно что-то под нос. Испражняется. Выходит и, подергивая головой под музыку, спокойно моет руки, не замечая меня до последнего. Когда он все же поднимает на меня глаза, там столько похуизма, что я снова офигеваю, однако умело прячу все поглубже, нацепив надменную маску. Хотя это уже скорее не маска, а модель моего поведения.

Обращение наподобие «чувак» я дико ненавижу еще со школьной парты, потому подобное из уст незнакомца сразу вызывает негатив. Увидев же его взгляд полный презрения, оценивающий и явно считающий себя превосходящим меня, я начинаю медленно, но уверенно закипать. На вопрос, кто он такой, я ответа добиться не могу, более того, это хамло, оттолкнув меня, наступив мне на вторую кроссовку, выходит спокойно вразвалочку из туалета и направляется явно на выход. Пиздец…

Догнать и возмутиться я не успеваю, потому как он сливается с возбужденной толпой первокурсников, уж они-то не в меру шумные. Выругавшись под нос, возвращаюсь назад и заново оттираю свою обувь.

Этот день определенно не задался с утра: для начала я проспал, плюс к этому в машине что-то полетело, и колесо подозрительно поскрипывает и даже свистит на поворотах, а вдобавок ко всему на фирме проблемка с контрактом, который я так пытаюсь выбить уже второй месяц. Видите ли, они насторожены тем, что управляющий такой молодой, а разница какая? Я за четыре года, что держу под своим правлением компанию, расширил ее едва ли не в два раза. Открыл несколько филиалов в соседних городах и увеличил перечень услуг. Но нет же, возраст, глупая цифра, стала помехой в заключение некоторых крупных контрактов, а они ой как мне нужны. С недавних пор я решил не только открывать сеть фитнес-центров, в придачу я стал закупать тренажеры и открыл пару магазинов со спорттоварами и туристическим снаряжением. С каждым годом я увеличиваю наш ассортимент и открываю все больше точек. Наша компания стала одной из крупнейших не то чтобы в городе, а в регионе, все благодаря мне, а тут хмыри заграничные тупят и тормозят вместо того, чтобы помочь поскорее доставить большую партию товара.

На последнюю пару нет никакого желания идти, потому, вернувшись за вещами, я под шумок выскальзываю из универа, предупредив свою свору, что я сваливаю. Те начинают уламывать меня вечерком состыковаться, но я непреклонно отвергаю все их поползновения. Сегодня мне нужно разобраться с машиной, заскочить на фирму и, наконец, определиться с эскизом своей новой тату. Если первые два дела были срочными, то последнее – прихоть, уделить время которой я все никак не могу.

Мотор отвечает мне довольным урчанием и я, мягко нажав на педаль, еду к дому. Живу я в частном секторе на окраине там тихо, район что-то вроде элитного, хотя это слишком громко сказано, ведь город достаточно маленький, хоть и небедный. Но элита… слишком пафосно для этого мини-поселка новомодных строений.

По приезде звоню своему помощнику, прося того договориться о починке тачки и пригнать к моему дому рабочую машину с водителем. Дождавшись выполнения и переодевшись, еду на фирму, подписывая срочные бумаги, перекидываюсь парой слов со своими заместителями.

– Тихон Игоревич, вам звонила ваша двоюродная сестра, попросила ей перезвонить на мобильный, номер я записала в вашем органайзере, – известил меня мягкий женский голос, обладательница которого стояла на пороге, не входя в кабинет без моего позволения.

Занятно. Моя сестра, с которой я виделся от силы раз пять за всю жизнь, вдруг резко объявилась. Уж не денежек ли захотелось пиявке?

– Спасибо, Инесса. Что-то еще?

– Нет, завтрашняя встреча с главой компании «Протекс» отменена и перенесена на следующую неделю.

– В связи с чем? – хмурюсь, ибо они увиливают уже в пятый раз. Переносят все дальше и дальше, словно ища отсрочки, хотя наше сотрудничество в их же интересах.

– Они не вдавались в подробности.

– Хорошо, ты свободна. И найди мне лучшего тату-мастера.

На ее лице проскальзывает удивление всего на секунду, но она быстро и профессионально возвращает на место вежливую отстраненность.

– Конечно, Тихон Игоревич, что-нибудь еще?

– И переведи на счет пару тысяч, – напоминаю, чтобы она пополнила счет отца.

Как он там, я не знаю, но так как деньги расходуются (операции на его счету я отслеживаю по выпискам), и старые знакомые пару раз встречали его, я знаю, что он жив. По крайней мере, я делаю все, чтобы он ни в чем не нуждался, пусть он и видеть меня не желает. Так уж получилось, что моя мать умерла родами, когда мне было четыре года. Девочка семи месяцев тоже не выжила, и отец начал сходить с ума. Он на этой почве тихо угасал. И, в конце концов, к моему восемнадцатилетию он окончательно спился, отдав счета и управление компании мне в руки, опасаясь, что загубит то, что так долго выстраивал, во что вложил так много финансов и сил, а сам лег в лечебницу.

Лечение ему не помогло. Хотя подозреваю, что он не слишком стремился исправить свою жизнь, не хотел сам вылезти из этого болота. Потому он свалил из больницы и, уехав в ужасную старую квартиру-однушку, там и засел, отказавшись даже общаться со мной. Якобы во благо моему будущему…

А я перевожу ему деньги, чтобы тот не загнулся с голоду и холоду.

Сразу, если честно, я очень боялся браться за бразды правления, но мне помогли влиться, хоть и скрипя зубами и строя интриги. За четыре года управления я поднял компанию на новый уровень. Сменил почти весь состав работников, сделал косметический ремонт, да и вообще легкую перестройку. Теперь я горжусь собой, горжусь тем, чего достиг своими руками, своими мозгами за столь непродолжительное время.

Домой возвращаюсь я к ужину, Вера Петровна, судя по запаху, приготовила отличное жаркое из ягненка. Она живет со мной с младенчества, вместе со своим мужем, который смотрит за садом и домом вместе с ней. Эта пожилая пара стала мне родной, заменила родителей, они меня вырастили, помогли на ноги встать, во всем поддерживали.

– Ох, Тишка, я ж пирог испекла еще утром, старая моя голова, – причитает женщина, крутясь вьюнком вокруг меня в столовой. Подливает мне компота домашнего, подкладывает еды, готова, как маленькому, слюнявчик повесить и крошки с губ снимать. А я молча принимаю ее заботу, ведь кто, как не она? Никого же больше нет.… И я боюсь, что возраст сыграет с ней плохую шутку, а к врачам она наотрез идти отказывается. Морщинистое лицо совсем уже осунулось, а руки дрожат, почти не переставая, но на мои уговоры она обижается и ворчит. Хотя, когда я в прошлом месяце пригласил платного врача на дом, она не ругала меня, а даже согласилась сдать анализы. Видать, что-то ее беспокоит, да вот молчит она, чем меня волнует.

Остаток вечера я бессмысленно валяюсь на огромном ковре у камина и смотрю по плазме недавнишний концерт понравившейся мне группы. Она достаточно молодая, ей от силы лет пять, но быстро раскрутившаяся. Солист бесячий чел, орет как дикий. Заводной, разукрашенный, слегка дерганный. Но сколько же в нем драйва! Я сомневаюсь, что существует кто-то, способный так же быстро и так сильно завести толпу, как он. Люди в зале на их концерте просто сходят с ума, они орут, прыгают, рукоплещут. Они, кажется, готовы землю целовать, по которой ребята из этой группы ходят. Жаль, что я не смог попасть на их концерт, очень жаль. Я бы с удовольствием посмотрел на Фила вживую. Его голос на грани истерики, звонкий, с легкой хрипотцой. Внешность бунтарская, весь из себя рокер, весь из себя звезда. Досматриваю с превеликим удовольствием концерт, выключаю телик и прямо на полу засыпаю, сквозь сон чувствуя, что меня накрывают и выключают свет.

Просыпаюсь я за два часа до учебы, то бишь в 6:00. Одевшись, выбегаю из дому и, засунув наушники в уши, отправляюсь на пробежку. Мышцы привычно ноют, разогреваются. Дыхание ровное, движения отточенные. Утренний бег – мой маленький каждодневный ритуал.

Вернувшись, иду в душ, прошу сделать мне омлет и свежевыжатый апельсиновый сок и падаю в кровать еще на полчасика. С трудом сползаю с нее после, ем, пытаясь разлепить окончательно глаза. Одеваюсь, обуваюсь, подмигиваю себе красавцу в зеркале и выхожу к машине, которая вместе с водителем поджидает. Мою малышку сделают только к концу недели… Печаль.

Накрутив на палец ручки пакета с конспектами, иду к универу, где меня поджидают ребята. Парочка из них стали мне друзьями, остальные же подхалимы и подлизы, которые выполнят мое любое поручение, однако ж душу им изливать опасно. Я давно прослыл душой компании, ловеласом и пожирателем невинных сердец. В том, что я по обе стороны баррикад, знают не все. Обычно как геев, так и би не особо жалуют, меня же это обошло стороной, так как я не отсвечиваю. Даже в компании лишь очень узкий круг осведомлен, но молчат, не лезут, а я и рад.

Был у меня печальный опыт интрижки с программистом, после пришлось уволить, а ведь хороший пацан был, но не захотел разграничивать личную жизнь и работу. Начал козни строить, на подлость пошел, подставил, хотя, быть может, это совпадение, что он был знаком с тем, кто пытался подстрелить меня. Да-да, не избить, не ограбить, а именно позорно подстрелить. Только вот пуля косо прошла, ранив плечо и выйдя с другой стороны, насквозь пролетела. Меня подшили, покапали, перевязали и домой отпустили. Минимальный урон физически, максимальный морально. Одно радует – ублюдка стрелявшего за решетку усадили. А я долго отходил от сего покушения, порой просыпаясь в холодном поту посреди ночи, но сейчас не об этом.

Подойдя к пацанам, коротко здороваюсь и, фирменно улыбнувшись компании девчонок у входа, двигаюсь в здание. Первая пара тупая и ненужная, лично по моему скромному мнению, но пропуски лишние мне не особо нужны, откупиться-то можно, но нафига? Сев за свою последнюю парту в среднем ряду, веду пустые бессмысленные беседы с одногруппниками и жду начала пары. Со звонком заходит в кабинет не только преподаватель, а еще и вчерашний небрежный парень…

Сразу я его не узнал, ведь сегодня он одет по-другому, и у него пирсинг, который я вчера не заметил – или плохо смотрел, или его не было. Если вчера он был как мешок дерьма одет и помят, будто его бульдозер переехал, то сегодня он весь в черном. Одежда довольно обычная, на первый взгляд человека, который не особо разбирается, но я узнаю лейблы. Стоимость его джинсов под косарь долларов, значит, мальчик не бедный, мягко говоря, а кеды, шнурки которых небрежно торчат в стороны, тоже немалой стоимости. Пряжка же его ремня, что случайно попадает в поле моего зрения, кажется, одна из последних моделей этой коллекции, он, если я не ошибаюсь, еще дороже, чем его джинсики. Ахуеть… а я думал, это непонятный обдолбыш, типичный отброс.

– Филатенков, так? – спрашивает завотделения, мило хлопая ресничками. Впервые ее такой вижу, но это и не важно.

– Ага… – лениво, небрежно, хамовато ей в ответ. А та и ухом не повела, н-да…

– Присаживайся, Герман, на свободное место, после пары я могу дать тебе распечатки тем, что мы проходили в семестре, ведь скоро зачет.

Тот молча скользит к последней парте соседнего ряда. Садится, засовывает наушники в уши, разваливается, полусвисая со стула и, прикрыв глаза, похоже, собирается досыпать…

А я же, воспользовавшись моментом, начинаю свой «осмотр». Стрижка у него странная, его словно обкорнали тупыми ножницами, только вот, если все это дело уложить, то можно смело сказать, что стриг его хороший дорогой стилист. Сережка в губе с блестящим камешком темного цвета. В носу такое же кольцо, ушей не видно за его безобразием на голове, зато отчетливо видны пара родинок на шее. Кстати, о его шее… Я как истинный фетишист обожаю эту часть мужского тела, правда, мне еще дико нравятся ключицы и красивые плечи с лопатками, но шея… мое любимое лакомство. У девушек я люблю пупок, люблю плоские подтянутые животики, м-м-м.

На шее у него есть крупное родимое пятно, точнее, крупное по сравнению с едва заметными пятнышками, что рассыпаны по другой стороне. Это выглядит довольно интересно и сексуально, необычно. То, что он не натуральный брюнет, видно сразу, он, скорее всего, шатен, ведь брови довольно заметно светлее иссиня-черных волос. Лицо овальное, чуть продолговатое. Пропорциональное. Красивая глубокая ямочка над верхней губой, сами губы чуть припухлые, искусанные, сухие. Нос средний, прямой, чуть широковат кончик, но это его не портит. Вообще парень довольно симпатичный и явно не в лучшем состоянии, выглядит опухшим. Веки чуть заплывшие, и это либо от того, что он не выспался, либо же он бухал, не просыхая, сутки как минимум.

Разглядываю я его долго, непрерывно, заинтересованно, а он либо не чувствует моего взгляда, либо попросту игнорирует. В середине пары он под музыку начинает чуть постукивать пальцами по парте. Самое забавное, что он так умело отбивает бит, что я узнаю песню. Это вне сомнений трек той самой группы, концерт которой я смотрел вчера. Подпевая одними губами, он чуть мотает головой и слегка улыбается, словно представляет, как он на сцене исполняет сие творение. Придурок…

Зато Алла Михайловна не оценила его способности, подошла и, встав напротив, сложила руки на груди, ожидая, пока он обратит на нее внимание. А тому плевать… Он и дальше подпевает, постукивая пальцами и чуть двигая ногой. Она стоит так минут пять, к этому времени песня в его наушниках заканчивается, и начинается, судя по всему, другая, ибо он стал выбивать совершенно иной бит пальцами. Ребята в группе уже не просто наблюдают, а сдавленно посмеиваются, всем ведь интересно, кто из них первый не выдержит. Учитель или ученик? Причем этому Герману до сих пор ну никак не мешает, что на него смотрит более тридцати пар глаз.