Текст книги "Нотами под кожу (СИ)"

Автор книги: Anzholik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Чуть покрасневшие веки, с тонкими, как нитки, капиллярами на бледной коже. Гребаная косметика, у него явно глаза после нее болят.

Губами по векам, стирая усталость. Пальцами по груди. Он потерян, не осознает, что происходит, отдался ощущениям. Скользкими руками по его коже, гель с запахом морской волны, свежий, охлаждающий из-за ментола. Слежу, как мыльные дорожки воды скользят по его телу. Невероятен в своей природной сексуальности. Ничего не делая, просто стоя с закрытыми глазами, он как с разворота эротического журнала. Чувственный. Возбужденный. Пирсинг в соске отдает еще большим возбуждением, хотя куда уж более, я и так на грани от всего. От атмосферы, от него, от голых тел, что то и дело соприкасаются. Аккуратная впадинка пупка гипнотизирует, тонкая полоска волос, идущая к паху, до невозможности призывно выглядит.

Я уже на коленях, ловлю пару капель языком на его животе, прикрыв глаза, вдыхаю. Прижимаю руками его к стене, а мои губы вдоль напряженного ствола скользят, чувствуя его рельеф, его бархатистость и гладкость. Каждую выступающую венку, как дергается он от перевозбуждения. Не скажу, что я противник минета, но сам я его делаю крайне редко, очень редко, чаще мне. А сейчас меня колбасит во все стороны от мысли, у кого я отсасываю, вот так, стоя на коленях. Не мучаю и не дразню, ускоряюсь, подчиняясь его стонам и непреодолимому желанию, понимаю, что из-за таблетки ему уже больно терпеть такой силы возбуждение. Кончает он быстро, я даже не успеваю вдоволь насладиться процессом. Непривыкший к вкусу спермы, почти давлюсь, но глотаю, кто знает, что ждет нас, кто знает, опробую ли я его еще хоть однажды.

Выключив воду, тяну его в комнату, ногами-то он переставляет, а вот глаза напрочь задраены, словно склеились, и не знал бы я, что он весь, как оголенный нерв, в ожидании секса, подумал бы, что дремлет. Кровать огромная, настоящий траходром, иначе не скажешь. Простыни шелковые молочного цвета темнеют от влаги, что стекает с наших тел. Плевать. К губам, покрасневшим, зализанным. Целуя до остервенения. Прижимая всем телом к твердой поверхности кровати. Я с ним, и это лучше, чем сон. Это лучше, чем рисуемые воображением картинки. Лучше фантазий, измучивших мозг вконец. Я в нем – и это ошеломительно. Так горячо и туго, а он так раскрепощен, что я сомневаюсь, впервые ли он с мужчиной в постели. Короткими ногтями впивается в мою кожу, дрожащими пальцами стягивает с мокрых волос резинку. Зарывается в них руками, тянет, стонет, выгибается. Отдается так искренне, без остатка. Вбирает охотно, сам тянется и целует. Страстный. Развратный. Он, как инкуб, весь окутан аурой секса, он сам есть секс.

Сердце бешенное бьется в груди загнанно, ему места там мало, оно вырваться хочет в экстазе, сходя с ума. Кровь по венам раскаленная, кипящая. Так хорошо, до обморока, до потери сознания, до разноцветных точек перед глазами. Легкие болят от нехватки кислорода, от поцелуев, высасывающих все силы. Руки уже болят удерживать вес, мышцы, натянутые как струны, ноют, а я продолжаю. Сколько времени прошло? Сколько раз мы кончили? А нам все мало. Чертовски, мать его, мало. Как на безумном марафоне, вся кровать уже скомкана, подушки на полу у кровати валяются.

– Гера… – шепот хриплый, голос сорван давным-давно к ебаной матери. Спина мокрая от пота, а в спальне запах секса витает, все им пропитано.

И откуда силы берутся? Всего один рывок – и я уже под ним, в который раз удивляюсь, откуда в нем столько страсти. Выгибается, сидя верхом, вылизывает мне шею, лохматя руками подсохшие волосы. Кусается не больно, игриво, вызывает улыбку.

– Не лежи бревном, любовничек, – ехидно на ухо, и смешок следом. Сжимаю бедра в руках, синяки останутся, я уверен. Он вроде должен шипеть, но в ответ стон приходит. А следом укус в плечо, на груди, вниз по ребрам к животу. Каждый кубик испробован острыми зубами. Заминка, поднимается выше, впивается в губы. Ласкает мое тело чуть неумело, но старательно, трется, елозит по мне, прикусив пухлую губу и закрыв глаза. Захочу ли я еще кого-то когда-либо? Он погибель моя, я сам себя в ловушку загнал этим сексом. Кто ж знал, что сученок настолько хорош окажется, настолько мягок, как пластилин, раскрепощен и развратен. Влюбил в себя телом. Смогу ли я отныне трахать других? Не уверен.

Рассвет бледно-розовый. Разводы по небу, как водой, окрашенной кровью. Солнце, лениво выползающее, и ни единого облака. Одеваюсь неспешно под аккомпанемент тишины и тихого дыхания спящего Германа. Неудивительно, что он вырубился, не каждому по силам многочасовая ебля. Стараюсь даже не смотреть на смятую кровать и полуобнаженное тело, прикрытое лишь простынею, и то наполовину. Очаровательное зрелище. Россыпь засосов на бледной коже, волосы, рассыпавшиеся вокруг лица, и чуть приоткрытые губы. Отворачиваюсь, не хочу смотреть, пресытился. Хотя, кому я вру…

Ухожу, тихо защелкнув дверь, сажусь в машину, ожидающую у подъезда, курю. Наверное, впервые так много. Всю дорогу травлю себя никотином, дышу едким дымом. Изгоняю его запах, что, как ядовитый, в носу застрял намертво. Это ведь временно, верно? Просто слишком хороший секс, просто слишком развратный парень, слишком сексуален, слишком… все, блять, слишком. Но это пройдет, всегда проходило. Бычок в пепельницу, с тихим шипением уголек затухает, соприкоснувшись со стеклянной поверхностью. Хлопнувшая дверь автомобиля в мозгу, как раскат грома, отдается, нахуя я так напился вчера, придурок, сегодня ведь собрание на работе.

Дом встречает ароматом хвои и запахом горящего камина. Прислуга еще спит, как и округа, раннее утро, а я уверен, что не смогу уснуть. Раздевшись, смотрю на себя в зеркало, там я и не я. Так странно, вчера уехав, улыбался в предвкушении, что получу так сильно желанную игрушку. Получил, и нет улыбки победителя. Пустота, словно выдернули из меня кусок неведомо чего. Выпотрошили, или я просто устал? Глупый вопрос, так натрахаться и не устать, только вот физически я еще весьма работоспособен, а эмоционально… Глухо внутри. Наверное, всегда так, когда добиваешься желанного в короткие сроки. Я трахнул Фила, а к нему в придачу Геру, два по цене одного, удача, выигрыш, а восторга нет, или же это шок, поздно осевший внутри?

…

До вечера все как в тумане, состояние дремы с открытыми глазами. Еда не лезет в глотку, желудок я готов выблевать даже после глотка сока, так любимого мною. Мысли… Чертовы мысли жрут, как паразиты, меня изнутри. Образы ядовитым осадком мозг сжигают, чувства неподконтрольные в комок густой собираются. Я не люблю его, я вообще вряд ли смогу когда-либо кого-либо полюбить, не из того я теста. Но, бля… запал. Застрял. Прилип – не отодрать – к душе, впился, как клещ лапками, прямо в сердце. Мешает. Бесит. Я не хочу этого, мне нужен был тупо секс, а не это неожиданное приложение. Все зашло далеко, слишком далеко, и это нужно прекратить во благо моего же психического состояния.

Собрание. Если его можно так назвать, когда сидит кучка идиотов и смотрит, словно я мессия и исправлю все их тупые ошибки. Достало. Все, мать его, достало, так хочется пустить на самотек, чтобы все по течению – и будь что будет. Я даже слушать их оправдания не желаю, просто увольняю сразу двоих, пусть и давно работающих, преданных и необходимых. Заебало в край. Сил нет давно, мне, блять, двадцать три года, а я въебываю, как проклятый, в то время как сорокалетние с куда большим багажом и знаниями портят то, к чему я так долго и стремительно шел сквозь эти годы. Не слушая советов, пусть и разумных, со стуком закрываю дверь к себе в кабинет, устало падаю в кресло и, осушив залпом стакан виски, засыпаю. Вот так просто выключаюсь, как уставшая техника. Пошло все на хуй.

– Тихон Игоревич? Тихон Игоревич?

И что, блять, за назойливый попугай над ухом? Открываю глаза, полные такой злобы, что по идее убежать должны все или, по крайней мере, заткнуться, но, как ни печально, кроме моей секретарши, привыкшей ко всему.

– Он самый, что надо?

– Там ваша машина с мойки подъехала, мне отправлять их на стоянку или вы желаете отправиться домой?

– Нет, блять, мне тут очень удобно спать, – фыркнув, встаю, потягивая затекшие конечности.

Домой. Обычно это приносило радость, но не сейчас. Там монстр в виде моей сестры, сегодня она должна вернуться, что печальнее некуда. Неужели не могла пропасть без вести, а? Наградил Бог родственничками, один краше другого.

– Ты вчера украл у меня таблетки.

– Это вопрос? – приподнимаю бровь и, налив себе стакан ледяного сока, выпиваю тот с блаженством.

– Утверждение.

– И?

– Я видела, с кем ты ушел.

– И? – на автомате спрашиваю. – Стоп, что ты сказала?

– Я сказала, что видела то, как ты вытянул Фила из кучки похотливых баб и утащил из клуба, усадив в свою же машину, только вот дома тебя, братец, ночью-то не оказалось. Ая-яй.

Противная до такой степени, что изжога начинается от одного голоса. Видела она, и что?

– Ты с ним был?

– Не должно.

– Что не должно?

– Ебать не должно, где я был, с кем, когда и зачем. Популярно объяснил?

– Как грубо, как неоправданно резко.

Не остается ничего, кроме как закатить глаза и свалить к себе, пока ей еще что не взбрело в голову. Не то, чтобы она опасна, просто порой умеет портить жизнь весомо, особенно если учесть, что именно ее семье должен был перейти бизнес отца в случае чего. Им совершенно не повезло, что я достиг восемнадцати за месяц до назначенного срока передачи и стал полноправным хозяином, не согласившимся отдать детище отца в их загребущие руки, и что-то подсказывает мне – даже спустя столько лет они вряд ли смирились со своим проигрышем.

========== -13– ==========

POV Герман.

Просыпаюсь. Медленно, словно из сиропа, выныривая из столь блаженного состояния дремы. По шумящей голове понимаю, что проспал я много, даже очень много, чересчур много. Во рту пустыня и сладкий привкус не пойми чего. Мышцы во всем теле беспощадно ноют. Но не это самое страшное… У меня болит задница, и я начинаю вспоминать, что произошло накануне.

Вечер, репетиция, а после концерт. Прекрасная публика, обалденный заряд эмоций. Взрыв энергии. Мощнейший. Улыбаюсь, чувствуя, как отголоски той эйфории тягуче разливаются по телу, как шум толпы, словно наяву, заполняет голову, громкая музыка, из вспотевшей руки микрофон почти выскальзывает.

Безумно жарко…

Безумно хорошо…

Все безумно… Это экстаз ни с чем не сравнимый. Это ощущение свободы и полета, полета души куда-то далеко от этой планеты. Уединение с самим собой и полная гармония.

Подсобка, ребята в отличном настроении. Макс и Пашка, нежно воркующие, появление Тихона… Улыбка с лица медленно сползает, а предчувствие, леденящее кровь, начинает от кончиков пальцев заполнять меня, сердце, притихшее, уверенно набирает темп. Сглатываю. Тихон…

Поцелуй, первый жесткий, на который я не отвечал, после мои издевки и легкая тревога, непонимание. Второй поцелуй и таблетка, которую я все-таки проглотил. Вакханалия полнейшая в зале. Развратные танцы и липкие поцелуи со всеми без разбора. Пиздец, что я вчера творил… Полнейший, гребаный пиздец.

Пытаюсь пробудить дальнейшие воспоминания, но они ленивые, блаженные, вязкие, полупьяные. И снова он, этот чертов блондин, везде в моей голове появляется. Картинки вспыхивают ярко. Образы, отрывки бессвязные. Пятнами разномастными. Его касания, машина… крепкая рука на моем запястье. Подъезд, где я плыву, как сучка течная. В голове дурман. Бля… Квартира, одежда, что без разбору падает под ноги. Душ, его поцелуи жадные, плавящие меня еще сильнее, ноги ватные, подгибающиеся от ощущений. Руки, кожу мою массирующие. Мои же стоны впиваются в мозг. Я под ним, с ним, на нем… он во мне. Поджимаю пальцы на ногах, закрываю глаза, борюсь с возбуждением, что начинает накатывать. Это странно. Это непривычно, и от этого кажется просто кошмарным. Зачем прокручиваю все это? Мучаю себя, выворачивая детали из дальних кармашков памяти.

Хорошо… мне было настолько хорошо, что стыдно. Это был потрясающий водоворот настолько развратного секса, как никогда у меня, как ни с кем. Очевидно ведь… что никогда, блять, и тем более, сука, ни с кем, я ж с мужиком впервые-то. Можно, конечно, все списать на таблетку, но я прекрасно понимаю одну простую истину – я сам этого хотел, безумно хотел и вел себя, как последняя блядь.

Сжимаю руки в кулаки и сажусь на кровати. Тихо шиплю под нос от противной поясничной боли. Тело ломит, невыносимо, навязчиво напоминает о произошедшем. О своей пятой точке я лучше вообще промолчу, там все печально. Я один. Пусто. Глухо, только запах говорит о том, что эта ночь не приснилась мне. И я понимаю, что не столько телу сейчас не по себе, сколько душе. Он ушел. Ушел, не оставив даже записки, хотя… не уверен, что мне было бы от этого легче. Фыркаю, игнорируя то, как отозвались потрескавшиеся губы на это. Встаю и иду в ванную – посмотреть на свое отражение. Взглянуть самому себе в глаза.

Взглянул… только не столько в глаза, сколько ошалелым взглядом стал осматривать многочисленные метки на своем теле. Знаете, я не видел леопарда вживую. Ни разу не видел. Но, блять, увидев себя в отражении, я понимаю, что у меня с ним сейчас пиздец какое сходство. Шея, плечи и грудь усыпаны дикими фиолетово-алыми засосами. На бедрах – мелкие синяки, и несложно догадаться, чьих это рук дело, а точнее, чьих пальцев. Губы вообще синюшные, опухшие, потрескались, а у серьги кровавые корочки. Волосы взлохмачены в дикий беспредел. Глаза сонные, шальные, недоумевающие и все еще словно полупьяные.

Я, сука, в шоке. Я в пиздец каком ни разу не культурном шоке. Нет, я, конечно, все понимаю. Ну, потрахались, с кем не бывает? Один раз вообще не пидорас, так? Так. Но нахуя, спрашивается, вот так следить на моем теле!? Какого лешего он наставил на мне вагон и целую тележку засосов на таких видных местах? Я так-то не ношу водолазки с закрытым горлом, вообще, блять, не ношу. Я люблю свою шею, свою, мать его, открытую шею с прикольными родинками на ней. Я обожаю свой выступающий, но аккуратный кадык и косточки ключиц. И как теперь мне, известной звезде, красавцу-мужчине, полуприличному, но все же, ходить вот с такой росписью? Это же блядский, мать его, орнамент. И он не только спереди!!! Вся спина в таком же состоянии, даже задница?! От воспоминаний, кстати, о ней, родимой, я заметил, как начал проступать предательский румянец. Ведь до сих пор помню, каково это, когда тебя распирает изнутри от члена, как трется тот внутри и сводит с ума от легкой боли и крышесносного удовольствия. Нет-нет-нет… это все таблетки. Стопроцентно таблетки. Как мужику в самом расцвете сил с НОРМАЛЬНОЙ ориентацией такое может понравиться? Никак. Это скажем… временное помутнение рассудка. Вот, точно!

Залезаю в душ. Включаю воду, и меня настигает воспоминание стоящего передо мной на коленях Тихона, который совсем без тени смущения отсасывал мне. Эти пошлые звуки, когда он с причмокиванием выпускал мой член из своего рта. Как облизывался и гладил мое тело, а я впивался руками в его плечи, оттягивал за мокрые пряди волосы и стонал. Громко стонал, очень громко стонал, и очевидно, что от удовольствия…

Встряхиваюсь, сжав зубы так, что, казалось бы, они на хрен раскрошатся. Беру гель и выдавливаю едва ли не полфлакона на себя. И тут снова яркий образ его рук, что скользили по моему телу, будто для этого и были созданы. Его губ, что целовали до нехватки воздуха. Блять, насыпьте мне хлорки в мозг, а?

Я не хочу это вспоминать…

Не желаю воскрешать в мозгу раз за разом…

И думать… думать… думать, пока мозги не начинают кипеть, пока извилины не закручиваются в тугую спираль. Дыхание замирает в груди от накатывающих эмоций, ведь такое потрясение нелегко перенести, очень нелегко, особенно понимая, как сильно мне понравилось то, что было между нами. Это неописуемо. Это сильно. Словно звонкая пощечина наотмашь, выбивающая остатки разума. Я тонул, я умирал… задыхался, хрипел оттого, что сорвал голос громкими стонами, царапал его спину и плечи и кусал губы, кусал… кусал… кусал, как безумный. Господи, меня так никогда еще не вставляло. Ни разу за всю свою гребаную жизнь.

Начиная откровенно психовать, порывисто и размашисто намыливаюсь, игнорирую стоящий колом член, багровый, нетерпеливый, требующий. Небрежно втираю шампунь в волосы, которые были в его руках, которыми он дышал. Я все еще ощущаю его прерывистое горячее дыхание у своего уха, как он прижимался ко мне и стонал, тихо и хрипло. Сексуально… посылая дрожь по всему телу. Убейте меня! Это же сводит с ума.

Кое-как вымывшись, шипя и матерясь оттого, что быстрая ходьба мне сегодня не под силу, плетусь в комнату и начинаю одеваться, послав мысленно всех и вся нахуй, заранее, так сказать, ведь вопросов явно не избежать.

Курю. Много, жутко много и на пустой желудок. Глубокими затяжками вдыхаю отравляющий меня дым, пока не начинает кружиться голова. О чем я только думал? А главное, чем? Хотя, что уж тут, все и так ясно. В штанах стало тесно, мозги отключились, и тот, кто оказался рядом, использовал мое грешное тельце. Но почему не противно мне? Почему нет мерзкого отвращения? Словно то, что произошло, само собой разумеющееся.

Запускаю руки во влажные волосы. Сижу. Думаю. Вернее, пытаюсь думать, ведь все мои мысли упрямо возвращаются к событиям ночи. Как мне к этому относиться? Забыть? Игнорировать вообще случившееся? Ведь очевидно, что он поступил так же, просто трахнул и свалил, тихо, без шума. Побоялся объяснений? Или использовал?..

Блять, ничего не понимаю. Неприятно, что он тупо бросил. Однако не уверен, что был бы рад увидеть его утром после произошедшего. Я вообще сейчас ни в чем, мать его, не уверен, находясь в полнейшем замешательстве. Не знаю, что думать и как вообще себя вести. Хотя нет, знаю. Я заебу его без секса. Ей-богу, заебу так, что он и не рад будет, что со мной связался.

Дабы успокоить нервы и унять раздражение, иду в салон, проверяю, все ли там нормально, и предупреждаю, что почти через недельку уеду на месяц или около того. Ничего не отвлекает. Совершенно. Даже любимое дело, хобби, которое помогало собраться и успокоиться, сейчас раздражает. Не могу найти себе места. Ощущения странные. Более чем просто странные, внутри словно что-то скребется, в квартиру свою идти совсем не хочу. Там пахнет им. Все пропитано напрочь. Постель, воздух… и куда не ткнись, образы всплывают в мозгу, сводя с ума. А еще я нашел его цепочку. И даже вспомнил момент, когда сорвал ее нечаянно с его шеи. Желтое золото, толстое красивое плетение. Без кулонов и прочей мишуры, просто строгая мужская цепочка. А я ее, как ядовитую змею, даже рукой взять не могу, словно живая она. Отторжение жуткое идет. Не могу объяснить почему, ведь вещь ни в чем не виновата и, по-хорошему, ее вернуть нужно. А сейчас выходные, номера его я не знаю, как и то, где он живет. В универе не узнать. Тупик. Придется ждать понедельника.

…

– И с кем это ты всю ночь спермой простыни марал?

Нет, чтобы что-то другое спросить. Или хотя бы не так яростно намекать, так Макс решил вконец разбить мое самообладание. Простыни… спермой… всю ночь… Блять! Молчу, делая вид, что нихуя не слышал, что он там лепечет о моей кровати и сексе, и вообще не слушаю его во избежание нервного срыва, ибо я за день на пределе уже. Воспоминания выматывают. Тело ноет, временами отдавая возбуждением, когда та или иная сценка всплывает в мозгу.

– Эй, блондинка или брюнетка?

Одариваю его воистину убийственным взглядом, который, увы, не действует.

– Первое, – нехотя отвечаю, не уточнять же, что вместо блондинки был блондин, и простынки замарали мы оба, причем не раз и даже не два. Блять. Зато как марали-то… А как он, глядя прямо в глаза, слизывал сперму с моего тела, а как кончиками пальцев по своим губам размазывал. Так пошло. Вульгарно.

Сбрасываю наваждение. Передернув плечами, что не укрылось от моего друга, который, к слову, уже очень внимательно рассматривает мою шею.

– Я смотрю, тебе настоящая хищница попалась, – бесцеремонно оттягивает ворот моей майки и усмехается, увидев картину пуще той, что до этого. Ну да, разукрасили меня, такой пятнистый, что пиздец.

– Отвали, а? – устало прошу, сбросив руку его, и плетусь к кровати, твердо решив сменить белье постельное от греха подальше, иначе задохнусь от этого жуткого коктейля запахов ночью.

– Вот еще. Свалил ночью, не сказав и слова, телефон отключил, весь в засосах, квартира пропахла сексом так, что нос сворачивается, еще и цепочка миленькая валяется на тумбочке. Которая… не женская с виду.

– А это уже не моего ума дело, какие цепочки эта мадам носит. Трахнулись, и дело с концом. Я даже ее имя не помню.

– Вот как. Что ты там вчера устроил в середине зала? И с кем там мило беседовал возле подсобки, м?

– Допрос?

– Я просто забочусь о тебе, придурок. И, зная твое отношение к мужской любви, был, мягко говоря, удивлен, когда тот светлый парень тебя целовал, а ты как статуя стоял. Раньше бы ты оттолкнул, не задумываясь, так еще и череп за такое проломил бы.

– Я был обдолбан и нихуя не соображал. Блять, Макс, отъебись, и так настроение дерьмовее некуда, ты еще тут с вопросами, – грубить я не хочу, само вышло. Однако ж эффект произвело, хотя сомневаюсь, что именно тот, которого я изначально добивался. Мой друг прищуривается, и непонятный мне блеск появляется в глубине глаз цвета морской волны. Знаю ведь, что он легко, если постарается, сложит все по кусочкам и поймет, что совсем не блондинка у меня была всю ночь. И вообще, было бы правильно мне самому ему все рассказать, а возможно, и совета спросить, как действовать дальше, но непонятный страх сковывает внутренности и заставляет плотнее закрыть рот. Он, скорее всего, не поймет, высмеет и будет издеваться. Где видано-то, чтобы такого ярого гомофоба вдруг трахнули, причем с моего же согласия?..

Оставшийся отрезок времени разговор не вяжется. Я отмалчиваюсь и избегаю его прямого сканирующего взгляда всеми силами. Надо рассказать… у меня же от него тайн никогда не было и нет. Надо… но не могу я, не могу и все. Язык, онемевший, прилип к небу, не отодрать. Чувствую себя маленьким несмышленышем, который натворил дел и сидит виновато перед мамой, причем та не орет, не обвиняет и не ругает, она выслушает, вероятно, поможет, но я боюсь неведомо чего… Глупо – знаю, а сделать ничего не могу, пока что не могу, быть может, потом… когда все не так четко в мозгу сидеть будет, когда перестанет скрести меня внутри просыпающаяся обида вперемешку с сожалением и тоской.

Не понимаю самого себя, своих мыслей и ощущений. Все так бессвязно, сумбурно, тупо. Меня бросает из крайности в крайность, я уже кучу всего передумал, как отомщу Тихону, как буду, насмехаясь, втаптывать его в вонючую грязь с улыбкой, сочащейся ядом. Я целовал его мысленно, прижимался всем телом, забывая о существующем мире. Утопал в нем, срастался, проникал внутрь, поселяясь там, становясь единым целым. Я убивал его, душа собственными руками, пока кровь не хлынула из бледных губ и не окрасила багрянцем его подбородок и грудь. Смотрел, как расширяются от ужаса и вины его зрачки, как он, хватаясь дрожащими руками, пытается ослабить мою хватку, но проворные пальцы становятся словно из стали и сдавливают тисками его шею еще сильнее. Я почти явно слышал хруст, как она ломается, и безвольно повиснет голова с уже остекленевшими глазами.

И именно глаза. Это болото вязкое, мутное, тягучее. Они везде. Всегда всплывают. Целую я его или убиваю. Унижаю или ласкаю. Глаза везде. Они обличают, они вскрывают меня без ножа, разрывая грудную клетку, копошатся в моем мозгу, прожигают насквозь. Я с ума схожу…

…

Ночь не принесла облегчения. Я дрочил, как умалишенный, несколько раз, натирая нежную кожицу от остервенелых движений. Вгрызаясь в подушку, чтобы заглушить позорно рвущиеся стоны. Обезумел, не иначе. Ясно ведь, как божий день, что на него самого, как на человека, как на личность или потенциального партнера, мне плевать, так глубоко и высоко, что вы не представляете. А вот тело хочу. Его хочу, всего хочу, от кончиков пальцев до кончиков волос. Впиваться в смуглую кожу зубами. Кусать соблазнительно-мягкую кожу, дышать, ощущая этот гребаный запах апельсинов. Наматывать на пальцы длинные золотистые пряди, тянуть до боли и ловить шипение губами, с улыбкой. Издеваться, а после становиться ласковым и нежным. Помешательство. Абсолютное помешательство, или это все так, потому что так свежо пережитое?

…

Пробуждение немного странное. Я, просто открыв глаза, стал бездумно изучать потолок. Не моргая, не глотая, не дыша практически. Лежать и смотреть, понимая, что вокруг меня какой-то гребаный апокалипсис, который изменил мою жизнь, махом перевернул с ног на голову, а я беспомощен. Абсолютно по-детски, немного трусливо, но беспомощен. Все течет, движется вперед неустанно, а я, как зритель, стою и наблюдаю. Моя жизнь. МОЯ ЖИЗНЬ меняется, а я просто наблюдаю, вместо того, чтобы натянуть удила и самому менять направления. И надо было мне косячить… Колоться начал, с жиру беситься, курить как пропащий, убиваясь чертовой марихуаной, словно она живительна, а не разрушающа. Глупый, тупой, ненормальный, безмозглый кретин. Неполноценный…

Пора что-то менять. Пора взрослеть. Включить мозги, которые остались, хотя их слишком мало. Мне уже давно не шестнадцать, меня никто не унижает и не бьет, никто не мешает жить так, как я хочу, никто… Со мной, как с ребенком, нянчатся друзья, они терпят заебы, регулярные и постоянные идиотские выходки. Мне, как маленькому, помогают, тянут вперед за руку, а я… а что, блять, я? Хватит. Достаточно. Пора взять все в свои руки, показать, что я чего-то стою, пусть и малого, но стою. Что я хоть что-то могу сам, без помощи и напутствия.

Серьезное выражение лица преследует меня весь день, физически ощущаю внутренние перемены. Как меня потряхивает от нетерпения поскорее склеить разрушенную жизнь собственными руками. Я так давно не был на могиле матери и Сени, и слишком давно не был в родном городе, пусть там и больно, пусть дымкой прошлое начнет преследовать. Я не трус. И больше не хочу быть блядским трусом, что прячется за широкую спину Макса, который на собственном горбу вытащил из выгребной ямы моей тогдашней жизни.

Карьера, салон, учеба. Вот мои три приоритета на будущее. Моя собственноличная установка.

Решимость, что заполняет до краев, дает надежду на то, что я смогу изменить свою жизнь, теперь уже так, как мне это нужно.

А вот мысли о Тихоне все еще сидят, правда, порядком притихшие. Не настолько навязчивые, как, например, вчера, но они не исчезли. Завтра я его увижу. Завтра я начну новую главу, более уверенную, более смелую главу. Завтра все начнет потихоньку двигаться в другом направлении, а в верном или нет, покажет время.

========== -14– ==========

POV Тихон

Как же хочется послать все. Надолго, далеко и безвозвратно. Орать на всю улицу, надрывая связки: «НАХУЙ ИДИТЕ!» С полубезумной улыбкой отправлять по небезызвестному адресу, оттопырив средний палец в придачу. С издевкой и пренебрежением в глазах, с вызовом приподняв бровь и ухмыляясь, шипеть: «Пошли вы все. Отъебитесь от меня. Ты, ты и ты в том числе. Исчезните с горизонта, заебали. Насрать мне на ваше мнение, на ваши советы, да мне глубоко похуй на каждого из вас. На ваши проблемы и на свои проблемы. И на него тоже…»

Ободранной ладонью веду по выстывшей стене, размазывая кровь по когда-то ярко-персиковому покрытию здания. Ветер пробирается под одежду, острыми лезвиями впивается в ссадины. Порывисто облизывает, шершаво. Песок – враг номер один для пусть и мелких, но открытых ранок. Режет, жжет, заставляя кривиться и облизывать раз за разом опухшую губу.

Сложно идти, меня шатает при каждом шаге. Я пьян, избит и ломит половина тела, однако мысли возвращаются туда, где им не место. Совершенно не место. Нога противно ноет, потому приходится делать упор на другую, хромая, но двигаясь вперед. Уроды, блять, какие же вокруг уроды. Сука, да пусть катятся всё и все к чертям. Я устал, я никому ничего, мать его, не должен. Не обязан уж тем более. И мне никто не нужен. И ни хрена вообще мне не нужно. И отец сволочь, раз посмел так со мной поступить. И сестра стерва гребаная. Друзей вообще, блять, нет, вокруг одни ебливые скоты, которым нужны лишь деньги и капля моей славы, в лучах которой они греются, пристроившись поудобнее. Лицемерные, ублюдочные твари. Да пошли вы все!

Сплевываю. Вязкая слюна вперемешку с кровью окрашивает светлые бетонные плиты. Прикушенная изнутри щека все еще кровит, как и губа. Металлический привкус, смешанный с отвратительным послевкусием той хуевой тучи коктейлей разной крепости, до омерзения ужасен. Курить. Хочу курить так сильно, что скулы сводит. Горьковатый дым сейчас, как анестезия, мозгу необходим. Но сигарет нет, растоптанная пачка так и осталась валяться около черного входа в клуб.

Вдыхаю прохладу ночную, растопыривая широко ноздри. Глаза – заплывшие щелки, покрасневшие, словно я выплакал море. А в самом деле, это все ветер, песок и пара слабых, косых ударов. Скользящих. От таких редко появляются синяки, скорее, просто ноет кость, и ссадина имеет место быть, но синяк? Не думаю.

Видок у меня тот еще. Понимаю, почему некоторые особо впечатлительные шарахаются в сторону, молча пропуская вперед, вероятно думают, что я неадекватен или еще чего похуже. И они относительно правы. Долбаный кареглазый демон. Гребаное сосущее чувство внутри. Бесит. Раздражает, но не помогает унять горькое омерзительное ощущение собственной незначимости. Кому нужен я сейчас, идущий в темноте? Разрываемый внутренними коллизиями и убитый силой нахлынувшего осознания того, что вокруг, блять, задница. Огромная и необъятная.

…

Ранее…

Утро сегодняшнего дня оказалось на редкость спокойным и не грозившим вылиться в то, что произошло много позднее. Я встал в сносном настроении, выпил стакан любимого сока и с наслаждением принял душ. Пробежка освежила, вернула тонус мышцам и помогла собрать мысли в кучку, относительно помогла. Ибо размышления о брюнетистой макушке становились все навязчивее. Это сбивает с толку, когда ты понимаешь, что сам себя в ловушку толкнул, ведомый собственным эгоизмом и чрезмерными амбициями. Звезду, видите ли, трахнуть захотелось. Трахнул, теперь этот факт не радует. Он пугает.

Однако же, утро утром. В обед я явился в офис и на столе узрел папку, в которой была подноготная семейства Филатенковых. Бегло прочитав историю их семьи, я уткнулся взглядом в снимок, где были два парня, которые отзеркаливали друг друга. Единственным различием был цвет глаз. Русоволосые, улыбчивые мальчики лет пятнадцати, не больше, обнявшись, смотрели в камеру. В светлом лице кареглазого парня я не увидел и капли схожести с теперешним Герой. И не будь я стопроцентно уверен в достоверности предоставленной мне информации, решил бы, что это не он. Не может из настолько открытого, искренне радующегося ребенка вырасти это исчадие ада с презренно-надменными глазами, как у самого дьявола. Вдоволь изучив каждую черту правой части фотографии, насмотревшись в чайные глаза, полные веселья, я взял другой листок, а точнее, газетную вырезку со статьей об ужасающей своим исходом аварии. Снимок в статье, кроме покореженного метала, который был в прошлом дорогой машиной, не показал ничего интересного. Зато написанное было весьма информативно. Одиннадцатого февраля почти шесть лет назад по вине водителя легкового автомобиля, который был в нетрезвом состоянии, произошла авария прямо в центре города. Из трех пассажиров выжил лишь один, отделавшись довольно серьезными травмами. Естественно, виновника привлекли к ответственности, но только это не вернет погибших… это ничего не даст, ведь как бы его ни наказали, он платит слишком мизерную цену за две оборванные жизни.