Текст книги "Тагир. Ребенок от второй жены (СИ)"
Автор книги: Анна Сафина
Соавторы: Яна Невинная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Глава 12
Тагир
Тяжелый вечер наконец подходит к своему завершению. Солнце падает за горизонт, и двор как будто освещен красным пламенем. Стою на пороге дома, вдыхаю вечерний воздух, вспоминая тот самый закат, когда Ясмина подарила мне свой первый поцелуй. Сладкие как мед губы, она охотно раскрыла их, трепетала в моих руках, эта девочка отдавалась в полную силу, чуть дотла меня не спалила тогда.
В памяти до сих пор каждый миг, каждое сказанное слово. А сейчас она молчит, ни одного звука не выдавить, показывает характер. Строптивая. Желанная.
Весь вечер мой взгляд преследовал ее, а теперь не могу дождаться момента, когда пойду к ней в постель, обниму хрупкое напряженное тело и сделаю ее своей снова.
Столько ночей спал без нее, восемь долгих лет, а теперь каждая одинокая ночь без ощущения ее тела – немыслимая, невыносимая пытка. Она заставляет забывать все запреты и данные себе обещания.
Когда моей спины робко касается женская рука, реагирую со скоростью ветра, на одних голых инстинктах делая оборот и прижимая к себе тонкую фигурку. Первая мысль, что это Ясмина пришла ко мне из моих же воспоминаний. Но нет. Резкий приторный запах духов опровергает надежды. Это Наиля. Пришла из кошмаров.
– Тагир, – выдыхает Наиля, моя ненавистная, подлая первая жена.
– Что ночью шастаешь? – грубо осекаю ее, отталкивая в сторону и проходя мимо.
– Куда ты? Я тебя искала. Ночь на дворе, спать пора.
– Твое место где? – напоминаю ей грозно, но вполголоса, зная, что у стен есть уши, а родные спят в доме.
Наиля подается ко мне, заглядывает в глаза снизу вверх, руки сложены в молитвенном жесте.
– Не позорь, прошу, Тагир, любимый, пойдем спать вместе, родители не поймут, если ты будешь ночевать у Ясмины.
– Я не обязан отчитываться перед нашими родителями. Хватит выдумывать, Наиля! – подхватываю ее за локоть и волоку в сторону чулана, где она должна отбывать свое наказание, но паршивка упирается пятками в пол и шипит на весь коридор:
– Именем Аллаха клянусь, закричу так, что сбежится весь дом, вся охрана и слуги, если кинешь меня в чулан! Закричу! Закричу! – беснуется как безумная, заставляя ринуться к ней и, притиснув к стене, зажать рот ладонью.
– Ты не посмеешь! Прекрати свои хитрости! – слежу за ее бегающим взглядом и решаю мысленно, как быть. Если жена заверещит, вся родня повскакивает с кроватей и прибежит разбираться, что случилось.
– Я просто хочу сохранить нашу семью! Я имею право на тебя, как и она! Нет, Тагир, Тагир, я не хочу распрей, я не хочу ссор, я люблю Ясмину, она моя подруга, пожалуйста, пожалуйста, – умоляет, подавшись ко мне и вцепившись в полы рубашки, мнет ее в руках и заискивающим голосом несет свои лживые бредни. Я вижу ее насквозь, паршивое, гадкое, ядовитое нутро, жду подвоха каждую минуту и не верю ни единому слову.
Отцепляю ее пальцы от ткани и отодвигаю липнущую ко мне жену. По телу словно ползают склизкие черви, до того она стала мне омерзительна. И самое ужасное, что она это понимает, но продолжает унижаться. Конечно, она же не Ясмина.
– Иди, – говорю коротко, – и рот закрой.
Глаза ее светятся в полумраке, улыбка на лице во весь рот.
– Ты пойдешь со мной? Ты не будешь устраивать скандал?
Молча подталкиваю ее к спальне, кляня на чем свет стоит загостившихся родственников и собственную судьбу. Наиля вдруг ускоряет шаг, и я, задумавшись, упускаю момент, когда она резко распахивает дверь собственной спальни.
Догнав ее, вижу, как растерянная Ясмина, застыв у окна, смотрит на Наилю, потом на меня. Время замирает, секунды мы проводим за битвой взглядов, в которой нет победителей. Зато есть третья сторона, которая не преминула вмешаться.
– Я пришла за кое-какими своими вещами, Ясмина, муж сегодня пожелал спать со мной, – с фальшиво виноватым видом объясняется с Ясминой, юрко бегает по комнате, делая вид, что собирает какие-то шмотки, на самом же деле – я разгадал ее цель – хочет показать второй жене, что ею пренебрегли.
Со свистом выпускаю между зубов воздух, сатанея от вывертов неугомонной супруги. Она знает, что я не буду устраивать скандал, а притихшая Ясмина и подавно не вступит в свару и будет молчать, просто терпеть унижение.
– Наиля! – резкий окрик заставляет жену поторопиться.
Не тратя время на пустые разговоры, тяну ее за собой и уже вталкиваю в спальню.
– Ложись спать! – рявкаю, ходя по спальне и ероша волосы. Жена выполняет наказ, прямо в одежде забираясь под одеяло. Стерва добилась своего! Лежит и не шевелится, но самим своим присутствием разжигает во мне пожар ненависти.
Жду более двух часов, устроившись в кресле. Мои мысли объяты безрассудным туманом желания. Один взгляд на оголенное плечо Ясмины – и я могу думать только о ней. Тело охвачено лихорадкой. Нетерпение бьется вместе с диким ревом крови в жилах. Откидываюсь на спинку головой и пытаюсь считать минуты, секунды, мгновения, когда сам себе позволю покинуть эту постылую комнату.
Не сразу понимаю, что мягкий сверток служит мне неплохой подушкой. Протянув руку, понимаю, что наткнулся на сложенный халат своей жены, который она бросила впопыхах на кресло. Комкаю в руках тряпку, надушенную чересчур обильно, кидаю ее в ноги, как половую тряпку.
Спустя время, которое отмерил себе сам, встаю и собираюсь на выход. Хвала Аллаху, Наиля не шевелится, да даже если бы сейчас она посмела меня задерживать, заорал бы на весь дом уже я, и гори всё синим пламенем.
Ноги несут меня к комнате, где спит Ясмина. Одно мгновение – и я уже там. Распахиваю дверь без стука, мне не нужно разрешение. Хочу ощутить ее в своих руках. Еле дождался, чуть не подох без нее. Ясмина, в отличие от первой жены, не спит. Тут же поднимается и опирается на руки, сидя на постели.
Чертова рубашка снова ползет вниз, оголяя молочную кожу. Она белеет в темноте, как вожделенный оазис для путника, блуждающего неделю по пустыне.
И я оказываюсь рядом, опуская колено на кровать и подбираясь к Ясмине, по ходу дела стаскивая рубашку с груди и кидая на пол. Моя жена в испуге открывает рот, но, наверняка вспомнив о своем обете, тут же смыкает губы, но четко обозначает свое “нет”, хватая одеяло, прикрываясь им и мотая головой из стороны в сторону.
Смешная. Думает, мне сейчас нужны ее слова? Пусть молчит, только стонет подо мной. Протянув руку, хватаю за край одеяла и тяну его на себя с усилием.
– Ждала меня, жена? – смакую последнее слово – символ ее принадлежности мне.
Снова мотает головой, морщится, и я не сразу понимаю почему, но, принюхавшись, чувствую приторный аромат халата Наили. Он пропитал мои волосы. И Ясмина теперь думает, что я хожу от одной жены к другой. Боль в ее глазах осязаема, и я бы переубедил ее, сказал правду, но разве поверит? Поэтому сцепляю зубы, расстегивая ремень и раздеваясь дальше.
Испуг в глазах жены сменяется ужасом. Чего она боится? Разве не наслаждалась в прошлый раз? Нравится обманывать саму себя? Ее непокорность и зажатость злят, доводя до предела.
– Сними рубашку, жена, иначе я сделаю это сам, – командую ей твердым голосом, обмирая от одного вида ее гладкой кожи, обнажающейся после того, как Ясмина медленно и с явной неохотой выполняет мой приказ. Она сидит на коленях в центре спальни, такая красивая, желанная и напуганная.
– Поцелуй меня, – снова даю команду.
В ответ она сжимает челюсти и делает резкие отрицательные движения головой. В глазах ярость. Что ж, девочка, ты умеешь завести. Ринувшись к ней, опрокидываю на постель, распластываю и зверею от одурманивающего аромата ее чистого тела: никаких примесей, только она, только моя Ясмина. Моя жена.
“Моя, моя, моя”, – бьется сквозь шум в ушах, когда я целую ее, кусаю губы, обнимаю руками тело, изучая все укромные уголки, лаской подчиняю себе строптивую жену.
Ощущаю, как напрягается, не позволяет принести себе удовольствие, и это заставляет меня злиться и кипеть от ярости.
– Луна моего сердца, – шепчу ей на ухо и чувствую, как замирает ее тело.
Мышцы натягиваются, вот только вопреки собственному сокровенному желанию в ответ я слышу лишь молчание. “Солнце моей души” не вторит моему признанию.
Утро нового дня настает так же неожиданно, как завершилась прошлая ночь. Стараюсь не двигаться. Медленно привыкаю к измененному, заклейменному Тагиром телу. Сворачиваюсь в клубок, но так еще хуже. Ощущения будто концентрируются в одной точке, и всё, что я могу, это стараться не расплакаться.
Если начну, будет сложно остановиться. Да и есть ли смысл лить слезы?
Здесь меня никто не пожалеет.
Поэтому я встаю, чтобы отмыться от грязи, которую чувствую как живую. Прохожу в ванную и отворачиваю вентиль, наблюдая как загипнотизированная, как вода тугой струей бьет о белое дно ванны. Поискав глазами, нахожу пену.
Пусть хотя бы приятный аромат немного отвлечет меня от невзгод. Пахнет кокосом. Лью один колпачок в воду и убираю на место флакон с пеной. Наконец ванна готова, и я погружаюсь в нее, согнув ноги в коленях и уткнувшись в них подбородком.
Вода омывает тело, немного успокаивает. Прохожусь руками по коже, волоски топорщатся, потому что я мерзну даже в теплой воде. Приходит мысль сделать ее максимально горячей. Может, это отвлечет меня. Почему-то вспоминаются заботливые руки мамы, как мыла меня и брата в детстве.
Такие тяжелые, далекие воспоминания, спрятанные в укромном уголке. Их никто не отнимет. Есть то, что нельзя отобрать, то, что нельзя осквернить…
Не то что меня… Хотя…
Разве могу я так сказать о себе и Тагире? Воспоминание возникает в голове как вспышка. Яркая, красочная, постыдная. Я под Тагиром. Он, не жалея меня, утверждает свое право. Муж. Он мой муж. Как странно и извращенно исполнилась мечта моей юности…
Вдруг слышу хлопок двери и подбираюсь. Неужели Тагир? Нужно срочно одеться и выбраться из ванны. Но не успеваю. Ко мне быстрой походкой спешит улыбающаяся Наиля в ярком цветастом халате с диковинными птицами. Такой дорогой, роскошный и явно новый. А пояс – с драгоценными камнями.
Подруга всегда любила наряжаться. Могла часами крутиться у зеркала. Краситься, менять наряды, делать прически. Помню, что меня хватало лишь на полчаса этих мучений, потом я хотела сбежать и заняться чем-то другим. Но это же подруга, я терпела ради нее. Всегда терпела…
Вот и сейчас она как будто хочет похвастаться новым нарядом.
– Ясми! Посмотри, какую прелесть подарил мне мой Тагир! – оглядывается вокруг, будто что-то ища глазами. – А тебе… Не подарил?
– Доброе утро, Наиля, – говорю сухо, обхватывая себя руками.
При всем желании не могу принять ее радостно, у меня нет на это сил. Сохраняю напряженную вежливость и с трудом терплю ее присутствие. Она всегда так нарочито счастлива, что от этого хочется сжать зубы и зарычать. Но она всё еще ждет ответа на вопрос…
– Что подарил? Зачем?
– Ну как же?! Ясми… Ах… – смеется она в ладошку. – Это наша с ним традиция. Тагир дарит мне подарки после особо… Ой, да ладно, ну что я буду хвастаться? – кокетничает, явно ожидая вопросов, а меня простреливает догадкой.
– Ты хочешь сказать, что он подарил тебе халат… – выговорить дальше предложение, облечь мысли в слова я не способна.
Слишком мерзко стало на душе, тошнота подступила к горлу. Что за дикость, что за омерзительная ситуация между нами троими? Но я даже выть сейчас от тоски и боли не могу, лишь чувствую, как очередная заноза впивается в тело, причиняя мучительную боль.
– Да… – мечтательно протягивает Наиля, обнимая плечи руками и поглаживая их, глаза устремлены в потолок. – Он обожает дарить мне подарки! Одежду, обувь, драгоценности. Их – особенно. Хочешь, я подарю тебе что-то? Ты же моя любимая подруга, – обращает свой взор на меня, глаза хитро поблескивают, что можно спутать с радостью, если не знать, какое черное у Наили сердце.
А я начинаю подозревать, и этому много причин, что оно у нее гнилое. Разве стала бы она так нарочито хвастаться подобным, видя, в каком я состоянии? Не спросит, как всё это время я жила… Как выживала моя семья… Всё, что ее интересует, драгоценности и Тагир. Особенно он…
Не дождавшись от меня ответа, Наиля приспускает халат с плеч, но, будто подтолкнув саму себя, подходит ко мне и оглядывает укрытое пеной тело.
– А давай я помогу тебе помыться? Ты такая худая, Ясми, надо больше кушать, а еще отдыхать, – зыркает на меня, и чудится, что в этом слове тоже какое-то особое значение. Что она имеет в виду?
– Я переживала за отца, – пытаюсь перевести тему в другое русло. Моя подруга детства обязательно бы поинтересовалась, как здоровье моего отца, но она явно намерена не сворачивать с выбранной дороги.
– Теперь с ним всё в порядке, благодаря нашему мужу, заметь. Тагир так великодушен…
Сбивается с мысли и смотрит в упор на мою шею. Машинально хватаюсь за нее, а потом кидаю взгляд в зеркало, что тонкой полоской идет по краю стены. На шее отчетливо видно свидетельство прошлой ночи. Пятно от поцелуя Тагира. Наиля столбенеет, с побелевшим лицом сжимает в руке губку, с которой падает пена.
– Я… – хрипит она, пытаясь прийти в себя. А потом начинает яростно тереть мне спину, таким образом пряча взгляд. Ее слова раздаются глухо, но я слышу каждое, а движения Наили причиняют боль. – Мой муж дарит мне подарки каждый раз, когда хочет отблагодарить за ночь. Тагир как зверь. Он неутомим. Я почти лишилась чувств вчера. А когда проснулась утром, увидела его подарок. А тебе он что подарил?
На что она намекает, понимаю сразу и прихожу в ужас от того, что Наиля обсуждает со мной… Нет, даже думать не хочу. Это ужасно и мерзко. В нормальном обществе, приличной семье так не должно быть. Неужели теперь это мой удел…
Глава 13
Тагир
Отец с матерью стоят на крыльце дома, обмениваются взглядами, понятными только им. Но несложно догадаться, что их беспокоит и тревожит. Машина уже готова отвезти их в аэропорт, но напряжение, повисшее в воздухе, не дает нам распрощаться.
– Тагир, – сурово поджав губы, всё же берет слово папа.
Мама же встает подле него и обхватывает локоть двумя руками, давая своему мужу моральную поддержку. Я же вздыхаю и жду дальнейших слов.
– Мы провели никях, отец, – говорю раньше него.
Родители в курсе этого торжества, именно новость, долетевшая до их ушей, заставила подорваться с места и прибыть сюда в рекордные сроки.
– Ты должен был попросить нашего благословения, Тагир! – выплевывает наконец отец, стискивая кулаки.
– Я знал, что вы будете против, – пожимаю плечами, сцепив при этом челюсти.
Чувствую, как скрипят зубы, натягивается кожа мышц, но сказать больше ничего не могу. Это родители, я их безмерно люблю и уважаю, но есть вещи, на которые даже они не могут повлиять в моей жизни. Когда-то я пошел у них на поводу и подчинился их желанию – женился на Наиле, хотя единственную эмоцию, которую она у меня вызывала – неприязнь.
Всю жизнь смотрела на меня щенячьими глазами и вбивала клин между мной и Ясминой, кого я боготворил. Но согласился взять ее в жены и по другой причине. Она оказала помощь нашей семье. Помощь, которая решила наше общее будущее. И принесла моим родителям долгожданное возмездие.
– Если знал, то зачем взял эту змею в жены?! – не выдержала и крикнула мама.
Ее глаза наполнились слезами, она шмыгнула и уткнулась носом в плечо отца. Сдерживаю вой, бурей поднявшийся изнутри. Она напомнила мне то, что я всеми силами хотел забыть. Похоронил под злостью, ненавистью и холодом, поселившимися в груди последние несколько лет.
– Мама, – вздыхаю, говорю как можно тише и спокойнее.
Размеренно дышу, пытаясь не сорваться и не вцепиться пальцами в свои волосы. Хочется содрать с себя кожу. Снова обнять со спины Ясмину. Два этих противоречивых желания разрывают на части, внося разлад в мою душу, которую уже давно не способно ничего склеить.
– Что мама? Что мама?! – вдруг кидается ко мне и бьет по груди ладонью, кричит и плачет.
Я почти не чувствую боли в тех местах, куда она пытается попасть. Стою истуканом и терплю, прикрыв глаза. Жду, когда ее злость осядет, но мы все знаем, что осадок никогда и никуда не денется. Всё это лишь покроется пылью сквозь года.
– Так же нельзя, сын, – наконец успокаивается она, опирается лбом о мою грудь, всхлипывает. – Разве так можно? Неужели сестра врага станет матерью моего внука?
Поднимает голову, заглядывает проникновенно в мои глаза, пытаясь воззвать к моей совести. На секунду я чувствую стыд перед той, которая родила меня, любила и вырастила. Чувство, словно я – монстр, разрушающий ее мир. Из раза в раз. Не уберег сестру, полюбил недостойную, не дал им желанного внука, наследника Юсуповых.
– Нужно принять это как данность, мама. Ясмина – моя жена. И она родит мне сына.
Жесткость в голосе заставляет мою мать сделать шаг назад, к отцу, в поисках поддержки. Тот обхватывает ее за плечи и пожимает, даря ей успокоение.
– А как же Наиля? Почему она не может? Или фигуру бережет? – спрашивает невпопад родительница, но попадает почти в точку.
Первое время нашего брака, напоминающего одну лишь фикцию, я хотел детей. Отчаянно желал, чтобы боль ушла, восполнилась новой жизнью взамен другой, безвозвратно утраченной. Мы пытались, долго пытались. Пока в один из дней я не обнаружил противозачаточные, которые так упорно принимала моя первая жена.
– Я с ней поговорю, Тагир. Она ведь просто молодая девочка, которая боится потерять твою любовь, – с надеждой смотрит на меня мама, до сих пор убежденная в своих иллюзиях. – Вы же уже так долго вместе, она с радостью родит тебе.
И говорит она так отчаянно и с такой верой, что мне даже жаль разрушать ее мечты. В одном она права. Когда-то я хотел, чтобы из навязанного брака вышло что-то путное. Пусть без любви, но надеялся обрести в нем взаимное уважение.
Мною двигала благодарность, которая смыла весь скептицизм и неприятие, обуревавшие меня всю жизнь по отношению к этой прилипале. Но то предательство по отношению к моей мечте навсегда отрезало все попытки к сближению.
Я перестал приходить домой сразу после работы, уделять ей внимание, иной раз и вовсе без предупреждения уезжал на долгие месяцы в командировку. Годы шли, и в какой-то момент Наиля стала пытаться пробраться в мою постель, всеми правдами и неправдами пытаясь понести.
– Не родит, – качаю головой, голос непоколебим и тверд.
Эта женщина не станет матерью моего первенца. Ни в коем случае.
– У нее проблемы со здоровьем? Так есть же клиники, Тагир, медицина не стоит на месте, – всплескивает руками, словно обретает крылья за спиной.
В этом вся она. Пытается помочь другим, тем самым заглушая свою боль и скрывая под слоем оптимизма собственные проблемы, которые не может и не хочет решить. Я понимаю, что ею движет страх.
– Эту проблему ни медицина, ни что-либо еще не способно решить, – говорю без лукавства, ведь брезгливость, которая пропитала мое тело по отношению к первой жене, ничто не может искоренить.
– Деньги ведь не проблема, Тагир, – растерянно отвечает на это мама, не отступает, не может потерять эту надежду. До того сильно ненавидит семью Булатовых, что готова вцепиться в любую призрачную надежду, маячащую на горизонте. – Можно ЭКО там, суррогатное материнство.
Поджимаю губы, с тяжелым сердцем наблюдая за метаниями матери. Ее боль отчетливо концентрируется в словах, бьет по самому больному, давя на совесть.
– Нас не связывает любовь, мама, – улыбаюсь холодно, чувствуя лед в груди. – На земле наших предков, когда жена не может зачать, мужчина с ней разводится.
Возникает тишина. Мама переводит взгляд с меня на отца, ища в нем поддержку, вот только он насупливается, сводя брови на переносице и глядя на меня тяжелым взглядом.
– Я думал, этот разговор в прошлом, – начинает отец, стискивая челюсти, цедит сквозь зубы: – Забудь об этом!
Тяжело дышу, чувствуя, как из ноздрей буквально исходит пар гнева. Я поднял эту тему второй раз за восемь лет, но знал, что всё этим и закончится.
– Всё наше состояние и бизнес записаны на тебя. Придется при разводе отдавать пятьдесят процентов. Это недопустимо, всё должно остаться наследнику Юсуповых. Благо вы заключили брачный контракт, так что сама она на развод подать не может, а даже если решится, всё останется у тебя. У нас.
– Неизвестно еще, как всё развернется с Ахметом. Как же стыдно перед ним, – прикрывает руками лицо мама, причитая насчет реакции своего друга детства.
Стискиваю кулаки, когда она упоминает об отце Наили. Скользкий жук. Не понимаю, как его всю жизнь терпит отец. Вот только мама слишком сентиментальна, а отец слишком любит мать и потакает ей даже в этом. Будь он строже, Наили не было бы в моей жизни.
Бью себя мысленно по лицу. Нет. Именно она помогла узнать истинного обидчика Малики. Напоминаю себе об этом каждый день, чтобы оправдать ее присутствие в моей жизни.
– Мы поехали, сын. Хорошо подумай над нашими словами, – подытоживает отец и тянет мать к машине. Затем оборачивается и впивается в меня глазами. – Не сделай очередной ошибки.
Его слова бьют хлеще кнута, вызывая тупую боль. Своей правдивостью. Острой. Режущей. Очередная ошибка…
Наблюдаю за тем, как удаляется автомобиль, делаю глубокий вдох, затем выдох. И резко разворачиваюсь, захожу внутрь, думаю какое-то время и взбегаю по лестнице. Нужно попасть в собственный кабинет. Как только оказываюсь внутри, закрываю дверь на ключ и направляюсь к сейфу.
Руки невольно дрожат, пока я ввожу код. Устройство пищит, сейф открывается. Хватаюсь пальцами за запечатанный плотно пакет, встаю и сажусь на стул, кладя его на стол. Продолжаю гипнотизировать сверток долго, не решаясь достать доказательство вины Аслана.
Протягиваю руку, касаюсь пакета, в который когда-то упаковал чужую вещь. Не знаю, зачем сохранил ее, ведь никогда не трогал ее напрямую все эти восемь лет, после той роковой ночи.
Но события последних дней завертелись с такой скоростью, что сдерживать воздвигнутые барьеры перед неприятными воспоминаниями стало тяжелее.
“Тагир, – слова Наили в тот день, когда дома у нас царила боль и скорбь, завывающие крики и слезы Малики. – Я… Я пришла поддержать, л… Тагир”.
Ее голос всегда меня раздражал. Слишком сладкий, нарочито невинный и, казалось, заискивающий. К своим двадцати двум на тот момент годам я давно уже обрел способность распознавать, когда нравлюсь девушкам. Но их назойливое внимание из-за моей внешности, достатка, узнаваемости фамилии… Всё это лишь досаждало, раздражало и отвлекало от моих целей.
Единственная, кого я любил – Ясмина. Единственная, кому я не мог сказать о чувствах ее подруги ко мне. Надеялся купировать это до того, как Наиля разбила бы ей сердце.
Моя девочка была слишком по-детски невинная, словно росток цветка с только формирующимся бутоном. Нежным, красивым. По-настоящему девственно-чистым.
“Что тебе надо?” – процедил сквозь зубы.
Ярость и ненависть к обидчику сестры, который посмел надругаться над нашей фамилией – все эти эмоции вылились в раздражение от прихода той, кого я меньше всего хотел бы видеть.
Мышцы сводило судорогой. Я стискивал кулаки, желая наказать мразь, которая скоро подохнет от моей руки.
“Я ж-же с-сказала”, – сглотнула эта назойливая неприятная девчонка, заправив за ухо прядь волос. – П-понимаю, как тебе тяжело, и я х-хотела…”
“Плохо моей сестре”, – выплюнул из себя, ненавидя Наилю в этот момент сильнее всего.
Такое горе случилось с моей кровью, а она пришла поддержать меня, не мою младшую любимую сестренку. Только одно на уме у этой гнилой души, не способной на настоящее сочувствие.
“Д-да, я знаю, п-поэтому в-вот”, – продолжая заикаться под моим замораживающим нутро взглядом, она дрожащими руками протянула мне пакет.
“Что это?!” – теряя терпение, выхожу из себя, впервые готов нарушить главное правило своей жизни – никогда не бить женщин.
Я должен искать того, кто так унизил и морально уничтожил Малику, но вынужден стоять и выслушивать бред от Айдаровой, которая впустую тратит драгоценное время, которое я мог бы использовать для поисков.
“Я нашла в р-роще… Т-там, где Малику… Где ее…”, – выдавила из себя единственную скатившуюся театрально слезинку, которая покатилась по щеке.
Хотел рявкнуть, чтобы заткнулась и не смела распускать эти гнусные слухи по деревне, не позорила мою сестру, но затем мой взгляд упал на то, что она поспешно достала двумя пальцами из пакета.
И в этот момент раздался стук двери, отвлекая меня от тяжелых воспоминаний. Быстро, на чистых рефлексах спрятал пакет в нижнюю задвижку стола.
– Тагир, свободен? – голос Ахмета ворвался в сознание раньше визуального контакта.
Поднял голову и увидел его стоящим на пороге кабинета.
– Ты хотел о чем-то поговорить? – вздернул бровь и рукой указал на стул с другой стороны стола.
– Да, – ответил он, закрыл за собой дверь и присел.
– Как ты сюда попал? – нахмурился, пытаясь вспомнить, что сделал первым делом, зайдя в свою святая святых. – Я закрывал кабинет изнутри на ключ.
Похлопал себя по карману, убеждаясь, что он на месте. Айдаров посмотрел вверх, затем вправо, а после он улыбнулся по-отечески, но слегка заерзал на стуле.
– Видимо, нет. Бывает, – пожимает он плечами, а затем поясняет свои странные телодвижения, хотя я его не спрашивал: – Стул неудобный, мне, как ты знаешь, диагностировали протрузию дисков позвоночника. Вот, постоянно проблемы с сидением.
Хмыкнул, не припомнив, чтобы за обеденным столом он так ерзал и дергался.
– Знаю? – усмехнулся. – Мне твой врач не отчитывается о твоих болезнях.
Холодно оскалился, показывая, что мне нет дела до его здоровья и выводов относительно моих мыслей и знаний.
– Наиля не рассказывала? Она говорила, ты дал денег на мое лечение, – замер на месте и удивился Ахмет.
Я же нахмурился, припоминая, что как-то она просила большую сумму денег на лечение. Мне было неинтересно, чем она там заболела, поэтому в подробности не вдавался, перевел деньги и забыл об этом сразу же.
Получается, деньги не ей понадобились, а ее отцу. Впрочем, плевать. Не имеет это никакого значения. Главное, чтобы первая жена лишний раз не лезла ко мне со своей пустой бесполезной болтовней.
– Так о чем ты хотел поговорить? – спросил у Ахмета.
Пусть говорит быстрее и проваливает. Откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать очередную историю для того, чтобы выклянчить с меня денег. Давно привык, что все они лишь хотят отсасывать из меня оплату своих счетов, время, внимание, эмоции, здоровье.
– О твоей второй жене, – сказал Айдаров, и я резко выпрямился.
Наиля прислала отца “вразумить меня”? Плохая идея с твоей стороны, женушка. Очень плохая…
Прикрываю глаза, пряча эмоции, а когда вскидываю взгляд, позволяю тестю выразить свою точку зрения. Слушаю именно то, что ожидал услышать. Про уважение к первой жене, про наше общее кровавое прошлое, про мнение окружающих, честь семьи и прочие очевидные вещи.
Скрепя сердце выдерживаю его многословную речь, но, стоит ему коснуться имени Ясмины и начать ее очернять, как я резко поднимаюсь со стула и выпрямляюсь во весь рост.
Надо дать ему и всем понять, что они просто тратят время, пытаясь избавиться от Ясмины. Она будет моей женой, и точка! Родит мне ребенка. Сына! А вот Наиля. Ей не место со мной, и этот вопрос нужно будет решить как можно скорее, пока всё не вышло из-под контроля.
– Следи, кому и что ты говоришь, Ахмет! – рявкнул так, что уверен, были бы окна чуть менее прочными, стекла треснули бы осколками наружу.
Злость плескалась в груди, выплескивалась ядом изо рта. Хотелось схватить тестя за грудки и избить до потери сознания.
– Был не прав, Тагир, не кипятись, – поднимает руки, тушуясь, и отступает мысленно назад.
– Тогда закроем эту тему. Чего на самом деле ты хотел? – Знаю всех членов семьи, даже пришлых, как облупленных, так что есть основная причина, по которой он явился сюда и завел этот разговор, понимая, что наткнется лишь на мой гнев.
– Ты не так понял меня, Тагир, – поджав губы, говорит Айдаров, а затем продолжает, слегка качая головой: – Но ты взял в жены Ясмину без согласия Наили, и как отец я не могу не вступиться за свою кровь.
– У тебя неверная информация, моя первая жена выразила одобрение моим действиям, – не лукавлю, ведь так и есть.
Впрочем, она настолько хочет мне угодить, что готова пойти на всё, лишь бы добиться своего.
– Она всегда слишком любила и боготворила тебя, но свою дочь я знаю лучше тебя, уж поверь, – немного недовольно произносит мужчина, ерзая на стуле, испытывая неудобства. – И как отец твоей жены, которая не родит первенца, я глубоко оскорблен таким пренебрежением нашей уважаемой фамилией.
Молчу, дергаю уголком губ, понимая, что всё это лишь предисловие к основной части его отрепетированной речи. Всё, как всегда, прозаично и предсказуемо. И сводится к деньгам и только к ним. Но Ахмет так долго подходит к самой сути, что в голову начинают закрадываться серьезные сомнения, обычный ли будет запрос.
– К чему ты ведешь? Давай ближе к делу, – сажусь и устало откидываюсь на спинку кресла и скучающим тоном подгоняю его к самому главному.
– Я готов простить оскорбление, – вздохнул он и проглотил мой выпад, прикусив язык, чего и следовало ожидать. Слишком кишка тонка. – Но мне бы хотелось участвовать в некоторых аспектах бизнеса. В конце концов, половина принадлежит моей дочери. Будет правильно, если я буду представлять ее интересы.
От его слов я аж встрепенулся и даже глянул на него с интересом. Не ожидал, что он повернет разговор в такое русло.
– Половина бизнеса? – вздернул бровь, усмехнулся, глядя ему в глаза, подавляя и показывая, что он несет полную чушь. – Считаете, что имеете на что-то право?
– Нет, ты утрируешь, Тагир, не забывай, мы ведь семья. Бизнес семейный, так что… – разводит руками, заискивая и стараясь сгладить конфликт.
– Чего ты хочешь? – спросил уже у него напрямую, ожидая ответа.
– Оливковые рощи, – ответил он и выпрямился, словно приготовился отражать нападение.
Я же завис и нахмурился, не припоминая, чтобы его интересовала эта сторона бизнеса. Его в принципе не интересовало, откуда берутся деньги. Удачное замужество единственной дочери решило все его финансовые проблемы, а он и рад присосаться к кормушке.
– Ты знаешь, какая с ними проблема, – стискиваю челюсти от гнева, ведь он лишний раз напомнил мне о нерешенном до сих пор вопросе.
– Тагир, мы же оба знаем, зачем на самом деле ты взял в жены Ясмину, – хитровато улыбается и наклоняется к столу, словно мы с ним единственные знаем некую тайну. – Теперь оливковые рощи Булатовых в наших руках. Ты только подумай, как теперь можно развернуться. У меня есть знакомые, которые знают, как сбыть оливковое масло за рубеж. Это миллиарды долларов.
– Ты уже и сговорился с кем-то за моей спиной? – холодно поинтересовался у потерявшего всякие берега Ахмета.
