Текст книги "Тагир. Ребенок от второй жены (СИ)"
Автор книги: Анна Сафина
Соавторы: Яна Невинная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Глава 22
Тагир
Паркуюсь у больницы, выхожу из автомобиля и смотрю на вход светлого здания. Динар спускается с лестницы, спешит ко мне, здоровается за обе руки, протягивая ладони в знак уважения.
– Спокойно?
– Да, господин Тагир. Парни охраняют вход в палату круглосуточно. Вот только… – заминается, чешет затылок. – Госпожа Перизат отказывается уезжать, хочет быть рядом с дочерью.
Стискиваю челюсти. Зря вчера разрешил ей навестить Наилю, извела своими просьбами. Эта семейка уже по горло мне осточертела, только проблемы доставляет.
– Отвезите ее в дом. Будет сопротивляться, силой, – киваю и захожу внутрь.
– Это невозможно. Господин Ахмет выгнал ее из дома на родину, – докладывает Динар, идя рядом.
Шайтан! Только этого мне не хватало!
– Так пусть едет, почему она всё еще здесь? – спрашиваю уже раздраженно.
Своих забот валом, еще не хватало вмешиваться в чужие семейные разборки. Не развелся с ней Ахмет, и ладно. Направляюсь к охраняемой палате. Со стороны кажется, что защищают важную персону, но никто из посетителей не знает, что это больницу охраняют от Наили и ее непредсказуемых действий.
Подхожу и вижу, как вскакивает с лавки Перизат, выглядит неопрятно, словно ночевала здесь же. Впрочем, может, так и есть.
– Тагир! – восклицает, тянется руками ко мне. – Прошу тебя, разреши быть рядом с дочкой, поговори с Ахметом.
– Перизат, – киваю, вынужденно останавливаясь у дверей палаты. – Вмешиваться в дела чужой семьи и вставать между мужем и женой не в моих правилах.
Сжимаю зубы, хмурюсь, не нужны мне посторонние сейчас рядом, пусть уезжает.
– Но как же так? Ахмет прогнал меня на родину, но я так нужна своей дочке сейчас, – качает головой, смотрит жалобно, молитвенно сложив ладони перед собой, но мне нечем ее обрадовать.
– Повторяться не буду. Слово мужа – закон. Раз выгнал на родину, значит, езжай, – смотрю на нее с пристрастием, подозревая, что Наиля переняла черты характера от этой женщины. Впитала их с кровью. Мнимо тихая, а на деле истеричная особа.
– Тогда я лягу на ступенях больницы и буду просить милостыню! Пусть люди видят, что женщина из почитаемой семьи позорит ее! – шипя и брызгая слюной, швыряет в меня угрозу, так сильно похожая сейчас на дочь, что омерзение прокатывается по коже колючим ознобом.
– Динар, – подзываю охранника, который стоит чуть поодаль. – Пусть госпоже Перизат вколют успокоительное. Она так сильно переживает за дочь, что у нее истерика. Как думаешь, в психиатрических клиниках есть семейные палаты?
И больше не теряя времени, толкаю дверь внутрь, оставляя женщину за пределами палаты. Слышу невнятные крики, но они быстро стихают.
Наиля морщится, поворачивая голову, а когда замечает меня, сразу же привстает, чуть распахивая рубашку, словно демонстрируя свое богатство. Даже в больничной сорочке пытается быть красивой. Просила через Динара доставить ей платья, но я отказал, нет желания потакать ее женским глупостям. На тумбочке зеркало и косметика. Ясно. Прихорашивалась. Только одно на уме у этой пустоголовой, но хитрой куклы.
– Тагир! – сияет, вскакивая и делая шаг ко мне. – Ты пришел. Ну как, выиграл наш конь?
Наклоняю голову набок и стопорюсь на месте, внимательно вглядываясь в глаза всё еще моей жены. Своим вопросом сбила с толку.
– Ты о чем? – дергаю губой, раздражаясь от ее лишних бесполезных телодвижений.
Будь здесь на ее месте Ясмина, я бы подошел и вдохнул аромат ее волос и слушал бы любое щебетание, лишь бы она говорила и говорила…
– Мы не виделись с ипподрома, я успела соскучиться, – обиженно надувает губы, отвлекая от моих фантазий.
Видимо, глаза мои заволокло мечтательной пеленой, раз Наиля приняла это на свой счет, по ее накрашенным губам заструилась победная улыбка.
– Хорошо, что ты сама затронула эту тему, Наиля, – поджимаю губы, но не подхожу слишком близко, не хочу ее касаний, а она не удержится, вцепится клещом.
И она четко считывает мой взгляд. Увидев суровое выражение моего лица, отступает и приседает на кровать.
– Как Ясмина? Так ужасно, что нас кто-то толкнул, мы ведь могли умереть, затоптанные копытами лошадей, такая трагичная смерть, – театрально положила на лоб тыльную сторону ладони, запрокинула голову.
Стискиваю кулаки, только представив, что могло произойти из-за этой змеи.
– Я в курсе, что это ты толкнула Ясмину. Не разыгрывай комедию, Наиля, – цежу сквозь зубы, наблюдая за ее актерской игрой.
– Не понимаю, о чем ты, – невинный голосок мог обмануть кого угодно, но только не меня.
– Камеры видеонаблюдения в общественном месте не просто так устанавливают, Айдарова, – улыбаюсь, но блефую.
Они оказались нерабочими, бутафорией. Но ее лицо бледнеет, вот только и она слишком многое поставила на кон, чтобы вот так просто сдаться.
– Они врут, я… Я… – растерянно оглядывается, придумать ничего не может так быстро.
А затем замирает в ступоре, видимо, расслышав, как я ее назвал. Добрачной, немужней фамилией. В глазах поселяется страх. Верно, ты правильно всё поняла, Наиля. Больше никогда никто не назовет тебя Юсуповой.
– Я, видимо, слишком много тебе позволял все эти годы, раз ты решила, что можешь безнаказанно обижать Ясмину, – качаю головой, холодно глядя на первую жену.
Ту, что испоганила мне всю жизнь. Впрочем, это только твоя вина, Тагир, неси ответственность за свои решения.
– Почему она значит для тебя больше? Я с тобой восемь лет, Тагир, а она пришла на всё готовое и желает избавиться от меня! Разве она поддерживала тебя, желала успехов? Она привечала твоих бизнес-партнеров, желала родить тебе наследника? Она тебя не любит! – даже слезы у Наили ненастоящие, наигранные, за все эти восемь лет наловчилась получше всяких актрис драматического кино.
– Я не буду тебя бить, хотя стоило бы, – говорю то, что ее мало трогает. Кажется, готова принять с моей руки даже яд. Бьет значит любит? Так она считает? – Как только тебя выпишут, психиатрическая клиника готова принять нового постояльца. У тебя провалы в памяти. Ты противоречишь сама себе. Это ненормально. Ты хоть слышишь себя? Женщина, которая хочет родить, не принимает противозачаточные, пусть тобой занимаются отныне специализированные врачи.
– Если я пройду лечение, ты же меня простишь? – делает просящие глаза, смотрит с надеждой. – И всё будет как прежде?
Чувство, словно я нахожусь в вакууме и не могу достучаться до ее разума, пугает. Передо мной сейчас далеко не здоровый человек. Больной. Душевно и морально.
– Ты покушалась на жизнь моей Ясмины, Наиля. Дважды! Думала, я не узнаю, что ты хотела убить Ясмину и моего ребенка?! Надеялась, спущу это с рук? – рычу, мечтая ее придушить, но держусь ради будущего с луной моего сердца. – Лучше не зли меня. Место тебе в тюрьме, но я вижу, что ты нездорова, считай это моими отступными. Вылечишься, тебя отправят на родину доживать свой век. Но никогда больше не приближайся к моей семье.
– А кто твоя семья, Тагир? Ясмина? – нижняя губа дрожит, она продолжает отыгрывать роль сирой и убогой, всеми обиженной маленькой девочки. – Да она…
Не знаю, что Наиля хочет сказать. Раскрываю всё это время стиснутый кулак и показываю ей.
– Не узнаешь? – холодно спрашиваю, тщательно отслеживая каждую эмоцию на ее восковом лице.
Она затыкается, испуганно сглатывает, берет себя быстро в руки.
– Это… Кулон. Это мое, Тагир, отдай! – даже голос повышает, жадно смотря на лунное украшение, которое так дорого моему сердцу.
Больше, чем всё богатство мира. Больше, чем она может себе представить.
– Ты осквернила в моей жизни всё, чем я дорожил, – стискиваю челюсти, чувствуя, как напряжены скулы. – Отравила воду, которую я пью каждый день, обдала смрадом воспоминания, которыми я жил. Я думал, ты мое наказание от Аллаха за собственные грехи, а ты оказалась обычной воровкой.
– Нет! – крикнула, по щекам ее потекли слезы. – Это она! Это Ясмина воровка! Она украла у меня всё! Тебя! Твою любовь! Даже кулон… Это должен был быть мой кулон! Ты должен был подарить его мне! Ты мой, Тагир, мой!
Глаза у нее стали выпученными, рот искривлен, Наиля стала хныкать, прижимая руки к груди, кидая взгляды то на меня, то на украшение.
– Ты больна, – поджал губы и засунул подвеску в карман.
Ясмина больше не сможет надеть мой подарок. Он безнадежно испорчен гнилым дыханием этой женщины. Но и выкинуть то, что символизировало мою любовь, выше моих сил. Что ж. Настало время вырваться из оков чужого плена…
– Талак! – произношу роковое слово, значение которых Наиле ясно как день. Не жалею ее, добавляя: – Ты не получишь ничего, что было предусмотрено брачным контрактом. До этого момента я еще думал оставить ли тебе что-то, но теперь не сомневаюсь. Такие, как ты, должны гнить в яме, вырытой собственными руками. Как это сделала ты.
– Ты не посмеешь! Я свяжусь с твоими родителями, Тагир! – верещит Наиля, ударяя кулаком по груди несколько раз и проливая слезы.
– Надеешься, что встанут на твою сторону? – презрительно дергаю губой. – Не обольщайся, они примут мою волю, хотят того или нет.
Может, зря я не сказал им с самого начала, какое гнилое у нее нутро, и чем она держала меня возле себя столько лет.
– Это ты ошибаешься, Тагир, – прищуривается, словно знает что-то, о чем пока не в курсе я сам. – Твоя мать всегда будет на моей стороне. Всегда…
– Талак, – добавляю суровее, еще сильнее сгущая обстановку.
Ее зрачки начинают тревожно бегать из стороны в сторону, она приподнимается, часто дышит.
– Тогда я… – сужает глаза, и мы оба знаем, что собирается сказать: – Заявлю в полицию, кто убил Аслана.
– Хочешь засадить меня в тюрьму? – усмехаюсь, видя ее злое лицо.
Но на этот раз чувствую себя свободным, нет того страха, что был восемь лет назад.
– Не притворяйся, Тагир. Мы оба знаем, что не ты убил брата Ясмины.
Снова ее козырь, о котором я не смог сказать ни отцу, ни матери. Не стоит им волноваться из-за этой мрази.
– Заткнись! – рычу, дергаюсь и хватаю одной рукой за ворот ее рубашки. – Только пикни, никто тебе не поверит.
– Ой ли? – усмехается эта гюрза.
Выдыхаю, отпускаю, отталкивая ее спиной к стенке.
– Даю тебе шанс одуматься, – цежу сквозь стиснутые челюсти. – Психиатр выдал заключение по твоему состоянию. Никто не поверит бредням пациентки Кащенко.
Она от моих слов дергается, будто не верит, что я поступлю так с ней.
– Мне, может, и не поверит, а неоспоримому доказательству очень даже! – вскидывает голову, обжигая меня яростью взгляда, усмехается зло, победно.
Но на это у меня уже есть ответ.
– Уверена, что надежно спрятали его с отцом? – говорю о том, о чем знаем мы оба. О рычаге давления, которым Наиля восемь лет держала меня на поводке. О причине, по которой я заключил этот брак. О том, что было в руках Наили и ее отца.
Она меняется в лице, хватается ногтями за щеки, сильно растопырив пальцы, будто хочет расцарапать себе лицо или содрать кожу.
– Ты не мог его найти! Не мог! – трясет головой.
– Вы с отцом потеряли бдительность, почуяли мнимую власть, верно? – усмехаюсь, закидываю удочку. Иду ва-банк: – Правильно говорят: если хочешь что-то спрятать в надежном месте, спрячь это под самым носом.
Наиля теряет дар речи, только сипит, выведенная на чистую воду. А я чувствую, как тугая удавка на шее заметно слабеет. Первый вдох свободной жизни дается с трудом. Но это пока.
– И не советую дергаться. Как только придут результаты экспертизы рубашки Аслана из лаборатории, будь уверена, я уничтожу тебя и твою семью, если ты откроешь свою гнилую пасть, – наклоняюсь и цежу прямо в лицо. – Сама в тюрьму сядешь за подстрекательство к убийству.
Наиля застывает, на ее лице отчетливый страх, даже больше – первобытный ужас.
– Т-ты… Что ты сделал? – хрипит, отодвигаясь и обхватывая себя руками, даже плакать от испуга перестает, словно от результатов зависит ее жизнь.
Чувство западни, что все эти годы довлело надо мной, стало отпускать, впервые за восемь лет. То, чего я добивался, решилось так просто, стоило лишь сделать то, о чем я всё это время мечтал. Пусть болтает, но после собранных доказательств о ее регулярных издевательствах над прислугой, которая даст показания, стоит лишь надавить. Не зря дал приказ охране установить камеры видеонаблюдения дома сразу же после происшествия на ипподроме.
Много чего узнал и о махинациях ее отца, которые он уже провернул с некоторыми родственниками, что собирался сделать и с оливковыми рощами, которые я желал оставить в наследство сыну, нашему с Ясминой ребенку. И о самом важном тоже узнал. Реакция Наили была красноречивой, значит, я был прав, считая, что Ахмет припрятал на чердаке то, чем они шантажировали меня эти годы. Что ж, гиены сами вскроют свои гнилые тайны.
– Талак! – ставлю точку в нашем разговоре и разворачиваюсь к выходу.
Слышу ее крики и проклятия, перемежающиеся плачем и задыхающимися всхлипами.
Выхожу из больницы и вижу пропущенный звонок с офиса. Заниматься бизнесом нет никаких сил, сейчас все мысли только о Ясмине, но есть вопросы, которые требуют моего решения. Стоило ли вообще покупать компанию Ясмины, раз она отвлекает меня от самого главного в моей жизни.
Заеду на работу, а вечером, как только будут готовы результаты экспертизы, заберу их и поеду домой. Ахмету в моем доме делать больше нечего. Впрочем, теперь это не мой дом больше. Сразу же заберу Ясмину в новый, а этот… Как и желал, сожгу.
Глава 23
Ясмина
Слышу, как в коридоре топает злой Ахмет. Узнаю его по грубому голосу. Бормочет как безумный. Семейное у них это, в самом деле. Поступь шагов тяжелая, что-то роняет, останавливается, гремит лестницей, приставленной к входу на чердак. Я стою у двери и боюсь выглянуть наружу. Хочу уже выйти, чтобы попросить охрану угомонить отца Наили, но не успеваю. Раздается стук в дверь.
– Кто? – чувствую страх и опасность, которыми пропитан, казалось, весь дом.
– Это охрана, Арман, госпожа Ясмина. Господин Тагир заказал доставку еды на дом для вас, сказал, что курьера вы встретите лично. Он отказывается отдавать еду Фаине, – глухой мужской голос по ту сторону, полный надежды.
Я отмираю, а затем дергаю дверь, открывая ее. Поджимаю губы, сперва недовольная таким самоуправством Юсупова, но потом внутри разливается тепло. Надо же, не забыл, позаботился о моем пропитании, причем выполнил мое желание, а не заставил брать готовую пищу из кухни. Есть хочется сильно, а приготовленное в этом доме в рот брать опасаюсь. Спускаюсь вниз и действительно вижу доставщика, который хмуро смотрит на дом и стоит на своем месте не двигаясь.
Мешкаю, но затем понимаю, что уж кому-кому, а Тагиру травить меня не с руки, это ведь он настолько сильно хочет ребенка. Сына.
– Вы совсем не доверяете старой Фаине, госпожа? – причитает во время моей трапезы служанка, но я не обращаю на нее внимания.
– Я доверяю себе, – всё же отвечаю, и это единственная фраза, которую произношу в ее адрес. Она больше не лезет, видимо чувствуя мое неприятие и не желая накалять и без того сложную обстановку.
На душе тяжким грузом висит неясная тревога. Ожидание изводит. Я знаю, куда уехал Тагир, и не могу дождаться его возвращения. Кажусь себе хрустальным сосудом, который бросили об пол, и он медленно трещит, грозясь рассыпаться в мелкое крошево.
Рядом постоянно кто-то крутится. Фаина, охранники. Не оставляют меня одну ни на секунду. Выполняют Тагиров приказ, берегут меня как зеницу ока. И мне должно быть приятно, но дискомфорт сильнее. Да и, в конце концов, кто виноват, что мне необходима охрана? Но Наили нет в доме, что же мне угрожает теперь? Или охрана, напротив, следит, чтобы я не сбежала?
Большую часть дня провожу в выделенной мне комнате. Сбор вещей много времени не занимает, брать с собой мне нечего. Личные вещи, привезенные с собой в этот дом, включая фото Аслана, на этом всё.
А когда слышу грохот и отборный мужской мат, выхожу в коридор.
– Что там такое? – спрашиваю у них, уже всерьез обеспокоенная.
Один кивает другому, мол, сходи проверь, и охранник уходит.
– Не переживайте, госпожа Ясмина, мы разберемся, – успокаивает меня молодой охранник, даже осмеливается улыбнуться.
Хочу спросить, когда приедет Тагир, но давлю в себе это желание.
Проходит несколько минут, но охранник не возвращается, тишина становится зловещей, а я не могу зайти в комнату, пока не пойму, что в доме всё в порядке.
– Сходи, пожалуйста, посмотри, что там происходит.
– Не велено, госпожа Ясмина, я получил прямой приказ не отходить от вас ни на шаг.
– Но что со мной случится? – усмехаюсь, оглядывая пустую комнату. – Здесь точно безопасно.
– Ладно. Пойду узнаю, что там. Господин Ахмет разбушевался сегодня.
Выдохнув, провожаю его взглядом, отходя не в комнату, а в дальнюю часть коридора – закуток, куда никто и никогда не заходит. Но здесь есть окно. А я даже себе не хочу признаваться, что очень жду приезда Тагира. Стою и вглядываюсь в заветный поворот, из-за которого должна вывернуть машина Юсупова.
Думаю об обете, который нарушила, и оправдываю себя тем, могу теперь бороться за правду. Неужели сегодня честное имя моего брата будет восстановлено? Тогда родители примут меня обратно? Если приду к ним с благой вестью?
Вопрос, который не дает покоя годами, маячит на краю сознания.
Кто же тогда, если не Аслан, в ту роковую ночь напал на Малику?
И голос, который слышится внезапно позади, звучит как раскат грома, как грозное предзнаменование родом из прошлого.
– Вот ты где, – сиплый голос Ахмета пугает меня до чертиков.
Поворачиваю голову и вижу отца Наили с бутылкой в руках, не в силах понять, как он оказался здесь в обход охраны. А потом вижу раскрытое окно и раздуваемую ветерком занавеску. И догадываюсь, что он перехитрил парней и отвлек их внимание.
Прижимаюсь спиной к стене, цепляясь похолодевшими пальцами за край подоконника. Страх стягивает горло, сковывает по рукам и ногам. Он наглым взглядом смотрит на меня и прикладывает ко рту горлышко. Шатается, скалится, на лице четко выраженная мука.
– Довольна, Ясмина Булатова? – задает непонятный вопрос.
– Что? – сиплю, расширив глаза.
– Моя жизнь кончена, – усмехается, щерясь, пожилой уже мужчина. – А всё ты…
Сглатываю, забиваясь в угол. Кажется, что я потеряла голос, ни слова не могу вымолвить, даже закричать. То чувство страха и ужаса, что обуяло меня в свое время на чердаке, сейчас волной окатило тело, и я застыла, вспомнив, что так и не высказала свои сомнения Тагиру насчет адекватности отца Наили.
Забыла… Глупая…
– Я… – хрипло пытаюсь сказать хоть что-то, горло режет, словно наждачкой, и я замолкаю.
Ахмет со всей злости пинает стену, шатаясь, подходит ближе.
– А ты красивая, понимаю, что нашел в тебе Тагир, – оскаливается, демонстрируя щербинку между зубов. – Моя Наилька тоже красотка, но такая, знаешь, искусственная, нет в ней жизни и… Теплоты… Вот у тебя есть, у моей Анелечки есть… И у Малики было… Редко можно встретить таких женщин. Очень редко…
Его непонятные речи и устрашающие комплименты вселяют только первобытный ужас, я пытаюсь сделать шаг в сторону, но он загораживает мне выход. Желая побыть одной, сейчас я оказалась в западне, из которой не выбраться.
– Я любил ее, понимаешь? – прикрывает глаза, стиснув челюсти, выплевывает, словно хочет вырвать из себя корни этого чувства. – А она отказала, тварь такая, за Рамазана вышла. Я-то на Перизат женился, только чтобы ближе к своей девочке быть, они же подруги. Тварь! Не подруга она моей Анель! Змея… Жизнь мне, мразь, испортила…
По нему было видно, что взгляд осоловелый, координация сумбурная, но язык на удивление не заплетался, говорил он связно, хоть и с задержкой, как это часто бывает у пьяных. Сейчас он вызывал омерзение вкупе со страхом.
– Я не думаю, что мне стоит это знать, – осторожно подала голос, когда пришла в себя.
Говорят, с пьяными нельзя ругаться, только мягкий тон и никакой агрессии. Вот только всё произошло с точностью до наоборот. Он после моих слов еще сильнее запыхтел, взгляд налился кровью.
– А потом родилась Малика. Вся в мать, копия, – усмехнулся, снова пригубил прямо из горла, обводя меня взглядом с головы до ног, слишком пристальный он у него был, стало не по себе.
Он больше ничего не говорил, развернулся, заставив меня выдохнуть от облегчения, а затем повернул голову и сказал:
– Хочешь знать, что случилось на самом деле? Как умер твой брат? Моя малышка Малика? По глазам вижу, хочешь, – насмешливо цокнул языком и сплюнул на пол, ушел, пошатываясь, к себе.
– О чем вы? – кинулась следом, коря себя за несдержанность.
Внутренний голос шептал: “Не ходи, дождись Тагира”. Но застарелая боль и желание узнать правду победили. Отключили разум и осторожность. Я наплевала на собственную безопасность.
Вот только Ахмет не ответил, зашел к себе. Он жил неподалеку от этого закутка. Я постояла недолго у порога, вздохнула и вошла следом. Сегодня я либо умру, либо узнаю правду.
Дверь закрывать не стала, стояла у порога тесной темной спальни, слушая звуки извне.
Где же охрана? Если я закричу, меня же услышат?
– Они заняты во дворе, – усмехаясь, докладывает Ахмет, размахивая бутылкой. – Но разве тебе есть до кого-то дело, когда ты можешь узнать правду? Закрой дверь, иначе я ничего не расскажу.
Дрожащей рукой, не глядя, я захлопнула дверь, отрезала себя от реальности. Была готова ко встрече с прошлым, отражающейся сейчас в черных глазах Ахмета. Стояла напротив него, дрожала и ждала, что он скажет.
Он выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы и заговорил.
– Скоро вернется Тагир с экспертизой. Мне уже нечего терять, – ухмыльнулся.
– Это вина… вашей дочери, – выдохнула, слыша, что мой голос всё равно дрожит. – Она подставила моего брата… Его честное имя…
Мой голос постоянно прерывался, а вот Ахмет не дослушал, расхохотался, в глазах я четко видела ту же нотку безумия, что и у Наили.
– Ошибаешься, девочка, – оскалился. – Всё только начинается…
Снова сделал глоток, промокнул горло, глаза его заволокло пеленой. Было чувство, словно все эти годы держал всё в себе, и сейчас дошел до черты, когда эти тайны стали хоронить его самого.
– Анель должна был быть моей. Я с детства любил ее и женился на Перизат, чтобы быть ближе. Ведь они дружили. Столько лет надеялся, что Анель станет моей, бросит своего мужа. Но она во мне видела лишь друга. Только друга, – покачал он головой с осуждением и горечью в голосе. – Столько лет… Столько лет я ждал. И видел, как подрастала малышка Малика…
Он мог не продолжать, я уже всё поняла без слов, в ужасе глядя на преступника и слушая его исповедь, изобилующую грязными подробностями. Каждое слово казалось гвоздем, прорывающим мою кожу и достигающим сердца.
Наконец он дошел в своем рассказе до той страшной ночи, и я поняла, что не могу слушать это всё стоя. Осела на пол, обхватила себя руками и, дрожа как в лихорадке, старалась не выть в голос. Слушала словесные излияния, причиняющие адскую боль.
– Я следил за Маликой и Асланом. Знал, где они устраивают тайные свидания. Держались за ручки, как малые дети! – сально улыбнулся он, глаза сверкнули жадным блеском. – Заманить ее туда было очень просто. Я думал, поладим. Ведь зачем ей мальчишка Аслан, неспособный дать за нее калым, когда есть мужчина. Настоящий. Но Малика оказалась такой же упрямой, как ее дура мать! Она кричала, просила Аслана и Тагира помочь! – начал смеяться он словно ненормальный. – И ты будешь кричать и звать! А где он? Где ваш Тагир, я спрашиваю?! Нет его, слышишь? Он ничтожество, и твой Аслан тоже! Вернется и станет соседом твоего брата по могиле!
В голосе его слышно бахвальство, словно ему нужны зрители, которые должны восхищаться тем, как он всё провернул. А вот мне было страшно. Не поняла, в какой момент он оказался рядом, и я подняла взгляд, увидела ноги и занесенную над собой руку. Щеку опалило пощечиной, голова моя дернулась, я упала на пол, чувствуя, как прострелило болью левую руку. Скукожилась, когда увидела занесенную над собой ногу, но дернулась, и удар пришелся по касательной, почти не задел.
– А-а-а! – наконец вернулся ко мне полноценный голос, и я закричала изо всех сил, чувствуя, как плачу, взываю к брату, к Тагиру, к кому угодно, кто мог бы мне помочь.
– Кричи-кричи, Ясмина, – безумно шептал Ахмет, а я вдруг увидела, как по полу застелился дым. Белый дым, просачивающийся из-под двери. Запахло горелым, за дверью послышались шаги и движение. – Скоро тебе станет плевать на всё.
– Ты ответишь за свои преступления! – прошипела я, отползая к двери. Подальше от этого психа. Из-за него погиб мой брат. И его убийца продолжает ходить по земле. – Вы все ответите!
– Что ты сделаешь? – он хохотал мне прямо в лицо. – Вы все ничтожества, которыми так легко управлять! Наиля с ее одержимостью Тагиром. Ты, кто ради семьи готова отдать собственного ребенка. Тагир, который ради юбки испортил и наши жизни. Дочь моя в больнице, я потерял то, чего хотел всю жизнь. Доход с оливковых рощ должен был быть моим! А теперь мне не достанется ничего! Тагир переписал всё на тебя! Оставил нас ни с чем! Всё отдал своему еще не рожденному выродку!
Он подобрался ко мне и замахнулся ногой, чтобы ударить в живот, и я инстинктивно зажалась, прикрыв его руками. Но удара не произошло. Раздался резкий стук двери о стену, а затем полный ярости мужской рык.
Подняла голову. Тагир, весь окутанный клубами дыма, разъяренно кинулся к Ахмету и ударил его по лицу кулаком, затем еще раз, кинул спиной в стену, вымещая на нем ярость и злость. Последний не уклонялся, только хохотал словно сумасшедший.
– Малика мне принадлежит, слышишь! И Анель моя! Это мои женщины! А-ха-ха! Крики твоей сестры греют мне душу до сих пор, Тагир! А-ха-ха!
В этот момент, пока происходило форменное избиение, в проеме появились те, кого я меньше всего ожидала увидеть. Родители Тагира, Перизат и… Наиля в больничной робе.
– Что ты творишь, Тагир?! – заверещала его мать Анель.
Голос у нее был полон ужаса, рот она прикрыла ладонью, словно взывая к высшим силам за помощью. Рамазан стоял сзади истуканом, но я видела, как его трясет. Пот стекал со лба, волосы стали влажными.
– Мама, папа несет бред, вы же видите, в каком он состоянии. Даже на Ясмину накинулся, наверное, подумал, что это мама Перизат, – хихикнула Наиля, но нервно бегающие глаза выдали ее глубинный страх.
Сама же жена Ахмета кинулась и встала между мужем и Тагиром, который не посмел ударить женщину. Воцарилась тишина. Но я знала, это временное затишье перед грандиозной бурей.
– Что он сказал, Рамазан? – слабым и надрывным тоном разрезала тишину Анель.
– Он не в себе, мама, не в себе, – Наиля всё пыталась выгородить отца, но было поздно. Это точка невозврата.
Наиля дернулась к Анель, трогая свекровь за плечи и убеждая в невиновности отца. Сначала та не реагировала, а затем закричала, словно раненая волчица.
– Не трогай меня, змея! Не трогай!
Ее вой стал последней каплей. Дым защипал глаза, кашель поднялся из самых глубин и заткнул мне горло, украл дыхание. И я потеряла сознание.
