Текст книги "Мертвые тоже хотят жить (СИ)"

Автор книги: Ангара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

  А потому, я просто мотнула головой и, спустившись со ступенек, медленно побрела по широкому тротуару, уже не общая внимания, как прохожие старательно огибали мою фигуру, как вокруг образовывалась зона отчуждения.

  Я брела и представляла, как было бы здорово сейчас идти по теплой улице, пинать упавшие листья, заглядывать в витрины, улыбаться, ловить лицом ветер и ... быть живой. Почти тоже самое, что и сейчас, почти, но с одним маленьким, существенным дополнением.

  Взглянув на ближайшую витрину, попыталась поймать свое изображение. Но кроме проносящейся за спиной толпы, увидеть ничего не удалось.

  Ну и черт с ним! Зато я могу не торопиться, а рассмотреть все подробнее. Ведь в последнее время мне это не удавалось. Дом, работа, дом. И там, и там на горизонте маячил Вадим, контролируя каждый мог шаг. Поторапливая, шутя или хмуря брови и снова поторапливая. он не любил ходить по магазинам. Я как бы тоже любительницей шопинга не была, но и талантом выбрать вещь за минуты не обладала. Зато сейчас я могу вдоволь насмотреться на манекены, потрогать ткань, приложить к себе и представить фасон уже на себе. Хотя бы представить. Вот например это платье, бордово-красное, тяжелое. Явно теплый вариант на холодную погоду. Интересно, мне бы пошло?

  Рассматривая вывешенное на витрине чудо портновского искусства, склонила голову на бок и случайно заглянула чуть глубже, в темные глубины магазина. Среди стройных рядов вешалок и грациозных, почти как живых манекенов, две девушки в фирменной одежде магазина показывали единственной покупательнице выбранные модели, среди которых как раз было то самое бордово-алое платье, приглянувшееся мне.

  Скептически осмотрев женщину, пришлось признаться, выбранное мной платье ей могло бы пойти. Светловолосая, статная, ухоженная. С моего ракурса подробнее разглядеть не удалось, а потому я решительно закрыв глаза, нырнула сквозь стекло и открыла их уже находясь в магазине, в непосредственной близости от предмета интереса. Пока незнакомка прикладывала к себе модели и скептически рассматривала отражение в зеркале, я рассматривала ее.

  Что-то в ней показалось знакомым.

  Глаза?

  Задумчиво щурясь, вгляделась в карие, холодно взирающие на окружающих, зеркала души.

  Да, что-то есть знакомое.

  Волосы?

  Явно крашеные, для женщины, но для мужчины...

  Скептично присмотревшись, хмыкнула.

  Окрашивал специалист, а потому в светлом блонде не было неприятных желтых оттенков, только золотистые естественные блики, почти как у меня.

  Задумчиво накручивая прядь своих волос на палец, скосила глаза. Действительно. Почти как у меня. Вот только над моим цветом постаралась природа, а над цветом дамы у зеркала – дорогой стилист.

  – Нет. Мне не нравится. Что-нибудь с более интересным декольте, – женщина отдала приглянувшееся мне платье консультанту и недовольно передернула плечами.

  Палец, машинально наматывающий волосы, замер, я же широко распахнула глаза.

  Голос.

  Да!

  Этот голос, с приглушенными властными нотками, чуть хрипловатый. Этот голос я теперь не забуду никогда. Всего пару месяцев назад он звучал по-деловому, немного сухо, чуть отрывисто, смягчаясь присущей только ему легкой хрипотцой, присущей этой женщине.

  Мысленно изменив цвет волос на молочный шоколад и накинув на стройную фигуру зеленый врачебный халат, я сглотнула и зло сощурила глаза.

  Татьяна? Или Анна?

  Руки против воли легли на бедра, а пальцы впились в легкую ткань.

  Или Арина? Как у Пушкина?

  Кто вообще допускает до пациентов таких отвратительных врачей, неспособных поставить правильный диагноз?

  Или все же Татьяна?

  Вспомнив голос и глаза, да и саму женщину, я никак не могла вспомнить ее имя, перебирая в уме одно за другим. но какое бы я не назвала, казалось все не то.

  А не все ли равно!? Какая разница, как ее зовут. В принципе, никакой.

  Женщина, поставившая своей росписью крест на моей жизни, любовно огладила новое платье, насыщенного винного цвета и довольно кивнула.

  – Вам очень идет, – девушка-консультант незаметно выдохнула и расслабленно заулыбалась.

  – Беру! – еще сильнее распрямив спину, она окинула придирчивым взглядом декольте на груди и чему-то улыбнулась.

  – Могу Вам предложить праздничный вариант. Сегодня привезли очень интересные фасоны. Необычный крой и фактура. На Вашей замечательной фигуре будет смотреться великолепно, – подсластив предложение, пропела девчушка, уже готовая бежать за чудо -нарядом.

  – Нет, на сегодня достаточно, – Татьяна-Анна-Арина, а попросту терапевт Вадима из клиники Покровского, царственно качнула головой и процокала к кассам, вытаскивая из кожаного кошелька кредитку.

  А неплохо платят врачам, я вам скажу.

  Мысленно присвистнув от выбитой суммы в чеке, перевела злой взгляд на терапевта.

  Особенно таким! Врачам!

  Моя подлая натура, показавшая себя во всей красе после смерти, зло ощерилась, а скука, благословив на пакости, удовлетворенно потерла ладошки.

  Рассматривая красивую, успешную, а главное, живую женщину, я задалась животрепещущим вопросом: почему люди, поганящие другим жизнь, живут великолепно? Я бы даже сказала припеваючи? Тогда как тела других уже несколько дней как в могиле кормят червей!? А эти сами другие боятся каждую секунду раствориться в небытие, существуя вопреки всему. Не живя, а именно существуя!

  – Так не честно! – выдохнув в лицо отпрянувшей женщины, удовлетворенно оскалилась.

  Зрачки в карих глазах на секунду расширились, а сама терапевт попыталась отмахнуться от меня как от мухи, при этом застыв и напряженно посмотрев на по сторонам.

  – Все в порядке? – девушка– консультант профессионально улыбнулась, но все же покосилась в сторону охраны.

  – Да, – блондинка быстро взяла в себя в руки, – Настенька, всего хорошего.

  – До свидания, Арина Эдуардовна.

  Значит все же Арина.

  Пока охранник предупредительно открывал двери перед женщиной, я устремилась наружу и оглянулась. Люди по прежнему торопились по своим делам, машины неслись по дорогам, солнце светило, а вот на небе показались облака.

  Неужели к скорому дождю?

  Я пожала плечами.

  К дождю, не дождю, мне все равно, а вот в лужу кое-кого посадить стоит. И не долго думая, подставила замешкавшейся женщине подножку, при этом не забыв подтолкнуть ее сзади.

  Грубо? По-детски? Ну и пусть.

  Зато какое удовольствие я получила, наблюдая, как словно в замедленной съемке, руки Арины вскидываются, пакет с купленным платьем отлетает в одну стону, расстегнутая сумочка в другую, а сама она, выпучив глаза и открыв рот, летит на асфальт. Пусть относительно чистый, без плевков и бычков, но асфальт.

  Полюбовавшись на скрюченную фигуру, упирающуюся коленями и ладонями в серое покрытие, поморщилась от громко раздавшегося мата.

  Ай-ай-ай. А еще культурная женщина. Врач!

  Губы сами собой растянулись в довольной улыбке, когда я наблюдала за суетящимся персоналом, помогающим Арине Эдуардовне подняться и собрать разлетевшуюся мелочь, за злым выражением ее лица, за порванными колготками и содранными коленями. И чуть поморщилась. Какая неприятность. Встреча коленей, ладоней и асфальта никогда не была радужной, ни у кого.

  Выдохнув, снова посмотрела на небо. Пора бы навестить Макса. Мама наверняка уже ушла. Да и посоветоваться надо.

  Я снова покосилась на доктора.

  Определенно, надо посоветоваться.

  Уже мысленно представляя больничную палату и перевязанного Максика на казенной койке, внезапно подумала: а если не ушла? Сколько времени прошло с моего ухода? Час? Чуть меньше? А придти мама обещалась только через полчаса, а сколько тогда в таком случае нужно времени, чтобы проверить сына, достать до печенок врачей и чуток повздыхать? Судя по личному прошлому опыту часа два, и это минимум.

  С тоской посмотрев на солнце, стоявшее в зените, медленно побрела вдоль ярких витрин магазинов. Любоваться на них не хотелось, примерять на себя креативные и не очень образы тоже. Перед глазами до сих пор стояло холодное лицо врача, строгий кабинет и ее скупые фразы о здоровье и необходимости сдачи анализов. Я видела ее лишь пару раз: когда приходила с мужем на консультацию и когда брала направления на анализы. И все. Странно? Очень. Ведь насколько я помнила по прошлому опыту общения с докторами, я должна была получить и результат. Но не получила. А почему?

  Сейчас вспомнить и понять, почему же разорвалась цепочка действий, я не могла. Тогда я об этом росто забыла. Не до того было и все тут. Ничего не болело, ничего не беспокоило. Значит все хорошо. Вполне логично. Даже вчерашнее открытие не навело меня на эти мысли. Только встреча. Сегодняшняя. Странная, задевшая меня сильнее, чем бы мне хотелось.

  Передернув плечами, завернула в маленький пустой дворик. Усевшись на скрипучие качели, оттолкнулась ногами. Глаза медленно и тщательно осматривали крохотную пластмассовую горку, пустую песочницу и склонившуюся над ней старую березу, частично облетевшую, но до сих пор украшенную блестевшими на солнце золотистыми листьями. Глаза поднялись выше, посчитали этажи девятиэтажки, метнулись за стаей голубей, сделавших почетный круг над домами и снова вернулись к горке.

  Скучно.

  По прошествии часа, я могла с твердой уверенностью перечислить все выщеблинки и сколы на железных прутьях качелей и на перекладинах. С закрытыми глазами показать ямки и бугорки на площадке и все полосочки на березе.

  Сильнее раскачавшись, оттолкнулась и спрыгнула, готовая в любой момент поймать землю ладонями, но не пришлось, я все же устояла. Выпрямившись, машинально поправила юбку и закрыла глаза, представляя себя в больнице, как раз возле сестринского поста. В палату Макса переместиться не решилась, а вот в коридор, туда, где был небольшой закуток, вот туда в самый раз.

  Перемещение с каждым разом давалось все проще и проще, уже не было минутных задержек и неприятных ощущений. Быстро и здорово. Да уж, еще немного и можно было бы предлагать услуги по доставке: "Мгновенная доставка! Ваше время – ваши деньги", все клиенты в городе были бы мои. Да что в городе? В мире!

  Выглянув из закутка, огляделась. Дежурная медсестра на посту о чем то болтала с другой медсестрой, пара выздоравливающих больных в одном конце длинного коридора "топтали пол", уборщица в другом этот пол мыла. Все как всегда.

  Бодро дойдя до стола дежурной, внезапно остановилась, прислушиваясь к тихому разговору.

  – Бедняжка, – женщина помоложе качнула головой и цокнула языком.

  – Да уж, не повезло, – вторая поправила прядь волос, выбившуюся из под шапочки и покосилась на одну из дверей. – А говорят немецкий автопром самый надежный.

  – Ну, говорят много чего. А между прочем, водителю хоть бы что. Хоть бы одну царапину получил.

   – Повезло и ладно, он то не виноват.

  – Это да, – женщина, широко зевнув, прикрыла рот и проморгалась. – Спать хочу.

  – Терпи, – хлебнув из чашки уже явно остывший чай, та, что постарше, зло добавила. – Это надо же, а? Девчонка совсем молоденькая, жить да жить!

  – Ну может выкарабкается? – женщины синхронно посмотрели на закрытую дверь.

  – Из комы то? Может быть.

  – Что свиристелки? Кого обсуждаем? – к медсестрам подошла уборщица и потянулась за полной, третьей чашкой. – Остыло! Как так то?

  – Коматозницу из одиннадцатой. Надо новый подогреть.

  – Да, жаль девку.

  – А то!?

  И женщины с новой силой принялись болтать, а я, словно кем то ведомая, прошла мимо двери в палату брата, как раз до одиннадцатой, тоже маленькой и тихой. Там, среди жужжания приборов, утыканная проводками и капельницами, лежала бледная до синевы девчонка. Именно ей я пыталась помочь вчерашним вечером.

  Темно-каштановые, почти черные волосы были аккуратно собраны в причудливый пучок. Один висок выбрит и на нем змеился тоненькой красной ниткой шрам.

  Еще вчера его не было.

  Закрытые глаза, заострившиеся черты лица. Тонкие ладони, положенные поверх простыни. Перевязанная грудь.

  Еще одна загубленная жизнь.

  Почему-то смотреть на девушку было больно. Хотелось подойди, провести пальцами по лицу, сказать, что хотя бы у нее все наладится. Не сдерживая себя, я так и сделала. Тихонько шепча слова, фразы, провела кончиками пальцев по скулам, как почувствовала, что что-то ударило в грудь, подбросив меня на метр вверх, а потом со всей силы толкнуло в спину вниз, прямо на лежавшую девчонку.

  Глава 11

  В воздухе нестерпимо пахло лекарствами, нагретыми лампочками и болезнями, отчего нос нещадно чесался и хотелось чихать. Не выдержав, я громко чихнула и со стоном и шипением, вырвавшимся через мгновенно сжатые зубы, попыталась схватиться за грудь.

  Болело все. Абсолютно. Такое ощущение, что по мне сначала проехался каток, потом меня собрали рулончиком и запихнули в барабан стиральной машинки.

  – О боже... – рука, с трудом сдвинувшаяся на несколько сантиметров, наткнулась на тонкую простынь и мое туго запеленатое тело. Глаза смотрели прямо, но даже через слезы я смогла рассмотреть чистый белый потолок с еле заметными хороводами трещинок.

  Что происходит?

  Часто заморгав, чуть повернула голову набок, тут же отдавшуюся сильной болью в виске.

  – О боже.., – болезненный стон сам сорвался с губ, а когда рядом раздался долгий дребезжащий звук, похожий на сирену, а следом за ним перед глазами возникло взволнованное лицо одной из медсестер, я подумала, что сошла с ума, ибо то, что мне удалось разобрать из ее торопливой речи никак не укладывалось в голове.

  – Ах ты ж божечки! Очнулась все таки! – взволнованные карие глаза смотрели прямо в мои, и казалось, видели именно меня. Но ведь это невозможно?

  – Сейчас, сейчас, не шевелись. еще трубка эта. А как же без нее? Ведь не дышала же, – пальцы в перчатках коснулись онемевшей кожи возле губ и я почувствовала, как что-то шевельнулось во рту.

  – Не шевелись говорю!

  Сердце бешено колотилось все ускоряя и ускоряя свой бег, грозясь выскочить из груди. Но такого ведь не бывает? Какое сердце? Какой шум в ушах?

  Но он был. Девятым валом он подгреб меня, и я тонула в непонятных и странных ощущениях, рассматривая окружающий мир словно из под огромной толщи воды. Еще чуть-чуть и я окончательно утону.

  Паника накрыла с головой окончательно отрезая от реальности. Судорожно дергая руками и ногами, я пыталась позвать на помочь совершенно не понимая, что происходит, я уже не слышала, как медсестра вызвала врачей, не видела обеспокоенных лиц докторов и не почувствовала, как один из них быстро и профессионально сделал укол. Я просто окончательно потеряла связь с реальностью громко и натужно зовя Макса.

  – Проснулась? – тихий незнакомый голос скорее констатировал факт, чем спрашивал.

  Повернув голову набок, в сумерках, опустившихся на город, с трудом рассмотрела пожилую женщину, удобно устроившуюся на стуле.

  – Вот и молодец. Заставила же ты нас поволноваться девочка.

  С трудом сглотнув, выдохнула:

  – Кто?

  – Да сиделка я, можешь звать меня баб Зина, жених твой нанял, как узнал, что очнулась, так и нанял на полный день, да и ночь, – женщина нагнулась ко мне и внимательно всмотрелась в лицо и удовлетворенно улыбнулась. – А так я за тобой пару дней слежу, помыть, посмотреть за сестричками. За ними же тоже контроль нужен...

  Женщина разговорилась, описывая ужасы больницы и перипетии тех, кому не повезло с сиделками. А я лежала и думала. Она ведь со мной разговаривала. Именно со мной. Но как? Она ответила на мой вопрос, она смотрела в мои глаза. Как? Я умерла... или нет? И все, что было, мне лишь приснилось? Страшный, отвратительный сон? И моя смерть, и Вадим, и авария Макса... Все сон?

  – Машенька?

  Очнувшись от вопроса, обращенного ко мне, непонимающе моргнула. Какая Машенька? Я Марина! Свое то имя я не забуду никогда.

  – Наверно пить хочешь? Да в туалет? – она поднялась и , отойдя на пару минут, вернулась вновь, протягивая мне кружку с крышечкой и носиком. – Давай помогу. Много то нельзя, да подниматься сегодня тоже не желательно. Вот так, молодец...

  Придерживая мою голову, дала отпить несколько глотков и сожалеющим голосом снова уточнила:

  – Нельзя много. Через часик, если не заснешь, еще дам, – убрав кружку, нагнулась ко мне и спросила: – В туалет?

  – Нет, – прошептав, обессилено упала на подушку.

  – Ничего, Машунь, поправишься скоро, останется пара шрамиков, так ничего, их и не видно будет, вовремя тебя прооперировали. Кастельский врач от бога. Повезло что тут был. А вообще все это дело поправимое, руки ноги целы, голова на месте. Правильно ведь говорю? – она потрепала меня по руке и тяжело вздохнула.

  А я не понимала. Ничего.

  В голове шумело и этот неприятный, отвлекающий звук мешал сосредоточиться и понять: кто я? Марина? Или все же Маша? А все, что было раньше, все мои двадцать с лишним лет, были сном.

  Мерный, не требующий ответов голос сиделки усыплял и вскоре я снова заснула, теперь действительно заснула, а не впала в серое забытье.

  – Как моя любимая пациентка? – низкий приятный голос вывел из дремы, но окончательно я проснулась, когда почувствовала чужие пальцы на голове. – Ну-ну-ну, милая, прости что разбудил, но мне нужно видеть твое украшение, а потом и твои очаровательные глазки.

  – Что?

  – Та-а-ак, реакция есть. Давай посмотрим на свет. Следи за пальцами. Хорошо, – доктор, мужчина лет пятидесяти внимательно всматривался в мои глаза и следил за реакцией, а я так же пыталась рассмотреть его. Почему-то он показался удивительно знакомым. Когда же он хмыкнул и подмигнул, я окончательно его вспомнила. Именно этот врач осматривал Макса после операции. Делал кто-то другой, но этот проследил за результатом и потом так же хмыкнул и подмигнул, убеждая насупленного брата в том, что тому крайне повезло.

  Макс! Где Макс?

  – Так, так, так... И чего переживаем? Почему у нас сердечко шалит? – в это время доктор Кастельский, кажется именно такой была фамилия этого мужчины, мерил мой пульс. Нахмурив брови, он опустил руку и строго на меня посмотрел:

  – Машуль. Тебе нельзя волноваться. Ты с таким трудом вышла из комы. Я если честно даже в растерянности, у тебя не было повреждений, которые могли бы повлечь за собой подобный результат, поэтому давай договоримся: не волноваться! Волноваться будет баб Зина, – врач кивнул в сторону сиделки. – Твой жених, да я. Договорились?

  На меня уставились требовательные карие с желтыми прожилками глаза, и я против воли кивнула.

  – Вот и молодец. Кстати, твой молодой человек скоро тут будет, – ободряюще мне улыбнувшись, он снова стал серьезным и остальные распоряжения касательно меня продиктовал сосредоточенной сиделке. Мне разрешалось пить в малых дозах, есть бульоны и кашки, и категорически запрещалось вставать. Как минимум сегодня.

  Проводив удаляющуюся спину врача тоскливым взглядом, требовательно посмотрела на баб Зину и уже хотела было открыть рот, и сказать, что меня зовут совершенно иначе, а никак не Машуня, и у меня нет никакого жениха, а есть муж, который скорее всего стал бывшим, но не открыла. Умная мысль о психушке посетила меня очень вовремя, а вновь распахнутая дверь и вошедший в нее молодой человек так и вовсе заставил напрячься, потому как имя "Глеб" мне не говорило ничего, но его лицо, обеспокоенное и виноватое, я точно где-то видела.

  – Машуль, радость моя, прости идиота! – первая же фраза парня ввела меня в ступор. Широко раскрытыми глазами я наблюдала, как незнакомец, за пару секунд оценив обстановку, картинно вздохнул, качнул головой и , махнув длинной темной челкой, прижал раскрытую ладонь к сердцу.

  – Паяц! – баб Зина фыркнула и, недовольно поджала губы, расправила на себе складки больничного халата. – Девочка одной ногой в могиле была, а все туда же.

  – Зинаида Алексеевна! – "жених" бросил на женщину короткий недовольный взгляд.

  – Я уже шестьдесят три года Зинаида Алексеевна. Лучше бы уж рассказал, как переживал, видела же, места себе не находил! – пробурчав, она развернулась ко мне. – С первого дня тут. А сокрушался то как!

  – Баб Зина! Давайте мы сами разберемся.

  – Да ухожу я, ухожу. Если что, – она кивнула на серебристую кнопку. – Где кнопка вызова, знаешь.

  Вновь оправив халат, она покинула палату, провожаемая нашими взглядами, но если я смотрела вслед все еще непонимающе и с некоей опаской, то Глеб явно с неудовольствием. Как только захлопнулась дверь, мы синхронно вздохнули и уставились в глаза друг другу.

  – Крошка, прости, если бы я знал что это тебя так расстроит, да к тому же, – парень замолчал и взъерошил короткие волосы на макушке. – Не молчи, хочешь я на колени стану? А?

  Не долго думая, он опустился на колени и уже в таком положении, шаркнув несколько раз чистыми джинсами, подобрался ко мне.

  – Машуль? Простишь? Я у твоих ног, видишь? А тут грязно, микробы...

  – Эм-м-м? Глеб?

  Дурдом!

  Схватившись пальцами за тонкий край одеяла, на всякий случай подтянула его к себе поближе. Жаль шевелиться было больно, а то бы я еще и ноги подтянула, от греха подальше.

  Парень поднялся и чуть усмехнувшись, совершенно другим тоном сказал:

  – Машунь , мы же взрослые люди, у каждого есть маленькие потребности и слабости. Ты же прекрасно знала мои, – наклонившись вперед, он уперся руками по обе стороны моего тела и проникновенно посмотрел в глаза.

  – Так что крошка, забыли? – светло-карие глаза смотревшие в мои, внезапно дрогнули. Зрачок расширился и резко сузился, а Глеб, отстранившись, задумчиво произнес. – Как интересно...

  И уже более резко, странно вглядываясь в мое лицо, требовательно спросил:

  – Кто такая?

  – М-м-ма.. – губы, дрожащие в напряжении никак не могли выдавить имя, пока я с нарастающим ужасом рассматривала молодого человека, буквально за минуту кардинально изменившего свое поведение.

  – Не Машка, можешь не врать, – губы парня скривились, а сощурившиеся глаза что-то искали во мне и не находили. Или находили, но совершенно не то? Не знаю. Чем дальше, тем больше все окружающее напоминало дешевый фентезийный фильм со мной в главной роли. А я, вместо того, чтобы принять предложенную роль и с блеском отыграть сценарий, внезапно забыла все слова, забыла все, что требовал от меня строгий режиссер.

  – Марина, – выдохнув, моргнула, до побелевший костяшек на руках вцепившись в одеяло.

  – Марина значит, – парень чуть расслабился и протянул: – Забавно.

  Через секунду он снова нагнулся ко мне и странно повел носом, как будто пытался вдохнуть мой запах.

  – Да не трясись ты, не трону, – вцепившись в мою руку, потянул на себя. – Первый раз в новом теле?

  Еле заметно кивнув, смотрела, как его пальцы пробежались по моей руке, коснулись проводов с катетером и замерли на предплечье.

  – Нда, забавно, – отодвинувшись, парень сел на стул и закинул ногу на ногу. – Ну что, Марина, давай знакомиться? Глеб.

  И замолчал, напряженно всматриваясь в мои глаза. Я тоже молчала. Как там говорили, молчание – золото, вот и я наконец решила придерживаться этого плана. Одно то, что Глеб прекрасно понял, что перед ним не неизвестная мне Маша, а другой человек, уже настораживал, а если брать его поведение в целом, то и вовсе заставляло сосредоточенно всматриваться в парня, ожидая неприятности.

  – Понятно, – скрестив руки на груди, мотнул носком ботинка. – Расслабься, заняла тело и ладно. Машку конечно жаль, но... Тут ее все равно уже нет.

  – Почему?

  – Что почему? – густые брови приподнялись в удивлении.

  Откашлявшись, все еще хриплым голосом уточнила:

  – Почему нет?

  – Откуда я знаю. Манька девочка впечатлительная. Была. Ты я смотрю тоже. Странно даже.

  – Что странно?

  – Что странно? – задумчиво переспросив, пожал плечами. – Такие "впечатлительные" первыми уходят. А ты вернулась. Интересно.

  Положив ладони на кровать, вновь подался ко мне.

  – Что-то в тебе значит есть. Вот только что? М-м-м? Не расскажешь?

  Я мотнула головой и моргнула, пытаясь стереть странный огонек мелькнувший в глазах парня.

  – Жаль.

  Показалось? Да уж.

  Сейчас на меня смотрели вполне обычные глаза, человеческие, светло-карие. без огоньков и другой ерунды, а потому я поспешила задать свой вопрос.

  – Ты тоже? Вернулся?

  На что Глеб лишь неопределенно пожал плечами.

  – Ладно, болезная. Выздоравливай, завтра зайду, – он неожиданно поднялся и направился к двери.

  – А-а-а...

  – Что?

  Я закрыла рот и расстроено посмотрела на парня. Хотелось спросить многое, хотелось что-то сказать, но вот что конкретно и спросить, и сказать, я даже сама не знала, а потому лишь могла огорченно рассматривать уходящего "жениха". Не знаю, понял ли он мое состояние, но, хмыкнув, снова взъерошил волосы и уверенно произнес.

  – Так, Марин. Запоминай! Сейчас ты Александрова Мария Владимировна, студентка пятого курса истфака. Пока все. Мне знаешь ли тоже нужно обдумать открывающиеся перспективы. Хотя...

  Он чуть наклонил голову на бок.

  – Да-а-а, это будет интересно. Ладно, отдыхай. Завтра поговорим, – таинственно улыбнувшись, он закрыл за собой дверь.

  Облизнув пересохшие губы, сосредоточенно прислушивалась к удаляющимся шагам, к доносящимся из коридора возгласам, к жизни за окном. Напряжение, еще недавно сковавшее тело, медленно уходило, оставляя после себя слабость и разбитость.

  Откинувшись на подушку, бессмысленно уставилась в окно. Штор, загораживающих проем, не было, и я могла беспрепятственно рассматривать свой кусочек темного неба, грозившего в любой момент затопить слезами землю.

  Сколько я так пролежала? Бездумно, с совершенно пустой головой, всматриваясь в тяжелые низкие облака, не знаю. Но голос баб Зины с нотками недовольства и озабоченности все же смог вывести меня из оцепенения, а ее пустая болтовня о больнице, о докторах и медсестрах, прерываемая лишь " жизненными" наставлениями о правильности питания, и этим самым питанием, методично скармливаемым заботливой сиделкой, заставили по другому посмотреть на свое положение.

  Я живая!

  Я!

  Именно я, а не кто-то другой. И пусть у меня другое тело, другое имя, все другое, я живая! И я не схожу с ума. И все это не плод моего больного воображения. Просто жизнь, другая, но жизнь. И Макс! Макс! Я же могу...

  Задохнувшись от нахлынувших эмоций, закашлялась, выплевывая жидкую кашу на успевшую вовремя увернуться баб Зину.

  – Машуня! Не хулигань! – сдвинув брови, баб Зина споро вытерла разбежавшиеся капли и погрозила пальцем.

  – П-п-подавилась.

  – Ничего, бывает. Еще кушать будешь?

  – Нет. Баб Зина, а мой телефон, он далеко?

  -Телефон? – она положила ложку в тарелку и убрала посуду на тумбочку. – Да был где-то тут. Кому звонить то хочешь? Родителям?

  – Ну-у-у, – задумавшись о правильности ответа, с надеждой посмотрела на строгую женщину. – И родителям тоже...

  – Эх молодежь, – баб Зина недовольно цокнула и поднялась. – В инстаграм поди собралась, а? А что доктор говорил? Волноваться вредно! А она в инстаграм!

  Ворча, она поднялась и подхватила поднос.

  Губы упрямо сжались:

  – Баб Зина!

  – А что сразу баб Зина? – сиделка поставила поднос и, сжав ладони в кулаки, подбоченилась.

  – Телефон!

  – Как хочешь, – всплеснув руками, с укоризной покачала головой. – Но я предупреждала!

  недовольно бурча под нос, открыла тумбочку и вынула оттуда знакомую кожаную сумку.

  – Вот! Держи! Номер набрать?

  – Я сама, – мотнув головой вцепилась взглядом в черно-серебристую пластиковую коробочку.

  – Эх молодежь!

  Прохладный корпус лег в руку, дрожащий палец нажал боковую кнопку включения, но...

  – Разрядился?

  Я снова нажала кнопку, с надеждой вглядываясь в черный стеклянный экран, но телефон молчал, лишь стеклянная грань поблескивала в лучах электрического света.

  – Ну и что ты ревешь?

  Моргнув, подняла глаза, и только потом поняла, что расплывающиеся контуры, это не особенности восприятия после комы, и не игра мозга, это просто слезы, тихо текущие по щекам.

  – Машунь? – женщина вздохнула, а я почувствовала теплую, немного шершавую ладонь, аккуратно коснувшуюся щеки, – Вот, возьми, горе ты мое. Но никаких инстаграм! Поняла? Хотя о чем это я, интернета то нет, так что вот, звони кому хотела. И не вздумай мне реветь.

  – Спасибо, – прошептав, заморгала, с силой прикусив губу.

  – Ай, что там, – махнув рукой, она подхватила поднос, и пока я, шмыгая носом, рассматривала старенькую нокиа, оставила меня одну.

  Максик. Надеюсь, ты возьмешь трубку!

  Больше ни о чем не думая, я с силой жала на кнопки, вводя выученный наизусть номер. С трудом подняв руку, прислонила трубку к щеке и, прижав ее плечом, немного расслабилась.

  Гудок.

  Макс?

  Еще гудок.

  Где ты?

  Гудок.

  Возьми трубку!

  Гудок.

  Макс!

  Глаза перебегали с одной стены на другую, тело окаменело, а я, боясь выронить телефон, теперь боялась другого, того, что просто не дозвонюсь.

  Гудок.

  – Але? – далекий родной голос раздался возле уха. В последний момент, когда я уже готова была расслабить плечо и уронить трубку, она ожила. – Кто это?

  Вязкий комок застрял в горле мешая говорить, глаза снова заволокло слезами, и единственный звук, который я все же смогла издать оказался вздох. Тяжелый, неуклюжий, непонятный.

  – Але? – Макс повторился, но теперь в голосе отчетливо звучала досада и усталость. На себя, на собеседника. На меня?

  – Макс? – прошептав, почувствовала, как трубка медленно сползает. С трудом перехватив телефон, переспросила. – Максик?

  – Кто это? – голос брата зазвучал настороженно, а я, кусая губы, пыталась сдержать слезы, чтобы не разреветься окончательно.

  – Максюнечка, – прошептав последние буквы, все же разрыдалась, жалея себя, жалея ушедшую незнакомую Машу, Макса, родителей. Ненавидя эту ситуация и благодаря, да, благодаря неизвестного кого-то, что помог мне вернуться. Пусть так, но вернуться.

  Трубка молчала, пока я захлебывалась в эмоциях, а потом осторожно спросила:

  – Марина?

  А я все же смогла выдавить короткое "да".

  – Где ты? Куда пропала? Мариш? – телефон буквально взорвался от коротких требовательных фраз. Брат просил сосредоточиться, требовал не молчать, а говорить, упрашивал, грозил, а я сидела и улыбалась, сквозь высыхающие слезы шепча его имя.

  – Мелкая, где ты? Я приеду!

  – Да...

  – Марина! Не выводи меня из себя! Я приеду и мы поговорим!

  – Ага...

  – Вот черт! Это не тебе! – отодвинув трубку, кому-то зло сказал: – Мне нужно ехать! Да, срочно! Да, поеду! Я нормально себя чувствую! Марин? Ты тут?

  – Да...

  – А где? Мариш?

  – Я ... ты не поверишь...

  – Конечно поверю, так где ты?

  – В больнице.

  – Замечательно. В какой?

  – Я...

  – Машенька? Поговорила? – голос баб Зины раздался неожиданно, а сама она так же неожиданно стояла напротив меня, недовольно рассматривая мою зареванную мордаху. – И кого я просила не нервничать. Эх молодежь!