Текст книги "Мертвые тоже хотят жить (СИ)"

Автор книги: Ангара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

 Глава 28

  Накрывшись одеялом и спрятав голову под подушку, зажмурилась, пытаясь хоть как-то отодвинуть действительность, но она наступала, невзирая на хлипкие преграды. Я снова тонула в мыслях и терялась в ощущениях надвигающейся катастрофы. Казалось еще немного, и я полностью растворюсь, пропаду в нереальной реальности, и скоро не останется ни Марины Аксаковской, ни Марии Александровой.

  Сжав пальцами подушку, я шумно задышала, вдыхая через нос и выдыхая через рот. Не помогло. От густого, горячего воздуха, пронизанного мужским парфюмом и нотками не выветрившегося ополаскивателя для белья, закружилась голова, и без того путанные мысли побежали вскачь.

  Откинув подушку в сторону, опустила ступни на прохладный пол и, шатаясь, подошла к окну, закрытому плотными шоколадными шторами. Резко отворив створку, высунулась по пояс, глубоко глотая холодный, обжигающий легкие воздух.

  – Ты что творишь? – чужие руки с силой прижали к обнаженной груди.

  – Пусти..., – дернувшись, часто заморгала.

  Четкие очертания окна и виднеющегося за ним соседнего здания, освещенного теплыми прямоугольниками светящихся проемов поплыло и размылось. В легких снова стало горячо, а во рту сухо, как в пустыне.

   – Хватит! – меня встряхнули и, развернув к себе, снова прижали к груди. – Ну же?

  – Я..., – уткнувшись носом в теплую кожу, всхлипнула и с силой вцепилась в мужчину.

  – Ты из-за него прыгать собралась? – Марк ощутимо поморщился, а я почувствовала, как по обнаженной коже прошла крупная дрожь. – Идиотка! Жизнь – это ценность! Тебе даровали второй шанс. Тебе! Ты знаешь, сколько таких, как мы? Всего пятьсот, если не меньше. Пятьсот!

  Мужнина рыкнул и снова меня встряхнул. Я же пыталась вывернуться, отрицательно качая головой, пыталась сказать, что он не прав, но кто меня слушал?

  Прыгать? Нет... Простоя задыхалась, я терялась, я сходила с ума. Просто...

  – Семь миллиардов и пятьсот! Чувствуешь разницу? – мужчина не унимался, отодвинув меня от себя, заглянул в лицо. Серые глаза потемнели от бешенства, черты лица заострились, придавая ему сходство с хищной черной птицей. – А ты хочешь наплевать на все! Послать все к чертям собачьим!

  – Я...

  – Ты дура! Я же видел в тебе стержень, что изменилось? – меня снова встряхнули, больно вцепившись пальцами в плечи.

  – Хватит! – всхлипнув, ударила сжавшимися кулаками по груди и, закрыв глаза, наклонила голову, прячась от пронзительного взгляда. – Хватит.

  – Что хватит? Марина? Что? Я пытался не торопить, давал тебе время, и что? Что я вижу?

  – Ты не понимаешь...

  – Так объясни? Объясни, давай, я слушаю.

  Закусив губу, взглянула исподлобья, попав в плен темно-серых, похожих на грозовые тучи глаз. Рассматривая пульсирующие зрачки, пыталась подобрать слова, но их не было, они растворились, разбежались под напором требовательного взгляда. Сглотнув, облизнула сухие губы и снова зажмурилась. Сейчас, удерживаемая сильными руками, я постепенно успокаивалась, дыхание выравнивалось, исчезли Марина и Мария, осталась только я. Нечто среднее, неопределенное. Непонятное. Сформировавшаяся мысль ударила в сердце и я снова вздрогнула, пытаясь вцепиться в Марка.

  – Марина? – мужской голос прозвучал гулко и далеко. – Посмотри на меня?

  Очнувшись, попыталась разлепить глаза и сказать хоть что-то непослушным языком:

  – Я не знаю, кто я.

  – Что? Мариш?

  – Кто я? – моргнув, снова прошептала: – Скажи мне, кто я?

  – Ты это ты!

  – Нет, – я замотала головой и снова попыталась отстраниться. – Это не я. Я умерла. И она умерла. Черт!

  Вцепившись пальцами в волосы с надеждой всмотрелась в склонившееся ко мне лицо.

  – Говори со мной. Скажи, кто я сейчас? Я потерялась. Пожалуйста, говори.

  Глухо выругавшись, мужчина что-то прошептал, а потом подхватил меня на руки. Прижимая к себе, выдохнул в волосы:

  – У тебя шок. Млять, я был уверен, что Глеб с тобой поработал.

  Межкомнатная дверь с силой ударилась о стену, пропуская нас в коридор.

  – Братец твой еще. Предупреждал ведь!

  Я не хотела думать ни о Глебе, ни о брате. Я цеплялась за Марка и слушала бег крови в его венах.

  – Ложись, – меня аккуратно сгрузили в чужую кровать. Просторную, покрытую белыми простынями с еле заметными молочными вензелями и накрыли таким же белым одеялом, с бордовой окантовкой по краю. А через минуту прижались ко мне и снова обняли.

  – Не молчи.

  – Прости, – коротко поцеловав в макушку, Марк тяжко вздохнул и зашептал, обдавая шею горячим дыханием. – Глеб должен был с тобой поработать. Воскрешение – это шок для души, тем более для такой молодой как твоя. Сколько тебе лет было?

  – Двадцать четыре.

  Цепляясь сознанием за слова, вслушивалась в размеренное дыхание и в четкий ритм сердца, полностью отринув все остальные звуки – шум ночных улиц, проникающий через полуоткрытое окно, отдаленные звуки ритмичной музыки, скрип дома, шорох штор и стенание ветра.

  Глаза сами собой закрылись, разум медленно погружался в дрему, убаюканный размеренным рассказом Марка о новой жизни, о новых возможностях, о новой мне – новой Марине со слегка измененной внешностью и подправленной жизнью. Я уже почти полностью заснула, когда почувствовала теплое дыхание на губах и прохладный ветерок, на миг коснувшийся обнаженной спины, и услышала тихий и очень знакомый удаляющийся голос, зло отчитывающий неизвестного собеседника. Потом голос пропал, оставляя меня в уютной тишине.

 Не раздумывая ни секунды, с криком потянулась к его руке:

  – Дай сюда!

  Машина дернулась и я навалилась на мужчину. Ногтями царапая его руки и лицо, пыталась отобрать гаджет.

  – Успокойся! – меня с силой оттолкнули, а снова заигравший телефон бросили на заднее сидение. – Ах ты сволочь!

  Вадим посмотрел на зеркало заднего вида, а потом на меня, тяжело дышащую, пытающуюся удержаться во внезапно разворачивающейся машине, оставляющей после себя на асфальте черные полосы.

  – Все же та сука была права! Тебя нельзя оставлять одну, – машина снова развернулась, задев черный седан, буквально сразу же оповестивший всех и каждого об этом недовольным визгом клаксона.

  Нам что-то кричали сзади, но Вадим не обращал внимания, уверенно следуя только ему одному известному маршруту. Он то вырывался вперед, и меня вдавливало в спинку сидения, то резко поворачивал руль, и тогда я вжималась или в дверцу, или в самого мужчину.

  – Да остановись же ты! – вскрикнув, уперлась ладонями в светлую кожу передней панели машины.

  – Мариша, Мариша, ну зачем же ты так? Я же к тебе со всей душой.

  – Ты сумасшедший! Меня зовут Маша! И я совершенно не знаю никакой Марины... – с тоской вглядываясь в проносящиеся мимо дома, я все еще пыталась стоять на своем. Ведь сейчас и для него я именно Маша! Мария! И только так...

  Мужчина цокнул языком:

  – Может сейчас ты и Маша, какая в сущности разница?

  – Что? – с опаской и надеждой взглянув на водителя, скрипнула зубами.

  Снисходительно мне улыбнувшись, он снова вывернул руль и тихо сматерился.

  – А он упорный... Кто он тебе?

  – Кто? – снова взглянув на Вадима, обернулась назад, только сейчас замечая темно-синий джип, преследующий нас буквально по пятам. – Марк?

  Муж скривился, словно съев так не любимый им лимон:

  – Марк...Так кто он?

  Слово "жених" я произнесла в надежде, в глупой надежде, что Вадим образумится, что до него наконец доедет весь этот бред происходящего, но как же я ошибалась!

  – Жених, значит? – побелевшие от злости губы мужчины сжались в тонкую острую линию, а светлую радужку глаз снова заполонил зрачок. – У тебя может быть только один жених, девочка моя, и это я!

  С этими словами он ударил по газам и, проехав пару сотен метров, резко развернулся, задевая и ломая капотом ровный ряд кустарников. Утопив педаль газа по максимуму, он с бешеной улыбкой помчался вперед, прямо на приближающийся джип.

  Следующие секунды слились в одно долгое страшное мгновение, превратившееся в один бесконечный стоп-кадр.

  Побелевшее от напряжения лицо Марка, пытающегося вывернуть руль.

  Удар, смявший половину Вадима.

  Брызнувшая кровь, попавшая и на меня, и на сработавшую подушку безопасности.

  Новый удар, заставивший машину развернуться.

  Ошарашенные вторжением утки, забившие крыльями по темной заводи.

  Треск, ледяная вода, и новый удар.

  Я потеряла сознание.

  Глава 29

Распахнув глаза, безумно оглянулась и истерично рассмеялась.

  Он снова меня убил! Подумать только!? Опять... Неужели я в прошлых жизнях так нагрешила, что меня нужно убивать раз за разом, при этом не забирая память о смертях? Сначала зарезал как бешеную собаку, потом утопил...

  Надеюсь ты издох, любимый!

  Сжав кулаки, запрокинула голову в черноту и заорала:

  – Здохни! Здохни, наконец! Пожалуйста, Боже, если ты существуешь, прости за грешные мысли, но я тебя очень прошу... Я умоляю... Пожалуйста!

  Стирая бежавшие по щекам слезы, обессилено упала на колени, уткнувшись в непроглядное нечто сжатыми кулаками и лбом.

  Я просто хотела жить... Как могла, никому не мешая, не убивая и не воруя. Я никого не предавала, я просто хотела жить, быть любимой и любить. Всего лишь. Или это так много? Непозволительно много для меня? Так почему!? Скажите, почему он меня снова убил?

  Я до сих пор чувствовала страх и беспомощность последних мгновений новой жизни, жесткие ремни, впивающиеся в кожу, скрежет металла, серо-белые перышки взметнувшихся ввысь уток и холод черных вод реки, прожорливым зверем ринувшихся в раскуроченный автомобиль. Как и первую смерть, эту я не забуду никогда, ведь я все равно хочу жить. Я не собираюсь растворяться в небытие, не хочу и не буду! Пусть начну с начала, пусть снова буду блуждать призраком, но я вернусь. И если ты не умер... ты умрешь, обязательно!

  Сглотнув тяжелый ком в горле, приподнялась.

  Знакомое пятнышко света, сопровождающее меня в прошлый раз, мигнуло и словно бы приблизилось став больше, но мне было откровенно не до него. Я хотела вернуться. Прямо сейчас оказавшись в любом известном мне месте, где-нибудь подальше отсюда и желательно в близи нового тела. Мечты... Которые и не думали сбываться. Сколько бы я не представляла ни квартиру брата, знакомую до мелочей, ни его самого, ни даже Марка с его апартаментами, не получалось ничего. Я все так же сидела, опираясь на колени и рассматривая черное ничто.

  Сцепив зубы, поднялась и сделала первый шаг, стараясь до мельчайших деталей вспомнить все свои прошлые действа. Я шла, бежала, мечтала...Что еще?

  Но темнота и не думала отпускать. Она нежно обволакивала тело, приглушая мысли и чувства. Были только я и она, нежная, беспристрастная, обещающая вечный покой.

  – Нет... – шепнув, закричала: – Нет! Я хочу вернуться!

  Широко распахнув глаза, сделала шаг прочь, потом следующий и побежала, преследуемая скачущим по пятам белым пятнышком. Минута, час, день... Время не имело значения, его просто не было. Только я и она, пока однажды тьма не замерла и не отступила, недовольно взметнувшись за спиной, а перед глазами не возникло светлое пятно, медленно принимающее очертания человека. Испуганно отшатнувшись, рассмотрела две более светлые точки, сияющие на уровне глаз и туманную руку, протянутую в мою сторону. Сглотнув, оглянулась, ища пути отступления.

  Неужели добегалась?

  Кто это? Ангел? Демон? А ведь кто-то просил о пухлощеких херувимах, встречающих и провожающих на перерождение...

  Фигура стояла ровно, но я видела, как в нетерпении клубилась дымка у ее лица, а ладонь, уже больше похожая на человеческую, словно требовала схватиться за нее.

  Загипнотизировано всматриваясь в пятерню, сглотнула и помотала голову из стороны в сторону.

  Нет! Я не хочу на перерождение! Меня ждут! Ведь ждут?

  Максик и ... Марк...

  Качая головой, попыталась сделать шаг назад, но окоченевшее от страха тело не желало повиноваться.

  Нет!

  Я даже не буду устраивать истерик и сбегать тоже, не буду... Я хочу домой! Просто верните меня обратно? Пожалуйста...

  Может он услышал мои мысли, а может ему просто надоело ждать, но туманная ладонь схватила меня за руку и с силой притянула к неизвестному.

 Туман взвился, опутывая мое тело с головы до ног, застилая глаза, проникая в распахнутый в крике рот, заполняя собой всю мою сущность. На мгновение меня обуял дикий страх, вспомнились фильмы ужасов и детские страшилки, рассказанные под одеялом при светел луны. Темные сущности, пожирающие человека... Страх... Ужас... Беспомощность жертвы и снова волна страха. Я была готова бороться до конца, но могла стоять лишь каменной недвижимой статуей, и лишь душа птицей билась в груди, вырываясь из силков.

  – Тш-ш-ш...

  Тихий шепот змеей вползал в сознание, подавляя волю, приглушая волны ужаса.

  – Это всего лишь я...

  Теплая ладонь коснулась щеки и зарылась в волосы.

  – Расслабься... Это я... Ну же!?

  Тяжело дыша, последний раз дернувшись, прислушалась к размеренной речи.

  – Ну же? Маленькая моя... Это я.

  Знакомый низкий голос, узнаваемое тепло. Надежность. защита...

  – Марк?

  Меня согласно обняли, снова взъерошив волосы. Всхлипнув от нахлынувшего облегчения, подняла голову и попыталась разобрать черты его лица, твердый подбородок, упрямая линия губ, прямой, с маленькой горбинкой нос, все это я понимал и видела словно наяву, если бы я умела рисовать, то изобразила бы его лицо с точностью до мелких морщинок, появляющихся в уголках глаз когда он улыбается, или меж бровей, когда хмурится. Но лицо передо мной все никак не хотело принимать его черты, оно плыло, постоянно изменяясь: нос, длинноватый, прямой или похожий на клюв хищной птицы, рот то обретал мягкость линий и странную для мужчины припухлость, то становился твердым и жестким, то прямой линией без намека на губы. Глаза меняли цвет со скоростью ракеты, уходящей в далекий космос: черные, голубые, синие, карие, но одно оставалось неизменным – их выражение. Мужчина напряженно всматривался в меня, удерживая за плечи, а я, с трудом стоявшая на подрагивающих ногах, с грустью усмехнувшись, пожаловалась:

  – Я хотела вернуться... Я хотела... Почему, Марк?

  Теплая дымка стерла слезы и ласково прошлась по лицу, но мне было мало. Хотелось вжаться в упругое тело, раствориться, укрыться от окружающей тьмы, завернуться в безопасность и нежность. Привстав на цыпочку, потянулась к губам.

  – Уверена?

  Горячее дыхание обожгло кожу, давая секунду на раздумье.

  Зачем? Ведь я действительно уверена.

  Мне нужно чувствовать его вкус и запах, мне жизненно необходим он сам. Весь. Без остатка.

  Со всхлипом прижавшись губами к чужим губам, пальцами вцепилась в плечи, телом вжимаясь в тело. Я хотела стать с ним одним целым, хотя бы на мгновение раствориться в мужчине, потерять себя, забыть обо всем.

  У меня получилось.

  Сознание закружило каруселью, и вот я, уже не я, а некто другой. Сильный, умный, опытный. Некто жесткий, проживший сотню жизней, переживший сотню смертей, некто помнящий о каждой из них.

  Сотни?

  Вздрогнув, хотела было отступить.

  Мне и своих двух достаточно. Но меня не пустили.

  – Смотри, – тихий чужой голос прошелестел за плечом. – Я хочу, чтобы ты знала.

  Обернувшись в поисках неизвестного, натыкалась лишь на осколки прошлых жизней.

  – Смотри!

  И я смотрела.

  Комрут, командор Герман фон Айнхшен, именно так звали меня в самой первой жизни. Относительно молодой, амбициозный вояка потом и кровью защищающий интересы ордена Креста, Тевтонского ордена в Ливонии и за ее приделами. Именно он, я, командовал частью войск ордена, так бездарно разгромленного на Чудском озере. Слишком молод, чтобы выдвигать и придерживаться своей стратегии и слишком принципиален, чтобы подчиняться бездарному руководству Андреяша фон Фельфена. Это меня и сгубило. Я сделала все, что было в моих силах, я сражалась на пределе, но тонкий лед не предназначен для войны и позорного отступления, а верный оруженосец слишком ослаблен для последнего броска. Он тоже погиб там, не успев прикрыть спину мне, своему господину. А несколькими минутами позже погибла и я, сломленная мощным ударом в спину. Боевой топор не выбирал кого бить – обычного рыцаря, сподвижника или комрута. Стали все равно. Она холодна и глуха, как холодны и беспрестанны черные воды озера, принявшие в свои объятия закованного в металл молодого мужчину.

  – Смотри...

  Голос отдавал горечью поражения и странной надеждой на лучшее, пронося мимо десятков жизней и смертей.

  Я была русом, я была монголом, жила в теле боярина, собственными глазами видела казнь опричников и поднимала на дыбу французскую аристократию. Я воевала на Юге Америки и сражалась в стане индейцев. У меня были десятки лиц, и каждый раз я с надеждой всматривалась в будущее, в чужие лица и души. Я верила и искала...

  Что?

  – Я хочу, чтоб ты видела себя моими глазами.

  И я смотрела. Уже смотрела на себя, странную призрачную девчонку, из ниоткуда возникшую в утренней толпе. Взъерошенную, худенькую, с огромными испуганными зелеными глазами, одетую лишь в тонкое цветастое платье. Именно такой увидел меня Марк, или все же Герман, почти два месяца назад.

   Тогда я была лишь еще одной новенькой, которой не мешало бы помочь, но девчонка сбежала, затерявшись в людском море, а я, Марк, был слишком занят, чтобы гоняться за пигалицей, способной со страху наворотить дел.

  Следующая встреча произошла в клубе. Удивление, неприятие, растерянность. Герман по себе знал, какого это жить и внезапно умереть, но никак не ожидал, что казавшаяся безобидной девушка, начнет мстить живым, глупо и мелко напоминая о себе.

  В груди колыхнула обида за чужие воспоминания.

  Глупо и мелко?

  – Тш-ш-ш, – попробовал успокоить голос. – Я был не прав. Ты имела право.

  Да, и как оказалось, надо было все же попробовать довести дело до конца, не бояться, извернуться , но добыть доказательства... И глядишь, осталась бы жива.

  А между тем воспоминание снова сменилось, и душа не умершей обрела тело. И какое!? Марк был в шоке. Он видел Марию и раньше, но старался держаться от девушки подальше, и не только из-за ее родственника, и из-за маячившего рядом Глеба, которого та обожала, сколько из-за собственных болезненных воспоминаний. Машенька Александрова была точной копией его покойной супруги, веселой, легкомысленной, обожающий подарки южной леди. Тогда нежданно грянула война и он, как сотни других землевладельцев отправился воевать за армию конфедератов. В какой-то степени ему было все равно, за кого сражаться, за уже долгую к тому времени жизнь, он повидал десятки войн и тысячи чужих смертей, но тогда он сражался за свою землю и свою семью, и даже остался жив. Но Мариета де Лакруа была слишком легкомысленной, слишком беспечной и слишком веселой.

  Их поместье располагалось далеко от боевых действий, земля не пострадала, но не дом. Летом, тысяча восемьсот шестьдесят пятого года он приехал на его руины, а о его молодой жене напоминала лишь могила, да грубо сколоченный крест. Оставшиеся слуги шептались за спиной, думая что он не замечал, но он все видел и слышал, и все понял.

  Его тихая гавань была разбита, а он мог лишь обессилено сжимать кулаки и продолжать жить дальше. И он жил, став еще циничнее, еще жестче, еще принципиальнее.

  И вот теперь на него смотрели синие глаза его жены, Манечки Александровой, такой же бестолковой, такой же глупенькой кокетки, вот только через них проглядывали другие – зеленые, испуганные глаза другой девчонки, мечтающей жить.

  Образы сменялись образами, на которых была новая я – Мари, совершенно не похожая ни на Мариету, ни на Манюню. Наивная, любопытная, верящая в чудо, пытающаяся играть во взрослую самостоятельную жизнь.

  Почему он помог ей? Почему назвал своей?

  У Генриха, не было однозначного ответа, просто потому что... Но одна мысль, все же сияла ярче других – чтобы она не стала второй Мариетой, чтобы...

  – Хватит!

  Мысленно закричав, попыталась вырваться из воспоминаний. Я не хотела это знать. Зачем? Мои замки рушились, а прочный до этого якорь покрывался ржавчиной, крошась от малейший прикосновений.

  – Мариша, смотри...

  – Нет! Хватит... Я хочу вернуться!

    – Мариш?

  Голос пытался остановить, но я ничего не хотела слышать и знать. Что он мне может сказать? Что изменил свое мнение и думает по-другому? Что сейчас я не просто напоминание о прошлом и нечто среднее между Манюней и предавшей его супругой?

  Бред!

  Сколько прошло? Около двух недель? Это ничто... Этого слишком мало для столь кардинальных изменений.

  А потому я хотела вернуться. Я устала и просто хотела вернуться.

  Метавшаяся в тисках чужих воспоминаний душа вырвалась, а уже в следующую секунду я почувствовала боль возвращения. Тело, оплетенное капельницами и проводами, выгнулось дугой, пальцы сжались в кулаки, цепляясь за сильно натянутые простыни, горло царапала толстая трубка, которую хотелось выплюнуть, но я больше не могла пошевелиться.

  – Она пришла в себя.

  – Еще разряд?

  – Ты идиот? Девочка дышит.

  – Прекратить подачу кислорода.

  – Мужчина...

  – Нет! Я останусь здесь!

  – Снотворное?

  – Мужчина...

  – Не думаю...

  Чужие голоса сливались в один непонятный и неприятный гул, они мухами жужжали где-то над ухом, и мне хотелось искренне их прихлопнуть, чтобы остаться наконец одной и подумать...

  О чем? О жизни... О главном... О том, в чьем я теле, думать было страшно.

  – У нее шок!

  – У тебя тоже был бы шок, идиот.

  – Мужчина!?

  – Я останусь тут, по-моему, я выразился более чем понятливо!

  – Надо проверить работу мозга, есть вероятность...

  – Проверяйте!

  – Сколько она пробыла в воде?

  Распахнув глаза, завертела головой, но из-за натянутой на лицо мутной маски, смогла рассмотреть лишь непонятные и громоздкие фигуры в белом.

  Больница... ну кто бы сомневался... Это даже не смешно!

  – Снимите...

  – Рано, есть опасность..

  – Снимите с нее это!

  – Хватит командовать, гоняйте своих подчиненных...

  – Коллега, я думаю, жених пациентки в данном вопросе...

  Жених?

  Слово вспыхнуло в голове, а я нервно засмеялась. Опять?

  – Истерика?

  – Снимайте!

  Я замерла, когда чужие пальцы коснулись головы и аккуратно сняли маску, а потом заморгала, не понимая, почему и без нее вижу отвратительно плохо.

  – Секундочку, – что-то коснулось щеки, а потом аккуратно промокнуло глаза. – Вот так милая, не надо плакать... Посмотри на меня?

  Повернув голову на звук, снова моргнула, фокусируя взгляд. теперь я отчетливо видела худощавую женщину лет сорока в узких очках в металлической оправе.

  – Прекрасно. Слух есть. Зрение? Моргни, если видишь.

  Моргнув, попыталась ответить, но чуть не поперхнулась из-за трубки.

  – Тш-ш-ш. Пока не говори. Значит, видишь, молодец. Давай все же проверим реакцию зрачка. Умочка моя...

  Женщина посветила фонариком, поохала, а потом, ловко заговаривая мне зубы, вытащила трубку.

  – Вот так... А теперь спать.

  И я уснула, провалившись в теплые объятия Морфея.

 – Привет.

  Это было первым, что я услышала стоило только открыть глаза. Обычное слово, сказанное низким, хрипловатым, усталым, до боли знакомым голосом.

  – Марк?

  Мой ответный хрип тоже не отличался мелодичностью. Сиплые нотки еще никого не украшали.

  Повернув голову направо, всмотрелась в грубоватые черты, отметила прикрытые припухшими веками глаза и темную щетину на щеках и подбородке. Красавец.

  Интересно, а как выгляжу я?

  – Кто я?

  Мужчина в недоумении приподнял брови подался вперед.

  Сглотнув, уточнила:

  – Сейчас. Кто я?

  Неужели снова новое тело и новые родственники с обязательствами? Не слишком ли много? Господи... Дай пережить это!

  Пальцы, до этого спокойно лежавшие поверх одеяла, сжались и начали нервно теребить ткань.

  – Мари, – Марк как-то странно, облегченно выдохнул и, нежно проведя рукой по моему лицу, убрал мешающую прядку волос.

  Значит все же Мари.

  Закрыв глаза, расслабилась.

  Мари... Здорово...

  А я и не заметила, как задержала дыхание. Значит, никаких новых родственников и новых тел.

  Здорово.

  – Я видела тебя, – собравшись с силами, приподнялась и, поймав взгляд Марка, утвердительно кивнула. Это было важно, и я хотела знать об этом все. – Там...

  Голос звучал неприятно глухо, а руки дрожали, но все еще пытались удержать мое тело на весу.

  – Тш-ш-ш, ложись, – подхватив мое падающее тело, недовольно произнес. – Тебе еще нельзя вставать.

  – Марк?

  – Потом, – к губам прижался палец. – Все потом. Спи.

  Замотав головой, попыталась сказать, но...

  – Спи...

  Я не заметила прихода медсестры, впрочем как и укола. Для меня существовал только Марк и возможность все узнать, и... И почему снотворное так быстро действует?

  В следующий раз я проснулась так же неожиданно. Видимо транквилизаторы с определенным временным ограничением, а может просто врачи специально подгадали? Не знаю, не спросила. Вместо этого с удивлением уставилась в знакомые карие с желтыми прожилками глаза .

  – Александрова Мария Владимировна, – Кастельский внимательно посмотрел в папку, четко произнес мои ФИО и перевел взгляд на меня, при этом ехидно приподняв брови: – Машунь, я , конечно, рад видеть Вас снова. Вы, я таки понимаю, меня тоже, но может устроим нашу следующую встречу где-нибудь в более интересном месте?

  Сглотнув, прокаркала:

  – Здрасти?

  И посмотрела направо, непроизвольно ища взглядом Марка.

  – Жениха ищете? Этот кстати лучше чем прошлый, – отложив папку в сторону, потянулся к стетоскопу. – Давай, милая, расслабься, посмотрим тебя.

  И меня посмотрели. Расслабившись, машинально отвечала на вопросы, при этом скользя взглядом по знакомой комнате. По выкрашенным стенам и побеленному потолку, по окну, наглухо закрытому во избежание заморозки пациентов, по тумбочке, притулившейся возле кровати и знакомому креслу, расположенному рядом. И если бы не другой светильник на потолке, то я бы подумала что попала в прошлую палату, а так явно изменения на лицо – совершенно другой светильник.

   – Ну вот и все, – мужчина, периодически поглядывая на меня через край папки, что-то быстро записывал. – Думаю, подержим тебя дня два, во избежание так сказать. И можно выписывать.

  – Да? – удивленно моргнув, снова покосилась на кресло. Да что ж такое то! Сама же не хотела его видеть, а сейчас...

  – Конечно, – он засунул папку под мышку и похлопал себя по карманам, что-то выискивая, а заметив мой взгляд, хмыкнул. – Домой я его отправил, а то ишь, привычку взял, на моей вотчине командовать.

  Старчески бухтя, мужчина неожиданно весело мне подмигнул и удалился, а я снова посмотрела на кресло, подаренное больнице после моей прошлой выписки и откуда-то притащенное, тут ему явно было тесно.

  Марк...

  Прикрыв глаза, вспомнила свое последнее путешествие и свои страхи, а еще чужую жизнь и смерть, подсмотренные явно с его позволения. Зачем он мне это показал? Хотел чтобы я знала... А вот зачем? Подумать только, командор! А его участие в битве на озере?

  Перед глазами как наяву встали показанные мыслеобразы, словно это я сражалась с русами, это я подгоняла свои войска, а потом приняла нелегкое решение в отступлении, чтобы спасти хоть кого-нибудь, а потом тонула. Снова. Но теперь я была не в машине, запихнутая в стеклянно-железную коробку, а закована в тяжелые латы и придавлена сопротивляющимся телом коня.

  Страшно...

  Зачем он это показал? А после? Другие жизни и смерти... Столько пережить, все помнить и не сойти с ума.

  День плавно закончился вечером. За это время ко мне забежал Макс, чьи словесные излияния в общей их массе я пропустила мимо ушей. Единственное, что меня зацепило – это смерть Вадима. Его, в отличии от меня, вытащили намного позже – спасатели, когда доставали машину. Дверь со стороны водителя сплющило и заклинило, и не было никакой возможности достать тело раньше. А я... мне просто повезло по мнению многих, но я точно знаю, что у везения было имя – Марк.

  Следующими заглянули родители Манечки, посетившие палату ближе к вечеру. Букет ярких гербер украсил унылые стены комнаты, а кулек фруктов – тумбочку. Хрупкая брюнетка непрестанно охала и заламывала руки, рассказывая и пересказывая последние новости. Обозвав бывшего мужа маньяком и сумасшедшим, она перевела разговор на Глеба и поинтересовалась, когда собственно свадьба и что я вообще забыла в машине психически больного человека?

  – Не будет свадьбы, – скривив губы, отвернулась и закрыла глаза. Если отец Манюни мне еще чем-то импонировал, то мать меня откровенно раздражала.

  – Но как же? Манечка, детка, я конечно понимаю, что в сожительстве нет ничего плохого, но...

  – Мама! – перебив, открыла глаза и полоснула женщину взглядом. – Мы расстались. Все! Я отдельно, Глеб со своими бабами отдельно.

  – Манюнь, ты совершенно ничего не понимаешь. Глеб замечательная партия! К тому же вы целый год встречались и жили вместе. Ну поругались, с кем не бывает? Он мне все рассказал...

  – Что? – задохнувшись от возмущения, упала на подушку.

  Это абсурд какой-то! Она к чему меня подталкивает. а он? Глеб все рассказал? Что все то? Как он меня пытался изнасиловать? Урод!

  – Все! Хватит! Никаких Глебов и никаких Манюнь! Я Маша! Мария в конце концов! И мне совершенно не интересна жизнь его матери и твоих подруг! У меня своя жизнь веселее некуда.

  – Как ты смеешь так со мной разго...

  Ее возглас перебил раскатистый смех отца. До этого он стоял возле окна и, казалось, совершенно не прислушивался к разговору, был больше статистом, чем зрителем, сейчас же мужчина откровенно хохотал, а когда закончил, вытер набежавшую слезу и со смехом выдавил:

  – Молодец, доча! Наконец я слышу от тебя здравые мысли. Никаких Глебов и Манюнь, – он недоверчиво качнул головой. – Даже не верится. Значит переехала в свою квартиру? Когда? Аполинария Генриховна не говорила...

  Так я узнала, что у меня оказывается была своя квартира. Фантастика!

  Мать еще долго возмущалась моим произволом, отношением к ее протеже и спорила с отцом об ошибках в моем воспитании, пока заглянувшая медсестра не потребовала освободить помещение и не тревожить больную. А я все это время, закусив губу, обдумывала открывающиеся перспективы и упущенные возможности.