Текст книги "Непокаянный (СИ)"

Автор книги: alra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Ни хрена ты не мог предвидеть, не выдумывай, – перебивает его Стю. – Ну как ты мог угадать, что у вас опять «заискрит»? Тем более, ты не знал, что он по тебе тоже сох. Ты не видел его почти десять лет! Он мог поглупеть, растолстеть, завести роман, да и ты мог ему разонравиться, в конце концов. Лично я с бывшими пассиями пересекался неоднократно, и поверь уж моему опыту: то, что когда-то тебя к нему тянуло, само по себе – не гарантия того, что, оставшись наедине, вы потрахаетесь.

Дейкин не любит вспоминать о своей встрече с Ирвином, случившейся через несколько лет после выпуска, но, судя по тому, как он чуть заметно морщится при этих словах, именно о ней он сейчас и вспоминает.

– Вот за что тебя люблю, так это за прямоту, – усмехается Дон.

– Естественно, это же лучшее моё качество. Короче, перестань себя грызть. Ничего ты предотвратить не мог. Вообще говоря, не забывай, что ты не единственный участник событий. Держу пари, Поз так же о каждом своём шаге думает, что, мол, не надо было делать то и это. Только что уж теперь… Что случилось, то случилось, хотя, конечно, в дерьме ты по уши. Она при детях хоть не орала?

Дональд вспоминает испуг в глазах детей, залпом допивает виски и угрюмо молчит. Дейкин всё понимает без слов.

– Блин. Жалко твоих Скриппсят, они прикольные. Эй, ты чего, ревёшь?.. – Дейкин перебирается из кресла на диван и бережно обхватывает друга за плечи. Дональд цепляется за него, утыкаясь в пропахшую сигаретами и одеколоном рубашку, и уже не может сдержать рыдания. Дейкин вздыхает и похлопывает его по плечу: – Ну, в общем… пореви, чего там. Пореви. Как ни крути, ситуёвина аховая.

***

Виски уже плещется на дне бутылки, и Дейкин, развалившись на своём краю дивана, смотрит на Дона с прищуром и с той характерной усмешкой, которая всегда предвещает переход к непристойным темам.

– Ну и как тебе гейский секс?

Ну нельзя же быть таким предсказуемым. Скриппс закатывает глаза:

– Стю…

– А что? Ты ж попробовал. Можешь и рассказать.

– Будто ты сам не знаешь!

– Знаю, конечно. Но ты-то не знал. Как вообще… впечатления?

Глупейший вопрос из когда-либо заданных Стюартом Дейкиным.

– Бога ради, Стю, о каких впечатлениях ты говоришь? С моим опытом разве могу я судить о «сексе вообще»? Я из женщин-то знал только Ханну. Ну вот теперь ещё знаю Познера. Это… не то же самое, что «гейский секс». Если я понятно выражаюсь.

– Не, ни хрена ты не понятно выражаешься, но это хорошо: это значит, что ты качественно напился. Ты хочешь сказать, что если ты только с Позом, то ты не гей? Это херня, если хочешь знать моё мнение.

– Нет, я не это… не в этом смысле. Ну просто… каждый человек же по-своему это делает. И я не знаю, что общее для всех геев, а что – исключительно Поз…

– Ладно, хорош философию разводить. Тебе нравится с ним?

– Я люблю его, Стю. Мне с ним всё нравится.

– Отлично, за это и выпьем.

***

Утром после попойки, конечно, трещит голова, но у Стюарта, разумеется, есть хорошие средства от этого. И они, слава Богу, уже начинают действовать, когда в доме Стю раздаётся телефонный звонок.

– М-м, да, привет, Ханна, – говорит Дейкин, почёсывая щетину на подбородке и оглядываясь на Дона с вопросом в глазах. Скриппс расшифровывает вопрос как «сказать ли ей, что ты здесь?» и кивает. Он не видит смысла прятаться, и потом – кто знает, вдруг что-то серьёзное случилось.

– Да, он здесь. Не знаю, может и отключил, – отвечает тем временем Стю. – Сейчас позову.

Он передаёт трубку Дональду, строго грозя ему пальцем и шепча: «Не возвращайся!» Дональд кивает. Он и не собирается.

– Здравствуй, – тихо говорит он, и голос звучит немного хрипло – то ли с похмелья, то ли после вчерашних слёз. – Сотовый разрядился, наверное.

– Здравствуй, Дон… – говорит она. – Я вчера… наговорила всякого, – она умолкает, будто бы ищет слова. – Но я просто… в шоке была. Я ведь не ожидала… такого.

Дон кивает, потом вспоминает, что его не видно, и говорит:

– Понимаю, – он её может понять. Не до конца понять, конечно же, и не согласиться с ней, но отчасти понять может. Почему нет.

– Дональд, я… я не знаю, что теперь и думать о тебе. Но… ради детей, понимаешь, ради них я готова хотя бы попытаться тебя простить.

Дон молчит.

– Если ты… обещаешь, что такого не повторится больше никогда – я попробую жить с тобой дальше. Ради наших с тобой детей. Я не верю, что этот порок для тебя важнее, чем их счастье. Ты же любишь их, Дон! Ты же сам говоришь, что любишь.

Он не сердится, нет. Ему просто от этого очень грустно.

– Я люблю их, конечно. Но знаешь, Ханна, мне кажется ты меня вчера не так поняла, – спокойно, даже немного холодно отвечает он.

– Не так поняла?

– Ты, похоже, думаешь, что я хочу вернуться к тебе? Думаешь, я собираюсь раскаяться во всех своих решениях и жить с тобой долго и счастливо, терпя твои упрёки до конца своих дней? Ведь ты не удержишься от упрёков, мы оба это понимаем.

Теперь её очередь молчать. Дон вздыхает.

– Я раскаиваюсь только в том, что лгал тебе с тех самых пор, как это всё началось. И только за это вчера я просил у тебя прощения. Теперь я больше не лгу, и каяться мне больше не в чем. Я не люблю тебя больше, но это я бы стерпел, если бы в мою жизнь не пришла другая любовь – большая, взаимная. Я не пороку там с кем-нибудь предаюсь. Я люблю его, Ханна. Я хочу теперь быть с ним. Если ты разрешишь мне общаться с детьми – я буду просто счастлив. Но даже если нет…

– Любовь? Ты не путаешь ли, муженёк? Опомнись! Какая может быть любовь у двух мужиков, которые, прости Господи, в жопу трахаются? Полгода, ты говорил? Хорошенький срок! Зачеркнуть десять лет…

– Я не полгода его знаю. Знаю очень давно. Я уже любил его когда-то, до того, как встретил и полюбил тебя…

– Погоди… Это что же, Дейкин? Ты поэтому сразу к нему… Клянусь Богом, Дональд, если это Дейкин… Он мне в глаза смотрел…

– Нет, нет, это не он. Он не знал. Ничего он не знал, я ему тоже врал, я всем врал, не только тебе. Я клянусь. Никто об этом не знал. И это не Дейкин, это другой одноклассник. Познер.

– О Господи. Этот.

– Знаешь, давай окончим этот разговор.

– Нет, я тебе десяток лет была женой. Я двух детей тебе родила, а ты предпочел мне этого… педика. Забудь, что я предлагала. Тебе не место в этом доме. Да как у вас у обоих совести хватило… Будьте вы прокляты…

Ханна шепчет последние слова уже сквозь слёзы и бросает трубку. Только Дону, хотя и жаль её, но ни более стыдно, ни даже более неуютно не становится.

Стюарт подходит, хлопает его по плечу, приобнимает сочувственно.

– Держись, Дон. Она, кстати, не может тебе запретить. Ну, с детьми общаться. Только через суд.

– А в суде, как ты думаешь, кто поддержит изменника-извращенца вроде меня? – горько усмехается Дональд.

– Ну вообще-то могут и поддержать, зря ты так. Хотя, конечно, тут как повезёт… Всё равно, молодец, что стоишь на своём. И спасибо, что прикрываешь мою задницу. Тем более, что я правда не знал.

– Она может и не поверить, – философски замечает Дон.

– Всё равно, дружище. Ты попытался. Пошли завтракать, надо подкрепиться. Потом уже можно и Поза… обрадовать.

– Мда. Радость та ещё, но… я ему давно обещал. Всё решиться не мог. Так неловко перед ним было.

– Ну, ты никогда особой решительностью не отличался. Потому я так и удивился, что ты с ним… шучу. До конца понять, каково тебе сейчас, я, конечно, не могу. Но догадываюсь, что тяжело. Теперь ты главное на её уговоры не ведись и Познера не бросай. А то он, чего доброго, как Офелия та, «ку-ку»… и с моста упадет.

– Не станет он «ку-ку», хотя бы из упрямства.

– Хорошо если так.

– Хотя, знаешь… Офелия из него тогда и впрямь вышла знатная.

Два приятеля не выдерживают и все-таки усмехаются, вспомнив каждый в меру своего воображения давнюю постановку университетского театра – и Дэвида Познера в скромном веночке, с охапкой диких цветов.

***

Стю отправляется по своим делам, оставив Дону свои запасные ключи и включённый компьютер, на случай если тот захочет посмотреть уже объявления о сдаче жилья. «Так-то живи сколько влезет, – пожал он плечами, – но вряд ли Поз захочет с тобой встречаться у меня. Это было бы уж как-то слишком». Дон, пожалуй, согласен с ним. Он оставляет Познеру сообщение на домашнем автоответчике с просьбой перезвонить. «Новости есть», – говорит он, надеясь, что Дэвид не перенервничает от такой формулировки. И принимается просматривать объявления в интернете, а заодно и в газете, найденной на кухне у Дейкина.

Вскоре после обеда Познер перезванивает.

– Алло, – говорит Дон.

– О Господи, Дон? Привет, – удивляется Дэвид.

– Да. Привет, – Дон, не в силах сдержать улыбку, присаживается на ручку кресла у телефона.

– Почему ты у Дейкина?

– Потому что… новости в следующем, Поз: я признался Ханне наконец-то. Дотянул до того, что дальше уже было некуда… Спасибо тебе, что ждал. И прости, что так долго. Это было бессмысленно. Столько тянул, но из-за этого всё стало только хуже, – улыбка Дона тает от горьких воспоминаний, к тому же он немного нервничает, осознавая, сколько тянул. Сколько Дэвиду пришлось ждать этого дня.

Познер охает и тихо отвечает:

– Спасибо, Дон. Я… поверь мне, это не так долго. Люди годами, бывает, ждут. Но я знал. Я знал, что ты так не сделаешь. Ты не смог бы врать им годами. Я верил в тебя, – он молчит пару секунд. – Плохо было?

Дональд сглатывает комок:

– Да, плоховато. Ладно бы Ханна, но дети… – он, зажмурившись, выдыхает: – Лизз сказала, «папа плохой». Я ведь ей обещал…

Познер молчит. Дональд тут же спохватывается:

– Дэвид, я не жалею. Не вздумай себя виноватым там чувствовать.

– Не вздумаю, Дон, – соглашается тот. – Я знаю, ты любишь правду.

– Люблю. Мне действительно легче стало. А дети… Время покажет, что они вынесут из всего этого. Пока что я съехал к Дейкину, видишь.

– Понятно… Это что, значит Дейкин знает? – слегка озабоченно переспрашивает Дэвид.

– Дейкин знает, о да. Я события пересказал, а иначе он не слез бы с меня, ты же понимаешь. Слава Богу, интимные подробности не разболтал – как удержался только, не знаю! Мы напились вчера так, что башка трещала с утра.

– Ладно, ты меня успокоил, – усмехается Поз. – То, что он просто факты знает, я переживу, – он ещё чуть-чуть помолчал. – Ну и что это всё теперь значит… для нас?

Дон задумывается.

– Я планирую снять квартиру себе, не у Дейкина же приживаться, – усмехается он. Познер хихикает. – И ты сможешь теперь приезжать ко мне. Ночевать у меня. Никаких гостиниц.

– Это… очень здорово, Дон. Потому что, знаешь… Я тоже ищу жильё в Лондоне.

– Поз? У тебя тоже есть новости?

– Есть, – в его голосе сдержанная радость. – Я, возможно, в новом учебном году буду преподавать в колледже Беллерби. Это в Детфорде, прямо напротив Кэнари Уорф.

– Да ты что! Расскажи!

– Я рассылал свои резюме. И меня вызывали на собеседования. Помнишь, я в Лондон ездил?

– Ты секретно искал работу… в Лондоне?

– Да, ты правильно понял: поближе к тебе.

– Господи, Поз…

– Расстояния… очень сильно мешают отношениям. Я давно это знал. Но знаешь… Я никогда не решался вот так вот сорваться с места ради кого-то и пойти искать от добра добра. Но к тебе… Чтобы стать ближе к тебе, я готов так рискнуть.

– Дэвид, это так круто. Ты говоришь, ещё не на сто процентов уверен?

– Предварительно всё согласовано. Но подписывать сам контракт будем перед учебным годом. Так это делается.

– Боже, как это было бы здорово.

– Да, если ты меня бросишь – ну что ж, хоть работку нашёл поприличнее… – он смеётся немного нервно, но всё же весело.

– Практичный ты, Поз, как всегда.

– На том стоим…

– Не брошу, конечно. Никак не смогу. Пришли мне, какие ты варианты жилья смотрел? Надо оттолкнуться от чего-то.

Познер обещает прислать.

***

После этих телефонных разговоров Дональд выдыхает и пытается немного оглядеться: какова теперь получается его жизнь. Он решает снять пока квартиру только для себя, но так, чтобы Дэвиду было удобно останавливаться у него на несколько дней. Дэвид поддерживает это решение: «Когда контракт будет подписан, я смогу больше участвовать в арендной плате, тогда и снимем жильё для нас двоих».

Скриппс пока не знает, как сказать обо всём родителям. Как минимум о том, что он не живёт больше с женой и детьми, они имеют право знать. Но он пока откладывает этот разговор до очередного «контрольного звонка», как они это называют. Всё же надо бы немного отдохнуть. Дать улечься эмоциям.

Он отправляет Ханне сообщение с вопросом, сохраняется ли их график развоза детей по школам – она сообщает, что разберётся сама. Он кивает, печально, но без удивления: он так и думал.

Комментарий к ЧАСТЬ 7

*Дон вспоминает «Первое соборное (т.е. обращённое к широким кругам христиан) послание святого апостола Иоанна Богослова», глава первая, строки 8 и 9. http://allbible.info/bible/modern/1jo/1/ – интереснейший сайт, кстати! Есть даже возможность послушать аудиокниги онлайн. Меня особенно впечатлил «Екклезиаст» :)

========== ЧАСТЬ 8 ==========

В снятой Доном квартире убийственно тихо. Он пробует включать музыку, но её звуки обманывают так, что становится хуже: время от времени кажется, что он слышит окликающие его детские голоса. Он близок к тому, чтобы звонить Ханне и умолять позволить ему хотя бы услышать их. Но не звонит, вместо этого задерживается на работе.

Он отчаянно скучает по детям и, что неожиданно, скучает по Ханне тоже. Какие-то темы, которые он с ней обсуждал, ещё крутятся в голове, а обсудить их теперь не с кем.

Но на следующих выходных приезжает Познер, и это – какой-то другой уровень отношений: видеть Дэвида не в обезличенном гостиничном номере, а в доме, который он успел даже немного обжить – прекрасное чувство. Поз заходит в квартиру, озирается по сторонам, потом разворачивается к Дону, прижимает его спиной к входной двери – и целует, не сняв куртки, даже не сразу вспомнив бросить на пол дорожную сумку. В душé Дональда, рядом с болью разлуки с детьми, поселяется что-то, похожее на покой. Ради этой встречи ему не пришлось никому врать. Это, безусловно, прогресс.

Они почти не выбираются из постели в эти выходные, но оба соглашаются, что было бы неплохо получить ещё какой-нибудь совместный опыт. В конце концов, они в Лондоне, в одной из мировых культурных столиц. Глупо не разнообразить программу своих вечеров. Хвала Интернету, многое можно теперь выяснить без труда: они выбирают спектакль и бронируют билеты, Дону нужно будет только подъехать и выкупить их. Дональд видел этот спектакль, и ему не терпится побывать на нём вместе с Познером. Есть там пара моментов, которые не смогут не задеть его за живое. И актёры очень хороши. Дон уже в предвкушении.

Проводив Дэвида на вокзал, Дон отправляет ещё одно сообщение Ханне: «Имей в виду, что предложение помощи всё ещё в силе». Ответа от Ханны нет.

***

Мать Дона огорчена, услышав о такой серьёзной ссоре. Он отчасти ожидал, что родители знают уже всё от Ханны, но это не так. Видимо, звонить родителям мужа и жаловаться им на него по-прежнему не в её характере. Он не рискует сказать сразу всё. Признаётся, что виноват, но все-таки жить с ней как с супругой больше не может. Обещает рассказать подробности позже, когда они улягутся в голове. Мать не торопит его. «Я чувствую, у тебя тяжело на душе. Есть ли кто-нибудь рядом, кто тебя поддерживает?» Дон говорит, что есть, но в подробности опять не вдаётся. Мать с отцом, скорее всего, решат, что это Дейкин – в качестве друга, конечно. С любовницей они его вряд ли представят, не говоря уже о том, что есть на самом деле. Дон вздыхает. Строго говоря, умолчать – не значит солгать… И потом, вывали он им все сразу факты – кто знает, как бы это подействовало на стариков? «Ой, только не прикрывайся милосердием», – слышит он у себя в голове голос – совести? – подозрительно напоминающий интонациями голос Ханны.

***

После посещения спектакля Дону неожиданно приходится столкнуться с тем, что Дэвиду всерьёз западает в душу образ одного из актёров. Поз пытается сдерживаться, опасаясь обидеть Дона, но тот всё равно замечает, и это его невероятно веселит. После очередного оборванного на полуслове «Ты видел, как он… то есть… я про тот момент…» Скриппс начинает смеяться:

– Я видел, Поз, ну конечно я видел. И если бы ты не обратил моё внимание, то я бы не заметил, но не могу не согласиться: руки у него просто шикарные.

– Правда же?.. То есть… В смысле…

– Ну Поз, я как-то не падок на внешность у незнакомцев, но я же помню, что ты всегда любовался красивыми людьми. А актёр он действительно классный. Хочешь, ещё на что-нибудь с ним сходим? Я видел его в «Кошке на раскалённой крыше», чуть не плакал, – Ханна плакала, вспоминает Дон, но вслух этого не говорит.

Познер смущённо улыбается:

– Хочу. Давай сходим. Ничего не могу с собой поделать… Когда вижу такую красоту – превращаюсь в девочку-фанатку. Извини уж.

– Да ладно тебе. Это мило, – смеётся Дональд и про себя решает в следующий раз потащить Дэвида после спектакля к служебному выходу. Может быть, получится взять автограф.

***

Время идёт. Дон привыкает к одинокому быту, работает вечерами над книгой. Так же звонит Познеру иногда, только уже из дома. И теперь так же часто Дэвид звонит ему.

После одного из таких звонков телефон почти сразу звонит снова. И это Ханна.

– Здравствуй, – говорит он ей.

– Привет, – несколько мрачно отвечает она. – Что-то ты перестал предлагать свою помощь, как я погляжу.

Дон считает до трёх, прежде чем ответить. Если он станет огрызаться, она бросит трубку просто из вредности.

– Я готов помочь. Что нужно сделать?

Ханна вздыхает.

– Я уже замоталась просто. Не могу. Каждый день, всё-таки, это уж слишком. Забери их хотя бы из школы завтра. И в четверг. Я с Лиззи ключи передам.

– Хорошо.

– И не вздумай мозги им пудрить опять! Называть свои извращения «любовью», додуматься надо!

– Я не собираюсь им говорить того, о чём они не спросят. Но если спросят – скажу то, что думаю. Если тебя это не устраивает – боюсь, это твои проблемы. Так мне приезжать за ними?

Ханна фыркает, но отвечает «Да».

Дон закрывает глаза и глубоко вздыхает. Завтра он увидит их снова, после почти месяца сомнений и неопределённости. Не так долго, как он опасался… но в их жизни произошло очень много событий, наверняка. Событий, о которых ему ничего не известно. Непривычное ощущение.

Он подходит к школе, дети ждут его в их обычном условленном месте. Генри выглядит так, будто хотел бы побежать ему навстречу, но Лиззи держит его за руку, и он сдерживается. Дочь смотрит на Дональда без улыбки и чуть исподлобья. Он старается отодвинуть в сторону чувства, охватывающие его при этом зрелище.

– Привет, – говорит он им так же серьёзно. Он слишком уважает их, чтобы пытаться заискивать.

– Привет, – хором отвечают они. – Пойдём, – добавляет Лизз.

Он чувствует, что они приглядываются к нему. Он не мешает им. Что же Ханна им такое сказала, что они думали, что он будет выглядеть по-другому?.. Впрочем, может быть, и не в этом дело.

Тронувшись с места, Дон рискует нарушить молчание:

– Как вы, ребята? Как жизнь?

Лиззи начинает рассказывать о своих отметках. Генри, потупившись, молчит. Дон качает головой:

– Лизз…

– Что? – спрашивает она.

– Я не спрашивал о твоих оценках.

– Нет?

– Это хорошо, что в школе дела неплохо. Но мне все-таки гораздо важнее – вы сами. Что вы чувствуете? О чём думаете сейчас?

Лиззи в ответ тоже опускает глаза. Дон ругает себя, пугаясь, что всё испортил. Но вскоре он слышит тихий голос Генри:

– Без тебя всё не так.

И Лиззи подхватывает:

– Без тебя всё совсем не так! Зачем ты ушел от нас, папа?

– Мама плачет, – пускается Генри в рассказ. – Теперь уже реже, а сначала – вообще каждый день! И она устаёт нам читать и не успевает играть с нами. Почему ты не хочешь вернуться домой?

– Ты нас больше не любишь? – с обидой в голосе предполагает Лиззи.

Дон останавливает машину у их дома. Глубоко вздыхает и как можно спокойнее старается ответить:

– Я люблю вас. По-прежнему очень сильно люблю.

Голос все-таки, конечно же, дрожит. Дон прижимает руку к губам. Дети настороженно молчат на заднем сидении. Он вздыхает ещё раз и оборачивается к ним.

– Мы приехали, ребята. Пойдёмте в дом.

Он не берёт ключи у Лиззи из рук, а предлагает ей самой открыть замок. Ей нравится роль взрослой, он помнит это. Она серьёзно и важно запускает их в прихожую, сама вешает ключи на место. Робко подходит к Дону… и крепко-крепко обнимает. С другой стороны его обхватывает Генри. Дональд опускается на колени, чтобы не возвышаться над ними, – и понимает, что не сможет сдержать слёз. Дети тоже всхлипывают, конечно. Он так скучал по ним.

– Я… хотел бы не расставаться с вами. Уйти от вас мне было тяжело. Но всё же жить с вами здесь, в этом доме, мне больше… неправильно.

– Потому что ты согрешил? – серьёзно спрашивает Лизз.

– Знаешь, нет, я думаю, что не поэтому, – отвечает он. – Просто… продолжать жить с мамой, когда я люблю совсем другого человека – это как-то… нечестно.

– Мама не говорила, что ты любишь кого-то.

– Она не верит, что я люблю.

– Но почему?

– Я не могу отвечать за неё, Лизз. О том, что мама думает и во что верит, может рассказать только она.

– Она обо всём этом какими-то загадками говорит.

– Может быть, у неё есть причины для этого. Может быть, вы поймёте её слова позже, со временем.

– Хм. Может быть.

– Но нас-то ты точно любишь? – уже заскучав от разговоров, переспрашивает Генри самое главное.

– Точно, – улыбается Дон.

– Тогда, может быть, ты нам почитаешь?

– Ух ты, а я уже думал, вы никогда не попросите!

Подхватив за руки, дети увлекают его показывать свои новые книжки.

Дождавшись Ханну в тот день, он практически сразу уходит. И в четверг поступает так же. После этого, должно быть, она начинает чуть больше ему доверять, потому что такая его помощь становится регулярной. Дон с удовольствием посещает весеннюю школьную ярмарку и несколько матчей Элизабет, даже пару раз гуляет с ними в парках развлечений и ходит в кино. Ему иногда кажется, что они гораздо чаще теперь просят его о каких-то подарках и сладостях, чем было прежде. Он сначала поддаётся, но потом догадывается уточнить у Ханны насчет какой-то очень нужной им игровой приставки… и выясняет, что они уже получили вместо неё похожую, чуть попроще, но действительно хорошую. Он вздыхает и качает головой: дети явно пытаются получить выгоду от ситуации, а заодно и заглушить свою тревогу, заставив родителей доказывать любовь… вот таким способом. Дональд решается посоветоваться с Познером: тот всё же педагог. Дэвид подтверждает, что время от времени видит со стороны подобные истории. И может точно сказать, что никакие подарки не делают таких детей счастливыми. Помогает только проводить с ними время, столько, сколько возможно. Дон говорит об этом с Ханной, и она разрешает детям ему звонить. Они теперь часто болтают по вечерам, и он снова в курсе их дел, новостей и пристрастий. Они снова расспрашивают его обо всём.

Некоторые вопросы оказываются очень трудными. «Пап, почему же ты всё-таки нам так долго врал? И почему ты, ну… изменил маме?», – спрашивает Лизз, сидя с телефонной трубкой в своей комнате, с Генри под боком, чтобы ему тоже было слышно. Дон, конечно, понимает, почему ребят так волнует этот вопрос. Им сейчас нелегко: один из столпов их мироздания вдруг перестал выглядеть надёжным и устойчивым. Они не могут понять: то ли папа плохой и его нельзя любить (а они любят!), то ли эти поступки для хорошего человека в принципе допустимы. Им трудно представить неоднозначные ситуации, оттенки между чёрным и белым. Он отвечает так честно, как может, хотя и не уверен, что они понимают всё, что он надеется донести. После этого вопрос Генри «Папа, а ты правда извращенец?» вызывает сначала даже приступ веселья, но Дон сдерживается: вопрос ведь был задан всерьёз. Он думает над ответом. Извращенец – это вообще-то кто? «Я… не получаю удовольствия, делая с людьми что-то против их воли, если вы об этом. Но то, что я чувствую к Дэвиду… многие считают это извращением любви, неправильной любовью, понимаете? Вот только сам я никогда так не считал. Даже когда не знал, что это и меня касается.» Он чувствует, что этим ответом порождает десятки новых вопросов вроде «Не знал? То есть можно не знать, а потом узнать?» или «Так значит, мама тоже думает, что у тебя извращение любви?», но дети их не задают. Видимо, информации к размышлению им пока достаточно. Дон надеется, что к тому времени, когда они будут готовы эти вопросы задать, они не утратят к нему доверие – например, сопоставив образ отца и передающиеся из уст в уста в виде школьного фольклора подробности о том, в чём конкретно заключается извращённость такой любви по мнению обывателя.

***

Приезжая в квартиру к Скриппсу, Дэвид видит маленькие бытовые подробности его жизни, которых не было заметно в гостиничных номерах. Что-то из этого даже знакомо ему по визитам в комнату Дона в университетском общежитии: распечатки статей, разложенные главным образом на полу, где их удобно охватить одним взглядом, или домашний свитер Дона – не тот самый, конечно же, но очень похоже растянутый и поношенный… Запасные очки, забытые в самых неожиданных местах, и чашка из-под чая, которую то и дело можно обнаружить на любой горизонтальной поверхности. Эти находки вызывают улыбку и водопады воспоминаний, но встречается и что-то, чему он прежде никогда не был свидетелем. Например, он не видел, как Дон готовит что-то серьёзнее бутербродов – когда только научился? Дэвид не ожидал, что сдержанный интерес к кулинарии – ещё одна их общая черта. Как гладит рубашку на завтра – быстро, но аккуратно и как-то вдумчиво. Как молится вечером перед сном.

Наверное, раньше запланированное или случайное присутствие Дэвида в гостях с ночёвкой было для Дона поводом отступить от обычного ритуала, всё же это происходило редко. А теперь Дэвид видит и это. Просто однажды выходит из душа, вытирая полотенцем волосы, заскакивает в спальню – голым, потому что забыл захватить трусы – и видит Дона на коленях у изголовья кровати. Тот закрывает глаза ладонью, как всегда, так что Дэвид как можно тише достаёт одежду и выходит. Ситуация знакома в чём-то, но в чём-то бесконечно нова. Сколько раз Познер ждал приятеля у дверей церкви, натянув наушники и прислонив свой велик к ограде. Иногда он заглядывал внутрь и видел его, сосредоточенного на внутреннем мире – или на мире горнем – неподвижного, отгороженного от реальности не только рукой, обхватившей лицо. Чем-то бóльшим. Дэвид, не удержавшись, заглядывает в комнату и сейчас. Дональд не выглядит умиротворенным. Иногда он бывал таким и в церкви, в трудные, переломные моменты: он взволнован, будто старается сделать что-то, чего-то добиться, «достучаться до небес». Дэвид тут же чувствует неловкость и отходит от двери, но образ всё ещё стоит перед его глазами. Есть в этом что-то, что он не может выразить словами. Дон, обращённый к Богу – в этой спальне. Уже практически в их спальне. На коленях у их постели. На которой они не раз уже делали… Бог знает что. Дэвид усмехается: шуточка в духе Скриппса. Если Бог есть, он ведь действительно знает. И Дон не видит никаких противоречий в этой ситуации. В их первую встречу в Манчестере это отношение уже бросилось Дэвиду в глаза – далеко не сразу, слишком зашкаливали эмоции – но всё же в первую же ночь. Тогда в тусклом свете ночника на груди Скриппса блеснул нательный крестик. Почему-то это смутило Дэвида, он же всегда знал, какой символизм заключается для Дона в этом предмете. И то, что Дон не снял, не спрятал этот символ, ложась с ним в постель, неожиданно глубоко тронуло. Это ведь вполне могло означать, что Дон, несмотря ни на что, не намерен прятать эту связь от своего Бога, не намерен отрицать её. Дэвид ещё не рискнул бы тогда утверждать, что Дона влечёт к нему именно любовь, а не минутная слабость или запоздалое любопытство. Но блеск этого крестика странным образом подарил ему надежду на то, что для Дона всё это может значить так же много, как и для него самого. Прежний Познер извёлся бы весь, пытаясь догадаться, что творится в этой вихрастой голове: не просит ли Дон, случайно, сейчас прощения за свои чувства к Дэвиду?.. Но, к счастью, он давно понял, что это дело более чем вредное. Всё равно не догадаешься, но иллюзию понимания себе заработаешь, а это очень скользкая дорожка. Лучше этого избегать. Он старается просто принять то, что есть. Принять Дона и его веру – и его открытость и безбашенность в сексе, его любовь. Вот такой он сейчас. Что будет после – время покажет.

Скриппс выходит из спальни через несколько минут и выглядит немного вымотанным, но спокойным. Дэвид надеется, что ему удалось достучаться куда он хотел или хотя бы прийти к миру с самим собой. Он подходит, и Дон обнимает его, просто ласково и тепло, и они стоят так с минуту, положив головы друг другу на плечи.

– Я пойду ложиться, – говорит Дэвид и неожиданно сладко зевает. Дон смеётся:

– Давай, я сейчас в душ и к тебе. Я скоро, – он ласково целует левый глаз Дэвида и отходит. Дэвид улыбается, укладываясь в постель. Если этот его Бог и знает, что они делают, он наверняка ведь так же знает, почему. Вряд ли стоит беспокоиться об этом.

***

Когда Дон случайно называет Дэвида «солнце» («иду, солнце» или «спасибо, солнце», брошенные в задумчивости из соседней комнаты), тот догадывается, что это значит. Больше даже по тому, как спохватывается Дон, чем по самому обращению, хотя в глаза тот его так ни разу не звал. Дэвид не акцентирует внимание на этом, не укоряет и ничего не спрашивает. Он знает силу привычки, сам пару раз воскликнул вместо «Ну Дон!» – «Ну Бентси!», обманувшись той же раздражённой интонацией, которую адресовал в последние годы чаще всего кошке. Дон старается следить за собой и зовёт его чаще всего «Дэвид» и «Поз», а иногда «свет очей моих», за что получает либо газетой по макушке, либо поцелуй в нос. Под настроение.

***

Дональд по секрету ото всех мечтает познакомить Поза со своими детьми. Он понимает, что сейчас, когда они так ждут отца и так скучают по его вниманию, приводить на встречу с ними ещё и Дэвида было бы не очень-то уместно, но это не мешает ему мечтать. Он отвечает на вопросы Лиззи, которая довольно быстро вспоминает, когда впервые услышала имя Дэвида, но, слава Богу, не делает далеко идущих выводов, а просто задаёт ещё несколько уточняющих вопросов вроде «А он гей?», «А почему ты с ним живёшь, ты же не гей. Ну, ты не красишься и не делаешь такие жесты…», «Как, и он не красится? Ну я же видела по телевизору». Дон едва удерживается от того, чтобы рассказать ей о том, какие вообще бывают геи (ну это ей действительно знать не обязательно), и ограничивается тем, что они просто бывают разные. Ведь все люди отличаются друг от друга. «А мама говорила, что по нему сразу видно, что он гей». О Господи. Насколько проще было бы взять и познакомить их. Но – увы.