Текст книги "Своеобразные (СИ)"

Автор книги: Alex-21

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Мягкие и шампунем пахнут, – менеджер прикрыл глаза и прикоснулся к макушке Пашки носом, втянул воздух.

– Мылся сегодня, – спокойно ответил Пашка, не шелохнувшись и не запрещая Серому дотрагиваться довольно безобидным образом. Но вряд ли какой-то мужчина делал бы подобные манипуляции, не будь он заинтересован в другом мужчине, если только он не стилист и не собирается вплотную заняться причёской клиента.

– Давай через пару неделек я ещё приеду, и все втроём встретимся. Ты поговори с Жекой, скажи, что я ему предлагаю… – Серый запнулся, подбирая слова, – некоторые действия. Всё с твоего и его согласия, само собой. Обсудим или договоримся по ходу.

– Я подумаю, – ответил Пашка, хотя ответ он уже и так знал.

– Я завтра утром хочу погулять по городу. Составите мне компанию?

– Женька работает.

– Выходной же. Ах да, у него смена, – вспомнил Серёга, что работники торговли работают по графику. – А ты?

– Пойду домой, – поднялся со стула Пашка, проигнорировав вопрос Короля. – Женька, наверное, уже прибрёл. Сейчас будет кукситься, надо его утешить.

– Возишься ты с ним, папашу изображаешь, – поморщился Серый. – Делать тебе больше нехуй?

– Вы мне все как дети, – усмехнулся Пашка. – За вами не доглядишь – шеи друг другу посворачиваете.

– Только тебя мне ещё в роли папаши не хватало! – воскликнул Серёга. Он бы точно дёрнул Пашку за волосы, но тот, предвидя такой ход, ибо тема про отца для Короленко была самой болезненной, отклонился, и рука поймала лишь воздух.

– Резинку отдай.

– Завтра заберёшь, – Серёга засунул её в карман джинсов. Пашка пожал плечами. Не ругаться же с мужиком из-за такой мелочи.

– Приходи завтра, я тебя ждать буду, – с нажимом произнёс Серёга, заглядывая Пашке в глаза и пытаясь того уломать.

Тот неопределённо промолчал.

«Молчание – знак согласия», – понадеялся Короленко, что Никольский встретится с ним.

– Щас, погодь, во, возьми для Женьки фрукты. Он же любит. Псих, открыл чемодан с девайсами – и тут же пизданул. Нервный какой-то. Я ему даже фрукты отдать не успел, – посетовал Серый.

Если бы Пашка сейчас сказал ему о том, что у Жеки психологическая травма от некоторых его действий и слов, тот снова бы встал на дыбы, не признавая свою неправоту. Портить остаток вечера выяснением отношений не хотелось. Серёга сейчас был настроен миролюбиво. Пашка взял пакет с фруктами, заранее предвидя, что Женька сначала скажет: «Пошёл он на хуй со своими подачками», – а потом смелет всё и даже косточки от винограда не выплюнет.

– Бывай, – Серёга на пороге номера хлопнул Пашку по спине, а потом как-то неуклюже приобнял за плечи и, не глядя в глаза, сказал:

– Заебись было, Ангел.

Разжал объятия и назвал адрес другого отеля, где решил остановиться на ночь.

– Дверь мне открой, а то навьючил меня пакетами.

– А, да, сейчас, – засуетился мужчина, пропуская вперёд Пашку.

Он закрыл дверь.

– Надо собираться на другую хату, – Король устало на несколько секунд прислонился к стене. – Никольский согласился, – задумчиво произнёс мужчина. – Согласился, ёб его мать! Бля, я год ждал! – воскликнул он, оживившись.

Правда, на что именно Пашка согласился, Серёга не мог сказать с определённостью. И не передумает ли он ещё? Но то, что они сегодня встретились втроём, что парни при нём занимались любовью, своеобразно, можно сказать, так ему доверившись, словно сломало прежние барьеры. Открытое противостояние закончилось, и теперь Серёга собирался быть более терпелив и осторожен, чтобы не потерять то, что сумел завоевать, – их доверие. Пусть пока ещё зыбкое, но даже от этого его распирало – он смог!

========== Глава 10 ==========

Павел, возвращаясь из отеля чуть позже Женьки, обнаружил его мотающимся возле подъезда.

– Ты почему не дома? – поинтересовался он.

– Тебя жду, – Женька потупился, делая вид, что разглядывает в темноте опавшую листву.

– Мог бы в тепле подождать. Шустро ты из номера сиганул. Как ты? – Пашка подошёл вплотную и внимательно всмотрелся в лицо, освещаемое фонарём. По виду мальчишки было ясно, что впечатлений он нахватался больше, чем сейчас может уместить в своём сознании, и пока ещё переваривает случившееся.

– Ну… нормально… наверное… – неуверенно ответил Жека. Даже в полумраке было видно, как он покраснел. – Серёжка специально положил туда кнут! – выпалил он. – Чтобы я увидел, а может, он хотел меня им… – он замолчал.

– Мы не планировали сегодня сессию, – возразил Павел. – Ты должен был уйти оттуда со мной, а не изображать из себя спринтера.

– Ну, извини, – снова потупился мальчишка. – Мне стало как-то не по себе, – поёжился он.

– Почему?

– Блин, – Жека отвёл глаза. – Ты меня осуждаешь? – молниеносно метнул на Павла взгляд.

– За что?

– Ну, я же сам говорил, что Серёжка со мной поступал… не всегда… как бы сказать…

– Скажи, как есть. Тогда я тебя лучше пойму, – Пашка и так уже обо всём давно догадался, но ждал, когда Женька наконец-то сам признается, насколько ему сильно досталось.

– Он был со мной слишком… жёстким и даже… Мне было очень больно, и я пугался! Наверное, это было тупо после всего, что я тебе про него наговорил, предложить идею, чтобы мы встретились втроём?..

– Не ты первый предложил, а Серый, – поправил Павел. – И если бы я не захотел, ничего этого сегодня не было бы.

– Ты захотел?

– Да.

– Почему?

Этот взгляд, в котором отражалось беспокойство, Пашке был слишком хорошо знаком. Отучить Женьку ревновать пока так и не удалось. Он пытался спрятать свои эмоции, ходил вокруг да около, всячески стараясь выведать, как Павел относится к тому или иному человеку. Даже если Пашка дружил с кем-то уже давно и на секс намёка всё это время не было, Женьку это не убеждало. «Это те года между ними ничего не происходило, а теперь вдруг они сблизились, ещё больше друг другу понравились? Так же бывает, что люди становятся любовниками не сразу», – думал он. Частенько высказывал подобные мысли вслух. Пашка не отрицал, что такие случаи на самом деле бывают. Он знал такие примеры как среди знакомых, так и с ним лично приключались подобные метаморфозы. Врать парню ему не хотелось, а подобные рассказы только подливали масло в огонь. Мальчишка ревновал Павла даже к друзьям. Ему хотелось завладеть вниманием Верхнего как можно больше. Никольского порой это раздражало, но Женька неизменно прикидывался веником, однако пытался сделать всё, чтобы мужчина приходил домой пораньше. Пашка проводил с ним на эту тему беседы, объясняя, что у всех людей должно быть личное пространство.

– Я потом отвечу на твой вопрос, когда смогу чётко сформулировать. Пока лишь скажу, что не влюблён в Серёгу, – ответил Никольский. – Тебя ведь это волнует?

Женька не смог сдержать победную улыбку и вздох облегчения.

– Он мне интересен, – бесстрастно добавил Павел, глядя поверх головы парня. Тут же кинул на него испытующий взгляд и уловил, как Женька переменился в лице. – Домой пошли, ты уже замёрз. Не хватало ещё твоих соплей, – мужчина потянул мальчишку за рукав куртки.

– Не пойду, – буркнул Женька, обидевшись. Какого хрена этот наглый Серёжка смеет занимать мысли его Верхнего?

– Значит, я тебя отнесу на руках, как невесту, – пошутил Павел, решив быть с парнем терпеливым и обратить всё в шутку, понимая, что Женька сегодня слишком сильно переволновался.

– Я не девчонка! – возмутился Полунин и даже стукнул Никольского в грудь.

– Но ресницы намазал.

– Я не… – Женька густо покраснел и отвернулся, пытаясь спрятать лицо.

– У Маринки тушь взял?

– Ну… – Полунин ссутулился, засунул руки в карманы и поддел носком кроссовка камушек.

– Женя, когда я спрашиваю, будь добр отвечать на мои вопросы, – Павел взял мальчишку за подбородок.

– Да, у неё, – признался тот. – Я правда выглядел как пидовка? – Женька посмотрел жалобно, затаив в глазах обиду.

– Я тебе говорил, что, если подкрасить только светлые концы, тебе идёт. Тогда почти не заметно, просто ресницы кажутся длиннее. Нормально всё, – приободрил Павел.

– Я очень похож на девушку? – не унимался Женька.

– Ты это уже спрашивал раз эдак…

– Так похож? Тебе бы хотелось, чтобы рядом была девушка? – Женька снова начал заводиться.

– Я парня выбирал, – отрезал Павел.

– Я вот не девушка, – сокрушённо покачал головой мальчишка.

– И даже не невеста, а уже как муж, – Пашка взял холоднющую руку парня и поднял её поближе к свету фонаря. Мелкие бриллианты на кольце на безымянном пальце правой руки приветливо сверкнули, а Женька сразу заулыбался и заявил:

– Тогда неси меня!

Тут же запрыгнул Пашке на спину, обхватив его руками и ногами. Такие быстрые перепады настроения парня были для Никольского не в новинку. Пашка часто всё обращал в шутку, старался отвлечь Жеку от самокопания, а если тот заводился слишком сильно и истерик было не избежать, рыкал так, что мальчишка сразу прикидывался паинькой, но часто после этого делал вид «всемирной скорби». Обиженного страдальца надо было приласкать, и тогда он успокаивался и снова цвёл.

Можно было пойти и другим путём. Жека недвусмысленно напрашивался на наказание. Взять и честно сказать: «Выпори меня», – он частенько не мог. Жутко комплексовал по поводу того, что ему нравится боль. Он делал всё, чтобы рассердить своего Верхнего. Когда Павел сообразил, в чём дело, то попросту разыгрывал, что очень недоволен действиями своего нижнего. К чему придраться, можно всегда найти. Женька получал трёпку и после этого приходил в душевное равновесие. Пашке было трудно уразуметь, что Жека находит такого волнующего в наказании, настоящем или мнимом, но как-то услышал трёп своего мальчишки по телефону с кем-то из подруг.

«Он меня выпорол! Ты не представляешь, как мне сейчас хорошо! – делился Жека. – Тело такое лёгкое. Я в сабспейс улетел! Он меня трясёт, зовёт, а я почти в отрубе. Если бы он был ко мне равнодушен, то не дотрагивался бы до меня вообще, не сёк, не порол, не связывал. Он не любит близких контактов с людьми, всегда держится на дистанции. Прикасается только к очень близким, а чтобы выпорол… Бли-и-ин! Он меня любит!»

Пашка был в ступоре. Оказалось, что для Женьки «наказывает, шлёпает» и «неравнодушен, любит» – это синонимичные понятия.

Пашка иногда дико возмущался, что вокруг него одни мазы, но, опять же, он вычитал, что в процентном соотношении их больше. К тому же быть мазом выгоднее, ибо общество их жалеет, а садистов осуждает. Так что садисты частенько прикидываются бедными-несчастными «жертвами», что, например, делала его мать или что порой практиковал Серёга.

– Солнышко, ну что же ты хочешь? Мазохисты на тебя как мухи на мёд слетаются. Кто их ещё будет мучить, как не садист? Ты думаешь, что они всё это осознают? Большинство людей в себе все эти наклонности даже не подозревают. Ты сам же подсознательно ищешь свою противоположность, – пыталась успокоить друга Маринка.

– Выбешивают они меня иногда, – ворчал Пашка. – Ноют, прибедняются, манипуляторы ещё те. Не сделали что-то они, а виноват ты: не напомнил, не предупредил, вовремя не сделал втык, впрок не выпорол. Ещё и знакомым пойдут жаловаться и показушно страдать. Дофига вокруг меня таких вертится. Ты будешь полным говном, а они – великими страдальцами.

Жека «страдал на люди», иногда забавно стенал прямо тут же, дома, жалуясь на Никольского самому Никольскому, что приводило того в недоумение, а иногда прорывало на ржач. Охал по многочисленным знакомым и очень любил, когда ему сочувствуют. «Паша наказал меня за дело. Я сам виноват», – сокрушённо вздыхал он.

Бывало, Никольский за него огребал от не разобравшихся друзей, удивлялся, что, оказывается, он Женечку сильно наказал, но сам об этом не знал. Женька же плёл сказки, что это друзья не так его поняли. Пашка рычал, что «какого хуя кто-то лезет в его жизнь» и что «не намерен ни перед кем отчитываться». Полунин покладисто шмыгал носом под дверью закрытой комнаты, а потом покорно шёл подлизываться. Пашкины эмоции его всегда заводили. Он сыпал ими не так щедро, как некоторые, и не срывался мгновенно, но уж если доходил до точки кипения, то не щадил. Тогда клочки летели по закоулочкам. Серёга, сам же выбесив Никольского, даже не куря, нервно дымил в сторонке, когда тот уже припечатывал его словами, против которых у Короля не находилось аргументов.

Жека, не будь дураком, старался не выводить из себя своего Верхнего слишком сильно. Если он видел, что буря надвигается, то тут же благоразумно прятался в какой-нибудь уголочек или таскался за Пашкой и ныл до тех пор, пока тот не переставал громыхать. При этом Полунин обзывал себя всякими уничижительными словами, соглашался, что он провинился, виноватым, однако, выглядел с большой натяжкой, но это мало волновало как Пашку, так и самого провокатора. Всех больше устраивал итог: спустив пары, они успокаивались, и дома воцарялась тишина, правда, часто разрываемая уже не наездами и оправданиями, а подозрительными стонами.

Так парни в тот вечер и дотопали до квартиры под ворчание Никольского, что Женька явно откормился и заметно потяжелел. Или просто Паша сегодня устал? «Муж» же пришёл в восторг, что его катают, хихикал, норовил ухватить Пашку губами за ухо и лез ему за шиворот ледяными руками.

Пока парни раздевались, позвонил Серый – узнать, как они добрались и нашёлся ли Жека. Пашка его успокоил, что у них все дома, и пожелал Серёге того же. Тот заржал и попросил дать на минуту трубку Жеке. Спрашивать, о чём парни говорили, Пашке бы не пришлось, ибо Полунин стоял тут же, а Серый, как всегда, вещал «по секрету» всему свету.

– Захуя ты смысля, придурок? Совсем от рук отбился! Пашка за тебя волновался. Подумаешь, кнут у меня увидел. И что? Я же тебя им не бичевал. И тогда бы было всё нормально, если бы ты не трепыхался.

– Да пошёл ты, сволочь! – выкрикнул Женька, тут же побагровев от злости, вспомнив не самые приятные моменты одной из их игр. Он испуганно посмотрел на Пашку, размышляя, слышал ли тот слова Серёги.

«Вот и ответ», – подумал Павел и сделал незаинтересованный вид.

– Чё ты орёшь-то сразу, псих? Вообще уже спокойно разговаривать разучился. Я тебя завтра погулять хотел позвать, – примирительно меж тем сказал Короленко.

– Я работаю, – буркнул Женька.

– А, ну да, Пашка сказал… я забыл. Ну ладно, в следующий раз. Недельки через две-три приеду. Повторим.

– Минута истекла, – Пашка перехватил телефон у Женьки. – В душ иди и за стол. Серёга, извини, мы ужинать собираемся. Давай завтра созвонимся.

– Конечно, семейный ужин, – проворчал Серый. – Ладно, не буду отвлекать.

– Приятных снов, – пожелал Пашка и отключился.

Ужин прошёл почти в тишине. Женька устал за день и уже клевал носом. Пашка сам помыл всю посуду, вытер руки и сказал:

– Пойду по работе кое-что сделаю, а ты ко сну готовься.

Женька, согласно кивнув, уселся в кресло и принялся тыкать что-то в планшете. Он часто так отдыхал. Иногда просачивался к Пашке в комнату на цыпочках, и если видел, что тот занят, то замирал возле дивана. Если Верхний молчал, не обращая на него внимания, и продолжал свою работу, то парнишка нырял в постель и снова возился со смартом или планшетом, иногда засыпал прямо с наушниками.

Пашка, оторвавшись от текста, оборачивался, видел сабмиссива, уютно свернувшегося клубочком, улыбался и уносил своё сокровище на кровать в другую комнату, а когда просыпался ночью на любимом диване, то частенько обнаруживал, что спит снова не один. Женька закидывал на него руки, ноги, голова лежала на плече любовника, а иногда мальчишка вообще водружался сверху, а наутро бормотал, что Пашка спал посередине дивана, двигать его было жалко, пришлось лечь, где было место, то есть на самого Пашку. Если Женька ляжет сбоку, вдруг свалится на пол.

Никольский не желал расставаться во своим ложем, к которому привык, а Женька не желал расставаться с Пашкой. И сколько мужчина ни ворчал, что Женька во сне его когда-нибудь придушит, мальчишка упорно громоздился на Никольского, как ворона на гнездо. За год Павел уже и сам привык пробуждаться полуобездвиженным, ибо на нём сладко сопел Полунин, или просыпаться вообще от того, что его член был накрыт горячим ртом, или даже кончать, почти не просыпаясь, если выходной, или подминать Женьку под себя и трахать его с утра пораньше, если им нужно было потом идти на работу. Вариантов приятного пробуждения было несколько.

Встреча с Серёгой весь вечер не выходила у Женьки из головы. Он рассеянно пялился в планшет, но сосредоточится не мог. Перед глазами стояли картинки, где они словно сливаются втроём, когда кончают. Пашкина рука на члене Женьки, а сверху рука Короля. На миг показалось, что они близки, что не было никакой измены Серёги, не было их скандалов, не было всех измывательств. Женька хорошо помнил, каким он мог быть внимательным, но перед тем, как они расстались, Серый всё больше проявлял свою сущность, а Женька уже не знал, что делать, и приходил в отчаяние.

За год его настроение от «ненавижу, сгинь навсегда» изменилось на «что-то без его встрясок скучно, если он долго не звонит». Женька начинал сердиться уже на то, что Серёга его забыл. Его бесила сама мысль, что у мужчины может быть кто-то другой и не просто для «потрахаться». Вдруг он в кого-нибудь влюбится по-настоящему? Серый не говорил ему больше о любви, и вроде бы надо было его совсем отпустить, не лезть в его личную жизнь, наплевать на то, есть ли у него кто-нибудь, и жить своей жизнью с Павлом.

Вот только Женька не умел не изводить себя. Ему нужно было основательно намучиться самому, истерзаться сомнениями, подозрениями, поставить всех на уши, успокоиться от слов тех, кто попытался его утешить, найдя нужные доводы, и обидеться на тех, чьё мнение с его не совпадало, перестать им звонить, писать, потом на всё это забить, насобирать новых впечатлений и полезть к тем, на кого когда-то дулся, как ни в чём не бывало. Жизнь вокруг него всегда кипела, долго находиться в состоянии покоя он не любил, встряски придавали ему жизненный тонус, заодно он снова успевал приходить от чего-нибудь в ужас, клялся, что больше ни с кем общаться не будет, вырубал лички, телефон, мотался по квартире с видом великомученика, на работе делал скорбный вид и был рассеян. Девушки его утешали, менеджер баловала и частенько шла на уступки при составлении графика, трепала за щёки и грозилась усыновить. Он ржал, что она слишком для этого молода. Настроение его быстро менялось от «пошли все нафиг» до «я соскучился по всем вам!» в день по несколько раз.

Уползал Женька в свою раковину только после более серьёзных инцидентов, а поскольку в нём удивительным образом сочетались деликатность и умение чувствовать людей с эмоциональной напористостью и принципиальностью, то конфликты у него бывали. Это его сильно огорчало. Он плёлся к Пашке, жаловался, что его никто не любит, получал заверение, что всё как раз наоборот, просто у людей тоже есть своё мнение и настроение, но если он захочет, то может с ними помириться.

Женька тихонько приоткрыл дверь Павла. Тот с головой ушёл в работу. На столе лежала тетрадь. Та самая, с паролями. Женька, увидев её, мечтательно улыбнулся, вспомнив один эпизод…

Как-то раз Никольский оставил тетрадь на своём столе, не убрав её с глаз вездесущего паренька. Жека, войдя в комнату Верхнего, увидел её. Полунин сунул туда свою любопытную носопырку, обнаружил пароли. Стало жутко интересно, с кем Павел переписывается. Он быстро ввёл нужный пароль, открыл его страницу, но тут же дёрнулся и отпрянул от монитора. В дверях стоял хмурый Никольский.

– Я просил сюда не лезть? – Павел отстранил мальчишку от компьютера, вышел со своей страницы.

Женька побледнел, а руки предательски затряслись. Его поймали с поличным. Как он не услышал Пашины шаги?

– Я уже неоднократно тебя предупреждал! – густые брови сдвинулись, между ними появилась складка.

– Я не хотел! Это больше не повторится, обещаю! – выкрикнул Женька и метнулся к входной двери, ибо Никольский был рассержен не на шутку, и мальчишка буквально кожей это чувствовал, но Пашка его перехватил. Тут же стянул с вешалки шарф, припёр Женьку к стене. У мальчишки сбилось дыхание, глаза расширились от страха, кровь застучала в висках. Никольский увидел этот взгляд загнанной в угол жертвы. Ноздри раздулись, мужчина сощурил глаза и заломил парню руки за спину, затем обмотал их шарфом.

Он потащил мальчишку на кухню, нагнул, уложив животом на большой стол, стянул с него штаны, вынул из брюк ремень. Женька слышал, как позвякивает пряжка ремня. Ноги словно отнялись. Оказавшись с голой попой и прекрасно понимая, что с ним сейчас будут делать, он по-настоящему перепугался и заверещал. Он кричал, что его нельзя бить, что у него вышло так случайно… Ни он, ни Пашка потом уже не вспомнили, что он орал ещё. Женька запомнил только ощущение тяжести тела Павла, когда тот зажимал его, не давая вырваться, жалящие удары по дёргающейся заднице, свои собственные крики, больше от страха, нежели от боли, и сильное эмоциональное возбуждение от опасности, перетёкшее в физическое.

Он сопротивлялся, пытался вырваться, но заведомо знал, что позиция слишком невыгодная. Возбуждало, что его прижимает именно Павел, от которого у Жеки сносило крышу. Заводило, что мужчина вышел из себя, что злится, и спровоцировал его на это он, Женька. Когда любопытный парнишка залез в тетрадь, он не предполагал, что тот реализует свою угрозу, но Никольский ненавидел, когда лезли в его личные вещи. Он неоднократно рассуждал о доверии, и Женьке хотелось его оправдать. Он понимал, что подвёл Павла. Парень в глубине души был согласен, что заслужил наказание. Вот только он сам от себя не ожидал, что порка, как наказание, его вдруг… возбудит.

Было жутко стыдно, что он повёрнут голым задом к Павлу. Мальчишка ощущал свою беспомощность. Мышцы ягодиц сжимались, тело пронзало судорогой. Женька осип, пока орал. Пашке надоело слушать его вопли, или он побоялся, что тот поднимет на уши весь дом. Мужчина попросту сделал импровизированный кляп из кухонного полотенца. Женька морщился от боли в ягодицах, при каждом ударе их поджимая, резко вскидывал голову после удара и непроизвольно водил языком по ткани. Потом, уже устав, подумал, что сопротивляться смысла нет, и разом расслабился. Где-то на периферии сознания отметил, что боль будто притупилась, и мальчишка вдруг поплыл.

Дыхание участилось, кровь прилила к лицу, выступившие слёзы высохли, сердце бешено стучало, а в паху налилось тяжестью.

Звонкий удар ремня. Сильное жжение. Тепло разливается уже не только по ягодицам, но и по всему телу, доходя до кончиков пальцев на ногах. Снова удар. Женька закрывает глаза и уже не кричит сквозь кляп, а протяжно стонет.

Пашка вдруг остановился, сообразив, что что-то не так. Он резко повернул мальчишку к себе, увидел его шалый взгляд. Стянул с него полотенце, ударил по щеке, пытаясь привести в чувство.

– Женя, ты меня слышишь?

– Да-а-а, – он выдохнул это так эротично, как заправская блядь, которую только что отъебали во все щели, а взгляд был невменяемым. Щёки разрумянились. Женьку покачивало. Пашка перевёл взгляд на его член и обомлел. Эрекция была налицо. Тёмно-серые глаза с расширившимися зрачками впились в такого податливого сейчас мальчишку. Павел, как дикий зверь, инстинктивно почуял свою добычу. Он ощутил единение даже на энергетическом уровне. Казалось, что сейчас их окутывал какой-то общий вихрь, между лопаток Никольского снова засвербело, обозначив, что сильные потоки энергии входят в его тело. Через руки он передавал это Женьке.

Пашка снова развернул парня к себе задом, обмакнул палец в стоявшее на столе подсолнечное масло, мазнул вход мальчишки и протаранил его, вставив член в нерастянутый анал сразу до снования. Женька зашёлся на крик, а у Пашки от возбуждения чуть ноги не подкосились. Вот этот крик, которого он всегда ждал. Крик его жертвы, от которой его самого ведёт и ради которой он готов всем головы поотрывать, крик его будущего нижнего, которого он будет ебать так, как ему захочется, наслаждаться его телом, ласкать и мучить одновременно, осознавая, что тот этого хочет, что просто не может без этого. Именно тогда Пашка понял, что волею судьбы он нашёл в своей жизни человека, которого уже не отпустит, постарается удержать всеми способами.

Он брал его страстно, оставляя жадные засосы на нежной коже шеи и укусы на плечах, сжимал его твёрдый член, не давая кончить раньше себя. Слушал его откровенно похабные стоны. Жека наконец-то себя отпустил и дал эмоциям волю. Он метался под Павлом. Тот успел развязать ему руки, стащить с него футболку, и Женька цеплялся пальцами за клеёнку, царапая и сминая её. Жёсткость столешницы он уже не чувствовал. Боль внутри сливалась с жгучим удовольствием. И он кричал. Громко. Позабыв обо всём на свете. Стонал, пытался поймать находившиеся совсем рядом губы Павла, который временами наваливался на него всем телом. Когда мужчина совершал последние самые резкие и сильные толчки, Жеке наконец-то удалось это сделать. Павел со стоном страстно впился в губы любовника, по-хозяйски орудуя во рту парня языком, а когда кончал, больно укусил, не желая себя сдерживать. Женька закричал от раздирающего внутри кайфа, лишь краем сознания отметив саднящую боль в губе.

– Дай мне кончить тоже, – взмолился он.

Пашка сосредоточился на его члене. Женька прогнул мокрую и блестящую от пота спину, запрокинул голову, закрыл глаза и кончил с криком то ли «да-да-а!», то ли просто «а-а-а!». Его били конвульсии, а Пашка смотрел на него и восхищался его открытостью, сексуальностью и такой ещё юной красотой.

Женька, отойдя от порки и секса, пытался потом анализировать, что он чувствовал и почему его это так возбудило, но терялся в своих эмоциях. Пашка понял сразу, что перед ним маз, хотя мальчишка долго отрицал, что ему нравится боль, и даже утверждал, что боится её, но упорно делал всё, чтобы «поиграть» в наказание. Он и намекал Павлу, дико при этом смущаясь, и выставлял это как эксперименты, тыча в какой-нибудь девайс, увиденный в инет-магазине, или какой-нибудь БДСМный ролик.

Правда после экшнов с Серым посматривал на настоящие ударные девайсы с опаской, хотя сам же просил поиграть в него. Зато всякие ложки, хлястики от сумок, массажные расчёски, кухонные лопатки смешили его, и он игрался как дитя, хотя таковым он ещё и являлся. Под эти предметы он подставлялся охотно, хохотал, а потом уже забывался и начинал стонать от удовольствия. Павел поставил себе цель избавить своего парня от страха. Хотелось, чтобы он доверился ему полностью, и чтобы эти же самые предметы, которые когда-то обрушивал на него Серый и не всегда щадил мальчишку, больше не вызывали такой неприязни.

Мужчина раскрывал рядом с этим мальчишкой свои дремлющие, но уже давно живущие в нём инстинкты дикого зверя. Не только Павел приручал своего котёнка, но и Женька приучал к себе слишком независимого и свободолюбивого «зверя», зная, что он любит и как можно добиться от него ласки или взбучки. Никольский видел все выкрутасы юного пройдохи и частенько позволял ему его безобидные «штучки», закрывая на это глаза, балуя, защищая, наставляя, контролируя, беря за него на себя ответственность. Он хотел за него отвечать. Он хотел им управлять, подчинять и видеть в глазах восхищение и покорность.

Но Женька не был бы Женькой, если бы он был покладистым. Он частенько ворчал, капризничал, отлынивал от домашних дел и небольших наказаний, сопротивлялся и напрашивался на более жёсткие «штрафные санкции». И только получив хорошую трёпку, он успокаивался, мурлыкал как кот, выглядел довольным, расслабленным.

Сейчас парнишка стоял на пороге комнаты своего Верхнего и просто молча смотрел на его руки, которые летали по клавиатуре. Мальчишка улыбнулся, подумав, что Пашины руки почему-то всегда успокаивали, и неважно, гладили они его или шлёпали. Женька неизменно ощущал всегда одно – он любим. И он ненасытно постоянно требовал подтверждений этой любви.

========== Глава 11 ==========

18-е сентября

Они лежали на двуспальной кровати в номере, снятом Королём, и самозабвенно пялились в потолок. Коньяк подействовал на Пашку расслабляюще. Серёга раскинулся на половину постели, изображая звезду. Он был в майке и фирменных джинсах. Одна рука лежала на груди у Никольского, который игнорировал сей факт. Они уже успели за день перетереть все темы, обсудить все новости. У Пашки выдался выходной, и Короленко не преминул этим воспользоваться, вытащив Никольского из его берлоги.

Весь день шёл дождь, навевая сон. Тело реагировало на погоду. Хотелось посидеть в уютном местечке. Пашка предпочёл бы свою квартиру, но Серёга приезжал редко. Может быть, он бывал бы тут чаще, но дел у него в этом городе особых не было. Он приехал специально ради Жеки и Пашки. С утра успел повидаться с Маринкой. Остался доволен встречей. Правда, так и не понял, искренне ли она ему рада или всего лишь прикалывается, выбрав в качестве очередного объекта для своих наблюдений его. Ему было похер. Пусть наблюдает, делает свои выводы. Вслух она ему ничего такого, что сильно бы его задело, не сказала, а её тонкие намёки и подтрунивания… Так женщина же. Что с неё взять. Серый по-прежнему относился к женщинам пренебрежением, чего не скрывал. Маринка отвечала ему тем же, но всё же пришла. Они вспомнили их недавнее прошлое, посидев в уютной пиццерии. Она умяла пиццу с грибами, естественно, за его счёт. Он всегда платил – имел возможность. И если Пашка отказывался, чтобы Серый платил за него и делал ему подарки, то Снежана и Маринка охотно брали от него мелкие презенты. Снежка приняла даже золотой браслет. Правда, он был ей большим, но она заявила, что отдаст в ювелирную мастерскую, чтобы убрали несколько звеньев. Браслет не был чисто женским, а привёз его Серый в подарок Пашке прошлой зимой, когда ещё был с Жекой, что не помешало ему приударить как за Маринкой, так и за Пашкой. Где-нибудь могло обломиться, но не обломилось.

Павел от браслета отказался и домой Серого не пригласил. Они посидели в кафе, а потом Короленко, ворча на испортившуюся погоду, рыскал в одиночестве по городу, пытаясь оценить его красоты. Попал в гости к Никольскому Король, только когда привёз Жеку с высокой температурой. И Пашка, не желавший пускать в реал людей, с кем переписывался в сети, дал адрес и распахнул дверь, когда Серый, поддерживая обессилившего Женьку, ввалился в квартиру, проворчав с порога, как он до чёртиков устал, всю ночь выхаживая Жеку, а мать парнишки умудрилась устроить разборки, потребовав, чтобы мужчина убирался из квартиры её сына.

Надо сказать, к чести Серёги, он не свалил. После эмоциональных разборок победителем вышел он, а Мария Олеговна, заявив, что ноги её тут не будет, пока этот извращенец, совративший её сына, отсюда не уйдёт, благополучно отчалила, оставив Женьку на попечение того самого «извращенца» Серёги.