Текст книги "Своеобразные (СИ)"

Автор книги: Alex-21

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Потом стало больно нестерпимо, – продолжил рассказывать Жека. – А когда он сказал «бля, кровь!», я запаниковал. Он не говорил мне, как ты, что любит, не пытался меня утешить. Он обвинял, что я вертелся, когда он меня связывал… он не мог наложить бондаж нормально, а я дёрнулся, когда кнут летел в меня. Паш, я просто помню по ощущениям, что тогда было намного больнее. Он не умеет работать строгими девайсами. Ты бил, а я чувствовал, что любишь. Я ненормальный, да? – Женька снова задал этот вопрос, не желая отрываться от глаз Павла. Только сейчас он не позёрствовал, не старался привлечь внимание мужчины.

– Где критерии этой нормальности, Жень? Границы слишком размыты. Я всю жизнь хожу по краю этой границы.

– А я вместе с тобой, – довольно улыбнулся парень. – Мне хорошо потом стало. В мозгах как-то прояснилось, и очень захотелось жить. Ещё я понял, что ты меня никуда от себя не отпустишь.

– Не отпущу, – подтвердил Павел. – С Серым будешь видеться в моём присутствии.

– Ты разрешаешь? – сил не было даже на удивление.

– Да. Но если я буду рядом. Всем так будет спокойнее.

– Да, так намного лучше, – Женька слабо улыбнулся. – Когда я с тобой, я никого не боюсь, даже вида крови. Поиграем потом с ножами? Надо избавиться от этого дурацкого детского страха. Это стёклышко было таким маленьким, и порез был неглубоким, но соседи так переполошились. Меня мать доверила подруге, а она испугалась, что за мной недоглядела.

– Поиграем, солнце. В пределах разумного.

– Теперь ты меня простил?

– Да, – Пашка поцеловал парня в лоб. – Есть хочешь?

– Нет. Спать хочу, но всё так болит. На спине есть кровь?

– Нет. Хочешь посмотреть?

– Да.

– Ты просто слишком напрягал мышцы, поэтому так устал, а страх усиливает ощущение боли.

– Я это уже понял, – улыбнулся Женька.

Пашка отнёс Жеку на руках к большому зеркалу. Поставил его на пол, придерживая. Направил второе зеркало так, что мальчишке стало видно спину. И тут вместо расширенных от ужаса глаз Пашка увидел, как парень расплылся в искренней довольной улыбке.

Пашка в очередной раз подивился, что такого сокровенного находят в боли мазы? А Женька гордо выдал:

– Это моя победа! Я выдержал и даже в сабспейс улетел. Мне потом стало так хорошо! До чёртиков красиво! Такие полосы! Надо будет ещё так поиграть! А выпори этой длинной плетью Серёжку, а? – широченная улыбка озаряла юное лицо.

Пашка закатил глаза, подумав: «Рехнуться с этими двоими можно. Откуда эти неугомонные взялись на мою голову?»

– А ну иди ложись, – велел он. – Обработаю тебя сначала флоггером, чтобы от полос и следов не осталось, а затем ещё намажу мазью. К утру будешь как новенький, – велел он.

– Ну не на-а-а-до, – заныл Женька, всё ещё любуясь на работу Верхнего.

– Тебе послезавтра на работу. Даже не спорь.

– Зато сколько эмоций было, ты бы знал! Боль во время сессии – это охренительно здорово! Потом она притупляется, и становится так хорошо-о-о! – Женька, морщась, но улыбаясь при этом, поплёлся к кровати.

– Я уже научился повышать твой болевой порог и даже катапультировать тебя в твой любимый сабспейс. Мне приятно, когда у меня это выходит, – поделился явно гордый собой Пашка, когда уже зачерпнул из баночки мазь и лёгкими движениями втёр в кожу, подумав, что Женька просто восхищает своим умением отдаваться до конца. Было до безумия приятно раскрывать его возможности, видеть в этих неподражаемых ясных глазах восхищение и доверие. Только любимый сабмиссив может дать Доминанту такую эйфорию, и только рядом с ним можно ощутить себя чуть ли не богом.

– Ты что! Я балдею! Они все идиоты, что боятся боли, – Женька считал, что он уже эксперт.

– У них психологический барьер. Люди воспринимают это как опасность для здоровья и часто как извращение. Не все же понимают, что многое ещё зависит от умения Верхнего и индивидуальных особенностей нижнего. Мы с тобой за год уже друг к другу подстроились, – Павел испытывал большую благодарность к своему мальчишке, и это согревало истерзанное, почти уже переставшее чувствовать сердце.

Опохмелом диким кровь бурлит по венам,

Звездопадом резко темень разрезая.

Наклоняешь свечку под опасным креном,

Зацепив сознанье, выжить шанс давая.

Вылетали крики, разрывали разум.

Боль дурманом сладким стала, искупленьем,

Недоверья напрочь разбивала вазу.

Твоим сабом буду. Хочешь, стану тенью?

Оголяешь нервы, тело изгибая.

Этот танец муки для тебя, мой Ангел.

Выдирая крылья, грех мой искупая,

Ты бичуешь нежно и целуешь ранки.

Комментарий к Глава 13

Стих от Стёбного Жучка. Спасибо, Андрей)

========== Глава 14 ==========

Начало октября

Пашка зашёл в один из пабов, расположенных в центральной, так называемой исторической части города.

– Давно приехал? – он подошёл к Серёге сзади, тот уже хлебал пиво, временами посматривал на плазму, по которой крутили футбол, тыкал большим пальцем по сенсору айфона и выглядел в своей коричневой кожаной куртке и фирменных джинсах на все сто, впрочем, как всегда. Одежду Серый выбирал не кричащих тонов, но дорогих лейблов, и всё на нём сидело так, словно он в этом родился.

– Бля, что за привычка подходить сзади?! – вздрогнул Король, оторвавшись от айфона.

– Это вместо приветствия? – Пашка уселся на лавку напротив, на лице заиграла пренебрежительная ухмылка.

– Привет, старик. Щас скажу, что давно не виделись, а ты ответишь… Сколько прошло с тех пор, как наконец-то соизволили принять моё предложение и почтили меня, недостойного, своим высочайшим присутствием? Две или три недели? Время летит, я ни хуя не успеваю, – мужчина явно был недоволен, что его застали врасплох. Король подосадовал, что вздрогнул. Не хотелось показывать Пашке свои слабости, даже самые мелкие. Не хотелось, но он сам же забивал на данное себе слово и снова и снова впаривал другу, что жизнь сейчас полный отстой, инфляция сжирает заработок, все бабы стервы, а генеральный вообще пидорас, не в прямом смысле, а по состоянию души, постоянного любовника нет, во сне снова снился Женька и обещал его на этот раз кастрировать. Серый чуть ли не молебен заказал, когда проснулся в поту и с бешеным сердцебиением. Сделал вывод, что уже стареет и надо почаще ходить в спортзал, заодно присунуть тамошнему тренеру. Зря он, что ли, ему деньги платит? Пусть отрабатывает по полной.

Павел слушал очередную тираду вполуха, по привычке вычленяя основное и фильтруя «мусор». Основным было то, что Серый хотел продолжить раскручивать обоих парней, заходил к этому вопросу и так и эдак, пытался убедить Никольского, что Женька его хочет стопроцентно, надо только ему, Пашке, надавить, доказать и приказать.

На втором месте на повестке дня стояло беспокойство Серого из-за своего возраста. Кризис круглой даты он переживал излишне болезненно, снова сетовал, что молодость его закончилась, вероятность обзавестись любовниками стала ниже, поэтому он оправдывал себя, что пытался заигрывать налево и направо, чтобы доказать себе, что он ещё о-го-го. Подошедшая официантка получила от него обаятельную широкую улыбку, подмигивание и поглаживание по бедру, недовольно зыркнула на его руку и отчалила выполнять заказ.

Когда она отошла, Серый с самодовольным видом выпалил:

– Видал? Она меня хочет!

– Ей просто нельзя портить отношения с посетителями, – пожал плечами Пашка. – Посмотри вот туда. Видишь того высокого парня, который вытирает кружки? А теперь глянь на неё.

– Бля! Вот сучка! На него пялится, да ещё улыбается ему. Ну и ладно, другую подцеплю, – нахохлился Короленко.

– Непременно. Ты же у нас мужик в самом расцвете сил, да ещё и кошелёк у тебя не пустой.

– Чё, правда так считаешь? – недоверчиво покосился на Пашку Серый.

– Ты о чём? Что кошелёк у тебя не пустой? В этом я даже не сомневаюсь, – прикинулся наивным Пашка. – Что за баланду пьёшь? Цвет какой-то странный: коричнево-малиновый.

– Пиво с привкусом вишни.

Никольский недоверчиво покосился на большую кружку Серёги.

– Ты не ответил, – Серый решил не отставать от Пашки.

– Что именно?

– Ты сказал, что я в самом расцвете сил и что любая будет счастлива со мной трахнуться.

Пашка хмыкнул про себя, подумав, что он сказал по-другому и что Серый его попросту иногда умиляет своей непосредственностью и желанием всем нравиться.

– Разумеется, в расцвете. Да ты сейчас вступил в самый востребованный возраст, – льстить – так уж до конца, с искренней мордой. Да и не лесть это вовсе, а сущая правда. – Женщины лет эдак от двадцати и до пятидесяти, а может, и старше, если ты любитель дам бальзаковского возраста, будут рады знакомству с тобой.

Пашка вспомнил, как на него как раз в этом возрасте была открыта настоящая охота как женщинами, так и мужчинами. Видать, народ решил, что «мальчик» созрел. Годков этак десять ему сбавили, как обычно, и начало-о-ось. Никак не хотело прекращаться и по сей день. Немного стало легче, когда Пашка ушёл со старой работы, а летом начал вылезать гулять чуть ли не под ночь, когда народ уже рассеивался. Девушки-кокетки либо уже спали, либо отсиживались дома, ибо шататься по городу в одиночестве в двенадцать ночи небезопасно и моветон. Парни же успевали наклюкаться. Иногда кто-нибудь провожал Пашку заинтересованным взглядом.

– А ты что, уже чувствуешь упадок сил? – приподнял бровь Никольский. – По вечерам валишься с ног? После отменного траха задыхаешься? Утром ты встаёшь бодрым и свежим?

– Не, ты что! После траха всё отлично! Дыхалка в норме, утром бодрый, как огурчик, вечером… – Серый замялся.

Что мужчина подтрунивает, он снова не въехал, ибо Никольский говорил всё это с таким искренним фейсом, взгляд был настолько кристально-чистым, что если бы Паша видел себя со стороны, поверил бы сам. Но он даже перед зеркалом никогда не тренировался, а отрабатывал своё актёрское мастерство на тех, кто его так или иначе доставал или благодаря кому он испытал когда-то не самые приятные моменты в своей жизни. Голос отличался поистине большим набором оттенков. Серый стоял в начале списка претендентов на то, чтобы испытать весь Пашкин арсенал как обаяния, так и манипулирования. Иногда до Короленко это доходило, и он матерился, обижался, бросал трубку и даже не звонил. Дня три. Потом Пашка снова слышал в трубке его радостные вопли:

– Слышь, старик, по телеку одно лекарство рекламировали, может, тебе от хондроза подойдёт?

Пашку умиляло и забавляло стремление Серёги вот таким образом ему помочь и завоевать расположение, но он знал, что за добрые советы Серый «возьмёт плату» – надо будет выслушать о состоянии его дел и не столько дать совет, сколько именно выслушать, включая его многоэтажный мат, к которому Пашка уже тоже привык. Серёгу переделывать смысла не было. Это ещё никому не удалось. Скорее уж он будет пытаться заставить сделать всех, как нужно ему, даже этого не скрывая. Можно было только изобразить, что очень симпатизируешь Серому, наговорить комплиментов, а потом ставить свои условия, пока тот, находясь в эйфории от лести, не очухался. Впрочем, Пашка иногда делал ему вполне заслуженные комплименты, ценил его жизнелюбие и то, что Серый, несмотря на постоянное обсирание всех и вся за глаза, всё же помогал людям… если у него было хорошее настроение. Особенно он уделял внимание здоровью. Так что если Жека ныл в трубку, что и так голова болит, а тут ещё Серёжка орёт, то Короленко требовательно заявлял: «А ну дай сюда своего Верхнего! Совсем охренел, у его пацана высокое давление, может быть, вообще сосуды сужены, а он его, то есть тебя даже не обследовал!»

Потом Пашка выслушивал, к какому спецу лучше обратиться, какое УЗИ сделать, какое лекарство выпить.

– Ты мед оканчивал или курсы менеджмента? – но Пашкин скепсис игнорировался. Инструкции сыпались одна за другой. Серому было невдомёк, что просто Женька хочет так от него отделаться, завуалированно сказать, что не надо на него снова повышать голос. Объяснить Серёге, что «головные боли» Женьки легко лечатся, надо лишь сбавить обороты, было практически невозможно. Не мог же он признать себя виновником недомогания мелкого, которого хоть и прокатил хорошо в своё время, но по «доброте душевной» продолжал его как бы опекать, а заодно делать ему непристойные предложения, которые бесили и смущали Женьку и забавляли Пашку. Никольский был уверен, что Жека за его спиной ничего не предпримет, а мальчишка не мог обойтись без очередной порции хорошей эмоциональной встряски.

Серый же напористо, назидательно орал в трубку, пытаясь объяснить Павлу, с кем он связал свою жизнь: «Это же сатана! За ним глаз да глаз! Ты плохо его знаешь. Намучаешься ещё с ним! К невропатологу его своди, раз он по ночам вздрагивает. Не должно же так быть».

«Убрать бы из Женькиной жизни его мать да твои наезды, неугомонное создание, тогда и вздрагивать перестанет. Только вот заскучает малец без тебя», – Пашка всё больше в этом убеждался. И если поначалу ему эта Женькина привязанность была неприятна, а сам парень пытался её скрыть, то за год они все подстроились друг к другу. Никольский ограничил общение парней. Серый мог звонить только Павлу, телефон Жеки он не знал. Полунин сам не хотел его давать, Павел лишь поощрял это решение. Серёга базарил с Никольским, если у Жеки и Короля было настроение или какая-то общая тема для обсуждения, Пашка передавал трубку мальчишке. Как только разговор парней доходил до точки кипения, тут же без лишних объяснений забирал телефон, а если надо, сбрасывал вызов.

Женька вопил, что Серый мудак, Король выпускал пары там, откуда он звонил. Какое-то время оба требовали от Пашки «даже не говори мне про него!», а потом начиналось всё по новой. Пашке не хотелось обрывать их общение совсем, видя, что они всё равно тянутся друг к другу, несмотря на то, что вроде бы разошлись.

Потом он въехал, что у них друг от друга зависимость. Садист и мазохист нуждались друг в друге. Женька не мог без того, чтобы не отчаиваться, что Серёга над ним издевается, а Короленко буквально ломало без своей бывшей жертвы. Пашка же за свою жизнь хорошо усвоил одно: пока люди не «переболеют», бесполезно их пытаться растащить.

Никольский уже успел изучить этого «сатану». До него Жека, слава богу, не дотягивал, а что он подвижный, энергичный, неугомонный чертяка, мужчину нисколько не смущало, напротив, мальчишка напоминал ему себя юного. Может быть, поэтому многие «штучки» сходили Женьке с рук. Пашка просто понимал его мотивы поведения по аналогии с собой.

Женька жил с Павлом и наконец-то после той обстановки, в какой находился в родительском доме, ощущал себя счастливым.

***

Сейчас Серёга и Павел сидели в пабе, ожидая Снежку. Маринка прийти не смогла, сетуя, что простуда – дело противное. Снежка приехала к родне. Её небольшой городок находился в нескольких часах езды на машине или автобусе. Узнав, что она едет сюда, её обожаемый дружок Серёга решил убить одним выстрелом всех зайцев сразу: собрать их тусу. Подосадовал, что Анохина не придёт. Женька же работал не в свою смену.

– От меня скрывается, – сделал вывод Король. Иногда его мнительность вызывала недоумение. – Ну хоть ты пришёл, старик! – хлопнул он Пашку по плечу, после чего рука съехала по спине на задницу и остановилась на бедре, уютно примостившись ближе к паху.

Вопрос про усталость по вечерам он решил оставить без ответа. Почему-то врать Пашке не всегда хотелось, а после работы Серёга с ног валился, да ещё как. Списать всё это на плотный график он не желал, хотел всегда оставаться подтянутым и энергичным и досадовал, что в сутках так мало часов на выполнение всех его замыслов. Ну невдомёк мужику было, что просто он не очень собранный и разбрасывается по мелочам, не умея вычленять основное. Невдомёк, видимо, было и то, что все люди устают и ближе к ночи почему-то хотят спать. Это они, другие люди. Серый же считал себя, по всей вероятности, особенным. Пашка поставил ему «диагноз»: перфекционизм вкупе с нарциссизмом, садизмом, мазохизмом, невротизмом, некоторыми чертами психопата… Может, Пашка ещё чего забыл добавить, копаясь в своём недодруге-недооппоненте. Серый, услышав всё это, пространно и экспрессивно матерился, неделю ходил в великом загрузе, слал нижестоящих и был молчалив с вышестоящими, а вернее, пытался им на глаза не попадаться.

«Я тебя закопал, мне тебя и откапывать», – вздохнул про себя Пашка и терпеливо занимался повышением самооценки, а заодно приручением этого оригинального кадра.

Зачем он всё это сказал Серому в лоб? Было интересно, как он отреагирует, а также хотелось убедиться, что отреагирует именно так, как Никольский предполагал, – бурно и матерно, ибо признавать всё это в себе ой как не хотелось. Но надо отдать должное Короленко, поразмыслив, он, как-то раз позвонив Пашке, на удивление тихим голосом сказал:

– Знаешь, Ангел, ты в чём-то прав. Ну да, вот такой я, как написано в твоих статьях. Почитал я, что ты мне скинул. А кто меня таким сделал? – тут же вознегодовал он. – Мой уёбок-папаша! А мать куда смотрела? Да ей вообще на меня похрен было! Жена – блядь ещё та – жизнь мне покалечила!

Искать причину в других нам всегда легче, чем работать над своими недостатками, корректировать свой характер.

– А может, и не надо менять свой характер, Пашенька? – как-то раз сказала Маринка. – Нервный срыв будет, когда поймёшь, что это бесполезно. Лучше принять себя таким, доминантистым контролёром, авантюрным азартным игроком, обаятельнейшим мужчиной, который забывает о себе и снова и снова лезет в самую гущу событий, чтобы помочь другим.

– Уже не лезет, – буркнул Пашка.

– Лезет. Может, уже более осмотрительно, но всё равно. Паш, – она сделала паузу, погладив его по руке и посмотрев ему в глаза, – просто оставайся собой. Мы же тебя таким любим. Не надо себя ломать ради прихоти твоей матери, не надо слушать, кто что скажет.

– А вот это уже позитивное манипулирование, Анохина, – усмехнулся Никольский. – Но всё равно спасибо. Я и не слушаю, – пожал он плечами.

– Молодец, – одобрительно улыбнулась она.

– Вот спорим, что Женька тебя соблазнил? А ты и не заметил, повёлся! – меж тем, сидя в пабе и потягивая пиво, вещал Серёга.

– То он, то я. Что только не придумают, – усмехнулся Пашка.

Он вспомнил, как Снежана и другие подруги пытались промыть ему мозги. Отчего-то некоторые решили, что он дурит голову молоденькому мальчику, влюбляя его в себя. Пашка был очень удивлён подобным выводам. Видимо, Женька, который ещё в ту пору не обосновался в его доме, успел растрещать самым близким о своих чувствах. Что уж он там написал и сказал, история об этом умалчивала, а вот Снежка наседала:

– Пашенька, Ангелок мой любимый…

«Что-то ей от меня явно надо, раз звонит по межгороду, да ещё такая вся из себя елейно-ласковая», – заподозрил Пашка.

– Я бы хотела тебя спросить. Только ты обещай, что будешь со мной честен. Обещаешь?

– Ну?

– Что «ну»? Баранки гну! – тут же завелась она, но, опомнившись, взяла себя в руки и снова затараторила: – Тебе ведь Женечка нравится, да? Так да или нет?! – снова командирским тоном.

– Хороший мальчик. Дальше что? – Пашка не спешил делать выводы, ожидая, когда она сама расколется, что ей от него нужно и при чём тут Женька.

– У него же Серый есть, ты помнишь? – решила зайти издалека подруга.

– Да ты чё? Неужели? И как это я проглядел? – наигранно удивился Пашка.

– Не притворяйся! Мне лапшу на уши не повесишь, и так её уже целую кастрюлю насобирала, а всё Серый! Любит он меня, сохнет, но не решается признаться, – мечтательно вздохнула она.

Пашка даже представил, как она сидит на стуле, обмахивается, допустим, передничком или веером, с улыбкой пялится на паутину на потолке и мешает ложкой в большущей кастрюле, а на маленьких ушках вместо серёжек висят макароны.

Пашка хмыкнул. Снежка восприняла его хмык как неверие, что Серый по ней сохнет.

– А золотой браслет он мне зачем, по-твоему, подарил? – возмутилась она его скепсису.

– Надо было куда-то сплавить, не выбрасывать же. Я не взял, Маринка тоже, Женька отказался.

– Ну ты!.. – задохнулась она от возмущения. – Он мог бы подарить своей любовнице, а он мне подарил!

– А ты уже его любовница? – Пашка решил немного поиздеваться, раз уж Снежка была полна решимости наехать на него неизвестно по какой причине, а такой тон беседы Никольский не любил, отвечая сарказмом.

– У меня муж любимый! Ты в своём уме? – её негодованию не было предела. – Ну, если очень хорошо подумать, то Серый мне нравится, – или предел всё же был?

– А если ещё лучше подумать, то ты бы с ним?.. – Паша замолчал, дав волю её фантазии.

– Чего я с ним? – насторожилась девушка. – Нас с дочкой муж хорошо обеспечивает, к тому же ему обещали повышение, а ещё он подрабатывает, может быть, зимой в Таиланд махнём, очень хочется на море!

– Ну так и Серый может свозить девушку в Таиланд. Не думаю, что ему слабо. Если она будет его любовницей, то точно свозит.

– Вот! Любовницей! Мне нельзя! Я замужем!

Снежка была тоже особой эмоциональной и весьма общительной. Слушать людей не очень умела, часто перебивала, но любила посочувствовать, а также навязчиво обо всех друзьях заботиться. И если её муж любил заботу жены, то Пашка неизменно отвечал:

– Ты мне мамка? Я от своей родной не знаю, куда деться, так что кончай интересоваться, что мы сегодня ели на завтрак, обед и ужин. Откуда я знаю, чё там Женька жрал? Что в холодильнике нашёл, то и ел. Моё дело затариться.

– А ты что ел, зайчик мой?

– О господи! – Пашка закрывал лицо рукой. – Это ты Серёгу спроси, вы же так хорошо друг друга понимаете. Не надо обо мне заботиться. Кормить тем более.

– Ну Пашенька, я даже не думала, я просто поинтересовалась…

– Егерева, это что, такая форма контроля, чтобы заодно выяснить, что мы делали и сколько раз трахнулись? – его голос был строг.

– А-а-а! Ты ж моя зая! – чаще всего она игнорировала его строгую интонацию, словно не замечала. – Женечка доволен? Передавай ему привет! Тебе какая поза больше всего понравилась? Слушай, не будь жмотом, хоть одно ваше видео пришли. Серый и то нам с Маришкой позволил оставить своё видео, сказал, что всё равно у нас наверняка много копий.

– О, женщины! – Пашка закатил глаза. – Я вас обожаю, – добавил он. Не будешь же посылать подругу… немного передохнуть. – У нас тут фабрика по производству порно с участием Серого в главной роли.

– Вы непременно должны снять ещё! Совесть имей, ты на видео одетым был! Я все подробности твоей фигуры не рассмотрела!

Такие разговоры происходили время от времени. Снежка так флиртовала, Пашка это понимал и давал ей иногда нащебетаться всласть.

По поводу Жеки, когда тот ещё не жил у Пашки, Снежана потребовала от друга отчётности: на каком таком основании он морочит «ребёночку» голову?

– Как ты мог допустить такое?! – возмутилась вездесущая подруга.

– Какое? – удивился Пашка.

– Он же в тебя втрескался по уши! А у него – Серый. С Серёженькой Женечка постоянно в последнее время ругается. Не знаю, что с этими зайками делать? Ты-то хоть ни с кем не ругаешься? Вот и ладненько. Умничка, – всё это она протрещала на одном дыхании, а Пашка в очередной раз подумал, что с Серым Снежане дружить самое то.

Муж Снежки был спокойным, весь в работе, досуг организовывала жена. Чтобы Снежана ругалась с супругом, Пашка не слышал ни разу, а вот чтобы она ругалась с Короленко, да так, что Пашка потом глох, когда оба после очередных разборок звонили ему и наперебой жаловались, это было привычным делом. Пашка не успевал класть трубку, как тут же звонил второй и вопил, почему так долго было занято?

Пашка каждому подтверждал, что да, она «стерва», да, он «мудак». «Но согласись, Серый, Снежана хорошая баба и тебя как друга обожает». «Снежка, что бы Серёга без тебя делал? Кому он ещё так нужен, как не тебе?»

Работа «дипломата» частенько удавалась, и друзья мирились, чтобы в скором времени опять что-то не поделить. Бурный темперамент обоих давал себя знать, но они на удивление друг друга защищали, стоило кому-то напасть на любимого/любимую друга/подругу. И понимали друг друга тоже неплохо. Пашка склонялся к мысли, что они больше так развлекались, спуская пары. Ну не на мужа же орать Снежке. Кто тогда её в Таиланд повезёт? Если бы Серый ещё больше вышибал мозги Женьке, когда они ещё были вместе, то трахаться ему пришлось бы чаще с вибратором, а не с ним. Наезжать же на Пашку всегда было себе дороже – потом заколебёшься выслушивать его нотации и будешь чувствовать себя такой падлой, что захочется скуля забиться куда-нибудь под кровать и не вылезать оттуда, пока не разберёшься во всех своих перечисленных комплексах и грехах за всю свою такую ещё недолгую жизнь.

Прощали друзья Пашке его педагогические замашки, наверное, только потому, что чувствовали, что он любит и ценит своих друзей. «Хуй его знает, что у Ангела на уме. Он вообще иногда какой-то не от мира сего. Что значит: «Я всех люблю общечеловеческой любовью»? На Христа не смахивает, если ему вмазать даже просто на словах, он тебе так наваляет, что челюсть свернёт, причём настолько вежливо, что ещё не сразу въедешь, что он издевается. Ощущаешь себя потом полным дебилом. И вроде материть его не за что – он же культурно с тобой, и вроде бы опустил тебя и даже поимел. Как же, подставлял он когда-нибудь вторую щёку», – жаловался Короленко на Пашку их общим друзьям.

Снежана каждый раз упорно отрицала, что между ней и Серым может быть что-то кроме дружбы, хотя их общие приятели наблюдали, как они друг другу выносят мозги и как девушка ругает Короля за Жеку, а своевольный молодой мужчина на удивление всё это терпит, хоть и рычит.

Серёга её уважал и в обиду точно бы не дал. Сам с ней флиртовал, был заботлив и даже обходителен, насколько он это вообще умел.

Как-то раз Снежана долго пытала Пашку: завывала, кричала, вернее, слишком громко вещала, охала, пыталась наставить Пашку на путь истинный, чтобы он не компостировал мозги Женечке, а потом пыталась наставить его на путь… хм… тоже истинный, чтобы он обратил внимание на её юного дружочка, ибо мальчик хороший, ласковый, отзывчивый, добрый. Пашка, осоловев от такого потока девичьего трындения и нелогичных, несовместимых, на его взгляд, выводов, не выдержал и рявкнул:

– Так замутить мне с ним или нет? – и тут он понял, что прокололся. Вот что делает долгое громкое женское трещание: так затуманивает мужчине разум, так запутывает, что он готов даже Родину сдать, лишь бы дама хоть на минуту заткнулась.

После этого Паша вслушивался в мёртвую тишину, убрал от уха телефон – проверить не сдох ли он, а потом услышал душераздирающий вопль:

– А-а-а-а! Я знала! Я чувствовала! Не мог ты остаться равнодушным к Женечкиным страданиям!

Пашка сделал фейспалм и подивился, что Женька, оказывается, ещё и «страдает». В разговоре с ним Жека это не показывал, но намёки, как скучает, делал, в гости просился, обижался, если Пашка писал ему не так часто, как парню хотелось бы.

– У него Серый. Снежана, о чём ты думаешь, блин?!

– Ну и что! Вы с Женечкой отлично бы спелись. Мальчик же у тебя уже был в гостях. Паша, это шанс!

– Снежана, это уже сводничество!

– Пофиг!

– А Серый?

– Я его утешу и с кем-нибудь познакомлю, поспрашиваю у подруг. Ты же видишь, что они с Женечкой совсем уже готовы глотки друг другу перегрызть, ну разве так можно? Я так расстраиваюсь, – её голос был на самом деле печальным и взволнованным.

– Слушай, всё, хватит болтать, дорого слишком. Спишемся.

Писать было проще, чем говорить вот так, в открытую. И он писал ей письма. Пашка скрывал свои зарождающиеся чувства от всех, даже от себя. Давил их в себе как мог. А потом Женька попал в больницу, а Серый в это время сгулял на сторону и сам же всё рассказал своему парню, видимо, решив на нём отыграться.

Снежка через довольно короткое время читала и слушала по телефону, какой Женька теперь счастливый, что ему разрешили пожить пока у Павла. Это «пока» затянулось на неопределённый срок, так что друзья и даже Короленко уже привыкли, что парни остались вместе. Парнишка при каждом удобном случае выставлял правую руку с обручальным кольцом. Трудно было поверить, что этот юнец, по виду больше похожий на школьника, был «женат». Его это не волновало. Главное, что Пашка признал в нём своего и надел это кольцо сам, когда Женька, прожив у него всего несколько месяцев, заявил, что хочет быть нижним Павла. Просил он это с такими сияющими глазами, голос дрожал, а сам он выглядел так трогательно и юно, что Пашка на этот раз согласился стать его Верхним уже не играючи, ибо они это не раз обсуждали, и мужчина решил, что мальчик психологически дозрел, а подстраиваться будут постепенно.

Основа была заложена уже задолго до того, как они стали жить в одном доме. Их двухгодичная переписка не прошла бесследно. Никольский не вытерпел и открыл коробочку с кольцом не в Новый год, как хотел, а чуть раньше. Он на всю жизнь запомнил отвалившуюся челюсть, вытаращенные голубые глаза и восторженный крик на всю кухню, а потом Пашку просто чуть не задушили. Женька забрался к Пашке на руки, одной рукой крепко обхватил за шею, а другую тянул повыше к лампе, чтобы лучше рассмотреть, как «камушки переливаются».

Сам Пашка улыбался, будучи довольным, что его мальчишка, которого он отвоевал у Серёги, такой сейчас счастливый. Женька так рьяно обещал слушаться своего Верхнего, тыча кольцом ему в лицо, что мужчина рассмеялся. И Пашка наконец-то почувствовал себя снова семейным человеком.

========== Глава 15 ==========

Снежка влетела вся такая лёгкая, грациозная, хоть женскими формами она не была обделена, разрумянившаяся, тут же чуть ли не на весь паб заорав:

– А-а-а! Серый, куда ты положил свою руку?!

Серёга в испуге отдёрнул руку, до этого покоившуюся на бедре Пашки. Никольский подавился противно-сладким пивом, которое позаимствовал у друга, решив продегустировать это странное пойло, выпустил струйку на светло-серую рубашку Серёги и заржал. Король обматерился, уставившись на свою рубашку. По светлой ткани расползалось тёмное пятно. Он схватил салфетки и начал яростно безуспешно его тереть. Его мат потонул в страстном чмоке подруги, причём в губы, а взгляд Серёги упёрся в декольте, выгодно открывавшее роскошную грудь пятого размера. Салфетки упали на пол, а Снежана, которая уже прочно обосновалась на коленях у Короленко, была надёжно подхвачена им под бёдра.

Серёга смотрел то на Пашку, то на Снежку и не знал, то ли досадовать, что ему не дали облапать Никольского получше, то ли млеть от счастья, что наконец-то щупает мягкое девичье тело. Он решил, что Пашка наверняка всё равно довольно скоро отпихнул бы его, а вот Снежана явно балдела от сильных мужских рук, впрочем, надеясь, что эти руки не залезут куда не надо, а так, лишь пошарят по верхам, где можно очень близким друзьям… или другу. Пашка раньше как-то не интересовался, всем ли она позволяет держать себя на коленках и прижимать к себе так сильно и надёжно, как делал это сейчас Серёга, а то мало ли, вдруг ей взбредёт в голову поднять с пола салфеточку. Никольский вообразил, как Снежка, решив проверить прочность Серёгиных объятий, всё же выскальзывает из его рук, грохается на пол и визжит, просверкав при этом красивыми ляжками и помахав где-то перед носом Пашки сапогами на шпильке. Серый тут же лезет под стол её поднять, она в отместку дёргает его, и он падает сверху. «Хороший бутербродик бы вышел, – Пашка еле сдержал улыбку. – Главное, вопящий – это уж точно».