Текст книги "Ничья вина (СИ)"

Автор книги: Ainessi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Здесь я просто живу.

Ты сейчас, скорее всего, уже плачешь. Не плачь, мам. Не плачь и не молись тому, чье существование будешь потом так яростно отрицать, чтобы я вернулся домой, чтобы эта война кончилась, чтобы все стало как раньше. Я и так вернусь, мам. Я обещал, помнишь? Я вернусь.

Знаешь, мам, я не звоню, на самом деле, потому что не хочу слышать, как ты храбришься, не хочу спорить с тобой до хрипоты. Это глупо, да?

Скажи, ты меня прибьешь потом, если я сейчас напишу, что трахаюсь черт знает с кем, пью до зеленых слоников и выкуриваю по две-три пачки в день?

Хэй, я пошутил, женщина! Не напрягайся. Просто у меня теперь тупой и плоский солдатский юмор.

Кстати, мы недавно ездили к Юки. У них все хорошо, бабушка тебе привет передает, а Юки пошла в блок к технарям, хочет выучиться на диспетчера. Ей предлагали место у нас в медчасти, но не думаю, что она выдержала бы зрелище той мешанины из мяса и костей, что у наших фельдшеров зовется «легким осколочным».

Не спрашивай меня, откуда я это знаю, мам. Я все равно не скажу.

Я люблю тебя, мама, прости.

Я вернусь, помнишь?»

Я тогда его перечитывал по десять раз в день и думал, что надо отдать на отправку, но так и не решился. А потом была Рига. Потом был Бухарест.

Потом не стало меня.

Это было так глупо, Скай, и так больно. И сейчас больно. Если бы у модов была душа, можно было бы свалить все на нее. Если бы я не был модом – можно было бы свалить все на следы от старых ран, которые ноют в непогоду. Но я мод и у меня нет ни души, ни чести. Поэтому мне просто больно. Без объяснений.

Юки, Юки… мой рыжий ангел, моя неслучившаяся любовь. Знаешь, Скай, если и есть в этом мире женщина, с которой я мог бы быть счастлив, то это она. Только не получилось у нас ни счастья, ни любви. Получилась война с перерывами на терпкий сигаретный дым, крепкий коньяк и горький кофе. Получилась просто жизнь без розовых очков и вечной человеческой страсти к приукрашиванию. Получились «мы». Рядом, но не вместе. На самом деле, она ненавидит меня, а я ее Скай. За дело ненавидим, надо признать. Но все это такие мелочи…

Я опять отвлекся, да? Черт, Скай, я просто не хочу вспоминать, не хочу говорить об этом. Прошлое иногда стоит оставить прошлому. Хотя, блин, на это я тоже не способен.

Я ушел тогда. Собрал вещи и ушел. Не к Юки, нет, куда там. У них и так было три голодных рта на одну семью, этого более чем достаточно, а я не собирался становиться для нее источником лишних проблем. Вообще-то, Скай, честно говоря, идти мне было некуда. И денег у меня не было, если не считать горстки золотых украшений, оставшихся от бабушки, вот только продавать их не хотелось до жути. Я знал, конечно, что придется, но одно дело загнать их потом, чтобы помочь ей, а другое – сейчас, чтобы выжить самому. Для меня тогда между этим была очень большая разница.

Но мне нужны были деньги, мне нужно было где-то жить, и мне нужно было помочь Юки – все сразу и никак по отдельности. А значит, у меня была только одна дорога – на панель. Ну, по крайней мере, с точки зрения большинства людей. И, знаешь, если быть честным до конца, то я был вполне готов стать шлюхой. Мораль, честь, гордость – это все хуйня, Скай. Когда надо выжить, их с собой не берут. А может быть, это просто я – такая редкостная скотина, у которой эти понятия находятся в вечном спящем режиме. Не мне судить. Как говориться, наше дело – прожить эту жизнь, а оценивать, как мы ее прожили, будут другие. Вот я и живу. И жил. Как могу и как умею.

И тогда, оказавшись перед выбором между продажей того немногого, что у меня было, и будущим шлюхи – я выбрал третье. Прикинул, сравнил вес своей сумки с дозволенными полутора килограммами и пошел в ближайший призывной пункт. Это было равносильно смертному приговору, Скай. Люди, получившие повестку, придумывали тысячу и одну отговорку, не получившие – молились, чтобы им никогда не прислали этот листок гербовой бумаги, те, кому она не грозила – чуть ли не прыгали от радости. Мне не грозило. Но я шел туда сам, наивно и по-детски надеясь, что, прежде чем послать далеко и надолго, меня хотя бы выслушают.

Меня выслушали. Меня попытались отговорить. Меня взяли.

Его звали Олег Викторович, того мужика, который там сидел. Он смотрел на меня сначала со здоровой иронией, а потом с тихим ужасом, когда понял, что я не шучу. Он убеждал меня, что найдется и другой выход, даже предлагал дать денег. Под конец он даже пообещал мне, что устроит эвакуацию и моей семье, и семье Юки. Я отказался.

Дурак был, да. Или просто гордый, что, в общем, одно и то же.

А он отказался подписывать хоть что-то. Сказал, что еще не сошел с ума до такой степени, чтобы отправлять на смерть детей. Я не был ребенком. И мне было уже плевать на его «хорошее» отношение. Так что я, как умный мальчик, постучался в соседний кабинет и повторил этот театр одного актера заново. Я не помню имя того мудака с маслеными глазками, что сидел там, но он, не глядя, подмахнул все бумаги, за что ему огромное человеческое спасибо. И не будем о том, что потом он еще минут двадцать, распинался о том, как нашим вооруженным силам нужны люди, разбирающиеся в технике и умеющие работать с информацией, намекающее поглядывая в сторону дивана и поглаживая меня по плечу. Плечо не отвалилось, я не стеклянный, а ни к чему серьезнее намеков он перейти так и не решился – в общем, никто не пострадал, все остались живы, здоровы и, местами, даже счастливы.

Мне тогда сказали приходить на следующий день, но я сделал большие глазки и похлопал ресничками. Потому что не мог – так. Не мог вернуться домой, к родителям, и на завтра свалить. Только уже не в блаженную неизвестность, а на фронт. Это было бы слишком. Но мне неебически повезло. В тот день в том призывном был один из генералов летных войск, который умудрился зайти в кабинет, где я строил из себя обиженного судьбой и мозгами сиротинушку, аккурат в нужный момент и забрать меня с собой.

Так что из пункта я уезжал, конечно, не на лимузине и с фанфарами, зато с нужными бумагами и перспективами. А еще этот генерал клятвенно пообещал завтра же завезти деньги и лекарства Юки и найти врача. Знаешь, Скай, это был почти предел мечтаний.

Я ни хрена не понимал в бортовых компьютерах, хотя была у меня лицензия пилота малой гражданской авиации, да и на истребителе летал, было дело. У меня кузен служил в военно-воздушных, вот и устроил на восемнадцатилетие оригинальный подарок. Но это все было неважно: научиться можно чему угодно – было бы желание. А оно было.

И еще было полнейшее отсутствие выбора.

Я должен был разобраться, Скай. Ради матери и отца. Ради Юки и ее родных. Ради себя.

Я никогда не боялся смерти. Но тогда, в переполненном солдатами вагоне, под бренчание расстроенных гитар и их безбожно фальшивящие на высоких нотах песен еще Великой Отечественной голоса – я как никогда хотел жить…

***

– Голова болит? – он рассеянно смотрит в окно, за которым медленно проплывают поля и деревья.

Перестук колес не успокаивает, скорее раздражает.

– Люди бесят, – равнодушно отвечает она, щелчком выкидывая недокуренную сигарету.

Врать, любезничать и производить хорошее впечатление отчего-то не хочется. Остро хочется сдохнуть, ну или хотя бы оказаться одной, где-нибудь на необитаемом острове, посреди бескрайнего океана.

– Они просто нервничают, девочка. Все нервничают.

– И? – она кривится. – А я не горю желанием слушать, как они переживают, в каких позах будут иметь мужей и насколько хорошо покакали, то ли те же мужья, то ли дети!

Он не пытается спорить, оправдывать. Просто смеется, пристально глядя на нее, а она вдруг понимает, насколько все это нелепо и по-детски.

– Прошу простить, – с напускной серьезностью чеканит она, вытянувшись во фрунт.

– Вольно, – на плечи ложится тяжелая рука. – Отпустило?

Она кивает, глядя в пол. На глаза почему-то наворачиваются слезы. Ей просто…

– Страшно, – тихо шепчет она, не поднимая глаз.

– Всем страшно, девочка. Кто-то пьет, кто-то, как ты заметила, обсуждает любимые позы, а кто-то тихо бесится.

– Как я.

– Как ты, – он ерошит ей волосы. – Легче не станет.

Она прерывисто выдыхает и отходит на шаг, избегая непрошенных, но таких успокаивающих прикосновений. Он очень взрослый, очень сильный. Он. А она?

– Но я научусь с этим жить, – негромко говорит она, глядя ему в глаза.

– Да. Ты – научишься.

***

– Господи, на свидание ты, что ли, собираешься? – возмущенно возопил Блэк.

Скай злобно ощерился и швырнул в него отбракованной рубашкой. Друг заржал, свалился на диван, потянулся и зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот рукой.

– Отъебись, остроумный. Сколько мы не виделись, разумеется, я хочу выглядеть прилично!

– Меньше года?

Скай нахмурился, потом понял, о чем он говорит.

– Парады не считай, максимум здороваемся.

– Хорошо, три, – покладисто исправился Кирилл, приподнимаясь на локтях и глядя на то, как он отбрасывает очередную рубашку и лезет в шкаф за следующей. – Хотя, вы вроде пересекались на всяких там мероприятиях.

– Он на них слабообщителен. Улыбается и машет.

Блэк пожал плечами.

– Люди любят идиотов. И героев, – добавил он парой секунд спустя.

«И не любят модов», – мысленно закончил Влад, но вслух ничего не сказал, только кивнул и натянул серую футболку, в которой был еще когда открывал другу дверь. Кирилл заржал и снова свалился на спину.

– Столько мучений! – простонал он.

– На хуй иди! – рыкнул Скай, но не выдержал и заржал сам, натягивая для комплекта поношенные джинсы.

Костюмные брюки, заглаженные так, что о стрелки можно было порезаться, остались висеть на стуле, кипа рубашек, разбросанная по полу и дивану, взывала к отмщению. Да уж, увлекся немного. Скай потер шею, смущенно улыбаясь, застегнул армейский ремень и надел куртку – единственная уступка весенней прохладе. Нет, можно было бы и без нее, но тогда на улице на него будут оборачиваться все. А так – только те, кто заметит замысловатое плетение браслетов на запястье.

Металл и разноцветная кожа. Пару лет назад они были в моде, сейчас их учили в школах по программе предмета «Основы безопасности жизнедеятельности». Кто писал учебник Скай не знал, но хорошо помнил, как год назад всех модификантов обязали носить эти браслеты в качестве знаков отличия. Цвет, форма, узоры менялись в зависимости от типа и уровня модификации. Некоторые ловили с этого кайф, кто-то бесился – как он. А кто-то демонстративно игнорировал. Алый, например, если верить рассказам Блэка. Ему и необязательно было. Скай видел его в новостях: снежно-белая кожа, такие же волосы, ярко-красная прядь в челке и маска, неизменная маска на лице. Блэк носил ее только перед камерами, Алек, как говорили, всегда. Хотя, Владу упорно казалось, что стоит Алому перекрасить волосы и подзагореть, его никто и не узнает, но свои мысли он не озвучивал. Мало ли, может, он так и делает, просто никому пока и в голову не пришло за ним проследить, а тут Скай со своими откровениями?

Он зашнуровал ботинки, взъерошил волосы, бросил короткий взгляд в зеркало и махнул рукой Блэку. «Пошли», мол. Тот встал, набросил пальто и вышел из квартиры первым. На лифты они покосились, переглянулись и пошли на лестницу. Пешком быстрее, да и не нагрузка это для мода – спуститься с третьего этажа. В общем-то, даже для человека не нагрузка, но люди могли болеть, могли плохо себя чувствовать, а они нет. Так зачем занимать чужое место?

Этот вопрос в последнее время возникал с пугающей частотой. После войны, когда их уволили в запас с комментарием «отдыхайте, живите, хватит с вас», Скай нашел работу. Ну, или работа нашла его – как посмотреть. Просто однажды он шел по улице, увидел объявление, позвонил по указанному номеру, пришел на собеседование и так там и остался. О карьере строителя Скай, в общем-то, никогда не мечтал, но после войны, вроде как, дело нужное. Да и свежеиспеченное начальство относилось с пониманием к необходимости частенько отпрашиваться, а главное, не задавало лишних вопросов. Рассказывать своим коллегам, кто он, Скай был не готов. Хватало и того, что с периодичностью раз в неделю его таскали по всяким школам, институтам, больницам и прочим сборищам. Причем, ладно бы поговорить таскали! Но нет, он был просто декорацией. Стоял навытяжку в парадной форме, позировал для фотографий и изредка вставлял нужные и одобренные свыше комментарии. «Нам было тяжело, но мы справились», «за нами была Родина, мы не могли позволить себе потерпеть поражение» – слова горчили на языке, горло пересыхало. Иногда ему хотелось рассказать правду, но он молчал и продолжал вдохновенно врать.

А потом начался ад. Кто-то из ветеранов-модификантов слетел с катушек и убил свою жену. Наверное, дело бы замяли, но следователь оказался слишком принципиальным и неподкупным, подключилась пресса. Это был скандал, затихший лишь спустя несколько месяцев, чтобы вспыхнуть с новой силой, когда в медкомиссию для них аккуратно добавили одну строчку: «психологическая консультация». Скаю остро хотелось найти ту падлу, что слила эти сведения репортерам и по-тихому прикопать, но где он – а где аппарат правительства. Новый виток скандала спровоцировал полноценные разборки. Раньше он тихо жил и радовался законам, которые предписывали оказывать военным модам содействие при устройстве на работу, устанавливали иные нормы соцпомощи. Теперь собирался в психдиспансер, чтобы поговорить с каким-то знатоком душ человеческих, и каждый божий день в новостях слушал про очередные ограничения. Модификантам запретили работать с детьми. Модификантам запретили работать в медицине. Модификантам запретили находиться на государственной службе, за исключением военных формирований. Когда становилось совсем никак, он звонил Блэку. Друг приезжал и отпаивал его коньяком, водкой, чаем – что находили, тем и отпаивал, – и рассказывал о том, что так надо.

– Они действительно неадекватны, Скай, – говорил он, пряча глаза. – Ты не представляешь, что они несут на комиссиях, не представляешь, что они делают. Один из бывших десантников пытался убить врача, потому что заподозрил в нем шпиона.

Скай кивал и соглашался, а на следующее утро шел на работу, чтобы снова оказаться в перекрестье ненавидящих, испуганных, подозрительных взглядов. Кажется, они все с нетерпением ожидали, когда он взорвется. Недавно у него впервые спросили, кто он, собственно, такой.

– Летчик, – ответил Скай любопытствующим и улыбнулся. – Не все имена и лица в прессе мелькают, знаешь ли. Я просто выполнял свою работу.

Вроде, поверили, хотя полностью он в этом уверен не был. Пару лет назад шумиха заглохла, а вскоре новостные порталы и программы взорвались новой сенсацией – изобретена технология модификации второго поколения, не оказывающая воздействия на психику. Так и писали, блядь, словно все они, прошедшие первую, – ненормальные. Презентации разработки вел Алек. Скай смотрел на его фигуру: на глухо черные костюмы, белое пятно маски вместо лица – и чувствовал острую боль в груди. Даже к врачу пошел, с кардиологом чуть плохо не стало. Но дедушка-врач взял себя в руки, послушал, сделал ЭКГ, а потом обозвал происходящее фантомными болями. Мол, извините, но модификанты сердечным болезням не подвержены. Спорить Скай не стал, кивнул и ушел, а потом снова увидел Алека на экране – и все повторилось.

– А с Алым что? – спросил он, когда Блэк пришел к нему в очередной раз.

– Он… – друг отвел глаза. – Сложно все. Психиатрическое освидетельствование он заваливает раз за разом, как будто специально, но заменить его некем.

– В смысле заваливает?

– В смысле сидит и выдает: «Некорректная формулировка, попробуйте еще раз», «Данных недостаточно» – и дальше в том же духе.

Он сперва рассмеялся, услышав это, в потом похолодел, поняв, что, по сути, Алек подписывает себе отсроченный приговор. «Его некем заменить», – стучало в голове день за днем, когда он работал и когда отдыхал, когда спал и когда бодрствовал. Постепенно паника отпустила, но эти слова Блэка он вспоминал еще долго, а ровно в день, когда впервые не подумал о них, проснувшись, его пригласили в очередную лабораторию на очередные анализы. Скай отпросился с работы и поехал.

Кровь набирала улыбающаяся медсестра, он даже забыл о том, что надо нервничать. Уложилась в десять минут со всеми расшаркиваниями, из здания больницы он вышел едва ли не насвистывая. Настроение подпортил начальник, который смущаясь сообщил ему, что в услугах ущемленного в правах мода они более не нуждаются, но в целом, учитывая пенсию по выслуге лет и тонну надбавок за боевые действия и награды, в работе сам Скай не нуждался тоже. Так что, улыбнулся, написал «по собственному» и пошел домой, пожелав начальству и бывшим коллегам удачи, даже тортик себе купил с шампанским. А вечером, когда решил его употребить, в дверь ворвался Блэк, орущий что-то непечатное и пытающийся набить ему морду. Скай ошалел так, что даже пропустил прямой в челюсть, но боль отрезвила. Друга он скрутил и придавил к дивану, морщась от двусмысленности позы и ожидая, пока тот успокоится.

– Сука, – наконец, тихо проскулил Кирилл и перестал пытаться вывернуться из его рук.

Скай отпустил его и сел на пол, задумчиво глядя на поджатые губы и горящие яростью глаза. Соблазн встать и отделать так, чтобы ходить не смог, был чудовищно силен, но он сдерживался. Не мог же Блэк устроить весь этот цирк без повода?

– Чем обязан, блядь? – максимально цензурно сформулировал он. Остальные вертящиеся в голове формулировки были крепче и непечатнее.

– Сука, – повторил Блэк и закрыл лицо руками. – Как ты мог, блядь?! Влад, блядь, как?! – почти проорал он, хватая его за плечи и встряхивая.

Скай сдернул его с дивана и уложил на пол, снова придавливая всем телом.

– Успокойся, блядь, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Что я мог? Что случилось?

– Процент, сука, – Кир застонал. – Отпусти.

Слез с него Скай не сразу, сперва задумчиво оглядел вжатого в ковер друга, тяжело вздохнул, почесал голову – и только потом поднялся, предусмотрительно отползая к противоположной стене. Попытки его избить начинали надоедать, но слово «процент» не говорило ему о том, за что он страдал, ровным счетом ничего.

– Процент модификации, Влад. Больше семидесяти.

Кирилл замолчал, словно ему это должно было что-то сказать. Он уже собирался переспросить, когда с опозданием осознал, о чем шла речь. Те самые таблетки, которые он выбросил. Чуть меньше человечности, чуть больше шансов выжить. Но это все равно ничего не объясняло. Скай хотел спросить, что в этом такого, но не успел: пока он раздумывал, Блэк уже сбежал, а после разговаривать на эту тему отказывался.

И все вроде было по-старому, вот только на работу Ская, в паспорт которого добавилась запись о проценте модифицированного тела, больше не брали. А вскоре по всем каналам и вовсе заговорили о бессовестных модах, занимающих чужие трудовые места. Они, мол, и не напрягаются вовсе, и работают за троих, четверых, пятерых, а молодое поколение страдает и работу найти не может.

Скай вздохнул и поправил рукав куртки, натягивая его поверх браслетов. Строго говоря, это было запрещено, но меньше чем в метре звякал кольцами на запястье Блэк, так что к ним все равно не подойдут, а собирать на себе ненавидящие и презрительные взгляды не хотелось. Кто б знал, как он от них устал. Зачем только вспомнилось все это: то, что было, то, что стало. Сравнивать не стоило, но он не мог удержаться, каждый раз, когда на улицу выходил, когда вот так выбирал лестницу, а не лифт, пройтись пешком, а не поехать на метро. Даже пили они уже не в барах, а дома, закупаясь чаще по сети, в которой, кстати, появлялось все больше возмущенных статей о пьющих и курящих модах, подающих плохой пример деткам. Модам ведь рак и цирроз не грозит, да и алкоголь из организма они за считанные секунды выведут, а дети-то и не понимают. Скаю при прочтении этой феерии вспоминались лбы-одиннадцатиклассники из школы, где он был на последнем вечере ветеранов. Гогочущие и тянущие пиво под лестницей. Плохой пример, конечно.

А еще модификанты Кеннеди убили и войну развязали, как говорил Ленька. Впрочем, увидев статьи и на эту тему, Скай бы не сильно удивился. Происходящее напоминало информационную войну, но Блэк только пожимал плечами и отнекивался.

– Рот всем не заткнешь, – говорил он.

Скай соглашался, чистая правда же, но он и не просил затыкать никому рот. Он просто хотел понять, откуда взялось столько ненависти к тем, кого еще вчера едва ли не на руках носили, но на этот вопрос друг не отвечал, и никто не отвечал. Не хотели или не могли – черт их знает.

У перекрестка он было привычно повернул к метро, но Кирилл схватил его за руку и потащил через дорогу к высоченной парковке. Да уж, постарались городские власти при восстановлении архитектуры. Благо враги, будто по заказу, бомбили исключительно старые районы. Теперь на месте домов начала двадцатого выросли многоэтажки с подземными паркингами, крытые парковки, торговые и бизнес-центры. Скай был одним из тех, кто все это строил, но «был» – ключевое слово. Теперь ему пытались доказать, что долг выполнен, а жить здесь он морального права не имеет. Тонкий юмор ситуации заключался в том, что в других местах жить они права не имели уже законодательно.

Они поднялись на пятый этаж, Блэк повел его по секторам парковки, с легкостью ориентируясь в лабиринте, где Скай в одиночку заблудился бы нафиг. Остановился перед черной машиной с правительственными номерами. Скай послушно залез в пахнущий натуральной кожей салон и присвистнул, оглядев панель.

– Круче, чем истребитель, бля!

Блэк польщенно улыбнулся.

– Пристегнись.

Ехали молча, как и шли. В какой момент ему стало неуютно разговаривать с Кириллом? До «процента модификации» или как раз после того, как друг узнал правду? Понял, что пьет и общается с нелюдью, в котором человеческого остался резервный набор генов на случай критических повреждений. Про последнее Скай знал точно, специально узнавал, когда услышал про возможность клонирования. Ну, ходили-то слухи, но Блэк подтвердил.

Официально пока не объявляли. Скаю тогда представилось, как обрадовалась бы мечтающая стать бабушкой мать, и он – не без помощи Кира – пробился в исследовательский центр, где с удивлением встретился с Аллой. Девушка выглядела также, как и раньше, только скромный потрепанный халатик сменила стильная синяя форма. Алла с ним и поговорила: выслушала и обломала все надежды. Нельзя сказать, что невозможность клонирования стала прямо-таки страшным ударом – просто очередной пинок от ранее благодушно настроенного мироздания. Кажется, их удача кончилась еще на войне, а три с лишним года после – это было так, по инерции.

Он вздохнул, стуча пальцами по стеклу. Рукав сполз вниз, обнажая браслеты, девушка за рулем машины справа поморщилась и отвернулась. Скай закрыл глаза, сжимая кулаки и стараясь не заорать в голос. Как же заебало! Если Алек был в таком же состоянии, то, пожалуй, он понимал, почему тот раз за разом играет в оживший компьютер. Главное, чтобы на самом деле играл, а не стал таким. В конце концов, сколько они не виделись. И последний парад можно, действительно не считать. Блистательный герой войны и великий летчик Алый – на него просто не пришел.

Почему – он у Блэка не спрашивал.

Порой, он молился о начале новой войны, чтобы этот ад, наконец, закончился. А, однажды, имел неосторожность высказать это вслух и ужас на лице Кирилла – нескрываемый, дикий ужас – лучше всяких слов сказал ему, что так делать не стоит. С тех пор о своих мыслях и тревогах он с другом не говорил. Только с Ленькой, и то – пока того не забрали в летное училище инструктором. Видимо, он оказался более благонадежным, нежели сам Скай, которого к самолетам и на пушечный выстрел не подпускали. Хотя, нет. Вот, собираются же подпустить. И в качестве дополнительной плюшки обещают Алого собственной персоной. Как одного из участников разработки.

– Кир, – позвал он, наконец, сообразив спросить. – А Алек к истребителям каким боком?

Друг рассмеялся, сворачивая на узкую улочку между двумя высотками.

– Он у них, в исследовательском, ко всему каким-то боком. Гражданскую специальность его помнишь?

– Программирование или что-то такое?

Скай наморщил лоб, но тот давний разговор с Алексом напрочь стерся из памяти. Забавная штука модификация: все, что после, он помнил в мельчайших деталях, а вот то, что было до – постепенно исчезало, будто бы родился он уже взрослым и в санчасти под Ригой. Интересно, у Блэка также?

– … как-то так, – сказал Кирилл и замолчал.

Кажется, ему что-то объясняли, но он все прослушал. Скай жалобно улыбнулся и попросил повторить, друг застонал и выругался.

– Он нейр. Ну, программист по типу модификации, короче, ученый. По словам его коллег, невообразимо крут, творит, что хочет, походя разносит чужие теории в пыль. Боятся и уважают, в общем.

– Я думал, он только темой модов занят.

– Он ей руководит, – Блэк заметил его изумленный взгляд и хихикнул. – Ну, не международными исследованиями, конечно, но нашими. И, заметь, со второй версией мы всех сделали.

Скай вяло поаплодировал, Кирилл снова засмеялся. Машина остановилась, друг подкинул на ладони брелок и открыл дверь.

– Приехали?

– Ага, пошли.

Скай вылез, нервно поправляя куртку и футболку, которая вдруг показалась слишком серой, слишком мятой и слишком футболкой. Надо было надеть костюм. И туфли из тех, что покупала мама для рабочих встреч. И шляпу.

На шляпе воображение сломалось, и он согнулся от смеха. Недоуменный взгляд Кирилла спокойствия не добавлял, только наоборот усиливал веселье. Кир вздернул бровь, махнул рукой и пошел дальше, Скай последовал за ним, все еще подхихикивая и теребя браслеты на запястье. Здесь на них, кстати, не косились. Все встречные здоровались или вежливо кивали Блэку, обращая на самого Ская не больше внимания, чем на мебель. Он и был мебелью, в общем-то. Толку-то с его генерал-лейтенантства, в штабе оно мало кого волнует. У них здесь своя иерархия, в которой, судя по всему, его милый друг был не последним человеком.

У лифтов Скай поискал глазами вход на лестницу, но Блэк потянул его за собой в открывшуюся кабину и нажал кнопку самого верхнего этажа. На площадке уже собралась небольшая толпа, но к ним никто не зашел, только руками замахали, когда Скай сделал приглашающий жест. Всегда бы так, но и в этом ему виделся страх, попытка избежать неприятного соседства с нелюдью.

Слово пришло на ум само собой и вызвало горькую усмешку и приступ тянущей боли в груди. Когда-то давно Ленька, будучи в изрядном подпитии, рассказывал ему, что в статьях и репортажах не бывает случайных слов. Что враг не может быть «убит» – это вызывает жалость, только «уничтожен». Что противник не может быть человеком – это заставляет сомневаться. Только, тогда, в тот далекий год, нелюдями были их враги. Теперь они сами. Прогресс, как он есть. Скай вздохнул, глядя в зеркальную стену, откуда на него мрачно смотрела невыспавшаяся и помятая пародия на байкера. Да, костюм надеть все-таки стоило, хотя и так от человека не отличишь. Пока он хмурился и вертелся, пытаясь одернуть куртку и пригладить торчащие дыбом волосы, лифт доехал до нужного этажа и мелодично запищал. Он вздрогнул от звука, чуть не подпрыгнул на месте. Блэк рассмеялся и потащил его за собой, с трудом, но все же натянув на лицо безразличное выражение. Похоже, ржать, аки коню, господину начальнику не подобало.

Скай послушно шел по коридору, отставая от друга на полшага и старательно не глядя по сторонам, только себе под ноги. Начищенные ботинки Блэка мелькали слева и чуть впереди, временами в поле зрения попадали чужие туфли – женские и мужские – но голову Скай не поднимал. Видеть брезгливость и отвращение в чужих взглядах было противно почти физически, а он и так балансировал где-то на грани адекватности, чудом не срываясь в то алое безумие, которое ученые спустя пару лет после конца войны назвали боевым режимом. Боевой, блядь. Машина убийства было бы вернее.

Нет, не стоило ему выходить сегодня, да и в ближайшие дни не стоило, но посмотреть, во что превратились истребители последнего поколения, было действительно интересно. Интереснее – только посмотреть, во что превратился Алый. Летчик, который больше не летает. Скай верил, но ему не верилось. Хотя черт его знает: сколько же они не виделись, не разговаривали нормально. Что же случилось? И когда – в тот день или в долгие годы после? Винить себя было глупо, но Скай не мог избавиться от мысли, что все это – его и только его вина.

Они переступили порог кабинета – тонкую полоску металла на полу. Скай поднял глаза вместе со звуком закрывающейся двери и огляделся: стекло, металл, самая малость дерева, выкрашенного в черный – кажется, Кирилл предпочитал хай-тек в его классическом понимании. Ну, или дизайнер предпочитал, а Блэка просто никто не спрашивал. Шкафы вдоль стен заставлены книгами и папками, вместо компьютера – терминал. Он знал, что это странное устройство называется так – по внешнему виду опознал – но десять отличий от персональных компьютеров своей юности не перечислил бы. Не интересовался, как-то, а вот Кир, похоже, коллекционировал новейшие разработки. Помимо терминала на рабочем столе валялся комм последней модели, рядом с ним металлический стержень, на одном из концов которого поблескивала эмблема известной компании. Нет, он, конечно, читал в сети статьи на тему разработки ноутбуков, работающих по принципу проектора, но прототип вживую видел в первый раз. Скай вздохнул, сунул руки поглубже в карманы, пытаясь подавить в себе желание все пощупать, и пристроился на диван.

– Кофе? – предложил Кирилл, понятия не имеющий о его душевных метаниях, и Скай со вздохом кивнул.

Зашумела кофемашина, он запрокинул голову, глядя на барабанящего пальцами по столу Блэка, а потом на миг прикрыл глаза. Всего на миг, правда, но этого оказалось достаточно.

– Мне тоже сделай, – сказал кто-то.

Скай подскочил от звука этого голоса, подскочил и замер, уставившись на фигуру, сидящую на краю стола. Алек. Мертвенно-бледный, болезненно-тощий, но широко улыбающийся. Он сдул с лица алую прядь, которая тут же свалилась обратно. Сощурился, зачесал ее пальцами и, наконец, встал, в два шага преодолевая расстояние, отделявшее его от Блэка.

– Давно не виделись, здравствуй, – весело бросил он, нагло отбирая уже полную кружку и запуская приготовление следующей порции отработанным до автоматизма движением.

Смотрел Алек при этом на него, и сердце предательски замерло на миг, пропустило удар.

– Давно, – согласно прохрипел Скай и откашлялся.