Текст книги "Три точки (СИ)"

Автор книги: Ахум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Нумминорих, да что ты, я сам вполне…

Он не дал мне договорить:

– Их ещё нужно уметь выбирать, так что пойдём вместе, потому что ты выбирать точно не умеешь.

Я был полностью согласен, совершенно не возражал, встал и направился было к двери, но Нумминорих меня остановил:

– Макс, это, конечно, не моё дело, но ты уверен, что хочешь пойти по городу в форменной одежде Ордена Семилистника?

Дырку надо мной в небе! А я и забыл! Я как с утра напялил на себя эту бело-голубую одёжку, так и таскаюсь в ней весь день, хотя, судя по зажжённым грибным светильника за окном, день уже закончился, плавно уступив место светлым летним сумеркам. Я быстро переоделся в своё лоохи (как сказал бы Мелифаро, цвета кошачьего дерьма). И мы, наконец, вышли из дома.

Цветочная лавка леди Клео Шати, подруги Хенны Куты, находилась на улице Хмурых Туч, так что мы довольно быстро дошли до неё пешком. А зайдя внутрь, я просто замер с открытым ртом. Ещё ни разу я не видел собранного в одном месте такого буйства красок и запахов! Растения всех мыслимых и немыслимых расцветок, форм и размеров, подходящие для совершенно любого случая жизни, были представлены в этой лавке. Нумминорих заметно нервничал, и я даже сразу не понял в чём дело.

– Запахи, Макс, мне сложно. Слишком много разных интенсивных запахов, – пояснил он.

Тут я его понимал, потому что даже имея вполне тривиальный обонятельный орган, я тоже ощущал, что запахов много и все они разные и яркие.

Невысокая хрупкая женщина с некрасивым, но обаятельным лицом и была хозяйкой заведения, леди Клео Шати. Видя страдания сэра Куты, она вывела нас на улицу, велела подождать, а ещё через пару мину вышла, держа в руках нечто странное.

– Что это? – я внимательно рассматривал то, что леди Клео держала в руках – что-то продолговатое, смутно разветвлённое, туманно-фиолетовое, переливающееся различными оттенками, становящееся то светлее, то темнее, но всё равно не принимающее какую-либо однозначно очерченную форму. И таких вот фиолетовых туманностей в руках цветочницы было три штуки.

– Отлично, берём! – Нумминорих указал на ту, что была левее, – прекрасный свежий стебель лимуха! Будет долго радовать своим присутствием.

– Ага, – ничего не понимая, я кивнул леди, расплатился (оказалось, что свежий стебель стоит аж пятьдесят корон!) и мы покинули этот волшебный цветочный магазин.

– Ты как-нибудь один сходи, – посоветовал мне мой, довольный нашей покупкой коллега, – знаешь какие у неё есть растения! Совершенно уникальные! И почти каждое можно заколдовать так, чтобы оно ещё и говорило что-нибудь. Сейчас это модно.

– Ага, – снова ответил я, потому что понял, что два отведённых часа, казавшиеся мне совершенно безразмерными, практически закончились и сейчас, вот-вот уже совсем близко тот момент, когда я увижу Шурфа.

Что я ему скажу? А он мне? И на кой хрен мне эта фиолетовая туманность? Буду как дурак. А без этого грешного лимуха значит буду умный? Кажется, меня потихоньку начинала бить дрожь.

– Всё будет хорошо, Макс, – мой друг смотрел на меня с искренним сочувствием, – и лимух это хорошая идея. Шурфу понравится.

– Ну да, тем более, что сам Шурф меня и надоумил…

Я хотел ему сказать что-то ещё, но тут в моей голове зазвучал спокойный голос Великого Магистра:

«Макс, я освободился на пятнадцать минут раньше, так что если для тебя не принципиально встречаться в заранее оговоренное время, и ты сейчас свободен, то мы могли бы увидеться непосредственно сейчас», – мои сердца ухнули вниз. Оба одновременно.

В его голосе была отстранённость и космическое спокойствие. Он разговаривал со мной как с чужим, ну, хорошо, не как с чужим, а просто как с коллегой вот это вот «принципиально встречаться в заранее оговоренное время» – это про что вообще? Может ну его, встречу эту, лимух этот дурацкий.

«Хорошо», – коротко бросил я.

И уже Нумминориху и вслух:

– Вот сейчас и посмотрим, понравился Шурфу это странное растение или нет. спасибо тебе, сэр Кута, ты меня очень выручил.

Все мои волнения враз исчезли. Оба моих сердца сначала пропустили скачок, а потом бухнулись о рёбра с такой силой, словно хотели проломить эту хрупкую оболочку. Я просто вытер ладони о своё, неопределённого цвета лоохи, которые вмиг стали влажными, попробовал подышать на десять, понял, что дело это безнадёжное, так как сбиваюсь уже после третьего вдоха.

Плюнул на всё, просто выдохнул, беззаботно улыбнулся Нумминориху, покрепче сжал ускользающий стебель лимуха (как по мне, так какой там стебель, так, фиолетовый кисель) и шагнул в резиденцию Ордена Семилистника. Прямёхонько в кабинет Великого Магистра.

Как говорится из огня да в полымя.

Шурф сидел за своим столом.

Безупречный и непроницаемый. И внимательно смотрел на меня холодными серыми глазами. Цепко. Напряжённо. Мне казалось, что под его взглядом я становлюсь ниже ростом. На миг его глаза задержались на этом грешном лимухе, который я всё ещё держал в руке. Одна его бровь приподнялась вверх и взгляд стал вопросительный.

– О, я вижу, ты внял моему дельному совету, прекрасный стебель, долго будет радовать обладателя. Отличный выбор, – похвалил он меня, – Его Величество будет доволен.

Сначала я в недоумении уставился на него… Его Величество? Это он о чём?… а потом я просто заржал! Да так, что ещё чуть-чуть и повылетали бы стёкла! Грешные магистры!

Вот кто бы мне раньше сказал, что я увижу своего друга Шурфа на столько уязвимым! Он кутается в свои железо-бетонные латы, в свои ледяные щиты! Что он там уже успел напридумывать за это время за меня и за себя? От чего снова так закрывается и бежит? Не верит, что всё это было правдой? Со мной и с ним?

Да ещё и ревнует, по-прежнему ревнует меня к королю! И трусит… и любит меня!

И так боится, что я его отвергну, что старается сделать это сам, да побыстрее. Просто игра на перегонки какая-то! Я хохотал! И я был счастлив! Я подошёл к его столу, всё ещё продолжая хихикать, глядя на непонимающего, недоумённого крутящего головой, растерянного, такого трогательного сейчас, в своей непробиваемой броне, Шурфа. Опёрся о стол, так, чтобы наши взгляды оказались на одном уровне на сколько это возможно. И Великий Магистр даже вжался в кресло, увеличивая между нами расстояние, отстраняясь.

– Макс, может быть ты всё-таки объяснишь, что происходит, – он практически цедил слова сквозь зубы. По-настоящему рассердиться он, конечно, не мог, но вообще-то явно к тому шло.

Я медленно положил на его стол это странное, такое многоговорящее растение, взял его дорогое лицо в свои ладони, от чего Шурф тут же попытался отстраниться.

Я смотрел в его испуганные серые глаза и заговорил так же медленно, просто чтобы он меня услышал:

– Этот стебель лимуха – тебе, Шурф. Я никогда не дарил Гуригу ничего подобного. Когда ты мне присоветовал подарить ему цветы, я тут же об этом забыл, да и потом желания не возникало. Так что это чудесное фиолетовое желе я приобрёл СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ТЕБЯ, ШУРФ.

Он ещё какое-то время просто тупо смотрел на меня, похоже смысл моих слов не сразу доходил до всегда такого понятливого сэра Лонли-Локли… а потом… это было что-то невероятное, в одну секунду будто огни зажглись в его зрачках. Было ощущение, что внутри этого потрясающего парня вдруг засияло солнце.

Он совершенно лучезарно улыбнулся, встал со своего жёсткого стула, (я тоже оторвал задницу от его стола) и, наклонившись, коснулся моих губ.

Так невероятно нежно, медленно прихватывая, дотрагиваясь губами до самого дна моей души, сцеловывая любовь как пыльцу, как самый дорогой нектар, выпивая эту нежность всю до капли. Моё дыхание замерло, остановилось, мне казалось, что дышать я могу сейчас только им, вдыхать только его запах, и выдыхать только одновременно с его ритмом.

– Какой же ты идиот, Шурф, – сказал я, стараясь совладать со своим дыханием и втиснуть в него слова, – какой же ты беспробуднейший идиот! Я же… я же люблю тебя…

Отстраняется, смотрит мне в глаза, и враз потухает солнце, в них всё то же неверие и испуг, которые были вчера. Глажу его рукой по щеке, провожу пальцами по волосам, пропускаю сквозь них его смоляные пряди и почти ласково говорю ему:

– Дурень!

Он не возражает, улыбается, только кивает, придвигаясь ко мне ближе, наклоняясь, обнимая меня. И я чувствую его горячие руки у себя на лопатках, чувствую, как он жарко выдыхает мне куда-то в шею и впервые в жизни я слышу слова, которые мне не говорил никто и никогда и которые я буду помнить даже на самом краю, а если смогу, то унесу и за край. Своим чуть хриплым низким голосом:

– Мой глупый Вершитель, я люблю тебя. Я всегда так боюсь за тебя. Я… я… Макс, пусть с тобой никогда ничего не случается. Твоя жизнь – величайшая драгоценность для меня. Ты – моё наваждение, моя радость и боль, моя слабость и сила. Я так давно люблю тебя.

Я не могу поверить в то что слышу. И от кого! Я и подумать не смел, что Шурф может сказать ТАКОЕ МНЕ!

Грешные магистры, да я же его совсем не знаю! Откуда в этом хмуром неулыбчивом человеке столько нежности и любви ко мне! Я ведь не сплю! Я потихоньку ущипнул себя за запястье и покосился на Шурфа и на окружающую обстановку боковым зрением. Теперь засмеялся он, потому что заметил мои манипуляции.

– Нет, Макс, ты не спишь. Хотя я тоже поверить не могу что всё это правда.

– И я, – отвечаю я в тон, – но это именно так.

Я беру его руку, переплетаю наши пальцы, легко касаюсь своим лбом его холодного лба:

– Как это всё с нами произошло, Шурф? Как могло случиться? Так незаметно? Откуда это всё?

– Это для тебя было незаметно, Макс, а для меня очень даже, – он по-прежнему улыбается, – слушай, может мы пойдём в какое-нибудь более уютное место, чем мой кабинет?

Я киваю, соглашаясь, но отчего-то я не хочу сейчас в Мохнатый Дом. Слишком много там произошло за сегодняшний совершенно бесконечный день. Этот дом за сегодня словно бы «оброс» чужими разговорами, взглядами, мнениями, чем-то беспокойным, тревожным.

И мне сейчас совсем не хочется никого видеть. Мохнатый дом, конечно, тоже вполне себе безлюдное место (особенно в последнее время), а также почему-то безсобачное и безкошачное, но всё-таки в чисто гипотетических допущениях, встретить там кого-то можно запросто. При чём, абсолютно кого угодно. Того же господина Пааачтеннейшего начальника! А что, с него станется. И я вспоминаю о мире своих пустынных пляжей. Вот уж точно – безлюднее и не сыскать!

– Шурф, а Хумгат мне сейчас доступен, как считаешь? – спрашиваю я его.

На что он прищуривается, хитро так улыбается:

– А сам ты как думаешь, а?

Я толкаю его в бок:

– Вообще-то это твоя магия, так что спрашивать нужно не совсем у меня.

– Макс, – он говорит, всё ещё сцепив наши пальцы. Нам просто не перестать касаться друг друга, а ему, кажется не перестать улыбаться (вот бы уж никогда не подумал!), – а ты считаешь, что Хумгат уютнее, чем этот кабинет? Правда?

Я легко бодаю его лбом:

– Я хочу на пустынный пляж. На этот белый песок. С тобой.

– Пойдём, – просто отвечает он.

И мы, все ещё как школьники, держась за руки, подходим к двери его кабинета, закрываем глаза и одновременно шагаем в пустоту коридора между мирами.

Мой пустынный мир, повинуясь моему желанию, мгновенно притягивает нас.

====== Часть 13 ======

Часть 13

Через миг мы слышим гулкий шёпот прибоя. Я открываю глаза – в мире пустынных пляжей тоже вечер. Лёгкие сумерки ложатся нам на плечи, окутывают нас тёплой шалью.

И я тут же толкаю его на остывающий белый песок.

– Добудь и Щели какой-нибудь плед, Макс, – срывающейся скороговоркой шепчет мне Шурф, – иначе будет всё в песке.

Ну да, он по-прежнему остаётся собой! Я выуживаю из Щели огромный клетчатый плед, он разворачивается под нами как-то сам во всю ширь, но этого я уже почти не замечаю, потому что время замирает. Его горячие ладони, касаясь меня, словно бы останавливают этот бег, убирая не значимое и оставляя только самое важное.

– Шурф… – я смотрю сейчас в его серые мерцающие глаза и в них огонь, я чувствую это пламя, прожигающее меня до самого дна души. И я понимаю, что хочу его всего, хочу узнать, как это – быть с той его частью, которая всегда упрятана за семью печатями, зажата в стальную волю и незыблемый контроль Лонли-Локли, с той, которой он был когда-то, – я хочу, хочу почувствовать это…

Он смотрит на меня, понимая практически без слов. И в глазах его появляется отчётливый блеск, они туманятся:

– Ты не боишься?

– А стоит? – на самом деле я понимаю, что рискую. И собой и им. Если Шурф действительно полностью выпустит контроль из своих рук, то кого-то из нас может не стать. Я ведь могу в последнюю секунду просто инстинктивно плюнуть ядом в Рыбника, если опасность будет по-настоящему реальной.

– Стоит, – его голос становится более отрывистым, хриплым.

Я глажу его по щеке, нежно-нежно, дотрагиваюсь пальцами до губ:

– Я верю тебе, Шурф. Я верю вам обоим. Рядом с тобой ничего плохого со мной не случится.

Я не успеваю договорить, он тут же перекатывается и садится на меня, захватив мои руки над головой. На меня смотрят жадные чернеющие глаза хищника.

Он улыбается! И это не просто улыбка – это хищный счастливый оскал зверя, наконец поймавшего свою добычу. Я пытаюсь вжаться в песок, видел ли я своего друга таким? Я пытаюсь вырваться или хотя бы ослабить его хватку – можно было и не трудиться, занятие совершенно бессмысленное, не смотря на мои отчаянные усилия, он по-прежнему легко прижимает мои запястья к песку, практически одной рукой.

И, почти нежно рыкнув, он наклоняется ко мне, поводя чутким носом возле подбородка, шеи, принюхиваясь, вдыхая мой запах… так тонко, так глубоко, едва-едва дотрагиваясь носом до кожи, под которой близко-близко бьётся в бешеном ритме сонная артерия, прихватывая губами… о, так невесомо и нежно… я непроизвольно выгибаюсь ему на встречу, подставляя открытое беззащитное горло, так чтобы ему было удобно… а он трогает губами мой пульс, замерев.

Мои оба сердца тоже замирают – ведь одно – всего одно движение, и он прокусит эту нежную дрожащую венку, но он касается языком чувствуя заполошенное биение, проводит вдоль… и это на столько невероятно и чувственно, что у меня непроизвольно вырывается стон и я выгибаюсь ещё сильнее... и развожу ноги в стороны.

Он тут же впивается мне в рот поцелуем, жарко, жадно, не спрашивая, а беря своё. Так меня ещё не целовал никто. И никогда. Кажется, он хочет выпить из меня душу… и кажется, я совсем не возражаю.

Когда мне уже не хватает дыхания, когда я уже почти готов задохнуться от этой невозможной ласки, он вдруг отпускает мои руки. И я могу касаться его.

Тут же его губы смягчаются, сжаливаются надо мной, становятся податливыми и нежными. И я пропускаю сквозь свои пальцы его чёрные гладкие волосы, дотрагиваюсь до его лица, бровей, щёк, обнимаю, ощущая его острые лопатки, словно начинающие отрастать крылья. И он берёт меня за руку, нежно целуя пальцы, и мне это так странно. Его язык скользит чуть дальше, вдоль края ладони, добирается до запястья, где он безошибочно находит точку тугого пульса. И я просто вскрикиваю. Меня простреливает насквозь, словно электричеством, когда он прижимается своим горячим языком к этому чувствительному месту.

Он вопросительно смотрит на меня. И я понимаю, чего он хочет. Я знаю. Я чувствую. Каким-то древним своим нутром.

– Да, – отвечаю я на выдохе.

И прежде чем прокусить мне тонкую кожу он всё-таки спрашивает:

– Ты уверен, Макс?

– Да… да…

Мне горячо. Я хочу увидеть, как расширятся его зрачки, когда он почувствует мою кровь на своих губах. Я хочу увидеть его жадность, его жажду, его нужду во мне.

Одним точным и почти нежным движением он прокусывает мне запястье. Это сладкая боль. Я вижу как напрягается его шея, трепещут ноздри, ощущая запах моей крови, он закрывает глаза и тихо стонет, пробуя мою кровь на вкус.

Я чувствую, как борется та, его тёмная часть, которая хочет выпить меня всего до капли, осушить, забрать меня себе, присвоить и другая, для которой я важен и дорог, которая меня бережёт. Через пару секунд он отрывается от моей руки и смотрит на меня. Я тоже не могу отвести от него взгляд. Его губы в моей крови, такие яркие, такие нестерпимо желанные.

И я тяну его к себе и сам целую. Почти так же как он меня, жадно и жарко, с привкусом металла и морской соли. Я хочу сейчас этих губ. Я хочу его всего. Почувствовать в себе, быть для него, раствориться в нём…

– Шурф… хочу быть твоим…

Я слышу его глухой рык, когда он разрывает на мне скабу, от его рук кожа плавится податливым воском как от огня, а тело, послушное каждому его движению, каждому вздоху дрожит… и ждёт… ждёт.

Он ни слова не говоря, переворачивает меня на живот, раздвигает мне ноги, быстро, стремительно... я мгновенно холодею и упираюсь лбом в песок.

Он ложится сверху, накрывает меня собой, я ягодицами ощущаю его налитой член, и выгибаю спину, подаюсь ему на встречу. А он нежно целует меня в висок, медленно прикусывает ухо, от чего по моему телу проходит еле заметная дрожь.

Он знает меня, знает даже это моё чувствительное место!

Потом он приподнимается и стоит надо мной на коленях, я вижу, обернувшись в пол-оборота головой к нему, как он сам обхватывает свой член рукой медленно проводит вверх-вниз…

Шурф, нет! мне хочется закричать! Он ласкает себя. Я пробую вырваться, повернуться – разумеется это совершенно бесполезно. Другой рукой он с силой прижимает меня, и я снова утыкаюсь лбом в равнодушный белый песок.

Спиной я чувствую его движения, я чувствую, как он ласкает себя, эти картины тут же проигрываются перед мысленным взором. Шурф. Ты же так кончишь сейчас мне на спину!

Я хочу тебя, хочу! Я не могу пошевелиться, потому что он своими ногами крепко держит меня по бокам, я не могу дотронуться до себя. Шурф! Я начинаю стонать и двигаться вместе с ним на сколько позволяет мне моё положение.

Ещё никогда я не испытывал такой всепоглощающей жажды, которая забирает тебя целиком, которая просто становится тобой, единственным, что есть в тебе сейчас:

– Шурф, пожалуйста… Шурф…

Мне кажется я сейчас умру, задохнусь от желания, от этой невозможной пытки, чувствовать на себе, над собой его красивое тело, знать, что он сейчас движется в такт…

Всё так же прижимая меня к песку, он входит в меня пальцами, сразу двумя. Я на столько его хочу, что практически не ощущаю боль, только невыразимый невесомый восторг. Моё тело словно бы наполняется воздухом, становится удивительно лёгким. Он ослабляет хватку, я снова поворачиваю голову и вижу, как он по-прежнему ласкает себя…

– Хочу тебя, будь во мне… – я готов умолять.

Да что там, я готов на всё. я хочу ощутить его в себе, быть с ним одним. Разделить это время, забрать «нам».

И он одним рывком переворачивает меня на спину. Уголок его рта всё ещё в крови, его чёрные локоны падают ему на лицо.

Ничего прекраснее я никогда в жизни не видел. На миг задержав дыхание он медленно входит в меня, мне кажется я кончу только от этого, но он плотно обхватывает мой член, замедляя развязку.

И тут же я ощущаю, как он толкается во мне. Мягко, медленно, но глубоко. Мне сейчас снова хочется увидеть его губы яркими, блестящими от моей крови, слиться с ним полностью, стать одним. Я сам тереблю ранку на своей руке, чтобы она открылась, вижу, как глаза его подёргиваются мутной поволокой вожделения.

И он тут же прокусывает своё запястье. Легко и быстро, одним отточенным движением, наклоняется ко мне, я прижимаю свои губы к его руке и мой рот наполняется вкусом его крови, мягким, обволакивающим, немного терпким, солоноватым и тёплым. Как волшебный нектар, как причастие.

Я и сам не замечаю, как кричу, кричу сделав первый глоток, и как почти не чувствую его толчков. И себя почти не чувствую, потому что меня нет – есть только жар и свет, который волнами перекатывается во мне, сквозь меня, есть только нестерпимое счастье, которое на столько ослепительное, что мне почти его не выдержать. А он движется внутри меня плавно, постепенно ускоряя темп, глубоко и гладко, легко и ритмично. Его пальцы скользят по моему члену в том же ритме. Мне нужно совсем немного, я полностью растворяюсь в этом мареве. Растворяюсь в нём, становясь им, сливаясь в одно.

– Шурф! – я кричу его имя, я хватаюсь за него, как утопающий, потому что меня уносит водоворотом, десятым валом невозможного наслаждения. И я слышу, как он тоже кричит и входит в меня глубоко. Ещё пара движений, ещё чуть-чуть… и я чувствую, его горячую сперму внутри себя.

Он падает сверху, шепча мне на ухо:

– Люблю тебя, Макс, люблю…

А потом мы замираем, позволяя времени течь сквозь нас, постепенно разлепляя наше сейчас на песчинки секунд. Он медленно выходит из моего тела, ложится рядом. И какое-то время мы просто смотрим в бездонное небо этого одинокого мира, примеряя на себя реальность. Его голова покоится у меня на плече, он легко трётся носом о мои ключицы, и я понимаю, что это именно Шурф.

Мятежная личина Рыбника снова упрятана под его надёжным контролем. Я чувствую как он улыбается. И улыбаюсь в ответ, гладя его по волосам. Время снова ускоряет свой бег, включая нас в своё течение, в котором мы остаёмся собой.

Через какое-то время, накупавшись в тёплой воде безымянного моря, мы лениво валялись на пляже, окружив себя матовыми желтоватыми светильниками, потому что вечер, сгустившись синевой, постепенно переплавлялся в тихую тягучую ночь.

Я лежал на животе, завернувшись в край клетчатого пледа, а Шурф на спине, совсем рядом, завернувшись в другой карай, благо плед и правда мне достался какой-то уж совершенно бесконечный. Вокруг этого клетчатого бежево-коричневого острова пунктирами на гладком песке – его мантия, жалкие лохмотья от моей скабы, один сапог и через пару шагов другой…

Я внимательно смотрел на него, на его расслабленную фигуру, на то как беспечно он пересыпал из ладони в ладонь белые песчинки, не замечая, что просыпает и на себя, и на многострадальный плед, как тени от его длинных ресниц ложатся полукружьями ему на щёки, как он беспечно улыбается, совершенно открытый, без своих обычных щитов и лат.

– Расскажи мне всё, Шурф, – прошу я, трогая его за плечо.

Он молчит, подкладывает под голову жёсткую диванную подушку, которую я почти случайно добыл из Щели, от чего его лежачее положение становится почти сидячим.

– Рассказать? – смотрит на меня задумчиво, долго, почти не мигая, – рассказать…

Проводя рукой по своему лицу, словно отгоняет мороки прошлого.

– Я даже и не знаю с чего начать, Макс. С того, как я тебя впервые увидел? Нелепого, растерянного совершенно ничего не понимающего в нашем Мире, восторженно взирающего на любого, кто способен сотворить хоть малюсенькое чудо, а на нас, Тайных Сыщиков, ты смотрел просто как на богов. Или небожителей (улыбается).

Конечно, я почти сразу же понял, что история с Пустыми Землями была чистейшим блефом, выдумкой, сказкой. Я очаровывался тобой, твоими странными резкими нездешними движениями, твоим отрывистым искренним смехом, всем тем, что было не доступно мне… искренностью, настоящестью… Но что бы там ни было, я просто НЕ ИМЕЛ ПРАВА тебя любить. Даже влюбляться, даже мысли такой допускать. Во мне тогда ещё было слишком много Рыбника, которого нужно было держать под контролем, ну и как следствие – слишком много Лонли-Локли, Мастера Пресекающего Ненужные Жизни. А и то, и другое опять же слишком плохо уживается с любовью, – он невесело усмехнулся и замолчал.

Я пошарил в Щели Между мирами, достал для него большую кружку чая с лимоном и бергамотом, а себя оделил капучино с воздушной пенкой из сливок. Шурф тут же схватил мою чашку, без спроса истребил воздушный белый верх, оставив мне только кофе, не смотря на мой шутливый протест, потянулся как довольный кот и продолжил:

– Я честно постарался выкинуть тебя из головы. И это даже получилось. Но не на долго. Когда в камере хох-ау я поливал нас водой, приняв твоё «мочи его!» за чистую монету, я понял, что у любого другого коллеги я бы как минимум переспросил, а скорее всего, услышав такую нелепицу, просто действовал бы по своему усмотрению.

А тут подчинился тебе даже не задумываясь. Я просто тогда очень испугался за тебя. Испугался, что этот мерзкий коротышка успеет вытащить из тебя всю энергию.

Я помню этот страх до сих пор, он заставил меня действовать иррационально. Да, конечно, всё обошлось, хвала магистрам, и даже потом всем было весело слушать наш совместный рассказ о произошедшем, но, вот тогда я понял, что пропал.

Я даже злился на себя, да и на тебя. Кто ты такой? И откуда взялся? Ворвался в мой спокойный размеренный мир непредсказуемым ураганом и поломал всё в моей, но тот момент вполне выстроенной и выверенной, жизни. Мальчишка, баловень судьбы, выпрыгнувший из какого-то неведомого мира, зачем-то так понадобившийся шефу. Ты с такой невероятной лёгкостью получил ключи от всех моих городов, при всём при том, что тебе эти ключи были не нужны вовсе.

Сначала ты сходил с ума по Меламори, потом, когда она укатила на Арварох – появилась Теххи. Тогда в Кеттари, выпустив на волю Рыбника, я сбежал от тебя не столько потому что мне хотелось поиграть в карты, сколько я просто боялся поддаться соблазну. Я боялся просто наброситься и смять тебя, напугать, сделать что-то против твоей воли, а поверь, вероятность этого была очень высока, потому что я безумно желал тебя!

Но, всё-таки у меня хватило выдержки и воли Лонли-Локли хотя бы просто убраться от тебя подальше, пока действие твоей курительной палочки не закончилось.

После этого я понял, что единственное что мне остаётся – это попробовать стать тебе другом, присматривать за тобой, учить чему-нибудь полезному, да той же дыхательной гимнастике, и по возможности оберегать и защищать. И, смею надеяться, мне это удалось.

Он снова замолчал, глядя как волны облизывают белый мокрый песок, прихлёбывал уже остывший чай… Меня пробирал озноб от его откровения, в нём было столько безысходности и печали.

– А потом, когда ты попал в Тихий Город, Макс…

Нет, пожалуйста, Шурф, нет! я обхватываю его руками за спину, укладываю калачиком себе в руки и обнимаю, прижимаюсь к нему животом, губами к затылку, потому что в его голосе столько боли… разве можно чтобы одному человеку давалось так много… неужели он по-прежнему её чувствует?

Как он может с ней жить?

– Не надо, Шурф, если тебе больно это вспоминать, просто это же не обязательно, – мне хочется укачать и убаюкать его, избавить от этой непомерной ноши, которую он по-прежнему носит на себе, за собой.

И если вот сейчас, когда он мне об этом рассказывает, вот тут, в нашем пустынном мире, лёжа рядом со мной у него ТАКОЙ голос, то что же он чувствовал ТОГДА?

Через пару минут он поворачивается ко мне и продолжает:

– Я был на столько зол на Джуффина, что только данные ему обязательства, и личина Лонли-Локли удерживали меня от того чтобы не убить его. Я думаю, что оно и к лучшему, потому что в дуэли с сэром Хали, шансы выйти живым в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят, да и то, я бы сказал тридцать на семьдесят, не в мою пользу, так что хорошо, что я так и не исполнил своих намерений. Полагаю, Джуффин об этом знал и тоже был настороже, потому что он совершено не хотел меня убивать. Отношения в тот период у нас с ним были очень натянутые. Меня злило даже то, что он подбадривал и сочувствовал мне. При этом я очень верил в тебя, верил в то, что ты как-нибудь да выкрутишься. Ты ведь очень живучий. И я искал способ хоть как-то связаться с тобой, попробовать быть рядом.

– Когда я вернулся в Мир Паука, ты начал мне сниться, – продолжаю я.

– Да, это был единственный способ поддерживать хоть какую-то связь с тобой и знать, что ты жив. Мне в этом повезло, я неплохой медиум, а взяв пару уроков у леди Сотофы Ханнемер, так и вовсе стал вполне ничего себе.

– Ты занимался с леди Сотофой? – удивился я.

– А что в этом такого? – в свою очередь удивился Шурф, – знаешь, как-то раз, когда мы с ней вот только познакомились, она мне сказала, что очень жалеет, что я не родился девчонкой, иначе она бы быстро прибрала меня к рукам. А в её устах это весомый такой комплимент. И, конечно, она знала про мои чувства к тебе. И помогала чем могла, за что я ей до сих пор очень благодарен.

И потом, когда ты объявился в Шамхуме… когда это был ещё зыбкий недосотвоённый безымянный Мир, а ты – юным демиургом… почти таким же зыбким, как он сам. И я был так счастлив быть причастным к этому.

Я ходил по твоему новенькому Миру, просто так, гуляя, куда глаза глядят. Бродил, мимоходом что-то сотворяя, просто присутствовал в нём, потому что, дыша этим городом, я дышал тобой. Мне казалось, что, создавая что-то с тобой, мы делаем это вместе, это связывает нас, становится нашим общим, чем-то, что поделено на двоих.

– Знал бы ты, как я любил, когда ты приходил к Франку! – я вспомнил время Шамхума и улыбнулся, – помнишь, как в саду после твоего появления сами собой возникли качели? Ну не совсем сами собой, но до тебя их точно не было. И я усаживался на них всякий раз, когда думал о тебе или, когда мне приходилось размышлять о чём-нибудь важном или, когда я просто скучал по тебе.

– А ты скучал? – он легко взъерошил мне волосы.

– Ужасно скучал, даже больше чем по Меламори, – и тут я осёкся, понимая, что сморозил глупость, – эгм… прости, я не то хотел сказать.

– Всё в порядке Макс, – успокоил меня Шурф, – я вообще-то в курсе что Вы с Мастером Преследования затаившихся и бегущих были близки. И я совершенно ничего не имею против леди Блимм. Как ты помнишь, мы с ней даже были хорошими друзьями.

– Да, помню, кстати, это вот и странно. Особенно в свете того что ты только что мне рассказал.

– Почему? – искренне удивился Шурф, – ведь мы с ней были знакомы сильно за долго до того, как появился ты в Тайном Сыске и в наших жизнях, так что ничего в этом нет странного. Ну, и понимаешь, ли, я знал, что Вы с ней не пара.

– Откуда? Неужели ты тоже суеверен? – я подозрительно посмотрел на своего друга.

– А это не суеверия, Макс, это просто знаки судьбы.

Шанс встретить её в «Квартале Свиданий» был один на тысячу как минимум, но тем не менее, ты её там встретил. Ну не чудо ли? Каким-то странным удивительным способом, судьба нашла возможность сказать вам обоим что вы не пара. Поэтому, ты не поверишь, – он даже усмехнулся, – я тебя к ней не очень-то и ревновал, потому что знал, что рано или поздно мудрая жизнь всё равно возьмёт своё и разведёт вас в стороны. Оставалось надеяться, что обойдётся без жертв.

– А леди Хельна, твоя жена? – осторожно спросил я, – если я лезу не в своё дело…

– Ну отчего же не в своё? – Шурф сел, немного поёжился, натягивая на плечи плед, – знаешь, я не вижу смысла ни что-то скрывать, ни в чём-то тебя или себя обманывать. Зачем?