Текст книги "Сломленные (СИ)"

Автор книги: _Mirrori_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Почему я должен доверять тебе?

Смотрит своими карамельными глазами. Пронзает взглядом. Мы будто поменялись местами. Теперь он презирает меня. Я никогда не думал, что моя собственная душа будет для меня потемками. Я ничего уже не понимаю. В голове будто туман. Просто хочется уже разобраться, наладить отношения хотя бы с соседом. А еще пойти к Арису. Потому что я… скучаю по нему? Потому что именно сейчас он мне нужен. Нужен тот, кто сможет поддержать.

Слабость – вот всё, что я ощущаю в этот момент.

– Я хотел помочь, – я устало тру глаза с такой силой, что начинает рябить, – я за каким-то хреном спасал тебя!

Я срываюсь на крик. Томас ошарашен. Да, я не эталон спокойствия. Но сейчас все мое терпение рушится подобно карточному домику.

– Ты понимаешь, что я ненавижу таких как ты?! Я ненавижу таких как Минхо! Да дай ты ему отпор! Зачем ты позволяешь себя бить?! Зачем ты позволяешь насиловать себя?

Я не замечаю, как держу Томаса за плечи. Только сейчас вспоминаю, что он ложился в футболке, но ткань, видимо, причиняла если не боль, то дискомфорт. Я сжимаю обнаженную кожу, чувствую под пальцами тонкие царапины и старые, зарубцевавшиеся шрамы.

Томас закрывает глаза и тень от длинных ресниц лишь сильнее подчеркивает синяки на лице и бледность кожи.

– Провод.

– Что? – от того, что Томас неожиданно начинает говорить, я невольно разжимаю руки, замечая следы от своих пальцев на покрытых родинками плечах.

– Ты спрашивал, чем он меня бьет. Это провод. Зачем? – он открывает глаза. Пустота. Всё, что в них сейчас есть. И это пугает. – Я сам просил. Боль отрезвляет.

Дверь с щелчком открывается и Томас собирается выйти из комнаты. Я хватаю его за руку, и моя ладонь скользит по его запястью. Теплый. Среди всего этого непривычного мне холода он теплый.

– Я же тебе противен, – устало произносит парень.

– Что если это на самом деле не так? – я морщусь, будто произношу не несколько простых слов, а лимон жую.

– Нельзя так быстро сменить гнев на милость, – ухмыляется парень.

– Можно, – зло, хотя на злость еле хватает сил, произношу я. – Если тебе не верится – я докажу.

Томас выдергивает руку из моей. Он даже не хлопает дверью, когда выходит. Просто оставляет её открытой, и я вижу его окровавленную спину, его взъерошенные волосы на затылке и то, какой он взгляд кидает на меня перед тем, как скрыться в своей комнате.

Он смотрит так же, как в первую нашу встречу. Так, будто тонет и просит спасти.

И вместе с этим взглядом рушится моя стена отвращения к этому человеку. Мне становится его жаль. И я начинаю понимать его.

***

Арис говорит, что это синдром отмены. Впрочем, я сам догадывался. Уже неделю я не могу толком спать. Засыпаю только тогда, когда холодные, тонкие руки зарываются ко мне в волосы, перебирая пряди.

Тереза говорит, что я просто становлюсь здесь своим и слишком быстро втянулся во всю эту жизнь. А потому вымотан и обессилен.

А Галли и Минхо ничего не говорят. Только крутятся вокруг меня, как коршуны при виде потенциальной добычи. Даже оба на какое-то время оставляют в покое Томаса и Ариса. Вот только совсем ненадолго.

С момента нашего с Томасом разговора проходит неделя. Мы молчим, видимся лишь на занятиях. Эту неделю я исправно хожу к психологу. Всё так же стабильно прогуливаю групповые терапии. В классе умирает какой-то парень, сидевший на героине. Я даже его имени не знаю, но, когда мне дают на уроке слово в память об умершем, я говорю: «Ну грустненько тип». Ни у кого не вызывает это смеха. Кроме Томаса. Он тихо прыскает, отчего на него почти весь класс смотрит как на врага. Впрочем, на меня смотрят так же. И этот факт почему-то улучшает мое настроение. Вот оно, преимущество наркомании. Мы умеем смеяться над смертью. Хотя и боимся её.

После уроков или же сеанса у психолога я иду не в столовую, как все, а к Арису. Я уже даже забываю, что не стоит вламываться в комнату без стука. Отвыкаю за это время, что помимо меня кто-то может находиться рядом с моим другом.

Но мне уже даже не становится плохо, когда я вижу, как Галли прижимает своими погаными руками хрупкого Ариса к стене. Голубоглазый прогибается в пояснице, кусает пальцы, пока Поултер грубо проникает ладонями под толстовку. Я кашляю, чтобы привлечь внимание. И в какой-то момент мне начинает казаться, что во рту я чувствую… кровь? Металлический привкус настолько отчетливо чувствуется, будто с этим коротким кашлем я выплюнул часть своих органов. Неудивительно было бы. Почти неделю я не сплю. Не ем. Тереза, застающая меня все чаще в компании своего брата, говорит, что я больше напоминаю ей смерть, чем человека.

Понимаю, что все действительно не есть хорошо, когда после занятий я опять иду в комнату Агнеса, а натыкаюсь на Томаса. Тот ловит меня за руку. Такая же теплая, как и раньше.

– Ты вообще ешь? – интересуется кареглазый.

– С чего такой интерес?

Я даже не огрызаюсь. Не ехидничаю. Сил нет.

– Хреново выглядишь. Правда, – теплая рука отпускает мою, Томас отходит от меня и, отвернувшись, коротко бросает: – Я волнуюсь.

И уходит, оставив меня стоять посреди коридора.

Я сломлен. Меня ломает. Всё чаще курю, но к заветному пакетику кокаина не притрагиваюсь. Думаю, что он еще пригодится, а пока что можно потерпеть.

Но срываюсь. После очередного промывания мозга Авой Пейдж я возвращаюсь не как обычно в комнату Ариса, а иду в свою. Чуть шатаясь, я прохожу сразу на кухню, где прекрасно слышен скрип кровати из комнаты Томаса.

«Опять с Минхо. Мда», – всё, что я успеваю подумать прежде, чем все стихает. Спустя минуту из комнаты выходит девушка.

В личном деле Томаса писали, конечно, что его заставали и с девушками, но тогда он был под наркотиками.

Девушка, скорее раздетая, чем одетая, проходит мимо меня в ванну, ничуть не обращая внимания, что кроме неё кто-то вообще находится в помещении. Выходя из ванной, она бросает короткий взгляд на меня, а потом, взмахнув длинными черными волосами, уходит через комнату Томаса. И стоит двери за ней закрыться, как я срываюсь с места.

На измятом покрывале лежит кареглазый, раскинув руки в стороны. Он практически полностью одет: джинсы, кеды, вот только нет футболки. И я замечаю, что грудь Томаса испещрена тонкими полосками. Как от ножа.

Я останавливаюсь на пороге. Потому что в этот момент парень поворачивает голову ко мне и выглядит это жутко. Потому что радужка затоплена черным цветом зрачка. Потому что он под диким кайфом. На макушке волосы встают дыбом. Кажется, будто на тебя смотрят не глаза, а две зияющих дыры.

Понимаю, что это игра моего воображения, но ноги подкашиваются, и я оседаю на пол.

– Жутко смотрится, да? – тихо произносит Томас, и я с трудом узнаю его голос. Слишком хриплый. Пробирающий до костей своей жутью.

Парень встает. Я вижу, что на его руках появляются огромные черные когти, покрытые чем-то… да не чем-то, а кровью! И то, что встает с кровати – это не Томас. Это порождение дьявола. Потому что у Томаса нет выпирающих наружу ребер, блестящих своей белизной сквозь почерневшую кожу.

– Это я, твой Томми, Ньют, – произносит чудовище. – Не узнаешь?

– Ньют! Очнись, мудень ты! Ньют, ебаный в рот!

Кто-то кричит мне на ухо, потом мне на лицо выливается не просто холодная, а до ужаса ледяная вода. Даже после такого сфокусировать взгляд очень сложно, всё как в тумане, в какой-то дымке.

Чьи-то руки меня обнимают. Поднимают. Кто-то помогает сесть. Дает мне холодную минералку.

И этот кто-то – Томас.

– Ахринеть у тебя приходы, – говорит парень, поддерживая меня, чтобы я не упал со стула. Мы на кухне. Последнее, что я помню, как зашел сюда. А дальше пустота. Видимо, мой мозг опять решил заблокировать данный отрывок времени.

– Что произошло? – спрашиваю у Томаса, который одной рукой держит меня, а другой гоняет по столу мою банковскую карту.

– Тебя накрыло. С кокаина. Вроде нормальная доза, небольшая, но видимо у тебя совсем крыша поехала. Я даже знать не хочу, что тебе казалось.

Недолго думая, я выдаю:

– Ты. Я видел тебя.

– Все настолько плохо? – грустно усмехается Томас.

– Просто отвратительно, – говорю я с ухмылкой.

Парень тихо смеется, а потом в одну секунду становится серьезным.

– Знаешь, я за эту неделю кое-что осознал.

Я вопросительно изгибаю бровь.

– Я не вернусь к Минхо, – тихо и как-то грустно произносит кареглазый. Смотрит на меня, будто ожидая одобрения.

– Дело твое, – я пожимаю плечами и хочу встать, но ноги не держат. Падаю обратно на стул, тут же руки Томаса подхватывают меня. Ну, видимо, теперь его очередь таскать меня на руках как принцессу. От такого сравнения хочется смеяться. Да, совсем принцесса, ростом всего в 180 сантиметров.

– Даже ты умеешь быть слабым, – произносит Томас, кладя меня на кровать в моей комнате.

– Дам в зубы, – тихо шиплю я, укрываясь одеялом с головой. – И не смей ложиться со мной рядом.

Но кто ж меня слушал? Уже во второй раз меня обвивают сзади руки, и теперь мне совсем не хочется отпираться. И не только потому что нет сил.

«Вот так и теряют свою натуральность, да?» – мелькает у меня в голове прежде, чем я засыпаю, чтобы спустя два часа проснуться от ругани, криков и грохота.

========== Часть 9 ==========

Это проверка. Чертова проверка, посреди ночи, когда я лежу в одной кровати с Томасом Флетчером, когда я отхожу от принятого наркотика и меня бьет болезненный озноб. Мне холодно настолько, что зубы стучат друг об друга, но сейчас не до этого. Меня шатает, но Томас ловит меня, когда я начинаю оседать на пол.

– Давай, не время раскисать, у нас по кухне рассыпан кокаин, а проверка в двух шагах от нас.

Эти слова на удивление приводят меня в относительно нормальное состояние. Почему-то я, практически ничего не зная о проверке, одним местом, называемым пятом точкой, чувствую, что ничего хорошего она не сулит. В коридоре слышен шум, все бегут в сторону туалета, в котором я побывал в первый же день. И ведь не удивил же меня тот факт, что в каждой комнате есть сан. узел, но зачем-то еще один сделали в коридоре. Конечно, совершенно ясно, что он нужен явно не для справления нужды, а для того, что сейчас делают несколько сотен учеников на этом этаже. Прячут травку, крэк, ЛСД, кокаин, мет, героин и прочие смеси, приносящие радость.

Мы стремительно заходим на кухню, и Томас тут же начинает сметать все со стола в один пакет. В любой другой день я бы наехал на него за разбазаривание наркотика, который мне еле удалось достать. Такого чистого кокаина нигде почти не найдешь, а тут его варварски сметают со стола. Но, действительно, не время об этом думать. Я бегу в комнату и достаю всё, что лежит в ящике. Вовремя я вспомнил. Представляю лица тех, кто открыл бы ящик и увидел бы его содержимое. Меня либо сразу заперли бы у психолога, либо поместили в мед.корпус, в какую-нибудь изолированную палату для буйных. От таких мыслей у меня вырывается смешок. Правда вряд ли мне будет так же весело, если я попадусь. Вот будет красота: стою я, не до конца отошедший от наркотика, со шприцами и всякими запрещенными веществами в руках, и нервно так хихикаю. Картина маслом. Кто бы там не был в составе проверки, уверен, мой юмор они не оценят.

Томас шутку тоже не понимает, когда заходит в комнату. Он лишь шокировано смотрит на всё, что я держу в руках, и тихо произносит:

– Выкинь это. Утром. Пожалуйста.

В карих глазах явно заметен страх. Даже не так. Ужас. Дикий. Будто я стою с бензопилой в руках, а не с наркотиками.

– Томми, не говори ерунды. Лучше помоги спрятать.

– Я тебя прошу. Сейчас мы это спрячем. А утром ты выкинешь, – Томас забирает у меня всё находящееся в моих руках и идет к себе в комнату. Там он один отточенным, явно выработанным до автоматизма движением бьет по столу, и выпрыгивает тот самый ящичек, который мы с Терезой опустошили.

– Почему ты просишь меня об этом? – я хочу разозлиться на него, но не могу. То ли сил не хватает, то ли эти жалобные глаза так действуют на меня.

Взгляд Томаса правда жалкий. Хочется за такое его ударить. Но такое чувство, что в этот момент я просто буду бить ребенка. С учетом, что этот «ребенок» практически каждый день находится в кровати с парнем в довольно-таки компрометирующих позах…

Ненавижу те моменты, когда сам не знаю, что делать. Когда сам не знаю, что чувствовать.

– Я просто не могу видеть это в твоих руках, – говорит Томас, смотря мне в глаза. А потом отворачивается, встречаясь со мной взглядом лишь на какую-то жалкую секунду.

У меня чешется язык спросить его о том, почему раньше никаких пререканий на эту тему особо не было, а теперь я слышу просьбу, звучащую для меня дико. Выбросить то, во что я мало того, что денег вгрохал не мало, так еще и употребить желаю в дальнейшем. Но этот вопрос мне приходится отложить на потом, потому что голоса нескольких людей, звучавшие ранее в коридоре, раздаются теперь из моей комнаты. Хочется убить проектировщика этого здания за то, что он сделал главный вход не через кухню, а через мою комнату, так как она находилась ближе всех к лестнице. А если я вдруг забыл закрыть дверь и лежу там кверху попой? Голой попой. А что, все возможно. Заметив мою улыбку, Томас косится на меня. Мда, что-то я юморю сегодня много. Это ничего хорошего не сулит. Как говорила моя мать, когда я много смеялся, что я нарываюсь перед слезами. Впрочем, потом так и получалось, потому что приезжал отец, видел дорожки кокаина. И его бесил не столько сам наркотик, а то, что я ровнял те самые дорожки его банковской картой. Ох уж эта родительская забота. Огребал я тогда настолько сильно, что, обычно безразличный к любым ругательствам отца я, после запирался на чердаке нашего огромного дома, а потом на моих руках оставались шрамы.

Голоса становятся громче, и Томас лишь успевает захлопнуть ящик, когда та самая проверка заходит в комнату. Не удивляюсь, когда вижу Аву Пейдж и директора, имя которого не помню, что вообще не удивительно лично для меня. Вместе с ними заходят несколько врачей (это я понимаю по их белоснежным до рези в глазах халатах), а из-за всей этой толпы выглядывает секретарша. Бренда, вроде бы. Все так же ужасно накрашенная, как и в нашу первую встречу.

Я сижу на полу, еле успев закрыть потайной ящик в столе. Встаю, стоит проверке переступить порог комнаты Томаса. Вижу, как парень кривится, когда они молча начинают прошаривать комнату. Ну да, неприятно. Наверняка, с моей они делали тоже самое. Вспоминаю обо всех заначках сигарет по комнате. Наверняка нашла. А впрочем, не у меня одного. Вижу, как из-под матраса кровати вытаскивают блок сигарет.

Директор, все это время стоящий в стороне, подзывает Томаса к себе. У меня почему-то появляется неистовое желание закрыть соседа собой. Потому что крысиный взгляд директора не сулит ничего хорошего. Но Томас идет к нему. Подходит настолько близко, насколько не позволено находиться ученику рядом с главой колледжа. Шепчет ему что-то на ухо, и мне кажется, будто сейчас из его рта вылезет змеиный язык с ядом на кончике. Но эта иллюзия рассеивается со словами:

– Кроме сигарет здесь ничего, сейчас кухню проверим.

Мы проходим вслед за делегацией этой сраной проверки, и только сейчас я замечаю, что на полу рассыпаны остатки кокаина.

Твою. Мать.

Какого же мое удивление, когда Ава и несколько врачей поворачиваются ко мне и к Томасу, и психолог произносит своим скрипучим, как старая дверь, голосом:

– Юноши, объясните мне, почему Вы, – она нарочно якобы вежливо обращается к нам, – храните в комнатах запрещенные вещества?

Она испытующее смотрит на нас, а я пытаюсь понять, что именно она имеет ввиду под словами «запрещенные вещества». Я только открываю рот, чтобы задать именно этот вопрос, но Томас щипает меня за руку, и я так и застываю с открытым ртом. Ава продолжает:

– Вы должны знать, что по правилам хранить наркотические вещества в пределах данного учебного заведения запрещено. А у Вас обоих по блоку сигарет!

– Да с каких пор!.. – Томас становится вперед меня, но я тут же тяну его на себя, схватив за руку. Прячу парня за свою спину, и в этот момент вполне можно заметить, что хоть разница у нас в росте совсем небольшая, я чуть выше Томаса, но сейчас парень вполне скрывается за мной, что мне лишь на руку.

Я продолжаю фразу кареглазого:

– С каких пор сигареты приравниваются к наркотикам? Здесь же каждый второй курит. Например, директор. Присмотритесь, у него пожелтевшие пальцы. Значит, курит давно. И зубы. Они выдают не только курение, но и алкоголизм. Но вряд ли Вы, – делаю такой же акцент на вежливом акценте, – обвиняете своего любимого директора, а так же по совместительству любовника, в хранении наркотиков. Так что…

– Оба… – тихий голос Авы Пейдж напоминает шипение, тихое и вкрадчивое, но вскоре набирающее громкость, – оба с завтрашнего дня и до конца семестра на дополнительные работы!!!

Вся проверка удаляется из комнаты, даже не заметив рассыпанный кокаин, который мы не успели убрать. Мы с Томасом одновременно облегченно выдыхаем, когда последний человек – Бренда – подмигнув моему соседу, удаляется из комнаты.

Мы садимся на пол и закуриваем. Да, одна беда явно сближает. Уже прикуриваем от сигарет друг друга. Блаженно выдыхаем дым. Вкус ментоловых сигарет, первые вытащенные из ящика Томасом, оседает на кончике языка. Не так уж противно, как ожидалось. По-бабски немного курить ментоловые, но сейчас мне все равно.

Я опять становлюсь серьезным. Жаль, шутить и смеяться, пусть даже над собой, мне нравится больше. Вот только так получается лишь под дозой.

– Спасибо, что не дал мне говорить, – говорит Томас после первой выкуренной сигареты.

– Не за что, – пожимаю плечами. – Все же моя вина, что нас чуть не спалили.

Томас, смотря на остатки кокаина, понимает меня. Ну да, я накосячил, я виноват. Но я же хоть как-то сгладил свою вину. Наверно.

– Хотя бы их внимание отвлек, – говорю я, чиркая зажигалкой и закуривая еще одну сигарету. – А на какие дополнительные я нас обрек?

– Узнаешь.

Весь следующий день я пытался выяснить хоть у кого-нибудь, что меня и Томаса ждет после занятий. Мой сосед, подобно самой коварности, молчал, впрочем как и остальные. Даже Арис, которому я верил, лишь улыбнулся и покачал головой. Когда он выходил из столовой, я ему крикнул вслед:

– Арис! – парень оборачивается. – Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему!

Не вижу в этом ничего смешного, но он смеется. Ангел. Он правда такой ангел.

Только вот даже мой ангел не спасет меня от… кхм… пиздеца, что нагрянул ко мне и Томасу после уроков. Нас даже не отпустили в столовую после шести уроков. И пусть я отвык за эти дни нормально питаться, но вот кареглазый явно хотел есть. Его желудок урчал так, будто сам себя переваривал.

– Томми, только не съешь меня, – я тихо смеюсь, заметив обиженное лицо моего соседа. Он морщит нос и хмурит брови, и это выглядит так по-детски, что невольно вызывает умиление.

Спустя пять минут мы получаем свои задания, и вот тут ни мне, ни Томасу не до смеха. В качестве наказания мы вынуждены написать огромное сочинение на тему «Кем вы хотите стать в будущем». Увидев тему, я нервно хихикаю. Стою у стола, верчу в руках карандаш и думаю. Хорошее задание, вот прям очень. Будущее. Смех да и только. Не факт, что я до следующего года доживу, а тут про явно далекое будущее.

–Ньют, кем бы ты хотел стать в будущем?

Я оборачиваюсь на голос Томаса. Он грызет ручку и заинтересованно смотрит на меня.

– Томми, я не знаю, что мне делать после занятий: дунуть или нюхнуть, а ты про будущее. Лучше бы спросили о том, кем я буду в следующей жизни.

– В следующей жизни? Я бы хотел быть карликовым слоником, – Томас улыбается. Не так, как прежде. Не то чтобы я видел его настоящую улыбку раньше. Я думал, что он искренне улыбается рядом с Минхо. Нет. Это все не то. Не та улыбка. От этой… ноги подгибаются. Будто весь мир переворачивается, будто планеты взрываются.

И я даже уже не обращаю внимание на абсурдность сказанного им в ответ на мою фразу. Такая глупость из его уст. Но я даже не обращаю на нее внимание.

Эта чертова улыбка правда настоящая. Его. Такая живая. Я никогда не видел Томми таким…красивым. Не знаю, что на меня находит, но мне хочется коснуться этой улыбки. Она будто смывает все его грехи, всю ту грязь, которая остается на нем после многочисленных прикосновений. Эта улыбка может спасти, когда стоишь на краю пропасти. Спасти. Но не меня.

Кажется, он становится моей личной пропастью, моим грехопадением.

========== Часть 10 ==========

Я опираюсь на стенку душевой кабинки и пытаюсь унять дрожь в руках. Последствие бессонной ночи, пьянки, усталости от бесконечных занятий, терапий у психолога и от того кошмара, что творится сейчас в общежитии. Спустя три дня после проверки тут началась такая вакханалия, что я стал уходить ночевать к Арису, в комнате которого по сравнению с нашей было тихо. Потому что на нашем этаже постоянно грохотала музыка, шатались толпы пьяных учеников, в числе которых был Томас. Угашенный, пьяный, с алеющим на шее засосом. Его хотелось не ударить. Ему хотелось въебать. Потому что это шатающееся тело не было моим соседом, оно было просто… шлюхой. Каждую ночь я уходил к Арису, с которым мы спокойно сидели до утра. Я курил, а мелкий просто точил пирожные, которые я приносил из столовой. Сладкое все же меньше вредит здоровью, чем никотин, так что пусть кушает. Я все равно не фанат мучного. Под утро мы засыпали, развалившись на широкой кровати Ариса, к обеду просыпались и шли в столовую. Потом я шел на наказание за мой длинный язык, строча одно сочинение на бесполезные темы за другим, а потом еще и к психологу. К вечеру возвращался вымотанный, но в свою комнату заглядывал лишь на пару минут, чтобы убедиться, что Томаса опять нет. И уходил.

Этой ночью:

Захожу в комнату Ариса. Мальчишка сидит на подоконнике и курит. Курит. Арис.

– Ты хоть понимаешь, что я сейчас пропишу тебе пизды? – говорю я, забирая у Ариса зажигалку и закуривая сигарету из своей пачки. Точнее из пачки Томаса. Не знаю, каким образом, почему, но эти ментоловые сигареты, мои нелюбимые, оказались у меня.

– Я просто решил попробовать, – Арис пожимает плечами и стряхивает пепел. Затягивается. Слишком глубоко, не закашлявшись. Явно ведь не первый раз курит.

– Что-то случилось? – спрашиваю настороженно, боюсь, что он замкнется в себе и не станет отвечать. Почему-то, глядя на Ариса, каждый раз создается впечатление, будто он замкнутый, нелюдимый, постоянно грустный. Вот только со мной он другой. Он психует, как и любой подросток, веселится, болтает. И скучает. Вот только явно не по сестре. – Это из-за Галли?

Услышав это имя, которое теперь меня бесило больше, чем Минхо, который пока что не отсвечивал, Арис вытягивается в струнку. Точно, из-за Поултера. Пойти что ли ударить его?

– Я ему совсем не…

Я понимаю, что хочет сказать Агнес. Не нужен. Хочется сказать ему жестокую правду, которую он не видит за призмой своей болезни, но как можно, смотря в эти голубые глаза, сказать то, что ранит его?

– Я ему не нужен, – выговаривает наконец парень и докуривает. Растирает окурок по подоконнику с внешней стороны открытого окна и выкидывает на улицу. Я делаю одну глубокую затяжку и отправляю тлеющую сигарету вслед той.

– Ты ему нужен, – говорю я, выпуская дым. – Просто не так, как, например… Черт, не могу придумать пример.

– Как ты Томасу, – внезапно, но тихо, на грани слышимости произносит Арис.

Поворачиваюсь к нему как в замедленной съемке. Хочу попросить его повторить, но дверь в комнату открывается. Резко, с грохотом об стену. Я уже успел напрячься и сжать руки в кулаки, чтобы дать в рожу разъяренному Галли, хлопающему дверьми, но мой порыв резко прерывают. В комнату действительно заходит Галли, оставляет открытой дверь, и из-за сквозняка в комнате Арис сильнее кутается в толстовку. Поултер подходит к парню и, нагло игнорируя меня, снимает Агнеса с подоконника. Берет руками за талию, чуть обнимает, поднимает и опускает на пол. Всё так, своими глазами видел.

– Эм… – я даже не нахожу, что сказать. Галли явно пьян. И отпускать с ним Ариса я не хочу. Но Агнес смотрит на меня своими ангельско-голубыми глазами, и я не в силах возмущаться. Знает на что давить. Поултер молча уносит улыбающегося Ариса в сторону своей комнаты, а я, если честно говорить, кошмарно раздосадован. А поэтому не нахожу ничего лучше, чем пойти в ближайшую комнату, где грохочет музыка, и нажраться.

Открываю дверь, находящуюся всего через две от моей. И сталкиваюсь с Терезой. Среди массы людей, сигаретного дыма и психоделическими мерцающими огнями я сталкиваюсь именно с Агнес. Ее черные волосы убраны в высокий хвост, а вместо синей майки, которую можно и не надевать, потому что тела она скрывает по минимуму, на ней черная водолазка под горло.

– О, Ньют, присоединяйся, – она тянет меня за руку, заставляя танцевать. Закрытую водолазку компенсируют ну очень открытые шорты. Они даже не до конца прикрывают ее попу, и стоит признаться, да, зад у нее шикарен. Она танцует около меня, и я даже не замечаю, как в одной руке у меня оказывается ее обнаженная ножка, а во второй бутылка водки.

Я пьян. Я чертовски пьян. И понимаю это, когда зажимаю Терезу в углу, расстегивая пуговицу ее коротких джинсовых шортиков. Здесь темно, меня шатает от количества выпитого, а время только три часа. Стоит полагать, что на учебу завтра не явится никто. В том числе и барышня, ловко расстегивающая три пуговицы на моих джинсах и забирающаяся своей наманикюренной ручкой мне в трусы. Хочу предложить ей лишь ограничиться минетом, потому что как-то я не хочу потом огребать от Галли за то, что я трахнул его девушку. Не то чтобы за минет меня особо помилуют, но…

Стоп.

Что-то щелкает в моем мозгу, когда я уже держу Терезу за ягодицы, спустив ей шорты до лодыжек. Я отпускаю девушку и застегиваю джинсы. Она смотрит на меня удивленно, а я, чуть заплетающимся языком произношу:

– То, что мы пьяны – это ахуенно. Осталось обдолбаться.

Впрочем наверстывать упущенное Тереза осталась одна, потому что я быстро нырнул в толпу людей и скрылся в ней. Мелкими перебежками, пытаясь оставаться незамеченным, добрался до своей комнаты. Я думал, что на часах три, но нет, сейчас шесть утра, за окном темно, как, извиняюсь за сравнение, в полной заднице. Я стою под душем и пытаюсь протрезветь. Получается так себе, я почти съезжаю на пол, как слышу, что кто-то входит в ванную. Сквозь стенки душевой не видны, но этот кто-то открывает крышку унитаза. И…

– Ах ты мудоебок! – ору я, потому что этот КТО-ТО спускает воду, и на меня льется кипяток. Говорят, что холодная вода бодрит, освежает, помогает протрезветь. А вот хрен там! Ничто так не бодрит как кипяток, льющийся на голову.

Я стремительно выскакиваю из кабинки, совершенно забывая, что как бы из одежды на мне полное ничего. Зато Томас, спустивший воду, стоит полностью одетый. На нем джинсы, кроссовки, черная парка и шапочка с помпоном. Розовая такая, в синюю полоску. Смешная.

И я бы с радостью посмеялся, но, стоя в чем мать родила перед парнем, который не прочь с парнями… Ладно, думаю, что в дальнейших разъяснениях никто не нуждается.

– А ничего такой, – усмехается Томас, оглядывая меня с головы до ног.

– Заткнись, – шиплю я, прикрываясь лежащим на полке полотенцем.

– Иди одевайся, мачо, – прыскает сосед. – Нас на выгул ведут.

– Выгул? – спрашиваю я уже из своей комнаты, пытаясь найти среди всех вещей хоть что-то относительно не мятое.

Томас заходит в мою комнату и садится на пол у кровати. Стоит заметить, что парень, хоть и не был ночью в комнате, совершенно свеж, трезв и адекватен. Не то что я. Хоть часть алкоголя ушла из организма разными путями, некоторые из которых описывать ну просто не очень приятно, часть все равно осталась. И это мне еще хватило ума ничего не дунуть ночью.

– Ну мы называем это так. И об этом, в отличии от наказаний, принято говорить новеньким, – Томас достает из кармана сигареты и закуривает. Датчик дыма в комнате, естественно не срабатывает. И правильно сделано. Не в этом месте запрещать кому-то курить.

– А почему мне не сказали о том наказании? – спрашиваю я, отвернувшись от Томаса и ища вещи в шкафу. Я свинья. Давайте просто признаем это. И это не просто самокритика и описание моего внутреннего мира, а образ жизни. Потому что в моей комнате такой срач, что тут черт ногу сломит. У Томаса в комнате редко бывает что-то раскидано, только если там побывал Минхо. Которого, к счастью, давно там не было.

В моей комнате все вверх дном. С учетом, что я здесь почти не бываю, то вообще не удивительно.

– Ну у нас типа некое посвящение в новички. Каждый, придя сюда, напарывается на гнев Авы. Случайно. А ты, дерзкий такой, сам пришел в логово к этой мегере, – Томас усмехается и отводит взгляд, когда я, натянув трусы и штаны, оборачиваюсь к нему. Быстро натягиваю черную кофту и поверх толстовку на замке. И только после этого подхожу к Томасу и сажусь на корточки напротив него. Кладу руки на его колени, чтобы удержаться, но от этого жеста щеки кареглазого чуть краснеют. Оу. Хочу убрать руки, но меня шатает, поэтому остаюсь в таком же положении.

– Томми, посмотри на меня, – одну руку я все же убираю, чтобы взять Томаса за подбородок и повернуть к себе. – Доверие. Мы договорились. Что произошло?

– Меня ломает, – без утайки говорит парень, немного шокируя меня. – Дело еще не в этом. Ты провел ночь с Терезой. А я с Минхо.

Почему мне так хочется его удушить? Он ведь говорил, что не вернется к нему.

– Томми, во-первых, у нас с Терезой ничего не было, у меня бы тупо по пьяни не встал, – смеюсь. Хотя я вру. Ой как вру. По такой пьяни, мне кажется, у меня бы даже на Чубакку встал. Так, шутки в сторону. – А во-вторых, ты сам зарекался не ходить к Минхо.

– У нас с ним ничего не было, – поджимает губы Томас.

– Вот и чудненько, – я хлопаю соседа по плечу, встаю и потягиваюсь. – Через сколько выходим?

Томас, приподняв бровь, с какой-то долей скептицизма смотрит на меня.

– Что? – не выдержав, спрашиваю я.

– Ты так пойдешь? Обуйся хотя бы, – парень кивает на мои ноги. Я еще даже носки не надел. Потому что мои носки обитают в количестве по одному от пары. Поэтому пока Томас зачем-то идет в свою комнату, я ищу хоть чем-то схожие носки. Вряд ли черный и грязно-белый так похожи, но под кедами все равно никто не увидит. Пока я зашнуровываюсь, уже сидя на полу на кухне, ко мне подходит Томас. В руках он держит черную толстовку с белым замком. Я вообще заметил, что у моего соседа, как и у меня, большинство вещей черные. Траур по адекватности что ли?

Траур. Я так не вовремя, посреди собственных шуток и не до конца прошедшего алкогольного опьянения, вспоминаю, что у Томаса недавно умерла мама. А после того срыва с таблетками он ведь даже не говорил о ней. Тоскует он? Глупый вопрос. Конечно, да. Ему больно? Я не знаю.