Текст книги "Сломленные (СИ)"

Автор книги: _Mirrori_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Пожимаю плечами и продолжаю есть салат.

– Он с Минхо ушел, – голос Галли звучит грубо и даже как-то противно. Так это он сосед Ариса? Кстати об Арисе…

– А где твой брат, Тереза? – отставляю тарелку в сторону и смотрю на девушку, которая сидит напротив меня.

– Он же в другом классе, они раньше нас в столовую приходят, да и занимаются в другом корпусе. Мне больше интересно, где Томас. Он обычно не пропускает обед.

Голубоглазая осматривает всё помещение в поисках друга. Я присоединяюсь к поискам, выискивая в массе учеников темную макушку.

– Не ищите, – нас прерывает голос, не вызывающий у меня ничего, кроме ненависти. – Он отдыхает. Тяжелая переменка выдалась.

Перед нашим столиком стоит всё такой же самодовольный Минхо. Вот сука. Я сжимаю руки в кулаки, но кто-то под столом меня легонько бьет по ноге. По взгляду Терезы понимаю, что это она. Пытаюсь выдавить из себя более-менее дружелюбную улыбочку, но не получается. Зато Галли весь светится. Похоже, они с азиатом хорошие друзья. К моему несчастью Минхо садится рядом со мной. От него пахнет какими-то резкими духами, от которых у меня начинает чесаться нос.

Галли с Минхо начинают обсуждать что-то из области спорта, говорят об общих одноклассниках. Всё это я пропускаю мимо ушей. Пока речь не заходит об Арисе. Вижу, как Тереза напрягается, утыкает нос в тетрадку с конспектами и делает вид, что не слышит. Зато я прекрасно всё слышу.

– Надеюсь, он сегодня не сильно пострадал? – этот вопрос азиат задает Галли, но смотрит при этом на Терезу. Та закрывает глаза.

– Нет, по крайней мере с утра встал. Сам же знаешь, он…

Парень не успевает договорить. Я встаю из-за стола, громко ударяя кулаком об столешницу. Замахиваюсь для удара, но… Дверь в столовую открывается, кто-то бежит прямиком к нашему столику, расталкивая всех на пути.

– Томас… Там Томас… – Арис чуть не врезается в меня, тяжело дышит, сипит. Смотрит на меня, но тут же переводит полный ненависти взгляд на Минхо. – Ему плохо. Я ничего не смог сделать.

– Что произошло? – Тереза кидает тетрадку, вскакивает из-за стола и подбегает к брату, хватая его за плечи.

– Его мама умерла.

– Вот черт, – я вижу, как брюнетка срывается с места, выбегает из столовой. Минхо бежит за ней, вся надменность с его лица исчезает.

Единственный, кто остается спокойным – это Галли. Смотрит с ухмылкой на Ариса, который под взглядом старшеклассника начинает бледнеть. Я сажусь перед Арисом на корточки и беру его холодные руки в свои.

– Отведешь меня к Томасу?

Парень кивает.

От увиденного у меня к горлу подкатывает тошнота. Томас лежит на полу в туалете. Тереза держит его голову, вытирает ему слезы и шепчет что-то успокаивающее. Минхо рядом орет благим матом, называя кареглазого тупой шлюхой и тряпкой. За что он так с ним?

В медовых глазах столько боли, сколько я не видел никогда. И боль эта не от сбитых в кровь костяшек, а от потери самого близкого человека. И от слов, которые выкрикивает азиат. Моё терпение лопается. Мне, кажется, суждено в этот день кого-то ударить.

В мгновение пропадает отвращение к моему соседу. Появляется странное желание защитить его. Я одним резким движением хватаю Минхо за горло и прижимаю к стене. Замахиваюсь, но не бью.

– Будь добр, – говорю специально тихо, – заткнись. И выйди.

Видимо, мне всё-таки суждено быть побитым, чем нанести удар самому. Тяжелый кулак прилетает мне в скулу. Меня, будто тряпичную куклу откидывает в сторону. Больно. Но я добился своего. Азиат выходит из туалета. Я чувствую холодную руку Ариса на своем лице. Этот холод немного уменьшает боль.

– Он теперь тебе спуску не даст. Зря ты заступился за меня, – Томас смотрит на меня заплаканными глазами. – Не защищай меня никогда.

Шатаясь, он встает и выходит, оставляя Терезу, её брата и меня в звенящей тишине.

Второй день в колледже-интернате Монтанелли. Я уже во что-то вляпался. Из-за человека, к которому кроме отвращения ничего не должен испытывать. Вот только почему моё мнение о нем меняется в считанные минуты…

========== Часть 4 ==========

– Арис, – Тереза хватает брата за руку, отводя холодное запястье от моей щеки. – Живо на занятия!

Мальчишка морщит нос, отчего выражение его лица становится крайне угрюмым. Сжимает руки в кулаки, глубоко вдыхает и выдыхает. Кидает сестре короткое «Окей» и выходит. Я не хочу спрашивать у Терезы, почему она прогнала брата. Это её дело. Вот только Ариса мне почему-то становится жаль. Появляется такое чувство, что его вечно отовсюду гонят, что он везде лишний.

Я встаю с холодного пола, игнорируя протянутую руку девушки.

Звенит звонок на урок, но мы его игнорируем. Все равно первые три урока были ни о чем, не думаю, что есть смысл сидеть на оставшихся. Тем более я сегодня без учебников, без тетрадей. Да и какая к черту учеба после случившегося?

Тереза идет через весь этаж, к лестнице. Несмотря на её девичий, маленький шаг, идет она быстро. И вскоре срывается на бег. Нам предстоит преодолеть учебные корпуса и лестницу на третий этаж. То расстояние, которое мы с Томасом прошли больше чем за полчаса, мы с Терезой пробегаем меньше, чем за десять минут. Стоило ожидать, что Томас закроется в своей комнате. Стоит нам только пересечь порог кухни, как Тереза срывается и бежит к двери, бьет по ней ладошками. Стук колец от дерево не заглушает раздающихся из комнаты всхлипов.

– Уйди, – Томас говорит тихо, но слышно даже сквозь дверь.

– Том, не запирайся! Я прошу тебя! Пожалуйста, Том! – Тереза бьет уже костяшками кулаков, сбивая их, оставляя капельки крови на светлой поверхности.

– Уйди к черту! Оставь меня! Мне не нужен никто! ТЫ МНЕ ТОЖЕ НЕ НУЖНА!

Томас кричит. И затихает. Тереза медленно оседает и я успеваю подхватить её раньше, чем она упадет коленями на пол. Усаживаю девушку на стул и сам сажусь перед ней. Вижу, как чёрные из-за туши капельки текут по щекам.

– Успокойся, окей? Он выйдет из комнаты.

Тереза мотает головой, чёрные прядки волос закрывают её лицо.

– В прошлый раз он пытался убить себя. Что если в этот раз мы не успеем?

Чувствую, как стынет кровь. «Пытался убить себя».

На горле появляется ощущение чего-то холодного, как нож. Или ножницы. Вижу себя, будто со стороны. Вот я, среди всего класса. Все смеются, что-то обсуждают. Детям лет по четырнадцать, и я один из них. Здесь, кажется, собралась вся параллель. Слишком шумно. Слишком много людей. Вот какой-то парнишка хватает девчонку за волосы и тащит в сторону. Девчонка что-то кричит, пытается вырваться. Как же раздражает! Я хватаю ножницы с учительского стола. Встаю на него. Что-то кричу. Приставляю ножницы к собственному горлу. И резко провожу.

– Ньют, очнись! – голос Терезы выводит меня из… из чего? Что это было? Воспоминание? Я же хотел вспомнить хоть что-то. Неужели то, что я видел, происходило со мной?

Я лежу на полу и надо мной нависает Тереза. Она хлопает меня по щекам. И, стоит мне открыть глаза, как она обессиленно падает на пол, запуская руки в волосы.

– Что произошло?

Я всё так же лежу на полу. Прислушиваюсь к происходящему в комнате Томаса. Тишина. Ни всхлипов, ни криков. Ни единого звука.

– Ты упал в обморок. Схватился за горло и просто упал. Я не успела поймать. Думала, что ты уже убился об пол.

Вставая, инстинктивно провожу рукой по макушке. Будет шишка. Не успеваю я спросить у девушки насчет Томаса, как она выдает:

– Тебе надо к психологу. Не смотри на меня, как на дуру. Это, конечно, неприятно, изливать душу при всех. Но ты же сам понимаешь, что здесь эти сеансы не просто так? – Тереза смотрит на меня с надеждой. Неужели её действительно волнует, пойду я или нет? – Сходи. Это важно для Ариса. Он ни к кому не прикасался добровольно. А тут он прибежал сразу к тебе. Он говорит с тобой. Он хочет, чтобы тебе не было больно. Да вы знакомы всего один день, а он уже хочет, чтобы ты был постоянно рядом!

Моё удивление вряд ли можно описать. Как дурак, я сижу на полу на кухне, не понимая, как за каких-то два чертовых дня я умудрился расположить к себе человека, которого не знаю, подраться и ввязаться в какую-то чертову Санта-Барбару.

Тереза продолжает, невзирая на мой шок:

– Тебе по любому придется ходить. Здесь есть вещи, над которыми установлен строгий контроль. Это книги, посещения психолога и, – девушка запинается, но спустя секунду говорит, – самоубийства. И я не хочу видеть в этом списке кого-то из моих новых одноклассников.

Перед уходом Тереза меня предупреждает, что первое занятие больше похоже на промывку мозгов. Я ожидаю, что всё будет хорошо.

Часы показывают три. Стрелка неумолимо ползёт, совершает оборот за оборотом. В моей голове пустота. Я даже не слышу тиканья. Сижу на подоконнике на кухне, опираясь на стекло. Бездумно смотрю на серое небо.

В голове пусто.

Будто мне вымыли оттуда всё. Воспоминания, мысли, последний разум.

Я даже не замечаю, что Терезы нет в комнате, пока она не заходит. Входа через кухню нет, а комната Томаса закрыта. Девушка проходит через мою и, судя по ругани, натыкается на до сих пор не разобранный чемодан. Наконец она подходит ко мне, садится рядом, приоткрывает окно и закуривает. Холодный ветер немного приводит меня в чувства. Я жду, пока Тереза заговорит. Спустя первую выкуренную сигарету, она достает вторую, подкуривает. И неожиданно засовывает мне в рот.

– На, покури и расслабься.

Приподнимая правую бровь, смотрю на девушку.

– У тебя такое лицо опустошенное. У Томаса было такое же первый раз. Сильно промыли мозг?

Киваю.

– Оно всегда так. Потом будет легче. Это всё же намного лояльней, чем поступали бы с тобой в психушке.

Следующий вопрос у меня вырывается сам:

– А ты была там?

Какого же мое удивление, когда Тереза кивает. Взгляд её ничего не выражает, девушка лишь вытирает остатки макияжа под красными от слез глазами.

– Когда-то приезжала навестить Томаса, пока его сюда не перевели.

Я давлюсь сигаретным дымом. Смотрю в сторону двери, за которой находится мой сосед. Меня настораживает тишина.

– Я говорила с ним, как только ты ушел. Он попросил оставить его. И пообещал ничего с собой не делать.

– Ты ему поверила? – я выкидываю фильтр в окно и беру новую сигарету.

– Нет. Я совершенно не знаю, что от него ожидать. Всегда не знала. Сначала он смеется, а потом мы находим его в невменяемом состоянии. Сначала он отбивается от Минхо. А потом сам идет к нему.

Тереза сжимает руки коленями, горбится, отчего кажется совсем маленькой и хрупкой. Я хочу спросить у неё о Томасе. Но она сама начинает говорить:

– Он пришел к нам весной. Где-то в марте или в апреле месяце. А до этого два месяца он провел в лечебнице. Мы познакомились на групповых занятиях для наркоманов. Неудивительно, – девушка горько усмехается. – Он тогда еще держался. Был веселым, непринужденно болтал со всеми, постоянно улыбался. Мы сразу подружились. А потом его мама попала в больницу. И я видела, как мой лучший друг, человек, ставший для меня всем за несколько недель, просто едет с катушек.

Я докуриваю, и Тереза закрывает окно. Не потому, что ей холодно. Просто, чтобы сделать паузу в своем рассказе, немного перевести дух. И, будто собравшись с силами, она продолжает:

– Томасу сначала поставили биполярное расстройство. Потом шизофрению. Все эти диагнозы были ошибочными. В итоге в графе «болезнь» вывели простое «наркозависимость». И отправили сюда. Сначала я не могла понять, что связывает Томаса и Минхо. С первого же дня они начали общаться. Минхо старше нас на год. Сначала я думала, что Томаса привлекло именно это. И то, что именно этот чертов азиат не наркоман.

Заметив мое удивление, Тереза, грустно улыбнувшись, продолжает:

– Многие сюда попали лишь потому, что надоели своим родителям. Минхо достал предков. Постоянно крутился с девушками, но спал лишь с парнями. Ни отец, ни мать не готовы были терпеть в семье гея. А потому решили отправить сыночка сюда. А сыночек не растерялся. Стоило прийти в колледж Томасу, как уже на пятый день их знакомства я…

Я не хочу знать этого. Хочется закрыть уши. Но я лишь забираюсь с ногами на подоконник и слушаю.

– На пятый день я застала их в комнате Томаса. Просто зашла занести ему книгу. А они там… да даже не сексом занимались! Чистое насилие. Иначе я не могла подумать! Наручники, кляп во рту… Я сразу поняла, что Том под кайфом. Возможно, он начал употреблять, когда узнал, что у его мамы рак. Может, когда его…

Я затыкаю уши руками, но все равно слышу:

– Может, когда его изнасиловали, – Тереза вытирает слезы. – Я думала, что у него появится отвращение к сексу. Пока не прочитала в личном деле, что у него сатириа́зис. Так называемая мужская нимфомания. После этого я не удивляюсь, когда вижу Томаса с Галли. Я вообще больше ничему не удивляюсь. После того, как Тома вызывают к директору, он, придя в комнату, закрывается на три дня. Мы нашли его с изрезанными руками. Пришлось выбивать двери. Откачивать. Звонить в мед.корпус. Конечно, досталось всем, кто был хоть как-то причастен к случившемуся. Любое происшествие в стенах колледжа не должны выходить во вне. Тут не редкость самоубийства. Поэтому за всеми, кто обладает суицидальными наклонностями, следят. А тут… тут почти каждый второй такой.

Я скорее по привычке задираю рукава кофты и тру запястья, испещренные тонкими линиями шрамов.

– Ты тоже. Я это поняла сразу. Наркоман, суицидник…

Я резко перебиваю Терезу:

– Я хочу бросить.

Ловлю на себе удивленный взгляд.

– На сколько же сильно тебе промыли мозг?

Я мотаю головой.

– Я считал до сегодняшнего дня, что я независим. Но сейчас я чувствую потребность хоть в какой-то дозе. Кокаин, ЛСД, да хоть чертов героин, с которого потом не соскочишь! Мне нужно хоть что-то. И… – я теряю мысль. Она ускользает от меня. Замолкаю. Думаю. В голове опять пустота.

– Знаешь, у меня была подруга. Именно из-за неё я стала такой. Стала… наркоманкой. Её и мои родители друзья с подростковых лет. Свадьбы в один день. Разводы тоже. И с подругой мы родились в один месяц. Вот только были полными противоположностями. Она светленькая, миниатюрная, и я со своей копной темных волос и немаленьким ростом. И характеры разные. Я пережила развод родителей. Она нет.

Чувствую, как сердце пропускает удар. А потом начинает колотиться, как бешеное.

– Я не смогла появиться на её похоронах. Её хоронили в закрытом гробу. Мне сказали так её одноклассники. Я просто не смогла видеть её переломанное тело.

Соня. Так вот, кто ты, та самая подруга, о которой говорила Соня. «Она самая лучшая. Мы как сестры. И она всегда спасет меня».

– Я её не спасла.

– Я тоже её не спас, – усмехаюсь, опуская голову. – Соня, да?

– Да.

***

Передо мной лежит две стопки подписанных ровным почерком тетрадок. Я сам не узнаю свой же почерк. Маленькие, аккуратные буквы. На тетрадках в одной стороне написано «Ньют Коннорс», на других «Томас Флетчер». Я не спал всю ночь, просто не мог заснуть после разговора с Терезой. Не нашел себе занятия лучше, чем заполнение тетрадей. Фамилию Томаса я напрямую спросил у Терезы.

Девушка просто ответила, не спросив даже, зачем мне.

И вот, после бессонной ночи я сижу и пью до ужаса крепкий кофе. Четыре ложки черных молотых зерен. Ложка сахара. Пришедший аж в шесть утра Арис просит меня поесть. Говорит, что сейчас сходит в столовую и попросит что-нибудь. Отказываюсь. И делаю то, чего не хочу. Встаю и иду разбирать вещи. Может хоть это муторное занятие отвлечет меня до прихода Терезы.

В пять утра я пробовал дозваться Томаса. Получив в ответ лишь тихое «съебись», немного успокоился. Хотя бы жив. Уже хорошо.

Я иду в комнату, Арис остается на кухне, пока я не окликаю его.

Мальчишка приходит и скромно садится на краю кровати. Я пытаюсь улыбаться как можно дружелюбней, но вряд ли с моими синяками под глазами я похож на дружелюбного человека. Но Арис улыбается мне в ответ. Смотрит своими огромными голубыми глазами, следит за каждым моим движением. Я вытаскиваю из чемодана кокаин. Убираю пакетик в ящик стола. Туда же отправляется телефон, наушники, несколько долларов и карточка. Шприц. Жгут. Чувствую на своей спине взгляд. Не оборачиваюсь.

– Ну и что ты показываешь моему братцу?

В комнату заходит Тереза. Волосы её убраны в хвост, под глазами остатки вчерашнего макияжа и синяки. Видимо, тоже не спала всю ночь.

– Томас тебе не открывал, так?

– Нет. Просто сказал съебаться и затих.

Девушка выдыхает.

– Хотя бы заговорил. Уже прогресс. Обычно все затягивается намного дольше. Может, через день выйдет.

– Надеюсь, – киваю я, – меня не совсем радует ночами не спать и следить за соседом.

– На занятиях отоспишься, – как-то зло кидает мне Тереза.

Не, ну, а что она от меня ждет? Мы с Томасом всего лишь соседи. Вот только мой разум начинает настойчиво и противно пищать:

«Просто соседи? Тогда почему ты назвал его Томми? Почему кинулся ему на помощь? Почему не лег спать, а просидел ночь?»

Зло кидаю вещи в шкаф. Захлопываю чемодан и собираюсь выйти из комнаты. Вспоминаю про тетрадки, забираю свою часть, хватаю ручку и, бросив Терезе и Арису «я на занятия», выхожу из комнаты.

Сейчас идет третий день. Я сижу на уроках. В голове мысли, мысли, мысли… Что я чувствую вообще? Ко всем этим людям? Арис мне понравился сразу. Тереза. Она странная. Не страннее всех остальных, но всё же. Но она чем-то располагает к себе. И… мне жаль её. Она потеряла подругу. Я – первую любовь. Может, именно это стало причиной того, что мы как-то общаемся эти три дня.

Галли и Минхо. Ненавижу. Люди, которые с первого взгляда не вызывают ничего, кроме отвращения.

Томас. Господи, почему всё так сложно? Почему я то чувствую к нему отвращение, то жалость, то хочу убить, то защитить? Разве такое вообще бывает?

Слишком много вопросов. Прошло всего лишь три дня в этом колледже. А я уже хочу сбежать. Или остаться. Сбежать от проблем. Или помочь едва ли знакомым мне людям решить эти проблемы.

Сегодня я пропускаю терапию. Мне без разницы, вызовут меня к директору или нет, попадет мне или нет. Я не иду в столовую, как и после трех уроков. Кусок в глотку не лезет. Не спеша иду по корпусу, поднимаюсь по лестнице. Подхожу к своей комнате. Какое-то копошение за дверьми, чей-то крик. Тереза?

Быстро забегаю и вижу, как девушка пытается открыть дверь в комнату Томаса. Что пытаться, если раньше не получилось?

– Ньют, – брюнетка подбегает ко мне, хватает за плечи. – Он… Том… Он наглотался таблеток.

Я не знаю, каким образом, но я открываю дверь. Все действия делаю будто по наитию, совершенно автоматически. Просто выбиваю дверь плечом. Я пытался сделать это ночью, но тогда всё закончилось только ушибом. А сейчас увенчалось успехом.

Я вбегаю в комнату. Падаю перед лежащим на полу Томасом на колени. Глаза парня закрыты. Лицо белое, как мел. Пульс. Черт возьми, почему так трясутся руки. Проверяю пульс. Есть.

Тереза стоит у двери, застыв в ужасе. Вокруг Томаса валяются коробочки от таблеток. Я не рассматриваю названия, лишь кричу Терезе:

– Быстрей неси воду.

Я бью Томаса по щекам. Бесполезно. Мечусь по комнате в поисках спирта. В конце концов, должно же быть хоть что-то! Маленький пузырек с нашатырем стоит на полке с книгами. Хватаю, лью прямо на рукав своей кофты. Это всего лишь вещь, выкину.

Поворачиваю Томаса на бок, чтобы он вдруг не захлебнулся рвотой. Подставляю к носу рукав кофты. Карие глаза распахиваются. Затуманенные. Будто застеленные белой пеленой.

Я знаю, что нежелательно переносить человека с отравлением, тем более не зная точно, чего он наглотался. Но я быстро подхватываю Томаса на руки, несу в ванную, благо та находится в двух шагах.

– Томми, тошнит?

Парень мотает головой, но рот руками прикрывает. Я судорожно вспоминаю, что делать в такой ситуации. Тереза вбегает с огромной кружкой воды.

– Садись, – обхватываю своего соседа руками за пояс, усаживая прямо перед унитазом. Вот сейчас будет не самое приятное, что я делал в своей жизни. Я беру кружку из рук Терезы. Подношу к губам Томаса. Он мотает головой, бледнеет, его тянет куда-то в сторону. Одной рукой держу парня за пояс, второй насильно открываю ему рот и заставляю пить. Кареглазый морщится так, будто я вливаю ему не воду, а масло.

Когда кружка опустошена, я отдаю её девушке. Та понимает меня без слов и идет, чтобы набрать еще воды.

Томас смотрит на меня мутными глазами. Бледнеет еще больше, потом становится почти что синим.

– Я тебя удавлю в следующий раз, – с этими словами мне не остается ничего, кроме как отпустить парня. Он упирается руками в колени, сгибается пополам. Я нажимаю пальцами ему на скулы, заставляя открыть рот. И засовываю два пальца, надавливая на корень языка.

Парня рвет. Водой, какой-то смесью таблеток, еще не до конца растворившихся в желудке. Подобную процедуру нам приходится повторять еще раз шесть. Из глаз Томаса льются слезы, мне самому становится плохо от запаха желчи. Тереза терпеливо приносит кружки с водой и молчит.

Мой сосед периодически подает голос. Просит отстать от него, что ему уже лучше.

– Заткнись, иначе я тебе пальцами до желудка достану, чтоб неповадно впредь было!

Спустя почти час парень покорно пьет сладкий чай. Правда вскоре этот чай выблевывается. Потом еще кружка сладкого чая. И всё по новой. До вечера.

Я сижу на кухне. Тереза сидит с Томасом в ванной, перебирая прядки его темных и мокрых от пота волос. Ветер гуляет по комнатам, свистит. Холодно, но всё лучше, чем задохнуться не лучшей смесью запахов.

– Он заснул, – Тереза выходит из ванной, одергивая вниз толстовку, которую я ей дал, чтобы она не замерзла.

– Отнести в комнату? – я ставлю кружку с кофе на стол.

– Угу, – девушка кивает, еще больше кутаясь в вещь.

Я захожу в ванную. Томас лежит на полу, свернувшись клубком. Поднимаю его на руки и несу в свою комнату. В его комнате нам с Терезой предстоит за ночь провести полную уборку. Кладя парня на свою кровать, я тихо шепчу:

– Ну ты и доставил нам проблем, Томми. Спи.

Сквозь сон парень улыбается, и я слышу лишь тихое: «Ма».

Накрываю кареглазого одеялом и, прикрыв дверь, выхожу из комнаты. С этим парнем столько проблем. Почему-то мне кажется, что все эти проблемы постоянно будут затрагивать и меня.

========== Часть 5 ==========

Амитриптилин, герфонал, нитразепам, феварин, леривон, коаксил, ремерон – это малая часть того, что мне приходится смывать в унитаз посреди ночи. Все эти таблетки мы с Терезой находим в различных ящиках в комнате Томаса. Пластины из-под таблеток приходится упаковывать в три мусорных пакета. Как мне потом объяснила Тереза, так приходится делать и с пакетиками из-под наркотиков. Потому что раз в неделю в комнату приходит уборщица, а после неё, когда комнаты практически блестят, приходит завуч, просматривающая все вещи.

– Как же вы прячете всё? – спрашиваю я у девушки, пока та копается в столе, отыскивая тайник.

– Вот в таких местах, – с этими словами Тереза с силой бьет кулаком по перекладине под столом. Оттуда выпрыгивает небольшой ящичек. – А еще у нас есть небольшой тайник в туалете. Выкручиваемся, кто как может.

– Тут же вроде оборот этого всего, – я киваю в сторону ящика, – не контролируется.

– Ну вообще да. Но проверка обязана проходить каждую неделю. Обычно она по расписанию, чтобы мы успели спрятать всё, но первые недели лучше быть осторожным.

Под утро мы заканчиваем. На мне сказываются вторые сутки без сна, слишком насыщенные событиями дни, а также всё это окружение. Я втянут в эту жизнь с головой, я непроизвольно становлюсь своим. А также принимаю тот факт, что я действительно наркозависимый и больной.

В этом я убеждаюсь окончательно спустя неделю. Если первую неделю в колледже мы ничего не делали, то во вторую на меня и моих однокурсников сваливается неимоверный груз нужной и не очень информации. Нам зачем-то начинают рассказывать про экзамены, про наш выпускной. Учителя говорят обо всём так, будто мы самые обычные школьники. Но каждый из нас осознает, что до выпуска не доживет большая часть.

Я обвожу взглядом своих однокурсников. Вот девчонка, которая сидит на метамфетамине. У неё уже начали гнить зубы, выпадать волосы. Она почти ничего не ест, а без дозы не может прожить и дня. Вот парень, сидящий на героине. Пройдет всего несколько месяцев, и мы будем всем классом говорить фальшивые речи о том, каким хорошим он был человеком, и как горька эта утрата для всего колледжа.

Через парту от меня сидит Томас. После того инцидента, он еще три дня отлеживался. Мало с кем разговаривал, большую часть времени спал. И всего за какие-то три дня стал походить на труп. Пока не пришел Минхо. Я такую искреннюю радость видел только тогда, когда барыга кому-то отдавал дозу вдвое дешевле обычного. Отличное сравнение, Ньют, просто шикарное! Но это действительно было то самое неподдельное счастье. Зрачки расширились, сделав радужку медового цвета почти незаметной, а потрескавшиеся губы растянулись в улыбке. «Неужели это любовь?» промелькнуло у меня в голове. Эта мысль была развеяна спустя полчаса громким стоном и скрипом кровати. Тереза ведь говорила мне что-то про нимфоманию. После увиденного я понял, что Томас действительно слишком странный. Мне стоило всего лишь уйти в туалет и вернуться через пять минут, чтобы увидеть не совсем приличную картину. Не знаю, какого черта эти двое не закрыли дверь, поэтому это пришлось сделать мне. Но перед тем, как хлопнуть несчастной дверкой, я увидел, Томас стоит на кровати на коленях, голова его повернута в мою сторону. Я видел, как на подушку из приоткрытого рта текут слюни, как руки сжимают простынь, как Томас трется стоящим членом об кровать.

А сейчас он с невозмутимым лицом сидит на уроках. Закатывает рукава кофты, обнажая по локоть руки, покрытые родинками и тоненькими шрамами. Тоньше моих в разы. Тру запястья, ощущая даже сквозь ткань кофты следы моей слабости. Меня не удивляет, что я не помню, как калечил себя. Меня удивляет то, что я начинаю вспоминать. Это пугает. Я ведь хотел этого, да? Зря.

Ноутбук передо мной тихонько пищит, оповещая, что разрядился. Да, в этом колледже каждому на время уроков выдают ноутбук, который сразу после последнего звонка забирают. Нельзя контактировать с внешним миром. Нельзя созваниваться с кем-либо. Нельзя выходить на улицу не по расписанию. За последние десять дней мне уже который раз кажется, что в тюрьме было бы лучше.

– После пятого урока все обязаны присутствовать на групповой терапии, – объявляет нам учитель. Нагло игнорирую эти слова и после всех уроков отправляюсь к Арису. Еще с утра мальчишка попросил зайти к нему. Сказал, что должен кое-что мне показать.

Я не понимаю, по каким причинам Ариса, который на два года младше меня, поселили в комнату с Галли, который старше парнишки на три года. Этот вопрос я хотел несколько раз задать самому Арису, но он постоянно уходил от ответа. Раз не говорит, значит, есть причина. И эту причину я узнал именно в этот же день.

Я смотрю на расписание, которое мне сегодня выдали. Тут персонально расписаны все психологи, все терапии, все дополнительные занятия и прочее. Ищу столбик со средой и облегченно выдыхаю, не обнаружив сегодня одного слова, приводящего меня в ужас – «психолог». С нами тут уже успели поработать и наркологи, но с ними общаться было проще. А вот с мозгоправами, докапывающимися до любого твоего движения и звука…

Я подхожу к комнате, полностью погруженный в свои мысли. Стучусь в дверь, слыша какое-то копошение за ней. Дергаю за ручку. Закрыто. Дергаю сильней. Без толку. Только звуки становятся громче и громче. Я слышу какой-то хлопок.

Озираюсь по сторонам, будто собираюсь сделать что-то противозаконное. Не думаю, что посмотреть в замочную скважину – это преступление. Поэтому, оглядевшись и убедившись, что никого вокруг нет, я присаживаюсь на корточки и прикладываюсь к двери. Поверхность приятно холодит лоб, я упираюсь руками, чтобы случайно не упасть.

Не упасть от шока. От увиденного ко мне возвращается чувство отвращения. Если за это время я успел более менее привыкнуть к происходящему периодически в комнате Томаса, то я до последнего верил, что вся эта пошлость, вся эта грязь не затронет Ариса.

Но то, что творится за дверью комнаты, вряд ли невинная игра моего воображения. Арис сидит на коленях у Галли, обвивая своими тонкими руками его шею. На мальчишке нет толстовки, и грубые руки старшеклассника блуждают по его телу, грубо, властно, пересчитывая каждую выпирающую косточку. Галли целует Ариса, кусает его губы. Даже отсюда я вижу, как из огромных голубых глаз текут слёзы. Почему он не сопротивляется? Потому что он слишком хрупкий? Но можно же оттолкнуть, ударить, сделать хоть что-то!

Я вижу, как Арис, вытирая ладошками слезы, плавно съезжает с коленей Галли. Поворачивается к нему спиной и позволяет завязать руки ремнем. А потом поворачивается обратно к старшекласснику, оказываясь лицом на уровне его ширинки.

У меня появляется желание либо быстрее расстаться с обедом, либо выломать к черту дверь. Но почему-то всё тело будто онемело, когда я вижу, как Арис расстегивает зубами ширинку джинс так ловко, будто делает это не в первый раз. Галли сам стягивает с себя трусы, и Арис, прикрыв глаза, вбирает в рот сначала головку члена. Тут же на его русую макушку ложится тяжелая рука, заставляя вобрать в рот почти до основания.

Дальше я не могу смотреть. Отстраняюсь от двери и, шатаясь, встаю. Слышу за дверью всхлип и чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. Еле успеваю добежать до туалета, как меня вырывает. Почему-то на Томаса и этого чертова азиата, Минхо, смотреть было неприятно, но не до тошноты. Мой сосед получал удовольствие, добровольно шел на это. А Арис… Арис плакал.

Перед глазами стоит картина того, как ему на затылок ложится рука. Как ему связывают руки. Меня опять рвет. Руки трясутся. Может ли это все быть побочным эффектом отсутствия наркотиков, да еще и от увиденного? Вполне.

– Ты не должен был этого видеть. Прости меня, – тихий голос за спиной.

Я выхожу из кабинки, вытирая рот ладонью. Подхожу к раковине, не оборачиваясь к говорящему.

– Я знал, что ты за дверью, но не остановился. И его не остановил, – продолжает говорить парень.

Я полоскаю рот проточной водой с привкусом ржавчины.

– Иди сюда, – смотрю в зеркало на стоящего за спиной Ариса. Его немножко колотит, видимо, и от страха, и от холода. На парнишке всего лишь футболка. А он постоянно мерзнет. Я это помню еще с первого дня.

Повторяю:

– Иди сюда, Арис.

Звучит как просьба, а не приказ. Я никогда не смогу говорить с ним грубо, никогда не смогу приказать. Потому что он совсем еще ребенок. Арис подходит. Я беру его за шею и заставляю нагнуться. А потом брызгаю в лицо холодной водой.