Текст книги "Сломленные (СИ)"

Автор книги: _Mirrori_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

========== Часть 1 ==========

За окном мелькают красивые пейзажи. Если бы я умел рисовать, то обязательно запечатлел бы эти дома в готическом стиле и темные леса, окружающие их. Но творить я умею всего лишь на уровне нелепых граффити. Именно из-за этого вида уличного искусства я не раз попадал в полицейский участок. Так случилось и в тот раз. Всё бы обошлось как и раньше, не будь я в тот момент в не совсем вменяемом состоянии. В тот день мне удалось по достаточно низкой цене купить несколько грамм кокаина. Со своими «друзьями» я поделиться не смог. Стоило мне вдохнуть свою дорожку, кинуть один из пакетиков парням из компании, взять в руки баллончик с краской и нанести первые штрихи на стену здания городского суда, как послышался вой полицейской сирены. Стоит полагать, что вся компания стала разбегаться в разные стороны. Переулками, дворами – кто куда. Мы попадались не единожды, а потому знали точные пути для бегства. Вот только никто, кроме меня, не успел вдохнуть свои полграмма. А потому им удалось скрыться. У меня же из-за наркотика была заторможена реакция, а тело стало необычайно легким. Я смутно помню, как бежал и смеялся, а потом тупик. Очнулся уже в участке.

Мне выдвинули обвинение в покупке и распространении наркотиков, а также в совершении акта вандализма. В моем личном деле было прописано красной, почти ядерного цвета ручкой: «Наркозависим. Невменяем. Требуется лечение».

Стоит благодарить того, кто распоряжается моей судьбой. Эй ты, там, наверху, спасибо, что у меня адекватные и богатые родители. Вместо лечения в диспансере для наркозависимых и психически больных я еду в колледж. В коррекционный колледж для трудных подростков. Это же лучше, чем колония или психушка.

Кто же знал, что это место окажется хуже любой тюрьмы.

Моя мама звонит мне каждый мой час в дороге. Волнуется, как бы чего не случилось. Как по мне, так она слишком опекает меня. Она считает своей виной то, что я подсел на наркотики.

«Не вини себя, ма», – вывожу пальцем на запотевшем стекле и смотрю, как надпись расплывается на маленькие капельки.

Вздыхаю и отворачиваюсь от окна. Водитель, падла такая, выкинул мою пачку сигарет, стоило мне только достать её. Заявил: «Ваш отец приказал мне, Ньют. Так что, будьте добры, не курите в машине вашего отца».

«Ваш отец то». «Ваш отец се».

А не шел бы мой отец лесом? Меня раздражают его приказы. Меня раздражает роскошь и богатство. Но именно оно, это осточертевшее богатство, спасло меня от нескольких судов. Всё ограничилось походами к психиатру. Это был тот самый промежуток жизни, который я с трудом помню. Знаю лишь, что отец постоянно таскал меня по мозгоправам, орал на маму, а она плакала ночами, и от её слез ноты на партитурах, которые она разучивала, расплывались кляксами по бумаге.

Остальные воспоминания не стерты, но будто затянуты плотной паутиной. Порой появляются какие-то проблески, но это бывает крайне редко.

После тех событий, которые я не помню, меня отчислили из академии, и родители перевели меня на домашнее обучение. Мне грозило отчисление еще тогда, когда я курил со старшеклассниками травку в женском туалете. Тогда это казалось забавным и смешным, сейчас, по сравнению с тем, что я могу достать и попробовать, всё это кажется нелепым.

Мне порой стыдно за свою недозависимость. Я могу в любой момент отказаться от этих легких наркотиков. Я могу отказаться от колес. От кокаина. От сигарет. Но я не хочу.

Богатенький и зажравшийся? Да.

Слишком юный и глупый? Да.

Не ценящий жизнь и неблагодарный? Тоже да.

Я ничего из этого не отрицаю. Я пошел на поводу у своей боли, когда впервые попробовал экстази. Так называемый «клубный наркотик» для поднятия настроения. Мне казалось тогда, что это то, что нужно.

Умерла моя первая любовь. Милая девушка по имени Соня. Белокурая, большеглазая, с характером ангела. Она была на год младше. Родители развелись, вскоре мама погибла на производстве, где работала уже много лет. Огромный стеллаж с бытовой техникой обрушился на хрупкую женщину, маму Сони. И мой ангел, моя первая любовь решила, что ей незачем жить. И спрыгнула с крыши самого высокого здания в городе, где жил я. Высота в двадцать этажей и ни единой возможности выжить при падении. Этот момент я тоже видел. Но не помню его. Врачи в один голос сказали, что мой мозг блокирует всё плохое ради моего же блага. Меня коробит от того, что даже гребаные «психолухи» знают, почему меня выгнали из школы, знают, как я впервые попытался покончить с собой.

А я этого просто не помню. Мое чертово подсознание каждый день может заблокировать любой момент моей жизни, посчитав, что для меня так будет лучше. Во мне до сих пор теплится наивная надежда, что однажды я вспомню всё.

Вот только надо ли оно мне?..

– Мистер Коннорс, выходите, мы приехали.

Голос водителя-бугая звучит слишком внезапно, не вызывая во мне ничего, кроме раздражения и злости. Это официальное обращение, открывание дверей, будто я дите малое и безрукое, сам этого не могу сделать, зонтик над моей головой.

– Отъебись, – коротко бросаю, рукой отпихивая зонт, который держит водитель. Сам открываю багажник – видите, я самостоятельный мальчик, даже так могу, – достаю чемодан и иду в сторону здания, которое на ближайшие девять месяцев должно стать мне домом. Сия перспектива не радует вообще. Я просто надеюсь, что у меня окажутся адекватные соседи по комнате и по общежитию в целом. Да и на уроках я наконец-то буду сидеть с кем-то, а не один, как дома, положив «марку» под язык, в горе учебников и тетрадок.

Здание колледжа удивляет своими размерами. Всего три этажа, но в помещении несколько корпусов, расположенных в форме пятиугольника, замыкаясь на самом главном, центральном. Всё оформлено под какое-то подобие дворца, но стоит зайти вовнутрь, как атмосфера мрачного средневековья сменяется атмосферой еще более мрачного двадцать первого века. Стены, выкрашенные в бежевый цвет, слева и справа кабинеты директора, зам директора, завуча, завуча по воспитательной работе и прочих людей, которые с завидным постоянством портят жизнь учащимся. По центру – вахта, за которой сидит грузная женщина, а у входа – неработающий турникет. Прямо за вахтой еще один вход, видимо, ведущий на задний двор колледжа. И прямо над этим входом-выходом висит плакат, на которым черными, витиеватыми буквами написано:

«Мы рады видеть Вас!

Колледж-интернат Монтанелли»

Ага, тоже безумно рад. Приятно познакомиться, Ньют Коннорс.

========== Часть 2 ==========

Я понимаю, что мне безумно повезло, что сегодня понедельник, когда в кабинете ожидания (здесь приемная называется так) мне объявляет долговязая и вульгарно накрашенная секретарша, что директора нет, а потому в курс дела меня посвятят мои одноклассники.

Я просто чертов счастливчик. Лучше знать достоверную информацию об этом месте, чем хвалебные речи какого-то старикашки, наверняка вызывающего к себе в кабинет парней из старшей параллели.

Фу. Меня аж холодный пот прошиб. Мда, фантазия моя – враг мой. В моей голове образ директора отпечатывается, как образ огромного, неприятного мужика с поросячьим носом, обвисшими щеками и пивным пузом, свисающим на ремень. От подобного хочется блевать. Какого же мое удивление, когда я, осматривая стены, вижу фото директора. Немного худощавый мужчина лет сорока пяти, щеки поросшие почти незаметной щетиной, на висках сквозь черные волосы пробивается седина. В целом на внешность он приятен, если не видеть глаза. Будто крыса смотрит с фотографии, а не человек.

– Это наш директор – Дженсен.

Эти слова секретарша (а точнее секретутка, судя по количеству макияжа) произносит с каким-то благоговением.

– Но сегодня его нет, он уехал на курсы по обучению проблемных детей, – последние слова она произносит с презрением, смотря на меня свысока. Вот только высокомерный взгляд плохо получается у дамочки, а потому я смотрю ей в глаза еще с большим отвращением. Отворачивается и выходит из кабинета. О чем-то говорит с сопровождающим меня водителем, который раздражает меня, как и всё вокруг.

Хочется курить. Легкий зуд на губах. Скорее самовнушение, но не удерживаюсь, тру пальцами. Они насквозь пропахшие никотином. Желание курить становится сильнее. Я утверждаю, что не зависим от наркотиков. Но ведь сигареты тот же наркотик. И это то, отчего я всё же не могу отказаться, как бы не внушал себе обратное.

Всё лучше, чем быть зависимым от человека.

Дверь в кабинет открывается, секретарша заходит обратно.

– Я провожу Вас, – это вежливое обращение насквозь пропитано отвращением, – до общежития. Расположитесь там, через час закончатся занятия и Ваш сосед всё расскажет о распорядках в нашем колледже.

Напрасно я надеялся избежать речей этой женщины. Фортуна перестала лизать мне зад и отвернулась.

Иду через третий этаж, к корпусу общежития. Колесики чемодана монотонно шумят, ничуть не перекрывая болтовню секретарши. Она что-то втирает мне про доброту директора, про беседы с самыми квалифицированным психологами и про групповые занятия, помогающие не сорваться вновь, не подсесть снова на наркотики.

Слушая всё это, я чувствую, как по спине бегут мурашки. Психологи, терапии – промывание мозгов. Я проходил через всё это не раз.

Господи, за что? Она ведь обещала, что мне всё расскажет сосед.

Я облегченно выдыхаю, когда мы доходим до комнаты 666A.

– Три шестерки? – усмехаюсь.

Лицо под слоем штукатурки кривится и выдает: «Мало того, что наркоман, так еще и сатанист».

Не выдерживаю и добавляю:

– А еще я расчленяю плюшевых мишек по воскресеньям, принося их в жертву богу плюша и ваты.

Открываю дверь в комнату, ожидая нечто похожее на больничную палату. Но увиденное, стоит признать, удивляет меня. Эта даже не комната, а квартира. Справа у стены стоит двуспальная кровать, накрытая черным покрывалом. Постельное под ним светло-бежевое. Впрочем, вся комната оформлена именно в таких тонах. Персикового цвета стены, светлые шторы. Мебель вся из черного дерева. Хотя бы в комнатах и самом общежитии всё оформлено со вкусом и современно, в отличие от здания самого колледжа.

Женщина за спиной продолжает мне что-то говорить про распорядок дня, про женское общежитие и про дисциплину. Поворачиваюсь и говорю:

– Меня в курс дела посвятит сосед. Можете идти, я хочу отдохнуть.

Привилегия богатых. Я могу повелевать. Не всеми. Но и этого мне достаточно. Хотя отдавать приказы мне совершенно не нравится, но в каких-то случаях это необходимо. За всё это время замечаю, что водитель не пошел следом. Вот прям душу греет тот факт, что он не видел, где я буду жить. Значит, не расскажет моим предкам, какое тут шикарное (говорю без сарказма) общежитие. Всё, что видел водитель – это дешево оформленный колледж в стиле прошлого века. И хоть этот мужик меня бесил, но врать о том, какое это прекрасное место, он точно не станет. Слишком честный человек. И слишком преданный моему отцу. Об этой преданности жалеют потом всегда. Ну как всегда… те минуты, когда жизнь покидает человека, оставляя после себя лишь холод тела, остекленевшие глаза и горький осадок.

Я вспоминаю Соню. Ее переломанное тельце, пустые глаза, белые кудри.

Прихожу в себя, когда чувствую ужасную боль в руках. Оказывается, больно мне от столешницы, края которой я сжал руками. Переворачиваю кисти ладонями вверх. Две длинные, глубокие царапины. Немного кровоточат. Боюсь представить, с какой силой сжимал несчастный стол. Похоже я инстинктивно схватился за что-то рядом стоящее, чтобы не упасть.

Ненавижу провалы в памяти. Ненавижу эти минуты забытья, когда не могу контролировать ни тело, ни сознание.

Я отхожу от стола, натыкаясь на стоящий сзади чемодан. Громко выругавшись, пинаю ни в чем не повинный предмет в сторону, достаточно сильно ушибая ногу. Ругаюсь еще громче и, чуть прихрамывая, захожу в следующую комнату. Оказывается, это кухня. Одна на две комнаты. Действительно, это место похоже больше на квартиру, чем на обычную комнатушку общежития. Прохожу через кухню, оформленную в зелено-черном. Та же мебель из черного дерева, но стены зеленые, как и люстра под светло-бежевым потолком.

Пройдя через кухню, я натыкаюсь на дверь. Дергаю ручку. Заперто. Дергаю посильнее, будто надеюсь, что от моего желания зайти замок сам по себе откроется.

Рядом с этой дверью находится еще одна. Эта открыта. Захожу вовнутрь и присвистываю. Да тут даже на каждую «квартирку» своя ванная.

– Шикардятина, – выдаю, осматривая небольшое помещение. Оно сделано скромнее остальных, но всё намного лучше, чем общий душ. Если все комнаты сделаны так хорошо, что понятно, почему в остальном колледже творится непонятно что. Часть денег, которые отстегивают богатенькие родители – и мои не исключение – ушли на общежитие, а остальное директору в карман. Неудивительно. Знакомо. Коррупция, ложь, взяточничество. Разве этим удивишь современного человека?

Прохожу к своему чемодану и достаю пачку сигарет, убранную на случай, если ко мне пристанут насчет курения. Это же интернат для наркоманов в конце концов, какая им разница, травим мы себя дальше никотином или нет. Я более чем уверен, что здесь вполне можно достать колеса, кокаин или же травку. Иначе бы половина из учащихся здесь давно сбежала бы.

Пока ищу зажигалку, слышу вдалеке трель звонка. Такой же, как и в школах, где я учился, казалось бы, так давно. До жути знакомый звук. Но во мне он не вызывает каких-то особых чувств, будь то неприязнь, злость или нечто подобное. Одним уроком больше, одним меньше. Я сижу на занятиях, я учусь. Но смысл мне развивать себя, если я давно занимаюсь саморазрушением?

Ломать – не строить. Но ломать себя оказалось не так просто, как всё думают. Сломленный. Сломанный. Но сильный. Сильный потому, что никто не должен причинить тебе боль.

Выхожу в коридор, кидая пачку с сигаретами в карман штанов. Чиркаю зажигалкой, пока осматриваюсь в поисках расписания. Общежитие разделено на две части: для парней и для девушек. Вот как раз в холле, где находится дверь, ведущая на лестницу, и висит это расписание. Подхожу к нему, отыскивая глазами свой класс. Вроде как 11 °F. Вообще система нумерации и буквенных обозначений в этом заведении мне непонятна. Моя комната 666A, а соседняя сразу же идет 606B. Скорее всего это причуды директора, либо кто-то проектировал всё здание в пьяном угаре.

Отыскиваю на заламинированном листе свой класс. Видимо помещать под стекло было небезопасно, в любой момент его могли разбить. Вот лично у меня появилось такое желание, когда я посмотрел на список занятий. Обычные предметы вроде литературы, английского языка, общей математики. А также консультация для трудных подростков, психолог раз в три дня, групповая терапия, наблюдение у нарколога.

Что за нахер?

Я чиркаю зажигалкой и подношу огонек к уголку листа. Меня останавливает чья-то холодная рука. Поворачиваюсь. Передо мной стоит мальчишка. Огромные голубые глаза, кажущиеся ярче из-за синяков под ними. Выпирающие скулы, тонкие запястья. Русые волосы, растрепанные, делающие его похожим на ангела.

Слишком милый для парня. И слишком ребенок для того, чтобы быть наркоманом.

– Не надо, сигнализация сработает.

Парень кивает на белые коробочки из пластика, прикрепленные к потолку. Холодная рука, лежащая на моем запястье, разжимается, и я убираю зажигалку в карман.

Парнишка убирает руки в рукава толстовки и ежится, будто ему холодно, хотя на этаже немного даже жарко.

– Тебе холодно? – спрашиваю, удивленно вскидывая брови.

Пожимает плечами.

– Ну, мне постоянно холодно. Почему-то, – голубоглазый дернул одним плечом, поправляя таким движением съехавшую толстовку, обнажившую его по-девчачьи тонкие ключицы. – Меня, кстати, зовут Арис.

– Ньют.

Не сдерживаю улыбку. Этот Арис мне нравится. Он похож на милого ангела, замученного земными тяготами. Немного сломленный. Но от этого не менее прекрасный.

– Арис, где тут можно покурить?

Невинные голубые глаза смотрят на меня, потом парень машет длинным рукавом серо-голубой толстовки в левую сторону, дальше по коридору мужской части общежития.

– Прямо, повернешь потом направо, еще прямо. Там одна дверь на весь коридор.

– Спа…

Хочу поблагодарить, но мальчишка перебивает:

– Ничему там не удивляйся, окей?

Коротко киваю и иду по указанному пути. Опять достаю зажигалку, но не чиркаю ею, ведь в этой части коридора коробочек сигнализаций еще больше. Арис не идет за мной, он садится на полу в холле и достает из кармана телефон и наушники. Я заворачиваю за угол, теряя из вида оставшуюся часть коридора, и подхожу к двери. Оттуда слышны смешки, девичий голос и стоны.

Глубоко вдыхаю и открываю дверь, на которой даже нет таблички. Захожу. Туалет. Вижу это сквозь сигаретный дым, затянувший тут всё пространство. Ну это уж слишком.

Целенаправленно направляюсь к окну, не замечая никого вокруг. Сажусь на подоконник, открываю форточку, достаю сигарету и прикуриваю. И только потом осматриваюсь.

Стон доносится от парня с карими, даже цвета темного меда, глазами. Его растрепанные волосы частично падают ему на глаза. Губы кареглазого томно приоткрыты. Под кайфом. Расширенные зрачки, блаженное выражение лица.

– Он частенько такой, привыкай.

Поворачиваюсь на голос. Девушка. Симпатичная. Большие голубые глаза, почти как у Ариса. Вот только если во взгляде парнишки чистота и невинность, то в глазах девушки черти выплясывают победный танец. Черные волосы волнами спадают на плечи и грудь. Растянутая синяя майка с Микки Маусом, обнажающая частично грудь, закатанные черные штаны. Одета, как оборвашка, но на шее золотая цепочка, а на пальцах кольца.

Она стопроцентно не бедная. Бедных сюда просто не отправляют. Потому что они здесь не выживают.

– Он твой сосед по комнате. Его зовут Томас.

Девушка кивает в сторону парня под кайфом. Тот медленно сползает по стенке, смотря в потолок.

Дверь в туалет с грохотом открывается. Врывается вполне высокий и крепко сложенный азиат. На голове идеальная укладка. И не лень же кому-то. Азиат подходит к Томасу, дергает его за волосы с такой силой, что парень тут же встает на ноги, хотя те его не слушаются.

– Опять трахался с кем-то из двенадцатого?

Понимаю, что он говорит про класс. Самый старший класс-двенадцатый. Там учится всего пара человек. Как вариант, сам азиат оттуда. И этот самый азиат кладет руку на горло парня, чуть сжимая. Но вместо мольбы о помощи или же попыток какого-то сопротивления, я слышу лишь стон. Томный, будто подобное отношение для парня было сродни наркотику. Хватка на горле усиливается, кареглазый бледнеет. Я выкидываю сигарету в окно, собираясь помочь ему. Останавливает меня рука девушки.

– Не надо. Минхо если не убьет тебя, то сильно покалечит.

Рядом стоящий с ней парень с кошмарно большим носом подходит к азиату, кладя ему руку на плечо.

– Ни с кем он не трахался. Просто выдался тяжелый день, звонили насчет его матери. Вот и опять накачался. Отпусти. Потом поизмываешься.

Минхо убирает руку от горла, которое Томас тут же начинает тереть. Но это действие происходит недолго. Следующее шокирует только меня. Ни парень с большим носом, ни девушка не удивлены. Что нельзя сказать про меня. Азиат впивается в губы Томаса, сминая их в жестоком поцелуе. Одна рука Минхо всё так же держит брюнета за волосы, а вторая стискивает его запястья. Азиат кусает парня, сжимает темные прядки в кулак, будто пытаясь вырвать. Я пытаюсь не показывать шока и некого отвращения. Я толерантен. Но я не переношу насилие. Особенно сексуальное. Вот только не особо это было похоже на насилие. Томас не сопротивляется, тихо постанывает. Но в один момент он открывает глаза. И смотрит на меня взглядом, в котором отчетливо читается:

«Спаси меня».

Я не выдерживаю, спрыгиваю с подоконника и вылетаю из туалета как ошпаренный. Бегу по коридору, мимо холла, хочу пройти на лестницу, но меня останавливает холодная рука.

– Ньют, извини, что не предупредил.

Мотаю головой, отгоняя стоящее перед глазами жалобное выражение лица.

– Ерунда. Всего лишь обдолбанный парень и странная компания.

– Там была девушка?

Арис смотрит на меня своими голубыми глазами. Есть нечто похожее у них с той девчонкой.

– Она твоя сестра.

Утверждение, не вопрос. Легко догадаться.

– Ага. Её зовут Тереза. Вот только она не такая добрая, как та, в честь кого названа.

Усмехаюсь.

– Здесь вряд ли есть добрые, так что не удивил.

Арис обнимает себя руками. Смотрит в окно, потом на стены. Но не на меня.

– Есть. Самый добрый здесь он. Тот парень. Томас. Тебе повезло, что он твой сосед, а не… – Арис прикрывает глаза. – А не Галли.

Этим же вечером я убеждаюсь, насколько мне «повезло» с соседом, который сидит в ванной и блюет, пока самодовольный до ужаса азиат выходит из его комнаты, на ходу застегивая штаны. Я сижу на кухне и игнорирую происходящее вокруг. Помешиваю свой кофе, но не пью. Меня не смущает блюющий за дверью ванной Томас, меня не смущает скорее раздетый, чем одетый Минхо. Меня выворачивает от запаха, доносящегося из комнаты. Это запах насилия и страха. Поэтому я и заварил кофе, чтобы вдохнуть чего-то более приятного. Не помогает. Выливаю напиток в раковину и подхожу к ванной. Стучусь.

– Что?

Охрипший голос. Ну, конечно, так стонать на протяжении часа.

– Тебе помочь чем?

Пытаюсь быть вежливым и добрым. Хотя таковым быть совершенно не хочется.

– Только если принесешь мне пистолет или веревку.

Томас усмехается. Я понимаю это даже сквозь дверь. Потом включается вода. Я ухожу в свою комнату и ложусь на кровать. В соседней комнате орет музыка. Скрипит кровать. Затыкаю уши руками, пытаясь сосредоточиться на чем угодно, но в голову лезут лишь грустные голубые глаза и молящие о помощи карие.

Почему каждый из них сломлен?

========== Часть 3 ==========

Ни трели будильника, ни звонка телефона, ни шума машин за окном. Лишь чей-то тихий голос, говорящий: «Просыпайся, иначе мы опоздаем». Не обращаю внимания на этот голос, поворачиваюсь на бок, но кто-то назойливо продолжает: «Ну вставай. Нам надо идти. Вставай».

Открываю глаза и тут же дергаюсь к стене. Разве ожидаешь, когда просыпаешься, что перед тобой будет чье-то лицо?

– Прости, не хотел пугать.

Парень сидит перед моей кроватью на коленях и лицо его слишком близко к моему. От его дыхания веет мятной пастой и апельсиновым мармеладом. Карие глаза смотрят как-то замученно, но по-доброму. Его зовут… Томас.

– И тебе доброе утро, – хмуро киваю, вытирая со щеки слюни. Глупая привычка спать с открытым ртом.

– Нам на занятия надо через полчаса. Я хотел тебя раньше разбудить, но… эм… не мог, – Томас отворачивается к окну, и я замечаю на его шее яркий засос. Почему-то невольно становится жалко этого парня. Вспоминаю вчерашнее. Обдолбанный, беззащитный, готовый прогибаться под тем азиатом, Минхо. Может, он сам хочет всего этого. Нечего жалеть его.

Встряхиваю головой и встаю. Томас продолжает сидеть у моей кровати.

– Может выйдешь? – говорю чуть грубее, чем рассчитывал.

Парень встает, опираясь на кровать. Только сейчас замечаю, что он одного со мной роста и довольно крепко сложен. Из-под черной футболки с V-образным вырезом видны сильные руки, а зауженные джинсы обтягивают ноги. Так почему, раз он не хлюпик, он не может отбиться от Минхо? Ведь ему не нравится всё происходящее. Томас идет к двери на кухню, и я невольно замечаю, что он хромает.

Вот черт! Мне его жалко. Ненавижу жалость. Нечего ему сочувствовать. Но…

Подхожу к неразобранному со вчерашнего дня чемодану и открываю его. Вещи в нем перемешаны, поэтому отыскать хоть что-то нормальное – это задача не из легких. Спустя минут десять раскопок, иначе сие действие не назовешь, я вытаскиваю из глубин чемодана джинсы-скинни и черную кофту с длинным рукавом и без принта. Вполне сойдет для первого дня в этом колледже-дурдоме. Не думаю, что здесь есть форма или какой-то определенный стиль одежды. Об этом месте, стоит сказать, я вообще мало что знаю. Меня должен был посвятить в курс дела мой сосед, но вчерашний день явно не был днем знакомств и разговоров. Вполне можно расспросить сейчас, но сначала надо хотя бы почистить зубы.

Достаю щетку и пасту, перекидываю полотенце через плечо и выхожу на кухню. Монотонно кипит электрический чайник. Прохожу в ванную, оставляя дверь открытой. Стоит мне только начать чистить зубы, как заходит Томас. Он опирается на дверной проем, чешет левую руку. Неужто сидит на героине? Ненароком смотрю на его руки, в надежде не увидеть шрамов от иглы. И облегченно выдыхаю, когда вижу лишь чистые запястья, не покрытые ни чем, кроме тонких шрамов, что неудивительно, и россыпи родинок. Стоит сказать, что родинки покрывают и лицо парня.

– Прости, что вчера не сказал, что у нас занятия в восемь начинаются. Я должен был тебе всё объяснить, но… как-то не получилось.

– Угу, – киваю, выплевывая пасту, – я заметил, что не получилось.

Парень закусывает губу и сжимает кулаки. Ясно, кажется, воспоминания о слабостях причиняют огромную боль ему.

– Прости, Томми, – сам не понимаю, почему именно такой сокращенный вариант его имени сам срывается с моих губ. Замечаю удивленный взгляд на себе. Отворачиваюсь, включаю воду похолодней и умываюсь. Когда я выхожу из ванной, Томас отходит от меня в сторону, но я всё равно случайно задеваю его рукой своей. Парень дергается, будто его коснулась не рука человека, а разряд тока. Неужто боится даже случайных прикосновений? Насколько же его запугал тот азиат.

– Не дергайся, Томми, – наливаю и ему и себе чай, хотя не знаю, что мой сосед предпочитает пить по утрам. – Я не буду тебя трогать вообще, если тебе неприятно.

– Мне не неприятно, – парень садится за стол и, когда я подаю ему кружку, берет меня за руку. Мне хочется выдернуть руку, но я этого не делаю. – Видишь, у меня нет гаптофобии.

– Почему тогда дернулся так резко? – смотрю сверху вниз, но не чувствую того превосходства, что бывает обычно, когда смотришь на кого-то свысока.

– Не знаю, – кареглазый пожимает плечами и отпускает мою руку. Видя все эти засосы, хромоту явно не от травмы ноги, то, что происходило вечером, еле подавляю желание вытереть руку. Странная примесь жалости и отвращения к этому человеку. Сажусь за стол, отпиваю свой чай, в то время как сосед вообще не притрагивается к чашке. Сидим в тишине. Я пью чай, хотя мой желудок требует чего-то существеннее. Протестующе урчит на всю кухню.

Томас встает и тянется к верхнему шкафчику, чтобы достать что-то из него. Черная футболка задирается, обнажая поясницу. У меня невольно перехватывает дыхание. Вся кожа парня испещрена длинными царапинами. Как от плети. Это даже не царапины, а полноценные порезы. Чуть затянувшиеся, но один начинает кровоточить. Я прикрываю глаза и делаю вид, что ничего не видел. На стол передо мною ставится тарелочка с мармеладом. Апельсиновый.

– Спасибо, – коротко киваю и беру одну мармеладку. Пока пью чай, Томас уходит в свою комнату, а я достаю телефон. Не знаю зачем, ведь позвонить я не могу. Отец перед отъездом сломал мою симку, выдав новую со словами: «Звонить там тебе не за чем. Если надо, мы тебе с матерью сами позвоним». Вот так меня лишили даже такой маленькой радости, как доступ в интернет. Спасибо хоть мудак-папаша флешку не вытащил. У меня остались парочка книг в читалке. Открываю первую попавшуюся.

«Файл поврежден», – гордо выдает мне программа.

– Вот блядство, – ругаюсь, раздраженно кидая айфон на стол.

– Что-то случилось? – кареглазый выходит из комнаты уже переодетый в другую футболку, которая больше прикрывает поясницу.

– Нет, бля, я тут просто так раскидываюсь телефонами, – раздраженно цокаю, но тут же жалею, что сорвался на Томаса. Не он же виноват в том, что у меня к чертовой матери полетела флешка. – У меня форматнулась карта. Читать нечего. Доступа к интернету нет. Дно полное.

– У меня в комнате есть книги. Могу дать почитать, когда вернемся с занятий.

– А библиотека здесь есть? – встаю из-за стола и иду в свою комнату. Томас направляется за мной.

– Есть, но ловить там нечего. Там выдают только учебники и разрешенную литературу.

– То есть тут даже часть книг под запретом? – удивленно смотрю на парня.

– Ага. Зато оборот наркотиков среди учеников тут вообще не контролируется, – тихий смешок.

Я достаю из карманчика чемодана фасовочный пакетик. В нем белый порошок. Улыбаюсь и кидаю пакетик Томасу. Тот не теряется и ловит.

– Кокаин? – блестящими глазами смотрит на наркотик.

– Нет, мука. Я тут на досуге хотел булочки испечь, вот и привез с собой, – невольно глаза мои чуть не делают оборот в триста шестьдесят градусов.

– Шутник, – недовольно цокает Томас. Кидает пакетик мне обратно. Ловлю и убираю в чемодан. – Пошли, нам за пять минут нужно найти нужный кабинет.

Смотрю на часы, висящие на стене. Пять минут до занятий, неужто за это время мы не успеем?

И мы всё-таки опоздали. На полчаса. Знаете, как я это называю? Лузеры. Оказывается, нам стоило выйти сразу после того, как я проснулся. Вот тогда мы успели бы ровно к первому уроку. А так, прочесав яйца всё утро, мы нихрена не успели. Первым уроком была математика, длившаяся, как и все последующие уроки, 45 минут. Тридцать из которых мы бегали по этажам, словно по лабиринту. Я уже говорил про странную нумерацию кабинетов? Она действительно странная! В расписании был написан 102 кабинет. Где-то второй этаж. Но в здании пять корпусов, два из которых – общежитие. И надо где-то среди оставшихся трех найти этот чертов кабинет.

Первые пять минут, в течение которых мы спокойно прогуливались по коридорам, Томас объяснил мне частичное устройство этого колледжа.

– Тут уроки такие же, как и в общеобразовательных учреждениях. Только сам уже знаешь, всякие психологи и психиатры и прочая нечисть. Первые три урока точно будут нормальные. После них мы идем в столовую. Так же после шестого. Обычно именно на шестом уроке терапии и прочее. Правда после первой тебе вообще не то что есть, жить не захочется. Все уроки у нас проходят на одном этаже. Нам осталось только выяснить, на каком именно.

Я думал, что Томас знает расположение всех кабинетов, но, как выяснилось, ни черта мой новый знакомый не знает. Как потом мне сказала Тереза, кареглазый пришел в колледж совсем недавно, а в этажах путался из-за врожденного топографического кретинизма.

Мы сидим в столовой. Прошло три безумно скучных урока. Сам не знаю, как я оказался на обеде за одним столиком с брюнеткой и её другом, которого звали Галли.

– Ну или просто кретинизма, – Тереза хохочет, закидывая голову назад. Серьги в её ушах звенят, многочисленные кулоны на шее переливаются всеми цветами. Отсмеявшись, девушка продолжает: – Кстати, Ньют, где ты Тома потерял?