Текст книги "Мандариновый раф для хорошей девочки (СИ)"

Автор книги: Зоя Ясина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 14. Новогодняя ночь

Я отработала свой полный рабочий день. Даже ушла, как обычно, в восемь. Хотя могла договориться на семь. Не хотелось. Премию попросила побольше.

Весь день улыбалась. Весь день поздравляла и выслушивала про Наступающий. Фасовала, отбивала, отвешивала. Разливала чай, кофе готовила. Мандариновый раф разбирали на ура. Паша написал попозже – слишком сладкий. А больше он ничего не написал.

После той фотосессии и его месседжа про раф ещё были от меня пара сообщений. Птолемеев несколько раз ответил, что занят. Потом – что очень занят.

Что я, девочка, ему написывать? Или сидеть ждать звонка у телефона? Занят и занят.

С утра ещё намарафетилась. Домой пришла – макияж поправила. Что срочно надо приготовить к столу, приготовила. И сразу переоделась.

К Новому году я при параде. Причёску уложила аккуратно, ногти у меня сделаны, платье новое, бельё тоже. А потому что праздник! Потому что хочется красоты.

Вот говорят – женщина для мужчины хочет быть красивой, а точнее – чтобы ему нравиться. Может, и да. Но не всегда.

Ещё есть мнение, что женщины прихорашиваются и наряды меняют для других женщин, потому что мужики всё равно в этом ничего не понимают. А женщины или оценят по достоинству, или позавидуют – что для некоторых тоже цель.

Но на самом деле, скорее всего, конечно – кто я такая, чтоб утверждать? На самом деле женщина одевается для себя. Макияж делает по утрам и всё остальное – чтоб смотреть на себя и себе нравиться. Когда есть силы на себя смотреть.

Эх, развернись плечо, размахнись рука! Куплю в следующем году новую тушь!

Встретили по семейному. Пришла мама. В кондитерскую подруги днём забегали, а уж вечером ко мне не пошли. Договорились, что завтра увидимся. Наталья пришла, правда, часам к десяти, вместе со своим сыном Антошкой. Посидели чуток. Мы с ней слегка наподдали. Салат она мне свой принесла, поставила на стол в контейнере. Я переложила в красивую салатницу, а что осталось, в том же контейнере убрала в холодильник.

Уже в одиннадцать Наташа начала собираться, дети клевали носом и до двенадцати сидеть не собирались. Мама ушла в гостиную смотреть телевизор. Эта будет сидеть до часу точно, пока все новогодние огоньки не пересмотрит. Значит, с ней посижу, а потом спать. Двадцать минут двенадцатого. Проводила Наташку, вернулась на кухню.

Ну нет, посуду мыть не буду – ещё даже куранты не били. Праздник! Отдыхаю.

Всё-таки чуток прибралась…

В половине двенадцатого у меня пиликнул телефон. Взяла, мельком взглянула. А потом рывком приблизила к лицу! Птолемеев! Ну что ему надо? С наступающим поздравить? Открыла, а там вопрос: “квартира какая?”

В каком ещё смысле – какая квартира? А телефон уже в руках звонит. Взяла. А оттуда:

– Мороженка, признавайся, где живёшь? А то я ко всем соседям зайду!

– А ты где? – спрашиваю.

– В подъезде твоём. Внутри уже. Подожди… – и куда-то не мне, у кого-то спрашивает. – А где живёт Морозова?

– Паша, я на третьем… – шепчу, подбегая к двери. Меня здесь как Морозову никто не знает, но он же сейчас всех соседей перебаламутит!

Открываю дверь. Там Павел Птолемеев. Без букетов цветов, без подарков – сам как подарок. Смотрит на меня и сияет весь.

– Ты что здесь делаешь? – спрашиваю так же, шёпотом, оборачиваясь в сторону своей квартиры. Ну хоть мама не выходит. Не слышит, может? Я как мышь к двери скользнула, а телевизор громко.

– Хорошо, очень хорошо, – Паша невзначай трогает мою голову, запихивая пальцы в мои волосы. «Зарывая» тут не подходит, нет. Тут так схватился, что я чувствую его подушечки пальцев кожей. Но не больно. Господи, умеют же некоторые! А он продолжает.

– И здесь всё хорошо, – уже руки мне на грудь переместил и всё потрогал, – и здесь, – обшарил мне бёдра и оставил ладони на моей заднице.

– Забираю, – выносит вердикт.

– Это куда это? – не понимаю я.

– Взрослые в квартире есть? – спрашивает Птолемеев, я отвечаю:

– Я…

– А ещё?

– Мама моя… маму тоже хочешь забрать?

– Нет. Маму оставим с детьми. Твоя шуба? – и он уже проходит, берёт с вешалки мою пушистую шубейку и надевает на меня.

– А… Паша?

– Полчаса до Нового года, – он смотрит на часы. – Меньше уже. Поехали!

– Я никуда не поеду, – возмущаюсь я, стоя в коридоре в шубе и тапочках.

– Тогда, – Паша озирается снова, хватает с крючка мои ключи. – Я тебя похищаю! – берет меня в охапку и тащит за дверь.

– Ненормальный?! – на лестничной площадке уже говорю громче, а Птолемеев закрывает мою квартиру.

– Изнутри открыть смогут? – интересуется.

– Да, у мамы есть ключ.

– Ну тогда поехали.

– Паша! Я тут в тапочках стою!

– Нам только до машины.

– Я не пойду.

– Не пойдёшь? – Паша на меня оценивающе взглянул. – Не пойдёшь, так не пойдёшь! – и он схватил меня, перекинул через плечо и понёс по лестнице вниз.

Визжать я не собиралась, хоть никак не ожидала! Только ахнула. Кто-то поднимался по лестнице навстречу.

– С наступающим! – бодренько поздоровался Пашка.

– Скоро, скоро будем с Новым годом друг друга поздравлять! – прозвучало в ответ.

Это Зося Степановна. Хоть бы она меня не узнала! Я же к ней самым что ни на есть интересным местом. Задницей, то есть. Как соседке меня признать?

– А вы, молодой человек, куда нашу Алевину несёте?

Узнала таки, и что ей не спится?

– Новый год встречать, – спокойно ответил Пашка, расходясь на узкой лестнице с моей соседкой.

– Фейерверки будете смотреть? У нас запускать начнут в полночь. Я вот за чайком пошла. Налью себе в термос. А, может, и не только чайку!

Уверена, она Паше подмигнула. Какая бодрая у нас Зося Степановна, оказывается! Молодец!

– А Алевина так не замерзнет? – побеспокоилась обо мне сердобольная соседушка.

– Согреем, – рассмеялся Пашка. Мы как раз миновали половину лестничного прогона, и Паша начал разворачиваться, а я увидела Степановну и немного виновато, насколько у меня вышло в висячем положении, махнула ей рукой.

– С наступающим, – шепнула ей.

– Будь счастлива, Аля, – успела ответить она. Пашка утащил меня вниз.

Во дворе кучковался народ – готовились запускать фейверки. На выходе из подъезда Паша спустил меня вниз, доставая ключи от машины, а потом опять поднял, но уже не перекидывал через плечо, а просто понёс. А я запрокинула голову. На фоне тёмного неба чернели ветви голых деревьев. Кто-то из соседей украсил их новогодними шариками. Красиво.

Паша дотащил меня до машины. Поставил у двери. Потом внезапно на меня уставился.

– Ты что? – спрашиваю его.

– Ты похожа на яблочко на снегу, – отвечает мне. Ну какое ещё яблочко?

– Какое ещё яблочко, Паша?

– Вкусненькое, – он открыл дверь. – Садись, а то замерзнешь.

Я забралась на пассажирское сиденье, дождалась, когда Паша обойдёт машину и сядет за руль.

Когда мы оказались вдвоём в салоне, Паша наклонился ко мне, чтобы застегнуть ремень. И вдруг опять замер.

– А теперь что? – прошептала я, а он рассматривал моё лицо и сам был так близко, что дышал мне на губы.

– Не отвлекай меня, Мороженка, нам ещё нужно до меня доехать.

Так ведь я вообще сижу, не двигаюсь.

Паша завёл машину. Ехали молча. Я смотрела в окно. Народу полно на улице. Кто-то любит Новый год в толпе встретить. Запуская фейерверки в ночное небо, разливая на снег блестящие капли шампанского. А потом ходить и поздравлять знакомых и незнакомых – каждого, кто встретится. А я вот еду к Паше Птолемееву домой.

До дверей дома Павел меня снова донёс. И по лестнице до лифта тоже – не стал спускать на пол. Я потеряла тапок.

– Паша! Я тапок потеряла.

– Да и чёрт с ним!

– А в чём я домой поеду?

– Придумаем в новом году.

Вот и весь Пашкин ответ. Открыл свою дверь ключами, ввалились к нему в квартиру. сразу шуба моя полетела на пол. Паша взглянул на часы.

– Успели.

Что успели? Приехать до Нового года? Здесь встретим? Мне глубоко безразлично, когда именно пробили эти куранты и вообще – пробили ли? Или, может, мы застряли в этом вязком счастливом мгновении, как на фотоснимке. Или увязла я, как пчёлка в мёде. Или в яблочном застывшем варенье. Я же нынче как замерзшее яблочко. Значит, надо, чтобы кто-то отогрел.

Паша любит яблоки? Я не люблю, я уже рассказывала… Но если кто-то может отогреть одну озябшую женщину, то вот он – мой особенный мужчина. Самый желанный и самый сладкий.

Глава 15. Шёлковые сети

– Это что за хрень вообще? Я рву.

– Нет!

Платье моё трещит по швам, Паша ждать не любит, а моё арбузное чудо просто так не снимешь.

– Мороженка… я тебе новое куплю.

– Не купишь. Оно последнее оставалось. Такого больше нет! – шепчу ему в волосы, он целует мне лицо, шею, а сам снимает с меня платье.

– Последнее? То есть, где-то ещё кто-то также мучается? – он рванул мою юбку, схватившись за подол. А я что – подпрыгнула вместе с платьем, так плотно оно на меня село.

– Оно ещё, сука, скользкое. Рву.

– Молния же есть!

Молнию Паша нашёл быстро, до талии расстегнул, а дальше заело. Порвал моё платье…

– Паша! Я от тебя голая пойду? – а сама уже не соображаю ничего. – Бельё только не рви, – шепчу снова. Бельё жалко.

– Как тут всё красиво, – не слушает меня Пашка, изучая моё тело. Водит по мне руками. У него горячие ладони и сильные пальцы. Меня трясёт поначалу, а потом привожу себя мысленно в чувства. Я сейчас сама вся в потоке сплошного чувства. Вот он, передо мною, любимый мужчина. Кроме желания быть с ним у меня других желаний нет. Ещё про платье думала, дурында. Да гори оно, перешагнула. Никто на мне ещё одежду не рвал. А потом не целовал так жарко.

Паше с чего таким жадным быть? Таким голодным?

Потянула с него свитер. Тоненькая ткань, а плотная. И мягкая-мягкая. И рубашка такая-же: тоненькая, а гладкая! У меня все чувства обострились, такой Пашка весь особенный, что его и раздевать приятно, как будто дорогой подарок разворачиваешь. А я уже так во вкус вошла, что и руки не трясутся. Столько времени одна… Ой, держись, Паша!

– В спальню, – шепчет мне в ухо, дыхание жаркое. А я уже и ремень ему расстегнула с брюками и схватилась за что надо. Чую, не дойдём мы до спальни.

– Далеко она? – интересуюсь. Квартира внезапно большой стала.

– Что ты делаешь со мной? – спрашивает, вминая в себя, и на ухо, обжигая губами. – Аля?

Что я делаю? Я бы понимала ещё…

Добрались до спальни. И в этом только заслуга Пашки. Я не уверена, что в перемещении участвовала. Свалились в его постель. Меня, точнее, туда забросили.

Простыни холодные и гладкие. И скользкие. Это я быстро поняла, потому что меня по ним потащили.

Не ожидала, что у нас с такого начнётся. Да разве сладить с ураганом? Рядом с чужим, сильным, упругим телом своё кажется совсем податливым, мягким. Верно, что я Мороженка – вот и растаяла и растеклась вся в его руках и объятиях.

Тело у него жесткое – как в клетке стальной меня зажало. А вот кожа мягкая-мягкая. Такое сочетание приятное. Только руки у него грубее, чуть-чуть шершавее. И ладони тоже. Не как у работяги, но не изнеженные.

Паша ухоженный, кажется, что лоснится весь. А вблизи если, кожа к коже, чувствуется и щетина грубая, и жёсткие пальцы. А губы жадные. Очень жадные, очень…

– Ты сладкая. Везде, – и смотрит на меня. Всё попробовал. А у меня по телу искры бегают. Как-будто валиком с иголками по мне прокатились. И продолжают эти иголки в меня втыкаться – так покалывает… Сколько в нём выдержки. И как это в одном человеке помещается – страсть необузданная и железная воля? Он так смотрит, как будто за тонкой-тонкой перегородкой демоны беснуются. Так глаза горят. И взгляд голодный и жадный.

– Взял бы тебя и съел, – нахально так заявляет. И это сейчас-то! Я в долгу не останусь.

– Возьми сначала.

Не знала я, что с такой страстностью можно кого-то забирать в себя и с такой же страстью, любовью и нежностью самой отдаваться. Как будто я его, своего единственного, любимого, особенного – сколько живу, ждала. Это была лучшая в моей жизни ночь.

Глава 16. Клубничный завтрак

Проснулась счастливой. И как-то внезапно. Открыла глаза и смотрю в потолок. Мыслей – где я, что со мной, нет. Я помню, где нахожусь, и что произошло, помню. До сих пор чувствую.

Вроде как дёрнулась вверх – хоть осмотреться. А то кроме потолка ничего не вижу. Подняться не смогла. На груди лежит рука Паши Птолемеева.

Скосила глаза на него. Дрыхнет, уткнувшись мне в плечо. Руку на меня положил так по-хозяйски. И не сдвинешься. Господи, как спит сладко. Умеют же некоторые так спать. С таким видом, что как в последний раз. И в меня, и в подушку вжался, лицо счастливое. Да напридумываю я себе. Лицо как лицо. Спит человек.

Чувствую голым бедром его ногу. Сразу дрожь пробирает. Я даже боюсь, что Паша почувствует и проснётся, а у самой мурашки волной прошлись по телу.

Чуть-чуть пошевелилась. Птолемеев что-то промычал и схватил меня крепче. Я зажмурилась, нежась. Хорошо-то как. Ещё чуточку шевельнулась, чтобы ощутить, как соприкасается наша кожа. Тёплый, мягкий, красивый, спящий, лохматый. Никуда не хочу.

Алевина, у тебя же дети! Я вскочила, честно слово. Попыталась, то есть. С положения лёжа, да когда тебя обнимают, особо не вскочишь.

– Паша! – не то чтобы кричу, но и не шепчу. Скорее кричу шепотом. – Паша, проснись!

Он глубоко вздыхает, начинает шевелиться, едва приоткрыв глаза, сгребает меня к себе.

– Это ты куда собралась?

– Паша, отпусти.

– Нет, – покусывает мне одними губами руку и устраивается спать дальше.

– Я же без телефона! Мои меня потеряли! – вырываюсь я. Паша поднимается на локте. Смотрит на меня. Соображает, наверное – что я только что сказала?

– Да, надо позвонить, – кивает он. – Свой номер телефона помнишь? Или мамы?

– Помню оба, – я приподнимаюсь, натягивая на себя одеяло. Птолемеев это одеяло тянет на себя, поднимает, заглядывая под него.

– Ночью не насмотрелся? – ворчу я. – Давай уже мне телефон.

– Ну сейчас, – встаёт ленивенько, потягиваясь, идёт в коридор. Хоть бы оделся, я ж не привыкла ещё. Неловко, но смотрю, хотя на душеньке неспокойно.

Паша возвращается с телефоном, протягивает мне.

– Звони.

Набираю маму. А то ещё испугается, когда мой телефон зазвонит. Хотя чего пугаться? Напридумываю, сижу. Пока я с телефоном вожусь, Птолемеев подбирает одежду и уходит. А у меня гудки в трубке, жду, когда ответит мама.

– Алло? – голос испуганный. Дочери нет. А тут звонят, и номер неизвестный, понимаю.

– Мам, это я.

– Аля?! Ты где это?

– Да… – посмотрела на открытую в коридор дверь. – У мужчины я, мама. Приеду, расскажу. Как дети? Проснулись?

– У мужчины? – мама, вроде как, призадумалась. Ну а что я буду ей сказки рассказывать? Придумывать, что к друзьям пошла новый год встречать на ночь глядя?

– Всё хорошо, мам. Как там дети?

– Проснулись, играют. Сварила им какао. Про тебя пока сказала, что ты с утра в магазин пошла.

– А они что?

– А ничего. Мультики по телевизору.

Ну да, какая тут мама, когда мультики?

– Спасибо, мам. Скоро буду.

– Уж надеюсь.

Отключилась, смотрю на кровать. На свои руки поверх одеяла. Надо вставать, пока Паша не вернулся. Подскочила, подобрала своё бельё. Э-э… частично. Пока только трусы нашла, впрыгнула в них. Бюстгальтер оказался в коридоре. Подобрала и его, надела. Паша, судя по всему, в ванной. А я в коридоре стою, туплю, жду.

Подумала и вернулась в спальню, залезла на кровать, забралась под одеяло. Новая проблема у меня – в чём отсюда ехать? Платье порвано, и назад его уже никак не соберёшь – по всему шву разодрал, как зверь дикий, мама дорогая. Не выйду же я голая, поверх белья в одной своей шубе?

Паша вернулся в спальню. Смотрит на меня. Стоит молча, главное, смотрит и улыбается.

– Ну чего? – спрашиваю. А сама тоже улыбаюсь.

– Позвонила?

– Да.

– Всё нормально?

– Нормально.

– Тогда валяемся дальше! – и Птолемеев рухнул рядом со мной поверх одеяла, которое я на себя опять старательно натягиваю.

– Ну ка, дай сюда, – он снова потянул одеяло на себя, посмотрел на меня. – А ты чего оделась? Снимай обратно.

– Мне домой пора, – говорю, отталкивая его руку. А он уже лезет ко мне под бельё.

– Паша! Не надо, мне домой…

– Так там же всё нормально!? Дома у тебя. Расслабься, первое января. Обойдутся без тебя пару часиков, – и опять ко мне полез.

– Паша, мне надо в ванную, – отпихнула его от себя и из постели выбралась.

– Возвращайся, – командует Птолемеев.

– Вернусь, вернусь, – не думая, обещаю я, а сама иду, куда сказала. Мне действительно надо.

А в ванной, когда в зеркало на себя посмотрела, ужаснулась. Макияж мой по лицу размазался, тушь посыпалась. Волосы наэлектризовались и метёлочкой стоят – это ладно, не велика беда. Но лицо! И Паша меня такой видел! Ещё и смотрел так внимательно. Что он там разглядывал – с утра-то!

Пошарила взглядом по полкам – чем бы умыться? Средства для демакияжа или пенки для умывания у Паши, конечно, нет. Даже если здесь женщины бывают, они, наверное, так же, как и я, обходятся… Подсказать, что ли, ему? А, может, они, его барышни, с собой приносят? Зубную щётку там, да все свои баночки-скляночки. Это я такая неподготовленная.

Взяла белое кусковое мыло. Намылила руки. Если в густую пенку взбить, можно один раз и умыться. С одного раза лицо не облезет. Зубы вот почистить нечем…

Смелости набралась, открыла шкафчик. А там нераспакованная зубная щётка лежит. Подумала. Распаковала. Уж зубную щётку я куплю ему, если не понравится Пашке, что взяла.

Умылась, зубы почистила. Волосы ладонями пригладила. Смотрю на себя – ромовую бабу в нежно-розовом белье. Косметики нет, а без неё лицо бледное. Ещё и припухшее немного. Красавица – ни дать ни взять! Ну уж какая есть!

Вышла.

По звукам поняла, что Птолемеев уже на кухне. Всё-таки постеснялась вот так, в белье к нему идти, вернулась в спальню, взяла одеяло. Завернулась в него и так и потопала на кухню.

– А ты чего это? – заметил меня Паша. – Холодно?

– Да нет… – бормочу, усаживаясь на стул. – Просто надеть мне нечего. Платье моё ночью порвал кто-то.

– Платье отвратительное, – Паша налил кофе и поставил передо мной кружку. – Кто только такие придумывает?

Я промолчала, а он что-то намазывал на тонкий ломтик хлеба.

– Паша, ты там чем занимаешься?

– Вообще собирался завтрак в постель принести, – он посмотрел на меня. – Ты не могла бы вернуться в постель?

– Это я легко! – быстро согласилась я. Ну а когда мне ещё завтрак в постель будет? Да и в спальне как-то освещение более щадящее…

Паша появился через пару минут. Сам он частично оделся. Брюки нацепил, но не вчерашние, а какие-то тёмно-синие, пижамные – видимо, домашние. Принёс поднос на ножках, поставил на кровать. На подносе две кружки кофе, два тоста с маслом, какое-то повидло или джем на малюсеньком блюдечке, а рядом чашка с клубникой.

– Это ты где клубнику взял? – удивляюсь я.

– В супермаркете, – не раздумывая, честно отвечает Пашка. Мог бы сочинить, что еле достал. На самом деле, рядом с домом её мало где у нас купишь. В лавку, где я овощи-фрукты покупаю, привозят иногда – но не часто. И дорого, я не беру. Зимой всё равно невкусная.

– Ну давай попробуем клубнику в январе, – смеюсь я.

– Вообще получается, она декабрьская, – поправляет Пашка и первый тянет ягодку в рот. Вижу, что ему не нравится.

– Что? Не сладкая? – спрашиваю.

– Сейчас подсластим, – Птолемеев проводит клубникой мне по губам, но откусить не даёт, забирает и ест сам. – Вот теперь послаще.

А я смущаюсь, как девочка. Так неожиданно он это всё.

– Всю так съешь? – спрашиваю.

– Тебе оставлю, если захочешь, – а сам берёт ещё одну ягоду и проводит мне по груди, забирается под бюстгальтер, а у меня глаза как две плошки, в этом я уверена. Так он на меня действует. А Паша сидит и эту ягоду тоже ест.

– А так ещё слаще, – и пальцы облизывает. – Но ты слаще, – и смотрит на меня. – Подсластим по-другому.

Знала, что так будет. Поняла по взгляду. Первый поцелуй, как проснулись. Подсластил утро.

Поднос пошатнулся, на меня полилось кофе. Я поняла, что Птолемеева не оттолкнуть, но он сам сообразил. Переставил поднос на пол. Целовал отчаянно, крепко, хватаясь за меня, как будто я для него воздух. Я не привыкла к такому, к такой буре эмоций внутри. Как будто со мной так быть не может, а вот же есть. За секунду воспламенилась вся. И опять я самая красивая и желанная. Если на меня такая реакция, так оно наверное и есть.

А после Птолемеев вдруг заметил:

– Нам тут третий нужен…

– Кто нам нужен? – не поняла я. Я вообще ещё не могла ни прийти в себя, ни отдышаться.

– Третий, – Пашка поднялся, стоя в постели рядом со мной на коленях. – Чтоб держал нас друг возле друга вот так! – он поставил ладони одну напротив другой и начал их сводить. – Чтоб мы не разъезжались.

– Ты про что, Паша? – я всё ещё плохо понимала.

– Про это бельё шелковое, – он упал обратно ко мне и рассмеялся. – Выкину его на фиг!

Чем это оно тебя не устроило? – тоже начала смеяться я, гладя Пашку по груди.

– Я тебя задолбался по всей постели всю ночь ловить, – он схватил мою руку и прижал к себе. – Ты выскальзывала и выскальзывала.

А мне вот очень понравилась, как он меня по этой постели ночью гонял.

– Хорошее белье, Паша, не выкидывай! – попросила, а сама думаю… – Паш, а ты что, его только недавно купил? – взяла да и спросила. А что?

– Да, – кивает. – Вчера только. С утра. Вместе с клубникой.

Так для меня, получается?

– А зубную щётку? – спросила осторожно.

– Какую ещё щётку?

Не понял меня. Ну да ладно. Мало ли какие зубные щётки у него тут про запас накуплены. Его, может, нераспакованная лежала.

Тут у Паши телефон зазвонил.