Текст книги "Четвёртый круг"

Автор книги: Зоран Живкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

3. Исчезновение

– «Приключения Шерлока Холмса», – тупо повторил я, не придумав ничего более умного. Бывают случаи, когда человек чувствует, что должен что-то сказать, но при этом понимает, что все сказанное прозвучит глупо.

– Именно так, – ответил Дойл. – Прекрасно понимаю ваше изумление, мистер Ватсон. Можете себе представить, что я почувствовал, когда в моих руках оказалась книга, якобы написанная мной и повествующая о приключениях человека, которого я хорошо знаю. Не могу сказать, что мы близкие друзья, но мистер Холмс часто посещал нашу библиотеку, и я всегда был готов ему служить, поэтому со временем между нами установились отношения более тесные, чем простое знакомство.

Он замолчал, как это делают люди, погружаясь в воспоминания. Тишину нарушало лишь слабое звяканье фарфора. Прошло несколько секунд, прежде чем я сообразил, что это у меня дрожат руки, в которых я держал блюдце и чашку с чаем.

– Невероятно, – выдавил я наконец, поспешно поставив чашку на стол. – Вы утверждаете, что эта ваша книга о Шерлоке Холмсе непонятным образом появилась в отделе старинных и редких книг библиотеки Британского музея, и она по всем признакам происходит из будущего.

– И это еще не все, мистер Ватсон, – прервал меня Дойл. – Точно, что год выхода в свет загадочной книги еще должен наступить, но речь идет не о первом издании этого произведения. Изучив титульный лист более тщательно, я установил, что это повторное издание книги, впервые появившейся именно в нынешнем году!

– В нынешнем году? Но тогда вам легко проследить ее. Насколько я знаю, по одному экземпляру всего, что выходит в свет в Соединенном Королевстве, обязательно поступает в библиотеку Британского музея, не так ли?

– Конечно, конечно, – ответил Дойл. – Но такую книгу никто не издавал в этом году, поэтому ее нет в нашем фонде.

– Год еще не закончился, – попытался я рассуждать логически. – Еще есть два с половиной месяца, и может быть…

– Ничего не произойдет за оставшиеся месяцы этого года, мистер Ватсон, – самоуверенно возразил Дойл. – В качестве первоиздателя обозначена фирма, которая также не существует, но есть и еще кое-что более важное. Сзади на обложке издания из будущего дана краткая биография писателя. А именно, сэра Артура Конан Дойла. Можете предположить, кто он по профессии?

– Мне кажется, что он не управляющий библиотеки Британского музея.

– Правильно. Нет. Он врач.

– Но тогда это не вы?

Дойл с подозрением посмотрел на меня. Таким взглядом меня одаривал Холмс, когда какое-нибудь мое замечание казалось ему бестактным. Кто знает, почему… К счастью, последующая реакция Дойля была гораздо умереннее, чем некогда реакция Холмса.

– Похоже на то, – ответил он мягким голосом. – Впрочем, биографическая заметка снабжена фотографией. Мы абсолютно непохожи.

– Не узнали ли вы того… другого… мистера Дойла? – внезапно спросила миссис Симпсон. Голос ее звучал тихо, словно из отдаления. Дойл, очевидно, совсем забыл о ней, поэтому слегка вздрогнул, когда она заговорила.

– Нет. Он мне совершенно незнаком, – ответил он после секундного колебания, повернувшись к женщине.

– Я подумала, может быть, это какой-нибудь ваш родственник. Родственники, знаете, порой способны на разные подлости из зависти… или ревности… Они даже хуже, чем совершенно чужие люди. Безжалостнее. Вот, например, у меня есть племянник в Девоншире…

– Но как это возможно? – спросил я в полном смятении, не позволив миссис Симпсон разойтись. – Вы же сказали, что не существует второго сэра Артура Конан Дойла…

Дойл ответил не сразу. Он опустил взгляд к наполовину выпитой чашке чая, задумчиво мешая в ней ложечкой. Он делал это машинально, издавая однообразный приглушенный звук. Когда Дойл мне ответил, его голос стал как-то глубже и тише.

– Действительно, не существует. По крайней мере в этом Лондоне…

– В «этом» Лондоне? – повторил я, не понимая уже ничего. – Насколько мне известно, не существует больше никакого другого Лондона. Были, правда, предложения какое-то место в колониях назвать так же, с добавлением «новый», но…

– Я говорю не о колониях, мистер Ватсон, – прервал меня Дойл нетерпеливо. Это у него уже превращалось в привычку – неприятную привычку. Он все больше усваивал манеры Холмса. – Я имею в виду другой Лондон… в другой Англии… на другой Земле…

Дойл замолчал, оставив меня в недоумении – закончил он фразу или нет, во всяком случае, мысль не была завершена. Какой «другой» Лондон? «Другая» Англия? Что может означать эта «другая Земля»? Нет ничего «другого». И Лондон, и Англия, и тем более Земля – единственны.

– Что это за бессмыслица, мистер Дойл? – спросил я наконец, пытаясь придать голосу некоторую мужественность, однако прозвучал мой вопрос как-то пискляво и слегка испуганно. – О каких «других» местах вы говорите? Нет никакого другого Лондона, и тем более другой Англии… и, Боже сохрани, другой Земли.

Ответа не последовало, по крайней мере немедленно. Дойл продолжал крутить ложечкой в чашке с чаем, то в одну, то в другую сторону; это движение явно действовало на него гипнотически, придавая ему несколько отсутствующий вид. Было очевидно, что ему тяжело продолжать, что он борется с демонами противоречия внутри себя. Ручеек на шее продолжал блестеть, хотя лицо уже давно было не столь разгоряченным, как поначалу.

Первой молчание нарушила миссис Симпсон:

– Мистер Дойл… сэр… Может быть, вы поедите чего-нибудь? Вы, должно быть, голодны… Наверняка давно не ели. Я могла бы вам быстро приготовить что-нибудь вкусное. Например, хорошую яичницу-болтунью…

Вновь обернувшись, Дойл посмотрел на нее быстрым, пустым взглядом, словно до него дошел только звук ее голоса, но не смысл слов.

– Как вы не понимаете? – сказал он наконец, опять повернувшись ко мне. – Другого объяснения просто не существует. По крайней мере, я не вижу.

– О, существует, – бодро сказал я, как человек, которого только что осенило. – И совершенно очевидное. Бритва Оккама!

– Бритва Оккама?

– Да. При расследовании запутанных дел Холмс часто руководствовался мудрым напутствием Вильяма из Оккама, доминиканского богослова пятнадцатого века. «Когда предположения умножаются, выбери самое простое». А о самом простом решении я уже упоминал – все дело сводится к тому, что над вами кто-то подшутил. Не очень умно. Вы сказали, что ни один нормальный человек не стал бы вкладывать столько труда, писать целую книгу, чтобы просто пошутить. Это верно. Но кто говорит, что речь идет о нормальном человеке? Если допустить, что я приобрел какой-то опыт из многолетнего общения с Холмсом, то это – проделки извращенного ума, способного на любые усилия ради осуществления своего замысла. Здесь мы явно имеем дело с умом именно такого рода. У кого-то на вас зуб, мистер Дойл, у кого-то странного, но очень трудолюбивого, а кроме того, обладающего явным литературным талантом, как вы сами говорите. Он написал книгу о Холмсе (чего тот в любом случае заслуживает, кстати сказать, удивительно, что никому это раньше не пришло в голову, по крайней мере, мне бы хотелось эту книгу прочитать), а потом отдал напечатать с ложными, смущающими данными на титульном листе… маленькие типографии в Ист-Энде сделают это за соответствующую плату, несмотря на то что подобные подлоги строго наказываются… и нашел способ подбросить ее в ваш отдел старинных и редких книг. Хотя это все требует неимоверных усилий, но все же не в пример проще, чем ваши предположения о… другом Лондоне на другой Земле… не так ли?

Я проговорил это на одном дыхании, тоном, не терпящим возражений, с победной интонацией, так, как это имел обыкновение делать Холмс по окончании расследования очередного дела. Все складывалось, все становилось на свои места, для всего существовало какое-либо последовательное, разумное объяснение. Если б меня в этот момент видел мой друг… Я гордился собой.

Но недолго.

– И я бы, наверное, пришел к такому же выводу, мистер Ватсон, если б не держал в руках эту… книгу. Прежде всего, она сделана таким способом, какой не применяется нигде у нас, да, по всей видимости, и во всем мире. В ней все как-то… по-другому, более совершенно. Техника оформления, переплет, роскошная обложка, набор. Она просто-напросто не принадлежит нашему времени. Никакая скромная типография в Ист-Энде и близко не способна выпустить такое произведение. Даже великолепные издания Королевской типографии не могут соперничать с этим… артефактом из будущего. Одна бумага…

– И в наше время существует бумага исключительного качества, – прервал его я, пытаясь спасти свою смелую гипотезу, которая вдруг стала шаткой, хотя еще секунду-две назад казалась совершенно незыблемой. По крайней мере мне. – Ее делает в Болонье, в Италии, знаменитый синьор Муратори, и…

Я остановился на полуслове, потому что в этот момент что-то сверкнуло в моем сознании. Мысль о Муратори вызвала длинную цепь ассоциаций, в конце которой находилось одно имя: Мориарти! Если все, что утверждает Дойл, – правда, тогда за таинственным появлением книги о приключениях Холмса стоит не какой-нибудь праздный шутник, не пожалевший труда, чтобы претворить свою глупую идею в жизнь. Нет, виновником столь запутанной и темной истории, в центре которой находится все же Холмс, а не несчастный Дойл, мог быть только мрачный гений Мориарти! Но как…

Дойл как раз собрался что-то спросить меня, но его опередила миссис Симпсон.

– Я пойду приготовлю что-нибудь поесть. Вы почувствуете себя гораздо лучше, когда немного подкрепитесь яичницей. У меня, вы знаете, есть свежие яйца, и…

Она продолжала рассказывать о пользе вечерней яичницы-болтуньи и важности регулярного питания вообще для душевного здоровья, выходя из столовой и направляясь на кухню. Мы вдвоем проводили ее взглядами, не проронив ни слова. В этом было что-то заговорщическое: словно по молчаливому уговору мы согласились, что лучше будет, если последующий разговор пойдет без свидетелей, с глазу на глаз.

– Мистер Дойл, – первым нарушил я молчание, как только мы остались одни, – говорит ли вам что-нибудь имя Мориарти?

– Мориарти? Вы имеете в виду этого законченного злодея, которого недавно, несколько недель тому назад, нашли мертвым в озере?

Я коротко кивнул, но прежде чем успел продолжить, Дойл поднял голову, проницательно посмотрел мне в глаза и произнес голосом, который вдруг стал очень тихим, почти неслышным:

– Если только это был он…

С отвисшей нижней челюстью я уставился на него. Это было уже слишком. Даже глупые идеи Дойла о книгах, прибывших из будущего, и о другом Лондоне на другой Земле взволновали меня не так, как это простое раскрытие тайны, о которой я был уверен, что ее никто не знает. Никто не может знать. Только мои уши слышали тот ужасный нечеловеческий крик, что доносился из-за запертой двери комнаты. Внезапно я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. Все вокруг словно закачалось.

– Как… это… откуда вы знаете? – промычал я наконец.

– Очень просто, мистер Ватсон, – ответил Дойл окрепшим голосом, словно ободренный моим невольным признанием предположения, которое он едва осмелился прошептать. – Я прочитал в книге.

– В какой книге? – спросил я, и сам почувствовал, что мой вопрос прозвучал крайне глупо.

Новый подозрительный взгляд Дойла утвердил меня в этом предположении. Тем не менее его реакция и на сей раз была спокойной.

– В «Приключениях Шерлока Холмса», – сказал он мягко. – Книгу я, разумеется, прочитал.

– Разумеется, – повторил я машинально, как эхо.

– Великолепное чтение, – продолжил он бодро. – Я бы нимало не стыдился, будь я и вправду автором. Напротив.

– Но это не вы?

– Конечно, нет. Кроме всего прочего, я никогда, вы знаете, не умел придумывать. Я человек, твердо стоящий на земле. – Он остановился на секунду, а потом добавил сокрушенным голосом: – По крайней мере так было до недавнего времени…

– Что вы имеете в виду, говоря: «придумывать»? – спросил я. – Разве это не книга с описанием настоящих приключений Холмса, нечто вроде документального романа? Мне показалось…

– О нет, вы неправильно поняли. Насколько я могу оценить, все в ней неправда. Ни одного… описанного… случая… на самом деле не было. Все выдумано.

– Но зачем кому-то трудиться и придумывать приключения Холмса, когда того, что было в действительности, вполне достаточно по занимательности, таинственности и…

– Могу только гадать, почему это так, мистер Ватсон. А самым простым предположением, если использовать вашу любимую бритву Оккама, кажется мне то, что писатель… кто бы ни прятался за моим таинственным тезкой… просто не знал о настоящих приключениях Холмса. Более того, суть в том, что он вообще не подозревал о существовании Холмса. Я хочу сказать, этот Холмс, здесь…

Он вновь замолк. Наступившую тишину нарушали только приглушенные звуки с кухни. Миссис Симпсон на этот раз не оставила за собой дверь открытой, как сделала это, когда пошла заваривать чай. Было очевидно, что она не желает более слышать ничего из того, о чем говорится в столовой. Значит, готовка затянется.

– Но разве существует какой-нибудь другой Холмс? Мы что, опять возвращаемся к вашей крайне… странной… идее о неком другом Лондоне?..

– Боюсь, что это неизбежно, мистер Ватсон. Хотя я согласен, что это ни в коем случае не является самой простой версией. Наоборот.

Кое-что вдруг пришло мне в голову, наполнив каким-то необычным страхом, подобного которому я никогда не испытывал.

– А я… упоминаюсь… в книге? Я хочу сказать, есть ли возле того, другого Холмса и… другой Ватсон?

– О, конечно. Вы присутствуете в каждом рассказе. Постоянный спутник и помощник Холмса. Его правая рука, точь-в-точь как и… здесь.

Хотя я и далее ощущал холодные пальцы ужаса, стискивающие мое сердце, одновременно меня заполнило и нечто вроде гордости. Я не смог удержаться от вопроса:

– Тот… другой Ватсон… он как описан?

Дойл ответил не сразу. Мне показалось, что он медлит, потому что подбирает правильные слова. Когда он заговорил, в уголках его рта заиграла улыбка.

– Ну… в основном, правильно, я бы сказал. Правда, есть известные мелкие различия. Вы, например, не носите усов, а тот другой Ватсон носит. Но в общем и целом все верно. Вы добры, преданны, полезны… простодушны… – Дойл замолк и его улыбка стала шире. Он словно хотел еще что-то добавить, но в последний момент удержался. – Вы не были бы разочарованы, мистер Ватсон, тем более что образ, конечно, не списан прямо с вас. Насколько могу судить, миссис Хадсон также описана достоверно…

– Миссис Симпсон, – поправил я его.

– Да. Миссис Симпсон. Я путаюсь, потому что в книге ее зовут Хадсон. То же самое и с вашим адресом – там указано Бейкер-стрит, 221б, а здесь 221а. Поэтому я сегодня сначала постучался в соседнюю дверь, будучи уверен, что это жилище Холмса. Видите ли, эти мелкие на первый взгляд различия окончательно утвердили меня в мысли, что книга о приключениях Холмса происходит не из… этого мира. Прежде всего мне бросились в глаза описание Лондона. Да, это был Лондон, который мы знаем: Парламент, Бит Бен, Трафальгарский сквер, Тауэр, Пикадилли, Вест-Энд – но все казалось слегка неправильным, смещенным. Реальным и нереальным одновременно. Вы всё узнаёте, но вам постоянно мешает какая-нибудь неточная подробность, деталь, которая более или менее заметно не соответствует действительности. Все немного не так, как нужно. Тогда я спросил себя, чем руководствовался писатель, допуская все эти многочисленные неточности, которые могут лишь смутить читателя. Разве эти упущения, хоть и незначительные, не дискредитировали его как надежного проводника по лабиринтам детективных сюжетов, в которых каждая мелочь должна быть на своем месте? Как можно поверить рассказчику, что он держит в своих руках все концы запутанного действия, если, например, мост Тауэр перенесен у него на добрых две мили вверх по течению, причем без всяких видимых причин?

Вопрос, разумеется, был задан не мне, но поскольку Дойл сделал паузу, я посчитал нужным ответить:

– Действительно, не понимаю…

– Ответ напрашивается сам, – продолжил Дойл, не обратив внимания на мое замечание. – Правда, тяжело его было принять, именно из-за предрассудков, вызванных чрезмерным уважением к бритве Оккама. Кстати, в книге Оккам часто упоминается, но там о нем говорится, как о францисканском богослове четырнадцатого века, а не доминиканском пятнадцатого. Еще одно в ряду расхождений, как видите. Итак, никаких ошибок на самом деле нет. Лондон, как и все остальное, описан абсолютно верно, но не этот наш Лондон, а некий другой, иной…

– Мистер Дойл, – прервал я его, потому что мне кое-что пришло в голову; кое-что, о чем я должен был спросить гораздо раньше, еще когда в первый раз была упомянута эта злосчастная книга. – Не покажете ли вы мне эти… «Приключения Шерлока Холмса»? Я надеюсь, книга у вас с собой? Мне бы хотелось ее увидеть.

Дойл ответил не сразу. Взгляд его опять устремился к чашке, которая уже некоторое время была пуста. Дойл, тем не менее, не перестал крутить в ней ложечкой, делая это, видимо, машинально. Однообразное звяканье разносилось по столовой словно зловещий отзвук далекого колокола.

– Я не могу ее вам показать, мистер Ватсон, – сказал он наконец, не поднимая глаз. – Она пропала…

4. Последняя глава

– Как это «пропала»? – спросил я недоверчиво. – Ее кто-то взял?., украл?..

– О нет. Я имею в виду – буквально пропала. Исчезла. На моих глазах. Более того, я ее держал в руках. А потом – внезапная вспышка белого света, яркая, ослепляющая… у меня волосы на теле встали дыбом, по коже поползли мурашки… Я почувствовал, что повсюду вокруг меня трещат искры, пляшут на поверхности всех вещей в моем кабинете, на моей одежде, открытой коже… но не было никакого неприятного ощущения, никакой боли… Наоборот, я чувствовал что-то вроде удовольствия, воодушевления… Будто я… лечу… охваченный восторгом… Вокруг меня все подрагивало, тряслось, как… во время землетрясения… Это продлилось… не знаю, может быть, секунд пятнадцать… не больше… А когда вспышка погасла и мои глаза вновь привыкли к обычному освещению над рабочим столом, что произошло не сразу, я обнаружил, что книга просто-напросто исчезла. Мои руки продолжали находиться в таком положении, будто они ее держат, но ее не было… Не знаю, куда она девалась. Я не чувствовал ничего, никакого движения…

Я пристально смотрел на Дойла несколько мгновений, не говоря ни слова и испытывая одновременно недоверие и печаль. Все, что рассказал этот человек, звучало совершенно… невероятно, нереально… мой разум говорил мне, что это просто бессмыслица… безумие… Но другая часть моего рассудка, постоянно напоминающая мне о том, что в моем присутствии случилось с Холмсом, посылала сигналы, от которых у меня перехватывало дыхание, по спине ползли мурашки и учащалось сердцебиение… Как врач, я легко мог определить симптомы кататонического страха…

– Ну и когда это случилось? – спросил я наконец, почувствовав, что от меня ожидают каких-нибудь слов, но не в состоянии придумать что-либо более умное.

– О, – ответил Дойл, вытащив из жилета карманные часы; они были массивные, на толстой золотой цепочке, а когда крышка была открыта, послышались приглушенные первые такты гимна «Боже, храни королеву…». – Точно один час двенадцать минут назад. Настенные часы в моем кабинете как раз пробили четыре, когда… все… произошло.

– Так это было сейчас! Я хочу сказать – сегодня.

Мой талант в констатации очевидных фактов дошел до своего полного выражения. Однако на сей раз обычного подозрительного взгляда Дойла не последовало. Похоже, он уже привык…

– Да. Я немедленно принял решение. Мне необходимо повидаться с Холмсом по поводу произошедшего. Все причины, по которым я откладывал этот разговор, стали несущественными. Я тотчас поспешил сюда, тщетно пытаясь остановить по дороге кэб. Но вы знаете, как это бывает, – свободных кэбов нет именно тогда, когда они вам очень нужны. Сколько их проехало мимо меня, но все как назло были заняты. Поэтому мне пришлось весь путь от библиотеки досюда проделать пешком, а это достойный подвиг для человека моего возраста и сложения, согласитесь.

Я кивнул в знак согласия, вспомнив собственные мучения в похожих случаях. Дойл был приблизительно моих лет и моей комплекции, так что мы испытывали одни и те же трудности.

– Видимо, из-за малоподвижного образа жизни вскорости у меня сбилось дыхание, но я шел, гонимый сильнейшим желанием как можно быстрее увидеть Холмса. Мне казалось порой, что сердце выскочит из груди, и при этом меня не оставляло предчувствие, что я его не застану… появлюсь… слишком поздно… что в действительности и произошло.

Мой взгляд невольно скользнул на шею Дойла. Ручеек пота уже высох, но извилистый след от него остался. Мне было жаль, что Дойлу пришлось потратить столько усилий, чтобы как можно скорее добраться сюда. Правда, я не совсем понимал причину подобной спешки. Похоже, в его рассказе были какие-то недосказанные подробности. Мне и далее не удавалось понять, почему он не пришел к Холмсу сразу после появления книги. И тогда, правда, было бы поздно, потому что это таинственное появление, похоже, было связано именно со столь же таинственным исчезновением Холмса, но Дойл о нем никак не мог знать. Он лишь упомянул в этой связи что-то, прочитанное в книге, но ничего из того, что потом было рассказано – как бы странно оно ни выглядело, – не могло быть причиной его колебаний. Наоборот, хорошо зная Холмса, Дойл легко мог предположить, что тот будет просто восхищен всей этой историей. Для Холмса это, несомненно, было бы даже интереснее того, что мог приготовить для него сам Мориарти. А теперь, после четырех дней промедления, вдруг сильная, почти паническая спешка. Когда главная улика исчезла, ничего не остается, как либо верить, либо не верить Дойлу на слово. И еще это предчувствие, что не застанет Холмса дома. На чем оно могло основываться? Что-то здесь не складывалось. Дойл или что-то утаил, или все выдумал… Но для чего бы ему выдумывать? О, мне в голову могло бы прийти несколько причин… вполне убедительных… и я бы, придерживаясь принципа Оккамовой бритвы, легко принял бы одну из них, вместо того чтобы верить в самые фантастические возможности, – если б Холмс действительно отлучился из дома только для расследования какого-либо нового дела. Но именно в свете того, что произошло с моим другом, бритва Оккама уже не могла служить надежным средством. Итак, я должен был предположить, что Дойл говорил правду, как бы невероятно она ни звучала, но рассказал мне не все. Что-то он опустил, что-то важное, ключевое. Я не знаю, почему Дойл так поступил – потому ли, что это было нечто слишком странное, и он побоялся, что я не смогу поверить, или же за всем стояла нереализованная склонность рассказчика к оттягиванию развязки и нагнетанию напряжения. Если дело в последнем, то мне нужно немедленно уведомить его о том, что я в этом ничего не понимаю. В литературе еще ладно, хотя и там это мне по большей части действует на нервы (так что я нередко прочитываю сначала конец романа, что ужасно злит Холмса), но не в жизни, тем более при таких обстоятельствах. Последнее замечание Дойля дало мне возможность объясниться по этому поводу.

– Почему вы решили, что опоздаете, мистер Дойл? – спросил я. – И в каком смысле «опоздаете»? Если книга уже… исчезла… тогда я не вижу повода для спешки. Тем более что я не ожидаю скорого возвращения Холмса. Он, видите ли, в пути… вне Лондона, так что…

– Я знаю, где Холмс, – ответил Дойл. Хоть он и произнес это приглушенным тоном, голос его выражал полную уверенность, не терпящую никаких возражений.

– Знаете? – повторил я тупо.

– Знаю… Вне Лондона, да. Очень далеко от Лондона. На самом деле так далеко, что я не мог в это поверить, пока выражение вашего лица у входной двери, когда я спросил вас, дома ли Холмс, не подтвердило окончательно, что… книга… говорит правду.

– Книга? Не понимаю…

– Книга. Да. Последняя глава книги «Приключения Шерлока Холмса». Завершающая часть, которая резко отличается от всего предыдущего с точки зрения стиля, манеры изложения, жанра, словно ее написал какой-то другой автор, с совершенно иными намерениями, а не сэр Артур Конан Дойл… я имею в виду – тот другой Дойл…

Он остановился, смущенный необычной двойственностью своей личности, что дало мне возможность немного осмыслить этот новый поворот. По тому, что волоски на моем затылке и шее встали дыбом, я понял, что происходит нечто необычное. Я хорошо знал эти симптомы: столько раз их видел, работая с Холмсом. Начиналась развязка – окончательное разрешение всего дела; медлить больше было нельзя. В тот момент я позавидовал Дойлу – он все мог прочитать заранее, сначала конец, а потом то, что перед ним, и не мучиться так, как я…

– Эта заключительная часть называлась «Последнее дело Шерлока Холмса», – продолжил Дойл. – В отличие от остальной книги, повествование в ней ведется от первого лица: сам Холмс описывает свое последнее… и самое чудесное… приключение, дело, которое совершенно не является детективным, во всяком случае не в том смысле, как остальные, о которых пишет Дойл.

– Что вы имеете в виду – «не является детективным»? – спросил я удивленно. – Но ведь Холмс был… вернее, есть… величайший детективный гений нашего времени. Чем другим он еще может заниматься?

Дойл посмотрел на меня укоризненно, почти сердито.

– Странно, что об этом спрашиваете вы, мистер Ватсон. Следовало бы ожидать, что вы лучше знаете человека, рядом с которым провели столько времени. Неужели вам ни разу не приходило в голову, что он мог быть глубоко не удовлетворен тем, что тратит свои исключительные, уникальные способности – ум, сообразительность, образование, исследовательский энтузиазм – на столь незначительное дело, как возня с подонками человеческого общества? А именно этим Холмс и занимался, разве не так? Расследовал преступления, которые совершаются под влиянием таких низких страстей, как корыстолюбие или вследствие какой-нибудь болезненной извращенности. Ладно, это были, возможно, особо сложные дела, до которых обычный полицейский ум не дорос, но их расследование все же вскоре перестало вызывать в нем удовлетворение, получаемое от решения задачи, достойной его таланта. Он, правда, продолжал заниматься этой работой, но без воодушевления, по инерции, потому, что от него этого ожидали.

– Ошибаетесь, – быстро возразил я, чувствуя, как меня затопляет волна тоски и печали. Дойл задел очень больное и очень сокровенное место. – Холмс брался за новые дела с волнением, он наслаждался их разрешением…

– Благодаря вашей… помощи… мистер Ватсон, – ответил Дойл. Укор в его взгляде превратился в откровенное обвинение.

– О, не переоценивайте меня, мистер Дойл. Я был лишь его спутником, помощником, и у меня нет настоящих заслуг…

– Я говорю не об этой помощи. Я имею в виду морфий.

Он проговорил это ровным голосом, словно высказывая самую обычную вещь. Именно простота его заявления полностью меня обезоружила, так что я даже и не попытался защититься.

– Откуда… как вы узнали?.. – промычал я.

– Из книги, разумеется. Из последней, исповедальной главы. Холмс описывает, как он впадал во все большую подавленность, даже уныние, от которого его избавляли ваши инъекции. Это единственное, что еще удерживало его от падения в бездну отчаяния, зияющую повсюду вокруг него. Время неумолимо шло, а жизнь Холмса все больше погружалась в однообразие и серость банальных детективных дел. Какое-нибудь загадочное убийство, необъяснимое исчезновение, хитро задуманная кража и прочие глупости. Вопреки славе, которую Холмс снискал расследованием такого рода дел, он стал ими гнушаться, жаждал подлинных духовных исканий, встречи с какими-нибудь великими, последними вопросами, от решения которых зависит судьба мира и решить которые только ему было бы по плечу. Он чувствовал себя униженным, недооцененным, подумывал даже о самоубийстве.

Описание состояния Холмса абсолютно соответствовало истине, хотя этого Дойл не мог, не смел знать. Откуда… У меня появилось крайне неприятное ощущение, что собеседник видит меня насквозь. А потом, когда ледяные пальцы страха уже коснулись моего сердца, смутная мысль промелькнула у меня в голове, и я ухватился за нее, как утопающий за соломинку.

– Но эта… книга… она ведь на самом деле, как вы утверждаете, не об этом Холмсе, а о том, другом…

Я замолк, и сам изумленный собственной готовностью вдруг, будучи прижатым к стене, легко согласился с предположением, которое еще минуту назад считал плодом больного воображения.

– Не вся, мистер Ватсон. Основная часть действительно относится к «другому» Холмсу. Та, которая принадлежит перу Дойла. Но последнюю, исповедальную главу написал лично наш друг – «этот» Холмс, как вы говорите.

– Откуда вы это знаете? Как это возможно?

– Не знаю, как возможно, но абсолютно точно знаю, что это так. Прежде всего там нет никаких расхождений – все до мелочей соответствует той реальности, которую мы знаем. Речь идет именно о том Лондоне, в котором мы с вами сейчас находимся, а не о каком-то другом. Кроме того, упоминаются события, о которых мы оба знаем, что они действительно здесь происходили. Например, ваше посещение библиотеки с поручением Холмса, взять для него определенные книги…

– Это еще ничего не доказывает, – прервал я его торопливо, отбросив правила вежливости. Больше не было времени для околичностей – следовало говорить откровенно. – Я хочу сказать, при всем к вам уважении, что вы и без этой… исповеди Холмса… знали о моем посещении библиотеки. Если вы хотите убедить меня в ее достоверности, то должны привести… какой-нибудь случай… о котором никак не могли знать…

Во взгляде Дойла я прочитал откровенное сочувствие. Так на меня посмотрел бы и Холмс, если б я дерзнул усомниться в каком-нибудь его смелом предположении лишь потому, что оно кажется мне невероятным. Вообще я замечал между ними все большее сходство – по крайней мере, что касается репертуара взглядов…

– Охотно, мистер Ватсон. Хотите, начнем с самого начала – от письма Мориарти с кругом? На бумаге Муратори?