Текст книги "Четвёртый круг"

Автор книги: Зоран Живкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Вошел и увидел звезды.

12. Последнее дело Шерлока Холмса
Пламя

Я уже поднялся по крутой лестнице из девятнадцати ступенек к комнате, в которой утром оставил Холмса, когда меня окликнула миссис Симпсон.

– Доктор Ватсон!

Она стояла у двери в столовую. Слабый свет раннего вечера, падающий на нее со спины через большие окна, обрисовывал ее полную фигуру. Лицо оставалось в тени, так что я не мог увидеть на нем подтверждение оттенку беспокойства, которое слышалось в ее голосе.

– Миссис Симпсон? – ответил я.

Хотя по стечению обстоятельств мы с хозяйкой Холмса давно знали друг друга и часто встречались, мы почти никогда не беседовали подолгу. Помимо неизбежных замечаний о погоде, наше общение сводилось в основном к ее рассказам о мелких расстройствах здоровья, сопровождающих каждого пожилого человека. Чаще всего миссис Симпсон жаловалась на ревматизм, все более осложняющий ее передвижения, однако в последнее время она не столько просила совета, как избавиться от этой боли – будто от нее вообще можно избавиться в этом влажном климате, – сколько окольными путями пыталась у меня выведать, не мешает ли это Холмсу.

Я ее успокаивал, утверждая, что Холмс, по всей вероятности, вообще этого не замечает, на что она лишь качала головой и бормотала, что «этот замечает все».

– Я думаю, мистер Холмс хочет побыть один, – сказала миссис Симпсон.

– О? – ответил я нерешительно, подняв взгляд.

Из-под двери комнаты струился оранжевый свет настольной лампы, хотя и не слышалось никаких звуков. Значит, сон, который я спровоцировал, продлился меньше, чем я представлял.

– Я отнесла ему обед, как вы мне велели, когда мне показалось, что он встал, но он закрылся изнутри и лишь сказал: «Позднее». Теперь все уже остыло. Я столько труда прикладываю, чтобы приготовить ему что-нибудь вкусное, а потом все пропадает. Морковка затвердела, да и яичница уже засохла. – Она остановилась ненадолго, словно смутившись, а потом добавила приглушенным, почти заговорщическим голосом: – Вы его друг и, кроме того, врач; вас он, может быть, послушает, если вы скажете, что он ведет все более неправильный образ жизни. Я попыталась обратить на это его внимание, но он не принимает всерьез мои советы. Его здоровье в конце концов будет подорвано, если он не будет регулярно питаться. Нужно придерживаться какого-то режима.

Я остановился, раздумывая, как поступить, а затем пришел к выводу, что будет лучше и мне удовлетворить желание Холмса остаться одному. Вероятно, обнадежил я себя, ему просто нужно больше времени, чем обычно, чтобы прийти в себя после того, что с ним было в последние двадцать четыре часа. Утром он выглядел крайне плохо, и хоть проспал некоторое время, прекращение действия наркотика, конечно, уменьшило ожидаемую бодрость.

Я двинулся вслед за миссис Симпсон в столовую. Лишь когда я вошел в большой зал, она начала зажигать светильники. Удивительно, как эта женщина любила сидеть в темноте. Когда Холмса не было дома, она почти не зажигала свет. Первое время темные окна заставляли меня сделать неверный вывод, что в доме никого нет, что несколько раз могло привести к серьезным неприятностям. К счастью, Холмс, который действительно ничего не упускал из виду, вскоре обратил мое внимание на эту необычную склонность миссис Симпсон. «Тьма снаружи, тьма внутри», – сказал он мне как-то, не потрудившись объяснить подробнее, что под этим подразумевал.

– Когда мистер Холмс проснулся? – спросил я.

– О, еще около четырех, думаю, – ответила миссис Симпсон. – Хотя, может, и раньше… не знаю. Во всяком случае, было около четырех, когда я услышала, как что-то тяжелое упало на пол. Наверное, какая-нибудь книга. Их сейчас наверху так много. – Она послала мне короткий укоризненный взгляд, а затем продолжила: – Я даже вздрогнула от этого удара. Похоже, нервы у меня стали совсем никуда. Ничего удивительного. Как вы думаете, стоит ли мне съездить куда-нибудь отдохнуть? На южных курортах сейчас довольно дешево, а морской воздух на меня всегда хорошо влиял. Не только на нервы, но и на ревматизм. А еще у меня последнее время что-то колет в пояснице.

Люди, похоже, не способны разговаривать с врачами о чем-нибудь другом, кроме своих болезней, и отличаются друг от друга лишь упорством, с которым придерживаются этой темы. А миссис Симпсон относилась к самым настойчивым с этой точки зрения.

– Приходил кто-нибудь за это время? – попытался я не слишком вежливо, но и без особой надежды сменить тему.

– Нет. Никто, за исключением почтальона. Он немного задержался, чтобы выпить чаю. Принес мне письмо от моей родственницы из Эссекса. С отцовской стороны. Не помню, рассказывала ли я вам о ней. Она немного старше меня. Бедная, ее мучит ишиас. Уже много лет. Что она только не пробовала – ничего не помогает. Она даже на континент ездила, к французским докторам, они ее мазали какой-то грязью… Только подумайте! Фу! Но после короткого облегчения боли вернулись. – Она замолчала на миг, многозначительно посмотрев на меня. – Что бы вы посоветовали против ишиаса, доктор Ватсон?

Я уже решил, что меня приперли к стенке и не остается ничего другого, как поневоле втянуться в эту медицинскую болтовню, чего я стараюсь избегать, когда само провидение пришло мне на помощь. Сверху донесся приглушенный звук, заставивший нас обоих молча поднять глаза к потолку.

Скрипка!

Я уже несколько лет не слышал, чтобы Холмс играл, будучи уверен, что он безнадежно забросил инструмент, которому был так предан в молодые годы. Тогда игра помогала ему расслабиться и сосредоточиться. Холмс утверждал, что под звуки скрипки его мозг работает лучше всего. Он был способен часами водить смычком по струнам, повторяя одну и ту же тему, от чего у меня, единственного, кто обладал привилегией слушать его, в конце концов начинала кружиться голова. Когда я теперь размышляю об этом, мне кажется, может быть, именно тоска, которую со временем все больше вызывала эта неумеренная страсть Холмса к однообразному музицированию, заставила меня наконец предложить ему некое более действенное и уж точно более тихое средство для самогипноза. Я ошибся только в том, что простодушно и абсолютно непрофессионально решил, – я всегда буду тем, кто определяет дозу…

Миссис Симпсон многозначительно посмотрела на меня.

– Что я вам говорила? – сказала она приглушенным голосом, словно не желая портить простую мелодию, доносящуюся сверху. – Он заболеет!

Должно быть, она прочитала смущение на моем лице, потому что тотчас принялась объяснять:

– Ну да! Когда господину ни с того ни с сего приходит в голову играть на скрипке, причем на голодный желудок, это ни о чем хорошем не говорит. Вы, конечно, читали об этом лавочнике из восточного Лондона, нормальном, в общем-то, человеке, который на старости лет вдруг начал рисовать, да с такой страстью, что забросил все остальное – работу, семью, дом, самого себя. Только закрывался в комнате и мазал полотно мрачными красками, а рисовал он всякие ужасы, чудовищ, привидения, Боже сохрани, а потом попытался подарить эти картины соседям, но никто, разумеется, брать не хотел, потому что кому нужно такое уродство. Это его вроде сильно задело, и он еще больше ушел в себя, вообще перестал выходить из комнаты. Говорят, из нее сильно воняло, что, кстати, неудивительно – и в конце концов его нашли мертвым. Он задохнулся, засунув кисть себе в глотку! Можете себе представить? Но это еще не все. Когда сделали вскрытие, у него нашли опухоль в мозгу. Огромную, с яблоко!

Она обозначила ладонями округлую фигуру, размерами скорее с небольшой арбуз, нежели с яблоко.

– Бедняга, – продолжила она. – Он, должно быть, мучился от страшной головной боли. Подумайте только: столь чуждый предмет в голове… – Она похлопала себя по темени, пригладив седоватые волосы, еще довольно густые, а затем последовало неизбежное: – Я тоже в последнее время чувствую здесь словно какое-то давление. Я думала, это от сквозняков, но слишком уж долго продолжается. Как думаете, не стоит ли мне сходить на осмотр? Я не говорю, конечно, что у меня обязательно что-то серьезное, но кто знает… на всякий случай… правда, я живу очень упорядоченно…

Я не успел дать ей еще один бесплатный врачебный совет, ибо скрипка наверху вдруг замолкла. Это не было обычным концом игры, когда смычок отнимают от струн, – был слышен грубый, скрипучий звук, насильно прервавший мелодию. Мы в смятении опять подняли глаза к потолку.

Последовавшая за этим тишина продлилась всего несколько секунд, а потом события стали развиваться с необыкновенной быстротой. В первый момент мне показалось, что Холмс тащит по полу какой-то тяжелый предмет, возможно, дубовый резной комод, причем на пол стали падать книги. Мгновением позже я понял в ужасе, что происходит нечто гораздо более серьезное и невероятное. Наверху началась какая-то жестокая схватка! Но с кем, Бога ради, сцепился Холмс?

– Вы уверены, что к Холмсу никто не приходил? – спросил я растерянную миссис Симпсон, вскочив из-за обеденного стола и устремившись к дверям.

Если она что-то и ответила, я этого не слышал, потому что сверху в тот миг донесся сильный удар, а за ним – дикий, нечеловеческий крик. Пока я несся вверх по ступенькам, я ощутил, как кровь моя наполняется адреналином, а волосы на затылке слегка встают дыбом. Что же происходит? Что, во имя Бога, с Холмсом?

Я дернул за ручку, в сильном волнении совсем упустив из виду, что миссис Симпсон говорила мне насчет запертой двери. Так оно и было. Я не мог попасть внутрь, а звуки, доносившиеся из комнаты, требовали крайней спешки. В комнате происходило что-то ужасное – тяжелое дыхание Холмса и периодические болезненные вскрики смешивались с каким-то страшным хриплым клокотанием, почти рычанием. Не зная, что предпринять, я в полной панике взглянул на миссис Симпсон, но от нее не было никакого толку – она стояла внизу лестницы, остолбенев от страха и заломив в бессилии руки.

– Позовите кого-нибудь, – крикнул я ей. – Констебля! Он был на улице, когда я входил. Идите в полицию, если не найдете его! Быстро! – Поскольку она продолжала оставаться неподвижной, в ужасе глядя на меня, мне пришлось завопить во весь голос: – Во имя Бога, женщина, шевелитесь же наконец! Делайте, что я сказал! Немедленно!

Это вывело миссис Симпсон из оцепенения, и она мелкими старческими шагами поспешила к входной двери, махая в панике руками над головой. Хоть это совсем не соответствовало обстоятельствам, ее переваливающаяся походка и воздетые руки заставили меня громко рассмеяться. Однако мне тут же стало стыдно, и я вновь повернулся к двери в комнату и принялся жестоко дергать за ручку.

На это оповещение о моем присутствии схватка в комнате моментально прекратилась. Некоторое время можно было разобрать только тяжелое дыхание и какой-то слабый треск. Он мне что-то напомнил, но сначала я не сумел понять, в чем дело.

– Холмс! – позвал я осторожно. – Что происходит? Открой!

Мой друг ответил не сразу. Голос его был очень возбужден, почти на грани истерики, а вместе с ним возобновилось прежнее рычание, теперь слегка приглушенное. Оно походило на мурлыканье некой огромной кошки.

– Уйди, Ватсон! Я должен… Больше нет…

Его прервал какой-то тупой удар, сопровожденный болезненным стоном Холмса, а затем шум борьбы снова набрал силу. Тяжелые предметы летали по всей комнате, доносился и звон бьющегося стекла. Схватка Холмса и неизвестного противника вскоре стала такой яростной, что пол начал подрагивать. Потрескивание, которое я недавно не мог узнать, стало усиливаться, перерастая в зловещее гудение, и тогда я понял, в чем дело.

Огонь! В комнате вспыхнул пожар!

Отступив немного, чтобы набрать какой-никакой разбег, я бросился на дверь, пытаясь ее вышибить. Но она словно была чем-то подперта изнутри. После третьей попытки, когда мне на миг показалось, что дверь подается, борьба вдруг опять прекратилась. Слышалось только гудение пламени, но и оно будто бы немного утихло.

Смущенный таким поворотом, я остановился в нерешительности. Желание помочь другу в беде гнало меня вперед наперекор всем опасностям, но одновременно с этим во мне зародился страх, какого я не испытывал с тех времен, когда, совсем маленьким, боялся темноты. Я отношусь к трезвомыслящим людям, не признающим суеверий, но тем не менее меня охватило зловещее предчувствие, что здесь происходит нечто потустороннее… неестественное… что Холмс ввязался в дело, разрешить которое не по силам даже его блестящему уму. Что за странные… силы… потревожили его неожиданное увлечение кругом?

Но для подобных размышлений более не было времени, поскольку мои самые худшие подозрения вдруг жутким образом подтвердились. Ибо голос, который в тот миг донесся из комнаты, мог исходить только из гроба.

– Убирайся, Ватсон! Исчезни, ничтожество, или и тебя постигнет судьба Холмса! Не испытывай мое терпение!

Не было никаких сомнений. Я узнал бы этот голос из тысячи других, хоть и слышал его всего несколько раз в жизни. Мориарти! Но как?..

Внезапно меня охватило оцепенение, а затем явились и остальные симптомы безумного ужаса: меня прошиб холодный пот, я почувствовал, что мне нечем дышать, колени задрожали и ослабли, вдоль позвоночника поползли мурашки. Но хуже всего было то, что мой рассудок словно парализовало. Хотя я старался изо всех сил, но не был в состоянии ничего придумать. Я знал, что должен что-то предпринять, что не могу больше вот так тупо стоять перед дверью, за которой человек, самый близкий мне, борется не на жизнь, а на смерть с каким-то… духом… но ничего не приходило мне в голову.

И кто знает, сколько бы продлилось мое оцепенение, если б вдруг не раздался самый страшный вой, который когда-либо слышали мои уши. Он вырвался из горла Мориарти, это я знаю точно, потому что вначале он напоминал человеческий – правда, весьма отдаленно, – но быстро превратился в рык разъяренного зверя, в рев штормового моря, в крик наслаждения сатаны из самых глубин пекла…

Этот вой окончательно подавил мою волю, лишил рассудка, и я без остатка отдался инстинктивному желанию бежать, охватившему все мое существо. Пока я несся по лестнице, перепрыгивая через две или три ступеньки, не беспокоясь о том, что могу споткнуться и полететь вниз, я испытывал мимолетные приглушенные укоры совести за мою трусость, за то, что в решающую минуту я поворачиваюсь спиной к человеку, который для меня больше, чем друг, но моей моторикой управлял сейчас лишь слепой страх, заставляющий бежать как можно дальше от этого проклятого места.

Но не далеко я ушел. Внизу я налетел на констебля, которого миссис Симпсон тем временем успела позвать. Столкновение было таким сильным, что мы оба упали. Похоже, мы ударились головами, потому что, поднимаясь, он держался за лоб, ощупывая быстро набухающую шишку, да и я ощущал тупую боль в голове. Он слегка отступил, посмотрев на меня, – должно быть, увидел на моем лице выражение безумия. Это почти сразу подтвердила миссис Симпсон, которая вразвалку присеменила вслед за констеблем, – увидев мое лицо, она обеими ладонями прикрыла рот, чтобы заглушить возглас ужаса.

Несколько секунд мы стояли, молча глядя друг на друга. Было очевидно, что они ждут от меня каких-нибудь указаний или хотя бы объяснений, но я был еще не в себе и не мог вымолвить ни слова. Из состояния ступора меня наконец вывело одно обстоятельство, крайне медленно и с большим усилием дошедшее до моего сознания – сверху больше не было ничего слышно, кроме тихого потрескивания. Никакого нечеловеческого воя, грохота, шума борьбы.

– Там… наверху… огонь… – наконец сумел я выдавить из себя, показав дрожащим указательным пальцем на лестницу.

Констебль, окончательно вставший на ноги, протянул мне руку, чтобы помочь встать, а затем стал подниматься в верхнюю комнату. Шагал он не очень решительно: два раза останавливался, обернувшись смущенно к нам с миссис Симпсон, стоящим внизу, однако от нас ему не было никакой пользы. Наоборот, если б он руководствовался только нашими взглядами и поведением, то постарался бы как можно быстрее спуститься вниз.

Но все же он не отступил, а когда в конце концов добрался до двери в комнату и повернул ручку, мы с миссис Симпсон не поверили своим глазам. Дверь не была больше заперта, так что констебль без малейших усилий вошел внутрь. Прошло несколько долгих мгновений, наполненных страшной неизвестностью; единственным звуком, доносившимся оттуда, был треск, теперь несколько более сильный. Огонь, стало быть, продолжал гореть в комнате, но это не было прежним гудением разрастающегося пожара.

В конце концов констебль вновь появился в дверях. Глядя на него снизу, мы видели лишь его силуэт на фоне трепещущих отблесков пламени. При обычных обстоятельствах мы немедленно и без понукания бросились бы на помощь, тушить огонь. Однако обстоятельства были необычны, поэтому прошло несколько секунд после того, как он позвал нас присоединиться к нему, прежде чем мы наконец стряхнули оцепенение и начали действовать.

Первой, к моему стыду, это удалось миссис Симпсон. Воскликнув: «Ох, какой беспорядок будет в моем доме!» – она поспешила зачем-то в столовую, а я, промедлив секунду, побежал вверх по ступенькам. Теперь мне казалось, что их гораздо больше девятнадцати, что нет им конца, словно я поднимаюсь в бесконечность, но это мне, как ни странно, не мешало. Нетерпение узнать, что с Холмсом, заставляло меня подниматься как можно быстрее, а зловещее предчувствие умеряло мою спешку.

Но в конце концов я все же оказался у открытой двери, которую сам же несколько минут назад безуспешно пытался вышибить. Как я и ожидал, в комнате царил полнейший беспорядок. Резной дубовый комод был перевернут, а книги, лежавшие на нем, разбросаны и по большей части разорваны. («Что скажет мистер Дойл?» – пронеслось у меня в голове.)

Диван неестественно покосился на один бок (какая же сила нужна была для того, чтобы просто сдвинуть эту тяжелую вещь?), осколки стекла из выбитой оконной рамы и двух витрин блестели на ковре в отблесках пламени, перемешавшись с кусочками разбитого фарфора и создавая впечатление рассыпанного бисера. Эти осколки покрывали и скрипку Холмса. Совершенно поломанная, она валялась в углу, явно послужив перед тем в качестве дубинки.

Из старинной аптекарской шкатулки, лежавшей на краю камина, капала какая-то жидкость, образуя на полу голубоватую лужицу. Мне не удалось понять, что это такое, но если именно оттуда поднимался серный запах, ударивший мне в нос, как только я вступил в комнату, то вряд ли это было что-то приятное.

Холмса не было и следа. Мориарти – и того меньше. Единственным человеком, кроме меня, находившимся в комнате, был констебль. Сдернув с дивана парчовое покрывало, он, широко замахиваясь, пытался погасить пламя, которое теперь скорее тлело, чем горело посреди комнаты.

И только тогда, глядя, как он, тяжело дыша, старается победить пожар, и не зная, чем помочь ему, я вдруг осознал, что вокруг меня не царит полный хаос. В самом сердце разгрома, словно в центре мощного торнадо, все было совершенно спокойно и гармонично.

Огонь, пылая на полу в середине комнаты и пожирая исписанные Холмсом листы и вырванные страницы старинных книг, образовал совершенный круг, который никак не мог получиться по воле случая. Удары констебля темно-красной тяжелой тканью по пламени неуклонно его гасили, но на ковре оставался черный выгоревший след, который каким-то чудом сохранял безукоризненно правильные круглые очертания. А в центре этого огненного круга лежал листок бумаги, которому обычное пламя не могло нанести вреда.

Уникальное творение мастера Муратори из Болоньи с мрачным инициалом демонического противника Холмса, призванного сюда каким-то тайным знанием с той стороны небытия, о котором моя врачебная наука мудро молчит. Призванного, но с какой целью? И куда он теперь делся? А главное, где Холмс? Какова была причина и каков исход их жестокого единоборства? Зачем вообще нужно было принимать этот последний вызов, пускаться в поиски, ведущие по ту сторону возможного?

Вопросы множились, но уже тогда я предчувствовал, что ответы на них я никогда, скорее всего, не получу. Это мне просто-напросто не дано. Впрочем, кто я такой, чтобы мне открылись последние тайны? Всего лишь простой лондонский врач, забросивший практику, личную жизнь и все остальное ради того, чтобы стать тенью выдающегося друга, тщетно надеясь, что и ему перепадет кусочек славы.

Теперь, с исчезновением Холмса, эти обманчивые упования вмиг растаяли, сделав меня еще более незаметным, чем тень, которой я до того был. Что мне осталось? Слабая надежда, что Холмс вернется? Это немного, точнее, бесконечно мало, но никакой более надежной точки опоры мне найти не удалось.

Итак, я помогал констеблю окончательно загасить пламя, а когда вскоре боязливо появилась миссис Симпсон, неся ведро воды и тяжело дыша, мне пришлось приложить страшные усилия, чтобы обуздать ее странную страсть наводить порядок. Все в комнате следовало оставить так, как мы застали, без каких бы то ни было изменений. Особенно выгоревший круг на ковре в середине комнаты. У меня появилось предчувствие, которому я не мог бы дать разумного объяснения, что он имеет главное значение для возвращения Холмса.

Теперь оставалось лишь ждать, возможно, долго, но я уверен, что мне не будет скучно. Со мной была миссис Симпсон, а «Медицинская энциклопедия» представляет собой неиссякаемый источник тем для приятного времяпрепровождения.