Текст книги "Забери мою девственность (СИ)"
Автор книги: Зинаида Хаустова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– Привет! – растерянно протягиваю я, поспешно откладывая планшет на боковой столик. Приподнимает меня на руках и занимает место подо мной.
– Что такого интересного пишут, крошка, если ничего не слышишь? – интересуется мужчина, облизывая мою шею.
– Я тут подумала, – игнорирую вопрос, одновременно заливаясь краской, – если мне запретят заниматься сексом, ты мог бы пользоваться услугами проституток.
– С чего такая щедрость? – ухмыляется Гонголо.
– Я не хочу, чтобы ты заводил любовницу и привязывался к другой женщине, – сбивчиво объясняю я.
– Неправильная логика, детка. Ты допускаешь стратегическую ошибку.
– Какую? – еще больше краснею.
– Ты никогда не была в элитных борделях, иначе не предложила бы ничего подобного, – рука Андреа ложится мне на живот и гладит его круговыми движениями, – туда попадают отборные женщины. Красивые и неглупые. С тобой, конечно, не сравнятся, но их нельзя считать менее опасными, чем любовница.
Гонголо наслаждается моим замешательством, практически смакует его.
– На твоем месте я выбрал бы другую тактику, – делает паузу для моего вопроса.
– Какую? – предсказуемо интересуюсь.
– Поставил бы условие, что ты будешь утверждать мне любовницу. И выбрал бы самую страшную и глупую.
– А что так можно было? – перенимаю я его шутливый тон.
– Тебе можно все, детка, – накрывает мои губы, – помнится, ты обещала мне минет, а теперь пытаешься соскочить и подсунуть каких-то шлюх?
– Я не отказываюсь, – лепечу подавленно, – прости, дурацкий разговор.
– Откуда такие загоны? – Гонголо поднимает мое лицо за подбородок и смотрит мне в глаза.
Пожимаю плечом.
– Я беременна. Загоны – нормальное явление в моем положении.
– Я не могу сказать, что твои умозаключения взяты из воздуха, – признает Андреа, – параллельные отношения для меня всегда были нормой. Но сейчас я хочу только тебя и точно не хочу возвращаться в наш дом от шлюх.
– Сейчас? – акцентирую я, – а что будет потом?
– Я не знаю, Тайа, – честно признается Гонголо, – жизнь длинная. Я точно не готов давать никаких обещаний на годы вперед.
– Но ты мне скажешь честно, если что-то изменится? – решаю я до конца прояснить беспокоящие вопросы.
– Чтобы получить непрогнозируемую неадекватную реакцию? – хмыкает Андреа.
– Я не страдаю неадекватной ревностью и не сделаю ничего неразумного, – неуверенно возражаю я.
– Сделаешь. Неадекватная ревность дело времени. Смотри, как это работает. Во-первых, сейчас ты не уверена в себе, потому что, по-твоему, я тебе не принадлежу. Поэтому ты допускаешь вариант, при котором я мог бы развлечься со шлюхой. Чем больше времени я буду тебе верен, тем сильнее ты будешь воспринимать меня, как свою собственность. Соответственно, лет через десять мое желание получить секс на стороне станет страшным ударом по твоему собственническому инстинкту.
– А во-вторых? – морщу нос.
– А, во-вторых, как ни печально, ты пока не воспринимаешь меня, как отца своих будущих детей, потому что беременна от другого. Как только ты перепрограммируешься на меня, будешь настроена отбивать отца своих детей от разных конкурирующих самок. Потому что этот самец должен дать защиту тебе и потомству, а также обеспечить будущее твоим детям.
Поэтому, я сделаю все, чтобы ты никогда ничего не узнала о моей интрижке, если такое произойдет. Женщины не способны воспринимать информацию о левом сексе адекватно. Оскорбленный инстинкт собственницы толкает их на разрыв отношений. Страх за будущее потомства просто загоняет в стрессовое состояние с непредсказуемым результатом.
– Ты сильно обобщаешь. Есть же пары, которые обсуждают свободные отношения, выставляют границы и нормально переживают интим на стороне.
– Я не собираюсь давать тебе право на свободные отношения, – обрубает Андреа, – женщинам это вообще не надо. Я тебе уже говорил и повторю, для мужчины трах без любви – нормальное явление. Для женщин – противоестественное. Если они любят своего мужчину, то хотят спать только с ним. Свободные отношения – это когда женщина насилует себя только для того, чтобы «отомстить» партнеру.
Так и подмывает припомнить обстоятельства нашего знакомства, но у меня нет цели подраконить Андреа, я хочу все прояснить и обрести спокойствие.
– Но если ты мне ничего не скажешь, то я не буду знать о рисках, – рассуждаю я, – это неопределенность, я буду вечно жить на пороховой бочке.
– Нет никаких рисков. Если я тебе ничего не сказал, значит это не стоило знаний. Если вдруг случится что-то серьезное, у меня появятся чувства к другой женщине, обещаю, что скажу.
– Спасибо!
– Но я слабо представляю такую ситуацию. Сейчас я даже не могу представить, что захочу кого-то другого, пока ты рядом со мной. Я постоянно думаю о тебе в фоновом режиме. И не могу до конца поверить в то, что ты моя, – он берет мое лицо в ладони и осыпает его чувственными поцелуями, – ты течешь по моим венам вместо крови, как я смогу жить, если они опустеют?
– Гонголо, как в тебе может уживаться циник с романтиком? – риторически вопрошаю я, закрывая глаза и подставляя веки под его губы.
– Каждый человек имеет генетический набор и приобретенные данные. Цинизм у меня врожденный, а романтик проснулся, когда встретил тебя.
Глава 17. Страхи
Андреа
Тая спит, и я наконец-то отпускаю эмоции. Сжимаю зубы, злюсь на себя и терзаюсь от ревности. Я научился давить в зачатке весь негатив, потому что мои вспышки пугают мою женщину.
Осторожно перекладываю голову Таи со своего плеча, встаю и спускаюсь в спортзал. Надеваю перчатки и выплескиваю свою агрессию на боксерскую грушу. Когда представляю, как ее трогал другой, в груди вспыхивает огонь. Я становлюсь драконом, готовым поджечь весь этот чертов мир с другими мужчинами, а также дурацкими устоями, традициями и требованиями.
Во мне живет страх, что Тае надоест жить со мной в непонятном статусе. Как бы она не утверждала, что независима от общественного мнения, это всего лишь бравада. Сплетни умеют больно жалить. Я пытаюсь оградить Таю от пересудов. Очень удачно, что она захотела жить в Альберони подальше от венецианской тусовки.
Я хочу создать ей максимально комфортные условия. Мой самый страшный кошмар снова ее потерять. Вдруг кто-нибудь ее обидит, и она захочет вновь исчезнуть из моей жизни. Опять просочится сквозь пальцы, как больше года назад.
Как я мог просто так взять и отдать свою женщину? Небо воистину милосердно, если подарило мне новый шанс. Только я, как всегда, ненасытен, хочу ее всю полностью и без остатка. Каждую мысль и каждый вздох. Моя алчность меня изводит. Выплескиваю все скопившееся напряжение на бедную грушу, чтобы завтра новый день встретил меня солнцем.
Быстрый душ и я снова держу в объятиях Таю. Вот же она рядом и только моя. Теперь навсегда. Не хочу даже думать иначе. Глубоко вдыхаю ее запах, он всегда действует на меня успокаивающе. Закрываю глаза и тут же падаю в сон.
Одеваю костюм и оглядываю себя в зеркало. Выбираю часы и надеваю их на запястье. Стильный лук, к переговорам готов. Тая появляется из своей гардеробной в уютном спортивном костюме. Оглядываю ее скептическим взглядом.
– Нет, крошка, так не пойдет. Переоденься, – цокаю языком.
– Тебе не нравится? – Ставцева обиженно надувает губы, – по-моему, идеальный наряд для УЗИ.
Оглядывает себя растерянным взглядом.
– Очень нравится, ты в нем чрезвычайно домашняя. Но сегодня ты можешь оказаться под пристальным прицелом любопытных взглядов. Надень то черное платье Дольче Габанна. Оно тебе очень идет.
Прохожу в гардеробную Таи и контролирую выбор всех деталей образа. У моей девочки хороший вкус, но она еще не въехала в местный дресс-код, а в Альберони слегка одичала.
Нас принимает лично доктор Ландини. Намазывает Тае живот и водит по нему датчиком.
– Девочка, – выносит он вердикт.
– Это точно, доктор? – радостно возбуждаюсь.
– Абсолютно, – разворачивает экран еще удобнее для нас и показывает что-то непонятное, – видно идеально, посмотрите, как послушно раздвинула ноги.
Показывает указкой на экране что-то абстрактное.
– Прямо как мама, – довольно комментирую я.
Доктор издает смешок. Я получаю от Ставцевой удар кулаком в бок. Ловлю ее руку и целую костяшки пальцев.
Наверное, тут еще ни разу не видели отца, который так радовался бы девочке. А я прямо сейчас окончательно принимаю беременность Таи.
У нас будет дочь, такая же красивая, как мама. Не могу сдержать прилива чувств. Глубоко целую свою крошку прямо на врачебной кушетке. Подозреваю, что мальчика любить мне было бы сильно сложнее.
Сижу в переговорной в нашем офисе. У нас промежуточное обсуждение контракта с британским туроператором.
Бриони с одной стороны стола против Барберри на другой.
Вспоминаю, как Тая на пристани переживала по поводу вечерней неофициальной части переговоров в одном из моих клубов. Мне приятна ее ревность.
Более, чем приятна. Давно заметил, что для Таи это сильнейший афродизиак. Поизводит себя до вечера, и нас ждет очень горячий секс. Мышцы внизу живота напрягаются в предвкушении.
Не могу сдержать легкую улыбку. Ко мне наклоняется мой заместитель Риккардо и шепчет на ухо:
– Судя по сигналам глазного доступа он врет, они согласятся на меньшую скидку.
Выплываю из своих мыслей и пристально смотрю на своего визави. Риккардо определенно прав. Включаюсь в обсуждение и начинаю торг.
Вечером отмечаем дневные договоренности. Основные условия обсудили, остались юридические нюансы. Веду англичан в клуб. К нам присоединяется отец.
В приватном кабинете музыка звучит приглушенно. Для обслуживания важных гостей приглашаем отборных девочек. Одна из них сразу прилипает к моему отцу, и он совсем не против.
Ко мне тоже подсаживается Донна. Трахал ее пару раз в прошлом году. Пытается залезть на колени. Но меня не интересует аперитив, когда дома ждет сладкое. Мягко пересаживаю ее на диван.
– Прости, девочка, я в отношениях.
Донна хмыкает и переключается на Майкла. Отец косится на меня с подозрением.
Пьем и общаемся на легкие темы. Рабочих вопросов уже не касаемся. Постоянно поглядываю на часы. Хочется побыстрее отсюда свалить. Не выдерживаю. Отхожу от стола и набираю Таю.
– Привет, крошка, ты как? – представляю ее в этом утреннем костюмчике и улыбаюсь.
– Ко мне приходила Франческа, – звучит как хук справа.
– Ты в порядке? – кричу в трубку, – что она от тебя хотела?
– Рассказала, какая я шлюха, – в голосе Таи злое возбуждение.
Кажется, мой кошмар воплощается в действительности. Франческа вообще головой поехала?
– Я скоро буду дома, детка.
Жму на отбой. Злюсь на себя. Надо было все-таки настоять на охране, несмотря на протесты Ставцевой. Нужно завтра же заняться этим вопросом.
Подхожу к столу и объясняю будущим партнерам, что моя жена беременна и мне нужно уехать. Отец скептически хмыкает на мое замечание. Рано или поздно ему придется признать положение вещей.
В воздухе витает атмосфера нарастающей похоти, мой отъезд никто и не заметит.
Глава 17.1. Франческа
Франческа появилась внезапно. Кара готовила ризотто, комментируя мне каждое действие. Я впитывала как губка ее уроки. Женщина с мастерством готовит блюда итальянской кухни. Хочу так же.
Я узнала ее сразу, хотя видела один раз в жизни. Первым чувством возникла неловкость. Как ни крути, я увела у нее мужчину. По ее жаждущему взгляду на мой живот было понятно, что сама Франческа считает, что я еще и ребенка у нее увела.
Я сразу пригласила девушку в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь. Попыталась прикинуть в уме, дает ли это хоть какую-то гарантию, что Кара не будет подслушивать. Скорее всего будет.
Смутно припоминаю, что Франческа закончила тот же университет, в котором сейчас учится Пышка. Опять же в словесном спарринге желательно, чтобы стороны были в равных условиях. Родной язык – явное преимущество.
– Я плохо говорю по-итальянски, – сразу по-английски предупреждаю я.
Франческа принимает мои правила игры и переходит на речь туманного Альбиона, тут же отпуская первую шпильку:
– Смотрю, мой муж не экономит на своей русской шлюхе.
– Кажется, после сепарации у вас раздельные финансы. Андре может тратить свои деньги куда угодно, тем не менее по доброй воле содержит бывшую жену, – спокойно отбиваю я.
– Мы не разведены, – взвивается Франческа.
Пожимаю плечами. Не озвучивая, но показывая, что это временно.
– Чем обязана? – резко интересуюсь я, – если единственная цель визита – брань, то аудиенция окончена.
– Перейдем к делу, – легко соглашается девушка. – Ты сама понимаешь, что находишься здесь до тех пор, пока не надоешь моему мужу. У него таких шлюх было много и будет не меньше. Ты отличаешься от них только тем, что подсуетилась и забеременела. В нашей среде тебя никогда не примут.
– Мне наплевать на вашу среду, – перебиваю я Франческу.
– Зато Андреа не наплевать, – хмыкает девица, – как только он наиграется, вышвырнет тебя на улицу ни с чем. Ты думаешь, что вытянула лотерейный билет, но это простая бумажка. А я могу обеспечить твое будущее. Я заплачу очень щедро, если после родов ты откажешься от своего ребенка в пользу меня.
Цинизм плещется во мне полноводной рекой. В кои-то веки хочу сыграть в навязанную мне роль.
– Когда приходишь с подобным предложением, глупо с порога кидаться ругательствами, – замечаю я, – вынуждена отказаться от щедрого предложения. Знаешь ли, сын Андреа наследует титул и имущество. Вряд ли ты способна предложить мне адекватную компенсацию.
– Ты блудница, живущая с мужчиной вне брака, и будешь гореть в аду, как и все твое отродье, – включает Франческа тяжелую артиллерию, – мы с Андреа никогда не разведемся, твой сын навсегда останется ублюдком и сыном шлюхи, потому что меркантильная мать не захотела дать ему достойное будущее. Я оставлю визитку, позвони, когда одумаешься.
Девица кладет карточку на столик и идет на выход.
Меня потрясывает, руки непроизвольно накрывают живот.
– Все хорошо, малышка, – шепчу я, – она говорила про какого-то мальчика, а не про милую девочку.
Набираю Андреа, но он сбрасывает и присылает сообщение, что на переговорах. Палец нажимает на контакт Юльки.
– Забей, солнышко, – просит Пышка, выслушав мой истеричный пересказ, – она с того момента, как стало широко известно про процесс о сепарации, распускает про вас грязные сплетни. Меня Андреа просил тебе не говорить, но теперь-то уж что. По той версии, ее муж сошел с ума из-за дочери русских алкоголиков и сам не ведает, что творит.
– Но причина для процесса была другая, – от возмущения мой кулак так сжимается, что ногти впиваются в ладонь.
– Ну, не прибедняйся. Андреа пальцем бы не пошевелил, если бы не надеялся, что ты к нему вернешься. Может, трахать бы ее и перестал, но начинать церковный процесс явно бы не рискнул.
– То есть, Франческа права и нашла виновницу своих бед. А я та самая блудница? – уточняю, правильно ли я поняла.
– Не смеши, – фыркает Пышка. – Что касается блудниц и святош. Не могу не упомянуть, что в Венецианской республике главными борделями были женские монастыри. Аббатисы выступали в качестве сутенеров. Казанова в своих мемуарах даже называл точную цену ночи с монахиней.
– С ума сойти. Но к Франческе это вряд ли как-то относится. Она просто несчастная женщина. Я ее даже ненавидеть не могу, – замечаю я.
– Ее волнует общественное мнение. Она склоняет его на свою сторону. Перекладывает свою долю вины на партнера. Это типичное поведение проигравшей стороны. Вспомни историю, в союзе даже профкомы привлекали, чтобы в семейные распри втянуть как можно больше посторонних людей. Франческа – образцовая базарная баба, хоть и с прекрасной родословной. И арсенал инструментов у нее тоже базарно-показательный.
– Но почему она решила, что может просто взять и купить ребенка? Это же уже клиника! – возмущаюсь я.
– Надо было соглашаться. Представляешь ее лицо после обнаружения проблемы с ДНК? – впадаю в шок. Пышка понимает, что с цинизмом переборщила и откатывает, – прости, солнце, но это правда было бы смешно. А вообще, ты как маленькая, Тая, вплоть до французской оккупации в Венецианской республике процветала работорговля. Франческа действует в привычной парадигме своих предков. Просто забей на эту высокородную дурочку.
Еще немного говорю с Юлькой и почти успокаиваюсь. Глажу живот. Ничего же не случилось, по большому счету. Просто сотрясание воздуха и неприятный эпизод.
– А что мне со всем этим делать? – риторически вопрошаю.
– Просто забыть. Ситуацию с Франческой пусть разгребает Андреа. Он же притащил ее в твою жизнь. Каким бы мудаком не был Ларин, но тот случай с его обиженкой разрулил сам. Сейчас тоже не твоя забота. Просто живи и не загоняйся.
Глава 18. Туризм
Можно подумать это легко, просто не загоняться. Весь оставшийся день я кручу в голове визит дамы. После разговора с Юлькой эмоции улеглись, но мозг не может переключиться на другое.
Не могу не думать о том, что она может решиться на какие-то действия. Нанять киллера, например. Мой инстинкт требует защитить своего ребенка.
После звонка Андреа не могу усидеть на месте и выхожу в темный сад. Быстрым шагом петляю по дорожкам, дышу вечерним морским воздухом.
– Тай-а-а! – слышу зов Гонголо.
Разворачиваюсь и возвращаюсь к дому.
– Андреа, – вжимаюсь в распахнутые объятия и подставляю губы для поцелуя, – может мне стоит пока уехать домой? – выдаю я то, над чем думала всю прогулку.
– Нет! – категорично отвергает мужчина, – твой дом здесь. Завтра я отдам заявку на подбор охраны, тебя больше никто не потревожит. И не спорь!
Я рада, что он меня не отпускает и рада, что он наконец-то пришел.
– Ты будешь есть? – перевожу я тему.
– Нет, я ужинал. Расскажи мне все!
Мы возвращаемся в дом и устраиваемся на диване. Прилипаю к своему мужчине и пересказываю разговор с Франческой.
– Чего ей не хватает? – экспрессивно выпаливает Андреа, – жила под надзором деспотичного отца. При разводе вернулась бы к нему же. Сейчас сама себе хозяйка. Живи в свое удовольствие и спокойно устраивай личную жизнь. Я создал ей все условия. Почему она все это творит?
– Хочет тебя вернуть? – предполагаю я поморщившись.
– Покупая чужого ребенка? – Гонголо вздергивает бровь, – прости, Тайа, но это просто какой-то анекдот. Глупая женщина. Она не может понять, что дело не в детях. Любимая женщина нужна и бесплодная. Просто найди мужчину, который тебя полюбит. Зачем навязываться равнодушному?
– Юлька считает, что на нее давит общественное мнение, – вспоминаю я разговор с Пыховцевой.
– Твоя подружка умная женщина, – кивает Андреа, – только не давит. Есть люди, которым это общественное мнение заменяет мозг. Зачем вообще думать, если есть готовые рецепты на все случаи жизни. Особенно удобно религиозным фанатикам, вообще не нужно ни о чем беспокоиться – если догматы не помогут, викарий всегда нашепчет, что делать.
– Кстати, еще я блудница, которая будет гореть в аду вместе с моими детьми, – нехотя рассказываю об упущенной в рассказе детали.
– Святоша нашлась. Хочешь, я прямо завтра начну церковный бракоразводный процесс?
Кто же задаёт такие вопросы? Конечно хочу, но... Этих «но» слишком много. Пока я сижу и не отсвечиваю, семья Гонголо меня терпит. Развод – поджог бикфордова шнура. Думаю, первым делом его родители устроят тест ДНК и обвинят меня во лжи и меркантильности. Никто не поверит, что Андреа был в курсе. Не хочу, чтобы моя дочь жила в атмосфере горячей войны. Мне не нужен свет, покой вполне устроит.
– Нет, не хочу, – качаю я головой, – мне плевать на мнение всех этих людей. Я не собираюсь с ними общаться. Не знаю, как Юлька добровольно влезла в это болото.
– Джулия еще та язва. Она как рыба в воде, – заверяет меня Гонголо. – Если захочешь, только скажи, я сожгу этот город, если ты пожелаешь.
Я хихикаю и отрицательно качаю головой. Мой Герострат. Просыпается нежность.
– Еще Юлька сказала, что в Венецианской республике монастыри были борделями, – с сомнением упоминаю я.
– Да, было такое, – подтверждает Андреа, – частный случай храмовой проституции.
– Как в Карфагене? – уточняю на всякий случай, – в России точно ничего такого не было.
Гонголо полулежа сидит на широком диване. Я удобнее устраиваюсь на его груди.
– Не только в Карфагене. Храмовая проституция возникала там, где проходили торговые пути. Своеобразный экспорт услуг и стабильный приток средств в валюте, – усмехается Андреа, – женщин обязывали приходить в храм и продаваться иностранцам.
– Пополняли торговый баланс? – запускаю руку в шевелюру Гонголо и мягко массирую кожу.
– Типа того, – соглашается он, рукой шаря по шелку платья, – на самом деле это была жертва какому-то женскому божеству. В Греции, например, Афродите. По Геродоту каждая женщина в Вавилоне, Сирии, Финикии, Малой Азии, Армении и в отдельных полисах Греции обязана была раз в жизни отдаться иностранцу. Он писал, что в роще Афродиты сидели женщины с венками из веревок на голове. Если женщина уже пришла, должна была дождаться, пока какой-нибудь иностранец не кинет ей монету. Получив деньги, обязана пойти с любым, отказывать в соитии было запрещено.
– Брр, – представляю картинку и передергивает, – но там-то был религиозный обычай. А как разврат обосновывался в католической Венеции?
– Все-таки, экономический аспект в храмовой проституции присутствовал. Не зря же к обряду допускались только иностранцы. Как ты правильно заметила, пополнялся торговый баланс. В Венеции основание такое же. В торговой республике на продажу выставляли все, что пользовалось спросом. Христианство тоже было средством заработка. В Венецию свезли много мощей святых. Их не только покупали в других городах, но и воровали. В город стремился заехать каждый паломник по пути в Иерусалим.
– Надо же. Венеция стала туристическим центром уже давненько? – моя рука спускается на щеку мужчины, подушечки пальцев изучают щетину.
– Именно. А где развивается туризм, неизменно процветает проституция. Женские монастыри не смогли удержаться от искушения и подключились к туристической отрасли. Ну, ты же помнишь, я тебе говорил местную пословицу. Сначала венецианцы, потом христиане.
Гонголо хмыкает, я, глядя на него, тоже не могу сдержать улыбки.
– Что за речи, Гонголо? – мягко журю я мужчину, – ты же венецианец-патриот и католик.
– Это исторические факты. К тому же, порой сомневаюсь и в первом определении, и во втором, – устало выдает Андреа.
– Что-то случилось? – волнуюсь я.
– Наш круг несколько шокирован процессом по сепарации. Сама понимаешь, я не распространяюсь об истинной причине. Франческа же, как недалекая женщина, сеет свою версию.
– И что? Тебя все осуждают? – спрашиваю я серьезно.
– Эффект очень неожиданный, – задумчиво отвечает Андреа, – с договорными женами не принято разъезжаться так открыто. Обычно всем плевать на наличие второго дома у мужчин нашего круга. А тут все внезапно вспомнили, что после процесса по сепарации, супруги должны соблюдать целибат до конца своих дней.
Глава 18.1. Целибат
– … все внезапно вспомнили, что после процесса по сепарации, супруги должны соблюдать целибат до конца своих дней.
– Серьезно? – изумляюсь я, – то есть, католики запрещают разводы, но разрешают разъехаться. При этом накладывают запрет на секс?
– А что тебя удивляет? В христианстве это нормальная практика, – усмехается Андреа, – ранние отцы церкви вообще призывали всех вокруг отказываться от сексуальных отношений и хранить целомудрие, ибо так делал Иисус.
– А как же «плодитесь и размножайтесь»? – седлаю бедра Гонголо и пощипываю губами лицо.
– Ранние христиане ожидали конца света со дня на день, поэтому поддержанием численности населения не сильно интересовались. Они считали, что время, которое отдается под секс, лучше потратить на молитвы. Это эсхатологическое ожидание затянулось на столетия. Потом Августин Блаженный опомнился и заявил, что брак – это тоже неплохо, хотя все-таки хуже, чем целомудрие.
– Да уж. Я-то считала христианство прогрессивным течением, которое произвело переход от полигамии к моногамии, а оказывается это был переход сразу к целибату! – удивленно восклицаю я, – но это же чистый фанатизм, как они с подобной философией захватили мир?
– Тогда это почему-то стало трендом. Конкурирующая с христианством религия – манихейство – тоже топило за целибат. Сейчас принято считать, что Римская империя пала из-за того, что ее затопили пороки. Думаю, это чушь и христианская пропаганда. Пороки – это адреналин, который помогает в бою. Думаю, нашествие варваров – следствие распространения аскетических сект. Для снижения полового влечения следует поститься. Подобная пища заодно снижает уровень воинственности. Римляне стали покорными, поэтому и потеряли свою империю. Сильные варвары-хищники сожрали травоядных.
– Может быть, для стремления к аскетизму были исторические предпосылки? – предполагаю я, – например, распространение венерических заболеваний?
– Мимо, Тайа, эпидемия венерических заболеваний началась только в 15 веке, то есть через полторы тысячи лет после рождения христианства. Просто из колоний заразы понавезли, – опровергает Гонголо, – а вопрос, почему социальное учение Иисуса из Назарета смогло захватить мир остается открытым.
– Социальное учение, не религия? – уточняю.
– Нет, – качает головой. – Проповеди Христа – это мечта о социальной революции. Борьба с привилегиями, если можно так выразиться. Стремление к всеобщей справедливости. И твоя любимая моногамия проходит по той же статье. Переход к моногамии всего лишь средство более равномерного распределения благ. Женщины были собственностью мужчин. Отобрали лишних жен у богатых и отдали бедным.
– Иисус – революционер? – скептически хмыкаю и начинаю расстегивать пуговицы на голубой рубашке.
– На древнееврейский лад. В тот момент времени типичный иудей не воспринимал человека, как субъекта истории. Его максимум – позиционировать себя, как выразителя воли Яхве. Поэтому Иисус хотел, чтобы его социальную революцию совершили высшие силы. Кстати, замечу, что основатель буддизма принц Сиддхартха Гаутама был честнее и никаким посланником бога себя не объявлял. Хотя метафизического в его учении куда больше, чем у Иисуса.
– Странно, что за ним пошли, – распахиваю полы рубашки и любуюсь рельефной грудью, – явно же был похож на юродивого, еще и девственник. Не похож на образ того, кто ведет за собой массы.
– Ну не будем забывать, что в Иудее были сильно развиты пророческие течения. Каждый находил свою паству.
– Да, но мир захватило именно христианство, – напоминаю я.
– Возможно, сыграла твоя любимая моногамия, – задумчиво говорит Андреа. – Если хочешь понять исторические процессы, ищи аналогии в современности. Сейчас самое близкое явление – возникновение ИГИЛ.
– Ты серьезно? – вздергиваю бровь. – Сравниваешь террористов с христианами?
– Разница несущественная, – пожимает плечом Андреа. – Хотя программу им писали британские спецслужбы, а не странствующий проповедник, суть от этого не меняется. Такое же быстрорастущее социальное учение. Посмотри, как игиловцы вербовали бойцов в свои ряды. Обещали царство справедливости и каждому женщин в собственность. Получили кучу апологетов и горячий отклик.
– И причем тут моногамия? – не могу сдержать ухмылку.
– Не важно сколько женщин предлагали, по сути, просто пообещали секс. В регионе вербовки игиловцев была реальная проблема. Многие молодые мужчины по экономическим причинам не могли позволить себе жену. Все крутится вокруг женщин. Я почти уверен, что христианство раскрутилось только за счет обещания выдать каждому сирому по жене.
– А как же целибат? – пальцем обвожу кубики на груди мужчины.
– Массы шли за сексом, обещанным основателем. У отцов церкви оказался свой взгляд на этот вопрос. Так всегда бывает, результаты революции переигрываются последователями.
– Андреа, не ты ли убеждал меня в том, что бог есть? – восклицаю я, расстегивая рукава.
– Несомненно есть. Но изначальное христианство всего лишь социалистическое учение. С легким налетом религиозного флера. В вашей стране вообще поклонялись Карлу Марксу и Ленину. Явления практически одного порядка. Ленинцы-троцкисты, кстати, тоже обобществляли женщин. Ты же не считаешь, что их учение имеет какое-то отношение к богу?
– Нет, не считаю. И в какого бога ты веришь? – с любопытством смотрю на Андреа.
– Я верю в бога по Эйнштейну, который есть сила, но не обладает моралью.
– Если бог не обладает моралью, следовательно он злой? – стягиваю рукава рубашки сначала с одной руки, потом с другой.
– Следовательно он бесстрастный. А христианская мораль – дело рук человеческих. Один человек придумал лозунги, другие накрутили тезисы, третьи создали культ и систему. Причем, почти у всех фигурантов наблюдались сексуальные девиации, судя по стремлению к тотальному контролю над интимной жизнью последователей, – Андреа через голову стягивает с меня платье и голодным взглядом изучает тело, – пошли они все к дьяволу со своими нравоучениями.
– И где же надо молиться этому бесстрастному богу? – интересуюсь я.
– Любой храм – место аккумулирования медитативной энергии, любой подойдет для любого бога. Обычно мы выбираем тот, к которому привыкли с детства.
– Ладно, твоя идея бесстрастного бога мне тоже нравится – выдыхаю я, завожу руки назад и расстегиваю бюстгалтер, медленно стягиваю его по рукам, упиваюсь темнотой в глазах Гонголо. По телу разливается тепло предвкушения.
– Вот и отлично, детка. Не верь никому, кто вешает ярлыки, используя христианские догматы. Я могу придумать культ не хуже, чем у всяких извращенцев. И в рамках моей религиозной системы ты центр Вселенной и новая Мадонна, – он резко притягивает меня к себе, жадно целует шею, – а все это общественное мнение с их религиозным фанатизмом пусть идет в пешее эротическое путешествие.
– Мне не нужен культ, я просто хочу быть рядом, – растроганно лепечу.
Прилипаю к голому торсу кожа к коже. Обнимаю Гонголо за шею. Мне очень хочется его поддержать. Я шепчу на ухо по-итальянски то, что давно хотела:
– Андреа, я тебя люблю!
– Ну вот, а говорила, нужен только для секса, – шумно втянув воздух, нервно смеется Гонголо. – Я тоже люблю тебя, Тайа. И скоро все к этому привыкнут. Просто нужно время.
Глава 19. Дети
Прошло семь лет.
Тая
– Мам, так нечестно! – требовательно кричит четырехлетний Энрико, – она взялась за фигуру, а пошла другой.
– Ариадна! – с упреком восклицаю я.
– Мам, Энрико врет, я просто ее поправила, – капризно опровергает дочь.
– Я так больше не играю! – кричит взбешенный Гонголо и сбрасывает все фигуры на пол. Вихрем проносится мимо меня к выходу из гостиной.
– Котенок, иди ко мне, – зову я дочь к себе на диван. Ариадна забирается на сиденье коленками и обнимает меня тонкими ручками за шею. Прижимаю к себе худенькое тельце. – Дома такие отговорки пройдут, но на турнирах никто тебе не позволит нарушать правила, – выговариваю я девочке, – ты должна сто раз все просчитать, прежде чем прикасаться к фигуре.
