Текст книги "Исследования истерии"

Автор книги: Зигмунд Фрейд

Соавторы: Йозеф Брейер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Это заболевание представляется мне интересным в первую очередь потому, что его патогенез по большей части «прозрачен» и понятен.

Будучи еще совершенно здоровой, эта девушка была предрасположена к истерии по двум причинам:

1. Она вела однообразную жизнь в кругу семьи, и при недостатке умственного труда ей приходилось выплескивать переполнявшую ее психическую энергию, постоянно задавая работу воображению;

2. Из–за этого она привыкла грезить наяву (устраивать «мой театр»), что подготавливало почву для диссоциации личности. Тем не менее даже это не выходило еще за пределы нормы; мечты или размышления, в которые погружается человек, когда выполняет работу более или менее машинально, сами по себе не вызывают патологическое расщепление сознания, поскольку достаточно отвлечь человека от этих размышлений, например окликнуть его, чтобы восстановилось нормальное единство личности, к тому же это не сопровождается амнезией. Что же касается Анны О., то в ее случае почва, на которой указанным образом укоренились чувства страха и тревоги, была подготовлена за счет того, что ее привычные фантазии обернулись помрачением сознания с галлюцинациями. Примечательно, что уже в тот момент, когда болезнь проявилась впервые, обнаружились все ее основные черты, остававшиеся неизменными на протяжении почти двух лет: наличие второго состояния сознания, которое поначалу выражалось во временном помрачении сознания, а впоследствии приобрело форму double conscience; речевая заторможенность, обусловленная страхом, который удалось унять благодаря английскому детскому стишку; развившаяся впоследствии парафазия и утрата способности изъясняться на родном языке, вместо которого она стала говорить на безупречном английском; и наконец, случайно возникший паралич правой руки, вызванный сдавливанием нерва и переросший впоследствии в правосторонний парез с контрактурами и потерей чувствительности. Механизм возникновения последнего симптома действовал в полном соответствии с теорией травматической истерии Шарко: пациентка перенесла незначительную травму, пребывая в гипнотическом состоянии.

Впрочем, если во время экспериментов с пациентами, у которых Шарко вызывал истерический паралич, последний тут же приобретал характер стойкого симптома и вскоре проявлялся у всех лиц, перенесших тяжкую травму на почве испуга и страдавших по этой причине травматическим неврозом, то у нашей девушки нервная система успешно сопротивлялась болезни еще целых четыре месяца. Контрактура, равно как и другие примкнувшие к ней расстройства, проявлялась у нее лишь на фоне временного помрачения сознания, когда больная пребывала в condition seconde, между тем как в нормальном состоянии к ней возвращались все умственные и физические способности, поэтому ни она сама, ни ее близкие, чье внимание, правда, было сосредоточено исключительно на тяжело больном отце Анны, ничего не замечали.

Но после того как она впервые самопроизвольно погрузилась в состояние гипноза с галлюцинациями, сопровождавшееся помрачением сознания с полной амнезией, и сопутствующие истерические феномены стали возникать чаще, больше стало и обстоятельств, способных послужить поводом для развития новых симптомов такого рода, а участившееся их повторение повлекло за собой укоренение уже имевшихся симптомов. К тому же со временем любой неприятный, неожиданный аффект стал воздействовать на нее так же, как помрачение сознания (если вообще не вызывал временное помрачение сознания); из–за случайных совпадений возникли патологические ассоциации, и с тех пор аналогичные расстройства чувствительности и двигательные нарушения стали возникать всякий раз, когда обстоятельства складывались подобным образом, хотя поначалу носили временный, сиюминутный характер; еще до того как пациентка слегла в постель, у нее незаметно для всех набрался целый букет истерических феноменов. И только после того как больная обессилила до предела от истощения, бессонницы и неотвязной тревоги, почувствовала себя совершенно разбитой и уже пребывала в condition seconde дольше, чем в нормальном состоянии, истерические феномены стали возникать у нее и на фоне нормального состояния и превратились из приступообразных в стойкие симптомы.

Теперь нужно ответить на другой вопрос: насколько достоверными были сведения, полученные от пациентки, и можно ли утверждать, что означенные феномены возникли указанным ею образом и именно по той причине, что она назвала. Я нисколько не сомневаюсь в достоверности ее рассказа о наиболее важных и решающих событиях. Но что касается исчезновения симптомов после того, как она дала им «отповедь», то утверждать ничего не берусь; это явление вполне можно было бы объяснить внушением. Однако сам я убедился в том, что больная всегда говорила чистую правду; все сказанное ею было теснейшим образом связано с ее глубочайшими убеждениями; все, что могли подтвердить или опровергнуть другие люди, полностью соответствовало действительности. Даже столь талантливой девушке наверняка было бы не по плечу создать на основании своих измышлений такую стройную и логичную систему, какая прослеживается в изложенной здесь истории развития ее заболевания. Нельзя, конечно, с порога отметать предположение о том, что, следуя как раз этой логике, она могла уверить себя в том, что поводом для возникновения того или иного симптома послужило событие, которого в действительности не было. Но я считаю, что и это предположение не соответствует действительности. Именно незначительность многих таких происшествий, иррациональный характер многих таких взаимосвязей свидетельствуют об их подлинности. Сама больная не понимала, каким образом танцевальная музыка может вызывать у нее кашель. Если бы она это выдумала, такое поведение было бы абсурдным. Правда, я мог предположить, что из–за угрызений совести у нее всегда возникали спазмы гортани, а под влиянием двигательных импульсов, которые ощущала охочая до танцев девушка, спазмы гортани превращались в нервный кашель. Так что сведения, полученные от больной, я считаю вполне достоверными.

Насколько справедливо предположение о том, что у других пациентов истерия развивается и протекает аналогичным образом даже в том случае, когда у них не наблюдается condition seconde, разительно отличающееся от обычного состояния? Отвечая на поставленный вопрос, я хотел бы указать на то, что сама пациентка, равно как и врач, никогда не узнали бы вышеизложенную историю развития ее болезни, если бы не странная манера пациентки вспоминать обо всем под гипнозом и рассказывать о своих воспоминаниях врачу. Пребывая в бодрствующем состоянии, она всего этого не знала. Стало быть, на основании обследования бодрствующих пациентов невозможно судить о том, происходит ли нечто подобное и с ними, поскольку они при всем желании не могут ничего сообщить. А о том, что ее близкие почти ничего заметить не могли, я уже упоминал выше. Так что выяснить, что происходит с другими пациентами, можно лишь с помощью метода, подобного тому, который сложился благодаря самогипнозу Анны О. Поначалу справедливо было лишь предположение о том, что подобные процессы могут иметь место чаще, чем нам подсказывает наша неосведомленность по части патогенных механизмов.

Когда больная слегла и сознание ее колебалось между нормальным и «вторым» состоянием, а многочисленные истерические феномены, появившиеся порознь и носившие поначалу латентный характер, превратились в стойкие симптомы, к ним примкнула еще одна группа симптомов, по–видимому, иного происхождения, а именно паралич левосторонних конечностей с контрактурами и парез мышц шеи. Я обособляю их от остальных симптомов, поскольку они однажды исчезли и с тех пор ни разу не возникали вновь, даже в виде приступообразных или едва уловимых симптомов, – даже на заключительной стадии лечения, когда все остальные симптомы пробудились после долгого сна. Не проявлялись они и во время сеансов гипнотического анализа, а этиология их не сводилась к ка кому–нибудь эмоциональному переживанию или фантазии. По–этому я полагаю, что они обязаны своим существованием отнюдь не тому психическому процессу, благодаря которому возникли остальные симптомы, а скорее вторичному развитию того неизученного состояния, что являет собой соматическую основу истерических феноменов.

На протяжении всей болезни одно состояние сознания сменялось другим, первичное состояние сознания, пребывая в котором пациентка оставалась в психическом отношении вполне нормальной, чередовалось со «вторым» состоянием сознания, каковое можно сравнить со сновидением, если принять во внимание присущее ему изобилие фантазий и галлюцинаций при наличии значительных пробелов в памяти и невозможности контролировать и сдерживать мысли. Пребывая во втором состоянии, больная была невменяемой. И то обстоятельство, что психическое состояние больной всецело зависело от того, насколько второе состояние внедрялось в первое, позволяет, как мне кажется, получить довольно полное представление, по меньшей мере, об истерических психозах определенного рода. Каждый вечер во время гипнотического сеанса я убеждался в том, что сознание больной оставалось ясным, мысли упорядоченными, а ощущения и желания нормальными, если «в бессознательном»[12] не сохранялись производные второго состояния, действующие в качестве раздражителей; вспышки психоза, которые наблюдались у нее всякий раз, когда затягивалась пауза между процедурами, позволявшими ей избавляться от всего, что у нее за это время накопилось, как раз и свидетельствовали о том, что производные второго состояния оказывали значительное влияние на психические процессы, протекавшие на фоне «нормального» состояния. Так и тянет сказать, что у больной произошло раздвоение личности, причем одна личность была в психическом отношении нормальной, а другая – душевнобольной. Я полагаю, что на основании наблюдений за этой пациенткой можно судить о том, что происходит с другими истериками, поскольку в данном случае два состояния сознания были четко разграничены. Примечательно, что производные «дурного я», по выражению самой Анны О., заметно влияли на ее моральный облик. Если бы их периодически не устраняли, она превратилась бы во вздорную истеричку, упрямую, ленивую, грубую, озлобленную; но стоило устранить эти раздражители, как вновь обнаруживался ее истинный характер, являвший собой полную противоположность перечисленным качествам.

Однако сколь отчетливой ни была бы граница между двумя этими состояниями, «второе состояние» не просто внедрялось в первое, поскольку даже в самые худшие мгновения в каком–то уголке ее сознания сидел, как выражалась сама пациентка, трезвомыслящий и спокойный наблюдатель, созерцавший весь этот кавардак. Как ни странно, она могла трезво мыслить даже в тот момент, когда ею овладевал психоз; после того как симптомы истерии были устранены, пациентка ненадолго погрузилась в депрессию и стала по–ребячески обвинять себя в том, что симулировала болезнь. Как известно, подобное происходит довольно часто.

Когда два состояния сознания сливаются воедино после выздоровления, пациенту кажется, что личность его и прежде оставалась неделимой, а сам он имел полное представление обо всем этом вздоре и при желании мог в любой момент положить ему конец, иными словами, учинил все это намеренно. Впрочем, степень устойчивости нормального мышления на фоне второго состояния может сильно колебаться, и чаще всего оно не сохраняется.

О том поразительном факте, что с начала до конца заболевания все раздражители, возникавшие во втором состоянии, равно как и результаты их воздействия, надежно устранялись с помощью выговаривания под гипнозом, я уже упоминал и добавить мне к этому нечего, разве только заверить, что я это не выдумал и не внушил пациентке; для меня самого это было сущей неожиданностью, и лишь после самопроизвольного исчезновения нескольких симптомов у меня стали складываться на основе этих наблюдений приемы лечения.

Следует вкратце рассказать и об окончательном излечении пациентки. Как уже упоминалось, в процессе выздоровления беспокойство пациентки возросло, а психическое состояние ухудшилось. Казалось, все производные второго состояния на время затаились, а теперь рвутся в сознание, всплывают в памяти, внося смуту в нормальное состояние и обременяя его, хотя изначально возникают, как и прежде, на фоне condition seconde. Необходимо принимать в расчет то обстоятельство, что и в других случаях психоз, к которому приводит хроническая истерия, может иметь такое же происхождение.

Примечания

[1] ... Фрейлейн Анна О., заболевшая в возрасте 21 года... – Берта Паппенгейм (1854–1936) – дочь богатого венского предпринимателя Зигмунда Паппенгейма и Рехи Паппенгейм (в девичестве Гольдшмидт), последствии ставшая литератором, видным общественным деятелем, лидером женского движения в Германии. В 1902 году Берта Паппенгейм основала Женскую попечительскую организацию, которая оказывала помощь сиротам и матерям одиночкам. На протяжении двадцати лет Паппенгейм возглавляла организованный ею в 1904 году Союз еврейских женщин, боровшийся с торговлей женщинами в Восточной Европе, читала просветительские лекции в Европе и США, публиковала многочисленные статьи о положении женщин в периодических изданиях Союза. В зрелые годы бывшая пациентка Брейера скептически относилась к психоанализу и предпочитала не распространяться о своей причастности к истории Анны О. Завесу тайны над личностью Анны О. впервые приподнял Эрнест Джонс в автобиографии. Скончалась Берта Паппенгейм в 1936 году в возрасте 77 лет вскоре после допроса в гестапо. После окончания второй миро вой войны в Германии была выпущена почтовая марка с ее портретом.

Брейер, который исполнял обязанности семейного врача в доме Паппенгеймов, приступил к лечению Берты Паппенгейм в ноябре 1880 года (СП.).

[2] ... сексуальное начало у нее было не развито; пациентка... никогда не была влюблена... –  Берта Паппенгейм не вышла замуж и в стихотворении, написанном около 1911 года, жаловалась на то, что ее так и не посетила любовь. (См. Hirschm Adler A.Physiologie und Psychoanalyse in Leben und Werk Josef Breuers. Bern: Hans Huber, 1978) (СП.).

[3] ... развитие... парафазии... – парафазия (от греч. para – возле, около, phasis – речь) – замена звуков (букв) речи или слов на другие; неправильное употребление отдельных звуков (букв) или слов устной и письменной речи. Различают два вида парафазии: литеральную и вербальную. Литеральная парафазия выражается в виде ошибочной замены отдельных звуков (или слогов) в словах, в основе которых лежат сенсорные или моторные нарушения речи. Вербальная парафазия характеризуется заменой одних слов другими, близкими по смыслу.

[4] ...развитие... паралича с контрактурами... – контрактура (от лат. contractura – стягивание, сужение) – ограничение подвижности в суставе вследствие болезненного изменения суставных поверхностей или функционально связанных с суставом мягких тканей.

[5] ...погружалась в глубокий сопор... – (от лат. sopor – оцепенение, вялость), глубокое угнетение сознания при сохранении рефлексов. Человек в сопоре пассивен, безучастен, хотя и способен реагировать на некоторые сильные внешние раздражители – оклик, настойчивые повторные приказы и т.д.

[6] ...ее... отправили в поместье неподалеку от Вены... я ни разу не грозился увести ее из  дома... – в действительности, именно Брейер распорядился отправить Берту Паппенгейм в поместье неподалеку от санатория в Инцерсдорфе, где за ней могли присматривать тамошние врачи: Эмиль Фрис и Герман Бреслауер (СП.).

[7] ...выпила перед сном хлорал... – хлоралгидрат (Chlorali hydras) во второй половине XIX века широко использовался в психотерапевтической практике в качестве универсального успокоительного средства, наряду с другими наркотическими препаратами, вызывающими у пациентов зависимость. Действие этого наркотика на Анну О. Брейер описывает на стр. 50 – 51 данного издания. Кроме хлорала, Анна О. получала инъекции морфина для устранения сильных болей в области лица (СП.).

[8] ...во вкусе сказок Андерсена из сборника «Картинки–невидимки»... – Андерсен, Ганс Христиан (1805–1875) – датский поэт и писатель. Книга Андерсена под таким названием, содержащая тридцать три коротких рассказа, изложенных стилизованным «детским» языком, была выпущена на немецком языке в 1841 году (Bildbuch ohne Bilder, 1841). Примечательно, что в 1890 году Берта Паппенгейм сама опубликовала сборник рассказов для детей «В лавке старьевщика» под псевдонимом П. Бертольд (СП.).

[9] ...амблиопия... – (от греч. amblys – тупой, ослабленный и ops – глаз), ослабление зрения, обусловленное функциональными расстройствами зрительного анализатора.

[10] ...макропсия... (от греч. makros – большой и ops – глаз) – состояние, при котором наблюдается нарушение восприятия величины и формы предметов или отдельных их фрагментов, а также ощущение увеличения тела самого больного или его отдельных частей. Предметы представляются больному в увеличенном виде.

[11] ...Затем она уехала из Вены и отправилась в путешествие... – Летом 1882 года Берта Паппенгейм провела вместе с матерью три недели в Карлсруэ, а затем по рекомендации Брейера была помещена в швейцарскую клинику «Бельвю» в Кройцлингене, где до октября того же года проходила курс физиотерапии у доктора Роберта Бинсвангера. Состояние пациентки усугубляла зависимость от хлоралгидрата и морфина, к которым она успела пристраститься к июню 1882 года. Несмотря на то, что в январе 1883 года Берта Паппенгейм вернулась в Вену, в период между 1883 и 1887 годами ее трижды помещали на несколько месяцев в санаторий Инцерсдорф. Об окончательном выздоровлении Берты Паппенгейм Фрейд мог узнать не только от своей невесты Марты Бернайс, которая была знакома с семейством Паппенгейм, поскольку отец Берты некоторое время был ее опекуном, но и от давнего друга и коллеги Брейера Карла Беттельгейма, занимавшегося лечением Берты в санатории Инцерсдорф в 1887 году. (См. Ellenberger, Henri F. The Story of «Anna O.»: A Critical Review with New Data. Journal of the History of the Behavioral Sciences, №8, 1972). В 1932 году в письме, адресованном писателю Стефану Цвейгу, Фрейд выдвинул следующую версию завершения лечения Берты Паппенгейм: «На следующий день после того, как все ее симптомы были устранены, его (Брейера) вызвали к ней вечером, и когда он зашел к ней, она корчилась из–за судорог в нижней части живота. Когда он спросил ее, что с ней случилось, она ответила: «Сейчас родится ребенок от доктора Б». В этот момент он получил ключ от обители Матерей, но не воспользовался им. При всех его талантах, в нем нет ничего от Фауста. Он попросту испугался и сбежал, перепоручив больную одному коллеге, который еще несколько месяцев боролся с ее недугом в санатории» (Freud an Stefan Zweig, Briefe, 2.6.1932) (СП.).

[12] ...если в «бессознательном»... – Как пишут редакторы английского академического издания Фрейда, здесь, по всей видимости, мы впервые сталкиваемся с использованием термина «бессознательное» в психоаналитическом смысле слова. Закавыченность этого понятия у Брейера указывает на авторство Фрейда. В «Исследованиях истерии» Фрейд говорит не только о «бессознательном», но иногда и о «подсознательном», от которого в будущем по концептуальным причинам откажется (см. его работу «Бессознательное», 1915) (В.М.).

Госпожа Эмми фон Н., сорока лет из Лифляндии

(Зигмунд Фрейд)

1 мая 1889 года я стал лечащим врачом одной дамы лет сорока[1], чьи страдания и индивидуальность пробудили во мне столь сильное участие, что я посвятил ей большую часть своего времени и задался целью добиться ее выздоровления. Она была истеричкой, с величайшей легкостью впадала в сомнамбулическое состояние, и отметив это, я решил применить в ее случае брейеров метод опроса под воздействием гипноза, о котором мне было известно из сообщений самого Брейера об обстоятельствах исцеления его первой пациентки. Я впервые решился применить на практике этот терапевтический метод, еще им не овладев, и до тех пор недостаточно долго занимался анализом[2] патологических симптомов и не проводил его с должной планомерностью. Полагаю, мне удастся изобразить состояние больной и мой собственный врачебный подход в наиболее наглядном виде, точно воспроизводя заметки, которые я делал каждый вечер в течение трех первых недель лечения. Более удачные объяснения, которыми я обязан опыту, приобретенному впоследствии, я излагаю в примечаниях и ремарках.

1 мая 1889 г. Дама, еще довольно молодая на вид, с утонченными, характерной лепки чертами лица, встречает меня лежа на диване, подложив кожаный валик под голову. Ее лицо выражает волнение и боль, веки полусомкнуты, взор потуплен, кожа на лбу собралась морщинами, резко обозначились носогубные складки. Она говорит словно через силу, тихим голосом, время от времени речь ее прерывают спазматические запинки, доходящие до заикания. Глядя на ее сомкнутые пальцы, можно понять, что ее ни на минуту не покидает беспокойство. Частые подергивания лицевых и шейных мышц напоминают тик, при этом отдельные сочленения, в особенности правое грудинно–ключично–сосцевидное, зримо выдаются вперед. В дальнейшем она часто прерывает свою речь и начинает странно цокать языком, издавая звуки, которые я не могу описать[20]20
  Темп, в котором она издавала эти звуки, постоянно менялся; мои коллеги, бывалые охотники, сравнивали на слух их конечные тона с глухариным током. – Прим. автора.


[Закрыть].

Вполне связный ее рассказ выдает незаурядную образованность и ум. Тем сильнее поражает то, что спустя минуту–другую она неожиданно умолкает, лицо ее искажается гримасой ужаса и отвращения, она простирает в мою сторону ладонь с растопыренными, скрюченными пальцами и выкрикивает изменившимся, преисполненным страха голосом: «Не двигайтесь – молчите – не прикасайтесь ко мне!». По всей вероятности, она находится под впечатлением какой–то пугающей галлюцинации, возникающей снова и снова, и с помощью этих слов пытается защитить себя от посягательств незнакомца[21]21
  Эта фраза действительно представляла собой защитную формулу, смысл которой прояснился в дальнейшем. Впоследствии я отмечал бытование подобных защитных формул у некоторых меланхоликов, которые пытаются таким образом совладать с мучительными для них переживаниями (желанием того, чтобы с мужем или с матерью стряслось несчастье, богохульными мыслями и т. п.). – Прим. автора.


[Закрыть]. Это отступление завершается столь же внезапно, как и началось, и больная продолжает свой рассказ без единого намека на недавнее волнение, безо всяких объяснений или извинений за свое поведение, то есть, по всей вероятности, – не заметив паузы[22]

[Закрыть].

Об обстоятельствах ее жизни мне стало известно следующее: уже сменилось два поколения с тех пор, как ее семья, родом из центральной Германии, осела в русских прибалтийских провинциях и там разбогатела. В семье было четырнадцать детей, она родилась тринадцатой, – но выжили лишь четверо. Неимоверно деятельная суровая мать воспитывала ее добросовестно, но в большой строгости. Двадцати трех лет она вышла замуж за способного и толкового господина, крупного промышленника, который добился незаурядного положения, но был гораздо старше нее. После непродолжительного супружества он скоропостижно скончался от паралича сердца. Это событие, равно как и заботы о двух дочерях, ныне девушках шестнадцати и семнадцати лет[3], весьма болезненных и страдающих нервическими расстройствами, она назвала причиной своего недуга. С тех пор как четырнадцать лет назад скончался ее муж, ей постоянно более или менее нездоровилось. Четыре года назад курс массажа в сочетании с электрическими ваннами принес ей временное облегчение, в остальном же все ее попытки вернуть утраченное здоровье оставались безуспешными. Она немало путешествовала и имеет множество страстных увлечений . В настоящее время она проживает в усадьбе на побережье Балтийского моря, близ большого города. Несколько месяцев назад, исстрадавшаяся, удрученная, изнуренная бессонницей и болями, она отправилась в Аббацию[4] в тщетной надежде на выздоровление, уже шест ь недель пребывает в Вене, до сих пор проходила лечение у выдающегося врача.

Мое предложение разлучиться с обеими дочерями, у каждой из которых есть собственная гувернантка, и перебраться в санаторий, где я смогу навещать ее ежедневно, она принимает без единого возражения.

2–го мая вечером я посещаю ее в санатории. Я замечаю, что она сильно вздрагивает всякий раз, когда неожиданно распахивается дверь. Поэтому я распорядился, чтобы домашние врачи и больничный персонал предваряли свое посещение громким стуком в дверь и не заходили до тех пор, пока в ответ не раздастся «войдите». Несмотря на это, она морщится и вздрагивает всякий раз, когда кто–нибудь заходит.

Сегодня она жалуется главным образом на озноб и отдающие в правую ногу боли в спине, выше гребня подвздошной кости. Я прописываю ей теплые ванны и собираюсь дважды в день проводить общий массаж тела.

Она превосходно поддается гипнозу. Стоило мне показать ей палец и громко сказать: «Спите!», как она впала в прострацию и сознание ее затуманилось. Я внушаю ей , что она должна спать, избавиться от всех симптомов и тому подобное, – она слушает меня с закрытыми глазами, но, несомненно, с напряженным вниманием, а лицо ее тем временем постепенно разглаживается и принимает покойное выражение. После первого сеанса гипноза у нее сохраняются смутные воспоминания о моих словах; но уже после второго сеанса возникает совершенно сомнамбулическое состояние (полная амнезия). Я сообщил ей о том, что подвергал ее гипнозу, и она безропотно погрузилась в это состояние. Еще ни разу ее не подвергали гипнозу, впрочем, могу предположить, что она читала кое–что об истерии, хотя и не знаю, какое представление о гипнотическом состоянии она из этого вынесла[23]23
  Очнувшись от гипнотического сна, она всякий раз, словно в замешательстве, оглядывалась вокруг, но, остановив взгляд на мне, казалось, приходила в себя, надевала очки, которые откладывала в сторону перед тем, как погрузиться в транс, и становилась веселой и безмятежной. Несмотря на то что в процессе лечения, которое растянулось в том году на семь, а в следующем году – на восемь недель, мы беседовали о чем угодно и я почти каждый день дважды вводил ее в гипнотическое состояние, она ни разу не обратилась ко мне с каким –либо вопросом или замечанием по поводу гипноза и, по всей видимости, в бодрствующем состоянии старалась не придавать значения тому обстоятельству, что ее гипнотизируют. – Прим. автора.


[Закрыть].

В последующие дни по–прежнему проводилось лечение с помощью теплых ванн, двух ежедневных сеансов массажа и гипнотического внушения. Она хорошо спала, заметно поправилась и проводила большую часть дня в постели. Ей разрешали видеться с детьми, читать и просматривать личную корреспонденцию.

8–го мая утром она, с виду вполне нормально, рассказывает мне страшные истории о животных. Во франкфуртской газете, что лежит перед ней на столе, она прочитала о том, как один подмастерье связал какого–то малыша и запихал ему в рот белую мышь, а тот будто бы умер от страха. Доктор К. рассказал ей, что однажды послал в Тифлис целый ящик, наполненный белыми крысами. Тут в ее телодвижениях отчетливо проявляются все признаки ужаса. Рука ее несколько раз подряд конвульсивно дергается.

– Не двигайтесь, молчите, не прикасайтесь ко мне! Если бы такая тварь оказалась в кровати! (С ужасом.) Представьте себе, расстилаешь! – А там внутри дохлая крыса, уже раз–ло– жив–шаяся!

Проводя сеанс гипноза, я стараюсь рассеять эти зоологические галлюцинации. Пока она пребывает в трансе, я просмотриваю франкфуртскую газету и действительно нахожу в ней заметку об издевательствах мальчишки–подмастерья, однако там ни словом не упоминается о мышах или крысах. Выходит, во время чтения она дополнила историю своим собственным бредом.

Вечером я напомнил ей о нашей беседе по поводу белых мышей. Она совершенно позабыла об этом, весьма удивилась и рассмеялась от всей души[24]24
  Такое внезапное вторжение бреда в бодрствующем состоянии случалось у нее нередко и в дальнейшем часто происходило у меня на глазах. Она имела обыкновение жаловаться, будто бы в разговоре она часто отпускает сто ль абсурдные реплики, что слуги не могут ее понять. Во время первого визита я спросил ее, сколько ей лет, на что она вполне серьезно ответила: «Я – дама прошлого века». Спустя неделю она пояснила, что воображала тогда в бреду красивый старинный шкаф, который приобрела во время путешествия из любви к антикварной мебели. Этот шкаф и послужил мерилом времени, когда мой вопрос о ее возрасте дал ей повод вы сказаться о времени. – Прим. автора.


[Закрыть].

После обеда у нее были так называемые «прострелы»[25]25
  Род мигрени. – Прим. автора.


[Закрыть], но, по ее словам, «продолжались недолго, всего два часа».

8–го мая вечером я вызываю ее на разговор в состоянии гипноза, и ей удается заговорить после некоторых усилий. Говорит она тихо, всякий раз выдерживая паузу, прежде чем ответить. Выражение ее лица меняется в соответствии с содержанием рассказа и становится покойным, как только впечатление от рассказа стирается под воздействием моего внушения. Я спрашиваю ее, почему она с такой легкостью пугается. Она отвечает: «Все из–за воспоминаний о том, что произошло со мной в детстве».

– Когда?

– Впервые в пять лет, когда мои братья и сестры часто подкидывали мне дохлых зверей, тогда со мной впервые и случился обморок с подергиваниями, но моя тетя сказала, что это отвратительно, что нельзя устраивать такие припадки, и с тех пор они прекратились. Потом в семь лет, когда я неожиданно увидела свою сестру в гробу, потом в восемь лет, когда брат часто пугал меня, изображая привидение в белых простынях, потом в девять лет, когда я увидела тетю в гробу, а у нее внезапно отвалилась нижняя челюсть.

По–видимому, травматические события, о которых она поведала мне, отвечая на вопрос о причинах ее пугливости, уже были выстроены в такой последовательности в ее памяти; иначе она не смогла бы столь быстро собрать воедино эпизоды, относящиеся к разным периодам ее детства, в течение мимолетной паузы между моим вопросом и ее ответом на него. Завершая рассказ об очередном эпизоде, она всякий раз начинает дрожать всем телом, лицо ее выражает ужас и страх, а под конец последнего рассказа она широко разевает рот и тяжело дышит. Через силу она выдавливает из себя слова, передающие ужасную суть происшествия, после чего черты ее лица становятся покойными.

Отвечая на мой вопрос, она подтверждает, что во время рассказа представляла все эти сцены весьма живо и во всех красках. По ее словам, она очень часто вспоминает об этих событиях и в последние дни снова вспоминала о них. И всякий раз, когда она об этом вспоминает, сцена предстает перед ней словно живая[26]26
  О подобных воспоминаниях в виде ярких визуальных образов нам сообщали многие другие истерики, особо подчеркивая, что эти воспоминания и являются патогенными. – Прим. автора.


[Закрыть]. Теперь я понимаю, почему она столь часто заводит разговор о случаях с животными и мертвецами. Моя терапия заключается в том, чтобы изгладить из ее памяти эти образы, дабы они не являлись ей снова. Для того, чтобы усилить внушение, я несколько раз провожу рукой по ее векам.

9–го мая, вечером. Она хорошо спала без дополнительного внушения, однако утром у нее заболел живот. Такие же боли появились у нее еще вчера в саду, где она засиделась с детьми. Она соглашается с тем, чтобы я ограничил время визитов детей двумя с половиной часами; на днях она корила себя за то, что оставила детей одних. Сегодня она выглядит несколько возбужденной, морщит лоб, цокает языком и говорит с запинками. Во время массажа она рассказывает нам о том, что гувернантка детей принесла ей этнографический атлас, и ее ужасно напугали иллюстрации, на которых изображены индейцы, наряженные животными.

– Представьте себе, – если бы они были настоящими! (С ужасом.)

Когда она находится в состоянии гипноза, я спрашиваю, почему ее так напугали эти иллюстрации, ведь она уже перестала бояться животных. Она отвечает, что они напомнили ей о видениях, которые возникли у нее, когда умирал ее брат (ей тогда было девятнадцать лет). Я решаю пока приберечь эти воспоминания. Затем я спрашиваю ее, всегда ли она заикалась и когда у нее впервые появился этот тик (привычка странно цокать языком)[27]27
  Когда она очнулась, на вопрос о происхождении этого тика я получил от нее следующий ответ: «Не знаю; о, уже очень давно». – Прим. автора.


[Закрыть]. По ее словам, заикаться она стала из–за болезни, а тик появился у нее пять лет назад, после того как однажды, сидя у постели больной младшей дочери, она старалась сохранить полное спокойствие. Я пытаюсь ослабить значение этого воспоминания, говорю, что с дочерью ничего не случилось, и т. д. Она отвечает, что тик появляется у нее всякий раз, когда она испытывает тревогу или ужас. Я внушаю ей, что вместо того чтобы бояться нарисованных индейцев, она должна показать иллюстрации мне и от всей души посмеяться над ними. Так она и поступает после пробуждения; она ищет атлас, спрашивает меня, не показывала ли она его мне, раскрывает его на нужной странице и громко смеется над гротескными фигурами, без единого намека на страх, со спокойным выражением лица. Неожиданно входит доктор Брейер в сопровождении домашнего врача. Она пугается и начинает цокать языком, поэтому оба посетителя поспешно покидают нас. Свое волнение она объясняет тем, что всякий раз, когда появляется домашний врач, ей становится неприятно.