Текст книги "Исследования истерии"

Автор книги: Зигмунд Фрейд

Соавторы: Йозеф Брейер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

В отличие от нормального человека, который способен на чем–то сосредоточиться, истерик может быть лишь чем–то «поглощен». Когда нормальный человек всецело «поглощен» ярким представлением, например чем–то озабочен, его умственные способности тоже снижаются.

На воззрения любого наблюдателя сильно влияет объект наблюдения, и скорее всего, суждения Жане в значительной степени продиктованы тем, что он проводил тщательное обследование слабоумных истериков, которые содержатся в лечебницах или домах призрения, поскольку из–за болезни или слабоумия сами о себе позаботиться не могут. Занимаясь обследованием вполне образованных и дееспособных истериков, мы склоняемся к совершенно иному мнению об их психике. Мы полагаем, что «среди истериков можно встретить людей, наделенных ясным и критическим умом, недюжинной силой воли и сильным характером». Истерия ни в коей мере не лишает одаренного человека умственных способностей, из–за болезни истерик подчас просто не может ими воспользоваться. Да и сама Святая Тереза [25], заступница и покровительница истериков, слыла женщиной гениальной и прекрасно разбиралась в житейских делах.

Разумеется, чрезмерная глупость, неприкаянность, беспомощность и безволие не спасают от истерии. Даже не принимая в расчет тех пациентов, чьи умственные способности пострадали уже в ходе болезни, следует признать, что чаще всего среди больных, страдающих истерией, встречается именно тип слабоумного истерика. Но и эти больные отличаются не тупоумием и флегматичностью, а скорее чрезмерной живостью ума, из–за которой они становятся рассеянными. О врожденной предрасположенности к истерии мы поговорим чуть позже, а пока лишь отметим, что мы категорически не согласны с мнением Жане, согласно которому в основе самой истерии и расщепления психики лежит слабоумие.

Я придерживаюсь диаметрально противоположной точки зрения. В отличие от Жане, я полагаю, что предпосылки для распада психики создает чрезмерная психическая активность, обусловленная тем, что сосуществование двух групп гетерогенных представлений становится привычным явлением. Уже не раз указывали на то, что человек способен не только «машинально» работать, пока в сознании у него возникают и тянутся вереницей представления, не имеющие никакого отношения к текущей деятельности, но и выполнять психические акты в тот момент, когда мысли его «заняты чем–то другим»; например, бывает, читаешь вслух без ошибок и с правильной интонацией, а потом не можешь вспомнить ни строчки.

Многие люди не могут полностью сосредоточиться не только на занятиях, подразумевающих некоторую машинальность действий, например на вязании или исполнении гамм, но и на тех занятиях, которые требуют приложения некоторых умственных усилий. Это относится прежде всего к людям деятельным и непоседливым, которых настолько утомляет однообразная, примитивная, скучная работа, что поначалу они сами стараются думать о чем– нибудь ином, чтобы хоть как–то развлечься. (Достаточно вспомнить «мой театр» Анны О., описанный в первой истории болезни.) Нечто подобное случается и с тем, кому неожиданно приходят на ум интересные, но назойливые мысли, почерпнутые из книги, пьесы и т. п. Если в череде посторонних мыслей выделяются «эмоционально окрашенные» представления, связанные с волнением или тоской по возлюбленному, то они становятся более назойливыми. Человек, поглощенный подобными мыслями, погружается в состояние, о котором мы упоминали выше. Впрочем, это не мешает многим людям выполнять не слишком сложные обязанности. Светские условности зачастую вынуждают человека совмещать самые напряженные размышления с иными занятиями. Например, дама, принимающая гостей, может оставаться радушной хозяйкой, несмотря на то, что ее одолевает мучительное беспокойство или сильное волнение. То же самое, хотя и с меньшим напряжением, мы проделываем на службе; но каждый человек наверняка знает по собственному опыту, что аффективные представления, объединенные в группу, не просто возникают от случая к случаю, под влиянием ассоциаций, а подолгу владеют умом, ибо, единожды проникнув в сознание, они не исчезают и не утрачивают яркости до тех пор, пока их место не займет иное сильное впечатление или волеизъявление.

В сознании людей, не имеющих обыкновения предаваться мечтам, выполняя привычные обязанности, но вынужденных подолгу пребывать в определенном состоянии, наряду с мимолетными впечатлениями и непосредственными реакциями на текущие события тоже присутствует группа эмоционально окрашенных представлений. «Post equitem sedet atra cura»[92]92
  Post equitem sedet atra cura (лат.) – за всадником восседала черная забота[26].


[Закрыть]. Так происходит прежде всего в тех случаях, когда человек ухаживает за больным, который ему дорог, или питает к кому–то нежные чувства. Судя по результатам тщательного анализа историй болезни, в большинстве случаев главная партия в генезе истерии принадлежит именно уходу за больным и сексуальному аффекту.

На мой взгляд, из–за того, что у человека, имеющего обыкновение предаваться мечтам или вынужденного в силу обстоятельств подолгу ощущать воздействие аффекта, психические способности удваиваются, может и впрямь развиться предрасположенность к патологическому расщеплению психики. Расщепление психики происходит в том случае, если между двумя группами представлений, одновременно присутствующими в сознании, возникают расхождения из–за того, что содержание одних представлений уже не соответствует содержанию других представлений, иначе говоря, если в одну из названных групп входят представления, не допущенные к сознанию: представления, от которых человек постарался защититься, или представления, возникшие на фоне гипноидного состояния. В этих условиях слияние двух потоков представлений, которые у здорового человека разделяются лишь эпизодически, произойти не может, что позволяет упрочить положение отколовшейся области бессознательной психической деятельности. С «удвоением Я» здорового человека истерическое расщепление психики соотносится точно так же, как гипноидное состояние с нормальной мечтательностью. Гипноидному состоянию придает патологический характер амнезия, а расщеплению психики – неспособность некоторых представлений проникнуть в сознание.

На примере истории болезни Анны О., на которую мне постоянно приходится ссылаться, можно показать, как это происходит. Будучи совершенно здоровой, девушка пристрастилась мечтать и размышлять о посторонних предметах, выполняя привычные обязанности. Когда обстоятельства благоприятствовали самогипнозу, в мечты пациентки проник аффект страха, под влиянием которого она погрузилась в гипноидное состояние, вызвавшее амнезию. Затем она стала погружаться в это состояние при любом удобном случае, так что запас гипноидных представлений постоянно пополнялся; впрочем, тогда гипноидное состояние еще чередовалось с нормальным бодрствованием.

Спустя четыре месяца гипноидное состояние овладело ею полностью; поскольку истерические припадки, носившие прежде эпизодический характер, слились воедино, у нее развилась etat de mal, острая истерия в тяжелейшей форме. На протяжении нескольких месяцев пациентка не выходила из гипноидного состояния, которое принимало всевозможные формы (в течение определенного периода она пребывала в сомнамбулическом состоянии). Затем ее удалось силой вывести из этого состояния, после чего оно опять стало чередоваться с нормальным психическим состоянием. Однако и на фоне нормального состояния не исчезали соматические и психические симптомы (контрактура, гемианастезия, парафазия), в основе которых, по нашим сведениям, лежали представления, возникшие у пациентки в гипноидном состоянии. Это свидетельствует о том, что «подсознание» остается в силе, комплекс гипноидных представлений не исчезает и расщепление психики сохраняется даже в тот момент, когда человек пребывает в нормальном состоянии.

У меня нет в запасе второго примера, но я полагаю, что и одного примера достаточно для того, чтобы пролить свет на процесс развития травматического невроза. В течение нескольких дней после несчастного случая потерпевший погружается в гипноидное состояние на почве испуга всякий раз, когда вспоминает об этом происшествии; но с каждым разом это воспоминание все меньше пугает человека, поэтому вскоре гипноидное состояние перестает чередоваться с бодрствованием, и соответствующие представления просто присутствуют на фоне сознательного мышления. Коль скоро человек постоянно пребывает в таком состоянии, соматические симптомы, которые прежде возникали во время приступов страха, не исчезают. Впрочем, по этому поводу я могу лишь строить предположения, поскольку анализировать подобное расстройство мне ни разу не доводилось.

Результаты аналитических исследований и наблюдений, проведенных Фрейдом, свидетельствуют о том, что расщепление психики может быть обусловлено также «защитой», прикоторой сознание умышленно ограждается от неприятного представления, но случается это лишь у некоторых людей, обладающих, по всей вероятности, какими–то особыми психическими свойствами. У обычного человека подобные представления либо подавляются и исчезают, либо по какой–то причине не подавляются и поэтому периодически возникают в сознании. В чем заключается своеобразие психики тех людей, которые применяют защиту, я сказать не берусь. Осмелюсь лишь предположить, что при защите превращение конвертированных представлений в бессознательные представления, сопровождаемое еще и настоящим расщеплением психики, едва ли обходится без участия гипноидного состояния. Самогипноз создает, так сказать, пространство, в котором разворачивается бессознательная психическая деятельность и в которое оттесняются представления, исторгнутые из сознания вследствие защиты. Как бы то ни было, нельзя не признать тот факт, что «защита» оказывает ощутимое влияние на развитие болезни.

Тем не менее, я не думаю, что генез расщепления психики исчерпывается этими более или менее изученными процессами. Например, на начальной стадии развития истерии в тяжелой форме чаще всего обнаруживается синдром, который можно назвать острой истерией. (В анамнезе болезни истериков мужского пола этот синдром фигурирует под названием «воспаление мозга», а при обследовании истеричек в связи с жалобами на боли в области яичников ставится диагноз «воспаление брюшины».)

На стадии острой истерии отчетливо проявляются признаки психоза: маниакальная взбудораженность, приступы ярости, быстрое чередование истерических симптомов, галлюцинации и т. п. В этих обстоятельствах процесс расщепления психики может развиваться иначе. Возможно, всю эту продолжительную стадию следует рассматривать как период пребывания в гипноидном состоянии, из рудиментов которого и формируется ядро комплекса бессознательных представлений, между тем как в сознательной памяти они не остаются. Поскольку чаще всего нам не удается узнать, каковы условия возникновения острой истерии (а я не решаюсь утверждать, что этот процесс всегда развивается так, как он развивался в случае Анны О.), психическое расщепление такого рода, в отличие от расщепления, которое мы рассматривали выше, следовало бы назвать иррациональным[93]93
  Вместе с тем следует отметить, что как раз в том случае, когда истерию в тяжелой форме с явственными признаками double conscience удалось изучить досконально (в случае Анны О.), было установлено, что рудименты симптомов, возникавших на стадии острой истерии, не сохранялись на стадии хронической истерии и все симптомы, возникшие на этой стадии, развились уже в течение «инкубационного периода», на фоне гипноидного состояния и состояния аффекта. – Прим. автора.


[Закрыть]. Наверняка расщепление может принимать и другие формы, еще неизвестные молодой науке о психологии человека, ибо мы лишь приступаем к освоению этой области и новые знания, несомненно, внесут коррективы в наши нынешние представления.

Пришла пора выяснить, что нового мы узнали об истерии за последние годы, после того как был открыт и изучен феномен расщепления психики. Пожалуй, значение этого открытия для понимания сущности истерии невозможно переоценить.

Опираясь на новые знания, мы можем предполагать, что возникновение с виду сугубо соматических симптомов объясняется наличием неких представлений, даже если в сознании больного эти представления не обнаруживаются. Вряд ли нужно еще раз останавливаться на этом вопросе.

Благодаря этому открытию мы получили, по меньшей мере, некоторые доказательства того, что истерический припадок обусловлен воздействием комплекса бессознательных представлений (я имею в виду прежде всего исследования Шарко).

Изучив феномен расщепления психики, мы поняли, чем обусловлены многие особенности психического состояния истериков, и вот этот вопрос, скорее всего, стоит обсудить более подробно.

«Бессознательные представления» никогда или почти никогда не проникают в сознание во время бодрствования, но оказывают на него влияние. Во–первых, человек замечает результаты их воздействия, когда, например, его изводит совершенно необъяснимая, бессмысленная галлюцинация, значение и мотивы появления которой раскрываются под гипнозом.

Во–вторых, они оказывают влияние на ассоциации, поскольку придают отдельным представлениям живость, которую те не смогли бы обрести, если бы не получили подкрепление из бессознательного. Поэтому больного с некоторой навязчивостью преследуют одни и те же представления, которые ему волей–неволей приходится обдумывать. (То же самое происходит в том случае, когда пациента, страдающего гемианестезией, описанной Жане, и не испытывающего никаких тактильных ощущений, пока врач пальпирует его бесчувственную руку, просят назвать любое число на выбор, и он неизменно выбирает именно то, которое соответствует количеству прикосновений.) В–третьих, бессознательные представления влияют на расположение духа, на настроение. Когда Анна О. начинала припоминать то, что предшествовало событию, которое впервые подало повод для возникновения некоего сильного аффекта, настроение ее сразу менялось под стать этому аффекту, и лишь через несколько дней ей удавалось вспомнить о самом событии, да и то под гипнозом.

Это позволяет понять, почему у пациентов бывает такое «переменчивое настроение», почему настроение у них может испортиться, казалось бы, безо всякого повода, безо всякого разумного объяснения. Разумеется, впечатлительность истериков обусловлена по большей части чрезмерной возбудимостью, которая вообще им свойственна; но достаточно представить, что «отколовшаяся часть их психики» откликается на малейшее раздражение как резонатор на звук камертона, чтобы понять, почему довольно незначительные происшествия могут не на шутку их взволновать. Стоит некоему происшествию вызвать у истерика «бессознательное» воспоминание, как наружу вырывается мощный аффект, которым проникнуто это неиздержанное представление, аффект, совершенно несоразмерный тому, какой могла бы в одиночку произвести на свет сознательная психика.

Выше мы сообщали об одной пациентке, чьи функциональные психические способности обратно пропорциональны яркости ее бессознательных представлений. В данном случае снижение умственных способностей лишь отчасти обусловлено своеобразной рассеянностью; после того как у нее на миг «помрачается сознание» – а иной раз сознание помрачается у нее беспрестанно, – она не может припомнить, о чем думала в момент помрачения. Она пребывает то в «condition prime»[94]94
  Condition prime (фр.) – первое состояние.


[Закрыть], то в «condition seconde», склоняясь то в сторону комплекса сознательных представлений, то в сторону комплекса бессознательных представлений. Однако умственные ее способности снижаются не только по этой причине и не просто от того, что ею овладевает аффект, исходящий из бессознательного. Пребывая в подобном состоянии, мыслит она вяло, рассуждает, точно ребенок, поэтому, как уже отмечалось, ее можно принять за слабоумную. На мой взгляд, это обусловлено нехваткой энергии, необходимой для сознательного мышления, поскольку большое количество психического возбуждения затрачивается на бессознательную деятельность.

Если же отколовшаяся часть психики пребывает в состоянии возбуждения не эпизодически, а постоянно, что характерно для страдающих гемианастезией пациентов Жане, у которых ощущения, возникающие в одной половине тела, воспринимаются только бессознательной психикой, то доля сознательного мышления в деятельности головного мозга столь заметно сокращается, что одного этого факта достаточно для того, чтобы объяснить феномен психической неполноценности, каковую Жане склонен считать врожденной. Пожалуй, немного наберется на свете людей, которым, подобно Бертрану де Борну Уланда[27], «не нужно больше половины их ума». Как правило, при подобном сокращении общего объема психической энергии люди становятся слабоумными.

По всей видимости, именно по вине душевной слабости, обусловленной расщеплением  психики, некоторые истерики легко поддаются внушению, что имеет для них серьезные  последствия. (Отнюдь не случайно я написал «некоторые истерики», ибо среди подобных больных  наверняка встречаются весьма рассудительные и недоверчивые люди.)

Говоря о внушаемости, мы имеем в виду прежде всего неспособность критически оценивать собственные представления и их комплексы (суждения), а также мысли , высказанные другими людьми, почерпнутые из книг и т. п. Критическая оценка любых представлений, едва успевших проникнуть в сознание, заключается в том, что они ассоциируются с другими представлениями, среди которых попадаются представления, с ними не совместимые. Стало быть, сопротивление, на которое они наталкиваются, обусловлено наличием противоречащих им представлений в потенциальном сознании, а сила сопротивления зависит от соотношения степени яркости новых представлений и представлений, возникающих в памяти. Даже среди людей, обладающих нормальными умственными способностями, показатели эти заметно различаются. От этого по большей части и зависит так называемый душевный темперамент. Возможно, сангвиника приводят в восторг новые знакомства и свежие идеи именно потому, что образы, запечатленные у него в памяти, в отличие от образов, которые хранит в памяти уравновешенный «флегматичный» человек, слабее новых впечатлений. Когда человек пребывает в патологическом состоянии, степень сопротивления новым представлениям снижается из–за недостатка мнемонических образов, скудости и слабости ассоциаций; чем меньше возникает в этот момент мнемонических образов, тем значительнее становится перевес новых представлений над прежними; нечто подобное происходит во сне и под гипнозом, да и всякий раз, когда психическая энергия идет на спад, коль скоро это не влечет за собой заодно и снижение степени яркости новых представлений.

Отколовшаяся, бессознательная часть психики пациентов, страдающих истерией, легко поддается внушению, поскольку изначально вмещает в себя слишком мало представлений. Впрочем, внушению легко поддается и сознательная психика некоторых истериков. Скорее всего, это объясняется тем, что истерики вообще отличаются повышенной возбудимостью, поэтому новые представления всегда кажутся им необыкновенно яркими. При этом их собственная мыслительная деятельность идет на спад, у них возникает меньше ассоциаций, поскольку на сознательное мышление после отщепления «бессознательного» затрачиваются лишь остатки психической энергии.

Истерики слабо сопротивляются, а порой вообще не могут сопротивляться самовнушению или внушению, произведенному извне. Возможно, именно поэтому они легко поддаются чужому влиянию. Галлюцинации, при которых любое представление об ощущении превращается в подлинное ощущение, напротив, подобно всем галлюцинациям, подразумевают повышение степени возбудимости органа восприятия, поэтому подобная внушаемость истериков не может быть обусловлена исключительно расщеплением психики.

VI. Врожденная предрасположенность; развитие истерии

Почти в каждом абзаце мне приходится указывать на то, что в основе многих феноменов, которые мы стараемся осмыслить, могут лежать врожденные особенности психики. Никакому объяснению они не поддаются, так что нам не остается ничего иного, как просто признать факт их существования. Да и сама способность человека заболеть истерией наверняка связана с какими –то особенностями его психики, поэтому попытка дать им более точное определение, скорее всего, не лишена смысла.

Я уже объяснял, почему мы не разделяем мнение Жане о том, что предрасположенность к истерии обусловлена врожденной психической неполноценностью. Практикующий врач, который пользует целые семьи, состоящие из истериков всех возрастов, наверняка сказал бы, что предрасположенность к истерии обусловлена скорее переизбытком, чем недостатком умственных способностей. В юности будущие истерики отличаются живостью, выказывают незаурядные способности, имеют интеллектуальные увлечения, зачастую проявляют недюжинную силу воли и настойчивость. Именно среди них встречаются девушки, встающие по ночам, дабы штудировать какой–нибудь предмет, поскольку родители запретили им его изучать, опасаясь того, что они могут переутомиться. Быть может, здравомыслием они одарены не больше других, но им редко бывают свойственны равнодушие, вялость мысли и глупость. Их творческая энергия бьет ключом, поэтому один мой друг всерьез утверждал, что истерики – это украшение общества, столь же бесполезное и вместе с тем столь же восхитительное, что и сорванные цветы.

Резвые, непоседливые, неугомонные, охочие до новых впечатлений, постоянно над чем–то размышляющие, неспособные выносить рутину и скуку, истерики относятся к числу тех людей, чья нервная система, пребывая в состоянии покоя, вырабатывает избыточное возбуждение, которое нужно как–то употребить. В период полового созревания и без того слишком сильное возбуждение возрастает под влиянием половых желез. Это избыточное возбуждение может поспособствовать появлению патологических феноменов, но для того, чтобы они приняли форму симптомов болезни, индивид должен обладать совершенно особыми свойствами, ибо люди энергичные и легко возбудимые в большинстве своем истериками не являются.

Выше я дал этому особому свойству психики довольно приблизительное и невнятное определение, назвав его «чрезмерной возбудимостью нервной системы». Быть может, следует пойти чуть дальше и предположить, что указанное свойство обусловлено тем, что у таких людей внутримозговое возбуждение может поступать не только в сенсорный аппарат, воспринимающий de norma лишь импульсы, возникающие под воздействием периферических раздражителей, но и в пределы вегетативной нервной системы, которая, как правило, ограждена от центральной нервной системы мощными резисторами. Возможно, одного предположения о поступлении неизбывного чрезмерного возбуждения в пределы сенсорного, вазомоторного и висцерального аппаратов достаточно для того чтобы объяснить некоторые патологические феномены.

Когда внимание человека, обладающего такими свойствами, в силу необходимости сконцентрировано на определенной части тела, «сосредоточенное», по выражению Экснера, проторение проводящих путей чувствительных нервов производится слишком интенсивно; по этим путям устремляется поток свободного возбуждения, вследствие чего развивается местная гиперальгезия, поэтому болевые ощущения, возникающие по той или иной причине, усиливаются до предела и любая боль кажется «ужасной» и «невыносимой». Тогда как у нормального человека величина возбуждения, захватившего проводящий путь чувствительных нервов, со временем сокращается, в данном случае уровень возбуждения, напротив, поднимается, поскольку оно постоянно прибывает. Например, вследствие травмы сустава развивается невроз, связанный с пострадавшим суставом, а неприятные ощущения, обусловленные набуханием яичников, оборачиваются затяжными болями в области яичников.

У таких людей нервный аппарат, обслуживающий систему кровообращения, в большей степени подвержен влиянию со стороны центральной нервной системы, чем у людей нормальных: от волнения у них резко учащается сердцебиение, они часто падают в обморок, слишком сильно краснеют и бледнеют.

Впрочем, в этих условиях не только раздражение, вызванное притоком внутримозгового возбуждения, но и вполне адекватное функциональное раздражение вызывает со стороны периферических нервов слишком резкие и противоестественные реакции. Сердцебиение учащается не только в минуту душевного волнения, но и вследствие физического напряжения, а сосудодвигательные нервы способны спровоцировать сжатие артерий (которым об условлен, например, симптом «мертвых пальцев»), не подвергаясь никакому воздействию со стороны психики. И если незначительная травма сустава влечет за собой развитие соответствующего невроза, то вследствие скоротечного бронхита аналогичным образом возникает астма на нервной почве, а кратковременное несварение оборачивается постоянными желудочными коликами. Стало быть, то обстоятельство, что у таких людей внутримозговое возбуждение может свободно проникать в пределы нервной системы, следует признать лишь частным проявлением их общей чрезмерной возбудимости[95]95
  Оппенгейм называет это свойство «лабильностью молекул». – Прим. автора.


[Закрыть], хотя в данном случае эта уязвимость представляет для нас особый интерес.

Поэтому я отнюдь не уверен и в том, что, принимая во внимание эти симптомы, которые, возможно, следовало бы назвать просто «нервическими», нужно отказаться от старой «рефлекторной теории». Например, тошнота у беременных женщин, отличающихся чрезмерной возбудимостью, вполне может возникать рефлекторно, под воздействием импульсов, исходящих из матки, поскольку в этот момент происходит растяжение матки, или вследствие кратковременного набухания яичников. Коль скоро импульсы, поступающие из органов, подвергающихся изменению, могут передаваться на расстояние, а в организме, как известно, обнаруживается множество престранных «точек пересечения», нельзя с порога отметать предположение о том, что нервические симптомы, которые появились однажды под воздействием психического раздражения, могут иной раз возникать рефлекторно, под влиянием импульсов, поступающих из отдаленных органов. Более того, рискуя прослыть приверженцем стародавней ереси, я допускаю, что даже парез ноги может возникнуть рефлекторно, вследствие заболевания половых органов, а не только под воздействием психических факторов. На мой взгляд, не стоит слишком уж полагаться на то, что законы, о существовании которых мы недавно узнали, действуют повсеместно.

Иные расстройства, связанные с изменением степени возбудимости чувствительных нервов, вообще недоступны пониманию; к их числу относятся полное отсутствие болевой чувствительности, появление на теле бляшек, лишенных чувствительности, сужение поля зрения и т. д. Возможно, в ходе дальнейших исследований удастся доказать, что тот или иной симптом такого рода обусловлен определенными психическими факторами, и вникнуть в его сущность. Наверняка так оно и будет, но пока это не произошло (обобщать данные, полученные в ходе лечения Анны О., я бы не решился), и поэтому я не стал бы заранее предполагать, что симптомы эти имеют психическое происхождение.

Что же касается некоторых общеизвестных особенностей характера истериков, то они, по всей видимости, могут быть обусловлены вышеописанным свойством психики и нервной системы. Пребывая в состоянии покоя, нервная система истериков вырабатывает избыточное возбуждение, поэтому они не могут выносить однообразие и скуку. Свойственная им потребность в сильных ощущениях вынуждает их «вносить некоторое разнообразие» в ту монотонную жизнь, которую им приходится вести во время болезни, и в сложившихся обстоятельствах такую возможность предоставляют им прежде всего патологические феномены. Зачастую этому немало способствует самовнушение. Влекомые нозоманией, потребностью ощутить себя больным, которая отличает истериков точно так же, как нозофобия, боязнь заболеть, выдает ипохондриков, они могут зайти довольно далеко. Я знаком с одной истеричкой, которая втайне от родственников и лечащего врача ради забавы наносила себе зачастую довольно серьезные увечья. Когда ей бывало нечем заняться, она запиралась у себя в комнате и в одиночестве совершала всевозможные глупые выходки только затем, чтобы доказать самой себе, что она ненормальная. Она прекрасно отдает себе отчет в том, что ведет себя как сумасшедшая, плохо справляется со своими обязанностями и находит себе оправдание в этих поступках. Другая пациентка, чересчур совестливая дама, не уверенная даже в своих собственных чувствах, воспринимает любой истерический симптом как некое прегрешение, поскольку «у нее наверняка не было бы ничего подобного, если бы она по– настоящему этого хотела». Когда врач по ошибке счел парез ноги следствием заболевания позвоночника, она восприняла это известие как отпущение грехов, но стоило объявить, что она может избавиться от этого недуга, поскольку он возник «на нервной почве», как ее стали мучить угрызения совести. В данном случае в основе нозомании лежит стремление пациентки доказать себе самой и всем остальным, что она по–настоящему больна. Если прибавить к этому скуку, которая изводит больного, вынужденного подолгу сидеть в четырех стенах, то можно понять, почему истерикам не терпится заполучить очередной симптом.

Если же пациенты лгут и действительно симулируют болезнь, а я полагаю, что ныне мы с таким же пристрастием исключаем возможность симуляции, с каким прежде ее допускали, то объясняется это не предрасположенностью к истерии, а тем, что к самой предрасположенности, как верно заметил Мебиус, примешивается дегенерация личности – врожденная нравственная неполноценность. Так и легко возбудимая от природы, но нечуткая женщина становится «злостной истеричкой» в том случае, если нравственные основны ее личности подтачивает эгоизм, поскольку из–за этого может запросто развиться хроническая хворь. Впрочем, «злостные истерички» едва ли встречаются чаще злостных сифилитиков, страдающих сухоткой спинного мозга на поздней стадии.

Вследствие чрезмерного возбуждения патологические феномены возникают и в сфере двигательной активности. У ребенка, обладающего такими задатками, может очень быстро развиться своего рода тик, если не одергивать его в тот момент, когда он только начинает совершать определенные движения из–за того, что у него колет в глазу, стягивает кожу на лице или ему жмет платье. Проторение рефлекса происходит очень быстро.

Нельзя отрицать и тот факт, что иной раз судорожные припадки являются сугубо двигательными актами, которые не зависят от каких бы то ни было психических факторов и позволяют избавиться от накопившегося возбуждения точно так же, как эпилептический припадок позволяет произвести разрядку накопившегося раздражения, обусловленного изменениями в строении определенных органов. Истерические судороги такого рода не назовешь идеогенными.

Нам так часто приходится встречать молодых людей, которые заболели истерией в период полового созревания, хотя еще в детстве отличались чрезмерной возбудимостью, что мы невольно задаемся вопросом: не развивается ли под влиянием названного процесса предрасположенность к истерии у людей, не имеющих врожденной склонности к этому заболеванию? И то сказать, процесс полового созревания не только вызывает обычный прирост возбуждения, но и влияет на состояние всей нервной системы, вследствие чего повсеместно повышается степень возбуждения и снижается уровень сопротивления. Об этом свидетельствуют результаты наблюдений за молодыми людьми, которые не страдают истерией, и поэтому мы вправе предположить, что под влиянием этого процесса может развиваться и предрасположенность к истерии, коль скоро вышеназванные особенности состояния нервной системы и лежат в основе предрасположенности к означенному заболеванию. Стало быть, мы уже признали тот факт, что сексуальность вносит немалый вклад в процесс развития истерии. Вскоре мы убедимся в том, что сексуальности отводится в этом процессе куда более важная роль, поскольку именно она всячески способствует развитию истерии.