Текст книги "Калигула"

Автор книги: Зигфрид Обермайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)

– К твоим услугам, император.

На Калигуле был фиолетовый шелковый халат, украшенный вышитыми золотом египетскими иероглифами. Он запахнул его, поскольку после перенесенной болезни ел очень много и становился все толще.

– В Египте у нас два префекта, – заметил Каллист, и это прозвучало как утверждение.

– Правильно, – сказал Калигула и злорадно улыбнулся. – Один, так сказать, на случай, если с другим что-нибудь случится. Но Флакк все еще занимает свою должность и должен кое-что сделать для своего императора. Возьми, Каллист, грифель и пиши:

«Чтобы украсить Рим и подчеркнуть его статус центра мира, я бы хотел установить в некоторых местах египетские обелиски. Я желаю, чтобы ты переправил по крайней мере один из них как можно скорее в Рим. Если он окажется слишком тяжелым для обычных кораблей, вели построить подходящее судно. Кроме того, я хочу, чтобы ты навестил могилу Александра Великого. На нем надет золотой панцирь, копию которого ты распорядишься изготовить, и пришлешь мне…»

Император остановился и вопросительно посмотрел на Каллиста.

– Итак, Каллист, как продолжить? Потребовать оригинал или довольствоваться копией?

Ничто не могло вывести секретаря из состояния равновесия.

– На этот вопрос ответить несложно. Александр был когда-то хозяином мира, а теперь им являешься ты. Для мертвого ничего не изменится, если на его тело наденут копию. Золотой панцирь заслуживаешь ты, священный Август, и только ты.

Калигула победно улыбнулся. Ему нравилось, что Каллист не просто поддакивал ему, а умел логично обосновать собственное мнение.

– Значит, дальше: «…и пришлешь мне оригинал. Я отдал приказ построить на Марсовом поле еще один храм Исиды. Чтобы достойно освятить его, мне необходима статуя богини. Она должна быть из благородного камня и достигать в высоту как минимум десяти локтей. Заплати за нее не скупясь и сошлись на меня, если жрецы не захотят расстаться с изображением богини. Буду признателен тебе своей милостью, если выполнишь это распоряжение к моему удовлетворению».

– Это все?

– Да. Ты следишь за строительством на Марсовом поле?

Каллист кивнул:

– Через три или четыре месяца храм будет готов.

– Ложись спать, Каллист, – зевнул император.

– Желаю тебе доброй ночи, повелитель.

Каллист произнес это серьезно, хотя за окном уже занимался день.

Калигула лег в постель, но его мысли неустанно работали. Тут ему в голову пришло еще кое-что. Он снова позвал секретаря. Без следа усталости или недовольства тот появился у его постели.

– Император?

– Есть еще одно дело. Ты знаешь, что я уже несколько дней держу Макрона под домашним арестом. Это временная мера, и, думаю, сейчас должно произойти то, о чем я говорил. С одним из двух префектов Египта что-то случится… Я не стану посылать ему никаких гонцов. Отправляйся к нему ты и передай, что через три дня Макрону будет предъявлено обвинение в государственной измене.

– Больше ничего?

– Больше ничего.

Каллист удалился. Так как солнце уже осветило дома, дворцы и храмы, неутомимый секретарь отказался от дальнейшего сна. Он принял ванну и съел сытный завтрак. Усталость отступила, и Каллист в отличном расположении духа поднялся на носилки, чтобы нанести визит Макрону.

Мук совести Каллист не знал, что делало его таким похожим на своего господина, и в этом была их сила.

14

После того как Сабин решил вступить в легион, он принялся за исполнение своего плана со всем упорством, задействовав связи и знакомства. Корнелий Кассий, его родственник, был во времена Тиберия консулом и принадлежал к старейшим сенаторам. Он поддержал прошение, и скоро Сабина вызвали на военную комиссию. Это испытание ввел еще император Август, так как от сыновей патрициев, которые таким путем стремились достичь высокого положения и авторитета, поступали горы ходатайств.

Когда Сабин вошел в помещение, один из военных сказал:

– Надеюсь, этот не из числа благородных юношей, не способных держать в руках меч…

Он сделал вид, что ничего не слышал, и встал навытяжку напротив троих офицеров.

Секретарь начал читать:

– Корнелий Сабин, двадцать шесть лет, сын Корнелия Цельсия и Валерии, патриций, ходатайствует о должности военного трибуна и хотел бы приступить к службе в азиатском легионе.

Один из офицеров усмехнулся:

– Хочет в Азию? Предполагаю, что в Эфес, потому что там лучшие проститутки?

Херея посоветовал Сабину никому не противоречить и всегда отвечать «так точно».

– Так точно! – лицо Сабина было беспристрастно.

Офицеры рассмеялись.

– По крайней мере, он честен.

– То, что ты умеешь обращаться со всеми видами оружия, подтверждает трибун Кассий Херея. Он заслуженный солдат, и у нас нет причин сомневаться в его словах. Посмотрим, что можно для тебя сделать. К тому же Корнелиям давно пришло время послужить империи с оружием в руках.

– Так точно! – снова сказал Сабин.

– Свободен!

За дверями он вздохнул с облегчением. Первый шаг был сделан. Сабин чувствовал, как его тревога улеглась, и к нему впервые за последнее время вернулась способность чему-то радоваться. Он хотел с кем-нибудь поговорить, но со дня своего возвращения из Эпидавра не встречался ни с кем из своих старых друзей, полностью отдавшись горю. Херея был на службе, а значит, ему оставалось отправиться в термы или публичный дом. При одной мысли о девушках Сабин почувствовал возбуждение. Как долго он не был с женщиной? Три месяца? Четыре? Невероятный срок по представлениям Сабина. Он раздумывал, не отправиться ли ему к Лидии, но, может быть, она в третий раз вышла замуж? «Нет, – сказал он себе. – Я не изменю Елене».

Итак, Сабин решил идти в публичный дом, ведь мужчины всего света согласятся, что с проституткой нельзя изменить честной женщине.

Когда появилась охрана у дома Макрона, бывший префект преторианцев сразу понял, что его планы пережить правление Калигулы провалились. С Невией он не стал делиться своими соображениями, но та все поняла.

– Выглядит так, будто ты должен отправиться не в Александрию, а в застенок. Что может еще означать охрана у дверей?

Она задала вопрос спокойно, но Макрон увидел в глазах жены страх. Обладая трезвым умом, он понимал, что боится она только за свою собственную жизнь. С тех пор как он застрял в Риме без дела, стало ясно, что для Невии муж ничего не значил, что ее надежды и тщеславные помыслы имели другое направление. Макрон не хотел спрашивать ее об этом, поскольку по-прежнему любил свою жену.

– Охрана у дверей? Если это и означает опасность, то только для меня. Ты не имеешь к этому никакого отношения.

Невия была готова признаться мужу в любовных отношениях с Калигулой, чтобы тот увидел, что император обманул и разочаровал не только его, но поборола этот порыв.

«Возможно, Калигула сохранил хоть немного благодарности, – подумала женщина, – и не станет вмешивать меня в эти дела».

Через два дня рано утром появился Каллист, секретарь императора. Макрону он не нравился с самого начала, и Каллист отвечал на его антипатию тем же, но не показывал своего отношения. Он вообще предпочитал держать чувства при себе.

– Приветствую тебя, префект! Прекрасный сегодня день.

Суторий Макрон молчал. Каллиста это не задело. Он продолжил:

– Император соблаговолил доверить мне выполнить одно поручение. Тебя обвиняют в государственной измене. Ты вступил в заговор с Тиберием Цезарем в то время, когда Август, больной и беспомощный, лежал в постели. Этому есть свидетели. Ты должен ответить за свое преступление перед сенатом.

– Разве запрещено разговаривать с людьми? Император делает из короткого визита вежливости заговор. Свидетели ошибаются.

Каллист беззаботно засмеялся.

– Для этого и существуют суды. Император справедлив. Все выяснится, если ты, конечно, не предпочтешь не дожидаться процесса. Солдаты часто нетерпеливы, когда речь идет об их чести.

Макрон понял намек.

– А как с Эннией Невией, моей супругой? Ее по крайней мере оставят в покое?

Каллист с наигранным сожалением покачал головой.

– Нет. Она считается сообщницей и должна держать ответ вместе с тобой.

– Это все?

Каллист кивнул.

– Да. Мне больше нечего добавить.

– Тогда уходи! Но запомни одно: и ты скоро будешь лежать на Гемониевых ступенях без головы!

Каллист не дрогнул.

– У тебя, во всяком случае, тут право первенства, – сказал он с сарказмом и удалился.

Макрон прокричал ему вслед проклятье, вышел из дома в сад и сел на скамью.

«Тебе даже не исполнилось сорока, Суторий Макрон, – думал он, – а твоя жизнь уже закончилась. Ты высоко взлетел, и падать будет больно».

Он допустил фатальную ошибку, приняв сторону Калигулы в заговоре против Тиберия.

Когда император потребовал следить за своим внуком, следовало очернить и уничтожить его. Тогда на трон поднялся бы Тиберий Цезарь, и он, Макрон, стал бы первым лицом, сильной рукой, поддерживающей молодого правителя.

От злобы и отчаяния он ударил кулаком по скамье.

– Но нет, я встал на сторону Калигулы, да еще и помог ему покончить со стариком!

Как следует поступить сейчас? Убить себя кинжалом, мечом, принять яд или вскрыть в ванне вены? А Невия? Даже ее не оставили в покое. Калигула будет уничтожать, пока не останется никого из тех, кому он обязан своим возвышением, кто напоминает о прежних временах. Макрон должен был понять это. Но теперь слишком поздно.

Макрон встал и выглянул за ворота. Там стояли охранники, смеялись, о чем-то говорили, но не спускали с дома глаз. Он мог бы броситься на них с обнаженным мечом, некоторых убить, пока не погиб бы сам – в бою.

Но к чему нападать на бедных солдат, которые просто выполняли приказ? Все должно произойти достойно. А как сказать Невии? Возможно, она еще лежит в постели. Он позвал слугу и велел ему разбудить госпожу. Невия тут же встала.

– У тебя был гость или я ошибаюсь?

– Да, приходил Каллист, секретарь императора. Меня обвиняют в государственной измене.

– Тебя? В измене… – от ужаса у Невии пропал голос.

– Ты же сама говорила, что охрана возле нашего дома выставлена не просто так? И Тиберий Цезарь наложил на себя руки не просто так? Мы недооценили нашего Сапожка, Невия, теперь он начинает расправляться с теми, в ком видит опасность.

– Что ты будешь делать? У тебя ведь столько друзей, среди них есть и сенаторы. Пусть дело дойдет до суда, выступи на процессе и расскажи правду.

Макрон усмехнулся.

– Правду? Кого интересуют старые истории? Дюжина свидетелей поклянется в обратном, чтобы заслужить расположение императора. Мы проиграли.

– Мы? – злобно переспросила Невия. – Что значит – мы? Я не имею к этому делу никакого отношения.

– Калигула думает иначе. Каллист ясно дал понять, что обвиняемся мы оба. Считают, что ты моя сообщница.

– Но это… это…

Из глаз Невии брызнули слезы.

– Я бы с радостью избавил тебя от этого, но он хочет уничтожить нас обоих. Калигула убежден, что ты много знаешь.

– Да! – закричала Невия. – Я знаю даже больше, чем ты думаешь. Это чудовище затащило меня к себе в постель, чтобы я повлияла на тебя. И я, глупая, сделала это – для тебя, для меня, для него. Мы ведь все хотели избавиться, от Тиберия, И вот благодарность!

Макрон язвительно засмеялся.

– Ты действительно ждала от Калигулы благодарности? То, что ты была его любовницей, ничего не меняет. Теперь я понимаю, почему он и тебя хочет убить. Все, что напоминает ему о тех временах, должно быть уничтожено. На Гемониевых ступенях скоро снова вырастут горы трупов.

– Значит, ты не хочешь ждать процесса? – спросила Невия, опять ровно и спокойно.

– Я не буду играть главную роль в этой комедии и тебе не советую. В любом случае мы закончим на плахе. Такой радости я ему не доставлю. Мы должны уйти из жизни сами.

Невия в ужасе посмотрела на мужа.

– Но… но не сейчас… – голос ее дрожал.

– Сейчас или завтра утром – какая разница?

Вдруг Макрона охватил страшный гнев.

– Если бы я смог оказаться сейчас перед ним, с мечом в руке, я бы… я бы…

Он не договорил. К чему бессмысленные мечтания?

Макрон посмотрел на свой меч, подарок императора Тиберия, но выбор его пал не на него, а на кинжал. Он глянул на Невию. К сердцу Макрона подступила волна жалости, и он понял, что по-прежнему любит ее, несмотря ни на что.

«Невия не заслужила такой смерти, – подумал он, – но я не могу ее оставить. Это означает отдать ее на расправу Калигуле».

Он взял кинжал, подошел к жене сзади, взял за волосы и, резко откинув ее голову, перерезал горло. Оружие выскользнуло из его руки на пол. Потом бывший префект личной охраны императора Тиберия взял меч и приставил острие к своему сердцу. Его последней мыслью была просьба к богине мести Фурии отплатить Калигуле за все.

Спустя несколько часов император получил весть о смерти Сутория Макрона и его жены Эннии Невии.

– Обоих надо похоронить подобающим образом, – сказал Калигула.

– Я позабочусь об этом, император, – подал голос его секретарь Каллист.

– А сейчас займемся более важными делами. Как продвигается строительство храма Исиды?

– Он почти готов. Самое позднее через десять дней храм будет освящен.

– К этому событию я придумаю что-нибудь особенное. Божественная Исида должна найти в Риме свой дом, достойный ее.

В холодных глазах Калигулы появилось странное выражение. Секретарь замер.

– Каллист, ты веришь, что я бог?

– Ты излучаешь что-то божественное, император. Все ощущают это…

– Недавно мне стало ясно, что я бог. Мне только сложно объяснить это людям. Внешне я выгляжу как человек – ем, пью, сплю, правда, очень мало… но внутри себя чувствую божественный огонь. Я ощущаю, как он горит и бушует в моей груди, моей голове, моих членах. Это ведь не свойственно человеку – спать только четыре часа в сутки? Говорят, боги не нуждаются в продолжительном сне. По ночам, когда совсем тихо, я слышу их шепот. Они беседуют, иногда произносят мое имя… Голоса становятся все отчетливее, Каллист, я надеюсь, что скоро смогу с ними разговаривать, как сейчас с тобой, и тогда я расскажу об этом всему миру. Люди построят в мою честь храм…

Каллист почувствовал леденящий холод в душе, но внешне сохранил спокойствие.

– Для нас, людей, божественное не всегда доступно. Нам необходимы объяснения, указания… Можем мы надеяться, что ты откроешься нам? Народ будет любить тебя еще больше, чем сейчас.

– Да-да, Каллист, вы узнаете об этом, многие даже почувствуют.

Император отправился в свои покои, где застал Друзиллу. Он кивком указал слугам на дверь, подошел к ней сзади и положил руки на маленькие, упругие груди сестры.

– Храм Исиды будет готов через несколько дней. Я бы хотел, чтобы ты появилась на празднике освящения в образе богини Луны. Я тебя вижу уже сейчас в длинных одеждах темно-синего цвета, расшитых золотыми звездами, на голове – серебряный месяц.

Он целовал ее затылок и уши, так сильно сжав ее грудь, что Друзилла вздрогнула.

– Ты же моя божественная сестра. Это должен быть праздник женщин. Я приглашу их всех – Агриппину, Ливиллу, весталок. – Восторг от собственных речей пьянил Калигулу. – Что ты на это скажешь? Новый зал для приемов готов, там смогут одновременно обедать пятьсот человек, и я хочу освятить его женским праздником!

– Прекрасная мысль, дорогой брат. Женщины Рима будут славить тебя как бога.

Калигула сиял.

– Как бога – да! Я хочу посвятить этот праздник двум богиням – Исиде и тебе. Мы божественная чета, Друзилла. Когда ты ночью лежишь рядом со мной, то превращаешься в Луну, и ты действительно очень похожа на ее статую в храме на Авентине. Может быть, нам следует справить там свадьбу, перед всем миром, чтобы и последний раб узнал, что ты моя жена навеки. Моя божественная жена, потому что однажды мне придется жениться на обычной женщине – по политическим соображениям – ты понимаешь? Мы должны быть разумными! Перед всеми твой муж – Эмилий Лепид, и если у тебя родится ребенок, он будет считаться его отцом.

Друзилла молчала. В глазах брата появился хорошо знакомый ей блеск.

– Ты принадлежишь мне, Друзилла? Мне одному?

Она улыбнулась.

– Ты ведь знаешь. Мы предназначены друг для друга богами, других мужчин для меня не существует.

Калигула резко притянул ее к себе, поднял тунику, она тихо застонала, почувствовав, как напрягся его фаллос.

Благодаря славе семьи Корнелиев к Сабину отнеслись с большим вниманием и уже в начале нового года сообщили о назначении трибуном. Служба его должна была начаться, как только в Азии освободится место трибуна, что ожидалось весной. Итак, Сабина считали теперь назначенным, но временно находящимся в отпуске трибуном.

Юноша пригласил Кассия Херею отпраздновать с ним состоявшееся назначение, которому, как считал сам Сабин, помогла его рекомендация.

– Я не солгал, когда говорил, что у тебя хорошая выучка. Ты ведь не раз выбивал у меня из рук меч.

Они сидели в винном погребке у моста Агриппы и смотрели на Тибр, чьи серо-коричневые воды пенились вокруг опор.

Сабин улыбнулся:

– Я по сей день теряюсь в догадках, было это моей заслугой или ты иногда, чтобы доставить мне удовольствие, не очень старался удержать меч.

– Разве в этом дело? Ты готов к солдатской жизни, а то, что сразу начинаешь трибуном, избавит тебя от необходимости выполнять не всегда разумные приказы командиров. Из-за этого даже у меня иногда пропадало желание быть легионером.

– Но у меня тоже будут начальники, например, проконсул Азии, легат моего легиона и старшие трибуны.

– Это ничто по сравнению с положением простого легионера, который подчиняется центуриону. Среди них встречаются иногда настоящие звери.

Сабин расхохотался.

– Ты должен это хорошо знать. Сам долго был центурионом…

– Но не зверем. Кроме того, все это уже позади.

Он поднял кубок.

– Выпьем за то, чего мы достигли.

Так друзья провели два часа, опустошив целый кувшин отличного фалернского.

– Это вино для особых случаев! – похвалил Сабин. – Но есть ведь повод поздравить и тебя, ты стал трибуном дворцовой охраны и теперь почти каждый день можешь видеть императора. Завидная должность.

Херея не поддержал радостного тона.

– Завидная? Как сказать. Ты находишь это завидным, когда император посылает тебя к приемному сыну с тем, чтобы ты сообщил ему, что он должен сам себя убить, иначе ему в этом помогут. Мне не пристало критиковать императорские приказы, но юноша показался мне совершенно безобидным.

– Ты имеешь в виду Тиберия Цезаря? Весь Рим говорит об этом, но многие считают произошедшее делом семейным, которое никого не касается.

– Да, можно посмотреть и так. Но я не считаю необычным, когда во время тяжелой болезни императора размышляют о его преемнике. Тиберий был, в конце концов, его приемным сыном. Если Макрон и обратился к нему с вопросом, согласен ли тот стать наследником, то это еще далеко не заговор.

– Не ломай себе голову, Херея. Собственные мысли и рассуждения делают тебе честь, но ты обязан подчиняться императору, и поэтому ответственность за все это несет только он.

– Ты прав, солдату не к лицу жалость. Император отвечает за все. Макрон и его жена Невия, Марк Селаний, его бывший тесть, несколько сенаторов, которые не были в восторге, когда Калигула стал преемником Тиберия, потом…

– Херея, Херея, – перебил Сабин, – к чему перечисления? Возможно, все эти люди действительно были заговорщиками, и лучше их казнить, чем доводить дело до гражданской войны.

– Я тоже говорю себе так, но просто одолевают мысли. Хотелось поделиться, а кроме тебя, больше не с кем. В армии такие вещи не обсуждают.

– И хорошо, что так. Тебе известны подробности самоубийства Марка Селания? Он ведь был далеким от политики человеком…

Херея покачал головой.

– Я знаю не больше, чем ты. Один пьяный центурион сказал, что Селаний был слишком богат. Император называл его золотой овцой, которую пришло время зарезать. Потом друзья заставили его замолчать. То, что ставят в вину Селанию, звучит по меньшей мере смешно. Он не пожелал сопровождать Калигулу, когда тот отправился за пеплом матери и брата, а море штормило.

Сабин, делавший в это время глоток вина, подавился и, громко кашляя, судорожно пытался вздохнуть. Херея постучал его по спине.

– Давай оставим эту тему. Народ обожествляет императора, и он заслуживает такую любовь. Калигула часто устраивает празднества, не ввел новых налогов, украшает Рим – это тоже что-то значит.

Херея согласно кивнул.

– Особенно когда сравниваешь его с Тиберием, этим скрягой. Деньги должны тратиться на людей. Я верю, что Калигула успокоится, когда избавится от всех своих настоящих и мнимых врагов. Во времена Октавиана было то же самое: уничтожив своих врагов, Август начал править спокойно и справедливо.

– Давай выпьем за это! – Сабин поднял свой кубок, и друзья выпили за здоровье императора Гая Юлия Августа Германика.

Римскому патрицию Кальпурнию Пизо исполнилось тридцать, когда он по настоянию отца принял решение жениться. Выбор его пал на Ливию Орестиллу, дальнюю родственницу. Она рано осиротела и принесла в брак как единственная наследница своих родителей богатое наследство. Но не только из-за этого Пизо хотел взять ее в жены. Она была достойной во всех отношениях партией.

Кальпурний Пизо считал своим долгом перед семьей отпраздновать пышную свадьбу, на которую он – в числе первых граждан города – пригласил и императора. Его дядю Пизо связывали с императором Тиберием дружеские отношения: в свое время он назначил его даже префектом Рима.

Калигула каждый день получал приглашения на всевозможные торжества, но лишь немногие из них почтил своим присутствием. Всегда выяснялось, что какие-то люди чего-то от него хотели.

– Как ты думаешь, Каллист, идти мне на свадьбу к Пизо?

Секретарь, как всегда, не дал однозначного совета.

– Я вижу множество причин отказаться и две причины принять приглашение. Во-первых, это очень благородная семья, а во-вторых, невеста Кальпурния весьма красива.

– Ах, Каллист, красивых женщин в Риме много, и почти все сочли бы за честь оказаться в моей постели. Я могу получить их всех, и это так скучно.

– Как минимум одна из них, император, тебе недоступна. Это Ливия Орестилла, потому что послезавтра она выходит замуж за Кальпурния Пизо.

Каллист говорил безразличным тоном, но он знал, как раздражался император, когда сталкивался с недосягаемым.

Калигула тут же оживился:

– Императору должно быть позволено все! Это божественное право возносит его высоко над всеми людьми, ты понимаешь это?

– Конечно, повелитель! Ты же знаешь, я делаю все, чтобы не докучать тебя земной суетой. Она для рабов, слуг, должностных лиц, секретарей и сенаторов. Император стоит выше всего этого!

Калигула рассмеялся.

– Твое счастье, что ты упомянул и сенаторов, в противном случае мне пришлось бы тебе об этом напомнить. А знаешь, почему я так высоко стою над людьми, почему даже консул или наставники в провинциях по сравнению со мной жалкие рабы? Я объясню. Пастухи, что пасут стада животных, сами не являются ни быками, ни козами, ни овцами – они люди, велением судьбы предназначенные для более высокой задачи. Я же веду за собой стадо поважнее, а именно род человеческий; значит, мое существо нельзя ставить рядом с людским высшим божественным предназначением.

– Ты объяснил словами то, что я… что все держат в мыслях.

Калигула милостиво кивнул.

– Хорошо, я буду присутствовать на свадьбе, но недолго.

И Каллист дал знать жениху, что тот может ожидать прибытия императора, но визит будет коротким.

Торжество было в разгаре, когда снаружи раздались звуки фанфар, и в окружении десяти преторианцев появились носилки императора.

Кальпурний Пизо проводил высокого гостя к его празднично украшенному месту, в то время как остальные приглашенные приветствовали императора восторженными возгласами. Калигула пребывал в дурном расположении духа, потому что Друзилла в последние дни несколько раз отказывала ему в своих ласках. Она, мол, плохо себя чувствует, он должен иметь терпение… Император считал все это отговорками и был раздражен. Теперь он с мрачным выражением лица полулежа устроился за столом, ничего не взял из предложенных блюд, но выпил один за другим несколько кубков вина. Глаза присутствующих были направлены на императора, все затихли в ожидании какого-нибудь пожелания Калигулы или другого высказывания.

– Покажи мне свою невесту, Кальпурний!

Жених взял за руку Орестиллу и подвел ее к Калигуле. Она же не видела никакой причины опускать перед императором глаза, дерзко посмотрела на него и даже осмелилась на улыбку.

Калигула, привыкший к согнутым спинам и опущенным взглядам, ответил на милую улыбку, и это случилось помимо его воли. Его раздражение прошло, и он стал внимательно рассматривать невесту. Она ему понравилась – даже очень понравилась.

Как всегда, когда Гай Юлий что-нибудь хотел иметь, его охватило опьяняющее сознание своей безграничной власти, позволяющее все. Он схватил руку едва ли сопротивляющейся Орестиллы и притянул к себе на ложе.

– Не подходи так близко к моей невесте, – предостерег Калигула со злорадной усмешкой и добавил: – Знаешь, Кальпурний, из твоей свадьбы ничего не получится, но я должен быть тебе благодарен, потому что ты только что подарил Риму императрицу.

Это слышали все. Присутствующие затаили дыхание. Была ли это очередная шутка Калигулы, грубая и безвкусная?

Пизо, который не мог осмелиться перечить императору, сразу же откликнулся на его слова. Он низко поклонился и сказал:

– Императорское слово возвысило меня. Я сказал – возвысило, потому что намного больше ценю оказанную мне честь привести тебе невесту, чем самому владеть ею.

Калигула довольно кивнул.

– От римского патриция я и не ожидал ничего другого. А теперь спросим Орестиллу.

От улыбки невесты не осталось и следа. Она тоже посчитала слова императора шуткой и не осмеливалась даже подумать, что все было всерьез.

– Но ты совсем не знаешь меня, император, Я боюсь, что разочарую тебя…

Калигула поднял руку:

– Оставь! Ты мне нравишься, и я хочу назвать тебя императрицей. Расходы на торжество я беру на себя, и прошу гостей проводить меня и мою невесту на Палатинский холм.

И снова раздались восторженные возгласы присутствующих в честь императора. А что им оставалось делать? Невеста Пизо превратилась в Орестиллу Августу и как первая матрона Римской империи теперь стояла гораздо выше их. Это положено было встретить криками ликования. Как штормовой ветер, пронеслась по Риму новость. Император Гай Август отобрал у Кальпурния Пизо невесту. Плебеи нашли это великолепным, потрясающим, неповторимым. Человек, который так обошелся с патрицием, заслуживал аплодисментов.

Друзилла надменно улыбнулась, когда Калигула представил ей свою невесту.

– Поздравляю, Орестилла, Это было неожиданно, не так ли? Да, у моего высокородного брата все происходит очень быстро – все!

Она знала Калигулу как никто другой и догадывалась, чего можно было ожидать от этого поступка.

Императору не терпелось.

Он затащил Орестиллу в свои спальные покои и бросил на ложе.

– Мы начнем с брачной ночи. Все формальности потом. Я сгораю от нетерпения, Орестилла, а ты?

– Да, да… – пробормотала девушка, наблюдая, как из одежд появляется волосатое чудовище.

За глаза императора часто называли козлом, но она не думала, что это прозвище так ему подходит. На долю оцепеневшей от ужаса Орестиллы выпало изнасилование, а после этого, когда император храпел рядом с ней, она почувствовала невыразимое омерзение.

На следующий день Калигула уже потерял интерес к своей «жене». Изнасиловав ее еще раз, он отослал несчастную обратно домой с приказом никогда больше не связывать свою жизнь с мужчиной.

– Женщина, которой довелось стать женой императора, пусть даже ненадолго, освящена и возвышена, так что прикосновение любого другого я посчитаю святотатством. Помни об этом!

Император не шутил, и оцепеневшая Орестилла не знала, как будет жить дальше.

– Ты некрасиво поступил с девушкой, – заметила Друзилла, но в голосе сестры не было упрека.

– Император поступает так, как хочет! Она и мизинца твоего не стоит, Друзилла. Для меня существует одна женщина, и эта женщина – ты.