355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жюль Габриэль Верн » Собрание сочинений в 12 т. Т. 2 » Текст книги (страница 10)
Собрание сочинений в 12 т. Т. 2
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 19:36

Текст книги "Собрание сочинений в 12 т. Т. 2"


Автор книги: Жюль Габриэль Верн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Когда я снова пришел в себя, вокруг стояла полутьма, я лежал на земле, на мягких одеялах. Дядюшка сидел возле меня, стараясь уловить в моем лице признаки жизни. Услыхав мой вздох, он схватил меня за руку. Поймав мой взгляд, он вскрикнул от радости.

– Он жив! Он жив! – закричал дядюшка.

– Да, – произнес я слабым голосом.

– Дитя мое, – сказал дядюшка, прижимая меня к своей груди, – вот ты и спасен!

Тон, каким он произнес эти слова, глубоко тронул меня, а еще более меня растрогали его заботы. Но какие же понадобились испытания, чтобы вызвать у профессора такое излияние чувств!

Подошел Ганс. Когда он увидел, что дядюшка держит мою руку в своих руках, смею утверждать, что в его глазах мелькнуло выражение живейшей радости.

– God dag, – сказал он.

– Здравствуй, Ганс, здравствуй, – прошептал я. – А теперь, дорогой дядюшка, объясните мне, где мы находимся.

– Завтра, Аксель, завтра! Сегодня ты еще слишком слаб. Я обложил твою голову компрессами, лежи спокойно! Усни, мой мальчик, а завтра ты все узнаешь.

– Но скажите хотя бы, – продолжал я, – который час и какое сегодня число?

– Одиннадцать часов вечера; сегодня воскресенье, девятое августа, а теперь я запрещаю тебе говорить до завтрашнего дня.

Действительно, я был очень слаб, и глаза мои закрывались сами собой. Мне нужно было хорошенько выспаться, и я заснул с той мыслью, что моя разлука со спутниками продолжалась четыре долгих дня.

Проснувшись на следующее утро, я стал осматриваться. Мое ложе, устроенное из наших дорожных одеял, помещалось в гроте, украшенном великолепными сталактитами и усыпанном мелким песком. В гроте царил полумрак. Ни лампы, ни факелы не были зажжены, а все же извне, сквозь узкое отверстие, в грот проникал откуда-то слабый свет. До меня доносился плеск воды, точно волны во время прибоя набегали на берег, а порою я слышал свист ветра.

Я спрашивал себя, действительно ли я проснулся, не грежу ли я во сне, не пострадал ли мой мозг при падении, не начинаются ли у меня слуховые галлюцинации? Но нет! Зрение и слух не могли обманывать меня!

«Да ведь это луч дневного света проникает через расщелину в скале! – думал я. – А плеск волн? А ветер? Неужели я ошибаюсь? Неужели мы слова вышли на поверхность Земли? Неужели дядюшка отказался от своей затеи, или он довел дело благополучно до конца?»

В моем мозгу теснилось множество вопросов, но тут подошел профессор.

– Здравствуй, Аксель, – сказал он весело. – Я готов держать пари, что ты хорошо себя чувствуешь!

– О да, – сказал я, приподнимаясь.

– Так и должно быть, потому что ты спал спокойно. Ганс и я поочередно дежурили ночью подле тебя и видели, что дело заметно идет на поправку.

– Верно, я чувствую себя вполне здоровым и в доказательство окажу честь завтраку, которым, вы накормите меня.

– Тебе следует поесть, мой мальчик! Лихорадка у тебя уже прошла. Ганс натер твои раны какой-то мазью, составляющей тайну исландцев, и они необыкновенно быстро затянулись. Что за молодчина наш охотник!

Разговаривая со мною, дядюшка приготовил для меня кое-какую пищу; я накинулся на нее с жадностью, несмотря на его увещания быть осторожнее. Я забрасывал дядюшку вопросами, на которые он охотно отвечал.

И тут я узнал, что упал я как раз в конце почти отвесной галереи; а поскольку меня нашли лежащим среди груды камней, из которых даже самый маленький мог раздавить меня, то, значит, часть скалы оборвалась вместе со мною, и я скатился прямо в объятия дядюшки, окровавленный и без чувств.

– Право, – сказал он, – достойно удивления, что ты не убился. Но, ради бога, не будем; впредь разлучаться, иначе мы потеряем друг друга.

«Не будем больше разлучаться!» Так, значит, путешествие еще не кончилось? Я вытаращил глаза от удивления.

Дядюшка тотчас же спросил:

– Что с тобой, Аксель?

– Я желал бы предложить вам вопрос. Вы говорите, что я здоров и невредим?

– Без сомнения!

– Мои руки и ноги в порядке?

– Конечно!

– А моя голова?

– Голова, не считая нескольких ушибов, цела и невредима!

– Я опасаюсь, что пострадал мой мозг.

– Пострадал?

– Да! Мы разве не на поверхности Земли?

– Нет, конечно!

– Значит, я сошел с ума! Ведь я вижу дневной свет, слышу шум ветра и плеск волн.

– Ну и что же?

– Вы можете объяснить мне это явление?

– Нет, не объясню! Явление это необъяснимо. Но ведь геология еще не сказала своего последнего слова. Ты в этом убедишься на опыте.

– Так выйдем же отсюда! – воскликнул я, вскакивая.

– Нет, Аксель, нет! Свежий воздух повредит тебе.

– Свежий воздух?

– Да, ветер довольно сильный. Ты можешь простудиться.

– Но, уверяю вас, что я чувствую себя превосходно.

– Немного терпения, мой мальчик! Рецидив болезни задержит нас, а времени терять нельзя, потому что переправа может оказаться продолжительной.

– Переправа?

– Да. Отдохни еще сегодня, а завтра мы поплывем.

– Поплывем?

Последнее слово совсем взбудоражило меня.

Как? Поплывем? Неужели к нашим услугам река, озеро или море? Неужели какое-нибудь судно стоит на якоре у пристани?

Мое любопытство было возбуждено до крайности. Дядюшка напрасно старался удержать меня. Когда он увидел, что его упорство причинит мне больше вреда, чем удовлетворение моего желания, он уступил. Я быстро оделся. Из предосторожности я закутался в одеяло и вышел из грота.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Яркий свет ослепил меня. Глаза, привыкшие к темноте, невольно закрылись! Когда я снова смог их открыть, я был скорее озадачен, чем поражен.

– Море! – вскричал я.

– Да, – ответил дядюшка, – море Лиденброка, и я надеюсь, что ни один мореплаватель не будет оспаривать у меня честь этого открытия и мое право назвать его моим именем.

Водная гладь простиралась перед нашими взорами, сливаясь с горизонтом. Сильно изрезанный песчаный берег озера или моря, о который плескались волны, был усеян мелкими раковинами, вместилищами живых организмов первичной формации. Волны разбивались о берег с гулким рокотом, свойственным замкнутым пространствам. Легкая пена на гребнях волн взлетала от дуновения ветерка, и брызги попадали мне в лицо. На этом плоском берегу, в ста туазах от воды, теснились отроги первобытного горного кряжа – огромные скалы, которые, расширяясь, вздымались на неизмеримую высоту. Прорезая берег острыми ребрами, эти скалы выступали далеко в море, о них с ревом разбивались волны. Вдали грозно вздымалась подобная же громада утесов, резко вырисовывавшаяся на туманном фоне горизонта. То был настоящий океан, с причудливыми очертаниями берегов, но берегов пустынных и внушающих ужас своей дикостью. Я мог далеко окинуть взглядом эту морскую ширь, потому что какое-то «особенное» сияние освещало все окрест до малейшей подробности. То не был солнечный свет, с его ослепительным снопом лучей и великолепным сиянием, и не бледный и неверный свет ночного светила, отраженный и призрачный. Нет! Сила этого светоча, его рассеянное холодное сияние, прозрачная белизна, его низкая температура, его яркость, превосходившая яркость лунного света, – все это с несомненностью говорило о его электрическом происхождении. В нем было нечто от северного сияния, от явления космического порядка; свет этот проникал во все уголки пещеры, которая могла бы вместить в себе целый океан.

Свод пещеры, если хотите, небо, как бы затянутое тучами, образовавшимися из водяных паров, грозило через несколько дней обрушиться на Землю проливным дождем. Я полагал, что при столь сильном атмосферическом давлении испарения воды не могло быть, а между тем благодаря еще неизвестной мне физической причине густые тучи собирались в воздухе. Но пока стояла прекрасная погода. Электрические волны создавали удивительную игру света, преломляясь в облаках, высоко стоявших в небе. Резкие тени ложились порою на их нижний край, и часто в разрыве облаков вспыхивал луч удивительной яркости. Но все же то не был солнечный луч, ибо от него веяло холодом. Свет его создавал грустное, в высшей степени меланхолическое впечатление. Вместо небесной тверди с ее созвездиями я чувствовал над своей головой затянутый тучами гранитный небосвод, давивший на меня всею своею тяжестью, и как ни огромно было это внутриземное пространство, все же тут было бы тесно даже самому незначительному из спутников нашей планеты.

Мне вспомнилось тогда, что по теории одного английского капитана Земля подобна огромному полому шару, внутри которого газ, под собственным давлением, поддерживает вечный огонь, в то время как два другие светила, Плутон и Прозерпина, вращаются по предначертанию своей орбиты. Был ли он прав?

Мы были в сущности пленниками в этой необъятной пещере. Нельзя было определить ни ее ширины, потому что берег уходил в бесконечность, ни ее длины, потому что взор терялся в туманных очертаниях горизонта. Высота же пещеры превышала, вероятно, несколько лье. Где именно этот свод опирался на гранитные устои, глаз не мог того разглядеть; но иные облака проносились на высоте, вероятно, не менее двух тысяч туазов; это была абсолютная высота, превышающая высоту, до которой доходят земные испарения, что, несомненно, следует приписать значительной плотности воздуха.

Слово «пещера», очевидно, не подходит для обозначения этого необъятного пространства. Но «а человеческом языке недостает слов тому, кто дерзнул проникнуть в бездонные глубины земного шара.

Я не мог постигнуть, каким геологическим явлением следует объяснить существование подобного внутриземного пространства. Неужели оно могло возникнуть благодаря охлаждению Земли? Я знал из рассказов путешественников о существовании нескольких знаменитых пещер, но ни одна из них не достигала таких размеров.

Если Гуахарский грот в Колумбии, исследованный на протяжении двух тысяч пятисот футов Гумбольдтом, не открыл ученому тайны своих глубин, все же можно предположить, что они велики. Мамонтова пещера в Кентукки, конечно, гигантских размеров, ибо свод ее поднимается на высоту пятисот футов над озером неизмеримой глубины, причем путешественники исходили по ней свыше десяти лье и не исследовали ее конца. Но что значат эти пещеры в сравнении с той, которой я любовался, с ее туманным небом, с ее рассеянным электрическим светом и безбрежным морем, заключенным в ее лоне? Мое воображение было бессильно перед этой необъятностью.

Я созерцал в глубоком молчании все эти чудеса. У меня недоставало слов для выражения моих чувств. Мне казалось, что я нахожусь на какой-то далекой планете, на Уране или Нептуне, и наблюдаю явления, непостижимые для моей «земной» натуры. Новые явления требуют новых обозначений, а мое воображение отказывалось мне служить. Я восхищался, размышлял, смотрел с изумлением, не чуждым некоторого страха.

Неожиданность этого зрелища оживила краски на моем лице; изумление – лучшее лекарство, и я выздоравливал с помощью этого нового терапевтического средства; помимо того, живительная сила плотного воздуха бодрила меня, обильно снабжая мои легкие кислородом.

Нетрудно понять, что после сорока семи дней заключения в тесной галерее дышать влажным воздухом, насыщенным солеными испарениями, было бесконечным наслаждением.

Я нисколько не раскаивался, что вышел из мрачного грота. Дядюшка, наглядевшийся уже на все эти чудеса, не удивлялся больше ничему.

– Чувствуешь ли ты себя в силах немного прогуляться? – спросил он меня.

– Ну, конечно! – ответил я. – Что может быть приятнее!

– Ну, так обопрись на мою руку, Аксель, и пройдемся вдоль берега.

Я охотно принял дядюшкино предложение, и мы стали бродить по берегам этого новоявленного океана. Слева крутые скалы, громоздившиеся одна на другую, образовали титаническую цитадель, производившую необычайное впечатление. По склонам утесов низвергались с шумом бесчисленные водопады, легкие клубы водяных паров, вырывавшиеся из расщелин в скалах, указывали на наличие горячих источников, а ручьи с тихим журчанием вливались в общий бассейн.

Среди ручейков я сразу же признал нашего верного спутника, ручей Ганса, который медленно струился в море, как будто так повелось с самого создания мира.

– Вот мы и теряем своего путеводителя! – сказал я со вздохом.

– Э! – ответил профессор. – Тот или другой, не все ли равно?

«Какая неблагодарность!» – подумал я.

Но в эту минуту неожиданное зрелище привлекло мое внимание. На расстоянии ста шагов от нас, за выступом мыса, виднелся мощный, густой лес. Деревья в нем были средней вышины, зонтикообразной формы, с ясно очерченными геометрическими линиями. Движение воздуха словно не касалось их листвы, ибо, несмотря на легкий ветерок, они стояли не шелохнувшись, точно роща окаменелых кедров.

Я ускорил шаг. Я не мог определить род этих необыкновенных деревьев. Не принадлежали ли они к одному из двух тысяч видов растений, уже известных в науке, или же нужно было отвести им особое место среды флоры болот? Нет! Когда мы подошли поближе, мое недоумение оказалось не меньшим, чем первоначальное удивление.

В самом деле, перед нами были произведения земли, но созданные по гигантскому образцу. Дядюшка сейчас же подыскал им название.

– Да это просто грибной лес! – сказал он.

И он не ошибался. Можете судить, как пышно развиваются эти съедобные растения в теплом и сыром месте. Я знал, что, согласно Бульяру, «lycoperdan giganteum» [19]

[Закрыть]
достигает восьми или девяти футов в окружности; но тут были белые грибы вышиной от тридцати до сорока футов, с шляпками соответствующего диаметра! Они росли здесь тысячами. Ни один луч света не проникал в их густую тень, и полный мрак царил под их куполами, прижавшимися тесно один к другому, подобно круглым крышам африканского города.

Мне хотелось, однако, проникнуть в их чащу. Мертвенным холодом веяло от их мясистых сводов. Полчаса бродили мы в этой сырой мгле и с истинным удовольствием вернулись к берегу.

Но растительность этой подземной области не ограничивалась одними грибами. Дальше виднелись целые леса других деревьев с бесцветной листвою. Их легко было узнать: то были низшие виды земной растительности, достигшие необычайных размеров: ликоподии вышиною в сто футов, гигантские сигиллярии, папоротники вышиною с северную ель, лепидодендроны с цилиндрическими раздвоенными стволами, заканчивавшиеся длинными листьями, усеянными жесткими волосками.

– Удивительно, великолепно, бесподобно! – восклицал дядюшка. – Вот вся флора вторичной эпохи мира, эпохи переходной! Вот ползучие растения наших садов, бывшие деревьями в первые эры существования Земли! Гляди, Аксель, восхищайся. Да это истинный праздник для ботаника!

– Вы правы, дядюшка. Провидению, повидимому, было угодно сохранить в этой огромной теплице допотопные растения, восстановленные так удачно воображением ученых.

– Ты сказал правильно, мой мальчик, – это теплица! Но было бы еще правильнее прибавить и зверинец вдобавок!

– Зверинец?

– Ну, конечно! Взгляни на эту пыль, что поднимается под нашими ногами, на эти кости, разбросанные по земле.

– Кости? – воскликнул я.

– Да, кости допотопных животных!

Я бросился к этим вековым останкам, состоявшим из неразрушимого минерального вещества, и, не колеблясь, установил происхождение этих гигантских костей, походивших на высохшие стволы деревьев.

– Вот нижняя челюсть мастодонта, – сказал я, – вот коренные зубы динотериума; вот эта бедренная кость могла принадлежать только самому крупному животному, мегатериуму. Да, это настоящий зверинец! Кости эти попали сюда не в результате стихийного бедствия. Животные, окаменелости которых мы видим, водились на берегах этого подземного моря, под тенью этих древовидных растений. Взгляните, вот и целые скелеты! А все же…

– Все же? – спросил дядя.

– Я не могу объяснить себе существование четвероногих в этой гранитной пещере.

– Почему?

– Потому что животная жизнь возникла на Земле только в древний период, когда благодаря наносным отложениям океанических глубин образовались осадочные породы, так называемые вторичные, сменившие скалы первичного периода.

– Ах, так, Аксель! На твой вопрос есть очень простой ответ, а именно, что эта почва образовалась из осадочных пород.

– Как? На такой глубине? Под поверхностью Земли?

– Разумеется! Это явление объяснимо геологическими законами. В известную эпоху Земля была покрыта упругой корой, подверженной переменным вертикальным колебаниям, подчиненным законам притяжения. Весьма вероятно, что происходило нередко опускание земной коры и часть осадочных пород была увлечена в глубины разверзшейся бездны!

– Это, конечно, могло быть! Но если допотопные животные обитали в этих подземных областях, кто может поручиться, что одно из таких чудовищ не рыщет и теперь в этом темном лесу или за этими утесами?

При этой мысли я не без ужаса оглянулся вокруг; но ни одного живого существа не было видно на этих пустынных берегах.

Я немного утомился и присел на выступ мыса, о подножие которого с шумом бились волны. Отсюда я обнимал взором всю бухту, образуемую изгибами берега. В глубине бухты, среди пирамидальных скал, виднелась маленькая гавань. В этой тихой заводи, защищенной от ветра, могли бы спокойно стоять на якоре бриг и две-три шхуны. Мне казалось, что вот-вот снимется с якоря какое-нибудь судно и выйдет на всех парусах при южном ветре в открытое море!

Но эта иллюзия быстро рассеялась! Мы были единственными живыми существами в подземном мире. Порою ветер стихал, и глубокая тишина пустыни воцарялась и на море и на бесплодных скалах. Я старался проникнуть взглядом сквозь туманную даль и разорвать завесу, прикрывшую таинственную линию горизонта. Тысячи вопросов готовы были слететь с моих губ! Где кончается море? Куда оно ведет? Сможем ли мы когда-нибудь исследовать противоположный берег?

Дядюшка не сомневался в этом! Я желал побывать там и в то же время опасался этой прогулки.

Целый час провели мы, наслаждаясь развернувшейся перед нами картиной. Потом мы пошли обратно в грот по песчаному берегу. Я спал всю ночь глубоким сном, утомленный фантастическим зрелищем.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

На следующий день я проснулся совершенно здоровым. Я решил, что купанье было бы мне весьма полезно, и погрузился на несколько минут в воды этого «Средиземного» моря, получившего название, очевидно, по заслугам!

Вернувшись после купанья, я поел с превосходным аппетитом. Ганс отлично справлялся с приготовлением нашей неприхотливой пищи, тем более что теперь к его услугам был и огонь и вода, и он мог несколько разнообразить наш завтрак. В качестве десерта он подал нам несколько чашек кофе, и никогда еще этот превосходный напиток не казался мне столь вкусным.

– Теперь, – сказал дядюшка, – час морского прилива и отлива, и надо воспользоваться случаем изучить это явление.

– Прилива и отлива?…

– Ну, разумеется!

– Неужели влияние солнца и луны простираются так далеко?

– Отчего же нет? Разве не все тела подвержены действию закона всеобщего тяготения? Следовательно, и эта водная масса не может избежать всеобщего закона; и ты увидишь, что вода, несмотря на давление атмосферы на ее поверхность, начнет подниматься, как в Атлантическом океане.

Мы во-время вышли и смогли наблюдать, как волны мало-помалу заливали плоский берег.

– Начинается прилив! – воскликнул я.

– Да, Аксель, и по количеству пены ты можешь судить, что вода в море поднимается, пожалуй, футов на десять.

– Невероятно!

– Нет, вполне естественно!

– Что бы вы ни говорили, дядюшка, но мне все это кажется необычайным, и я едва верю своим глазам. Кто бы мог вообразить, что в земной коре существует настоящий океан, с приливом и отливом, с свежим ветром и бурями!

– А почему же нет? Разве это противоречит законам физики?

– Конечно, нет, если отказаться от теории центрального огня.

– Следовательно, до сих пор теория Дэви оправдывается?

– Очевидно! И она не противоречит существованию морей и стран внутри земного шара!

– Да, но необитаемых!

– Так-с! Но почему же в этих водах не может быть каких-нибудь рыб неизвестного до сих пор вида?

– Во всяком случае, мы до сих пор ни одной еще не видели.

– Ну что ж! Попробуем смастерить удочки и полюбопытствуем, идет ли рыба на приманку, как в подлунных водах!

– Попробуем, Аксель; нам ведь следует проникнуть во все тайны этих новых областей.

– Но скажите, дядюшка, где мы собственно находимся? Я вам еще не предложил этого вопроса, на который ваши приборы уже, вероятно, дали ответ.

– В горизонтальном направлении нас отделяет от Исландии расстояние в триста пятьдесят лье.

– Какая даль!

– Я убежден, что не ошибаюсь в расчете.

– А магнитная стрелка все еще показывает на юго-восток?

– Да, с западным склонением в девятнадцать градусов и сорок две минуты, совершенно как на земле. Что же касается вертикального направления, то тут произошло любопытное явление, которое я внимательно наблюдал.

– Какое же?

– Стрелка, вместо того чтобы наклоняться к полюсу, как полагается в северном полушарии, напротив того, отклоняется.

– Стало быть, из этого нужно заключить, что точка магнитного притяжения находится между поверхностью земного шара и тем местом, где мы теперь находимся.

– Совершенно верно, и надо полагать, что если бы мы оказались под полярными странами, примерно около семидесятого градуса северной широты, где Джемс Росс открыл магнитный полюс, то стрелка встала бы вертикально. Следовательно, таинственный центр притяжения находится не очень глубоко.

– Вы правы! А ученые и не подозревают об этом явлении!

– Научные теории, мой мальчик, не все безошибочны, но этим нечего смущаться, потому что в конце концов они приходят к истине.

– А на какой же глубине мы теперь находимся?

– На глубине около тридцати пяти лье.

– Итак, – сказал я, бросив взгляд на карту, – над нашей головой лежит гористая часть Шотландии, а именно та, где снежные вершины Грампианских гор достигают наибольшей высоты.

– Да, – ответил профессор улыбаясь. – Несколько тяжелый груз, но свод прочен! Великий архитектор вселенной соорудил его из хорошего материала, и человек никогда не сумел бы сделать его столь устойчивым! Что значат арки мостов и своды соборов в сравнении с этим куполом в три с лишним лье в диаметре, под которым может свободно бушевать настоящий океан!

– О, я нисколько не боюсь, что небо упадет мне на голову. А теперь, дядюшка, какие у вас планы? Не думаете ли вы вернуться на поверхность Земли?

– Вернуться? Помилуй! Напротив, надо продолжать путешествие, раз все до сих пор шло так хорошо!

– Я все-таки не понимаю, как мы опустимся под дно морское?

– О! Я и не собираюсь броситься очертя голову! Но если океаны, образно говоря, те же озера, потому что они окружены сушей, то тем более основания предполагать, что это внутреннее море заключено в горный массив.

– В этом нет сомнения!

– Раз так, то я уверен, что на противоположном берегу найду новое выходное отверстие.

– Как же, по вашему мнению, широко это море?

– От тридцати до сорока лье.

– Так! – произнес я, думая, однако, что дядюшкино предположение может оказаться не совсем точным.

– Нам нельзя терять времени, и завтра же мы выходим в море.

Я невольно стал искать глазами судно, которое могло бы нас перевезти.

– Ах, вот оно что! – сказал я. – Мы выходим в море! Хорошо! А на какое же судно мы погрузимся?

– Для этой переправы не потребуется судна, мой мальчик; хороший, прочный плот вполне нас удовлетворит.

– Плот! – воскликнул я. – Плот тоже нелегко достать, и я не вижу…

– Ты не видишь, Аксель, но мог бы услышать, если бы прислушался.

– Услышать?

– Да. Услышав удары молотка, ты бы понял, что Ганс не терял времени!

– Он строит плот?

– Да.

– Как? Разве он уже успел нарубить деревьев?

– Деревья уже были свалены бурей. Пойдем-ка, ты посмотришь, как идет его работа.

Через четверть часа, по ту сторону мыса, образующего маленькую бухту, я увидел Ганса, мастерившего плот. Еще несколько шагов, и я был возле него. К моему большому изумлению, плот был почти готов; он был сколочен из каких-то диковинных бревен. Множество толстых досок, обрубков, всяких веревок лежало на земле. Из всего этого можно было построить целую флотилию.

– Дядюшка! – вскричал я. – Что это за деревья?

– Ель, сосна, береза, хвойные деревья Севера, окаменевшие от действия минеральных солей в воде.

– Неужели?

– Называется такое окаменелое дерево «surtarbrandur».

– Но ведь оно, стало быть, твердо, как камень, и не будет держаться на воде?

– Бывает и так! Ведь некоторые деревья совершенно превратились в антрацит, другие же, как, например, вот эти, только начали превращаться в окаменелость. Взгляни-ка, – продолжал дядюшка, бросая в море драгоценный обломок.

Кусок дерева, сначала погрузившись в воду, всплыл и теперь покачивался на волнах.

– Убедился? – спросил дядюшка.

– Убедился, тем более что все это просто невероятно!

На другой вечер благодаря искусству проводника плот совершенно был готов; длина его равнялась десяти футам, ширина – пяти; бревна «суртарбрандура», связанные крепкими веревками, образовали прочное сооружение, и, когда это импровизированное судно было спущено на воду, оно отлично держалось на волнах моря Лиденброка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю