Текст книги "Под солнцем Сатаны. Дневник сельского священника. Новая история Мушетты. (сборник)"

Автор книги: Жорж Бернанос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц)

ЖОРЖ БЕРНАНОС, ПЕВЕЦ ОТЧАЯНИЯ И НАДЕЖДЫ.

Имя Жоржа Бернаноса мало что скажет нашему читателю – на русский язык он переводился скупо. А во Франции его почитают классиком, одним из самых больших писателей XX века. И одним из самых противоречивых. Действительно: в сочинениях Бернаноса очевидный консерватизм общественного мышления сталкивается со строгой критикой современного мира, а визионерство с трезвым реализмом.

Писатели правых взглядов составляли и продолжают составлять основное направление в русле католической литературы Франции (Поль Бурже и Анри Бордо, Леон Додэ и Шарль Моррас – вчера, Мишель де Сен Пьер – сегодня). Основное, но не единственное. В сложном взаимодействии с ним, зачастую в противостоянии, развивается иная, демократическая тенденция, связанная с оппозиционными настроениями внутри католической церкви. Речь идет о литераторах-католиках, на творчество которых падают отсветы настроений народных масс. Сами зачастую того не ведая, писатели эти подрывали католицизм и наносили ощутимые удары обществу, которому католицизм служит. Это колоритный писатель второй половины прошлого века Барбе Д'Оревилли: ревностный католик, убежденный легитимист, он пришел к разрыву с монархистами и клерикалами. «Апостол бедности», романист Леон Блуа, секретарь и почитатель Барбе Д'Оревилли, предавал анафеме богачей и послушное им духовенство. Сторонником переустройства общества на справедливых началах был поэт и публицист Шарль Пеги – он сложил голову на фронте в самом начале первой мировой войны.

Из современных нам писателей назовем Жильбера Сесброна, автора нашумевшего романа «Святые идут в ад» (1952). Этой книгой Сесброн сказал: священник, участвующий в классовых боях пролетариата, вступает тем самым в непримиримый конфликт с церковью.

Творчество Франсуа Мориака – наглядный пример того, как писатель-католик срывает маски с елейных физиономий фарисеев, разит тех, кто превыше всего ставит золотого тельца. Человек консервативных воззрений, Мориак был увлечен мощной волной Сопротивления и стал одним из его видных участников.

Здесь, очевидно, проявляется некая закономерность литературного процесса XX века. Писатель-реалист, преодолевая буржуазную систему взглядов, говорит слово правды о своем классе. Честный патриот, даже стоящий вдалеке от передовых сил, не окажется в стороне от национально-освободительной борьбы народа, которая и становится одним из источников творчества писателя.

Это имеет прямое касательство к Бернаносу, на жизнь и творчество которого неизгладимую печать наложила христианская вера.

Жорж Бернанос (1888—1948), сын обойщика, получил образование в иезуитском коллеже в Париже. Вере в бога, истовой и безраздельной, он не изменял никогда.

Рано складываются политические воззрения Бернаноса. Человек бескомпромиссный, страстный, он любил Францию столь же исступленно, как и бога. Нерассуждающая эта любовь бросила Бернаноса в духовный плен националистов и монархистов, приверженцев королевской власти, которая опиралась бы на католическую церковь. В 1906 году юноша стал сторонником Шарля Морраса, главаря реакционной организации «Аксьон Франсез». Но и тогда взгляды Бернаноса расходились с представлениями «королевских молодчиков»: его помыслы были устремлены не к грозной абсолютной монархии – он лелеял утопическую мечту о монархии рыцарской, пекущейся о земледельце. Бернаносу присущ подспудный демократизм, во многом связанный с его происхождением – предки писателя были ремесленниками и крестьянами.

Успешные занятия журналистикой и первые литературные опыты были прерваны 3 августа 1914 года объявлением войны. Высокий, худощавый молодой человек, смуглый, голубоглазый, с темными, коротко остриженными волосами – в черной накидке он походил на монаха, – принял войну как служение богу и даме, прекрасной Франции. Бернанос дрался храбро, но «без ненависти и гнева»; нес службу в драгунском полку, был несколько раз ранен. Вот фронтовые впечатления Бернаноса: «Все та же грязь, все та же, в тумане и под дождем, непреодолимая линия колючей проволоки и штыков, те же пушки, та же жизнь и та же смерть! И тщетными кажутся попытки души осознать самое себя в безмолвии небытия...» (из письма 1917 г.). На передовой Бернанос увидел столь же мрачную картину, что и другие писатели-фронтовики. Но, в отличие от Барбюса, он не узрел на дне бездны огня революции. В победе над кайзеровской Германией он усматривал торжество добра над злом, бога над дьяволом. Борьба этих извечных начал – в основе творчества Бернаноса.

Сразу же по окончании войны Бернанос, сменивший профессию журналиста на беспокойную службу страхового агента, берется за создание своего первого романа. Работая в разъездах, урывками, он имел обыкновение писать в вагоне третьего класса, на вокзале, в ожидании поезда. Роман «Под солнцем Сатаны» появился в книжных лавках в 1926 году

Все, вышедшее из-под пера Бернаноса, овеяно духом трагедии. Четыре года он провел на фронте лицом к лицу со смертью. Трагедию, развязанную в 1914-м, имел он в виду, когда писал свой первый роман, – сам автор относил «Под солнцем Сатаны» к числу книг, рожденных войной. Но тщетно стал бы читатель искать там картин войны – он не найдет и упоминания. У Бернаноса реальная трагедия человека XX века – в дни мира и дни войны – подменяется метафизическим поединком за его душу между богом и дьяволом. В духе учения церкви человеческая жизнь рисуется писателем как цепь земных страданий, после которых одних ожидают вечные муки, других – райское блаженство. Но как бы ни была мрачна атмосфера его книг, нет-нет в них пробивается робкий луч надежды. И связан он не столько с упованием на милосердие божие, сколько с глубокой верой в людей. «Человек, – говорит Бернанос, – не рождается добрым, но он рождается великим». Бесконечной привязанностью к ближнему отличаются излюбленные герои Бернаноса, которых он называет «святыми». Они-то противостоят грешникам, людям безудержного эгоизма, пребывающим в состоянии зла. На резком контрасте и сложном взаимодействии двух этих групп персонажей и строятся произведения Бернаноса.

Стремительно развивается действие романа «Под солнцем Сатаны». В центре пролога, истории Мушетты, – убийство, совершенное Жерменой Малорти, по прозвищу Мушетта. Следуя примеру таких великих писателей, как Диккенс и Достоевский, Бернанос зачастую обращается к проблеме преступления и наказания. В прологе Мушетта приходит в столкновение с тремя людьми, а именно: своим отцом – деревенским пивоваром, маркизом де Кадиньян и доктором Гале. Разорившийся аристократ, распутный, но по-своему привлекательный, противостоит, казалось бы, хитрецу Малорти, готовому нажиться на бесчестье собственной дочери. Но в момент решительной встречи с Мушеттой маркиз проявляет такое малодушие, такой эгоизм, что у нее открываются глаза: перед Мушеттой не пленивший ее «король без королевства», а обыватель, рассуждающий точь-в-точь как и отец. Под стать маркизу и пивовару местный эскулап, доктор Гале. Если к маркизу Бернанос все же относится с затаенной симпатией, а пивовара откровенно презирает, то к лекарю он испытывает одно лишь чувство – ненависть. В «маленьком мозгу» Гале созревают мысли, достойные флоберовского аптекаря, бессмертного Омэ: все, что он говорит, есть прописные истины французского буржуа.

Система образов свидетельствует об отчетливой антибуржуазной направленности пролога. Но социальные моменты, здесь намеченные, не получают дальнейшего развития. Как это свойственно Бернаносу, проблема переносится в абстрактный метафизический план.

Поначалу в образе Мушетты, девушки «с холодным умом и страстным сердцем», подчеркивается неудержимый порыв к свободе: для нее родной городок – такая же ловушка, что и отчий дом. Этот порыв объясняет и увлечение маркизом, и совершенное ею убийство. Но почему Мушетта становится любовницей Гале, почему она в самом деле полюбила «ханжу с желтыми зубами»? Связь с Гале и последующие поступки Мушетты трудно объяснить логически. Оказывается, все дело в том, что она, сама того не подозревая, стала «маленькой прислужницей Сатаны».

Французская критика нередко обвиняет Бернаноса в антипсихологизме. Скорее речь может идти об антирационализме глубоко верующего писателя. Ведь, по мнению Бернаноса, человеку не дано познать ни других, ни самого себя. С категорическим неприятием рационализма связан карикатурный образ писателя Антуана Сен-Марена; в нем легко угадываются черты Анатоля Франса, последнего эллина, апологета человеческого разума, непримиримого врага церковников. Всемирно известный академик терпит поражение от деревенского священника.

По своему методу и взглядам Бернанос – антипод позитивизма с его претензией на научное объяснение мира и натурализма с его объективистским холодком. Он пренебрежительно отзывается о «грабителях человеческих документов, что фыркают и барахтаются в сточных водах». Бернанос – это писатель-проповедник, беспощадный к недругам и благостный по отношению к друзьям. Он не доказывает, не убеждает, ему важно одно – задеть струны человеческого сердца. Прирожденный оратор, Бернанос любит прерывать плавное движение романа прямыми обращениями к читателю.

Все симпатии Бернаноса находятся на стороне сельского священника Дониссана. Очевидна перекличка Бернаноса с его любимым автором Бальзаком, создателем образа аббата Бонне, героя романа «Сельский священник».

Крепко сколоченный парень, Дониссан создан, казалось бы, для крестьянских работ, а не для богослужения. Он с трудом разбирается в премудростях катехизиса, и нет для него более трудного дела, чем произнести проповедь. Но у Дониссана есть главное – любовь к людям. Он фанатически следует своему призванию, и это помогает ему, словно сквозь брешь в стене, проникать в душу человека. Но и он испытывает временами глубокое отчаяние: «Искушение отчаянием» – заглавие первой части романа, действие которого развертывается под черным солнцем Сатаны.

«Главная хитрость Сатаны, – заметил как-то Бернанос,– состоит в том, чтобы убедить нас, что он не существует». На страницах романа происходит встреча Дониссана со своим главным противником – Сатаною. Бернанос был отнюдь не первым и не последним автором, обратившимся к образу дьявола. Но если у Достоевского в «Братьях Карамазовых» и у Томаса Манна в «Докторе Фаустусе» образ этот, будучи исполнен огромного философского содержания, воспринимался символически, то Бернанос стремился создать реальный образ Сатаны.

Бернанос, как и некоторые другие писатели-католики, например, Жюльен Грин, верил в существование дьявола. Вопрос этот, для атеиста не существующий, для верующего человека является отнюдь не праздным. Насчет реальности Сатаны теологи продолжают препираться и по сей день. На Западе существует немало так называемых сатанинских сект. Огромной популярностью у обывателя пользуются фильмы ужасов с дьяволом в качестве главного героя.

Отдадим должное художественной интуиции Бернаноса. Во-первых, в образе дьявола он увидел отражение сомнений Дониссана, который рассматривает Сатану как своего двойника; во-вторых, писатель дает реалистическую мотивировку эпизода (ночной дорогой Дониссан то ли заснул, то ли потерял сознание, что легко объяснить изнуряющими постами и самобичеванием. Ему на помощь пришел местный барышник, которого священник и принял за дьявола).

В «Искушении отчаянием» и особенно в «Люмбрском святом» – второй части романа – манера повествования существенно меняется. Нервный, написанный в быстрых ритмах пролог уступил место рассказу, где комментарий к событию преобладает над событием. Благодаря тому, что Бернанос использует излюбленную им форму несобственно прямой речи, усиливается оценочное, субъективно-эмоциональное начало. В образе «героического старца» – Дониссана, подвергающего себя страшным истязаниям, готового помериться силами с самим дьяволом, присутствуют черты романтического восприятия жизни. Но главная, все более крепнущая интонация – реалистическая.

Литературные критики из католического лагеря склонны усматривать главную заслугу Бернаноса в том, что в повседневном, обыденном он находил сверхъестественное. Нам представляется, что Бернанос, веря в сверхъестественное как человек крайне религиозный, отвергал его как художник. В первой части романа, когда Дониссан еще никаких чудес не совершал, он неоднократно именуется «будущим люмбрским святым». А во второй части, когда он уже стал «святым», все чудеса остались позади. И единственное чудо, которое Дониссан пытался совершить, ему не удается.

Бернанос не раз подчеркивал: его «святые» – совсем не те, что канонизированы Ватиканом. Всей своей деятельностью, поведением, даже обликом – простецким, неказистым – Дониссан решительно противостоит своим собратьям, бесстрастным счетоводам людских грехов. В отличие от них, у Дониссана вера в бога неотделима от веры в неограниченные силы человека. Только поэтому совершает он отчаянную попытку воскресить мальчика. В момент, когда деревенский священник бросает вызов природе, у него «лицо героя, а не святого». В «святом» проступают черты бунтаря.

Обращаясь к истокам образа Дониссана, можно вспомнить и образ мятежного священника у Барбе Д'Оревилли и героев Леона Блуа, возносящих молитвы к богу униженных и оскорбленных. Тем не менее, самобытность Бернаноса очевидна. Характерно, что писатель сделал своего героя выходцем из самой что ни на есть бедной среды, с которой тот связан плотью и кровью. И в этом, в частности, сказался демократизм Бернаноса.

Последующие годы были периодом напряженной литературной деятельности: все художественное творчество Бернаноса укладывается примерно в рамки одного десятилетия. За это время написаны романы «Обман» (1927), «Радость» (1929), «Преступление» (1935), «Дурной сон» (окончен в 1935 г., опубликован в 1950-м), «Дневник сельского священника» (1936), повесть «Новая история Мушетты» (1937), роман «Господин Уин» (за исключением последней главы написан к 1936 г., окончен в 1940 г., опубликован в 1943-м).

Шли годы, и Бернанос все определеннее утверждался на позициях искусства жизненной правды – он называл себя реалистом. Эволюция Бернаноса находится в общем русле движения к реализму французской прозы 30-х годов. Начинал он примерно в одно время с другими крупными писателями-католиками: роман «Под солнцем Сатаны» стоит хронологически рядом с «Пустыней любви» (1925) Франсуа Мориака и «Мон-Синер» (1926) Жюльена Грина. А свои последние художественные произведения Бернанос пишет, когда выходят обличительные романы Мориака «Клубок змей» и «Дорога в никуда». Тогда же завершаются эпические циклы Роже Мартен дю Гара «Семья Тибо» и Ромена Роллана «Очарованная душа», создается «Хроника семьи Паскье» Жоржа Дюамеля.

Эволюция художника тесно связана с эволюцией мыслителя: если и раньше взгляды Бернаноса во многом отличались от программных положений «Аксьон Франсез», то в самом начале 30-х годов Бернанос решительно порвал с Шарлем Моррасом. Иначе и не могло быть: менее чем через десять лет Моррас и Бернанос оказались в противоположных лагерях – один пошел с гитлеровцами, другой был на стороне Сопротивления.

От романа «Под солнцем Сатаны» к «Дневнику сельского священника» явственно меняется художественный почерк Бернаноса. Ничего сверхъестественного. Никакой романтизации. Отсюда – усиление объективного начала в повествовании Исчезли ораторские фигуры, патетические обращения к читателю – на смену им пришла простота речи деревенского жителя. Бернанос убежден: искусство не терпит фальши.

«Читал ли ты «Заложника» Поля Клоделя?» – спрашивает кюре из Торси амбрикурского священника, главного героя романа. Получив отрицательный ответ, кюре продолжает: «Господин Клодель гениален, не отрицаю, но все эти литераторы одним миром мазаны: стоит им заговорить о святости, как они погрязают в возвышенном, оно у них так и прет из всех пор. Святость не возвышенна...»(курсив мой. – Ф. Н.). Бернанос придавал этим мыслям значение принципиальное. Он хотел сказать: при всем своем блеске искусство Клоделя далеко от жизни. С Клоделем закончилась, по сути дела, литературная линия, восходящая к Шатобриану, линия эстетизации религии. Возвышенной, но застывшей картине мира у Клоделя Бернанос противопоставил свое, куда более верное видение мира. Его герой – бедняк, от его имени писатель говорит, в него верит, на него возлагает свои надежды. Он писал: «Секретом надежды владеют бедняки». Из глубины отчаяния брезжит свет.

Амбрикурский священник – ему принадлежит дневник – ведет свой род «от очень бедных людей, поденщиков, чернорабочих, служанок с фермы». Он ни разу не называется по имени: кюре так же безвестен, как и его предки. Как и Дониссан, он больше смахивает на крестьянина, чем на священнослужителя. Человек малообразованный, он и слыхом не слыхивал о Клоделе, но еще подростком прочитал «Детство» Максима Горького. «Детство» стало его любимой книгой: «...эта книга, явившаяся издалека, из сказочных краев, дала мне в товарищи целый народ». С именем Горького священник из Амбрикура связывает неясные, неопределенные надежды на то, что русским – он думает о них «с каким-то любопытством, с нежностью» – удастся уничтожить на земле несправедливость.

У амбрикурского священника, неприметного, смертельно больного человека с тяжелой наследственностью, пытливый ум и несгибаемая воля. В отличие от Дониссана, ему недостаточно верить – он должен знать. А раз поняв, он не может больше мириться с тем, что церковь выполняет роль духовной жандармерии. Он хочет разбудить людей, повернуть их к добру. И, по мнению графа, местного помещика, становится опасным для прихода.

Совершенно закономерно священник вступает в конфликт с обществом, которое должен благословлять. На него ополчаются не только туповатый граф и деревенские лавочники: вместе с ними – настоятель из Бланжермона, иерархический начальник амбрикурского священника. Воинствующий апологет частной собственности, настоятель красноречиво оправдывает «социальную солидарность» церкви с буржуа.

Правда, у амбрикурского священника есть друзья, такие же правдоискатели, что и он: кюре из Торси, человек прямой и откровенный, доктор Дельбанд, стойкий защитник бедняков. Но все трое – одиноки, на них лежит печать обреченности: доктор кончает с собой, торсийского кюре сражает тяжкий недуг. Трагически складывается судьба всех, кто окружает амбрикурского священника. Безнадежно больны доктор Лавинь, осматривающий его в городе, и друг священника Луи Дюфрети, его приютивший, и любовница друга, простая служанка. Эта женщина – безбожница. Луи Дюфрети – священник-расстрига. И все симпатии Бернаноса на стороне этих обездоленных, но глубоко человечных людей. Применительно к «Дневнику сельского священника» можно говорить о чертах народности в творчестве Бернаноса.

Роман заканчивается смертью амбрикурского священника, умирающего со словами: «Ну и что с того? Все благодать». Слова эти со всей очевидностью говорят о том, что ни о каком бунте священник не помышлял. Но подобный образ был для французской литературы новым. От амбрикурского кюре, защитника бедняков, идет прямая линия к образам демократически настроенных священников во французской прогрессивной литературе наших дней. Не помышлял, разумеется, о бунте и сам Бернанос, но картина, им нарисованная, опровергает предсмертные слова сельского священника.

То, что Бернанос в своей критике бескомпромиссен, отнюдь не означает, что он отказался от сословных иллюзий. В «Дневнике сельского священника» утопическую мечту о возрождении рыцарства излагает племянник графини, бравый офицер Оливье. Но в реальной жизни эта мечта оборачивается службой Оливье в Иностранном легионе в Северной Африке. Подобно другим героям романа, он сознает свою обреченность. И как бы ни был самоотвержен амбрикурский священник и его друзья, им не осилить зло. Если в ранних произведениях писателя зло персонифицировалось в том или ином конкретном персонаже (Мушетта, например), то в «Дневнике сельского священника» зло и в графском замке, и в приходе лицемерного церковника, и в доме сельского богатея, – зло разлито в том мире, где живет амбрикурский кюре.

Принято сравнивать творчество Бернаноса с романами другого видного представителя критического реализма, Франсуа Мориака. По верному наблюдению известного литературоведа П.-А. Симона, Бернанос создал иной, нежели у Мориака, «тип христианского романа, более интенсивный, более глубокий и более мрачный». Как и Мориак, Бернанос безжалостен к фарисеям. Он создает редкой обличительной силы образы неправедных церковников. Страшен в своем мнимом благочестии аббат Сенабр (в романе «Обман»), Как и Мориак, Бернанос пишет об аде буржуазной семьи. Но то, что прежде всего важно и ненавистно Мориаку – зависимость семейных отношений от денежного расчета, Бернанос рассматривает как само собой разумеющееся. Он ставит перед собой иные задачи, более широкие, хотя и более отвлеченные.

Избранная Бернаносом форма дневника целиком себя оправдала. Правда, она приводит к известному сужению горизонта: читатель узнает только о том, что находится в ограниченном поле зрения деревенского священника. Но при этом форма дневника предполагает самоустранение рассказчика – посредствующее звено между читателем и героем исчезает. Мы максимально приближаемся к миру деревенского священника, активно сопереживаем. Отсюда – та сила эмоционального воздействия, которая исходит от романа. Объясняется она и необычайной, обезоруживающей простотой изложения И угадывается здесь школа Льва Николаевича Толстого, его воздействие на французского писателя.

«Лучше детей, знаете, никого нет, – говорит служанка из «Дневника сельского священника», – дети – это сам господь». Тема ребенка, намеченная здесь пунктиром, становится центральной в «Новой истории Мушетты». Бернанос считал детство определяющим периодом в жизни человека. И всем своим существом протестовал против трагедии детства в современном обществе. Вслед за Достоевским он мог бы сказать, что самый страшный грех – пролить слезу безвинного ребенка.

В отличие от предыдущего романа, обращение к дневниковой форме в «Новой истории Мушетты» исключалось (героиня – полуграмотный подросток). Но сила сопереживания здесь никак не меньше.

Действие разворачивается в быстром темпе. Первая фраза словно продолжает начатый рассказ: «И вот уже прорвавшийся с запада шквальный унылый ветер – морской, по утверждению Антуана, – разносит во мраке голоса...» Мушетта бежит под дождем. Она сняла калоши – калоши Этьена ей велики. Читателю неизвестно, кто такой Антуан и кто такой Этьен (дальше речь о них не пойдет); но благодаря этим именам, чуждым читателю, но близким Мушетте, он приблизился к ее миру, стал в этот мир входить. Далее – по ходу действия – автор сочетает несобственно прямую речь, которая и создает эффект сопереживания, с объективной формой рассказа: читатель глядит на окружающее глазами Мушетты и вместе с тем видит ее со стороны.

Бернанос дал Мушетте то же имя, что и героине своего первого романа. Сам он утверждал, что между двумя произведениями никакой связи нет. Действительно: на первый план выступают принципиальной важности различия. Если в романе «Под солнцем Сатаны» Мушетта гибнет под влиянием отвлеченных надчеловеческих сил, то в «Новой истории Мушетты» девушка становится жертвой совершенно конкретных социальных обстоятельств.

Четырнадцатилетняя Мушетта, умная, гордая, очень добрая, обладает удивительной чистоты голосом. Но школьная учительница заставляет ее возненавидеть уроки пения, и девушка восстает против того порядка, который воплощен в учительнице. В уродливом мире, где живет Мушетта, все достоинства девушки оборачиваются против нее самой. Это все тот же мир французской деревни, где тщетно пытался проповедовать слово божие амбрикурский кюре. Но если священник только помышлял о самоубийстве, то Мушетта, обманутая в единственной своей привязанности, изнасилованная браконьером, потерявшая мать, накладывает на себя руки. В «Новой истории Мушетты» нет мистики, есть одно – правда. Все очень просто. И невообразимо страшно.

В образе Мушетты легко заметить черты пассивности, смирения, безответности. Но резиньяция вступает в противоречие с бунтарством, которое зреет в душе подростка. Иногда писатель именует Мушетту «смиренной и ожесточившейся», но чаще – просто «ожесточившейся». И чем сильнее удары, которые на нее обрушиваются, тем мужественнее она становится. «Впервые в жизни полуосознанный бунт, который и составляет самое сущность ее натуры, получил внятный смысл. Сегодня она одна, воистину одна против всех». В финале повести Мушетта, одна против всех, стоически приемлет смерть. «Мушетта, – скажет о ней Бернанос, – это маленький герой!»

Мушетта – забитая, но не смирившаяся – предстает перед зрителем в фильме Робера Брессона «Мушетта» (1967; в 1950 г. режиссер экранизировал «Дневник сельского священника»)

И сразу возникает вопрос: под влиянием каких импульсов пришел Бернанос к созданию такого великолепного народного характера, черпающего силу в глубине отчаяния? Ответ на вопрос дал сам писатель. Оказывается, у истоков книги – события, связанные с гражданской войной в Испании. На острове Майорка Бернанос стал свидетелем террора, развязанного мятежными генералами.

«Я начал писать «Новую историю Мушетты»,– рассказал в 1937 году Бернанос, – наблюдая, как везли под конвоем в грузовиках людей, сложивших руки на коленях, с запыленными лицами, но державшихся прямо, совершенно прямо, высоко подняв голову, с тем достоинством, которое испанцы сохраняют при самых жестоких обстоятельствах. Их должны были расстрелять завтра утром... Я не могу даже выразить, какое восхищение вызвало у меня мужество и достоинство, с которым они шли на смерть.

Разумеется, я не принял необдуманного решения написать об этом повесть. Не говорил себе: я передам увиденное мною в истории девочки, преследуемой несчастьем и несправедливостью. Верно одно: не увидь я всего этого, я не написал бы «Новую историю Мушетты».

Повесть о Мушетте – одно из последних художественных произведений Бернаноса. Он не считал возможным писать далее романы. Над Францией нависла угроза войны.

Публицистическая книга Бернаноса «Большие кладбища под луной» (1938) – прямой отклик на национально-освободительную войну испанского народа. Произошло нечто парадоксальное, но для Бернаноса закономерное: человек, мечтавший об идеальной королевской власти, выступил против генералов, стремившихся – огнем и мечом – вернуть страну к монархическим порядкам. Ревностный христианин, он безоговорочно осудил испанское духовенство, которое в большинстве своем оказалось на стороне мятежников.

Важное значение правде о фашистском терроре, которую поведал Бернанос, придавал Жак Дюкло, сам участник испанских событий. В своей последней, посмертно вышедшей книге «Во что я верю» (1975) Дюкло, отметив «необычайную силу убежденности» Бернаноса и «страстный порыв, который его вдохновлял», пишет: «Ничто не опущено в картине франкистского террора, мастерски воссозданной Жоржем Бернаносом».

Гуманизм Бернаноса, его сочувствие людским страданиям, любовь к беднякам привели его в конце 30-х годов в антифашистский лагерь. Теперь вселенским воплощением зла для него стал фашизм. «Я, как сейчас, вижу лицо Бернаноса, – вспоминает Андре Мальро, – когда я ему сказал о лагерях массового уничтожения: «Сатана снова объявился на земле».

Бернанос находился в Бразилии, когда началась вторая мировая война. Писатель заявил о своем присоединении к генералу де Голлю, был беспощаден к коллаборационистам. В «Письме англичанам» (1942) он вновь и вновь заявляет о себе как о верном сыне Франции. Любимая героиня Бернаноса – Жанна д'Арк (любопытный штрих: жена писателя Жанна Тальбер д'Арк восходила к роду Орлеанской девы). Прислушаемся к голосу Бернаноса: «Свободные люди, умирающие в этот час, вы, кого мы не знаем даже по имени... вы, свободные люди, что уходите в свой последний путь, из тюрьмы к могиле, чувствуя, как стынет на плечах испарина предсмертной ночи; свободные люди, умирающие с вызовом на устах, и вы, что умираете со слезами на глазах; вы, с горечью вопрошающие себя, не напрасна ли ваша смерть, – последнего вздоха, который вырывается из вашей груди, изрешеченной пулями, не слышит никто, но это тихое дуновение есть дуновение Духа». Бернанос взывает к «духу мятежа», свои упования он возлагает на «грядущих повстанцев». И глубокое отчаяние постепенно уступает место вере в победу.

Разумеется, Бернанос рассуждает, как истый христианин– Но, будучи антифашистом, он не щадит церковную верхушку, ставшую на путь сотрудничества с нацистами. Столь же суров Бернанос и по отношению к крупной буржуазии, предавшей Францию. А надежды свои он, подобно другому знаменитому католику, Франсуа Мориаку, связывает с рабочим классом. Еще в канун войны в книге «Мы французы» Бернанос писал: «Я не испытываю ни малейшей неловкости, заявляя, что рабочий-коммунист, искренне убежденный в правоте своего дела, готовый ради него отдать всего себя без остатка, стоит гораздо ближе к царству божьему, чем буржуа, которые в прошлом столетии заставляли работать на своих заводах десятилетних детей по двенадцать часов в сутки».

Публицистические произведения Бернаноса печатались в подпольной прессе, разбрасывались листовками над оккупированной Францией с самолетов. Творчество Бернаноса военных лет, подобно книгам Сент-Экзюпери, Жан-Ришар Блока и других писателей антифашистской эмиграции, вливается в общий поток литературы Сопротивления

В июле 1945 года Бернанос получает телеграмму от генерала де Голля «Ваше место среди нас». Он возвращается во Францию. До конца своих дней он остается верен гуманистическим идеалам, старым привязанностям. Его любимый автор по-прежнему Шарль Пеги. Но теперь это имя связывается у Бернаноса с именем Ромена Роллана, автора книги о Шарле Пеги. Эту книгу Бернанос расценивал очень высоко.

Пример Бернаноса говорит о многом перед лицом фашистского варварства, под влиянием антифашистского подъема 30-х годов и движения Сопротивления писатель оказался в одном лагере с демократическими силами Франции. Патриотизм был сильнее политических предубеждений и религиозных предрассудков. Такими шедеврами, как «Дневник сельского священника» и «Новая история Мушетты», Бернанос заявил о себе как о мастере реалистического искусства.

Ф. НАРКИРЬЕР.