Текст книги "Человек, ставший Богом. Мессия"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава VI
Отклики на смерть царя

Полусонные рыбаки на своих бутрах, находившихся в нескольких сотнях локтей от Приморского Элевсина, восточного предместья Александрии, не могли не заметить, как и многие другие, что вокруг одной из вилл горит непривычно много факелов. Рыбаки прекрасно знали это здание, поскольку именно там они продавали самый удачный улов, который их сети вытаскивали из морских глубин. Эта вилла отличалась от всех прочих александрийских построек великолепной колоннадой из белого мрамора, привезенного из Греции, и изящными террасами-цветниками, тянувшимися вплоть до усыпальницы Стратона. Она принадлежала богатому греческому торговцу Крисилаиосу, возможно, другу, но, вне всякого сомнения, фавориту римского префекта Гая Петрония, правителя Египта. Как правило, сады освещали три десятка факелов, придававших статуям розоватый оттенок человеческого тела. Но на этот раз яркий свет на побережье отбрасывали не менее трехсот факелов.

Слышны были непривычные отголоски – это отражались даже от небольших волн обрывки приказов на греческом и египетском языках, которые Крисилаиос отдавал многочисленным слугам и рабам, черным, белым и цветным, сгибавшим спины под градом ругательств, эхо которых металось между лепными потолками и вымощенными плитами полами.

– Где тигровые шкуры? Почему на этой шкуре не выведены пятна от вина? Немедленно удалите их или поплатитесь головами! Кипрское вино уже охладилось? Налейте мне кубок, я попробую… Ты, да, ты! Я не желаю, чтобы в эту часть дома доносились запахи с кухни! Положите на треножники побольше ладана… Эй, ты! Почему эти три факела погасли? Я возлагаю на тебя ответственность за все факелы в саду! Сет! Как дворецкий ты будешь следить, чтобы все факелы вдоль дороги горели до моего дальнейшего распоряжения… Это вино слишком крепкое, разбавьте его немного водой и разлейте в чаши. Не забудьте положить кедровые палочки! Если вы взболтаете осадок, я побью вас палкой! Эти венки на двери уже завяли! Что, ни у кого, кроме меня, нет глаз, чтобы замечать подобные вещи? Сет! Пусть все вымоют ноги, как только закончат приготовления, и наденут свои самые красивые сандалии… Пусть те, кто слишком потеет, помоются в бане. Это мой дом, а не гарнизонная казарма! Опять воняет! Положите сандаловые палочки на треножники, стоящие около стола, а то ладан испортит аромат соусов…

Устав вести ожесточенную кампанию в доме, Крисилаиос спустился на террасу, чтобы лично удостовериться, что на все статуи надеты свежие венки. Затем он искупался в бассейне и отдал свое толстое тело в распоряжение массажиста, который натер его смуглую кожу ароматическими маслами. Крисилаиос ожидал визита самого высокопоставленного во всем Египте гостя, префекта Гая Петрония, от милости которого зависело его благоденствие. Он уже принимал в своем доме префекта, но хотел, чтобы нынешний прием превзошел по роскоши предыдущий, поскольку собирался просить об одной услуге. Будучи выразителем интересов сообщества греческих торговцев, Крисилаиос хотел, чтобы префект запретил иудейским торговцам продавать пряности. Торговля пряностями, поступавшими морским путем из Баригазы и Барбарикона к берегам Красного моря, в порты, расположенные на уровне Элефантины, откуда их по Нилу доставляли в Александрию, составляла одну из главных статей доходов греков в Египте. До недавнего времени они сохраняли на нее исключительное право. Но вот некоторые иудеи заключили тайные сделки с финикийскими торговцами, привозившими пряности из Абиссинии, – пряности низкого качества, разумеется! Эти иудеи нарушили молчаливое соглашение, начав продавать ароматическую древесину – товар, условно закрепленный за греками. Но тогда речь еще не шла о пряностях. А теперь иудеи, набравшись наглости, принялись продавать корицу и ваниль, а также лечебные снадобья и даже рога носорогов и кат… С этим невозможно было смириться! И Крисилаиос, внимательно глядя в зеркало, изобразил на своем лице негодование, чтобы продемонстрировать его префекту.

Но этот столь тщательно разработанный план с треском провалился. Префект приехал на целый час позже условленного времени. Он хмурился и к тому же был полностью поглощен разговором с сопровождавшими его чиновниками, который почему-то велся шепотом. Он едва притронулся к яствам. И только перед самым отъездом, когда префект остановился на ступеньках виллы, чтобы поправить тогу, застегнутую на массивную гранатовую брошь, грек смог изложить римлянину свою просьбу. Но слушал ли римлянин грека? Ум Гая Петрония целиком занимали новости, прибывшие тем же утром вместе с финикийским кораблем: умер Ирод Великий. Не было ни малейших сомнений в том, что Рим вскоре приступит к реорганизации системы правления на Востоке.

На другом конце города в своей мастерской, расположенной в квартале Дельты, плотник Иосиф стряхивал деревянные опилки, прилипшие к его сандалиям и платью, собираясь возвращаться домой, – пора было ужинать, – когда на пороге появился сын раввина Авраам с искаженным от переполнявших чувств лицом.

– Меня за вами послал отец, – сказал он. – Он хочет видеть вас как можно скорее.

– Да будет угодно Господу, чтобы не произошло ничего страшного! – воскликнул Иосиф.

– Не волнуйтесь. Я полагаю, что отец хочет вам сообщить хорошие, вернее, очень хорошие новости.

Иосиф поручил старшему из учеников проследить, чтобы все светильники были тщательно погашены перед тем, как он закроет мастерскую, и, дрожа от волнения, поспешил в синагогу в сопровождении Авраама.

Во дворе уже собралась толпа. Женщины ждали около ворот, и время от времени кто-нибудь из них испускал пронзительный крик. Мужчины запели:

– Благословен будь, Всевышний! Да благословен будет Он, кто наделил нас терпением дождаться этого счастливого дня!

Подняв густые брови, с глазами, полными слез, Иосиф бросился навстречу раввину, который заключил старика в объятия.

– Брат! – воскликнул Елеазар. – Возрадуйся в Господе! Ирод умер! Силы зла, бросавшие вызов Всемогущему Господу на протяжении тридцати семи лет, наконец побеждены! Три дня назад душа тирана предстала перед Создателем, а его бренные останки гниют в земле, на глубине четырех локтей, в Иродионе!

Иосиф закрыл глаза и покачнулся. Крепкие руки стоявших вокруг мужчин подхватили старика и усадили на скамью. Он открыл глаза и дал волю слезам. Иосиф смог взять себя в руки только через полчаса.

– Скажите, скажите, – попросил он дрожащим голосом, – кто ему наследует?

– Похоже, в своем завещании Ирод назначил Филиппа, сына, которого ему подарила Клеопатра, князем Трахонитиды, – ответил раввин. – Ирод Антипа, сын его сестры Саломии и, следовательно, его племянник, становится тетрархом, а другой сын, Архелай, – царем.

– Архелай… – пробормотал Иосиф. – Покончим ли мы когда-нибудь с этим отродьем? Значит, вся семья остается у власти.

– А что ты думал? – спросил раввин. – Разве у тебя есть причины бояться этих троих мужчин? Ты разве что-нибудь не поделил с Архелаем?

– Нет, – тихо ответил Иосиф, покачав головой.

Несколько мужчин хотели совершить жертвоприношение, но не нашли подходящих голубей и решили отложить эту церемонию на завтра.

– Проводи меня до дома, – попросил Иосиф Авраама. – Сегодня мои ноги слишком ослабли.

Иосиф продолжал плакать, и, когда добрался до дома, его борода была мокрой от слез. Он отпустил Авраама, закрыл дверь на засов и сел на пол, бесцельно глядя в темноту.

– Кто там? – послышался громкий женский голос. – Это ты, Иосиф?

А Иосиф как будто язык проглотил. Прибежала Мария. Куда исчезли хрупкая грациозность ее юности и беззаботность взгляда? Она походила на темную розу, которую ждало скорое увядание. Под глазами Марии пролегли черные тени, а платье не скрывало округлившийся живот. Но на сей раз это было связано с тем, что она хорошо питалась. Мария больше никогда не забеременеет.

– Что с тобой? – хрипло спросила она. – Вымолви хотя бы слово!

– Принеси мне кубок с водой, разбавленной лимонным соком. Мне сейчас станет лучше. Ирод умер.

Мария побежала в кухню, шепотом восхваляя Господа. Когда она вернулась, на пороге появился ребенок. В одной руке он держал светильник, поскольку наступила ночь, а другой прикрывал пламя, как его учили, чтобы не ослеплять других. Пламя подчеркивало янтарную прозрачность детской кожи, бросало золотые отсветы на его глаза орехового цвета и темные волосы. Он остановился как вкопанный, увидев отца, сидящего на полу. У ребенка был такой строгий вид, что невольно возникал вопрос, играл ли он когда-нибудь с деревянной лошадкой на колесиках, непомерно огромная тень от которой падала на стену. Мать взяла из рук ребенка светильник и повесила его на стену.

– Пойди зажги еще один, – сказала она.

Он подчинился, при этом у него был отстраненный вид. Ребенок замедлил шаг, когда услышал, что отец тихо сказал:

– Скоро, жена, мы вернемся в Иерусалим.

– Да, равви, – откликнулась она.

– И ты похоронишь меня в земле моих отцов и моих предков. И ты утолишь свою печаль, думая, что мозг моих костей проник в цветы и что зрачки моих глаз будут питать ростки, которые появятся следующей весной.

– Не говори так, Иосиф, иначе я заплачу.

Но она уже плакала.

– Ты поймешь, жена, что когда великие горести и сильная радость приходят поздно, они становятся слишком тяжелым испытанием для уставшего сердца. И это сердце мечтает лишь о том, чтобы упокоиться на груди Господа. Помоги мне подняться.

Наконец Иосифу удалось заставить мышцы подчиняться ему. Шатающаяся конструкция из костей и суставов пришла в движение под действием сухожилий. Однако Иосиф был чуть более сгорбленным, чем обычно. А волосинки бороды как-то странно закрутились.

– Поешь немного, – сказала Мария.

– Архелай, – пробормотал старик. – Архелай! Плевелы всегда растут в полях!

Ребенок наблюдал за отцом из темноты кухни.

– Архелай! Архелай! – повторил он, словно это была считалочка.

Когда немного позже Иисус лег спать, его охватила грусть. Вокруг него были все время грустные люди. Почему весело смеялись только язычники?

Иосиф проснулся непростительно поздно. Он даже и дальше спал бы, если бы не крики бродячих торговцев, расхваливавших свои огурцы, сладкую морковь, дыни и фиги, и отчаянно торговавшихся женщин, которые даже просили поднять корзины с товаром повыше, чтобы повнимательнее рассмотреть чудесные плоды египетской земли, правда лишь для того, чтобы раскритиковать их.

Переживания вчерашнего вечера измотали Иосифа, но возможность возвратиться в Израиль наполняла его радостью. Воспоминания роились у него в голове, но он их прогнал, иначе снова заплакал бы. Он удивился, что в доме царит тишина, и пошел в комнату, которую Мария занимала вместе с Иисусом. Она спала и тяжело дышала во сне. Пот струился по ее лбу. Впервые с тех пор, как он женился на Марии, Иосиф упрекнул себя за холодное отношение к ней, которого он не скрывал. Она была так молода! А когда он принял ее в дом, была еще моложе. Что знала она о жизни? Если она и согрешила, то настало время прощения. Некоторые женщины рождены, чтобы всегда оставаться детьми, и Мария была из их числа. Сирота, отвергнутая всеми, она была бы заклеймена позором, если бы он не женился на ней. Или уже умерла бы. Он явился для того, чтобы признать ребенка, которого она зачала, маленькую зеленую веточку на сухом дереве… Он обернулся к кровати Иисуса и улыбнулся. Ребенок сидел совершенно бодрый.

– Я уже умылся, – тихо сказал он.

Мария вдруг перестала сопеть. Она взмахнула руками, словно тонула, пробормотала несколько неразборчивых слов и резко села, явно ошеломленная.

– Уже поздно! – воскликнула она. – Уже слишком поздно! Наверное, я заболела.

– Просто устала, – сказал Иосиф. – Я хочу, чтобы ты подготовила все к нашему отъезду и заплатила долги, если они у нас есть. Мы отправимся в дорогу, возможно, завтра или послезавтра.

– Кто такой Архелай? – вдруг спросил Иисус.

– Царь страны, куда мы отправляемся, нашей страны, Израиля. Твоей страны. Но это не настоящий царь, а слуга римлян.

– Он плохой человек, – сказал Иисус.

– Да, он плохой человек, как и его отец Ирод, – ответил Иосиф, немного удивившись тому, что ребенок задает такие вопросы.

– Мы покинули Израиль из-за Ирода, – продолжал Иисус, не то утверждая, не то задавая вопрос.

– Иисус… – произнесла Мария, испугавшись, что Иосиф сочтет ее сына слишком дерзким.

– Это правда, мы покинули Израиль, поскольку Ирод убил бы меня, а возможно, он убил бы нас, всех троих. Тебе об этом рассказала мать?

– Нет, я сам додумался.

– Ты правильно думаешь, – заметил Иосиф, улыбаясь. – Когда мы вернемся домой, я найду хорошего раввина, чтобы он учил тебя. А сейчас прочти молитву.

– Я ее уже прочел.

– Тогда пойдем, ты выпьешь молоко вместе со мной, – сказал Иосиф.

Ребенок последовал за отцом в кухню. Но Мария, вместо того чтобы побежать вперед и налить молоко в чаши, проводила их задумчивым взглядом. Впервые Иосиф выказал такую нежность по отношению к ребенку. Потом она торопливо надела сандалии и бросилась подавать на стол.

На вилле Крисилаиоса день начался плохо. Грек был в ярости. Он едва притронулся к принесенному слугами завтраку, который состоял из винограда, сладких лимонов и сметаны, посыпанной корицей.

– Пышный праздник из-за пустяка? – ворчал он. – Ох уж эти иудеи! Эти фанатичные обезьяны! Всегда что-нибудь выдумают! Сначала они имели наглость заняться торговлей пряностями! Потом их царь умер, а префект великой Римской империи не в состоянии думать ни о чем другом! Напасти на их головы и на головы всех их царей! Что я скажу своим сотоварищам?

Два раба-абиссинца почтительно слушали эти ругательства. Их лица не выражали никаких чувств. Однако они знали, что у этих мерзких иудеев нет рабов.

Глава VII
Остановка в Назарете

Иосиф должен был проститься с раввином Елеазаром.

Когда он пришел в синагогу, Ионафан, младший сын священнослужителя, убирал двор. Он узнал Иосифа и поспешил ему навстречу.

– Отец ждет вас, – сказал он и вновь принялся за работу.

«Но как он может меня ждать?» – спрашивал себя Иосиф.

Но Елеазар подтвердил, что действительно ждал прихода старика.

– Я не прорицатель, Иосиф, но я знаю, что ты не чувствуешь себя в Александрии как дома, а поскольку ты стареешь, то хотел бы вернуться в родную страну как можно быстрее. Когда думаешь отправляться в путь?

– Завтра.

– Мне хотелось бы, чтобы ты подождал еще один день. Послезавтра из Александрии в Иерусалим уходит караван набатеев.

– Спасибо, что ты заботишься обо мне.

– Порой, Иосиф, мне кажется, что ты принадлежишь к миру, который существует только в твоих воспоминаниях, если не сказать в мечтах.

– Этот мир еще возвратится.

– Да сбудется твое желание! Но вспомни: когда у нас были пророки, мы были народом воинов. Сейчас же мы стали народом торговцев. Но я ждал тебя вовсе не для того, чтобы поучать. Я собирался спросить, в какое место в Израиле ты хочешь отправиться.

– В Иерусалим, конечно. Там меня ждут мои сыновья.

– Я бы не советовал тебе ехать в Иерусалим. Сейчас этот город как никогда кишит интриганами. Многие из твоих врагов, вероятно, еще живы и не думают утихомириваться. К тому же кандидатура Архелая еще не одобрена Римом. Вполне возможно, ему придется отправиться в Рим, чтобы просить милости у Цезаря. А в его отсутствие народ может взбунтоваться против сына человека, которого все ненавидели. Так или иначе, противники Архелая не преминут взбудоражить народ. Начнутся мятежи, и римляне ответят на них массовыми убийствами. Ты не одинокий человек, ты несешь ответственность за свою семью. Я советую тебе повременить с возвращением в Иерусалим.

– Ты видишь далеко, – сказал Иосиф.

– Поезжай в Галилею. Туда редко докатываются волны беспокойства, захлестывающие Иерусалим. Там ты будешь в большей безопасности.

– Еще раз благодарю за заботу по отношению ко мне.

Они немного помолчали. Но у Елеазара был такой вид, словно он хотел что-то добавить.

– Отныне ребенок твой, – сказал он наконец.

Старик почувствовал, что кончики его ушей покраснели. Этот раввин был хитрым лисом.

– Это дар Всевышнего, – продолжал раввин. – Похоже, он одаренный ребенок. Когда ты приводил его сюда перед Пасхой, я присмотрелся к нему и немного побеседовал с ним. Он очень развит для своего возраста. Ты сделаешь из него священника?

Иосиф долго рассматривал плиты на полу комнаты.

– Я принадлежу к Давидову племени, – наконец сказал он. – Священник моего племени должен быть воспитан в Иерусалиме или, что даже лучше, в Вифлееме. А поскольку мы направляемся в Галилею…

– Понимаю, – холодно произнес Елеазар. – И все же подумай.

– Теперь я должен проститься.

– Возьми это с собой, – сказал Елеазар, протягивая своему гостю полотняный мешочек, в котором четыре года назад лежала жемчужина.

Иосиф развязал мешочек. Жемчужина по-прежнему лежала там.

– Ты не продал ее! – запинаясь, пробормотал он. – Но откуда деньги, которые ты мне дал за нее?

– У нас есть средства, чтобы помогать людям, таким, как ты. Они пополняются благодаря пожертвованиям богатых торговцев. Я предположил, что эта жемчужина тебе еще может понадобиться, поскольку никогда не верил, что ты навсегда останешься в Александрии. Тебе потребуются деньги, чтобы обосноваться в Галилее.

– Да благословит тебя Господь!

Возвращаясь домой, Иосиф не испытывал ни радости, ни удовлетворения. Он не сумел по достоинству оценить уроки, которых раввин преподал ему целых два, один относительно будущего Иисуса, другой – относительно истинной сущности щедрости, не говоря уже о здравых рассуждениях по поводу места, какое им лучше выбрать для жизни в Израиле.

Иосиф присоединился к каравану набатеев. Караван отправился в путь незадолго до рассвета. Он вышел из Фесмофориона, поселения, расположенного к востоку от Александрии, около Элевсинского озера, двинулся на юг и спустился к озеру Идку, затем повернул на север и пошел вдоль болот, окружавших озеро Бурулус. На закате солнца караван добрался до западного берега главного русла Нила. Верблюды опустились на колени, а через полчаса уже была возведена деревня из трех десятков палаток. Караванщики разожгли костры, поворошили палками в кустах, чтобы прогнать гадюк, перевернули камни и убили спрятавшихся там скорпионов, испекли лепешки и раздали их всем вместе с кислым молоком и луком. Через час все спали, охраняемые дозорными.

Как и предсказывал Елеазар, набатеи отказались брать у Иосифа деньги.

Иисусу не спалось. За один день он увидел больше, чем за целый год, него детский ум будоражили разные мысли. Кого изображали две огромные статуи из белого мрамора, возвышавшиеся по обе стороны входа в храм в Фесмофорионе? [9]9
  Марк Антоний и Клеопатра, изображенные как воплощение Осириса и Исиды.


[Закрыть]Что за пирамиды они видели вдалеке? [10]10
  Пирамиды династий фараонов Нижнего Египта в Дельте.


[Закрыть]Что это за смуглые люди, вместе с которыми они путешествовали? Почему лишь его родители не были похожи на этих людей?

На рассвете Иисуса разбудили отрывистые крики. На востоке горизонт был затянут небесно-бирюзовой дымкой. Совсем низко на север пролетела стая диких уток. Из палаток появились первые пошатывающиеся заспанные тени и сразу же устремились в пески. Палатки были свернуты, верблюды поднялись с колен, и их повели на водопой. Вновь образовался караван. Утром караван перешел один мост, потом другой, в Бусирисе, потом третий, в полдень, в Бубасте. В сумерках они добрались до Дафны, расположенной на краю наносной долины, и остановились там на привал. Иисус слышал, как его отец говорил с набатеем о долине, и понял, что раньше это был канал, соединявший два моря. [11]11
  Речь идет о первом канале, прорытом на месте Суэцкого в царствование Рамсеса II.


[Закрыть]Но какие два моря? Мария ничего об этом не знала. Прошла еще одна ночь. Тушканчики весело резвились под светом звезд, шакалы протяжно выли. В следующие три ночи караван останавливался в оазисе, где можно было подкрепиться свежими финиками. Затем они пошли вдоль моря, и через два дня Иосиф простился с набатеями, обратившись к Господу с просьбой послать им благословение. Их единственным средством передвижения был все тот же осел, с которым они бежали в Египет. Осел без труда поспевал за караваном, привязанный к последнему верблюду и навьюченный всего лишь двумя тюками. Теперь же он шел медленнее, везя на спине то Иосифа, то Марию с Иисусом.

Им потребовалось шесть дней, чтобы добраться до Галилеи. Иосиф вздыхал, глядя на восток, на долины Сефелаха и Шарона. Они обогнули гору Кармель, переправились через реку Кисор и добрались до Ездрилонской равнины. Здесь Иосифа окончательно покинули силы. Увидев, как он побледнел, Мария испугалась. Она вела осла, на спине которого старик качался из стороны в сторону. Наступал вечер. Они находились рядом с каким-то поселением. Мария помогла Иосифу спешиться и, оставив его под присмотром сына, побежала за подмогой. Она вернулась с двумя мызниками, которые довели старика до ближайшего дома, где и уложили его. Иосиф спал два дня. Он едва дышал. Мария уже ощущала себя вдовой и горько плакала. На третий день Иосиф открыл глаза и сказал, что хочет есть и пить. Ему дали молока.

– Значит, не в этот раз, – пробормотал Иосиф. – Где мы? Кто эти люди?

– Меня зовут Самаэус, – ответил мужчина, стоявший у изголовья. – Ты находишься в моем доме, и здесь ты желанный гость. Наша деревня называется Назарет.

– Это правильно, что назарянин распахнул двери своего дома для назорея, – сказал Иосиф и заснул.

Никто не понял, что он этим хотел сказать.

Иосиф удивительно быстро восстанавливал силы, словно неведомые соки земли Израиля наполняли его жилы. Он походил на одно из тех старых оливковых деревьев, которые весной кажутся годными лишь для рубки, но в очередной раз зеленеют вместе с остальными. Едва Иосиф смог крепко стоять на ногах, он отправился знакомиться с окрестностями.

Наступало лето. Поля переливались разными цветами, а холмы при малейшем дуновении ветерка источали сильные ароматы мирта и кориандра. Обеспокоенная долгим отсутствием мужа, Мария бросилась на поиски Иосифа. Она услышала голос Иосифа, раздававшийся с косогора, прежде чем нашла его взглядом. Иосиф громко кричал, не скрывая восторга, поскольку рядом никого не было. Мария испугалась, что с ним случился солнечный удар.

– Хвала тебе, Господи, пока Солнце не погаснет! – восклицал Иосиф, перекрывая курлыканье журавлей. – Хвала тебе, Повелитель Вселенной, за жизнь, которую ты подарил нам! Господи, я вешу не больше ласточки, пальмового листа, кролика, я всего лишь старик, который хочет уснуть на твоей груди, но мое сердце переполнено любовью к тебе и радостью, что я принадлежу тебе! Я верю в твое милосердие, равно как и в твой гнев. Подари мне прекрасную смерть, мой повелитель!

Мария не решилась подойти к мужу. Она была напугана, растеряна, потрясена. Чувства, которые она подавляла столько лет, захватили ее. Она заплакала и упала на колени. Иосиф увидел Марию через несколько минут, а возможно, догадался о ее присутствии по доносившимся до него рыданиям. Он сурово посмотрел на нее. Она приблизилась к нему только тогда, когда он встал с колен и начал спускаться по косогору.

– Да пошлет Господь тебе многие лета, – сказала она. – Ты мне так нужен.

Старик и молодая женщина, они вместе топтали асфодели и фиалки.

– Нам следует подыскать дом, – сказал Иосиф.

Он посетил раввина и узнал, что в Назарете живет не больше ста человек. И здесь уже был свой плотник. А вот просить совета у раввина было бесполезно, поскольку он едва умел читать и писать и совершенно не разбирался в жизни. Конечно, это не тот человек, который мог бы учить Иисуса.

– Учить… – подумал Иосиф. – Но кого из него сделать?

Иосиф долго не осмеливался, но наконец решился высказать свою досаду. Пора было определять судьбу маленького сына.

– Я его спас, – говорил он сам себе, идя по дороге, ведущей к дому Самаэуса. – Он моей крови. Но я не могу сделать из него раввина.

Женщины, в том числе и Мария, стирали белье в реке. Недалеко Иисус играл с другими детьми. Он издали заметил отца и оставил игру.

– Ты выздоровел, отец, – сказал Иисус.

– Господь дал мне отсрочку.

– Когда ты болел, мать сказала, что я должен выучить молитвы, чтобы молиться за тебя.

– Я научу тебя молиться.

– Все говорят, что я, наверное, буду раввином и что я должен научиться читать.

– Все… – буркнул Иосиф. – Кто это – все? Почему ты прислушиваешься неизвестно к кому?

– Но разве не пришло время научиться мне читать и писать? – настаивал Иисус.

– Мы, конечно, позаботимся об этом.

– Но я не стану священником?

– А разве я говорил, что ты им станешь?

– Но ведь ты священник? – спросил Иисус низким голосом, сурово и напористо.

– Не все сыновья раввинов становятся раввинами. Ты будешь плотником, как я. Ты задаешь слишком много вопросов и слушаешь слишком многих людей.

Наступил вечер. Когда Самаэус и его родные собрались за столом, а женщины отошли в сторонку, Иосиф поднял руку и начал говорить.

– Самаэус, ты поступил как сын, ты дал кров, хлеб и соль мне и моим близким. Именно в твоем доме Всемогущий Господь позволил мне собрать остаток сил, и я прошу у него благословить твой очаг. Мне бы хотелось провести остаток дней около человека, подобного тебе. Но в Назарете для плотника мало работы, а я слишком стар, чтобы работать в поле. Завтра я покину вас.

– Почему ты говоришь о себе только как о плотнике? Ведь ты также и раввин. Ты знаешь, что, если останешься здесь, ни в чем не будешь нуждаться. [12]12
  Верующие были обязаны удовлетворять потребности больных, немощных и престарелых раввинов.


[Закрыть]

– Раввин? – задумчиво произнес Иосиф. – Перед Господом – безусловно. Но я спрашиваю себя, остался ли я раввином перед людьми?

После этих слов в комнате воцарилось тягостное молчание.

– Нет! – воскликнул Иосиф, охваченный яростью. – Перед людьми я больше не священник! Священник в это позорное время! Нет! Пусть все сами читают Книги и молятся Господу до тех пор, пока он не снизойдет к ним!

Иосиф, вытянув шею, в упор посмотрел на Самаэуса. У него тряслись губы, но он продолжил:

– Что ты думал? Что я пришел сюда, чтобы лишить вашего раввина половины его хлеба под тем предлогом, что я тоже раввин? Неужели ты меня принял за одного из священников Иерусалима? Неужели ты думал, что и я всякий стыд потерял?

– Я никогда не думал ничего подобного, – примирительным тоном ответил Самаэус. – Я просто хотел сказать, что Галилея отличается гостеприимством.

– Так вот, было бы недостойно этой страны, если бы я отнял у вашего бедного раввина его хлеб. У него и так есть только три свитка, составленных в перепись. Я не могу отнимать у него полынь и лук.

– Понимаю, – прошептал Самаэус. – У тебя есть сыновья, как мне сказала твоя жена. Надеюсь, они позаботятся о тебе там, где ты обоснуешься.

– Они позаботятся обо мне, если я буду в том нуждаться. Они все писцы и доктора и зарабатывают себе на жизнь в Храме. Однако сначала мне нужно послать им весточку, что я жив. С тех пор как я уехал, прошло четыре года. Они могут считать меня умершим, поскольку после моего отъезда из Иерусалима не получали от меня никаких известий.

– Ты можешь сейчас же дать им о себе знать.

– Да, но мне также хотелось бы сообщить им, где я нахожусь. Вот почему я намереваюсь найти как можно скорее город, где сумел бы обосноваться. Я родом из Иудеи и совсем не знаю Галилеи, но я подумал о Капернауме. Это город рыболовов, а лодки часто нуждаются в починке. Это и станет моей работой. Мне говорили, что там и дома строят. Следовательно, непременно возникнет необходимость в балках, дверях, окнах, лестницах…

– И ты никогда не вернешься в Иерусалим?

– Вернусь, но не для того, чтобы жить там. На следующую Пасху.

Они закончили трапезу. Из всего разговора Иисус лучше всего запомнил, что четыре старших сына его отца состояли при Храме. Почему же он не мог стать раввином? И почему отец так яростно противится тому, чтобы он становился раввином? И почему он не хочет возвращаться в Иерусалим?