Текст книги "Человек, ставший Богом. Мессия"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– В дверь постучали. Мы едва осмеливались дышать. Засов был отодвинут, и в трактир вошел Симон, одетый, словно царь: расшитый золотыми нитями черный плащ был накинут на белоснежное платье. На груди у него сверкало ожерелье из крупных гранатов, оправленных в золото. Его волосы и курчавая борода были густо напомажены ароматическим маслом, а лицо было гладким, как у ребенка. Это был величественный человек! Такого я никогда бы не решился обворовать! Отец девушки и трактирщик бросились ему навстречу, отвешивая поклон за поклоном, словно перед ними внезапно возник Иезекииль, вернувшийся на землю! Отец девушки объяснил, в чем дело. Симон, которого – я забыл об этом сказать – сопровождали пятеро учеников, задал несколько вопросов. Когда девушка лишилась дара речи? Кто находился рядом с ней, когда это произошло? Спит ли она в полнолуние? Какими были ее последние слова, обращенные к отцу? Отец ответил, что в последний раз, когда он говорил с дочерью, речь шла о том, что он хочет отдать ее в жены сыну своего двоюродного брата. «Пойдемте к ней», – сказал Симон. И процессия потянулась к дому отца девушки, низенького лысого человечка, сморщенного, словно сушеная фига. Отца девушки звали Исайя, сын Иосифа. Он занимался торговлей вином и кедровой древесиной. Исайя от волнения стал белым словно саван. Казалось, он вот-вот сам лишится способности говорить. Все прочие бесцельно суетились вокруг него. Мы вошли в дом. Девушка лежала на кровати. Ей было лет четырнадцать-пятнадцать, не больше, и она была очень бледной. Едва увидев Симона, девушка задрожала. Причем так, что затряслась кровать, да и мать, державшая дочь за плечи, тоже начала дрожать. В общем, настоящее землетрясение! Симон вытащил из рукава маленькую шкатулку, открыл ее и, чего никто не ожидал, бросил щепотку какого-то порошка в ноздри девушки. По всей комнате распространился резкий неприятный запах. Симон громогласно приказал: «Демон, проникший в тело этой девушки, скажи, как тебя зовут! Я приказываю тебе!» Девушка затряслась, словно медуза. Она истерически рыдала. «Во имя Великого Духа, повелителя всех низших и высших сил этого мира, скажи, как тебя зовут, демон!» – рычал Симон. Он хлестал девушку по щекам, а его ученики принялись бить ее по бедрам, весьма недурным, скажу откровенно. Девушка отчаянно завопила и стала выкрикивать совершенно невразумительные слова. Да, да, она говорила! Я ничего не понял из того, что она сказала, но один из учеников Симона воскликнул: «Она произнесла – Анабот! Демон сказал, что его зовут Анабот, Зеленая Жаба!» Мать упала без чувств, соседи вихрем ворвались в дом, отец повалился на колени, уткнувшись головой в пол и воздавая хвалу Господу. Во всем доме поднялась невероятная суматоха. Но голос Симона перекрывал весь этот шум и гвалт. «Анабот, я приказываю тебе немедленно покинуть тело этой девушки! Убирайся отсюда и больше никогда не возвращайся! Говори, дочь моя, говори! Я приказываю тебе!» Девушка завопила: «Мать моя! О мать моя!» – и упала в обморок. И тут в углу комнаты мы заметили раввина, белого как саван, с горящими словно угли глазами, а потом принялись приводить женщин в чувство, протирая им лица кусками холстины, смоченными в воде, в которую добавили уксус и камфару. Все говорили, перебивая и не слушая друг друга, и только Симон сохранял спокойствие. Он объяснил собравшимся, что Анабот был тринадцатым великим демоном, хранителем постыдных тайн, и если он пришел в этот дом, значит, у кого-то из его обитателей есть постыдная тайна. Мать, пришедшая в себя, воскликнула: «Истинная правда! Истинная правда! Да простит меня Господь, я не хотела, чтобы эта дочь рождалась на свет! Господи, будь милосердным ко мне!» Девушка, тоже пришедшая в себя, сказала, что хочет пить. А на улице люди радостно кричали: «Чудо! Чудо!» Симон взял положенные ему два сестерция. Раввин, казалось, обезумел и мог в любой момент лопнуть от ярости. Так вот, сын человеческий, ты говоришь о восстановлении в Палестине Закона Господа, но какого Господа? Твой Господь, поскольку он давно перестал быть моим, твой Иегова имеет серьезных соперников. Да ты сам все видишь. Ведь Симон действовал во имя и от имени Великого Духа, каким бы этот дух ни был. Палестину заполонили чужеземные храмы, посвященные Юпитеру или Зевсу, Аполлону, Минерве, уж не знаю, кому еще. А ведь все эти храмы были построены римлянами. Кроме того, у нас есть храмы Исиды и Осириса, Митры и Ваала. Когда твой Иегова не дает иудеям то, чего они просят, они тайком бегут к самому сговорчивому из других богов, чтобы он внял их просьбам. Да разве мне самому не доводилось красть из мешков иудеев и из-под юбок их жен золотые амулеты и статуэтки чужеземных богов, не говоря уже об изображениях богов плодородия, которые выглядят просто похабно?! Если ты хочешь восстановить Закон твоего Бога, ты должен поступать, как Симон, вернее, делать это намного лучше, чем он. Но сможешь ли ты? Я спрашиваю тебя! Ты сможешь?

– Я попытаюсь, – ответил Иисус.

Иоахаз разворошил костер, и столп горящих искорок устремился в небо. Символ, но чего?

– Ха! – вновь ухмыльнулся Иоахаз. – Тебе придется учиться! Мне говорили, что эти люди годами изучали свое ремесло. Ты станешь учеником Симона? Нет, отвечу я за тебя, поскольку ты слишком гордый и одновременно слишком наивный. А ведь этот Симон обладает тайной. Я украдкой дотронулся до него, и мою руку словно обожгло. Я слышал, будто бы Симона в один и тот же день видели и в Самарии, и в Иерихоне. Но когда кто-то из жителей Иерихона дотронулся до него, его руки просто прошли сквозь воздух! Это был дух без материи, понимаешь? И Симон улыбался. Но существует и другой.

– Кто – другой?

– Другой кудесник. Он промышляет в Птолемаиде, Финикии, Кесарии. Он грек, и зовут его Аполлонием. Говорят, что он прекраснее света и что он умеет возвращать мертвых к жизни.

– Но как ты о нем узнал?

– Мне о нем рассказал один вор, которого я встретил на севере. Этот вор заявил: «Это единственный человек, которого я не сумел обокрасть!» – Иоахаз хохотнул. Вдруг он резко повернулся к Иисусу и сказал серьезным тоном: – Но тебя я тоже не смог обокрасть!

– Вероятно, потому что я не слишком богат, – улыбаясь, ответил Иисус. – Все же тебе хочется верить в твоего Отца, – помолчав, добавил он.

Иоахаз пожал плечами.

– Я немного посплю, а потом ты разбудишь меня и сам поспишь.

Иоахаз укрылся плащом и, казалось, слился с землей. Полежав неподвижно несколько минут, он спросил:

– Ты полагаешь, что однажды все закончится и мир исчезнет?

– Да.

– Все, что существует?

– Да.

– Причины и следствия?

– Да, – ответил немного растерявшийся Иисус.

– Потому что такова воля твоего Бога?

– Не понимаю, к чему ты клонишь. Да!

– Потому что твой Бог есть причина всего, не так ли?

– Да.

– Но тогда он сам исчезнет вместе с другими причинами, поскольку исчезнут все причины и все следствия.

– Кто тебе это сказал?

– Никто. Я дошел до этого своим умом.

Теперь необходимо быть доктором, чтобы поддерживать разговор с вором. Да, поистине эта страна была больна.

Глава XIX
Те, кто ожидает Конца

До самого Иерихона вор и его случайный попутчик не обменялись ни единым словом. Иисус пребывал в мрачном настроении, да и Иоахаз все время хмурился. И заставить их улыбнуться смог вовсе не отряд, как им показалось, римских легионеров, а на самом деле сирийцев в мешковато сидевшей на них военной форме, встретившийся им почти сразу же после того, как они двинулись в путь. Нет, их лица просияли, едва Иисус и Иоахаз увидели на горизонте город, серовато-розоватое мерцание, расплывавшееся в теплом воздухе. Именно здесь пятнадцать столетий назад – как будто вчера! – трубы Иисуса Навина разрушили стены ханаанской крепости.

– Дуй! Дуй! – воскликнул Иоахаз.

Иисус недоуменно посмотрел на него.

– Эй, ты! Ты ведь тоже Иисус! – лукаво подмигнув, сказал Иоахаз.

– Не удивлюсь, если ты окажешься писцом, сбившимся с праведного пути, – ответил Иисус. – Сколько тебе было лет, когда ты начал воровать?

– Пятнадцать. Это произошло в Иоппии. Отец хотел сделать из меня раввина. Я украл курицу и сбежал из дому, потом сел на корабль. Вернулся я два года спустя, когда все считали меня умершим.

Около городских стен, достигавших в высоту двенадцати локтей, Иисус остановился, стараясь припомнить все, что читал ему Иосиф. Почему, спрашивал себя Иисус, после победы, ниспосланной Иисусу Навину, Господь позволил вавилонянам разгромить армию Седекии, а солдатам Навуходоносора устроить резню и изгнать Его народ из Иерихона? Когда путники проходили через Иудейские ворота, Иисус обратил внимание на толщину стен: эти стены могли выдержать хоть сто штурмов вавилонских войск! И как могло случиться, что иудеи безропотно позволили взять себя в плен?

Иисус и Иоахаз остановились у первого же фонтана, расположенного у статуи Цезаря, около которой легионеры сушили свои браки. Вода, некогда очищенная Елисеем, ныне смывала грязь с одежды римлян. Иисус и Иоахаз пошли по улице, лежавшей прямо перед ними, и вскоре очутились на небольшой площади, в центре которой возвышался монумент в римском стиле, увенчанный статуей, изображавшей тучного мужчину. Надпись была сделана на латыни и на древнееврейском языке. Иисус с трудом прочел ее. Это была гробница Ирода Великого. Крики торговцев тамариндовым соком и сладкими лимонами вытеснили проклятия пророков. Иерихон превратился в город наслаждений и удовольствий.

Они сели на ступени кенотафа и принялись с любопытством разглядывать прохожих. Потом их внимание привлекла небольшая процессия, сопровождавшая носилки с опущенными занавесками, которые несли четверо чернокожих рабов. – Да, здесь есть чем поживиться, – пробормотал Иоахаз. Затем, заметив торговца, толкавшего мула, нагруженного корзинами с овощами, он спросил, не знает ли тот, как лучше добраться до Кумрана.

Торговец остановился, недружелюбно взглянул на обоих мужчин и укоризненно покачал головой. Процедив сквозь зубы, что они нисколько не похожи на людей, мечтающих попасть в Кумран, он объяснил, как туда идти: на юг, вдоль скал, которые все время должны оставаться справа. Кумран находится около третьего брода.

Иисус встал и взял в руки посох.

– Подожди меня здесь минутку, – попросил Иоахаз и куда-то убежал.

Иисус взглянул на статую человека, внушавшего Иосифу ужас.

«Если бы он произнес хотя бы одно слово, достойное остаться в памяти людей, не было бы необходимости в этой статуе», – подумал Иисус.

Вернулся Иоахаз. Он протянул Иисусу небольшой сверток.

– Хлеб, жареный голубь и фиги, – объяснил Иоахаз.

– Но зачем? – удивился Иисус.

– Затем, что ты не умеешь воровать, – ответил Иоахаз, давясь от смеха.

Мгновение спустя Иисус остался у кенотафа в одиночестве. Тень Ирода падала на него, и он сделал шаг в сторону. Мимо шла женщина, державшая на руках маленькую беленькую собачку, всю в завитушках. На руках! Она посмотрела на Иисуса, но он тут же отвернулся и поспешно направился к Иудейским воротам. Через час ходьбы Иисуса уже окружала пустыня. В полдень он перешел первый брод. Иудейская пустыня была желтой, желтыми были и показавшиеся на горизонте скалы. Слева вдалеке было видно топкое болото из расплавленного свинца – Мертвое море. Жара становилась невыносимой. Солнце безжалостно слепило Иисусу глаза. Ему стало плохо. Вдруг до него донесся какой-то свист. Иисус прислонился спиной к скале. Он слышал приглушенный хохот, но ведь он был здесь совсем один! Хохот становился все громче, все раскатистее. Так мог смеяться только сумасшедший. Но это был не сумасшедший. Иисус давно ждал встречи с ним и вздохнул с облегчением.

– Да простит тебя Господь, – сказал Иисус.

Хохот перешел в рычание, а затем в бесконечный вой, который покатился в сторону моря, увлекая за собой все более крупные камни и сотрясая землю.

– Если не хочешь получить прощения, – крикнул Иисус, – убирайся!

Иисус весь покрылся потом, у него дрожали колени, Его голос, унесенный эхом, распался на хаотичные звуки, сливавшиеся с завываниями внезапно налетевшего ветра. Поднялась пыль и закружилась вокруг Иисуса в бешеной пляске.

– Иегова! – простонал Иисус.

Столб пыли поспешно отступил к Мертвому морю, рыча, как раненый зверь. Ветер еще попытался два-три раза сорвать с путника платье, но затем стих. Тишина завладела миром, казавшимся таким же напряженным, как кожа, которую кожевенник натягивает так, что она едва не лопается.

Все тело Иисуса охватила дрожь. Он с жадностью выпил воду, которую набрал в бурдюк в Иерихоне, и съел фигу. Значит, враг все-таки существует. Иисус решил, что его происхождение он установит как-нибудь потом. Главное сейчас – знать, что враг существует, что он вероломный служитель или какая-либо иная ипостась всемогущего Бога.

Иисус прищурился. Второй брод находился всего в нескольких шагах и был таким же иссушенным, как ад. Вдалеке, на нижнем плато Иисус различил очертания домов. Дорога стала спускаться более отвесно. Иисус шел медленно, не отводя взгляда от домов. Построек было больше, чем ему вначале показалось. Все они располагались вокруг большого здания, над которым возвышалась приземистая квадратная башня. Немного далее к югу два-три десятка баранов старательно опустошали пастбище в компании нескольких ослов и мулов. На западе виднелись хорошо ухоженные грядки. Иисус подошел достаточно близко, чтобы различить голых по пояс мужчин, которые орошали своим потом огороды и поля, где едва начала колоситься молодая пшеница. Но как люди добывали воду в этой огненной геенне? Он добрался до деревни и направился к монастырю, почему-то решив, что большое здание именно им и является. Но Иисус тщетно искал вход в глухой стене, окружавшей здание. Он остановился, чтобы пот, обильно покрывавший все его тело, высох под дуновением знойного ветра, и стал отгонять назойливых мух рукой. Проходивший мимо земледелец с любопытством посмотрел на него. Иисус спросил, где находится вход в здание.

– Со стороны моря. Его скрывает внешняя стена.

Этот человек вовсе не был похож на тех крестьян, которые вели почти животное существование и каких он встречал в Вифсаиде-Юлии. Иисус обогнул здание, вдохнув на ходу зловонный запах дубленой кожи и другой, привычный – только что распиленной древесины. Вдруг он почувствовал, что за ним следят, и поднял голову. Действительно, с башни за ним наблюдал какой-то человек. Но если здесь были расставлены дозорные, значит, существовала опасность? И какая же опасность? Иисус добрался до внешней стены, защищавшей вход от песчаных бурь, и обогнул ее. Дверь оказалась приоткрытой. Он толкнул дверь и очутился в маленькой комнате, где было относительно прохладно. Иисус увидел мужчину, склонившегося над свитком папируса. Кроме стола, на котором лежал свиток, и стула, мебели в комнате не было. Мужчина поднял глаза и пристально посмотрел на Иисуса.

– Мир дому твоему, – сказал Иисус. – Нет ли среди вас Иоканаана, сына священника Захарии?

– Есть, – ответил мужчина.

– Нельзя ли сообщить ему, что Иисус, сын плотника Иосифа, хочет увидеться с ним?

– Иоканаан сейчас в поле. Я пойду предупрежу его, а ты подожди здесь.

Это был второй ессей, которого встретил Иисус. Они оба были молодыми и физически развитыми, да и к тому же красивыми. Вероятно, то, что говорили об ессеях, было правдой: они действительно придавали огромное значение внешнему виду новообращенных и отказывали слишком толстым или слишком худым, низкорослым или непропорционально сложенным и даже тем, у кого были слишком грубые черты лица. Значит, Иисус напрасно пожал плечами, когда ему сказали, что ессеи не принимают в свое сообщество людей, у которых запястья или щиколотки недостаточно тонкие. Он, смутившись, взглянул на свои запястья. По мнению ессеев, душа, предназначенная для высоких идеалов, могла обитать только в гармонично сложенном теле. Такой подход показался Иисусу несправедливым, а вытекающие отсюда последствия – непредсказуемыми. Конечно, недопущение в общину женщин оправдывалось необходимостью сохранить физическую и нравственную непорочность. Но почему ессеи не могли смириться с присутствием законных супруг? Ведь даже у пророков были жены! А если в Кумране так сильно презирали плоть или, возможно, опасались ее желаний, почему тогда ессеи отдавали предпочтение красивым мужчинам? Иисус отогнал прочь воспоминания о Сепфоре, но они вновь вернулись к нему окольным путем в виде назойливого вопроса: почему он сам не женится? Пожалуй, он напрасно подозревал ессеев в чем-то предосудительном. Вероятно, они, как и он, были поглощены не заботами о создании семьи, а совсем другими чаяниями… И Иоканаан…

Услышав шуршание сандалий по камням, Иисус обернулся. Его сердце радостно забилось. Вокруг глаз Иоканаана легли темные круги, щеки впали, нос облупился. Но губы остались почти такими же алыми, как раньше, и они растянулись в улыбке. Иисус не смог сдержать нахлынувших чувств, и Иоканаану пришлось немного отступить.

– Ты не имеешь права до меня дотрагиваться! Даже новообращенный не имеет такого права! Приветствую тебя! Я знал, что ты придешь, и ждал тебя.

Глаза, излучавшие радость, и последовавшее затем долгое молчание придавали этой встрече странный оттенок.

«Почему он с таким нетерпением ждал меня?» – подумал Иисус.

– Родные братья не так близки, как мы с тобой, – сказал Иоканаан, чуть понизив голос. – Ты пришел, чтобы остаться с нами?

Иисус кивнул.

– Сначала ты станешь новообращенным. Это испытание длится два года. Учителя будут очень требовательны к тебе. Помни: вступив в наше сообщество, ты останешься его членом на всю жизнь. Брак мы не приветствуем, хотя некоторые наши братья, те, кто живет в непосредственной близости от городов, обзавелись семьями. Мы ничем не владеем и все делим поровну. Мы работаем в поле и в мастерских, чаще всего по очереди. Наступит срок, и учителя расскажут тебе о нашем учении. Сейчас я отведу тебя к руководителям нашего Совета, поскольку мне надо идти работать в поле. Возможно, мы увидимся после вечерней трапезы. Но у нас еще будет вдоволь времени для разговоров!

– А потом? – спросил Иисус.

– Что потом?

– Потом, когда я стану членом сообщества, что тогда произойдет? Я останусь с вами и буду молиться в пустыне, а тем временем по всей стране Закон будет попираться, римляне будут по-прежнему угнетать нас, а священники – продолжать злоупотреблять данной им властью?

– Разве мы с тобой не пришли тогда к общему мнению, что нужно изучать Книги, чтобы стать подлинным вождем нашего народа? Почему люди приходят сюда? Конец близок, и Господь найдет в нас, когда пробьет час, своих истинных священников.

– Конец? – переспросил Иисус.

– Да, конец. «На всех улицах будут восклицать: "Увы, увы!" и призовут земледельца сетовать и искусных в плачевных песнях – плакать. И во всех виноградниках будет плач, ибо Я пройду среди тебя, говорит Господь. Горе желающим дня Господа! Для чего вам этот день Господень? Он – тьма, а не свет». Израиль пал и больше никогда не возродится. Нам остается лишь готовиться достойно встретить день Господень!

– А других мы бросим на произвол судьбы? Нет, раньше мы говорили совсем не так.

– Раньше! – воскликнул Иоканаан. – Раньше я был молод, да и ты тоже.

– Ты ощущаешь себя старым? – спросил Иисус. – Или, может быть, со временем что-то изменилось в судьбе иудеев? Для чего нужны священники, досконально изучившие Книги, если потом они отодвигают их в сторону и начинают ждать скончания веков? Ты еще не все выучил? Сколько времени тебе понадобится? Столько, что у тебя выпадут все зубы и больше никто не сумеет понять, о чем ты говоришь?

– Как ты жесток ко мне! – хрипло произнес Иоканаан.

Его глаза наполнились слезами, и он, не осознавая того, сделал шаг назад.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я отправился проповедовать? Разве мои проповеди будут лучше предвещаний пророков? А твои? Во все времена были пророки, но никто не слышал их!

– Иоканаан, да как ты смеешь так говорить о них?! Точно так же думают саддукеи и фарисеи из Храма! Я вижу, что ты намерен остаться здесь до тех пор, пока твои кости не смешаются с камнями пустыни!

Иоканаан закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул.

– Я люблю тебя и знаю, что и ты меня любишь, – сказал Иоканаан, овладев своими чувствами. – Но у твоей любви есть привкус горечи. Я не заставлял тебя приходить в Кумран. Ты пришел, чтобы быть с нами или же чтобы заставить меня уйти отсюда? Почему ты так резок со мной? Ты не хочешь знать, какие невыносимые страдания меня терзают…

– Страдания?

– Я жду Мессию, но придет ли он до моей смерти?

– А если он не придет?

– Это хуже, чем смерть, – прошептал Иоканаан, весь покрывшийся потом из-за охватившей его жгучей тревоги. – Послушай, – сказал он наконец, с трудом подбирая слова. – Разве мы не осознали, что усилия зелотов ни к чему не приведут? Неужели ты веришь, что мы здесь готовим вооруженное восстание? Веришь или нет? Веришь, что это могло бы оказаться полезным или действенным? Неужели ты думаешь, что мы собираемся объявить войну священникам? Их защищают римляне. Это было бы все равно что напасть на самих римлян. Мы должны спасать то, что можно спасти. Надо, чтобы несколько праведников избавили Содом от небесного огня. Что ты будешь делать в другом месте? Подумал ли ты о том, что останешься в одиночестве? А здесь разве я не с тобой?

Иисус закрыл глаза. Маленькая комнатка, где они вели спор, превратилась в пограничный пункт, разделявший бесчестье и ожидание конца света. Конечно, лучше еще раз не спеша, тщательно все обдумать. Но конец света! Иисус не был уверен, что он наступит. Он вспомнил, как после встречи с Досифаем не мог спать несколько ночей, обуреваемый сомнениями. Конец света стал бы концом Бога. Но Иисус не мог сказать об этом Иоканаану. Он даже не мог поделиться с ним и малой долей подобного богохульства. Он устал. Пустыня загнала его в столь тесный угол, что он не мог выбраться оттуда, не покалечившись.

– Я остаюсь, – сказал Иисус, не осмелившись добавить «на некоторое время».

На пороге комнаты показались двое мужчин. Иоканаан повернулся к ним.

– Этот человек – мой родственник, и зовут его Иисус. Он пришел, чтобы присоединиться к нам. Отведите его на заседание Совета.

И Иоканаан вышел.

– Меня зовут Езекия, – сказал один из мужчин.

Это был настоящий красавец атлетического телосложения, и Иисус сразу ощутил бесполезность этой красоты.

– Пойдем со мной.

Они пересекли внутренний двор, в центре которого возвышалась башня. Именно ее-то и видел Иисус издалека. Езекия открыл какую-то дверь, и они вошли в залу. Мужчины, сидевшие на каменных скамьях, склонились над каменными же столами. Одни читали свитки, другие что-то исправляли в них. Неужели они переписывали Книги? Тишину нарушало лишь легкое поскрипывание перьев, кружившихся в незатейливом танце над свежим пергаментом, да жужжание отчаянной мухи, проникшей в это суровое место через одно из окон, выходивших во внешний двор. Один из писцов поднял голову, схватил мухоловку и стал ждать, когда насекомое прервет свой полет и где-нибудь сядет, что в конце концов и случилось. Точным ударом он убил муху, мыском сандалии передвинул мертвую муху на мухоловку и выбросил ее за дверь. Вернувшись на свое место, он бросил беглый взгляд на Иисуса, потом внимательно посмотрел на Езекию, стоявшего перед его столом. В глазах писца светилось непонятное нетерпение. В конце концов он взял ермолку из корзины, стоявшей позади него, и протянул ее Езекии, с трудом надевшему на себя этот головной убор. Затем писец принялся за работу, словно ничего не произошло. Езекия наклонился над ним и прошептал несколько слов. Писец устало поднял голову и жестом пригласил Езекию сесть рядом. Они стали о чем-то шептаться. На этот раз писец посмотрел на Иисуса более пристально и покачал головой. Езекия встал, постучал в дверь, открыл ее и сделал Иисусу знак следовать за ним.

В комнате, куда они вошли, находились всего двое мужчин, но сама комната была значительно меньше предыдущей. Эти мужчины тоже склонились над свитком. Один показывал пальцем другому на какую-то строку. Вероятно, появление Иисуса и Езекии застало мужчину врасплох – его палец застыл неподвижно. Белая борода резко контрастировала с загорелой кожей совершенно лысой головы. Смотревшие на вошедших глаза, хотя и слезились из-за довольно преклонного возраста, были полны огня, как глаза ласки. У второго мужчины, уже начавшего седеть, были невыразительные глаза и сонный вид.

– Могу ли я попросить разрешения прервать вас? – спросил Езекия. – Наш брат Илия позволил мне представить вам чужеземца, который хочет присоединиться к нашему сообществу. Это родственник нашего брата Иоканаана. Его зовут Иисус.

Мужчины неуверенно кивнули. В течение нескольких минут они рассматривали Иисуса с головы до пят. Иисус же скользил взглядом по полкам, заваленным свитками, которые отличались один от другого только степенью потертости и, следовательно, количеством засаленных мест, оставленных пальцами.

– Когда ты пришел? – спросил более пожилой из них.

– Между восемью и девятью часами.

– Откуда ты пришел и кто твой отец?

Иисус ответил двумя фразами.

– Какой Иосиф из Давидова колена был твоим отцом? – вновь спросил более пожилой. – Я хорошо знаю Вифлеем, поскольку родился там. В городе жил Иосиф, сын Иакова. Он был фарисеем, священником и главным поставщиком древесины для строительства Храма. Я знал его. Но он был очень старым.

– Это мой отец.

– Значит, ты сын священника, – заметил более молодой. – Но почему же ты пришел сюда из Галилеи, если твой отец был приписан к Храму? Ты образованный человек?

Еще две фразы.

– Иосиф был назореем, – заметил более пожилой.

– Он заставил тебя принять обет?

– Нет.

Они сели.

– Что вынудило тебя прийти сюда?

Иисус признался, что и сам не знает. И вообще, эти бесконечные экзамены…

– Иоканаан, – сказал он, помолчав, махнул рукой и, понизив голос, добавил: – Надежда. Отчаяние.

– Надежда? – переспросил более пожилой.

Если они не знали, что можно не терять надежды, то что им ответить?

– А еще? – настаивал более пожилой.

– Надежда и отчаяние – эти две стороны одной медали. Более молодой священник как будто стряхнул с себя сонное оцепенение.

– Почему мой отец умер в печали? – заговорил Иисус. – Потому что духовенство Иерусалима продало римлянам и их прихвостням Закон за несколько милостей.

Более пожилой уставился в потолок и сказал:

– Никто не нуждается в священниках, чтобы соблюдать Закон.

– Для чего нужен одинокий пшеничный колосок в опустевшем поле? – возразил Иисус.

– В какой Книге это написано? – поинтересовался более молодой.

– Ни в какой.

Они продолжали его расспрашивать.

– Где твоя мать? – спросил более пожилой.

– В Галилее, вместе с моими братьями.

– Ты женат?

– Нет.

– Но как молодой и здоровый человек может рассуждать столь страстно?

– В этом нет моей заслуги. Просто моя голова не оставляет мне времени для безделья.

– Но разве в Книгах не написано, что мужчина должен взять жену и родить детей?

– Поступит ли разумно сеятель, если засеет пшеничными зернами солончаки?

– В какой Книге… – начал более молодой, но вовремя остановился.

– В наше сообщество не так легко вступить, – сказал более пожилой, не глядя на Иисуса. – Нам нет необходимости бесконечно пополнять свои ряды. Мы нуждаемся лишь в тех, кто сам нуждается в нас. Скажу откровенно: мы нуждаемся в лучших из них. Мы не зелоты и не собираемся создавать армию. Ни одна армия в мире не в состоянии отсрочить конец света хотя бы на мгновение.

Он скрестил руки и выдержал паузу.

– Сегодня вечером, после трапезы, тебе вновь станут задавать вопросы. Но на этот раз тебя будет спрашивать Совет Двенадцати. Если твои ответы нас удовлетворят, ты станешь новообращенным. Это испытание длится два года. И только в том случае, если сумеешь выдержать его с честью, ты будешь принят в наше сообщество. Малейшая оплошность – и мы будем вынуждены изгнать тебя из наших рядов, временно или окончательно. Готов ли ты подчиниться нашей дисциплине?

– Дисциплину нельзя нарушать до тех пор, пока она справедлива.

– Прекрасно, – сказал более молодой раввин, вставая, чтобы проводить гостя.

Однако Иисус всем своим видом показывал, что не намеревается уходить. Он внимательно наблюдал за обоими раввинами. Те, в свою очередь, тоже пристально смотрели на него.

– Ты что-то хочешь сказать? – наконец спросил более молодой.

– А иудеи за пределами пустыни? – спросил Иисус. – Разве можно бросать их на произвол судьбы?

Более пожилой откинулся на спинку стула и принялся разглядывать потолок, а более молодой недовольно нахмурил брови.

– Никто не возделывает моря, – сказал он. – Даже если бы все пророки вернулись на землю и разошлись по всем городам Израиля, они не сумели бы спасти ни единого человека. Свиток времени развернут. Осталось прочитать всего лишь несколько слов. Когда будет прочитано последнее слово, Господь отправит своего посланца, и тот провозгласит скончание веков. Нечестивцы будут повержены в последней битве. Мы можем лишь готовиться, чтобы достойно встретить этот день.

День медленно угасал. Иисусом овладела усталость. Более молодой раввин дернул за шнурок, и где-то зазвенел колокольчик. В комнату вошел Езекия.

– Меня зовут Ефраим, – сказал более молодой раввин, – а моего собрата – Матфей. – Повернувшись к Езекии, он добавил: – Проводи нашего гостя, и пусть он совершит омовение вместе с новообращенными. Затем он разделит с ними трапезу.

Раввин Ефраим сел. Иисус последовал за Езекией.

– Прежде чем совершить омовение, тебе следует облегчиться, – сказал Езекия, когда они вышли из монастыря. – Видишь вон те кустарники? Это место кажется мне подходящим.

Езекия вытащил из кармана маленькую лопатку и протянул ее Иисусу, который спросил, для чего она ему может понадобиться.

– Возьми ее, – сказал Езекия, – и закопай то, что должно быть закопано, на глубину в один локоть. Я подожду тебя здесь, а потом отведу в купальню.

Какая забота о результатах деятельности кишечника! Неужели это необходимо для достойного ожидания скончания веков? Когда все было сделано, небо стало наполовину розовым, наполовину темно-синим. Засветились окна монастыря: в комнатах зажгли светильники. Езекия жестом показал на стоявших вереницей людей. Все они были молодыми, а некоторые даже совсем юными. Голые по пояс, одетые только в браки, они держали в правой руке белое платье. Иисус встал рядом с Езекией. Процессия вошла во двор, в центре его находился бассейн, вода в который поступала из фонтана. Когда же бассейн наполнялся до краев, вода начинала стекать по каменному желобу. На стенах висели факелы, ярко освещавшие весь двор.