Текст книги "Гнев Нефертити"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Обращение к Сехмет

Нефертеп был сама любезность. Мухи так и липли к нему в удушающих сумерках Мемфиса, поэтому носильщики веера старались изо всех сил, чтобы они не слишком докучали господину.

Напротив него разместил свое необъятное седалище Хоремхеб, за глаза его называли Бычий Зад. Удостоенный чести быть приглашенным персоной, чья духовная власть равнялась его военной власти и к тому же длилась довольно долго, Хоремхеб провел рукой по жирной шее. Цирюльник хорошо знал свою работу: его медное лезвие было, как всегда, до такой степени остро заточено, что могло одним движением рассечь муху пополам. А бальзам, который он наносил на кожу, был одновременно жирным и воздушным и не обжигал ее. Да, все-таки самый великий полководец царства заслуживал соответствующего своей славе бритья.

Военачальник подозрительно уставился на Нефертепа. Чего ему будет стоить приглашение отужинать у великого жреца, тем более один на один? Неужели Нефертеп собирается попросить большую часть добычи, полученной в последней кампании? Что, его жрецы настолько ненасытны? Разве он не получил три огромных медных блюда тонкой работы, кресло из эбенового дерева и слоновой кости и золотые нагрудные латы из сокровищ, взятых в стране Куш? Итак, он ждал претензий со стороны Нефертепа, а не мешало бы исхлестать этому лысому физиономию.

Однако ничто не говорило о том, что великий жрец собирался требовать что-либо.

– От наших вестников я узнал, – начал он таким тоном, словно речь шла о назначении нового руководителя налогового ведомства, – что бальзамирование умершего царя почти завершено.

Слуги принесли большое блюдо с жареной птицей и еще одно – с говяжьим филе с луком-шалотом и сметаной, выложенное на тонких хлебцах и посыпанное золотистыми крошками кориандра.

Хоремхеб уже осушил четыре кубка вина. Когда он увидел поданные блюда, у него загорелись глаза. Несомненно, великие жрецы питались так же хорошо, как и цари.

– Да, – подтвердил он, беря сразу два хлебца. – Регентша готовится к большой церемонии.

– А ты собираешься присутствовать на ней? – спросил Нефертеп.

Священнослужители старались не принимать участия в обрядах, да они и не испытывали особого желания присутствовать при этом.

– Ими будет руководить ваш глубокоуважаемый друг Панезий, – сообщил Хоремхеб, жадно проглатывая хлебцы.

– Погребение состоится в Ахетатоне?

Хоремхеб кивнул. Он взял большую луковицу и впился в нее зубами, как шакал, разрывающий утку. Нефертеп с восхищением рассматривал два золотых зуба военачальника – один резец и один коренной, красиво расположенные и соединенные с соседними зубами золотой нитью. Он узнал творение рук царского дантиста. Хоремхеб наполовину опорожнил кубок с вином и прищелкнул языком, явно удовлетворенный. Затем он спросил:

– Что это за вино? Я никогда не пил ничего подобного!

– Это вино из Нижнего Египта. Двойной выдержки. Его евреи делают.

– Двойной выдержки! Да это вино способно воскресить Осириса!

– Я дам тебе целый кувшин такого вина, – пообещал Нефертеп.

У Хоремхеба снова загорелись глаза, и он допил вино. В конце концов, этот жрец оказался не таким уж мерзким типом, как он предполагал. У него был по-царски щедрый стол, и он даже делал подарки. Нефертеп захрустел маленькой луковицей и приказал виночерпию снова наполнить кубки.

– Не находишь ли ты странным, что сын не будет покоиться рядом с отцом?

– Такова была воля регентши, – ответил Хоремхеб, пожимая плечами.

– Значит, гробница Дома Маат останется пустой?

Кубок Хоремхеба, однако же, пустым не оставался, за этим следил виночерпий. Хоремхеб сжевал три редиски одну за другой и громко рыгнул.

– Насколько я понял, – сказал он, – Ай намерен пустить погребальную процессию по Великой Реке.

– А чего он боится? Враждебных выступлений?

– Может быть, – ответил Хоремхеб. – Или, наоборот, нескрываемого равнодушия. У этих хлебцев изысканный вкус, – добавил он, беря еще один.

– Достойно ли это божественного царя, если он после смерти не осмелится пересечь свое царство?

– Конечно же нет, – заявил военачальник. – Мои воины огорчены этим.

– Спуск по реке должен вызвать благоговение народа перед воплощением божества. Если бы воцарился любимый преемник фараона, народ можно было бы успокоить.

– Это было бы замечательно, – заметил Хоремхеб. – Так было, когда отец Эхнатона отправился на покой, к своим родителям. Церемония продолжалась три недели!

Нефертеп кивнул.

– Что и говорить, – задумчиво произнес он, – эта страна напоминает расчлененное тело. Туловище и ноги здесь, а голова непонятно где.

Хоремхеб, в свою очередь, закивал головой.

– Это правда. К тому же ослабленное тело, я бы сказал.

– И нет Исиды, которая могла бы соединить его части.

– У нее нет тринадцатой части! – воскликнул Хоремхеб, вспомнив о фаллосе Осириса.

Он вдруг громко расхохотался. Его необъятное брюхо заколыхалось, потом на высокой пронзительной ноте смех резко оборвался.

Нефертепу ничего не оставалось, кроме как разделить веселье своего собеседника. Он сделал вид, что его тоже рассмешила эта грубая солдафонская шутка.

Хоремхеб схватил птичью тушку, оторвал ей голову и решительно впился в нее зубами. Послышался хруст костей и довольное мычание военачальника.

– А это что такое?

– Перепела, фаршированные бобами с чесноком.

Снова довольное мычание. Такие звуки издает гиппопотам в своем болоте.

Слуги сновали туда-сюда, удовлетворяя все прихоти военачальника и слушая его восторженные высказывания во время трапезы. При этом они оставались совершенно безучастными, лишь иногда насмешливые огоньки появлялись в их глазах. Нефертеп лично с самого утра следил за приготовлениями, хотя обычно этим не занимался. Его жена была весьма удивлена. Нефертеп знал, что Хоремхеб был гурманом и что его жена Мутнезмут, дочь Ая и сестра Нефертити, кормила его не лучше, чем в казармах, восполняя качество количеством.

– Недавно я был в Ахетатоне, – наконец снова заговорил военачальник, – чтобы доложить регентше о нуждах армии, в частности по поводу нехватки колесниц. Она слушала меня, ничего не понимая, и нашла мои требования чрезмерными. К счастью, там присутствовали ее отец Ай и двоюродный брат Нахтмин.

Он с жадностью схватил вторую половину птичьей тушки, и косточки захрустели под его железными челюстями. В то время как Хоремхеб уплетал другие блюда из птицы, Нефертеп хранил молчание и, в свою очередь, разделался с двумя тушками. Он не хотел быть заподозренным в приготовлении каких-нибудь подозрительных кушаний. Наконец Хоремхеб сделал паузу, обсосал несколько ножек и положил на стол маленькие косточки.

– Так ведь это ты назначил ее регентшей, – сказал Нефертеп.

Такое замечание могло быть воспринято как невероятная дерзость, поскольку Хоремхеб был зятем Нефертити. Это мог себе позволить только такой высокопоставленный жрец, как Нефертеп. Военачальник был достаточно предусмотрительным и осторожным, чтобы не искать повода для ссоры с человеком, который управлял Мемфисом так же верно, как сам Хоремхеб командовал тамошним гарнизоном.

Хоремхеб вздохнул, от чего его брюхо сразу увеличилось в размерах, опустошил свой кубок с вином и посмотрел на говяжье филе в сметане.

– Спешу сообщить, что моя жена была совершенно ни при чем, – заявил Хоремхеб.

– Я никогда и не думал о том, что знаменитый военачальник позволит женщинам командовать собой, – дружелюбно заметил Нефертеп.

– Послушай, – начал объяснять Хоремхеб, – прежде всего, Нефертити не просто жена царя. Ты же знаешь, Эхнатон дал ей столько власти, сколько имел и он сам, и больше, чем было у регента. Это единственная женщина на моей памяти, которую изобразили на барельефах, как и ее мужа, поражающей врагов копьем. Признай, что именно он присвоил ей такой высокий ранг.

– Это было до того, как в его жизни появился Сменхкара, – произнес Нефертеп.

– Да, но он никогда не отменял свои рескрипты, – возразил военачальник. – Кроме того, меня убедили аргументы Ая. Хотя, возможно, он в этом и переусердствовал.

Нефертеп ждал, что Хоремхеб скажет дальше.

– Ай убедил меня в том, что регентство Сменхкары будет лишь продолжением прежнего правления, что Сменхкара ничего из себя не представляет, что он возвысился только благодаря чрезмерному покровительству Эхнатона и лишь приблизит упадок царства. Ай также убедил меня в том, что, если регентшей станет Нефертити, она поведет страну по пути, оставленному Эхнатоном после прихода к власти. Короче говоря, я понял, что Ай собирался использовать Нефертити. Я же, в свою очередь, гарантировал, что гарнизоны в провинциях не будут восставать в случае, если Царский совет отстранит Сменхкару от власти.

– А ваши требования, твои и Нахтмина, были удовлетворены?

Хоремхеб с наслаждением сделал глоток вина и протянул руку к говядине в сметане.

– Нет, – ответил он со смешком. – Нам достались какие-то крохи. Это значит, что ситуация такая же, как и при Эхнатоне. Приграничные гарнизоны слабы, потому что им плохо платят, снаряжения и колесниц недостаточно. Договоры о союзничестве не соблюдаются. Хетты уже отобрали наши провинции на востоке, потому что военачальники, которым плохо платили, нас предали. Теперь я боюсь, что принцы страны Куш прознают о плохой защите наших южных границ.

– Но разве Ай не командует конницей? По крайней мере, он мог бы отнестись с большим вниманием к этим проблемам.

– Только на словах! У него теперь нет времени этим заниматься. Он сейчас ушел с головой в дела и интриги, связанные с передачей власти.

Теперь военачальник говорил с большим пылом.

– Я узнал, что все больше и больше номархов нанимают за свой счет стражу, потому что соседние гарнизоны не в состоянии защитить их от банд грабителей! В стране начинается анархия! – взревел он.

Он приблизил свою массивную голову к Нефертепу:

– Мы лишимся власти и роскоши, которой мы сейчас наслаждаемся, уже завтра, если жителям страны Куш взбредет в голову нас завоевать! – Его голос стал таким низким, что скорее напоминал рев носорога.

Великий жрец остался бесстрастным – это было именно то, что он желал услышать.

– Значит, Ай не выполнил своего обещания? – спросил Нефертеп, накладывая и себе говядины.

Хоремхеб засунул в рот чуть ли не половину лепешки, и сок от лука-шалота потек по его румяному подбородку и по пальцам.

Он повернулся к слуге, который подбежал к нему с чашей для омовения рук, а еще один слуга спешил к гостю с кувшином и куском тонкого полотна. Военачальник протянул руки над чашей, и второй слуга стал поливать их ароматизированной водой с небольшим количеством сока агавы. Хоремхеб провел пальцами по губам и, умывшись таким образом, вытер лицо и руки полотном и продолжил обжираться.

– Хотя Ай прекрасно знает свою дочь, он ошибся. Я считаю, что Нефертити намерена продолжить политику своего супруга. Она хочет убедить всех в том, что он воплотился в ней. Нефертити думает только о сохранении культа Атона. Настоящая жрица!

– Культ Атона… – повторил Нефертеп. – Но откуда ты знаешь?

Хоремхеб улыбнулся:

– От своей жены. Еще я узнал, что сразу после погребения своего мужа Нефертити собирается воздвигнуть под защитой армии храм Атона в Гелиополе.

– Храм Атона в Гелиополе! – завопил Нефертеп. – Нет, эта женщина сошла с ума! Да она же может спровоцировать бунт!

– Моя жена – возблагодарим Амона! – убедила ее не делать этого, – заявил Хоремхеб, проглатывая кусок говяжьего филе. – Мутнезмут не интересуется политикой, но кое-что ей известно, и она обладает здравым смыслом.

Его губы блестели от жирного соуса. Сейчас они были цвета розового коралла и контрастировали с бронзовой кожей.

– Твой повар настоящий искусник! – воскликнул Хоремхеб. – Я бы хотел, чтобы он давал уроки моему.

В данный момент меньше всего волновали Нефертепа мысли о еде. Ошеломленный чудовищным намерением Нефертити построить храм Атона в Гелиополе, он все еще качал головой.

– Нефертити всецело поглощена тремя идеями, – снова заговорил Хоремхеб. – Она стремится сесть на трон, править так, как правил ее супруг, и отомстить Сменхкаре. Она ненавидит регента, он вызывает у нее безграничное омерзение. Не только потому, что он отнял у нее привязанность мужа, но и потому, что подозревает его в благожелательном отношении к традиционным культам. И к твоему тоже.

– Да, это вряд ли поможет управлять царством, – заметил Нефертеп. – Но как объяснить то, что Ай забыл о своих обещаниях укрепить армию? Ведь Нахтмин – его двоюродный брат. Он мог хотя бы проявить родственные чувства.

Взгляд Хоремхеба, похожий на взгляд саламандры, остановился на великом жреце.

– Мне кажется, я знаю причину его забывчивости, – сказал военачальник, пережевывая очередной кусок. – Он боится, что армия станет слишком могущественной. Он скорее пожертвует провинцией, чем поставит под угрозу власть монарха.

– Значит, все как прежде, – сделал вывод Нефертеп.

– Если я не ошибаюсь, вы все – я имею в виду жрецов – это уже поняли после беседы с Уадхом Менехом.

Нефертеп догадался, что у Хоремхеба были свои шпионы во дворце, так как он знал об этой встрече.

– Мы поняли то, что касается культов. Насчет всего остального мы остаемся в неведении.

Хоремхеб заканчивал прожевывать последний кусок говядины.

– Чего ты ждешь от меня? – спросил он так неожиданно, что этим вопросом застал врасплох великого жреца.

Нефертеп понял, что ошибался. Ни вино, ни изысканные блюда не притупили бдительности военачальника. Несколько птичек и немного вина не могут заполнить внутреннее пространство гиппопотама.

– Мне достаточно того, что ты оказываешь мне честь, приняв мое приглашение, и позволишь насладиться живостью и остротой твоего ума, – ответил с улыбкой Нефертеп. – Я понял, что армия так же ущемлена, как и священнослужители. Меня интересовало, как такой герой, как ты, оценивает ситуацию.

– Все отвратительно.

Слуги ждали от своего хозяина знака убирать со стола, а получив его, одни из них быстро убрали посуду, другие вытерли стол влажными тряпками и подали сотрапезникам мяту, чтобы они могли ее пожевать. После этого слуги принесли большое блюдо с разрезанным арбузом, красными финиками и первыми фигами.

– Если мы снова будем терпеть неудачи, – сказал Хоремхеб, – виноват в этом, естественно, буду я.

– Нам остается надеяться на дар Сехмет, – произнес великий жрец.

При упоминании жестокой богини-львицы, орудия божественной мести, улыбка сошла с лица Хоремхеба. У всех жителей Долины имя этой богини вызывало дрожь.

– Но… разве она не уничтожает врагов Солнца? – заметил военачальник.

– Она Око Ра! – ответил Нефертеп. – Она следит за Великим Равновесием.

Хоремхеб вздрогнул, подумав о схожести Ока Ра и Нефертити. Несмотря на эти мысли, он положил себе четверть арбуза и осторожно откусил кусочек.

– Сейчас мы приносим ей особые жертвы, – сказал Нефертеп, заметив беспокойство военачальника.

Его воины уже докладывали ему об активной деятельности вокруг храма в Мемфисе, где богиня Сехмет была покровительницей.

– А как ты думаешь, что произойдет? – обеспокоенно спросил Хоремхеб, беря сразу две фиги.

– Я не знаю, – ответил Нефертеп тоном человека, которому известно все.

– Царский совет передал ей все полномочия, – сказал военачальник. – Он никогда ее не отстранит.

Нефертеп обратил к собеседнику свое спокойное и загадочное лицо.

– Боги не любят, когда ими пренебрегают слишком долго.

Хоремхебу понадобилось какое-то время, чтобы осмыслить услышанное.

– Воины тоже, – наконец сказал он.

В зарослях смоковниц замолкли птицы. В небе цвета индиго, словно молнии, мелькали первые летучие мыши, проглатывая запоздавших насекомых и первых ночных бабочек.

Хоремхеб поблагодарил хозяина дома и сказал, что ему пора отдыхать. Как и все военные, он рано ложился спать. Члены его эскорта, досыта накормленные слугами, уже ждали у дверей, куда Нефертеп проводил своего гостя. Приблизился носильщик факела. Хоремхеб задержал красноречивый взгляд на жреце, как бы говоря о том, что он понял, почему упоминали Сехмет. Нефертеп ответил ему тенью улыбки, и мужчины расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.

На рассвете слуга из дома Нефертепа оседлал мула и отправился в путь с тремя лаконичными посланиями. Сначала он направился в Ахетатон, самый ближний город, где навестил Пентью. В переданном ему послании говорилось:

Пустыня свободна, и львица может атаковать.

Следующий адресат – Хамер из Гелиополя – получил такое послание.

Скоро взойдет звезда львицы.

После этого посланник отправился к Хумосу в Фивы. В предназначенном для него послании значилось:

Львица больше не боится копьеносца.

Лишь два великих жреца удостоились загадочного послания Нефертепа. Этого было достаточно. Долгий опыт научил Нефертепа тому, что язык не является верным слугой. Он больше напоминает пьяного или сумасшедшего. И только такие высокие умы, как Хумос и Хамер, могут держать его за зубами.

Что же касается третьего адресата…

Полет божественной птицы

Кормилицы пришли будить царевен со стенаниями и заплаканными лицами, как того требовали обстоятельства. Девушкам предстояло пережить очень тяжелый день.

Умытые, накрашенные, причесанные, они спустились все вместе по лестнице, чтобы присоединиться к своей матери во дворе дворца. Рядом с Нефертити стоял маленький мальчик, а позади них, удерживая мух на почтительном расстоянии, находились носильщики опахал.

Царевны принялись рассматривать мальчишку. Это был их дядя Тутанхатон. Семилетний дядя. Он украдкой посмотрел на них и застенчиво улыбнулся.

По знаку Уадха Менеха церемонимейстер попросил царевен стать по обе стороны от матери. Тут возникла небольшая заминка, так как Тутанхатон уже стоял справа от царицы. Нефертити, раздраженная всеобщей растерянностью и шушуканьем, приказала Анхесенпаатон, будущей супруге царя, Макетатон и Меритатон стать возле Тутанхатона. Кормилицы заняли место позади носильщиков опахал.

Раздались жуткие завывания плакальщиц.

Нефертити оставалась беспристрастной. Она знала, что в этот момент все смотрят на нее, а особенно внимательно за ней следит ее личный враг Сменхкара, который один стоял позади нее. Она хотела не допустить его участия в обряде, но Ай решительно этому воспротивился.

Меритатон бросила на мать встревоженный взгляд. Регентша была мертвенно бледной. Меритатон и ее младшая сестра Анхесенпаатон посмотрели друг на друга. Глаза девушек округлились, что на их немом языке означало: «Предстоит тяжелое испытание. Терпение!»

Позади царской родни расположились члены Царского совета: Ай, Майя, Пентью, Уадх Менех и Пта-Сеедх, начальник гарнизона города. Панезий, естественно, руководил обрядом. Его окружала группа из десяти жрецов, которых, в свою очередь, сопровождали двадцать два писаря. Его было видно через дверь, ведущую во двор. Панезий ждал, пока начнется шествие.

Уадх Менех отправил к нему писаря с сообщением, что все готово. Верховный жрец, Первый слуга Атона, поднял руку, и участники процессии задвигались. Им не нужно было далеко идти – всего лишь на другую сторону улицы, к Царскому дому. Но колонна была настолько длинной, что, когда появился Панезий, хвост процессии еще даже не вышел со двора.

Анхесенпаатон надеялась увидеть Пасара, но тщетно. Плотная толпа заполонила улицу. Отряд из двух сотен солдат и десяти конных командиров поддерживал порядок.

Погребальный катафалк, расположенный в паланкине, который несли восемь человек, первым покинул Царский дом. Крики стали в два раза громче. Трубы стражников издали резкий, почти отчаянный звук, как будто кричало раненое животное. Анхесенпаатон чуть не упала в обморок. У Тутанхатона глаза округлились от ужаса.

Те, кто стоял недалеко, еще могли услышать обрывки фраз Панезия: «…в твоем земном царстве… слава Атона…» Другие же не слышали абсолютно ничего.

Паланкин двинулся по улице на восток, вскоре его окружил вооруженный отряд из пятидесяти человек с десятью всадниками во главе. За ними следовал еще один отряд военных, которые несли сосуды с царскими внутренностями. Затем шли те, кто нес предназначенное для погребения имущество, включая и статую царской спутницы в натуральную величину. Это была молоденькая обнаженная девушка с деревянными прелестями из крашеного кедрового дерева. Никто не собирался лишать умерших плотских утех. Всего было двенадцать паланкинов с загробным имуществом.

Когда процессия продвинулась немного вперед по улице, Панезий забрался на носилки и присоединился к ней. Жрецы и писари шли пешком. Распорядитель церемоний пришел просить Нефертити занять место в его паланкине. Она направилась за ним, ноги у нее заплетались. С ней шла одна из служанок. Нефертити прилегла в роскошном желтом паланкине с красными занавесками, которые были тут же опущены. Стража организовала проход в толпе, и носилки тронулись с места. Тутанхатон устроился один в почти таком же паланкине. Царевны сидели по двое в следующих трех, Сменхкара и Царский совет заняли шесть паланкинов, кормилицы шли пешком. Еще один военный отряд замыкал процессию. Следом шли плакальщицы и все жители Ахетатона.

Двенадцать паланкинов с загробным имуществом и двенадцать с родственниками царя и приближенными вельможами скоро оказались в конце улицы и свернули на восток по направлению к гробницам в горах. На место они прибыли через три часа, примерно в час пополудни. Несколько коршунов с обманчивым безразличием парили в раскаленном небе.

Сотня воинов и двадцать всадников ждали у входа в новую гробницу. Панезий встал со своих носилок. Жрецы и писари присоединились к нему, чтобы встретить царскую мумию у входа в ее жилище. Шестеро жрецов уже окуривали катафалк. Чтобы начать ритуал, надо было подождать, пока все покинут носилки и сойдут на землю. Панезий вспомнил первые слова обращения к умершему: «Входи, сын Атона, властелин Двух Земель, защитник справедливости…»

Носилки Нефертити только что поставили на землю. Носильщики торопливо отдернули занавески. Служанка бросилась к своей госпоже помочь ей спуститься. Регентша успела поставить на землю только одну ногу и сразу же упала. Служанка вскрикнула и хотела поднять ее. Тутанхатон, который только что покинул носилки, стал по мере своих слабых сил помогать поднимать Нефертити. Подоспели носильщики и положили тело регентши в паланкин.

Началось настоящее столпотворение. Подбежали царевны, кормилицы, члены Царского совета, другие носильщики, писари. Пентью проложил себе дорогу. У него в руках было зеркало из полированной бронзы, которое он поднес ко рту Нефертити. Оно не запотело. Тогда он положил руку к телу регентши над сердцем. Ничего.

Он повернулся к плачущим царевнам:

– Божественная птица улетела. Атон воссоединил божественную пару! – заявил он.

Пентью повернулся к мертвенно-бледному Аю. Их взгляды, острее кинжалов, встретились, но губы сковывала тайна их злодеяний. Казалось, что старик пережевывает остатки пищи, но это не было проявлением ненависти. Вдруг они заметили, что на них кто-то смотрит: это была Меритатон, единственная из царевен, кто не поддался общей истерии. У нее дрожал подбородок, но она смотрела на двух мужчин пронзительно, ее взгляд был неподвижен, как у посмертной маски.

Ее сестры, кормилицы, служанки Нефертити рыдали навзрыд. Плакальщицы же с новой силой возобновили стенания. Подножие горы сотрясалось от невообразимого шума.

Ай и Пентью смотрели на Меритатон, очень удивленные ее поведением. Она резко повернулась и пошла к носилкам, чтобы склониться над трупом своей матери.

Посланник побежал с новостью к Панезию, который находился в трехстах шагах от места происшествия и уже заметил царящее там смятение, но не мог ничем его объяснить.

А Сменхкара стоял в пяти шагах и не пропустил ни одной детали из двойной дуэли взглядами между Аем и Пентью с одной стороны и между ними двумя и Меритатон с другой. Сначала он удивился, а потом забеспокоился. Правильно ли он понял эти немые обвинения?

Не в силах больше вынести крики, раздававшиеся вокруг, бледный Тутанхатон подошел к своему двоюродному брату и взял его за руку. Сменхкара обнял его за хрупкие плечи. Мальчик заплакал. Умершая не была его матерью, но столько эмоций за такое короткое время для него было слишком. Сменхкара обнял его еще крепче.

– Я с тобой, – сказал он. – Не плачь.

Но разве могли утешить слова? Он понял это, как только произнес их. Уже давно Сменхкара подозревал, что смерть брата наступила не сама по себе, а сейчас его подозрения переросли в уверенность. Эхнатона отравили. Те же преступники только что убили Нефертити.

Он был всего лишь игрушкой в их руках. Вдруг он понял, почему Эхнатон ненавидел служителей культов. Поэтому он и лишился жизни. Как и его вдова.

Тутанхатон прижался к своему старшему брату. Впервые за долгое время они почувствовали друг в друге близких людей. До этого они были разделены условностями и традициями дворцовой жизни.

Поднялся легкий ветерок. Вихри пыли кружились, словно злые гении среди сказочных персонажей, и только усугубляли хаос.

Ситуация становилась критической: было совершенно невозможно совершать погребение в присутствии трупа жены фараона. Не было никаких правил для такой ситуации. Но необходимо было быстро принять решение, потому что в шесть часов наступала ночь, и обратный путь мог занять в два раза больше времени. Было, конечно, сложно разместить в гробнице царское имущество за оставшееся время. С этим и так уже припозднились. Одни только молитвы, которыми сопровождается вручение чаши с землей и посеянными в ней зернами пшеницы, что символизирует возрождение фараона в другом мире, длятся полчаса.

Члены Царского совета, включая Панезия, Уадха Менеха и Распорядителя церемоний, тут же принялись совещаться. Было решено, что тело Нефертити и ее дочерей в сопровождении служанок доставят на носилках в город, а Сменхкара и Тутанхатон как братья фараона должны присутствовать хотя бы при ритуале Открытия рта. Ай решил вернуться в город и заодно сопроводить Мутнезмут, сестру Нефертити и жену Хоремхеба, которая решила последовать за носилками своей сестры.

Таким образом, семь носилок отправились в город, сопровождаемые писарями, чиновниками Царского дома, кормилицами, служанками и специальным военным отрядом. Хоремхеб в сопровождении двух военачальников бесстрастно смотрел на эту суматоху. Он помнил каждое слово из разговора с Нефертепом. Регентша теперь была мертва. И умерла она очень кстати.

Незадолго до трех часов Панезий занял свое место у входа в гробницу. По нему было видно, что он растерян. Он открывал рот и не находил слов. Писарь принялся подсказывать ему:

– Входи, сын Атона, властелин Двух Земель, защитник справедливости…

В действительности уже никто из присутствующих не следовал ритуалу, который, между прочим, со всеми мельчайшими деталями был придуман умершим фараоном. В течение всего ритуала не упоминались опозоренные боги. Каждый из присутствующих был поглощен своими мыслями. Потрясение было слишком велико. Как только завершился ритуал Открытия рта, в присутствии двух братьев Эхнатона тройной саркофаг с фараоном был помещен в каменный саркофаг, представлявший собой четыре вложенных один в другой саркофага разной величины. Сменхкара покинул гробницу измученным. Он решил, что брата необходимо отправить в город. Он уже достаточно насмотрелся.