Текст книги "Гнев Нефертити"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Месть женщины

Сменхкара и те, кто отныне являлись его подданными – ведь обладая титулом регента, он по закону наследовал трон умершего фараона, – решили отправиться в Царский дом. Они обошли высокий фасад здания, вздымающийся над всей улицей, чтобы пройти через сады. В последующие семьдесят дней, пока не завершится бальзамирование, вход в большой зал частных аудиенций будет запрещен. Помимо личного писаря регента сопровождали Первый придворный Тхуту, Панезий, Первый слуга Атона, их собственные писари и носильщики вееров – всего около тридцати человек.

– Где Пентью? – спросил Сменхкара.

Никто его не видел.

– А Майя?

Этот тоже исчез.

Подходя к ведущим в сад дверям, они были удивлены, увидев там с полсотни вооруженных до зубов стражников.

– Ты вызвал стражу, господин? – спросил Тхуту.

– Нет, – ответил Сменхкара, нахмурившись.

Они еще больше удивились, когда оказалось, что страже отдан приказ не пускать их.

– Приказано не пускать регента Сменхкару в Царский дом! – заявил стражник.

Сменхкара и его спутники на какое-то время потеряли дар речи.

– Кто отдал приказ?

– Уерсеф, начальник гарнизона Ахетатона.

Сменхкаре понадобилось некоторое время, чтобы осознать услышанное. Он повернулся к Тхуту и приказал:

– Приведи моих лошадей из конюшен.

Не успел Тхуту броситься выполнять приказ регента, как командующий заявил:

– Регенту Сменхкаре запрещается использовать царских лошадей. Конюшни охраняются.

Сменхкара побледнел. Он и его свита обменялись недоуменными взглядами. Так как власть ему досталась по велению умершего царя и он все еще не был коронован, Сменхкара не имел права отдавать приказы; он зависел от Царского совета, который еще даже не собирался для подтверждения его полномочий.

– Идемте, – сказал он.

И они покинули сад. Оказавшись на улице, Сменхкара заявил:

– Мы идем к начальнику гарнизона. Я хорошо его знаю.

Будучи регентом, Сменхкара поддерживал доброжелательные отношения с Уерсефом, и теперь ему стало ясно, почему тот чувствовал себя неловко во время прощальной церемонии.

Казарма находилась в получасе ходьбы от Царского дома, в северной части города. Уличная толпа с удивлением смотрела на движущийся пешком царский кортеж.

Когда они дошли до казарм, оказалось, что у начальника гарнизона как раз время послеобеденного отдыха. Сознающий зыбкость положения регента, но знавший о его хороших отношениях с Уерсефом охранник согласился сообщить начальнику гарнизона о приходе гостей. Через несколько минут Уерсеф вышел поприветствовать Сменхкару и его свиту, на ходу поправляя парик, надетый в знак уважения к высокому гостю. Он преклонил колено перед юношей, и это был еще один знак уважения.

– Кто приказал тебе не пускать меня в Царский дом? – спросил Сменхкара.

– Царица, почетная регентша.

– Но ведь регент я!

– Я всего лишь выполняю приказы, почтенный регент. Вчера вечером неполный Царский совет назначил Нефертити преемницей Эхнатона. Там присутствовали Майя, Пентью и мой господин Нахтмин. И Ай, конечно.

– Нахтмин тоже был там?

– Да, господин.

– Но ведь он не является членом Царского совета!

– Ему вернули все его полномочия. Он ничего не мог сделать, ему оставалось лишь согласиться с решением трех остальных членов совета. Его убедили, что Хоремхеб согласен с этим.

Сменхкара опустил взгляд и задумался. Это был захват власти, устроенный в страшной спешке, несомненно, Нефертити и ее отцом. Это была месть женщины, властной женщины. Нефертити хорошо знала вкус власти. Она не могла простить Сменхкаре того, что последние три года была отстранена от управления страной, не говоря уже о том, что он отнял у нее любовь мужа. Но власть она могла себе вернуть!

Сменхкара прекрасно понимал ее. Но он не был готов к столь внезапному повороту событий.

– Почтенный регент, не испытываешь ли ты жажды? – спросил Уерсеф. – Я был бы счастлив предложить тебе и твоим спутникам холодного пива.

Сменхкара кивнул. Жара становилась невыносимой. Уерсеф отдал приказ, и тут же были принесены три глиняных кувшина и кубки.

Утолив жажду, гости поняли, что им больше нечего делать в казармах.

– Господин, – произнес Тхуту, – время не стоит на месте. То, что происходит, недопустимо. Позволь предложить тебе воспользоваться гостеприимством моего дома. У нас будет достаточно времени для раздумий.

– А не навестить ли нам прежде Нефертити?

Панезий сложил губы в лукавую усмешку.

– Господин, – отвечал он, сознательно называя Сменхкару его старым титулом, – чего ожидает женщина, которая только что нанесла поражение противнику? Протестов. Ты достаточно проницателен, и тебе известно, что это было бы еще одним признанием твоего поражения. Она считает, что у тебя много возможностей. Твое молчание будет признаком презрения, что еще больше обеспокоит ее. Верь мне, если до ночи ты не явишься к ней выразить свое возмущение, она не сможет спокойно заснуть.

– Но что мы сделаем после? – спросил Сменхкара, признавая его правоту.

– Сегодня вечером мы соберемся в доме Тхуту. – И, обращаясь к последнему, Панезий добавил: – Позволь мне привести кое-кого к тебе на ужин.

– Твои люди будут желанными гостями в моем доме, – ответил Тхуту.

«Любопытный тип этот Панезий! – подумал Сменхкара. – На чьей же он стороне? Он должен был принять сторону Нефертити, истовой защитницы культа Атона, однако примкнул к побежденным…»

Божественная царевна, верховные жрецы Хумос и Нефертеп собираются поднять восстание с помощью Хоремхеба. Вы в опасности.

Анхесенпаатон села на свою постель. Какое странное послание! И получила она его необычным способом. Она не знала, что и думать. Царевне ничего не было известно о политических интригах, она не знала, кто такие Хумос и Нефертеп, ей было известно только имя ее дяди Хоремхеба. Но девушка чувствовала, что послание очень важное.

С камнем в руке она вышла из своей комнаты на террасу и отправилась к Меритатон, чьи покои были рядом. Старшая сестра спала, лежа на спине, практически обнаженная. Ее дыхание было тяжелым. Какое-то мгновение Анхесенпаатон любовалась грудью своей сестры, кожа которой блестела от пота, а потом села на постель и положила руку на ногу сестры. Дыхание Меритатон прервалось, два или три раза она даже слегка всхрапнула. Потом открыла затуманенные сном глаза.

– Что случилось? – встревоженно спросила она.

Анхесенпаатон протянула ей камень.

– Откуда это у тебя?

– Да вот, когда мы возвращались, какой-то мальчик сунул мне это прямо в руку.

– Мальчик?

– Да, мой ровесник.

Меритатон рассматривала плоский камень. Почерк детский.

– А кто такие Хумос и Нефертеп? – спросила Анхесенпаатон.

– Верховные жрецы культов Амона-Ра в Фивах и Пта в Мемфисе.

– Амона-Ра?

Анхесенпаатон даже не знала имени верховного бога, которого ее отец изгнал из царства.

– А кто такой Пта?

– Я все тебе объясню. А ты раньше видела этого мальчишку?

– Никогда. Я не сразу поняла, что произошло, когда он положил камень в мою руку.

Меритатон казалась озадаченной.

– Самое худшее, что все это правда.

– Давай спросим у кормилицы…

– Да ты что!

– Тогда давай спросим у матери!

– Нас отлупят, как убогих немытых крестьян. Принимать какие-то послания из рук неизвестного мальчишки! Ты не в своем уме!

Меритатон встала, босиком направилась к кувшину и напилась пахнущей розовым маслом воды. Затем она взяла из вазочки абрикос и съела его с задумчивым видом.

– Мне почему-то кажется, что ты знаешь, как понимать это послание. Так объясни мне! – воскликнула Анхесенпаатон, теряя терпение.

– Тише! – приказала Меритатон. – Ты разбудишь кормилиц.

И снова села на постель.

– Раньше в царстве почитали многих богов. Амона-Ра, Пта, Хоруса, Осириса, Исиду и многих других. В их храмах служили многочисленные жрецы и их помощники. Наш отец решил уничтожить эти культы, и доходы жрецов иссякли. Поэтому они его ненавидят. Теперь, когда он умер, они плетут интриги, чтобы возвратить свои привилегии. Понимаешь теперь?

Анхесенпаатон пристально смотрела на сестру, ее глаза округлились.

– Почему нам никогда не рассказывали об этом?

– Потому что это было запрещено! – Меритатон тяжело вздохнула.

– Так вот о чем шепчутся по углам кормилицы!

– О чем только не сплетничают эти кумушки! – проворчала Меритатон.

– Почему ты разволновалась?

– Потому что это послание очень похоже на правду. Только я не знаю, что мы можем сделать, не знаю, как его понять. Это же ясно: трон пустует, и многие страстно желают его занять.

– Кто?

– В первую очередь наша мать. Затем Сменхкара. Наш дед Ай. И многие другие, я в этом не сомневаюсь.

Анхесенпаатон смотрела в небо через открытое окно. Окружающий мир был непонятным. Хуже того, он был угрожающим.

– А как же мы? – еле слышно спросила она.

– Видно будет, – философски заметила Меритатон. – Мы всегда сможем найти себе мужей, разве нет?

Анхесенпаатон хотела было возразить, но охватившее ее беспокойство помешало ей это сделать. Послание, переданное мальчишкой, ничем не могло помочь. И вообще, откуда он получил такие сведения?

Бывший Хранитель царского гардероба обливался потом не только от жары, но и от охватившего его волнения. Пот тонкими ручейками струился по его атлетическому гладкому телу с матовой кожей, по лбу, по ожерелью – символу царской милости, и стекал к пупку.

Нефертити сидела в кресле из эбенового дерева с блестящими золотыми подлокотниками и смотрела на подданного, вперив в него тяжелый взгляд.

– Значит, теперь ты без работы, – сказала она.

– Да, божественная госпожа.

Кому теперь нужны две сотни льняных одеяний умершего царя, набедренные повязки из того же материала с вырезами и без? Роскошные плащи? Дюжины сандалий из кожи и золота, инкрустированные драгоценными камнями? Золотые пояса, украшенные драгоценностями? Золотые нагрудники с редчайшими звездообразными сапфирами из Тапробана?

– С имуществом все в порядке?

– Да, божественная госпожа. Сундуки опечатаны.

– Мне нужны будут драгоценности.

– Да, божественная госпожа. Есть еще сундуки регента.

Нефертити ничего не сказала. Она должна посоветоваться с отцом насчет этих драгоценностей. Следовало уточнить, принадлежат ли они лично Сменхкаре или Царской казне.

– Они спали в одной постели? – спросила она.

Пот все сильнее струился по телу прислужника.

– Да, божественная госпожа. Царь приказал изготовить двойную постель.

– Как ты думаешь, кто из них был женщиной?

Непристойный вопрос поразил Хранителя гардероба, он как будто получил пощечину. Несчастный судорожно сглотнул. Неправильный ответ мог стоить ему не только места, но и жизни.

– Я не знаю, божественная госпожа, – ответил он сдавленно.

– Говори. Здесь только я.

– Я не прислуживал по ночам, божественная госпожа.

– Зато ты проводил с ними целые дни. Говори же!

– Божественная госпожа…

– Говори! Я точно знаю, что ты воровал у царя.

У несчастного хранителя закатились глаза.

– Наш господин… – наконец смог он выдавить из себя.

Царица помолчала, прежде чем спросила:

– А ты?

Казалось, он вот-вот потеряет сознание.

– Что я?.. – пролепетал он, вытаращив глаза.

– С кем ты спал?

Ее взгляд пронизывал насквозь.

– С ними обоими?

Он кивнул.

– Был еще кто-то?

– Иногда… Во время прогулок на «Славе Атона», – пробормотал он.

Царская лодка теперь стояла на якоре перед Дворцом царевен. Нефертити вспомнила семейные прогулки, для которых эта лодка вначале предназначалась. Радостные крики ее дочерей. Дынную кожуру, которую они бросали в воду, чтобы посмотреть, как крупные рыбы гоняются за ней…

– Кто знал об этом?

– Никто, божественная госпожа. Это было тайной.

– Иди, – сказала она, – можешь оставить у себя то, что украл. Ты остаешься на службе в Царском доме до моего решения. Если ты кому-либо передашь хоть одно слово из этого разговора, я прикажу забить тебя палками до смерти. Почему ты плачешь? – спросила царица, когда он уже уходил.

Несчастный обернулся.

– Мой господин… был добр ко мне. Я думаю о потерянном счастье…

– Я тоже.

Наконец он покинул комнату, низко опустив голову. Нефертити вышла на террасу. Ее взгляд скользнул по Великой Реке и остановился на «Славе Атона», которая вызывающе покачивалась перед Дворцом царевен. Нефертити было невыносимо смотреть на нее, поэтому царица вернулась в полумрак своей комнаты.

Она уже давно догадывалась о том, о чем только что услышала. Эхнатон был человеком с двойственной натурой. Завоеватель, высшее счастье которого быть завоеванным. Носитель двойной короны, мужчина и женщина. Бесплотный возлюбленный Диска Атона и существо из плоти и крови, любовник своего любовника. Но все-таки она познала счастье – до появления Сменхкары, сына миттанки. Словно змей Апоп, соблазнил он своего брата свежестью пятнадцатилетнего тела. Сначала он убедил Эхнатона жить с ним в Царском доме. Затем он перебрался в новый дворец, построенный для них в Меруатоне. Потом получил титул регента. Сменхкара вытеснил ее. Сначала как жену, а затем как советницу царя и хранительницу престола.

Все эти великолепные барельефы и фрески, которые изображали царскую чету в окружении детей, купающимися в лучезарном свете Атона и семейной любви, изображения царя, целующего свою самую младшую дочь… Вдруг и придворные, и народ поняли, что все это было ложью. Потом ей доложили, что появился барельеф с изображением обнимающихся Эхнатона и Сменхкары. Тогда она влепила пощечину посланнику, сообщившему об этом.

Она не впала в немилость, нет. О ней просто забыли. И причина ей была известна: своему мужу она рожала только дочерей. В подобных случаях говорили, что семя слабое. Доказательством этому был и ребенок, которого родила Эхнатону сожительница. Это тоже была девочка, и она умерла во младенчестве. Но Эхнатон отказывался признавать слабость своего божественного семени. Раздосадованный, он покинул царское ложе.

Нефертити попросила помощи у своего отца Ая, но тот ничем не смог помочь. Она обращалась к своей сестре Мутнезмут, жене Хоремхеба, и та посоветовала ей завести любовника и родить наконец мужу сына, пусть и незаконного. Но возраст, благоприятный для зачатия, уже прошел. Ее чрево отныне было так же бесплодно, как и у проклятого демона Сменхкары.

Нефертити страдала долго и молча. Слезы жемчужинами блестели в глазах царицы. А теперь жена живого бога должна была изображать траур.

Но она все еще была жива. Она заставит своих врагов испить горькое вино ее слез, унижения и гнева!

Кто-то вошел. Мужчина. Орлиный нос, военная выправка. Он сразу заметил угнетенное состояние Нефертити и бросился к ней.

– Госпожа моя! – воскликнул он. – Что происходит?

Нефертити больше не сдерживала слез. Тогда он обнял женщину и утешил ее.

Незадолго до захода солнца гонец принес в дом Тхуту царский рескрипт, в котором сообщалось, что Тхуту больше не являлся Первым придворным Царского дома. Тхуту принял посланника с насмешкой, которая удивила почетного гостя – регента Сменхкару.

– Как твое имя, гонец?

– А-Узаит.

– Поверь, пройдет несколько дней, и я вспомню, что именно ты явился ко мне с этим.

Обеспокоенный гонец ушел, а Тхуту вернулся к гостям. Словно в насмешку, он на всеобщее обозрение прикрепил сверток к бронзовой лампе, которая висела под потолком большого зала. Грозный документ болтался и крутился в воздухе, как некое бестелесное существо. Вот с каким уважением бывший Первый придворный отнесся к решению царицы! Первый раз за последнее время Сменхкара рассмеялся.

А равнодушные ко всем этим перипетиям босоногие рабы были заняты своими делами: подметали циновки, подливали масло в светильники, расставляли кувшины с пивом и вином на большом низком столе в центре зала, разжигали жаровни, выгоняли насекомых, которые бегали на каменном полу. Дым от горящих кедровых стружек держал на почтительном расстоянии от двери в сад рой мошек, привлеченных влажностью, увеличивающейся каждый раз с наступлением сумерек. Настоящий пир для птиц, которые, насытившись, прятались в зарослях смоковниц.

Опекаемый четырьмя оставшимися слугами, Сменхкара умылся, а затем обосновался в самой красивой комнате дома Тхуту. Когда он, посвежевший после расслабляющего массажа, побритый, надушенный, умащенный маслами сандала и жасмина, возвратился в большой зал, там уже были Хумос, Нефертеп и Панезий, Первый слуга Атона и их соратник. Смущенная почтительность собравшихся, полностью соответствующая придворному протоколу, наглядно демонстрировала их отношение к регенту. Известно ли им было, что он больше не регент? Сменхкара все же заметил, что они не смогли скрыть своего удивления, и даже знал, чем они были так удивлены: никогда особа царской крови, будущий живой бог, не являлась на ужин к своим подданным, какого бы высокого ранга они ни были. Естественно, они спрашивали себя, что же произошло.

Сменхкара, в свою очередь, был удивлен не меньше: как Панезий, слуга враждебного и ненавидимого всеми присутствующими здесь культа, так быстро примкнул к верховным жрецам Амона-Ра и Пта, которые испытывали к нему нескрываемую неприязнь? Затем он улыбнулся в бороду: в сущности, все эти высокопоставленные служители сговаривались, как воры на ярмарке. В создавшейся ситуации, когда приходилось срочно что-то решать, они забыли обо всех своих выдуманных или настоящих распрях.

Последний раз он видел Хумоса и Нефертепа во время ритуала прощания с умершим царем. Но он хорошо знал их, поскольку отвечал на их жалобы по поводу урезания подношений и землевладений. В его официальных ответах было ровно столько благосклонности, сколько позволял проявлять Эхнатон, но он прилагал к официальным письмам личные послания, в которых уверял верховных жрецов в том, что не безучастен к их трудностям. Это все, что он мог себе позволить, учитывая ненависть Эхнатона к недобросовестным служителям культов и свое недоверие к ним.

Хотя Эхнатон ввиду ухудшающегося здоровья доверил ненаглядному братцу существенную часть дел царства, он постоянно наблюдал за ним, поводя своими лисьими глазами. Что же касается их трудностей – помет обезьяны и сопли мангуста на них! – их надуманные претензии возникали оттого, что им больше не доставалось дани, поступавшей от завоеванных народов, по той простой причине, что не было больше никаких завоеваний.

Все уселись полукругом перед бывшим регентом. Сменхкара смотрел на них. Он больше не сомневался в их подлинных намерениях. Эти двое, Хумос и Нефертеп, являлись одними из настоящих хозяев долины, некоронованными правителями царства, а Ахетатон был всего лишь оазисом, созданным Эхнатоном. В этой ситуации они представляли и все остальные культы.

Эхнатон еще при жизни отца, Аменхотепа Третьего, будучи в Гермополе, открыто возмутился наглостью стремящихся к обогащению жрецов и размерами получаемой ими доли военных трофеев. Вершиной бесстыдства было то, что они затем одалживали эти деньги Царской казне для финансирования очередных военных кампаний, к тому же они поддерживали только те кампании, которые должны были обогатить их. Великие жрецы? Ха! Скорее дельцы, среди которых встречались и отъявленные негодяи.

Неоспоримым был тот факт, что их поддерживала знать и крупные землевладельцы, чьи связи были прочнее укрепительных сооружений. Эхнатон сначала не обращал на них внимания, затем лишил их всех полномочий, а в итоге начал уничтожать их богов. Так возник культ единственного божественного Атона, Солнечного Диска. Доходы от культа четко контролировались Эхнатоном с помощью Первого слуги Атона, Панезия. Царь воздвиг храмы, посвященные Атону, и построил неподалеку от них город Ахетатон.

Несмотря на это, Эхнатон и Сменхкара отлично знали, что почитатели других богов не приняли культ Атона, оставаясь верными Амону, Апису, Хорусу – тем богам, благодаря служению которым обогащались великие жрецы. Эти культы сохранились.

Лучшим доказательством тому было то, что их служители ужинали сейчас с наследником своего злейшего врага.

За какое-то мгновение, пока они смотрели друг другу в глаза, Сменхкара вспомнил ярость своего брата, когда тот понял, что проиграл и реформа системы не удалась. Позднее он благодарил себя за проявленную мудрость. Будучи по натуре более миролюбивым, он научился договариваться с противниками новой веры, ведь их средства были необходимы для финансирования военных кампаний. Сменхкара пытался смягчить жестокую политику брата. Но из-за ненависти жрецов, вызванной отсутствием подношений, армия оказалась неспособной сохранять господство на юго-востоке. Заявления жрецов были резкими: «Ты хочешь уничтожить культы наших богов в угоду Атону? Очень хорошо! Тогда мы подорвем твое могущество!» Месть жрецов привела к упадку военной мощи царства.

Сменхкара вздохнул, сделал собравшимся знак рукой и сел первым, как если бы он все еще был регентом. Остальные присели на корточки вокруг стола. Тхуту организовал настоящий пир.

Взгляды гостей блуждали какое-то время по потолку зала. Хумос заметил документ, который болтался в воздухе над обеденным столом. Жрец удивился и даже возмутился, так как узнал царскую печать. Тхуту весело сообщил ему, что этот только что доставленный папирус освобождает его от обязанностей придворного. Хумос и Нефертеп оцепенели. Присутствие Сменхкары окончательно запутывало ситуацию. Единственным, кто мог отстранить придворного, был взошедший на трон царь. Но этот человек сейчас спокойно сидел рядом и улыбался.

– Неполный Царский совет вчера вечером провозгласил Нефертити преемницей трона ее супруга, – объяснил Сменхкара, – и первое, что она сделала, – это устранила нашего уважаемого Тхуту.

Хумос едва не поперхнулся. Нефертеп вытянул шею, чтобы лучше видеть Тхуту. Сейчас он был похож на жабу, готовящуюся проглотить огромную муху.

– По приказу Нахтмина военный отряд не допустил меня в царские покои и конюшни. Очевидно, этого потребовала Нефертити. По крайней мере, так объяснил ситуацию Уерсеф. И Тхуту любезно предложил мне расположиться в его гостеприимном доме.

– А она действует быстро, – заметил Панезий. – Царица срочно послала за мной. Когда я пришел, она была в обществе своего отца Ая, Майи, Царского писаря, Нахтмина и Пентью. В руках у Майи было перо, которым он записывал решения Царского совета. Чернила даже еще не высохли. Нефертити сообщила мне, что Царский совет провозгласил ее регентшей до тех пор, пока принц Тутанхатон не достигнет совершеннолетия. И она потребовала, чтобы я подписал решение. Мне оставалось только подчиниться.

«Зная о действиях Нефертити, Панезий тем не менее ничего не сообщил своим друзьям, – сделал вывод Сменхкара. – И меня тоже не предупредил. Без сомнения, он любитель сюрпризов».

У Хумоса было искаженное гневом красное лицо. Тхуту испугался, что у жреца может случиться припадок.

– Я заметил, что на документе отсутствует подпись регента, – продолжал тем временем Панезий, повернувшись к Сменхкаре. – Ай сказал мне, что это не имеет никакого значения, так как он был главой Царского совета при предыдущем правителе.

Это было что-то новое. Перевернув все с ног на голову, Ай сделал свою дочь законной регентшей.

Еще раз Сменхкара спросил себя, что же за игру ведет Панезий? С одной стороны, он признал регентство Нефертити, а с другой – присоединился к лагерю ее врагов. Теоретически он должен быть на стороне регентши, ведь она была гарантом его привилегий. Прекрасно сознавая всю опасность своего положения из-за двойной игры, он все же надеялся удержаться на плаву.

Хумос в гневе ударил себя рукой по бедру – совершенно не по протоколу.

– А что там делал Пентью? – выкрикнул он. – Ведь он всего лишь Царский целитель и не является членом Царского совета!

– Нефертити в срочном порядке ввела его в состав Совета. Точно так же она восстановила Нахтмина в должности Царского советника, – пояснил Панезий.

– Я думаю, что она на этом не остановится, – спокойно произнес Сменхкара. – Ну что ж, посмотрим! Я не удивлюсь, если она будет коронована до истечения семидесяти дней.

– Но это неслыханно! – воскликнул Нефертеп.

– А то, что Царский совет в неполном составе принимает такое поспешное решение, это разве допустимо? Эта женщина способна на все.

Слуги подали вино. Из-за бурлящих эмоций кубки оказались пустыми в одно мгновенье.

– Это все козни Ая! – сказал Нефертеп. – Он посадил свою дочь на трон.

– Но она не царской крови! – воскликнул Тхуту.

– Для народа, готового впоследствии принять Тутанхатона в качестве царя, ее регентство вполне приемлемо.

– Но господин, ведь есть же ты! – возразил Хумос.

– Верно. Но Нефертити действует так, как будто меня вовсе нет. Со временем, возможно, мне это будет на руку.

Слуги принесли большую чашу и кувшин с ароматизированной водой, чтобы господа могли омыть руки, затем подали блюда. Голуби, начиненные зерном и маленькими луковицами, жареные гуси, салаты из лука-порея с маслом, латука и огурцов с кислым молоком… Все, кроме рыбы, потому что будущему живому богу, так же как и жрецам, было запрещено употреблять ее в пищу. И то, что Тхуту это предусмотрел, доказывало, что он считает Сменхкару своим господином и законным наследником трона.

– У нее такой же характер, как и у сестры ее отца, – задумчиво сказал Нефертеп.

Сменхкара кивнул. Тиу, сестра Ая, жена Аменхотепа Третьего и мать Эхнатона, была сильной женщиной. Она крепко держала своего мужа в руках. Замечание Нефертепа было наглым, даже оскорбительным, так как хоть Сменхкара и не был сыном Тиу, его матерью тоже была царица и жена Аменхотепа – царевна из Миттании. Значит, в нем тоже текла царская кровь. В любом случае, нельзя распускать язык, говоря о царской семье, тем более в присутствии наследника. Последний сделал вид, что не заметил насмешки, – все-таки он еще не занял трон, а этих двоих жрецов можно было считать возможными союзниками в борьбе за корону. К тому же таких союзников было очень и очень мало.

– Господин, это недопустимо! – с силой произнес Хумос.

– Недопустимо! – повторил Нефертеп.

– Недопустимо! – подтвердил Тхуту.

– Недопустимо! – подытожил Панезий.

– Значит, Нахтмин присоединился к лагерю Нефертити? – уточнил Хумос у Тхуту.

Тот кивнул.

– Так же как Пентью и Майя, – добавил Сменхкара, проглатывая последний кусочек гусятины. – Они же участвовали в собрании неполного Царского совета.

Наступила тишина. Прямоугольный кусочек неба, видневшийся в приоткрытую дверь, приобрел насыщенный цвет индиго. Птицы принялись громко ссориться, выбирая места для ночлега в зарослях смоковниц и фикусов. Где-то далеко залаяла собака. Уже пришло время весеннего сбора урожая. Запах сырой черной земли и горелой соломы смешивался с ароматом кедрового масла, исходящим от жаровен.

– Мы не можем допустить, чтобы это произошло, – снова начал Хумос, не сводя пристального напряженного взгляда с Нефертепа.

Нефертеп посмотрел на него, но ничего не сказал, а лишь моргнул.

– Что вы можете сделать? – спросил Сменхкара.

– Захват трона возможен только с помощью одного человека – Хоремхеба, начальника гарнизона Мемфиса.

– И Нахтмина, начальника фиванского гарнизона, который к тому же еще и двоюродный брат Ая, – уточнил Сменхкара.

– Гарнизон Мемфиса намного превосходит численностью фиванский, – сказал Нефертеп.

– Я не понимаю, к чему вы клоните, – вмешался Сменхкара.

Нефертеп помедлил с ответом.

– Господин, как верховный жрец культа Пта в Мемфисе, уверяю тебя, что народ недоволен тем, как теперешний бог-покровитель заботится о нем. Об этом я неоднократно писал тебе, и ты обещал обратить на это свое высокое внимание.

Сменхкара покачал головой. Жрецы Амона-Ра и Пта собирались использовать против Нефертити то же оружие, каким воспользовались бы против него самого, если бы, заняв трон, он отказался возродить культы древних богов.

Нефертеп и Сменхкара обменялись пристальными взглядами.

– Восстания могут вспыхнуть и во многих других номах, – коварно заметил Хумос.

Каждый ном имел свое войско. Очевидно, случись шесть или семь волнений в провинциях, Хоремхеб и даже Нахтмин забеспокоятся. Это заставит их раскаяться. Так или иначе, они перестанут служить Нефертити как наследнице трона. Опасная авантюра!

– Это бунт против Нефертити? – спросил Сменхкара.

– Против порядка, установленного Эхнатоном, – ответил Хумос. Казалось, он забыл, что перед ним сидит двоюродный брат и соправитель этого самого Эхнатона.

Сменхкара понял сразу: он был лишь орудием. Если они возвратят ему трон и все его права, они будут диктовать ему свою волю. Первое условие даже не подлежит обсуждению: возрождение культов богов. Сменхкара не относился к ним так враждебно, как Эхнатон, к тому же он поддерживал ровные отношения с главами уничтоженных культов. Но ему казалось, что, если слишком понадеяться на успех этой интриги, можно потерять значительную часть царской власти.

Его слуга встал на колени, чтобы ополоснуть ему пальцы. Тхуту тут же решил подчеркнуть, что он союзник регента.

– Это недопустимо, – произнес он. – Недопустимо, чтобы священнослужители были настроены против власти. Фараон – это живой бог, и если его власть ослабевает, теряют силу и те, на кого эта власть опирается.

Нефертеп и Панезий согласились с ним. Хумос понял, что погорячился и совершил оплошность.

– Власть жрецов уже ослаблена, – сказал он, пытаясь оправдаться.

– Потому что ослаблена власть фараона, – стоял на своем Тхуту.

Панезий несколько раз моргнул: велась уже не двойная, а тройная игра. Чего только не сделаешь для спасения своей шкуры!

– Так что мы будем делать? – нетерпеливо спросил Хумос.

– Я полагаю, мы должны положиться на божественную мудрость нашего регента, который вдохновил уважаемого Тхуту на эти осторожные слова, – заявил Нефертеп, поглаживая свою макушку пухлой рукой.

– То есть?

Сменхкара наблюдал за жрецами, которые намеревались защищать его интересы. Он считал, что этот тайный Царский совет, собравшийся здесь, не мог сделать ничего существенного. Не имея надежной поддержки армии, можно было лишь анализировать ситуацию, а не принимать какие бы то ни было решения. Особенно такие необдуманные, как предложил Хумос. Сменхкара был доволен таким поворотом дел.

– Сомневаюсь, что царица вступит в права регента, пока не истекут семьдесят ритуальных дней, – сказал Нефертеп. – Это было бы серьезной ошибкой. Даже хуже: оскорблением. Ай не позволит своей дочери сделать это. У нас есть несколько дней, чтобы наш уважаемый господин регент принял мудрое решение.

И Нефертеп взглянул на Сменхкару, который загадочно улыбался. Он подозревал, что хитрец Нефертеп, ведя подобные речи, наверняка имеет тайные намерения.

– Почему бы не поделиться с нами мыслями, порожденными мудростью? – произнес верховный жрец Пта.

Тхуту не сдержал улыбки. Что же задумал Нефертеп?

– Я бы предложил нашему уважаемому Панезию сообщить Хоремхебу о своем беспокойстве по поводу создавшегося положения. Если бы об этом заговорили мы, он мог бы это неправильно понять.