Текст книги "Рамсес II Великий. Судьба фараона"

Автор книги: Жеральд Мессадье

Глава 12
Новая звезда в небе

Па-Рамессу, Тиа и Именемипет наблюдали за представлением с забранного решетками балкончика в большом зале Дворца Удовольствий. Для наложниц, среди которых горделиво восседала Униа, устроили роскошное пиршество, и певец под аккомпанемент арфы призывал своих слушательниц помнить о том, что удовольствия этой жизни эфемерны:

 
Нет человека, который не ушел бы туда.
Срок пребывания на земле —
Это время, пока длится сон.
Сделай же свой день счастливым,
Вдыхай лучшие благовония и бальзамы,
Надень себе на запястья
И на шею своей жены
Гирлянды из цветов лотоса.
Усади возлюбленную рядом
И возрадуйся музыке и песне,
Забудь о заботах и обрети блаженство,
И пусть они длятся до тех пор,
     пока не ступит твоя нога на землю,
Которая любит тишину…
 

Па-Рамессу часто слышал, как эту песню напевали рабы и слуги во дворце и даже конюхи за работой; раньше она казалась ему довольно нудной. Однако высокий голос исполнителя, испускавшего трели почти небесного звучания, придавал ей другой смысл.

Угощение подали и тем, кто присутствовал на празднике тайно. Пробуя салат из огурцов с кислым молоком, Па-Рамессу думал о жизни девушек, за которыми он подсматривал, и об их удовольствиях. Внимали ли они этому поэтическому уроку мудрости? Он в этом сомневался: девушки продолжали болтать между собой, пока звучала и эта песня, и следующая. Только когда подали десерт, их взгляды обратились к музыкантам, да и то только потому, что возле них появились трое молодых, как и они сами, и обнаженных танцоров и стали извиваться в такт мелодии менее сладкой, чем предыдущая. Звенели браслеты на щиколотках у танцоров, гремели систры и бубен, им вторил навязчивый писк флейты. Было очевидно, что гибкие, как лианы, и быстрые, как осы, танцоры распалили чувства наложниц своими откровенными телодвижениями.

– Такое зрелище для них – настоящая пытка, – заметил Тиа.

– Зато подстегивает воображение, – с улыбкой отозвался Именемипет.

У танцоров была светлая кожа и волосы, на основании чего Па-Рамессу заключил, что они – хетты, которым благодаря таланту удалось избежать участи чернорабочих, уготованной их менее удачливым соотечественникам.

– Так пусть остаются во дворце наложниц жить, – шутливо предложил Именемипет.

– Жаль только, что они не могут делать детей, – заметил Па-Рамессу.

Трое сотрапезников засмеялись.

Управитель Дворца Женщин Хормин пришел спросить, всем ли довольны его гости. Умение держать язык за зубами явно не входило в число его достоинств, поскольку перед слушательницами снова предстал певец и завел куда более фривольную песню, чем предыдущая, а танцоры стали в такт покачивать бедрами и отбивать ритм пятками.

 
Бык восстал,
Могущественный бык, который убивает своих врагов,
Прекрасный на поле боя, сияющий, как солнце,
Рассеивающий страшные тучи над Страной Хора,
Который затылком заставляет катиться бронзовую гору,
Который позволяет вздохнуть полной грудью бывшим пленникам,
Который мстит за Хикупта его соперникам…
 

Это была древняя яростная песня, контрастирующая с присущей дворцу атмосферой расслабленной роскоши. Многие наложницы догадались, что принц Па-Рамессу присутствует на празднестве.

Когда пир закончился, Па-Рамессу отправил Именемипета к старшей хозяйке Дворца Женщин с просьбой прислать к нему Унию. Что до посланника, то принц знал, что и эту ночь тот проведет со своей возлюбленной, носившей необычное имя Ди-Таит, «Дар Таит», богини-покровительницы ткачества.

Бык, восстав, не был настроен ложиться вновь. Он познал вкус победы и наслаждения.

* * *

Однако удовольствие не может длиться вечно: узнав, что хетты снова захватили несколько провинций на востоке, в Ханаане, а именно Хару, Дьяхи [23]23
  То же, что Ретену (Северная Сирия). (Примеч. пер.)


[Закрыть]и Упи, Сети решил, что пора им отведать египетских стрел и сабель.

– Хетты – сильный противник, поэтому я предпочитаю держать их на расстоянии, – пояснил фараон сыну. – Если подпустить их к нашей границе, в конце концов они не устоят перед искушением и пересекут ее. Так что мы не можем допустить, чтобы они присвоили плодородные земли, жители которых, племена шасу и апиру, не могут оказать им сопротивление. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Па-Рамессу энергично кивнул. Он был внимателен на уроках географии и знал названия и расположение на карте регионов, в которые не раз вторгались египетские армии со времен фараона Тутмоса III.

– Хетты заняли наш Кадеш, – сказал он, желая показать свою осведомленность.

– Верно. Кадеш принадлежал нам со времен Тутмоса Менхепера. Хетты, воспользовавшись нашей слабостью, захватили его. Князь Хатти, судя по всему, полагает, что тем дело и кончится. Мы должны показать ему, что он ошибается, – воинственным тоном заявил Сети.

Визирь Небамон и военачальник Пер-Ту закивали.

– Нельзя отдавать им такие богатства и власть над этими землями, – подхватил визирь.

– Сейчас самое лучшее время для военных действий, – заметил военачальник. – Начался период засухи, а это значит, что дожди и грязь не задержат нас в пути. Световой день долог, и мы сможем делать большие переходы.

– Я тоже так думаю, – согласился Сети.

Па-Рамессу с восхищением посмотрел на отца. Мальчик лучился энергией и гордостью – так пламя испускает тепло.

– Я жду твоего приказа, божественный отец, – сказал он.

Сети положил руку на плечо младшему сыну. Он тоже им гордился.

Предположение Па-Рамессу о том, что хетты представляют собой куда более значительную силу, чем племена техену и машауаш, подтвердилось, когда ему, как почетному командующему армией, сообщили, что в поход выступит двадцать тысяч солдат и триста колесниц, за которыми последует обоз.

Правда, один приказ отца поставил Па-Рамессу в тупик: в этом походе не будет женщин. Вопрос первый: во время других кампаний командирам разрешалось брать с собой наложниц, верно? Верно, поскольку плотские утехи снимают напряжение и благотворно сказываются на самочувствии мужчины во время длительных военных действий (однако Сети не преминул уточнить, что в военные походы принято брать с собой наложниц второго порядка). Второй вопрос: почему эта кампания должна стать исключением? Потому что своим присутствием женщины могут помешать реализации планов. Сомнительный ответ, за которым Па-Рамессу усматривал совсем другой мотив. Очевидный.

Через неделю они отправились в путь на рассвете, нежно обняв на прощание Туи и Тийи.

Для Па-Рамессу глухой стук шагов, скрежет колесниц, запах пыли и пота, сопровождающие воинов до самого возвращения, были уже не в новинку.

Путь их лежал вдоль побережья. Он оказался долгим, Па-Рамессу даже не предполагал, что таким долгим. Ночи были короткими и нежаркими, и палатки устанавливали только для монарха с сыном и военачальников, солдаты же спали под открытым небом. Днем Па-Рамессу часто смотрел на Великое Зеленое море, а ночью, когда лагерь разбивали недалеко от воды, засыпал под шепот волн, прислушиваясь к дыханию отца, который спал на расстоянии вытянутой руки. Во сне Сети издавал звук, подобный бульканью кипящей воды. Па-Рамессу, успокоенный ощущением жизни рядом с ним, спокойно засыпал. На рассвете они завтракали молоком и лепешками, и этого им хватало до самого вечера, когда наступало время устраивать привал.

Когда армия подходила к крепостям с египетским гарнизоном, начальник обоза не упускал возможности запастись мукой, сыром, мясом и рыбой, а кроме того, пополнить запас вина и пива, которые подавались к ужину командному составу. Узнав о приближении солдат, жители окрестных поселков разбегались кто куда, полагая, что эта вооруженная орда явилась, чтобы их истребить. Однако глашатаям чаще всего удавалось убедить их в обратном.

На двадцать шестой день похода армейская колонна свернула с прибрежной дороги и направилась к реке Амурру [24]24
  Река Оронт.


[Закрыть].

– Мы почти пришли, – сказал Сети.

Было решено сделать привал, чтобы воины могли помыться и наполнить сосуды для воды.

На двадцать девятый день похода в десять часов утра готовые к бою войска египтян увидели Кадеш. Сети, Па-Рамессу и несколько военачальников выехали вперед, чтобы оценить обстановку.

Предупрежденные шпионами и торговцами, хетты собрали дополнительные силы, мобилизовав мужчин из Симины и других поселков, и расположили эти подразделения к югу и западу от города и крепости.

– Три тысячи человек самое большее, – подсчитал Сети. – Не слишком точные у них сведения. Либо какая-то часть армии еще в пути.

Командиров срочно собрали на совет. Па-Рамессу слушал очень внимательно, не пропуская ни слова. Не прошло и часа, как был утвержден план атаки: один отряд ударит по врагу с запада, в авангарде пойдут колесницы, еще три отряда предпримут обманный маневр, цель которого – заставить противника поверить, что они спешат присоединиться к атакующим. Истинная же их цель – напасть на хеттов с востока и отрезать противника от крепости. Выполнив маневр, египетские силы снова разделятся на две части: одна предпримет штурм крепости, а вторая примкнет к атакующим, чтобы общими силами попытаться оттеснить врага к реке.

– Все это нужно сделать быстро, чтобы противник не разгадал наш план и не успел перегруппироваться, – сказал Сети своим военачальникам.

Битва началась ближе к полудню. Завидев несущиеся на них колесницы, хеттские конники бросились им навстречу, преследуемые по пятам собственными колесницами. Это было ошибкой: кони и колесницы столкнулись и образовалась давка, затруднившая продвижение атакующих воинов хеттов. Завязалась рукопашная. Сети издалека наблюдал за происходящим. Через несколько минут начался «второй акт»: колесницы Хора направились на запад, и командиры хеттов поняли, чем это чревато, но уже ничего не могли сделать. Когда же кавалерия и колесницы хеттов попытались догнать три египетских отряда, те уже вклинились между войсками противника и крепостью. Боевой пыл хеттов понемногу слабел, и единственный отряд, преградивший египтянам путь к цитадели, долго продержаться не мог. Его моментально смяли. Па-Рамессу дрожал от нетерпения, но пока не знал, командование которым из отрядов возьмет на себя отец.

– Держись крепче, – приказал ему Сети.

Принц едва успел уцепиться левой рукой за поручень, как колесница с сумасшедшей скоростью понеслась к крепости. Хеттские конники ринулись навстречу колеснице фараона. Па-Рамессу ударил копьем первого из них, и этот удар нечеловеческой силы отбросил того в сторону. Тело, падая, выбило из седла другого противника. Испуганные шумом битвы кони неслись вперед. Сети дал знак следовавшим за ним колесницам повернуть к крепости, и они понеслись вверх по склону холма. Затаившиеся на стенах лучники поливали нападающих дождем стрел. Одна скользнула по плечу Сети. Па-Рамессу вскрикнул. Другая отскочила от шлема самого принца. Между тем египтяне успели подтащить к воротам таран длиной в пятнадцать локтей. Раздался первый громовой удар. Ворота выстояли. После четвертого удара в них появилась брешь. После пятого она была уже достаточно велика, чтобы через нее мог пробраться человек. Десяток египетских солдат проникли в город. Сквозь увеличивающуюся с каждым ударом брешь Па-Рамессу наблюдал за сражением, развернувшимся в стенах цитадели. Подошло подкрепление, и египтяне, объединив усилия, преодолели то, что осталось от ворот. Через пару секунд створки распахнулись, и Сети, за которым следовали колесницы и копейщики, въехал в крепость. Просторная площадь перед воротами была занята египтянами. Со стен продолжали сыпаться хеттские стрелы. Солдаты фараона нашли ступени, ведущие к бойницам, и через несколько минут первый лучник полетел вниз с высоты двадцати локтей и упал на землю в трех шагах от Сети. Тело было обезображено ударом. Трое или четверо оборонявшихся повторили его судьбу. Восемь конников окружили фараона, чтобы защитить его в случае необходимости. Никто не знал, сколько воинов насчитывает гарнизон крепости. Кроме того, не было известно, и в каком здании этот гарнизон находится, и что попытается предпринять. Па-Рамессу и офицеры осмотрели стены, пытаясь разгадать планы противника.

В крепости царила суматоха. Навстречу египетским колесницам выбежала старуха с безумным лицом и, заламывая руки и выкрикивая непонятные слова, бросилась на землю перед лошадьми. Отовсюду доносились крики, из окна третьего этажа выбросили еще одного хеттского солдата.

– Где они, эти трусы? Мы теряем время! – в нетерпении воскликнул Сети.

Вне стен крепости все еще продолжалась отчаянная битва.

– Там реют их знамена! – заметил Па-Рамессу.

Сети поднял глаза. Над двумя из четырех башен, восточной и западной, развевались на ветру большие красные флаги с изображением черной львиной головы – знак хеттов.

– Поднять наши флаги! – приказал Сети.

Два отряда по десять-двенадцать воинов, прихватив с собой знамена, бегом направились к башням. Стоило им открыть двери, как завязался бой. Спрятавшиеся в башнях хетты – чего они ждали, одному Ваалу известно! – стали покидать свои убежища. Пешие египетские воины бросились на выручку своим товарищам. Некоторых хеттов из засады вытаскивали за волосы. Многие в общей сумятице, да еще при численном превосходстве врага, даже не успевали воспользоваться своим оружием – саблей или кинжалом. Стоило хетту переступить порог башни, как он оказывался в руках нападавших. Один из командиров египтян схватил хетта за волосы и тут же, на месте, отрубил ему голову, чтобы это послужило остальным уроком. Голова покатилась по земле, окрашивая ее кровью. Остальные хетты смотрели на эту сцену с ужасом. Спустя мгновение появился комендант крепости, которого легко было узнать по окладистой бороде и плюмажу на шлеме. Он поднял руки вверх – это было равнозначно капитуляции. Он отдал приказ, и около пяти сотен хеттских солдат покинули четыре башни и другие здания. Их быстро разоружили и связали им руки за спиной.

Глубокий и мощный звук трубы, похожий на мычание бога Аписа, заставил всех поднять голову. Треугольное желтое знамя с изображением черной головы сокола взвилось над восточной башней. Стены цитадели дрогнули от ликующего крика победителей. Прошло несколько секунд – и под пение трубы над западной башней развернулся второй египетский флаг.

– Давай поднимемся наверх, – предложил Сети Па-Рамессу, спрыгивая с колесницы на землю.

Вслед за четырьмя офицерами они подошли к восточной башне и стали подниматься по ступенькам, ведущим к смотровой площадке. Ступени были крутые и скользкие от крови. Наконец, тяжело дыша, они добрались до цели. С площадки открывался прекрасный вид на равнину, было видно море. Сражение закончилось несколькими минутами ранее, но кое-где противоборствующие стороны продолжали биться. Появление флага Хора над крепостью Кадеш стало для хеттов знаком того, что они проиграли. К чему продолжать сопротивление? У реки первый отряд египтян разоружал сдавшегося противника; чуть ближе, на востоке и на юге, второй и третий отряды, отрезавшие часть сил хеттов от крепости, воссоединились с четвертым отрядом, который захватил цитадель.

Сети положил руку сыну на плечо.

– Это ты обратил мое внимание на флаги, – с улыбкой сказал он. – Прекрасная мысль!

Два военачальника, поспешившие подняться на смотровую площадку, стали шумно выражать свою радость по поводу того, что видят монарха с сыном живыми и невредимыми. Они смотрели на Па-Рамессу как завороженные: в пылу битвы мальчик потерял свой парик. Его рыжие, коротко остриженные волосы сияли на фоне голубого неба, как новая звезда. Звезда, которая видна даже при свете дня. Лицо принца светилось гордостью, он был взволнован и красив как никогда. Дай они волю своему красноречию, эту красоту они назвали бы божественной, но здесь, на поле брани, такие проявления чувств были неуместны. Пора было спускаться, войска ожидали приказа командующего, да и дел было по горло. Военачальники восхваляли талант командующего и выразили надежду, что сын унаследовал его от отца.

Спустившись, военачальники распорядились подсчитать потери и похоронить убитых, над чьими телами уже роились полчища мух. Лекари-египтяне суетились над ранеными, прежде всего оказывая помощь солдатам своего лагеря. У хеттов же лекарей было всего двое. С позволения командиров началось разграбление крепости. Добыча оказалась небогатой, но солдаты были довольны. Пришли старейшины города и стали умолять фараона пощадить их, ведь они с давних пор являются подданными Египта и немало натерпелись от хеттов. Сети смилостивился над ними. В знак благодарности они принесли подарки и продукты. У подножия цитадели был устроен пир, который закончился песнопениями.

Кадеш пребывал под властью Страны Хора со времен Тутмоса III. Они сумели вернуть утраченное. «Навсегда!» – клялись командиры.

Вино помогло Па-Рамессу быстро забыться сном, и он проспал до рассвета. Сети и военачальники устанавливали свои порядки в Кадеше, на это ушло три дня; помимо солдат гарнизона, здесь оставалось двадцать тысяч воинов в ожидании подкрепления. Армия свернула лагерь только на четвертый день. Домой войско Хора вернется не раньше чем через четыре недели.

Один из офицеров принес Па-Рамессу свой парик.

– У тебя не больше оснований ходить с непокрытой головой, чем у меня, – сказал Па-Рамессу, поблагодарив его за этот жест.

На самом же деле он устал прятать от всех свои рыжие волосы, которыми втайне гордился.

Глава 13
Слезы Тиа и Именемипета

Известие о победе передавалось молниеносно, и возвращение армии было, конечно же, триумфальным. Визирь Небамон поспешил отправить гонцов во все уголки страны.

Правду говорят: попав в лес, моряк думает только о деревьях, а дровосек, оказавшись в открытом море, – только о волнах; вернувшись в столицу после девятинедельного отсутствия, Па-Рамессу ухватил нить мыслей, оборванную военной экспедицией. Он споткнулся о воспоминания о Птахмосе, как спотыкаются о булыжник на дороге.

Бывший соперник не заявлял о себе, по крайней мере так, как ожидал от него Тиа. Выполнив поручение фараона в Иреме, Птахмос вернулся в Уасет, но не был допущен на семейный ужин; иллюзия семейного царского гнезда, приютившего принца-сироту, давным-давно рассеялась, и немногие чиновники сохранили о ней хотя бы бледное воспоминание. Птахмос поужинал и лег спать в казарме. Через два дня визирь отправил его к наместнику Бухена [25]25
  В настоящее время Вади-Хальфа.


[Закрыть], в Верхний Египет, в качестве помощника управителя золотых приисков. Сети тратил огромные средства на возведение храма в Абидосе, и добыча золота значительно возросла.

По возвращении из Кадеша Па-Рамессу впервые встретился со своим соперником только на празднике Хояк, во второй год правления отца. Па-Рамессу исполнилось пятнадцать, Птахмос был на восемь месяцев старше; обоим понадобилось несколько секунд, чтобы узнать друг друга – оба выросли и возмужали. Солнце и слава военных кампаний придали коже Па-Рамессу сияюще-медный оттенок; солнце пустыни сделало кожу Птахмоса бронзовой и словно бы потускневшей. Первый все более походил на своего отца: то же полное лицо, пухлые губы и нос с горбинкой, тогда как у другого было узкое лицо, выступающие скулы и глаза чуть навыкате – эти черты достались ему от отца или от матери?

Под пристальными взглядами чиновников они обменялись ничего не значащими фразами, холодными и безвкусными, как объедки, оставшиеся после вчерашней трапезы. Их вражда иссякла; они больше не могли быть врагами, а в будущем они станут бесповоротно чужими, навсегда. Знал ли Птахмос о том, что его изображение на барельефе храма в Карнаке уничтожено? Это было все равно что смертная казнь и низводило его до уровня призрака. Впрочем, запрет нынешнего фараона упоминать вслух имя и деяния его деда делал этот акт бесполезным: нельзя быть призраком призрака. Сохранил ли он невинность? Или какая-нибудь девица в Иреме одарила его своей благосклонностью? Близки ли были ему до сих пор идеи Эхнатона? Стало ли ему известно о военных подвигах наследника трона? Единственное, что Па-Рамессу знал наверняка, так это то, что бывший претендент на трон получал щедрое жалованье, но было ли оно достаточной компенсацией за то, что семья отторгла его из-за преданности своему деду?

Как бы то ни было, на горизонте Па-Рамессу вырисовывались настолько важные события, что ему было не до размышлений о всеми забытом принце. Даже его нежность по отношению к Унии померкла, он редко звал ее в свою спальню.

– Как могло случиться, что ты до сих пор не зачала? – спросил у нее Па-Рамессу однажды вечером.

– Сиятельный принц наверняка знает, что существуют способы предупредить беременность.

Он слышал об этом впервые.

– Например, смола акации, смешанная с финиками, разрушает семя, – пояснила девушка.

– Но зачем ты это делаешь?

– Мне приказала хозяйка. Я могу зачать только с твоего разрешения.

Она печально посмотрела на него. Па-Рамессу понял, чем вызван этот приказ: мать первого отпрыска наследного принца становится его Первой супругой.

– Если ты разрешаешь мне зачать, об этом нужно уведомить хозяйку.

– Я подумаю.

Этот короткий разговор неожиданно для него ослабил его влечение к Унии. Чем очаровывают женщины? Почему влечение ослабевает? Почему он, любовник, не согласен на длительный союз с Унией? Разве не тронула она его сердце в тот первый вечер? Или он просто был опьянен собственным желанием? Причиной тому ее неопытность? Он подумал о матери и отце. Какими очевидными для Сети достоинствами обладала Туи, чтобы стать его Первой супругой? На этот вопрос он не знал ответа. И все же умоляющие взгляды Унии стали его раздражать: желание занять почетное место Первой супруги читалось в них куда яснее, чем искренняя привязанность к нему. И снова он оказался в роли добычи. Когда же Па-Рамессу поведал о своих сомнениях Тиа, тот задумался.

Беседовали они в послеобеденное время. Был один из последних мягких теплых дней, предшествующих сухому и холодному сезону. Принц с наставником устроились на террасе с видом на Уасет и отдыхали, лениво пощипывая виноград. В такую погоду, даже если заснешь под открытым небом, не стоит страшиться солнечных ожогов. Па-Рамессу и Тиа лежали на кушетках, сняв парики и сандалии. Волосы принца пылали, но любоваться ими сейчас мог только наставник.

– Мне понятен ход твоих мыслей, – сказал Тиа. – Но я не могу дать тебе совет, поскольку не сумею сказать, чего больше в твоем чувстве к этой девушке – влечения или желания обладать. И то и другое льстят предмету любви, потому что мы вожделеем и желаем иметь только хорошее и красивое. То есть эти два чувства похожи. И все же желание обладать кажется мне несправедливым.

– Несправедливым?

– Да, поскольку оно направлено не на человека, а на качество, которым он обладает. Это мое видение.

Па-Рамессу как зачарованный слушал рассуждения наставника. Какую магию таят в себе слова! Оружие завоевывает страны, но слова помогают постичь тайны мира!

– Разумеется, ты рассуждаешь, основываясь на собственном опыте, Тиа, – сказал Па-Рамессу. – Открой мне, к кому ты испытывал влечение, кем желал обладать?

– Не думаю, что мне когда-нибудь хотелось кем-нибудь обладать. Для этого нужно быть умелым дрессировщиком, а я им не являюсь. Трудно укротить животное, что уж говорить о человеке! Это борьба, которая никогда не закончится. Начать ее – значит перестать жить своей жизнью.

– Значит, ты испытываешь влечение. И к кому же?

Вопрос был провокационным, поскольку Па-Рамессу знал ответ заранее. Тиа, мельком взглянув на своего воспитанника, ответил уклончиво:

– Мне нравится женщина, одно созерцание которой делает меня счастливым.

– И часто ты ее видишь?

– Каждый день.

– Какая она?

– Быстрая, как птичка, и умная, как лиса, грациозная, как газель, и выносливая, как породистая кобыла. Она чиста, как вода в источнике, и глубока, как ночь.

– Знает ли она, что нравится тебе?

– Мне это неизвестно.

– Ты ведь говоришь о моей сестре, правда?

Тревожная улыбка предварила ответ Тиа:

– Светлейший принц читает в сердцах! Мой ответ многие сочли бы дерзостью.

– Мой божественный отец и моя мать тоже не лишены проницательности, Тиа. Я скажу тебе то, с чем они охотно согласятся: они считают, что ты будешь им прекрасным зятем.

Тиа не верил своим ушам. Он сел на кушетке.

– Я?

– Твои способности дрессировщика их впечатлили, – весело заметил Па-Рамессу.

– Светлейший принц…

– Да-да! Ты сумел приручить дикого зверя, чему они очень рады. Зверя с рыжей шевелюрой!

Наставник не находил слов. Схватив руку Па-Рамессу, он поцеловал ее. Принц удержал его руку в своей и прижал к сердцу:

– Я понимаю теперь, скольким обязан тебе, Тиа. Твоя рука легка, суждения искренни и беспристрастны. Ты никогда не использовал свое влияние мне во вред, ведомый в своих поступках только преданностью. Ты помог мне понять, что все, что ты делаешь, делаешь мне во благо. Никто из богов не смог бы направлять меня так умело, как ты. Моя сестра будет с тобой счастлива.

Из этих слов можно было заключить, что, когда речь зашла о замужестве Тийи, Па-Рамессу не пожалел усилий, чтобы чаша весов склонилась в пользу его наставника.

Через два дня было официально объявлено о предстоящей свадьбе Тийи и Тиа и о возведении на трон Па-Рамессу. Наместников сорока двух номов пригласили в Уасет и всех высокопоставленных чиновников уведомили о приближении праздничных церемоний.

* * *

– Смотри, куда идешь! Ты что, ослеп? – зло крикнул сановник рабу, несшему на плече мешок с зерном.

Тот осмелился толкнуть государственного мужа так, что его парик съехал набок.

– Сам смотри, куда ставишь ноги! – взвилась придворная дама, которую толкнул сановник.

Уасет, как это обычно случалось в дни больших праздников, стал совершенно непригоден для жизни. За три дня до церемонии в городе не осталось ни единой свободной кровати, на которой за деньги можно было бы переночевать. У торговцев напитками иссякли запасы пива, вина и хмельного меда, поэтому покупателям пришлось довольствоваться напитком из плодов тамаринда, ключевой водой и другим невинным питьем. Днем в порту невозможно было найти свободное место у причала; ослы и повозки, груженные провизией, беспрерывным потоком вливались в город через двое ворот, которые теперь держали открытыми на два часа дольше, чем обычно.

Но теснота была вызвана не тем, что номархи и верховные жрецы прибыли в столицу из провинций, хотя, конечно же, каждый из них счел бы ниже своего достоинства явиться без свиты, насчитывающей добрую дюжину человек. Нет, все дело было в бесчисленном множестве добропорядочных жителей соседних городов и поселков, наводнивших столицу в надежде поймать хоть отсвет грядущей великолепной церемонии. Зажиточные земледельцы, виноградари, ремесленники и, разумеется, воры тоже прибыли в город из провинции: одни – в надежде услышать новость, которая поможет продвижению дела, другие – в расчете на хорошую добычу.

В девять утра в означенный день раздалось звучное пение труб – глашатаев расставили на крепостной стене дворца, имевшей не менее тридцати локтей в высоту. Толпа на мгновение застыла. Потом всколыхнулась и подступила вплотную к царскому жилищу, поскольку возведение на трон Па-Рамессу проводилась там, а не в храме Карнака. Церемония носила гражданский, а не религиозный характер, поскольку божественная сущность воплощалась в смертного только в тот момент, когда он садился на монарший трон.

В самом просторном зале дворца возвели помост, в центре которого возвышались три трона; на двух восседали Сети и его Первая супруга Туи, третий же, справа от фараона, пока был пуст. За тронами стояли трое слуг, и их украшенные браслетами руки умело приводили в движение огромные опахала из страусовых перьев, державшие мух на почтительном расстоянии. На более скромном троне, слева от Туи, сидела Тийи в своей самой красивой пекторали из жемчуга, кораллов и бирюзы. Справа, на небольшом расстоянии от монархов, в три ряда стояли кресла для высших сановников – визирей Верхнего и Нижнего Египта, правителя страны Куш, хранителя казны, верховных жрецов храмов Амона, Ра и Птаха, трех хранителей тайн, военачальника Урии и многих других чиновников и военных высокого ранга. Слева на такие же кресла усадили начальника царских писцов, главного художника Карнакского храма по имени Дидия, управителя Дворца Женщин Хормина, хозяйку этого дворца и Тиа с Именемипетом.

И только первый придворный, Пасар, хранитель Двух Дам, то есть царских корон, остался стоять. В руке у него был свернутый папирус.

Перед помостом, имея возможность без помех лицезреть царственных особ, сидели правители сорока двух номов, а также жрецы, чиновники, писцы второго порядка, как придворные, так и приехавшие издалека. На плиточном полу развернули ковер бело-красного цвета – цветов Верхней и Нижней Земли.

Короткий звук трубы призвал всех к молчанию.

В Восточную дверь вошел Па-Рамессу и направился к помосту. Его сопровождали два оруженосца: один нес позолоченное копье, другой – дважды изогнутый лук и перевязь.

На принце была простая набедренная повязка и золоченые сандалии. Вид у него был торжественный, но держался он естественно, чем вызвал восхищение зрителей. Он был не просто красив, этот юноша с полным сил телом цвета бронзы, он был преисполнен величия. Па-Рамессу остановился перед троном отца и поцеловал край его правой сандалии.

– Божественный отец, ты сотворил меня, своего сына и солдата, – звонко проговорил Па-Рамессу.

Сети наклонился и коснулся рукой головы сына, потом сделал знак стоявшему возле трона Пасару; придворный приблизился и развернул пергамент. Сети торжественно произнес:

– Я, Сети, повелитель Двух Земель милостью Амона, Ра, Птаха и вселенских сил, именую сегодня моего сына Па-Рамессу Усермаатра соправителем и принцем всей страны!

Пасар, за которым по пятам следовал писец с пшентом – двойной короной Двух Земель – на подносе, спустился с помоста и объявил:

– По воле царя, Па-Рамессу Усермаатра, ты коронован!

И он возложил пшентпринцу на голову. Подошел еще один писец и надел на шею царскому сыну украшенную эмалью золотую пектораль. Соправитель царя окинул взглядом зрителей, сидящих на помосте, потом тех, кто находился прямо перед ним, и, наконец, посмотрел на отца.

– Поднимись и сядь справа от меня, соправитель Усермаатра, – сказал Сети.

Па-Рамессу взошел на помост и сел на третий трон. Оруженосцы надели на него перевязь, вручили копье и лук.

В возрасте пятнадцати лет он стал соправителем Страны Хора. Победил соперника.

Приблизился Верховный жрец Амона и воззвал к богам, прося принцу благословение.

По щекам Тиа и Именемипета текли слезы.