Текст книги "Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота"

Автор книги: Жан Маркаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

О том, как жила и чем жила в тот период область Разе, почти ничего не известно. Без сомнения, в те времена уже была построена крепость Кастейа, расположившаяся ниже Ренн-ле-Шато: в ее задачи входило охранять плато и древний тракт, соединявший север и иберийский полуостров. Возможно даже, что этот отдаленный от центра высокогорный регион, богатый лесами и долинами, был местом друидических культов. Но поскольку до прихода в Галлию Цезаря кельты никогда не строили храмов и почти не имели привычки обрабатывать камни, сказать наверняка, были ли в этих местах друиды, довольно сложно. И все же отсутствие археологических находок еще не говорит о том, что кельты, а особенно их жрецы, не вели в этих местах активной деятельности. Прежде всего кельты прекрасно разбирались в металлах и способах их обработки: об этом свидетельствует множество рудников, оставленных ими в Разе, когда-то богатом драгоценными металлами. Они также использовали «лечебные воды», изобиловавшие в этом крае. Должно быть, редоны из древнего Редэ по мере своих талантов и возможностей внесли свой вклад в развитие конфедерации вольков тектосагов, наиболее могущественного народа древней Окситании. Однако далее легенды смешиваются: по одной из них, после похода в Грецию и Дельфы часть войска текстосагов, возглавляемая помощником Бренна, вернулась в Разе, в то время как оставшаяся часть кельтов основала в Малой Азии Галатское царство. Уцелевшие участники похода припрятали в округе сокровища, награбленные в Греции, в том числе и знаменитое «проклятое золото» из Дельфийского святилища…

В 121 году до н. э. в «кельтском» Лангедоке появляются римляне. Имперские завоеватели, желая оставить за собой главенствующее положение в регионе Средиземноморья, следуют вдоль берега навстречу финикийцам Карфагена, оспаривающим это превосходство. В это же время, опустошая все на своем пути, в Галлию вторгаются племена кимвров и тевтонов, – народы бесспорно германские, но кельтизированные (тому свидетельством их родовые имена). Их продвижение в Галлию остановлено войсками римского полководца Гая Мария, сокрушившего тевтонов при Аквах Секстиевых (современный департамент Экс-ан-Прованс). Становится ясно, что для безопасности Римской империи южные земли Галлии должны быть оккупированы. Что впоследствии и происходит: римляне понемногу продвигаются от побережья в глубь страны, подавляя кое-где очаги сопротивления. Приглядывая за местным населением, не будучи в них уверенными, они разрабатывают (точнее, заставляют рабов разрабатывать) золотые или серебряные жилы, используя местные рудники, водившиеся на окситанском Юге в большом количестве. Таким образом, усилиями проконсула Домиция на свет появляется «Provincia romana», иными словами, «завоеванная территория»: именно таков смысл слова «провинция». Ее столицей становится Нарбон (Нарбон Марсов), вследствие чего, начиная с правления Августа, этой части «Галлии, одетой в тогу» присвоено имя «Галлия Нарбонская».

Римляне никогда не занимали страну полностью. Они довольствовались тем, что разбивали лагеря в стратегически важных местах и обустраивали существующие пути, делая из них настоящие дороги, позволявшие римской армии с их оружием и прочим снаряжением быстро перемещаться из одного места в другое. Их усилиями в Галлии появились школы, созданные ради того, чтобы уменьшить влияние местной элиты (по всей видимости, друидов, учение которых было запрещено) и привить на новой почве как собственную идеологию, так и собственное вероучение, в основе которого лежит религиозный синкретизм. В это время на территории Галлии появляется множество храмов, называемых галльскими, – на самом деле римскими, поскольку кельтские божества в большинстве случаев были ассимилированы и помещены римлянами в свой несколько разношерстый пантеон богов. Но, «поделив на участки» территорию, римляне могли позволить себе отправиться дальше, продолжить колонизацию в других местах, чтобы Рим, одновременно «civitas» и «urbs», действительно стал центром мира.

Такая тактика прекрасно видна и в Разе. На его плато не встретишь следов деятельности римлян, не найти их и в Ренн-ле-Шато. Однако в легкоуязвимых местах, таких как долины с их торговыми путями, присутствие римлян более ощутимо. Так, очевидные следы римской культуры можно увидеть в Але и Ренн-ле-Бен; последний был хорошо известен завоевателям, ценившим его целебные источники. Итак, Разе был «землями» («pagus»), находившимися во власти римлян, но, несмотря на это, сохранявшими свою древнюю специфику и собственный образ жизни.

Разе выходит из тени лишь в конце владычества Римской империи, когда Галлия ощущает на себе первые удары вторжения сильных германских племен. Среди множества историков бытует мнение, что именно в это время на территории будущего графства появляется город Редэ, основанный вестготами. Восточногерманское племя вестготов (визиготов), действительно оставившее неизгладимый след в истории и культуре этого края, породило целый ряд вопросов и ничем не обоснованных гипотез. На самом деле Разе был не более вестготским, чем знаменитая «Септимания», семь окситанских стран, прославившихся в эпоху Меровингов. Тем не менее факт остается фактом: «крепость Редэ» либо основали, либо, на худой конец, обустроили и расширили вестготы.

Но где находилась эта пресловутая «крепость Редэ»? В Ренн-ле-Шато? В это хотелось бы верить, но факты, имеющиеся в нашем распоряжении, не говорят на этот счет ничего определенного. Во-первых, изначально крепость Ренна находилась на месте Кастейи. Во-вторых, зная то, насколько невелика площадь, занимаемая Ренн-ле-Шато, сложно представить, что на его месте когда-то был город, насчитывавший тридцать тысяч жителей. Однако, несмотря на эти очевидные факты, древний Ренн в местных легендах обрастает невероятными достопримечательностями: вокруг него появляется внушительный пояс защитных укреплений, а в стенах города оказываются целых два замка, два храма (один – церковь Святого Пьера, второй – сеньориальная часовня Святого Жана), семь мясных лавок и около тридцати тысяч жителей. Если все это правда, то очевидно лишь одно: опасная и неприступная «крепость Редэ» находилась в другом месте. Ренн-ле-Шато был всего лишь дозорным постом, расположенным на пути из Каркасона в Иберию. Где же тогда искать эту грозную укрепленную столицу вестготов, о существовании которой документы заявляют столь же уверенно, как и о знаменитом Каркасоне?

Логичнее всего предположить, что она находилась в Лиму. Во-первых, его имя свидетельствует о древнем поселении, появившемся в кельтскую эпоху. Во-вторых, этот город расположен в глубине долины, в удобном месте, позволяющем расширять и укреплять городские границы. В-третьих, в Лиму без труда могло обитать тридцать тысяч жителей. Но все вышесказанное не отменяет того факта, что в Ренн-ле-Шато находилась сеньориальная резиденция. Подобная путаница в понятиях вызвана изменением значения слово «город»: сегодня оно означает определенный населенный пункт, но во времена Римской империи и в эпохи, последовавшие за ней, оно являлось обозначением духовной, гражданской общности, о чем заявлено в латинском термине «civitates». В античные времена никогда не смешивали понятия «citi» (общность, фактически и по праву объединявшая людей одной этнической группы) и «ville» (точно локализованный населенный пункт). Именно «ville», эквивалентом которого выступает латинское «urbs», был «городом» в современном понимании этого слова, то есть местом проживания, жизнедеятельности и даже коллективной защиты. Плюс ко всему, cité и ville никогда не путали с «citadelle» (цитаделью, латинским эквивалентом которой было понятие «arx»): в средние века это слово обозначало укрепленный замок, располагавшийся как в самом городе, так и вне его стен.

В своей книге «Графство Разе и диоцез Але» Луи Федье всеми силами старается доказать, что крепостью Редэ был Ренн-ле-Шато – правда, его воображение сильно преображает то, что существует в действительности. Так, он утверждает, что «защитные укрепления города опоясывали все плато», но при этом добавляет, что «в их стенах оставалось свободным огромное пространство». Во времена галлов такое положение дел не противоречило бы действительности, но в данном случае защитное укрепление вовсе не являлось городом: в нем лишь собирались на время, вели торговлю и укрывались в случае войны. «По примеру римских городов в вестготских поселениях часто выстраивали один или два города в стенах городских укреплений, одну или две крепости в стенах цитадели. Прекрасный образец такой постройки можно видеть в Каркасоне». Далее Луи Федье утверждает, что Редэ был поделен на три части, до сих пор видимые в планировке деревни, в то время как «укрепления, окружавшие цитадель Редэ, еще не полностью исчезли». Учитывая то, что на всем плато располагались сторожевые посты, относящиеся к разным эпохам, обратное было бы удивительно. Но как поверить, что Ренн-ле-Шато, в 1709 году вмещавший в своих стенах всего лишь две сотни жителей, двенадцатью веками ранее насчитывал тридцать тысяч человек? Во времена вестготов население на территориях древней Галлии было малочисленным и рассеянным. Лишь большие городские средоточия, снабженные всем, что необходимо для нормальной жизнедеятельности, могли позволить себе вмещать столь много людей. Но засушливое плато Ренн-ле-Шато меньше всего подходило под эти условия: вряд ли это довольно бедное по сравнению с другими регионами место могло удовлетворять нуждам большого числа населения. Города, расположенные на равнинах или в плодородных долинах, орошаемых водами источников, имели гораздо больше шансов в этом отношении. Безусловно, Редэ существовал. И поскольку население его было многочисленным (но не тридцать тысяч – это все же преувеличение), это мог быть только Лиму или, в крайнем случае, Але или Кийан.

Как бы то ни было, вестготы, обосновавшись в Разе, устроили в нем нечто вроде своего логова: они обустроили этот край так, словно решили оставить его про запас. Когда король Рекаред, отказавшись от арианства (вестготы были христианами, но исповедовали арианство), захотел реорганизовать епархии Септимании и предложил сделать Редэ резиденцией епископа, этому, разумеется, воспротивился епископ Каркасонский: до сего времени Редэ находился в его епархии, и подобное назначение могло нанести фатальный удар по его изобильным доходам. Словно по иронии судьбы, спустя некоторое время (в 680 году, при правлении короля Вамбы) епархия Каркасона досталась епископу, исповедовавшему арианство, и епископ-ортодокс, вынужденный бежать, укрылся не где-нибудь, а в Редэ, где он еще имел возможность исполнять свои обязанности главы диоцеза. К слову заметим, что распри между арианами и христианами-ортодоксами породили немало вопросов и предположений, а предположения, в свою очередь, быстро превратились в легенды. В это же время Разе захлестнула волна эмиграции спасающихся от преследований евреев, которым, вероятно, оказан хороший прием, особенно в Але, где об их пребывании свидетельствуют не только названия улиц старинного еврейского квартала, но и декор монастырской церкви. Присутствие евреев в этом регионе впоследствии отразилось в еще одной легенде, на этот раз о еврейском происхождении Меровингов, в частности «законного» родоначальника, оттесненного от престола каролинскими узурпаторами и укрытого в Разе!

Но неоспоримое присутствие вестготов в Ренн-ле-Шато имело и другие последствия для легендарной истории (или исторической легенды) этого края. Один из ее эпизодов посвящен тому, как войска Алариха, участвовавшие в разграблении Рима, доставили в Разе часть награбленных сокровищ; их поделили и спрятали в некоем тайном месте. Более того, среди них была часть сокровищ, привезенных императорами Титом и Веспасианом из Иерусалима – в свою очередь разграбленного римлянами. Что ж, круг замкнулся! Итак, в нескольких таинственных гротах Ренн-ле-Шато хранится сокровище, но это не обязательно драгоценности или золото: утаенными ценностями вполне могли быть некие документывеличайшей важности, возможно, имевшие отношение к кончине еврейской независимости и «секты» христиан. Эта легенда, основанная на искаженных фактах, была подхвачена теми, кто еще при жизни аббата Соньера, но особенно с 1956 года извлекал выгоду из сенсационной темы «аббата-миллиардера». Аббат Соньер стал в их изложении человеком, входившим в оккультные круги своего времени, и хранителем «секрета», которым во что бы то ни стало хотел обладать Ватикан, жаждавший купить его у Соньера и спрятать в надежном месте подальше от глаз и ушей любопытной публики. Такова суть этого романа. Но, повторимся, нет дыма без огня. Поэтому легенды о вестготах, в частности то, что касается возможного существования в Разе сокровищ или документов, привезенных веками ранее из Иерусалима, не должны быть отброшены в сторону, даже если при первом же анализе гипотеза, выстроенная на их основе, кажется неправдоподобной. Что ж, темные провалы истории всегда пытались чем-либо заполнить.

Вестготское королевство представляло угрозу для франков в целом и для Хлодвига в частности. Поэтому, вероятно, новообращенный Хлодвиг (скорее всего, принявший христианство в силу политических соображений) неожиданно узрел корень всех бед в арианстве. Политика и религия идут рука об руку: XIII век еще докажет это своими альбигойскими войнами.

Крестовые походы, как известно, приносят не только вечное спасение, но и «презренные» материальные ценности тем, кто оказывается предприимчивее и циничнее других. Уничтожив всех тех, кто мог помешать его личным целям (кого хитростью, кого руками наемных убийц, не избежавших той же участи). Хлодвиг заключил союз с единственным могущественным орденом, занявшим место бывшей Римской империи, то есть с Церковью, и обрушился на вестготов. Он победил Алариха II в битве при Вуйе в 507 году. Франки, быстро продвигаясь к югу, достигли Пиренеев и установили в занятом регионе подобие протектората, на территории которого оказалась вся Окситания. Однако, как кажется. Разе остался в стороне от всех этих «нововведений» – очевидно, потому, что франки не считали этот край особо важным. – поэтому вестготы не сразу исчезли из Ренн-ле-Шато и его окрестностей.

Обособленность Разе «от внешнего мира» особенно хорошо заметна в эпоху меровингских королей: этот затерянный в горах край остается в стороне от непрекращающихся внутренних войн, развязанных потомками Хлодвига. Воистину отпрыски этой династии оказались достойными наследниками своего воинственного предка: это были непревзойденные эксперты по части всевозможных преступлений. И тем не менее этим «длинноволосым королям» поют осанну все учебники истории Франции, авторы которых, видимо, так и не смогли осилить хроники Григория Турского. Далее на смену «длинноволосым королям» пришли «ленивые короли», столь любимые нашими школьниками. К счастью, эту ветвь рода Меровингов учебники не превозносят, да и нелегко было бы восхвалять их нелепый обычай, предписывающий возить их во время сна в специально оборудованных повозках. Это были ничтожества, оказавшиеся в руках майордомов, не менее жестоких и еще более циничных, чем их предшественники. Речь, конечно, идет о семействе Пипина д’Эристаля. Это время можно считать отправной точкой для легенды о потомке Дагоберта II: у убитого по приказу Пипина д’Эристаля Дагоберта остался сын, которого спрятали в Разе. Он-то и стал родоначальником той меровингской линии, отпрыски которой существуют и поныне. Легенда была сфабрикована при помощи поддельной генеалогии, обнаруженной в так называемых «Секретных досье», волшебным (и, разумеется, анонимным) образом оказавшихся на полке Национальной библиотеки Парижа. Но это вновь уводит нас в сторону мифа о «проклятом золоте Ренн-ле-Шато».

Эпоха Каролингов для Разе немногим отличалась от эпохи Меровингов: страна по-прежнему сохраняла «положение вне общества». Однако, в отличие от своих предшественников, Карл Великий не забывал об этом отдаленном регионе. Чтобы быть в курсе всего, что в нем происходит, он отправил в Разе епископа Орлеанского Теодульфа. Вернувшись из путешествия, епископ представил королю отчет, выполненный в виде поэмы: в нем, среди всего, что было им увидено, упомянуты «cité» (а не «ville») Каркасон и Редэ. Епископ признает эти «cité» практически равными друг другу; отсюда понятно, почему духовенство Разе так настойчиво просило о том, чтобы для Разе было создано епископство, независимое от епархии Каркасона.

У Карла Великого были причины присматривать за Разе. Септимании постоянно угрожали «сарацины», заполонившие земли по другую сторону Пиренеев. Вопреки общепринятому мнению, это, конечно, были не арабы: в том количестве, в каком они в то время существовали, арабы не могли за два века захватить почти все области Средиземноморья. Арабы-мусульмане, как известно, использовали метод «столкновения поездов». Начинали они с того, что завоевывали и обращали в ислам своих ближайших соседей, а затем поручали новообращенным народам продолжать начатое ими дело. Скорее всего, те «арабы», что были побеждены Карлом Мартеллом в Пуату, в большинстве своем были иберами, а также маврами, североафриканскими народами. Поэтому вернее будет предположить, что не арабы, но иберы и мавры порой проникали в Окситанию, что вынуждало короля и его приближенных отправлять в Разе военные экспедиции. Так или иначе, эти события легли в основу литературно обработанного национального эпоса – «chansons de geste», восхваляющего Карла Великого, доброго защитника христиан (каким он действительно являлся). В «geste du roi» «седобородый император» вел бескомпромиссную войну с сарацинами, символизировавшими всех язычников (а не только арабов), мешавших христианизации Европы, которой занимался франкский король, поощряемый папой. Желая сделать из Разе своего рода цитадель, предохраняющую от возможных вторжений мусульман, Карл назначил на этот ответственный пост Гильома Желлонского, снабдив его в придачу графским титулом. Так родилось графствоРазе.

Гильом Желлонский, умелый военачальник и убежденный христианин… Проведя большую часть своей жизни в битвах с сарацинами, он окончил свои дни в Желлонском монастыре, построенном по его инициативе. Эта обитель, признанная одним из красивейших образцов окситанских аббатств, выполненных в каролингском и романском стиле, в память о своем основателе была переименована в Сан-Гильемскую Пустынь. Гильом Желлонский умер в лучах славы и святости, после чего был канонизирован «voce populi».

По некоторым утверждениям. Гильом Желлонский был потомком Меровингов, той самой ветви, родоначальником которой стал сын Дагоберта II, спрятанный в Разе и ставший супругом дочери графа. Правда, чтобы принять это на веру, нужно постараться забыть, что первым графом Разе был сам Гильом Желлонский… К тому же, когда сына Дагоберта II привезли в Разе (если, конечно, ему удалось ускользнуть от расправы, учиненной каролингскими убийцами), ему было не больше трех лет. Как видно, кому-то во что бы то ни стало понадобилось «привить» к генеалогическому древу Гильома Желлонского чужеродный «побег»…

Однако жизненный путь графа Разе не нуждается в правке. Этот святой человек оставил след не только в истории, но и в легендах. В цикле героических песен «о гордом Гарене Монгланском» он выступает под именем Гильом Оранжский, или «Гиллем Court Nez» («Гильом Короткий Нос» – что не совсем точно: на самом деле, он был CurbNez, «крючконосым»). Гильом Оранжский – покровитель Людовика Благочестивого, беспощадный воин, истребляющий неверных. Надо заметить, что цикл жест «Гарен де Монглан». основанный на реальных исторических событиях, выстроен согласно древней мифологической схеме, в которой, вполне возможно, отразились черты социальной структуры индоевропейцев. Супруг сарацинки Орабль, в крещении ставшей Гибор, Гильом Оранжский действует в паре со своим племянником Вивьеном: этот «дуэт» напоминает другие пары, фигурирующие в легендарном эпосе, например: Карла Великого и Роланда, короля Артура и Гавейна, королей из кельтских легенд и их племянников. Примечательно то, что все эти племянники непременно были сыновьями сестер отца, в чем отразились, вероятно, древние представления о филиации по материнской линии.

Реальный человек и легендарный герой – воистину удивительная судьба! Но, помимо ратных подвигов, помимо спасения Южной Франции от сарацин. Гильом Желлонский оставил след в истории христианства: он оказал помощь своему другу, святому Бенедикту Анианскому, в составлении нового устава бенедиктинцев, тремя веками ранее написанного святым Бенедиктом Нурсийским. В него вошли элементы устава святого Колумбана, ирландца, участвовавшего в распространении христианства на континенте.

В 817 году Людовик Благочестивый, сын Карла Великого, при грандиозной стечении духовенства в Экс-ла-Шапель приказал всем монастырям королевства принять обновленный устав. Незадолго до этого события было основано бенедиктинское аббатство в Але, которому дали столь редкое в те времена имя: Нотр-Дам. В 813 году граф Разе Бера IV вручил ему дарственную хартию, которая, впрочем, может быть поставлена под сомнение, как и большинство монастырских хартий того времени. Дело в том, что документ содержит явный анахронизм: в нем упоминается о том, что монастырь находится под непосредственным покровительством папы – чего не делалось до конца X века. Тем не менее аббатство начинает функционировать, а графы Разе заботятся о том, чтобы у него были средства к существованию. Спустя век аббатство Але оказалось в своего рода «союзе монастырей» под эгидой знаменитого аббатства Сен-Мишель-де-Кукса, расположенного у подножия Канигу. В 993 году во власти аббата Гарена были Сен-Мишель-де-Кукса, Сен-Пьер-де-Мас-Гренье, Сен-Илер. Пьер-де-Леза и Нотр-Дам-д'Але, но в 998 году, после его смерти, этот союз распался. В тот момент начал набирать силу другой орден, пожалуй, наиболее значимый среди тех, что бытовали во Франции до появления святого Бернара и цистерцианцев. Это был орден клюнийцев, который в свою очередь внес вклад в следующую реформу бенедиктинских монастырей.

Гильом Желлонский передал графство Разе одному из своих сыновей. Вплоть до 870 года графством управляли его потомки, череда правителей по имени Бера, до тех пор, пока Разе не перешло в руки графов Каркасонских. Надо заметить, что такой поворот событий впоследствии стал причиной длительных споров между графами Каркасона и Барселоны. Во время правления графов Каркасонских Разе был важным центром, в котором могли собираться сеньоры из всех близлежащих земель. Аббатство Але успешно развивалось; слух о том, что в нем хранится обломок Святого Креста, увеличивал как его престиж, так и приток паломников в Разе. В 1090 году в сфере влияния Нотр-Дам-д’Але оказалось аббатство Сен-Поликарп, а 16 июня 1096 года аббатсгво Але посетил папа Урбан II. Визит понтифика, навестившею Але наравне с Тулузой и Каркасоном, как нельзя лучше свидетельствует о его интересе к монастырю на берегах Од. Наконец, в 1067 году графиня Эрменгарда уступила (точнее, продала за тысячу унций золота) верховную власть над Каркасоном и Разе своему родственнику Раймону-Беранже, графу Барселонскому. Переход Разе в сферу влияния Каталонии отразился на частных уставах некоторых монастырских орденов. Отныне тамплиерский орден, обосновавшийся в Безю, более не зависел от французского монарха Филиппа Красивого, будучи во власти графа Барселонского; по этой причине ордену Безю удалось ускользнуть от репрессий со стороны короля.

Но далее в истории Разе начинается темный период. В Окситании пробил час катаров. Охватывая регион за регионом, катарская «ересь» получила многочисленную поддержку со стороны местной знати. На проблемы религиозного характера наслоились проблемы политические: окситанские правители прекрасно знали, чего добивалась от них Северная Франция, в частности капетингская монархия. Юг Окситании всегда считался страной ереси и протеста, словно это было особенностью его национального менталитета. Как бы то ни было, катаризм нашел в Окситании благодатную почву для расцвета.

Графство Разе в тот момент стало виконтством. В 1194 году оно находилось во власти Раймона Роже Транкавельского, виконта Каркасона и Безье, героя крестового похода против альбигойцев. Преданный Симоном де Монфором, виконт умер в тюремной камере Каркасона в 1209 году. Но знамя восстания подхватил его сын, чье воспитание было поручено графу Фуа, при дворе которого в изобилии водились еретики чуть ли не всех сортов, что ни для кого не было тайной. Объединяло всех их одно общее: глубокая ненависть к Франции и капетингскому королю.

Господствующей «ересью» в XII–XIII веках было катарское учение, но не стоит забывать, что в те времена существовали и другие «еретические» доктрины. Ни один период в истории не насчитывает столь огромного количества сект, диссидентских учений и странных культов, среди которых были и откровенно дьявольские ритуалы. Официально инквизиция была создана ради того, чтобы бороться (как словом, так и делом, точнее, огнем) с теми, кого в деревнях почтительно называли «добрыми людьми», а в церковных кругах – «дуалистами». Но, помимо этого, в ее задачи входило также противостоять потоку различных «ересей», ворвавшихся в христианский мир Западной Европы. Нельзя сказать, что это было время веротерпимости – скорее всего, такого слова тогда еще не существовало… Любое возражение против официальной доктрины, любой диалог с иной религиозной традицией оказывался невозможным: слова Священного Писания и его официальные комментарии не вызывают сомнений у истинных верующих и не нуждаются в обсуждении – таков был вердикт Римско-католической церкви. К этому можно было бы еще добавить: «Вне Церкви никто не обретет спасения!», рефреном звучавшее в ту темную эпоху. Однако сколько отклонений от официальной доктрины можно выявить в литературных памятниках и произведениях искусства того времени! И сколько странных еретиков гнило в тюрьмах и горело на кострах инквизиции… Непримиримая жестокость Церкви по отношению к «еретикам» вполне объяснима: ведь они ставили под сомнение главенствующую роль священников, что подрывало основы трехчленного общества «oratores – bellatores – laboratories» (служители церкви – воины – работники). К тому же, даже несмотря на то, что в некоторых бедных приходах духовенство легко могло скатиться до уровня нищеты, никогда более у Церкви не было столь богатых доходов. Принять доктрину катаров, утверждавших, что священники ни на что не годятся, значило добровольно отказаться от обильных запасов, поставляемых проведением культов и налогами. Страх перед подобными катарскими идеями, охвативший окситанское ортодоксальное духовенство в начале XIII века, заставил их принять позицию сеньоров Северной Франции: бороться и отдавать свою жизнь во имя истребления дьявольской доктрины – вернее сказать, во имя истребления тех, кто ее проповедует и поддерживает. Под удар Церкви попали как еретики, так и окситанские сеньоры, дерзнувшие поддерживать «этих безбожников». Так начался очередной крестовый поход, послуживший прекрасным прикрытием для истинных целей папства и капетингской монархии. Так, во имя Бога, который никогда не ошибается (и во имя материальных интересов французского короля и его вассалов), была уничтожена катарская Окситания.

Невозможно обойти молчанием все зверства крестового похода против альбигойцев: поход во славу Господа, противоречивший самой доктрине христианского милосердия, привел к культурному и духовному геноциду страны. Невозможно умолчать о тех чудовищных способах удовлетворения человеческого эгоизма, на которые благословило участников похода папство. Невозможно забыть истребление Безье. Невозможно оправдать садистскую жестокость Симона де Монфора или любого из его подручных. Но равным образом невозможно переделать Историю.

Лишенный отца и законного наследства, молодой Транкавель, воспитанный при дворе графа Фуа под несмолкаемый антифранцузский и антипапский ропот, не мог остаться равнодушным к происходящему. Несмотря на свой юный возраст, он решил отомстить: отныне целью его жизни будет вернуть себе незаконно отнятое наследство, то есть графства Альби, Каркасон и виконтство Разе, столь дорогое его сердцу.

Молодой Транкавель – довольно любопытный персонаж в этой истории: не говоря о его авантюрном характере, скажем лишь, что он напоминает одного из тех, кто «ищет Грааль», это своего рода рыцарь, сражающийся с мельницами. Собственно, поэтому некоторые не колеблясь утверждали, что он был прообразом Персеваля, ставшего королем Грааля в немецкой версии Вольфрама фон Эшенбаха. Но увы, когда Персеваль впервые появился в эпопее о короле Артуре, Транкавель еще не родился: Кретьен де Труа, создатель «сына вдовы» Персеваля, взялся за перо в 1190 году. Однако почему не предположить обратное? Кто знает, быть может, молодой Транкавель, ознакомившись с произведением Кретьена де Труа, дополненным умелыми писателями конца XIII века, решил взять этого героя за образец, то есть отомстить убийце своего отца и стать королем идеального царства…

Но в то время как молодой Транкавель предавался мечтам, его официальный опекун Бертран де Сессак, находившийся в Каркасоне, безуспешно пытался спасти то, что еще можно было спасти: обстановка в Разе, особенно в Але, оставляла желать лучшего. Действительно, после смерти Понса Амьеля, бывшего настоятелем монастыря с 1167 по 1197 год, монахи Нотр-Дам д’Але избрали на его место Бернара де Сен-Ферреоля, который уже являлся настоятелем аббатства Сен-Поликарп. Бертран де Сессак поспешил в Але. Схватив новоиспеченного аббата, он велел эксгумировать тело Амьеля и вернуть его в аббатство, приказав монахам приниматься за новые выборы. Монахи, вставшие на его сторону или попросту испугавшиеся его, не осмелились перечить: они выбрали некоего Бозона, не замедлившего послать архиепископу Нарбона крупную денежную сумму, чтобы тот закрыл глаза на произошедший переворот и даже дал благословение. Скромный дар Бозона возымел действие. Но Бернар де Сен-Ферреоль, лишенный владения, не сдался: он направил жалобу высшему церковному начальству, желая возбудить процесс против незаконных и насильственных действий де Сессака. На самом деле Бертран де Сессак, покровитель «добрых людей», попросту не доверял Бернару де Сен-Ферреолю, считая его «ортодоксом» и рьяным сторонником папства.