Текст книги "Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота"

Автор книги: Жан Маркаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

На мой взгляд, речь идет вовсе не о законном или незаконном обороте денег, полученных за мессы: действия Соньера как нельзя лучше подходят под определение «обработка клиентов». Целью его частых путешествий было настойчивое ходатайство о заказах на мессы (если не сказать более грубо – «попрошайничество»). К каким аргументам он прибегал, чтобы добиться своего? Без сомнения, он утверждал об особом культе, о поклонении в Ренн-ле-Шато святой Марии Магдалине, покровительнице его прихода. Вдобавок к этому Беранже отправлял множество писем, в которых содержались одни и те же просьбы; ответы на его призывы позволили ему, к слову сказать, собрать коллекцию марок различных стран. Аббата упрекали в том, что он затеял махинации с мессами примерно в 1905 году, но это не так: его «работа с клиентами» началась гораздо раньше, чуть ли не в первые годы жизни в Ренн-ле-Шато, и действенную помощь в этом деле ему оказывал Альфред Соньер. «Нам ничего не известно о том, существовало ли между братьями соглашение насчет „обработки клиентов“, но, как бы то ни было, „обработка“ была эффективной. Каждый из братьев великолепно справлялся со своей ролью. Соньер не щадил своих сил, отправляя огромное количество писем различным религиозным конгрегациям и богатым милосердным людям. У тех, кто был беден, кюре выпрашивал старые марки и открытки. У богатых и влиятельных особ он просил помощи ради „спасения старого храма“ и постройки „дома, в котором могли бы жить на пенсии престарелые священники“. Аббат нечасто прибегал к объявлениям, он предпочитал действовать самостоятельно, находя клиентуру и атакуя ее нескончаемыми письмами, что приводило к успеху». [92]92
  Jacques Rivière. Le Fabuleux Trésor de Rennes-le-Château, p. 338. В этом произведении можно увидеть факсимиле тетрадей Соньера, в которых сохранился список тех, кому писал аббат, и список тех, кто ему ответил. Такой документ красноречиво говорит о том, какую невероятную работу выполнил кюре при помощи переписки.


[Закрыть]

Причиной обвинения, выдвинутого епископством против Соньера, стало опасение, что кюре Ренн-ле-Шато кладет в карман вознаграждения за мессы, но при этом не выполняет своего священнического долга. Действительно, если бы он честно отслужил все мессы, за которые получил гонорары, ему бы пришлось трудиться день и ночь не покладая рук. Но, как известно, Соньер распределял мессы между знакомыми священниками, порой даже не имевшими отношения к его родному диоцезу. Далее, вполне возможно, что благодетели Соньера нередко платили больше, чем того стоила месса. Иными словами, обвинение в «обороте прибылей за мессы» не имело никаких оснований, и все же в 1910 году оно прозвучало: по наущению епископа Босежура, во что бы то ни стало желавшего подчинить себе Соньера, прокурор церковного суда выдвинул против аббата три иска. Первый: незаконная нажива на гонорарах от месс, начатая в 1896 году. Второй: осуществление за счет этих средств реставрационных работ в церкви и возведение на деньги от месс гражданских построек в Ренн-ле-Шато. Третий: неповиновение своему непосредственному начальству, монсеньору Босежуру, который запретил ему производить подобные действия.

В самом деле, бухгалтерские книги свидетельствуют, что за год аббат Соньер получал от 1500 до 2500 франков золотом, что никак не могло объяснить его сногсшибательные расходы на те или иные нужды, в том числе и постройки. Тем не менее сложно было представить, что источником такого богатства могли стать церковные гонорары, поэтому епископство отказалось от обвинения в незаконных действиях с мессами. Однако на редкость слабая защита обвиняемого и отказ предъявить истинный источник доходов лишь усугубили положение Соньера, поэтому церковный суд дал согласие на отстранение священника от прихода Ренн-ле-Шато. Надо сказать, отстранение это было проделано окольным путем: священника приговорили к мере наказания «suspens a divinis», против которой он подал апелляцию в Рим. Возможно, такая двусмысленная мера послужила причиной столь же двусмысленной ситуации, в которой оказался аббат. Беранже Соньер, несмотря ни на что, остается в Ренн-ле-Шато, занимая все тот же дом священника. Согласно «suspens a divinis», ему запрещено служить мессы в общественных местах– но никто не отнял у него права читать мессы в собственной часовнена вилле «Вифания», причем на его проповеди собирается чуть ли не все население Ренн-ле-Шато, не оставившее в беде своего любимого кюре. [93]93
  Предоставление приходов священникам – очень сложный вопрос в каноническом праве, в зависимости от обстоятельств он может варьироваться в каждом отдельно взятом диоцезе и даже в церковных провинциях. Таким образом, в современной церковной провинции Бретани, включающей в себя диоцезы Рен, Сен-Бриок, Кемпер и Ван, приходские священники не могут быть отстранены от своего прихода без их согласия, но с деканами округов дело обстоит иначе. Но в церковной провинции Нарбона, включающей в себя диоцез Каркасона, подобное ограничение не играло роли: ничто не мешало отстранить Соньера от прихода Ренн-ле-Шато. Поэтому в какой-то момент процесса Соньер, зная о том, как можно заставить каноническое право работать на себя, подал прошение об отставке. Но епископ разглядел ловушку и отказал аббату в прошении. Если бы он принял отставку священника, он бы тем самым признал, что аббат пожизненно являлся номинальным кюре. Говоря откровенно, у монсеньора Босежура не было никаких веских обвинений против Соньера: иск о «незаконной наживе на гонорарах от месс» был последним способом, которой смог бы оказать воздействие на строптивого кюре и заставить его отказаться от своего прихода. Между суровым, призывающим к подчинению епископу каноническим правом и действительностью всегда была и остается пропасть. У священника, принадлежащего к разряду мирского духовенства, гораздо больше автономии, чем у церковного духовенства, где каждый монах зависит от высшего начальства и вынужден подчиняться букве закона. Так или иначе, «автономия» аббата Беранже Соньера, должно быть, играла немаловажную роль в ночных кошмарах монсеньора Босежура.


[Закрыть]

Что думал по этому поводу сам Беранже Соньер? Сложно сказать. Очевидно, он почти не чувствовал себя виновным в тех тратах, которые он производил: в конце концов, по его же собственному признанию, вилла «Вифания» и башня «Магдала» предназначались для общественных нужд, позднее они бы стали приютом для ушедших в отставку священников. Действительно, даже если Соньер жил на широкую ногу (что впоследствии было преувеличено слухами и толками), он никогда не упускал из виду то, что ему нужно выполнить некую миссию: пусть она будет таинственной и непонятной, но зато она принесет пользу другим людям.

Итак, тень «незаконной наживы на мессах» тает на глазах…

«Тень» девятая: «невинно убиенный» аббат Жели

Наш рассказ подошел к делу, о котором не говорят. Очевидно, потому, что оно играет незначительную роль в «романе о Соньере», хотя, на мой взгляд, его следует считать одним из ключевых эпизодов этой истории. Кюре Кустоссы был хорошо знаком с Соньером, оба они принадлежали к одному и тому же округу декана. [94]94
  Как правило, священники одного и того же округа (который, согласно Конкордату, чаще всего совпадал с границами гражданского округа) были обязаны регулярно встречаться. Эти встречи проходили во время трапезы, которую поочередно подавали то у одного, то у другого священника, с интервалами, которые зависели от профессиональной деятельности каждого, возможности оказать прием или других обстоятельств. В ходе этих братских трапез священники обменивались новостями и обсуждали духовную жизнь округа.


[Закрыть]Конечно, узнать о том, был ли аббат Жели исповедником Соньера, уже невозможно, однако нельзя отрицать того, что Соньер часто навещал коллегу, а аббат Жели в свою очередь был в курсе всех «дел» своего собрата. Поэтому, говоря о «деле Соньера», невозможно пройти мимо настоящего уголовного дела об убийстве аббата Жели, даже если оно и по сей день остается нераскрытым.

Прежде всего нужно напомнить факты. 1 ноября 1897 года аббат Жан Антуан Морис Жели, кюре Кустоссы, был обнаружен убитым на кухне своего дома. Убийца так и не был найден; более того, никто так и не смог определить мотивы убийства. Однако рядом с телом убитого, который не курил и не выносил запаха табака, был найден блок сигаретной бумаги с листочком, на котором карандашом было написано «Viva Angelina». Что ж, прекрасное начало для романа ужасов.

Подробности разыгравшейся трагедии можно восстановить следующим образом: вечером к аббату Жели, который был очень подозрительным, жил затворником и тщательно запирал все двери на ключ, кто-то приходил. Поскольку входная дверь не была открыта ключом, можно предположить, что аббат лично принял запоздалого посетителя – следовательно, кюре был с ним знаком. Нет никакого сомнения в том, что этим посетителем был именно убийца. Но кто? Никто в деревне не смог сказать жандармам что-либо определенное. Итак, преступление, совершенное знакомым аббата.

Поводом для убийства не могло быть воровство: сбережения аббата Жели остались в целости и сохранности. Если бы преступником был племянник покойного, то он не упустил бы возможности украсть их, потому что он всегда нуждался в деньгах и досаждал дяде просьбами о помощи. К тому же, как потом выяснилось, в ночь преступления племянник находился в другом месте. Итак, это не было убийство ради наживы.

Другая важная деталь, отмеченная в полицейском рапорте: «Труп был обнаружен в центре кухни лежащим на спине со сложенными на груди руками, как при погребении». Это означает, что убийца не был простым злоумышленником: после своего черного деяния он позаботился о том, чтобы его жертва имела достойный (можно даже сказать церковный) вид, словно преступник хотел тем самым засвидетельствовать свое почтение тому, кого он уважал, но кого ему пришлось убить. Странно…

Итак, это было не ограбление. Разве что… Из того же полицейского отчета следует, что убийца, который прекрасно ориентировался в доме священника, поднялся на второй этаж, в комнату аббата. Там, приняв все меры предосторожности, чтобы не оставить после себя ни единого следа, «он взломал замок дорожной сумки, в которой хранились различные бумаги и документы, принадлежавшие священнику». К тому же, как выяснилось, «убийца вскрыл сумку лишь потому, что он искал в ней какую-то вещь, но не деньги или ценности». Разумеется, нет ничего, что могло бы позволить нам предположить, что же искал убийца, но нужно признать очевидное: хладнокровие, с каким было совершено это преступление, и уверенное спокойствие, которое сохранял убийца во время своих поисков, свидетельствуют о том, что эта вещь имела для него огромное значение. И наконец, что может означать «Viva Angelina» на листочке сигаретной бумаги, кому адресовано это послание? Вот те части головоломки, которую еще никому не удалось собрать воедино. Без сомнения, убийство аббата Жели отбрасывает зловещую тень на «дело Ренн-ле-Шато» в целом и на жизнь аббата Соньера в частности.

Вопросы по этому делу напрашиваются сами собой, что вполне понятно. Непонятно другое: в силу каких причин безупречный аббат Жели, посвятивший свою скромную жизнь добрым делам, был «исключен из игры»? «Не был ли кюре Кустоссы хранителем некоего секрета или документов, за которые он поплатился жизнью? Кому была выгодна его смерть? Расследование показало, что убийца знал дом аббата так же хорошо, как и его владельца. Убийство, скорее всего, было преднамеренным, но причиной его стал не грабеж с целью наживы, а изъятие неких документов. Что это были за документы? Вместе с тем преступник оказал почтение убитому, расположив его тело так, как укладывают покойного при погребении в христианскую гробницу…» [95]95
  Jacques Rivière. Le Fabuleux Trésor de Rennes-le-Château, p. 145–145.


[Закрыть]

Можно сколь угодно долго развивать и приукрашивать этот сюжет, но факт остается фактом. Кустосса находится всего в двух километрах по прямой линии от Ренн-ле-Шато, в котором в это время живет и действует аббат Соньер. И действует, надо сказать, довольно странным для священника образом: ищет и находит некие тайники в храме, оскверняет могилы на приходском кладбище и принимает у себя таинственных гостей из других регионов страны. Вспомним послание, оставленное убийцей на листке сигаретной бумаги: «Viva Angelina» – разве это нельзя назвать паролем? Но кому он принадлежит? Неужели тень таинственного общества, стоящая за спиной аббата Соньера, коснулась и несчастного аббата Жели? «Тайна осталась тайной, – пишет Жак Ривьер, но тут же коварно добавляет: – Можно лишь констатировать, что после этого события образ жизни аббата Соньера меняется: отныне он посвящает свое время исключительно гражданским постройкам, вкладывая в них значительные денежные суммы». [96]96
  Jacques Rivière. Le Fabuleux Trésor de Rennes-le-Château, p. 145.


[Закрыть]

Итак, можно предположить одно из двух. Аббат Жели был хранителем некоего секрета (поэтому дорожную сумку священника столь усердно обыскали), а неизвестный хотел им завладеть (что ему удалось). Оставленное послание должно было предупредить, что неподчинение таинственному братству, чья грозная тень витает над Разе, карается смертью. Послание получено – и аббат Соньер прекращает свои странные «кладбищенские изыскания», с головой погрузившись в иные заботы: он возводит здания, которые впоследствии пойдут на благотворительные цели. Или же все было иначе: убийца аббата Жели хотел извлечь некие материалы, которых ему не хватало, то есть ту недостающую часть секрета, обладание которой позволило бы ему завершить миссию. В таком случае убийцей мог быть сам аббат Соньер. Не опорочит ли это ничем не подкрепленное утверждение доброго имени покойного? Говоря откровенно, в «деле аббата Соньера» звучали обвинения и похуже, поэтому такое предположение имеет право на огласку. В неоднозначном поведении Соньера нет ничего, что позволило бы нам отмести в сторону столь чудовищную догадку. Оно лишь усугубляет положение священника: из растратчика (почему бы не просто жулика?), пренебрегающего своими должностными обязанностями, незаконно торгующего украденными предметами и не брезгующего симонией, аббат Соньер превращается в убийцу, способного пойти на все ради миссии, которую ему доверили.И, что прискорбнее всего, от этого обвинения аббата невозможно избавить.

К тому же косвенной уликой в «деле аббата Жели» станет странное вмешательство в дела деревенского кюре еще одного персонажа: некоего господина Жаме, который долгое время будет шантажировать Соньера.Сегодня это установленный факт: учителю Жаме, который был и секретарем мэрии, кюре Ренн-ле-Шато отдавал деньги и драгоценности, чтобы оплатить тем самым его молчание. Но о чем аббат просил его молчать? О раскопках, которые он проводил в церкви? Об осквернении могил, учиненном им на кладбище? Или о какой-либо иной вещи? Несмотря на то, что господин Жаме оставил о себе недобрую память (в деревне его считали настолько мерзким типом, что его потомки даже сменили имя), этот случай может легко отбросить мрачную тень на выразительный образ аббата, эдакого славного и крепкого малого, при всей своей силе не способного обидеть и мухи. [97]97
  Хотя убийство аббата Жели могло быть выгодно аббату Соньеру, я не могу поверить в то, что Соньер был способен на такое чудовищное преступление. Да, он ошибался, но при этом оставался хорошимчеловеком, что не раз доказывал своими поступками. Но это, как говорится в таких случаях, доводы сердца, а не разума: каких-либо доказательств в поддержку Соньера у меня нет.


[Закрыть]Нет ничего более ошибочного, чем видимость. Действительно, почему учитель Жаме «терроризировал» аббата и собирал с него этот оброк? Пусть тот, кто сомневается, бросит обвинение первым…

Никто не может снять с Соньера обвинение в убийстве своего коллеги, аббата Жели, которое он совершил в силу неизвестных, но как-то связанных с «сокровищем Ренна» причин. Однако в то же самое время еще никому не удавалось обвинить его в столь мерзком поступке. Как бы то ни было, дело аббата Жели имеет решающее значение в «деле аббата Соньера».

«Тень» десятая: Мари Денарно и «история вечной любви»

Согласно распространенному мнению, в нашей истории главную роль играет не один, а два неразрывно связанных человека, чей союз способен растрогать читателей до глубины души: в их воображении Беранже Соньер неотделим от Мари Денарно. Вы только подумайте: аббат завещал ей все, чем он владел! Должно быть. Беранже страстно любил свою кроткую Мари… А она! Какая безграничная преданность! Какая стойкая верность его памяти и твердый отказ разглашать тайны человека, которому она посвятила всю свою жизнь! Должно быть, кроткая Мари страстно любила своего Беранже…

Порою кажется, что тень Мари Денарно заслоняет тень самого аббата. Впрочем, он сам приложил к этому усилия, вплоть до фотографий на почтовых открытках, которые запечатлели его в компании верной «служанки» на фоне виллы «Вифания». Однако читатели, жаждущие увидеть в паре «Денарно-Соньер» еще один извод легенды о Тристане и Изольде, будут жестоко разочарованы: отношения между Мари и Беранже не строились по законам прекрасной и вечной любви, не знающей преград и предательств. У аббата Соньера, как известно, была «горячая кровь». Видимо, это было у него в крови: его брата Альфреда, священника и сверх того члена почтенного ордена иезуитов, обвиняли в не меньшей «горячности», проявленной им в отношении слабого пола. К тому же жалобы Беранже Соньера о том, что ему нередко приходилось расплачиваться за грехи своего брата, вызывают закономерный вопрос: почему Соньер не расплачивался за собственные прегрешения с Мари Денарно? Быть может, потому, что их и не было? В конечном счете, у нас нет ни одного доказательства того, что между кюре Ренн-ле-Шато и его служанкой была любовная связь. Никто не может твердо утверждать, что Мари была любовницей аббата или, если предпочтительнее, что Беранже сожительствовал с собственной служанкой.

Нужно признать, что степень вероятности этого факта велика. Деревенский кюре, принявший на службу молоденькую (и симпатичную, по утверждениям односельчан) девицу, тем самым дает повод к предположениям такого рода. Служанка двадцати четырех лет от роду в доме священника – об этом, разумеется, охотно будут судачить. [98]98
  Обычно прислуга священника должна была достичь канонического возраста, то есть минимум сорока пяти лет. Не стоит думать, что подобное правило было обусловлено моральным или теологическим критерием: оно имеет вполне конкретные предпосылки – связь с женщиной канонического возраста не чревата столь тяжелыми последствиями, как дети. Это избавляет приход от скандала, а священников – от проблем, связанных с воспитанием и образованием ребенка.


[Закрыть]Но, с другой стороны, Ренн-ле-Шато – это Окситания, где очень любят истории о кюре, спящих со своими служанками. Окситанский народный фольклор изобилует сказками такого рода, порой даже непристойными (точнее сказать, бесцеремонными). [99]99
  Интересующиеся этой темой могут ознакомиться с произведениями фольклориста Антонина Пербо (современника Соньера), опубликованными в Каркасоне в 1984–1987 гг.: «Фривольные сказки Окситании» и «Волшебное кольцо».


[Закрыть]Как говорят в Окситании, кюре – тот же человек, а потому он волен поступать так, как поступают все люди. В любовных связях аббатов и служанок не видят ничего дурного. Главное, чтобы кюре не был чересчур строг к таким же, как он, «ошибающимся» мужчинам и женщинам, которые приходят к нему на исповедь. Почему бы, в конце концов, не договориться? В Ренн-ле-Шато мало кого волновало, что приходской кюре сожительствует с прислугой: более того, когда Соньер окажется на скамье подсудимых, во время церковного процесса его ни разу не упрекнут в том, что он живет с Мари Денарно: на подобный проступок епископство, похоже, закрывает глаза. Даже если кто-либо и подозревает Соньера в «преступной связи» со служанкой, то он тем более не собирается поведать об этом прокурору церковного суда: если Соньер живет во грехе, это его дело – главное, чтобы дело это не дошло до скандала. [100]100
  Как здесь не вспомнить мольеровского Тартюфа, когда этот достойный представитель Общества святых даров (то есть «Общества Святой Евхаристии» с Винсентом де Полем, аббатом Олье и Никола Павийоном) произносит восхитительную проповедь на тему «Кто вводит в мир соблазн, конечно, согрешает, но кто грешит в тиши, греха не совершает».


[Закрыть]Но Беранже Соньер избегал огласки в этой области, в отличие от своего злополучного брата-иезуита.

Рассказ о бедной девушке Мари Денарно, поступившей в услужение аббату Соньеру (по собственному желанию или по приказу аббата Буде) и влюбившейся в этого «великого человека» с первого взгляда, может взволновать сердце любого читателя. Эта история прекрасна, трогательна – и полностью вымышлена. Все началось с того, что новичок кюре, прибыв в Ренн-ле-Шато, поселился у доброй прихожанки и жил у нее до тех пор, пока не были завершены первые работы в доме священника. Новое жилище Соньера было еще далеко от совершенства, поэтому в 1892 году аббат попросил перебраться в Ренн-ле-Шато своих старых знакомых, семью Денарно, которая помогла ему успешно завершить работы по обустройству дома.

Денарно были родом из Эсперазы. В семье было четыре человека: отец, мать, сын и дочь Мари. Отец и сын Денарно были умелыми ремесленниками. Когда семья перебралась в Ренн-ле-Шато. Мари, родившейся в 1868 году в Эсперазе, исполнилось двадцать четыре года, и она стала помогать матери «приглядывать» за домом священника. О семействе Денарно будут отзываться как о «гостеприемной» семье – поскольку Денарно поселились у священника, оплачивая проживание в его доме работами по его починке и обустройству. Впоследствии отец и сын уйдут работать на завод в Эсперазу, мать последует за ними, а Мари останется у Соньера. Увы, рассказанная подобным образом, романтичная история теряет весь свой былой шарм. Тем не менее вполне возможно, что связь Мари и Беранже возникла еще тогда, когда в доме священника проживало все семейство Денарно (правда, тому нет ни единого доказательства). В оправдательных документах, которые Соньер представил на процессе, он позаботился упомянуть о вознаграждениях за мессы, которые, как он утверждал, поступили к нему от Мари Денарно и ее матери.

Так или иначе. Мари Денарно осталась с ним до конца его жизни, будучи его доверенным лицом. Девушка, восхищавшаяся аббатом, была готова умереть ради него, если он того потребует. Ее преданность к Беранже вызывает удивление и уважение: даже после смерти аббата она не выдала ни одного секрета, доверенного ей Соньером. [101]101
  За исключением одного случая, когда она показала один тайник новому владельцу имения. Ноэлю Корбю. Но тайник был пуст. Без сомнения. Соньер опустошил его, не оповестив о том свою верную служанку.


[Закрыть]До последних дней своей жизни она берегла эту тайну, порой лишь оговариваясь, что жители Ренн-ле-Шато ходят по золоту, даже не подозревая об этом. Но можно ли доверять этим словам? Сама Мари Денарно умерла в бедности, лишенная средств. Чтобы выжить, она отдала свое поместье в пожизненную ренту и до глубокой старости жила в семье нового владельца, которого она, впрочем, сделала своим законным наследником.

Великодушная служанка, беззаветно преданная кюре, всю свою жизнь остававшаяся в его тени, навсегда сохранившая память о нем, – и законная владелица всего, что аббат приобрел или построил. Любопытный персонаж – и не менее любопытная ситуация, которая складывается в том случае, если предположить, что Мари никогда не была любовницей кюре! Но и без этого допущения история Мари Денарно и Беранже Соньера не перестает будоражить воображение и порождать на свет самые причудливые фантазии. Мало кто из сочинителей романа об аббате Соньере отказывает себе в удовольствии написать о прекрасной и вечной любви, которая, в конце концов, была всего лишь глубоким взаимопониманием уважавших и, без сомнения, любивших друг друга двух людей.

Тень Мари Денарно у могилы аббата Соньера – что может быть более волнующим и трогательным во всей этой истории?..

Сколько теней! Одни из них мутные и нечеткие, другие же бледные и зыбкие настолько, что исчезают при малейшем волнении ветра. Но среди этого сонма теней есть и такие, которым не страшны ни ветра, ни бури – они по-прежнему остаются непроницаемыми и неуловимыми. Аббат Беранже Соньер – кто же он на самом деле? Попробуй разберись… Без сомнения, это был обычный, не плохой и не хороший, человек. Это был священник, убежденный в своей миссии, но живший в нелегкое для священнослужителей время, когда политические убеждения нелегко было примирить с религиозными. Мания величия? Вне всякого сомнения, но амбициозные устремления священника были все же направлены на благое дело: он хотел оставить после себя что-либо напоминающее о том, что он прожил жизнь, творя добро.Но из этого вовсе не следует, что аббат был розенкрейцером или франкмасоном, в чем его не раз подозревали те, кто оказывался во власти фантазий, навеянных странным оформлением его церкви. Был ли он «управляем» кем-либо? Нет, это не его роль: Беранже Соньер был не из тех, из кого можно веревки вить. Но тогда почему вокруг этого персонажа сгустилась тайна? Почему его дело наделало столько шума, особенно через сорок лет после его смерти? Почему из неприметного деревенского кюре сотворили легендарного героя?

Потому что в силу обстоятельств аббат Соньер невольно стал воплощением мифа. А миф не может обойтись без Богоявления, которое поражает всех тех, кто безнадежно ищет истину.