Текст книги "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере"
Автор книги: Жан Марабини
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Бараки при военных заводах, в 1942 году производящих снарядов уже в четыре раза больше, чем год назад, представляют собой совсем иной мир. В цехах работают французы, поляки, другие европейцы, а также евреи и русские женщины. Этих полурабочих-полурабов, которых направляет сюда Имперская служба труда или доставляют с Востока до отказа набитые поезда, насчитывается уже около восьми миллионов. Их не пошлют в газовые камеры; они живут, как могут, в поселках Большого Берлина. Население каждого из этих поселков исчисляется сотнями тысяч, и они обслуживают своих победителей. Некоторые приехали добровольно, но такие очень быстро разочаровываются, потому что их иногда селят в бараках вместе с пленными, с людьми, языка которых они не понимают, и вообще их пугает этот неописуемый Метропалис, предвосхищенный фантазией Фрица Ланга задолго до «триумфального» 1942 года. В принципе «волонтерам» незачем общаться с «остарбайтерами»: каждая группа бараков имеет свой номер, каждая отделена от других заборами и колючей проволокой. Дом лагерфюрера, коменданта лагеря, контролирует все выходы, и теоретически контакты между разными группами рабочих запрещены. Однако коменданту на этот запрет плевать, его интересует лишь одно: чтобы адские нормы выработки выполнялись и перевыполнялись. Если кто-то из рабочих распевает во всю глотку, но зато и работает быстро, надзиратели этому только радуются. Из коренных берлинцев остались только старики, женщины и дети, да еще государственные служащие в штатской одежде или в зеленых, коричневых, черных униформах – их обслуживают массы рабов. Как мы уже упоминали, зажиточные горожане без труда находят недорогих и приветливых горничных: женщин-славянок, которые открывают двери их гостям и ходят в своих косынках по улицам (иногда с лопатами на плече – когда приходится участвовать в общественных работах). На бедных улицах старого Берлина ремесленников уже не осталось – они все либо на фронте, либо подались в надзиратели. Домашней прислуги иностранного происхождения в этих кварталах нет. Обветшавшие трамваи и станции метро забиты серыми толпами пассажиров. В кинотеатрах и театральных залах преобладает «более буржуазная» публика – лучше одетая, отчасти прямо-таки шикарная. Эта последняя группа включает привилегированных счастливчиков, чья профессиональная деятельность связана с прессой, издательствами, радиовещанием и аппаратом Геббельса, а также немногочисленных завсегдатаев больших отелей, модных баров и ресторанов, магазинов-люкс. В сущности, основные категории берлинских жителей остались прежними, но к ним прибавились «иммигранты», прикованные к военным заводам – единственным крупным промышленным предприятиям тоталитарного государства. На полях Германии трудятся в основном женщины. Преобладают те, кому больше пятидесяти; мужчин в возрасте от двадцати до пятидесяти лет увидишь редко, и они сразу привлекают к себе внимание. Евреев «вычистили» настолько основательно, что старые объявления «Евреям вход запрещен» нет нужды обновлять, и они превратились в лохмотья. В бакалейных магазинах всем продавщицам за шестьдесят. Пожилые женщины иногда позволяют себе крикнуть эсэсовцам, пришедшим, чтобы арестовать кого-то из членов их семей: «Оставьте нас в покое. Почему бы вам не отправиться на фронт?!» Зима 1942 года постепенно стирает из памяти людей радостные весенние и летние дни, которые теперь кажутся очень далекими. Вокруг центра Берлина образовался широкий пояс, заселенный «иностранцами», которые производят гусеницы для танков, детали самолетов, пушки и пр. Почти полностью исчезли рынки, нормальная торговля, прилавки, заваленные живописной снедью, насмешливые и вульгарные продавцы, памятные по прежним временам. Торговые точки превратились в составные части особой методично организованной вселенной, управляемой администраторами. Продуктовая карточка стала своего рода паспортом, без которого человек не может обойтись. «Город света», о котором мечтал Гитлер, все больше напоминает казарму – в нем появилось слишком много бараков для рабов, а надзиратели повсюду вводят армейские порядки. Обитателей бараков кормят картофелем и копченым салом, а русских – гречневой кашей. Силы рабочих необходимо поддерживать на минимальном, но достаточном уровне, потому что иначе участятся случаи производственных травм. Если рабочие чего и «требуют» от усталых бывших фронтовиков, контролирующих здесь все, – угрожая, если надо, обращением к эсэсовцам, которых надзиратели боятся так же сильно, как и сами иммигранты, – то только прибавки к обычной порции пищи или разрешения погулять часок в лесу, а вовсе не денег. Если норма выполнена, им охотно делают поблажки: например, позволяют пойти в лагерный киоск и купить себе французского табака или голландского шоколада (разумеется, оплатив товары из своих скудных сэкономленных средств).
На заводе ГрецаГосударство даже позволяет «западным» рабочим флиртовать со славянскими женщинами. Подобные романы никого не волнуют, если не мешают работе. По воскресеньям всем дают по куску консервированного мяса с гарниром, который называют «картошкой по-тюремному» и который по вкусу напоминает земляную грушу; иногда все это поливают ложкой подслащенного уксуса. Повседневная пища состоит из капусты, брюквы, шпината, то есть она бедна протеинами. Но если рабы умирают, это не имеет значения – Европа остается неисчерпаемым резервуаром рабочей силы. Здесь, в бараках, люди по ночам грезят о маргарине, о сосисках с настоящей картошкой – любимом блюде коренных берлинцев. Если на заводе все складывается нормально, можно пойти погулять в один из парков города, имея при себе Ausweis (пропуск, выданный фирмой, на которую ты работаешь). Шупо, берлинские полицейские, обычно не придираются, если показать им бумаги, на которых начальник цеха в нужный срок поставил печать. Даже остарбайтеры с их хорошо заметным сине-белым значком на левой стороне груди могут спокойно себя чувствовать в пригородах столицы, где редко встретишь гестаповца. Однако, если заводские инженеры обнаружат акт саботажа или констатируют снижение выработки, отвечать будет весь цех, тут же понаедут «черные берлинцы» – гестаповцы, и тогда оглянуться не успеешь, как попадешь под расстрельную статью. Атмосфера террора стимулирует доносительство, в такой ситуации каждый бдительно наблюдает за своим соседом. Но пока ничего подобного не случилось, можно, например, после работы пригласить на свидание красивую чешку из соседнего цеха. На заводе Греца, где работает Каванна, «разрешается по вечерам прогуляться, покуривая самокрутку, по берегу Шпрее». Как и во всех других зеленых зонах Берлина, здесь ты ощущаешь себя ближе к дикой природе, чем если находишься в одном из лондонских парков или в Булонском лесу. Здесь можно дышать полной грудью, даже если в пяти шагах от тебя, за деревьями с порыжевшей осенней листвой, проходят трамвайные пути. Прошлой весной было так много цветов и птиц! 1942 год еще относительно спокойный для тех молодых рабочих, которые хотят провести вечер с женщиной, – при условии, конечно, что эта женщина не немка. В кабачке, на открытом воздухе, в обмен на какую-нибудь французскую или бельгийскую безделушку вам подадут по чашке бульона. А потом можно будет обнять свою подружку и танцевать с ней под звуки привезенного из Италии аккордеона, пока не стемнеет и не придет время возвращаться в мрачные бараки.
Глава восьмая
1943–1944-й: ОГОНЬ И КРОВЬ ПОСЛЕ СТАЛИНГРАДА
Канарис работает в своем бюро на набережной Тирпица. Перед ним, на низком столике, – «Берлинер иллюстрирте» и «Сигнал», газеты вермахта. Канарис, как и все генералы, в отличие от рядовых немцев, давно знает, что война проиграна. С тех пор как Гейдрих погиб, он думает, что у него развязаны руки.
«Черная капелла» по его рекомендации обратилась за помощью к фон Клюге – национальному герою, прославившемуся в Варшаве, в Бельгии, в Дюнкерке, во Франции; человеку, который разбил всех своих противников (в том числе, под Брянском, Красную армию) и пользуется особым доверием фюрера. Вообще фон Клюге – сторонник кайзера, монархии; Гитлер, следуя совету Канариса, осыпал его подарками и, между прочим, передал ему 250 тысяч марок, сумму, на которую можно приобрести солидную земельную собственность. Однако фон Клюге полагается лишь на собственные выводы и прекрасно сознает, что Германия движется к пропасти. В голове старого прусского вояки зреет мысль о том, что «необходимо прибегнуть к убийству». Канарис летит в Смоленск, где встречается с генералом и вместе с ним разрабатывает план покушения. Фон Клюге должен пригласить Гитлера на свой командный пункт якобы для того, чтобы обсудить катастрофу под Сталинградом: «175 ООО убитых, один фельдмаршал и двадцать четыре генерала попали в окружение и захвачены в плен вместе со всей Шестой армией». Гитлер не сможет отказаться, так как чувствует себя ответственным за это серьезнейшее поражение. Гитлер действительно принимает приглашение, выслушивает упреки фон Клюге. Когда встреча в Смоленске заканчивается, в его самолет подкладывают бомбу замедленного действия. Однако самолет «Фокке-Вульф-200», пилотируемый Бауэром, поднимается слишком высоко и попадает в атмосферные турбулентные потоки. Кислота в бомбе замерзает, ударный механизм не срабатывает. В Берлине люди из абвера успевают незаметно вынуть устройство, которое должно было взорваться под ногами у Гитлера; [218]218
Описываемая здесь попытка покушения произошла 13 марта 1943 г. Взрывное устройство было спрятано в пакете с двумя бутылками коньяка; Фабиан фон Шлабрендорф, офицер из штаба Хеннинга фон Трескова (начальника штаба группы армий «Центр»), попросил одного из пассажиров самолета передать этот пакет его другу в Берлине. В Берлине заговорщики сумели перехватить пакет, и попытка покушения не была раскрыта. (Примеч. пер.)
[Закрыть]Канарис чувствует себя обескураженным. Кредит доверия, которым он пользуется у союзников, уменьшился, как бывало после каждого неудавшегося покушения. Он растерян. Союзники пользуются услугами «Черной капеллы», но адмирал уже не сомневается, что они потребуют безоговорочной капитуляции. Они не хотят видеть Германию управляемой юнкерами – даже если нацисты будут отстранены от власти. И прямо говорят об этом в Касабланке. [219]219
Имеется в виду Касабланкская конференция, проходившая 14–24 января 1943 г. в Марокко. В ее работе участвовали Ф. Д. Рузвельт, У. Черчилль и высшие военные руководители США и Великобритании. На конференции была достигнута договоренность о высадке союзных войск на Сицилии после завершения кампании в Северной Африке. 24 января Рузвельт сделал заявление о том, что союзники будут вести войну против Германии, Италии и Японии до их безоговорочной капитуляции. (Примеч. пер.)
[Закрыть]Канарис комментирует их позицию: «Безоговорочная капитуляция. Нет, наши генералы никогда на это не пойдут. Я больше не вижу возможного решения». Ему на помощь, как ни странно, приходит Мензис из отдела МИ-6: он убеждает Черчилля в том, что Канариса не следует доводить до крайности – иначе этот человек-дьявол будет сражаться «с яростью загнанных в угол крыс».
Нацисты «завинчивают гайки», укрепляют «новый порядок». Они не знают, что «Ультра» к 1943 году превратилась в целую отрасль индустрии, где работает шесть тысяч дешифровальщиков, где ежедневно прочитывается две тысячи вражеских сообщений (хотя немцы постоянно обновляют коды).
Союзники вплотную столкнулись с проблемой увеличения численности немецких подводных лодок. [220]220
Интенсивное строительство немецких субмарин началось в конце 1941–1942 гг., после неудач надводного флота. (Примеч. пер.)
[Закрыть]В одном только Шербуре немцы каждый день спускают на воду по одной субмарине. В 1941 году общее водоизмещение потопленных судов союзников составляло четыре миллиона тонн, в 1942 году – восемь миллионов. Как остановить немецкие подлодки? Нельзя допустить, чтобы 1943 год оказался таким же катастрофическим для союзного флота, как предыдущий. Союзники и так уже заплатили несоразмерно высокую цену, чтобы сохранить в тайне свои секреты. Кроме того, американцы несколько раз проявили неосторожность – в устных выступлениях и в кодированных сообщениях. В какой-то момент Дёниц стал подозревать, что его планы подводной войны известны противнику.
В мае 1943 года разворачивается операция по выслеживанию немецких подлодок с воздуха. «Ультра» дает указания. Подлодки топят днем и ночью, целыми группами. Дёниц за несколько часов теряет 72 субмарины и вызывает к себе оставшихся в живых моряков, чтобы расспросить об обстоятельствах трагедии. Два его сына, служивших офицерами на подлодках, погибли. Два последних сверхбыстроходных немецких броненосца тоже идут ко дну. Таким образом, британский флот отомстил за рейд этих судов по Ла-Маншу, имевший место год назад. Доволен ли происходящим Канарис?
Русские и англичане наводнили своими агентами завоеванную нацистами Европу. Английские и русские секретные службы теперь действуют заодно и претворяют на практике правила, которым сам Канарис учил своих помощников и которые изобрел еще Сунь-Цзы 25 веков назад: «Подкапывайтесь под врага, подрывайте его власть изнутри, разрушайте его экономику, его мораль, дезинформируйте его, старайтесь его погубить, если это возможно, не вступая в открытое сражение». У Канариса и союзников общий враг – Гитлер, но союзники интригуют еще и против Верховного командования вермахта, пытаются посеять раздор между его членами, заставить их совершать ошибки.
9 июля союзники высаживаются на Сицилии и не встречают там серьезного сопротивления. Чиано, зять дуче, помогает королю Италии арестовать и заключить в тюрьму своего тестя и вступает в переговоры с Черчиллем, намереваясь выдать Муссолини англичанам и американцам. Немцам приходится срочно найти замену двадцати семи воюющим на Балканах итальянским дивизиям, которые перешли под командование их врага. На 1944 год планируется высадка союзников во Франции. Диверсанты-подводники из итальянской MAS – в ту эпоху единственное подразделение такого рода – дезертируют. Гитлер освобождает Муссолини благодаря неслыханно дерзкой акции своих парашютистов и получает возможность распоряжаться по собственному усмотрению этим секретным отрядом, который прославился тем, что отправил на дно Средиземного моря чуть ли не весь английский флот, дабы освободить проход для Роммеля. Русские, после Сталинграда и последовавших за ним решающих битв, тоже не имели иного выхода, кроме как довести смертельно опасную игру до конца. Гитлер рассчитывал на «новое оружие», которое сосредоточил на базе в Пенемюнде. [221]221
Пенемюнде – небольшой лесистый остров в Балтийском море, где находилась лаборатория, в которой под руководством Вернера фон Брауна осуществлялись секретные работы по созданию «оружия возмездия». (Примеч. пер.)
[Закрыть]Он проинформировал «обалдевших от восхищения» (по словам одного свидетеля) командиров СС о том, что очень скоро на Англию будут ежедневно выпускать по тысяче ракет Фау и что эта цифра быстро возрастет до пяти тысяч. Англичанам сообщили о немецких ракетах русские, имевшие в Прибалтике и Польше прекрасную агентурную сеть, деятельность которой координировалась русским послом в Стокгольме Александрой Коллонтай. Англичане узнали также, что на Запад обращены 150 ракетных установок, с помощью которых немцы надеются защитить свои владения в Европе. Уже через несколько дней после получения этой информации [222]222
В августе 1943 г. (Примеч. пер.)
[Закрыть]армада британских ВВС поднялась в воздух, долетела до Берлина, а потом разделилась на две части и внезапно атаковала секретные ракетные базы, подвергнув их массированному обстрелу. Незаменимые специалисты-ракетчики были убиты, 70 % оборудования разрушено. Союзники также разгромили 800 ракетных заводов, в том числе «Вельтруп» в Ахене, «Геринг» в Зальцгиттере, заводы во Фридрихсхафене и Ребстоке. В Пенемюнде, где работал фон Браун, [223]223
Вернер фон Браун (1912–1977) – главный конструктор ракеты Фау-2, с 1945 г. жил и работал в США. С I960 г. – директор Космического центра Джорджа Маршалла в Алабаме; разработал американский космический корабль «Аполлон». (Примеч. пер.)
[Закрыть]а также в других местах немцы в спешке пытались восполнить понесенные потери. Однако время уже работало против Гитлера, против задуманной им операции террора.
Журналисты из «Дойче альгемайне цайтунг» настроены пессимистически. Их коллеги из «Берлинер тагеблатт», которые почти все являются членами нацистской партии, тоже (не столько в силу какого-то особого мужества, сколько по легкомыслию) превратились в «вербальных сопротивленцев». У себя в редакции они язвительно комментируют инструкции, поступающие из Проми, министерства пропаганды. Обычное место встреч журналистов – кафе «Рейман». [224]224
Берлинские кафе всегда играли важную роль в столичной общественной жизни.
[Закрыть]Туда же иногда приходят демобилизованные военные. Один калека пытается рассказать, что собой представляет Восточный фронт: «Мы должны торчать там в холоде и грязи и ждать, когда покажутся ужасные танки «Т-34» или русские лыжники в белых балахонах, которые обстреливают немецкие траншеи из огнеметов». – «Да не объясняй им ничего, это бесполезно», – одергивает солдата один из его товарищей. Журналист-эсэсовец мягко протестует против подобного «пораженчества»: «Я потрясен этим состоянием духа, которое встречаю повсюду. Мы все, как крысы, плывем на одном корабле, и не в наших силах его покинуть». Некто Вернер, человек с забинтованной головой, неприязненно бросает эсэсовцу: «Ничего, мы вас высадим на остров и заставим слушать ваши собственные речи. Мы, хоть и владеем всей Европой, выдохлись, смертельно устали. А вы больше не можете снабжать боеприпасами и продуктами более чем двадцатимиллионную армию». Все присутствующие в зале фронтовики соглашаются с ним. Некоторые из них давно впали в состояние апатии, другие, напротив, хотят вырваться из Берлина, вернуться в свою часть. Вернер решил воспользоваться своим ранением и своими связями. Для него уже подыскали скромное местечко в Агентстве печати. Он участвует в тайной подготовке июльского покушения.
Берлинские девушки, которые обожают вечеринки и никогда их не пропускают, не любят говорить о политике. Они хотят развлекаться, они еще так молоды, что могут протанцевать ночь напролет (а на следующий день, на работе, будут клевать носом). Они, как выразилась одна из них, видят особый шик в том, «чтобы зажигать свою свечу сразу с двух концов». Клаус, капитан, которому завтра нужно возвращаться на фронт, переодевается в гражданское, прежде чем отправиться на обед к кузине Терезе. По пути он встречается со своей подружкой Полой, работающей фотографом. Влюбленные уходят из гостей рано. Они, слегка опьянев от выпитого мозельского вина, медленно бредут в сторону Александерплац, сейчас совсем темной. Пола достает из кармана маленький бумажный пакетик и вынимает оттуда два врдос^э, от щетки берлинского трубочиста: «Это на счастье – тебе и мне». Дома Пола ставит на стол чашки и чайник из аугсбургского сервиза, зажигает свечи. Они оба хотят хоть на несколько часов забыть о своих страхах. Рано утром молодой человек вновь облачается в капитанскую форму и вместе с девушкой идет к своим родителям, чтобы познакомить ее с ними. За этим прощальным завтраком, который одновременно можно считать и помолвкой, все чувствуют себя немного неловко. «Индивид стал собственностью государства», – вдруг изрекает отец. Молодые молчат. Что тут скажешь?
«Новый порядок» в БерлинеУ Бернхарда, друга Клауса, отпуск тоже вот-вот закончится. Первые дни всегда самые лучшие, а потом тебя начинают преследовать навязчивые мысли о скором отъезде и ты уже чувствуешь себя далеким от здешних мест! Его сестра Элизабет работает на военном заводе (подчиненном организации Тодта [225]225
Полувоенная правительственная организация, созданная в 1933 г.; занималась разработкой и строительством автомобильной и железнодорожной сети в целях улучшения возможностей переброски войск, а также возведением оборонительных сооружений (в том числе «Западного вала»), подземных помещений для командных пунктов, штабов и пр. Возглавлял организацию Фриц Тодт (1891–1942), который в 1940–1942 гг. занимал пост рейхсминистра вооружения и боеприпасов, а после его смерти министром вооружения и военной промышленности стал Альберт Шпеер. (Примеч. пер.)
[Закрыть]). Она рассказывает, как в феврале 1943 года депортировали евреев, которые на тот момент еще оставались в их цехе. Сотня других рабочих, не евреев, устроила демонстрацию протеста. Эсэсовцы не осмелились вмешаться, потому что толпа была возбуждена и настроена враждебно. «Что такое «новый порядок»?» – спрашивает Бернхард у отца. «Это значит, что Европой будут править нацисты и что все арийцы, но не немцы будут работать до полного истощения или смерти. Образуется чудовищное государство, в рамках которого все культуры, кроме тех, что нравятся нацистам, будут уничтожены!» – «Они не успеют все это осуществить, я тебе гарантирую», – перебивает его Бернхард. «Как так не успеют? Вся Европа уже ограблена. Даже здесь, в Берлине, иностранцев больше, чем коренных жителей. Франция завтра превратится в аграрную страну, которая будет обслуживать наши продовольственные нужды. Париж станет солдатским борделем». Старик воевал под Верденом и к французам относится с уважением. Но Бернхард уже отвлекся от разговора. Он вспоминает исхудавшие лица своих товарищей, тот мгновенный укол страха, который испытываешь, когда узнаешь, что такой-то из твоих знакомых погиб, а другой отправлен в полевой госпиталь. А его отец тут рассуждает о Париже как о будущем борделе для солдат! Бернхард молча поднимается и идет к вокзалу. С него хватит – притворяться веселым нет ни желания, ни сил.
Рита тоже работает на организацию Тодта и участвует в «гражданском сопротивлении». С балкона своего дома она наблюдала за первой ковровой бомбардировкой, которая была проведена британскими ВВС 19 января 1943 года. Когда ее брат погиб под Сталинградом, ей даже не прислали официального извещения о смерти с выражениями соболезнований. Теперь семьи погибших получают заранее отпечатанные бланки, где ручкой вписаны только имя убитого и адрес его родных. Перед смертью, в госпитале, брат успел написать ей письмо, в котором переиначил свою солдатскую клятву. Слова «Я готов умереть за фюрера и величие Третьего рейха» он заменил другими: «Я бы хотел умереть так, чтобы смерть моя обратилась против Гитлера, умереть за истинную Германию». В газетах сообщения о потерях на фронте стали очень лаконичными. Люди – по крайней мере, гражданские и военные низших чинов – перестали употреблять при встречах и прощаниях приветствие «Хайль Гитлер!» и выбрасывать вперед руку. В августе Рита помогала эвакуировать раненых на Потсдамском вокзале. С тех пор как был введен «новый порядок» (берлинцев известили об этом 18 февраля, во время митинга во Дворце спорта), уже не принято говорить «фюрер», а только «Гитлер». В баре «Кемпински» – берлинском подобии парижского бара «Риц» – пока по-прежнему можно выпить бокал шампанского или коктейля «Негрони» (приготовляемого на основе мартини), но чипсы и жареный миндаль давно исчезли. Зато здесь можно свободно поговорить, не опасаясь доносчиков. В церкви приходит все больше народу – главным образом те, кому за пятьдесят. Люди стоят у дверей, потому что помещения храмов заполнены до отказа. Один пастор заметил, что «наибольшей популярностью пользуются у прихожан заупокойные службы». Кузен Риты писал ей 18 октября 1943 года из Вольтурно (Италия): «Повесили нескольких немецких санитаров – за то, что они рекомендовали солдатам при появлении признаков серьезного недомогания обращаться в санчасть». До 31 декабря никаких увольнительных не будет. Режим, между прочим, не поощряет празднование христианского Рождества. С тех пор как Италия вышла из войны, эсэсовцы устраивают облавы на итальянских коммерсантов в Берлине и никто уже не ходит ужинать в ресторан «Прекрасная неаполитанка». Зато длинный курьерский поезд привез с Апеннинского полуострова новых рабов для заводов по производству боеприпасов, и из окон вагонов доносятся звуки песен «О соле мио» и «Санта-Лючия».
Газеты наподобие «Сигнала» печатают на первых страницах фотографии власовцев, желая показать, что еще существует «русская белая армия, воюющая с большевиками».
