Текст книги "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере"
Автор книги: Жан Марабини
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Фон Папен, вернувшийся, чтобы позавтракать, в свою роскошную резиденцию, окруженную настоящим миниатюрным лесом, не спешит присоединиться к «всеобщему ликованию», о котором пишет уже оркестрованная Геббельсом немецкая пресса. Прежде чем отправиться на заседание кабинета, которое должно состояться во второй половине дня, он заходит в «Клуб господ», чтобы выкурить гаванскую сигару. В иностранных агентствах обсуждается состав новогоправительства, в котором фон Папен получил должность вице-канцлера. Сорок восемь часов назад именно он объявил об отставке генерала фон Шлейхера.
В отеле «Адлон», немецком «Рице» локального значения, Вилли Хаас, сценарист фильма «Безрадостный переулок», завтракает с Пабстом, [27]27
Георг Вильгельм Пабст (1885–1967) – немецкий кинорежиссер, получивший широкую известность после выхода на экраны фильма «Безрадостный переулок» (1925), в котором была передана атмосфера нищеты и спекуляции, царившая в Австрии после Первой мировой войны. В 1931 г. снял фильм «Трехгрошо-вая опера». После прихода нацистов к власти эмигрировал из Германии, работал во Франции и США, а в 1939 г. переехал в Австрию. (Примеч. пер.)
[Закрыть]режиссером того же фильма. Они заплатили 15 марок за вход, их обслуживает старый метрдотель. Эти персонажи вчерашнего дня, среди корзин с цветами, пьют шампанское, чтобы «отметить конец мира». У них в петлицах гвоздики, они совершенно спокойны. Зато возбуждение не спадает во всех редакциях популярных газет – на Кохштрассе, Эрнст-Ройтер-плац, Лейпцигерштрассе. Крупные еврейские газетные агентства и издательства пока продолжают работать, но они уже сменили руководство по указаниям Рема и Геббельса. Здесь, в редакциях, – вспышки фотоаппаратов, грохот ротационных печатных машин и щелканье телетайпов («тикеров», как их называют на берлинском арго). Какой-то репортер говорит: «Сегодня, точнее, этой ночью будет спектакль на улицах». Все уже знают, что в окраинных кварталах плотные массы людей готовятся к дикарскому празднику, несмотря на десятиградусный мороз. Во второй половине дня ротозеи начинают скапливаться в министерском квартале и вокруг дворца Бисмарка, чтобы загодя обеспечить себе лучшие зрительские места.
Можно ли поверить, что Гитлер пока имеет в своем кабинете только двух нацистов? Сейчас, за фасадом дворца президента рейха, фон Папен начинает волноваться. За всю свою историю Берлин никогда не знал подобной ночи. «Маска Медузы», «эмблема страха», водворилась повсюду; она появляется из теней, размножаясь до бесконечности, в виде свастики, заключенной в белый круг, на ярко-красном фоне. «Не есть ли это, – спрашивает себя (слишком поздно) фон Папен, – просто знак романтизма, предвестие счастья, которого наконец ждут берлинцы после стольких лет кризиса?» Кое-кто уже боится – и все же поражается тому, что за одну ночь и один день удалось собрать эти тысячи эмблем. Фон Папен подходит к окну, несмотря на холод. Ему зябко, он поднимает меховой воротник. «В гулкой ночи маршируют обутые в сапоги автоматы, заставляя дрожать Шарлоттенбургское шоссе; они выходят на Унтер ден Линден, пройдя перед тем через триумфальные Бранденбургские ворота. Они идут, шеренга за шеренгой, в зловещем ритме, задаваемом музыкой фанфар, под песнопения новой литургии» – так опишет эту сцену французский посол.
Опершись на трость, восьмидесятилетний фельдмаршал тоже прислушивается к выкрикам на улице: «Сегодня Берлин, завтра – Германия и весь мир!» Гинденбург уже досадует на себя за то, что невольно дал повод для этого чудовищного дефиле коричневорубашечников, которые движутся, выстроившись по бригадам, под дробь барабанов и раскаты духовых инструментов, освещаемые тысячами пылающих факелов. Он встревожен и обращается к Мейснеру, своему преданному секретарю: «Отто, вы мне не говорили, что их так много». Но секретарь едва его слышит. Его уши заполнены песней «Хорст Вессель», новым гимном нацистов, в котором прославляются «развевающиеся знамена и сомкнутые ряды». «Но разве эта песня, – спрашивает себя статс-секре-тарь, – не написана мнимым нацистским героем, который в действительности был сутенером и которого зарезал ножом другой сутенер (Али Хелер) из-за какой-то проститутки?» Гинденбург между тем уже Дрожит от негодования.
А в Потсдаме злится фон Шлейхер. Он уже знает, что, не выступив прошлой ночью на Берлин, проиграл партию. Еще три дня назад он был рейхсканцлером и хотел спасти Германию, опираясь одновременно на левых и правых. Что ж, он упустил свой шанс. Теперь он уже не сможет мобилизовать свои гарнизоны для борьбы с этим пылающим змеем CA, озаренным факелами. Варварский праздник. За несколько часов «коричневая» армия, похоже, завоевала сердца берлинцев. Среди коричневорубашеч-ников марширует и последний, недавно набранный контингент – они идут все в черном, без музыки, в униформах с изображением черепа. Их возглавляет молодой (тридцатитрехлетний) человек, Генрих Гиммлер. Рем усмехается, глядя на этих эсэсовцев, бригады экстренного вмешательства, которые набирались в спешке в качестве противовеса ему, Рему. Их численность пока еще смехотворна. Однако Рем отмечает, что, приветствуя их, фюрер чуть более резко выбрасывает вперед руку, прямее держит спину. Гитлер уходит со своего балкона только на рассвете.
Эйнштейн на ШпрееКогда Берлин просыпается, на дворе уже новая эпоха. Карл, безработный обувщик, готовится к новому параду CA, на этот раз дневному. Фрау Шульц, с блестящими глазами, сидит за столом вместе со своими постояльцами, которые с аппетитом поглощают кофе, булочки с маслом и апельсиновым конфитюром, сосиски, нарезанные ломтиками, вареные яйца и сыр. Альберт Эйнштейн сегодня должен читать лекцию в Обществе имени императора Вильгельма. Но сперва он совершит вместе со своим другом Планком [28]28
Макс Планк (1858–1947) – немецкий физик-теоретик, президент Общества имени императора Вильгельма (созданное в 1911 г. объединение научно-исследовательских институтов), лауреат Нобелевской премии (1918); занимался теорией излучения, термодинамикой, теоретической физикой. (Примеч. пер.)
[Закрыть](тоже ученым с мировым именем) маленький ежедневный променад вдоль реки Шпрее в сопровождении своего бассета. В отеле «Адлон» облаченный в вышитую рубаху Хаас, берлинский Кокто, пишет письмо фрейлейн Карло, в которую безнадежно влюблен с 1924 года. Вилли, метрдотель, прозванный за свою необыкновенную осведомленность «берлинской газетой», рассказывает ему, что сегодня ночью какой-то еврей покончил с собой, бросившись под поезд эс-бана. «Наверняка это не из-за Гитлера, – откликается Хаас, – если только покойный не был пророком». Гаспар Невер у себя в мастерской демонстрирует английским любителям живописи свои афиши. Он указывает на одну из них, к «Трех-грошовой опере». «Может быть, очень скоро к этой афише добавят мрачную надпись: «Спектакль отменен»», – говорит один англичанин, чтобы сбавить цену. На Тиргартенштрассе, 44 семья Грюнфельда, владельца самых современных магазинов в Берлине, готовится к отъезду в Нью-Йорк. На вокзалах отдельные еврейские семьи уже стоят в очередях к кассам, торгующим билетами в Вену и Цюрих. «Это было время, когда они [нацисты] наносили удар за ударом, устраивали свои парады и вели себя – при мощной поддержке своей прессы – с дерзостью и даже высокомерием», – скажет потом Стефан Цвейг.
В просторных студиях УФА [29]29
Universum Film Aktiengesellschaft, акционерное общество «Универсум-фильм».
[Закрыть]Пауль Лени, Фриц Ланг, Эрнст Лубитш [30]30
П. Лени – режиссер фильма «Кабинет восковых фигур» (1925), работал в стиле экспрессионизма; Ф. Л а н г – режиссер фильмов «Усталая смерть» (1921) и «Нибелунги» (1923–1924); Э. Лубитш – режиссер исторических фильмов «Глаза мумии Ма» (1915), «Кармен» (1918), «Мадам Дюбарри» (1919), «Анна Болейн» (1920). (Примеч. пер.)
[Закрыть]все еще работают с Полой Негри. [31]31
Актриса немого кино; после прихода нацистов к власти осталась работать в Германии. (Примеч. пер.)
[Закрыть]Дитерле, Куртиц, Петер Лорре [32]32
Вильгельм Дитерле – кинорежиссер; после прихода к власти нацистов эмигрировал. (Примеч. пер.)
Михаэль Куртиц (1888–1962) – немецкий кинорежиссер венгерского происхождения; эмигрировал в США.
Петер Лорре (Ласло Лёвенштейн) (1904–1964) – венгерский киноактер; прославился в роли ребенка-убийцы в фильме Ф. Ланга «M» (1931). С 1935 г. снимался в Голливуде. (Примеч. пер.)
[Закрыть]– думают ли они уже о том, чтобы покинуть Берлин? Пабст, во всяком случае, пока остается: он будет ставить «Юную гитлерианку». Но и он уедет позднее, когда поссорится с Геббельсом. Конечно, ничто не решается в один день. Пола Уайтмана [33]33
Пол Уайтман(1890–1967) – американский музыкант, руководил джаз-оркестром и много сделал для популяризации джаза в Европе. Его называли «королем джаза». (Примеч. пер.)
[Закрыть]еще встречают овациями в Музыкальном обществе, а Шёнберга [34]34
Арнольд Шёнберг (1874–1951) – австрийский композитор, с 1925 г. жил в Берлине (с 1933 г. – в США), основоположник атональной музыки и додекафонии.
[Закрыть]– в Прусской академии. На заводах электрического оборудования «Сименс» инженеры трудятся в мастерских, расписанных по эскизам Гропиуса, [35]35
Вальтер Гропиус (1883–1969) – выдающийся немецкий архитектор, основоположник функционализма (стиль «бау-хауз»); в 1934 г. эмигрировал, работал в Великобритании и США. (Примеч. пер.)
[Закрыть]а в Институте исследований Солнца Эрих Мендельсон, знаток старого Берлина, звонит по телефону Альбану Бергу, [36]36
Альбан Берг (1885–1935) – австрийский композитор-экспрессионист, создатель опер «Воццек» (1921) и «Лулу» (1935). (Примеч. пер.)
[Закрыть]создателю оперы «Воццек»:
– По мнению этих людей, развитие музыки остановилось на Вагнере, надо уезжать… Они наверняка запретят «Лулу». [37]37
«Лулу» Пабста, с Луизой Брукс в главной роли, действительно была запрещена как образчик «иудейско-капиталистического декаданса». Но зато Гитлер сделает все возможное, чтобы вернуть в Германию Марлен Дитрих, к которой испытывает тайное влечение. Ему это не удастся.
[Закрыть]
– Эрих, я хорошо знаю их культурную политику: всё, что не является «народным», то есть германским, должно исчезнуть.
В «Нельсон-ревю», на Кудамме, специалисты по страусовым перьям и блесткам готовят костюмы к вечернему спектаклю, под портретом Жозефины Бейкер. [38]38
Жозефина Бейкер (1906–1975) – американская негритянская танцовщица и певица. В 1925 г. приехала в Париж, выступала в «Негритянском ревю» и других мюзик-холлах, снималась в кино. С 1937 г. – гражданка Франции. Участница движения Сопротивления, после войны награждена военным крестом и орденом Почетного легиона. В 1950 г. основала в своем имении детский дом для детей разных национальностей. (Примеч. пер.)
[Закрыть]На афише изображены женщины в униформе, одетые в черное, марширующие, подобно китайским теням, за белым экраном. Единственное яркое пятно – сама рыжая примадонна, которая в действительности является мужчиной. Никто не сомневается в том, что уже сегодня вечером нацисты, «борясь за истинно немецкое искусство», ворвутся в зал и подвергнут директора кабаре суду линча под крики: «Смерть жидовствующим большевикам от культуры!» Однако и в последующие дни далеко не все евреи убеждены в неизбежности катастрофы, хотя Геринг уже держит полицию в своих руках. А между тем Гйнденбург слишком мягок и мало-помалу отдает всю полноту власти нацистам. Некоторые представители еврейской буржуазии кичатся тем, что, например, «оплачивают по цене бриллиантов» спектакль Пискатора, [39]39
Эрвин Пискатор (1893–1966) – немецкий театральный режиссер, коммунист. Открыл в Берлине «Театр Пискатора» (работал в 1927–1932 гг., с перерывами). Был в числе первых режиссеров, осуществивших идею политического театра; вводил в спектакли кинохронику, фотомонтаж, разворачивал действие одновременно на нескольких площадках, использовал новые сценические конструкции – движущиеся дорожки и пр. Уехал из Германии накануне прихода к власти нацистов, работал в Москве, Париже, Нью-Йорке, с 1962 г. был художественным руководителем театра «Фрайе фольксбюне» в Западном Берлине.
[Закрыть]заканчивающийся пением «Интернационала», который артисты исполняют, подняв вверх сжатые кулаки. Стефан Цвейг, австро-еврейский писатель, анализирует, находясь в Вене, это состояние духа «не имеющих религии снобов, чьи резиденции украшены чувственными фресками работы Отто Дикса [40]40
Отто Дикс(1891–1969) – немецкий живописец и график, в 20-х гг. был связан с дадаизмом, экспрессионизмом и «новой вещественностью». (Примеч. пер.)
[Закрыть]и мебелью в стиле «баухауз»». Согласно Цвейгу, они сами навлекают на свой Вавилон разрушительный огонь. Цвейг, конечно, перегибает палку. В начале гитлеровской эры и так слишком много говорят о «еврейском космополитизме». На самом деле завсегдатаи «Белой мыши» и «Эльдорадо» – на девяносто процентов «чистые арийцы», такие, как Бригитта Хельм, Цара Леандер, Лилиан Харвей, Вилли Фрич. Упитанные, обнаженные берлинки, дерущиеся в грязи, или телефоны на столиках, которым обязано своей славой кабаре «Старый Берлин», – просто локальные достопримечательности для привлечения публики. Однако это уже не имеет значения. Гала-сеансы, на которых проститутки с хлыстами ищут себе добровольных жертв среди публики, вскоре, при новых хозяевах страны, сменятся куда более жестокими избиениями заключенных в тюрьмах. А «карнавальные» действа на «Эйфелевой башне» Берлина, Funkturm [41]41
Радиобашня (нем.). (Примеч. пер.)
[Закрыть]вскоре будут происходить за настоящими стенами и заграждениями из колючей проволоки.
Пискатор бежит (без своего политического театра) в СССР, откуда вскоре уедет в Америку. Карикатурист Гросс, [42]42
Георг Гросс (настоящее имя Георг Эренфрид) (1893–1959) – немецкий график и живописец, член коммунистической партии (с 1918 г.). В 1924 г. организовал «Красную группу» художников, с 1928 г. – член Ассоциации революционных художников Германии. Некоторое время примыкал к дадаизму и экспрессионизму. Широкую известность получили его графические циклы «Лицо господствующего класса» (1921), «Се человек» (1922), «Расплата следует!» (1922–1923), «Новое лицо господствующего класса» (1930) и работа «Се человек», где распятый Христос изображен в противогазе и армейских башмаках. В 1932 г. эмигрировал в США. (Примеч. пер.)
[Закрыть]человек, которому в Берлине больше всего льстят и которого больше всего ненавидят, тоже приходит к выводу, что пора уносить ноги. Создатель «Красной группы», но, по мнению коммунистов, анархист и сноб, Гросс всегда был излюбленной мишенью для их нападок. Однако и он признает, что имеются разные уровни опасности. Предложенная им формула Consiscamus discrepantes («Придемте к согласию, несмотря на различия между нами») явно запоздала. И вот он уезжает, со своей дадаистской швейной машинкой и с дорожными сумками, набитыми старыми денежными купюрами, которые обесценились уже десять лет назад. Автор берлинского «Сатирикона» в последний раз называет таксисту адрес вокзала. Таксист, узнав своего пассажира, спрашивает:
– В какую страну направляетесь, герр Гросс?
– Туда, где не правит человек в габардиновом пальто и с маленькими усиками.
– Вскоре он будет повсюду, – бормочет сквозь зубы шофер.
В «Романском кафе»Больше не появится в «Романском кафе», охраняемом карликом в униформе, некий господин Гросс, в ковбойских джинсах (уже тогда) или в своем обычном виде, похожий на лондонского банкира, в котелке и со сложенным зонтиком. Однако в начале гитлеровской революции в это кафе, с его бархатными драпировками, зеркалами и золотыми украшениями, просторным дверным тамбуром, уютными укромными уголками и цветами на столах, все еще приходят постоянные клиенты, чтобы обсудить последние новости. Это заведение все еще остается интеллектуальным центром Берлина. Издатели, поэты, художники, драматурги, актеры любят собираться здесь, вдали от жалкого мира рабочих, от плохо замощенных улиц, по которым враскачку едут старые трамваи, от бочек с селедками среди питейных заведений и облупившихся домов безработных. Конечно, кафе расположено в центре столицы, но при этом в стороне от роскошных особняков Груневальда, от отеля «Эксцельсиор», соединенного мраморными переходами с самым большим вокзалом города; в стороне от Зигесаллее (на берлинском арго так называют улицу Сеньоров) и садов в районе Тиргартен, где сидят няни с детьми и где можно совершать конные прогулки. «Романское кафе» не похоже и на аналогичные заведения на Александерплац, где один гарнир из кислой капусты стоит две марки. Это особый, закрытый мир, примостившийся на краю берлинской площади Пигаль, расцвеченной яркими вывесками и напоминающей по своей атмосфере одновременно Монмартр двадцатых годов и Сен-Жермен-де-Пре пятидесятых. Здесь ищут прибежища, как на острове; сюда приходят, чтобы увидеть Роду, своего рода героиню сюрреализма, женскую ипостась Гросса, исполнительницу песенок о влюбленных монахинях, за одним из столиков, в 1933 году, еще скромно сидит с бокалом коктейля «шерри-коблер» красивая популярная актриса Марго Лион. К ней, смущаясь, подходят два юных штурмовика. Марго обращается к ним со словами из своей любимой песни: «Вы символы страсти или жертвы моды?» Один из штурмовиков, светский молодой человек с голубыми глазами, отвечает ей в тон строкой из стихотворения Курта Швитера «Цветы Анны»: «О, я люблю вас всеми моими двадцатью семью чувствами, я весь пронизан любовью»… Берлин в первый год нацистского правления еще остается двойственным, двусмысленным. Очень скоро начнутся карательные рейды штурмовиков. Однако «Романское кафе» вновь ненадолго обретет спокойствие (несмотря на переломанную мебель) после «Ночи длинных ножей».
Йо-йо, Блошиный рынок, мальчики для развлеченийВиртуозы игры с йо-йо [43]43
Игрушка: волчок на веревочке. (Примеч. пер.)
[Закрыть]выступают в «Адлоне», демонстрируют свой талант. Постоянные клиенты отеля в восторге. Один японский мим на лестничной клетке показывает номер «прогулка собаки на поводке». Все вокруг упражняются в обращении с триумфально шествующим по миру йо-йо. В полутемном баре двое бизнесменов из Дюссельдорфа обсуждают, как им лучше провести свои зимние берлинские каникулы. Они присоединяются к двум подвыпившим матросам, заказывают у портье такси и едут на Блошиный рынок, на Ноллендорфплац. Позднее, в одном злачном заведении на Кудамме, они выбирают себе мальчиков для развлечений с грубо подкрашенными косметикой лицами – школьников, которые хотят заработать несколько марок. До рассвета в комнатах борделя не смолкают взрывы смеха, бессвязное кудахтанье. По обледеневшей улице проезжает грузовик CA. На сей раз он не останавливается у подъезда. Все испуганы – от атлетического вида охранников до клиентов. Однако здесь нет ни коммунистов, ни евреев, которые могли бы стать для штурмовиков достойными козлами отпущения.
В посольстве СССР беседуют о Гитлере. Немецкий барон, полковник рейхсвера, одетый в штатское, поднимается на лифте в маленький салон, украшенный фотографиями Ленина и Сталина. Этот юнкер, бывший член «Стального шлема», чувствует себя вполне непринужденно, когда советский посол склоняется перед ним в поклоне. Беседы между немецкими офицерами и сотрудниками русского посольства происходят регулярно. Эти контакты соответствуют традиции тайных взаимоотношений между двумя странами, поддерживаемых, несмотря на различия в идеологии. Сегодня двое собеседников делятся своим недовольством по поводу усиления CA, численность которой уже достигла трех миллионов человек. Русский говорит полковнику, что социал-демократы, христиане, национальные меньшинства и офицеры монархической армии в скором времени будут «окончательно» уничтожены нацистами. Немец, со своей стороны, представляет доказательства того, что последние уже готовы к провокациям против левых. CA и Геринг, ныне действующие «в тандеме», собираются обвинить берлинских коммунистов в поджоге рейхстага, который сами же и устроят. Рему и Герингу важно скомпрометировать Коминтерн. Немецкий офицер разворачивает на столе карту и показывает, где находится тайный подземный ход, соединяющий здание парламента с домом Германа Геринга. По этому ходу и пройдут штурмовики-поджигатели. Эта акция как-то связана с недавним разгромом «Дома Карла Либкнехта», штаб-квартиры немецких коммунистов. Ее предполагается осуществить сегодня же вечером, 28 февраля. Полковник, которого провожает посол, спускается на лифте вниз.
Рейхстаг горитПаризерплац. Посол Франции Андре Франсуа-Понсе открывает обед, на котором присутствуют 12 гостей. Министр финансов (не нацист) Шверин фон Крозиг сидит справа от супруги посла. Посол как раз приступает к рагу из окорока кабана, убитого в охотничьих угодьях Геринга, когда мажордом передает ему лапидарную записку: «Рейхстаг горит». Он поднимается и подходит к окну, из которого виден купол парламента. Стеклянный купол сейчас весь охвачен алым пламенем, «как будто в нем зажгли бенгальские огни», как напишет потом Франсуа-Понсе. Посол сообщает эту новость своим гостям. Они настолько поражены неожиданным известием, что на какое-то время теряют дар речи. Только министр финансов вскрикивает, охваченный странным порывом радости: «Gott sei Dank!» («Слава богу!»)
Берлинские пожарные суетятся вокруг гигантского костра и наконец проникают в здание. Они обнаруживают около двадцати очагов возгорания – в большом зале, в буфете, в залах заседания комиссий. Кто-то облил бензином шторы, старую деревянную обшивку стен. «Это преступление было подготовлено очень многочисленной группой», – утверждает шеф пожарных. Полицейские хватают человека с блуждающим взглядом, который имеет при себе документы на имя Маринуса ван дер Люббе. [44]44
Маринус ван дер Люббе (1909–1934) – безработный голландец, принадлежавший в прошлом к одной из коммунистических организаций. В момент ареста, видимо, находился в состоянии наркотического опьянения. (Примеч. пер.)
[Закрыть]Он действительно кажется пережившим какое-то сильное потрясение.
Многочисленные евреи собираются в своих синагогах. После службы они горячо обсуждают начавшуюся «охоту на коммунистов». «Они атеисты, с ними поступили правильно». – «Рема рано или поздно отстранят от дел, и тогда консервативные правые вновь придут к власти». – «Я не верю, что нацисты возьмут под свой контроль прессу, книжные издательства, кино». – «Да что они вообще смогут сделать без нас: в наших руках банки, коммерция, всё», – говорит толстый торговец мужскими сорочками, который только что заключил с Ремом сказочно выгодный контракт на поставку коричневых рубашек и отказал в каком бы то ни было кредите социалистам, хотевшим одеть в «зеленое» свою милицию. Один из друзей упрекает его: «Ты еще об этом пожалеешь, когда увидишь перед нашей синагогой плотную толпу с красными знаменами. Эти люди ненавидят нас, не могут спокойно смотреть, как мы выходим из своих «Мерседесов» в шубах и складных цилиндрах. Я не удивлюсь, если те, кто сегодня несет плакаты «Мы голодаем», завтра присоединятся к нацистам!» Здесь, у синагоги, все чувствуют и знают, что совершили ряд ошибок. Однако даже самые неисправимые пессимисты не могут вообразить, что ожидает в ближайшем будущем израильскую общину Берлина. Евреи полагаются – впрочем, без большой веры – на гарантии безопасности, которые Гитлер обещал предоставить «всем» церквам. Какой-то человек с большой бородой размахивает газетой от 5 февраля 1933 года, в которой Адольф Гитлер обращается с просьбой о сотрудничестве к духовным лицам всех вероисповеданий. Непонятно только, можно ли отнести к числу этих «духовных лиц» и раввинов. Раздаются голоса: «С ним (Гитлером) необходимо вступить в переговоры». В конце концов, разве не было благодарственной службы Те Deutn, [45]45
«Тебя, Боже, славим…» (католическая молитва). (Примеч. пер.)
[Закрыть]во время которой знамена со свастиками склонялись перед католическими священниками? То же самое происходило и в Мариенкирхе (церкви Святой Марии), и в соборе Святой Хедвиги, где католики получили те же гарантии. Не планируется ли в скором времени заключение конкордата с Ватиканом? «Несмотря на нашу тревогу и на зверства CA, – вмешивается в разговор некий раввин, – мы не можем не признать, что до сих пор к нашим синагогам относились с уважением».
Пройдет довольно много времени, прежде чем суд в Лейпциге установит факт невиновности берлинских депутатов-коммунистов и Георгия Димитрова. Никто из посторонних не присутствовал на тайной казни «анархиста» ван дер Люббе. Его тело даже не выдали его семье. Крузе, ординарец Рема, на Нюрнбергском процессе подтвердит, что поджог рейхстага был осуществлен 23 членами штурмовых бригад по поручению Рема, одобренному Герингом. Все эти люди будут расстреляны 30 июня 1934 года за исключением самого Крузе, которому удастся бежать в Швейцарию и которого будет искать гестапо. Крузе добавит к своим показаниям, что Рем шантажировал Гитлера, угрожая сделать достоянием гласности обстоятельства этого дела, что и послужило истинной причиной его, Рема, гибели. Посол Франции не верил в мрачный фарс, поставленный новой властью. Он отмечал в своем дневнике, что пожар рейхстага, как и «Ночь длинных ножей», всегда оставался для Гитлера табулированной темой. Геринг, напротив, хотя и отрицал факт своего участия в поджоге, втайне настолько им гордился, что в его устах само опровержение этого факта звучало чуть ли не как признание: «Нерона и меня ложно обвиняли в поджоге соответственно Рима и рейхстага. На самом деле Рим сожгли христиане, а рейхстаг – коммунисты». Геринг возмущался сожжением огромного количества книг «антигерманской направленности», организованным на сей раз без всякой маскировки и «козлов отпущения», по поручению Геббельса, одной майской ночью на площади Оперы. Двигала ли им зависть? Или предусмотрительность? Не следует забывать, что Геринг и Геббельс были соперниками. Аутодафе не понравилось берлинцам. Геринг же был хотя и тщеславен, но очень осторожен. Тучный Геринг пользовался популярностью. Он охотно представал в обличье храброго, добродушного человека, в некоторых случаях – и защитника евреев. В 1941 году, когда его Люфтваффе будет бомбить Лондон и там начнутся пожары, он поставит это себе в заслугу. Но когда, после 1943 года, настанет черед Берлина испытать те же невзгоды, Геринг окажется как бы ни при чем.
