Текст книги "Маргарет Тэтчер"

Автор книги: Жан Луи Тьерио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)

Странный подушный налог и избирательный ажиотаж

Маргарет Тэтчер ненавидела административно-территориальные образования и местные органы управления. Она упразднила Совет Большого Лондона и еще несколько крупных сообществ городских агломераций. Но этого ей было недостаточно. Она хотела еще раз, причем в последний, вернуться к вопросу о способе финансирования их деятельности, и хотела этого по двум причинам: одна основана на вопросах нравственности и справедливости, а другая – чисто электоральная.

Причина нравственная была сама по себе достаточно верна. Если в среднем около 75 процентов расходов оплачивались казной, а 25 процентов – за счет местных налогов, база обложения которых зависела от застроенной площади и площади землевладений, то было чрезвычайно трудно оценить реальный вес местного налогообложения, ведь надо было бы произвести точнейшие подсчеты, в которых даже опытные налоговики запутывались, а рядовой гражданин был на них просто неспособен. Результат, естественно, был таков: тратившие на свои нужды более всего средств, территориально-административные единицы не стеснялись «утяжелять» груз налогообложения своих налогоплательщиков. При такой системе из тридцати пяти миллионов английских избирателей 17 миллионов вообще не платили местных налогов[207]207
  Это те, кто не относился к числу собственников или арендаторов (квартиросъемщиков).


[Закрыть], а из восемнадцати миллионов, что их платили, около шести миллионов[208]208
  К их числу относились все те, кто в той или иной мере по разным причинам пользовался социальной помощью.


[Закрыть] пользовались скидками, возможностями частичного возврата сумм или даже полного освобождения от налогов. Короче говоря, местные налоги крайне неравномерно взимались, а многие из тех, кто пользовался различными услугами, ничего за эти услуги не платили. Это была большая удача для демагогов всех мастей, и лейбористов, и консерваторов, которые могли за минимальную политическую цену предложить какую-нибудь благородную социальную акцию. В соответствии с логикой Маргарет Тэтчер, по которой каждый пенни государственных денег должен быть потрачен бережливо, следовало все расходы переложить на налогоплательщиков. Она пишет в мемуарах: «Эта финансовая безответственность объясняет то, что расходы были постоянно чрезмерными. Центральная власть могла сколь угодно твердо и решительно сокращать часть местных расходов, субсидируемую Казначейством, но результат был всегда один: не снижение расходов, а повышение ставок налогов». Идея Маргарет заключалась в следующем: ввести подушный налог под названием «районный налог» по единой ставке для каждого взрослого гражданина, проживающего в определенной административно-территориальной единице, и направлять эти средства на нужды местного сообщества; должны были быть предусмотрены налоговые выплаты (то есть скидки), которые никогда не должны были бы достигать 100 процентов, что привело бы к тому, что каждый гражданин все же вносил бы свою лепту и ему было бы что терять при выборах членов местного экономического совета. Принцип финансовой ответственности должен был главенствовать при проведении реформы. В том же духе должны были быть сведены к единой ставке в масштабах всей страны и профсоюзные взносы. «Таким образом, можно было бы проводить более точные и логичные сравнения деятельности различных местных советов». Отсюда понятно, какой выигрыш надеялась получить Маргарет в электоральном смысле. Так как партия лейбористов традиционно щедро тратила чужие деньги, то в электоральном смысле она неизбежно в скором времени будет наказана. По мысли Маргарет, это был прекрасный способ изгнать лейбористов из их последних бастионов, административно-территориальных единиц.

Но всё это была теория. На деле же, в случае реализации этой программы, проигравших оказалось бы больше, чем выигравших. Средняя величина налогового бремени, подсчитанная Казначейством, продолжала увеличиваться. В 1988 году она должна была составлять 299 фунтов в год на человека, а в 1990-м, когда будет введен «районный налог», она достигнет уровня 365 фунтов стерлингов. Несмотря на предусмотренные случаи освобождения от налогов, количество граждан, подлежавших налогообложению, увеличивалось с девятнадцати миллионов до двадцати двух, в основном это были представители среднего класса. Кроме того, сначала предполагалось, что новая система налогообложения будет вводиться постепенно, но Маргарет склонилась к «шоковому варианту», то есть к полному переходу на новую систему с 1 апреля 1990 года. Так она надеялась доказать, что лейбористы «потеряли голову». Увы, на самом деле ее потеряла она, опьяненная успехом. Она не слушала предупреждений, доносившихся из сомкнутых рядов политических деятелей. Возвышали голоса и ее противники. Майкл Хезлтайн воскликнул со своего места в палате общин: «Ответственность за введение подушного налога[209]209
  Подушный налог – так назвали «районный налог» противники Маргарет в память о старой подушной подати, которую все ненавидели; так что название в стилистическом смысле не было нейтральным.


[Закрыть] будет возложена на то правительство, которое введет этот налог! Этот налог войдет в историю как налог тори». Он был чертовски прав! «Комитет 1922 года» тоже призывал Маргарет отказаться от введения этого налога. Безуспешно. «Все испытывающие чувства неудовлетворенности, это просто люди, которые не могут примириться с тем, что они простые, рядовые члены парламента, вот кто они такие», – сказала Маргарет по этому поводу Вудро Уайету. Она зашла слишком далеко. Она везде заявляла, что «районный налог» – это «флагман» ее реформы, и не слышала Криса Пэттена, которые ей предсказывал, что «флагман может увлечь на дно следом за собой весь флот». Она не обращала больше внимания на заднескамеечников, осаждавших ее канцелярию. Она больше не слушала никого. Она не обратила внимания на то, что одновременно подали в отставку советники-консерваторы из Оксфордшира, Йоркшира, Манчестера и Бристоля. Еще менее она прислушивалась к гласу улицы, гласу народа. 31 марта 1990 года огромная демонстрация из сотен тысяч человек прошла по Трафальгар-скверу, громя всё вокруг. Толпа переворачивала и поджигала машины, фа-била и разоряла магазины, разбирала леса реконструируемых зданий и использовала всё, что оказывалось под рукой, в качестве метательных снарядов. Было ранено более сорока полицейских. Никогда с 1926 года Лондон не видел таких сцен народного бунта. Маргарет казалось, что вновь для нее наступили героические времена, как в эпоху забастовки горняков. Но теперь вся страна была против нее. «Патриотизм уплаты налогов» одержал победу над простым патриотизмом. Средний класс теперь был не на стороне Маргарет.

Речи Маргарет в палате общин кажутся удивительно бессодержательными. Она могла сколь угодно долго порицать всех транжир и мотов: «Многие счета по уплате районных налогов, которые получают граждане, сегодня явно завышены. Я разделяю то чувство возмущения, которое они вызывают. Но давайте говорить четко и ясно: возмущение и скандал – это не метод сбора денег <…>. Всё дело в итоговой сумме, которую расходуют административно-территориальные единицы Привилегия проживания в лейбористском округе Уоррингтон стоит на 96 фунтов дороже, чем проживание в соседнем округе Траффорд <…>, но это еще не всё: ужасная „надбавка“ в 339 фунтов за проживание в „лейбористском“ Кэмдене просто поражает по сравнению с „ценой“ проживания в соседнем „консервативном“ округе Вестминстер». Ничего не помогало. Как бы там ни было, в палате общин зрел бунт. Закон о введении подушного налога прошел через палату общин при большинстве в 25 голосов, тогда как Маргарет надеялась, что большинство составит 101 голос. В палате лордов Маргарет «мобилизовала» наследственных лордов, согласившихся поездить по стране. Они сыграли роль «тяжелой артиллерии». И Маргарет выиграла эту битву, неожиданно получив 317 голосов «за» и только 187 «против». Она сочла, что эта победа – ее реванш. Увы, это был ее крестный путь. Во всех средствах массовой информации только и было разговоров, что об этом подушном налоге, за который голоса были получены благодаря привилегированным слоям и поддержке дряхлых старикашек-герцогов, ради такого случая по просьбе правительства нарядившихся в свои мантии с горностаевой отделкой. Газеты без устали приводили ужасные примеры: такой-то аристократ, владеющий 1500 гектарами земли, теперь будет платить всего лишь 300 фунтов стерлингов, тогда как раньше он платил 6 тысяч фунтов, а вот такая-то бедная старушка, изнуренная работой и преследуемая мыслью о необходимости экономии, будет платить 500 фунтов, просто потому, что она сумела купить свой коттедж. В королевстве Оливера Твиста журналисты упорно били в цель. В «Таймс» писали о «глупом налоге», в «Санди таймс» – о «несправедливом налоге». Маргарет Тэтчер была бессильна остановить этот поток обвинений. Она выступала в облике непримиримой, непреклонной, несправедливой леди, являющейся агентом партии привилегированных. Она могла говорить Вудро Уайету: «Все это скоро утихнет, успокоится, они вскоре поймут, в чем заключается разница между старыми добрыми консервативными округами и округами лейбористов», но она оттолкнула от себя сердце Англии, «набросив сеть на средний класс», по выражению Криса Пэттена. Маргарет открыла интенсивный огонь по своим, по своему электорату.

Спонтанно началась забастовка налогоплательщиков, выразившаяся в отказе платить налоги. Более 50 процентов «районных налогов» в кассу не поступали. Джон Мейджор вынужден был срочно «разморозить», то есть разрешить использовать 3,2 миллиарда фунтов стерлингов, чтобы позволить административно-территориальным единицам функционировать. Это была полная противоположность того, чего добивалась Маргарет. Государственный бюджет должен был увеличить выплаты, предназначенные на покрытие расходов местных властей. В экономическом смысле это было фиаско, в политическом – катастрофа. Редко когда в истории госпожа Удача так ослепляла того, кого она так долго любила, как это произошло с Маргарет. И колокол все громче и громче звонил по ней.

«Крестный путь» для Маргарет был тем более тяжек, что правительство, казалось, действовало во всех направлениях, но настоящей слаженности не было. В первые сроки правления Маргарет законодательная деятельность правительства предопределялась ясными целями, в последний же срок предлагалось множество разнообразных законов, более или менее своевременных. Некоторые как бы принимались в ответ на уже принятые меры, такие, скажем, как приватизация «Бритиш стил» или энергетики, столь успешно осуществленная Сесилом Паркинсоном, сумевшим привнести настоящую конкуренцию между двумя компаниями, при этом нисколько не навредив эффективности работы всей сети. Окончательный запрет практики «закрытых предприятий» был призван действовать в том же направлении.

Правда, другие законодательные инициативы были, по меньшей мере, странны. Приходит на память та жестокая борьба, которая завязалась между Маргарет и Би-би-си, когда Мэгги не смогла оставить безнаказанными некоторые нанесенные ей обиды. В 1988 году Би-би-си отказалась передать полиции фильм об убийстве двух британских офицеров бойцами ИРА, и она послала представителей сил правопорядка провести обыск в студиях. Ей также не удалось воспрепятствовать демонстрации фильма под названием «Смерть на скале», в котором с мельчайшими подробностями показана ликвидация трех якобы ирландских террористов, осуществленная в Гибралтаре специальной военно-десантной службой Великобритании. Министерство внутренних дел утверждало, что ирландцы собирались открыть огонь, и именно поэтому их пришлось убить, хотя фильм явно доказывал прямо противоположное. Но Маргарет до этого не было дела. Она говорила в палате общин: «Можно быть либо на стороне террористов, либо на стороне справедливости и правосудия». Вот Мэгги и оказалась загримированной под цензора!

Маргарет решила взять реванш. С того момента она делала всё возможное, чтобы увеличить число телевизионных каналов и открыть телевидение для конкуренции. Если ей и не удалось полностью устранить зависимость телевидения от уплаты «теленалога», если ей не удалось повсюду навязать коммерческую модель, она все же заставила принять Закон о радиовещании и телевидении, который предусматривал выставление на торги лицензий независимого телевидения по всей стране в 1991 году. Это был неописуемый хаос. Радиосеть в стране едва ли не была полностью дезорганизована. В сфере спутникового телевидения Маргарет яро поддерживала идею конкуренции. В ходе выступления перед «Ассошиэйтед Пресс» Маргарет заявила: «Я говорю „Добро пожаловать“ множеству каналов телевидения, ибо я верю в то, что свободное движение чувств и идей имеет гораздо больше гарантий при наличии большого количества разнообразных каналов, чем при наличии уставов и постановлений. Утверждение, будто поиски аудитории „тащат“ каналы вниз, совершенно необязательно всегда считать верным». Невозможно было более ошибаться, проявляя при этом столь большой апломб. За несколько лет британское телевидение станет самым пошлым, самым вульгарным телевидением Старого континента, со все увеличивающейся долей времени, отводившейся жалким «мыльным операм» и скандальным «реалити-шоу». Невольно британское телевидение опередило свое время, как и сама Маргарет. Вся Европа прошла по этому пути, когда главным на телевидении было не качество, а рейтинг у обывателя. Как бы там ни было, друг Маргарет Руперт Мердок сумел этим воспользоваться. Его уполномочили выкупить «Бритиш скай бродкастинг», соперника «Скай телевижн», не подчиняясь Совету по конкуренции, на том основании, что часть программ – иностранного происхождения… И вот Мэгги снова представлена в прессе в одеяниях непотизма[210]210
  Непотизм (от лат. nepotis – племянник) – раздача доходных должностей, званий, земель близким родственникам; в широком смысле – кумовство. Понятие «непотизм» появилось в Средневековье, когда папы римские, заботясь об укреплении своей власти, стали раздавать высшие церковные должности своим родственникам, поначалу – племянникам (отсюда – непотизм). – Прим. ред.


[Закрыть]!

Во имя священной конкуренции Маргарет взялась за монополию барристеров[211]211
  Барристеры – высшая категория адвокатов в Великобритании. – Прим. ред.


[Закрыть] в высоких судах. Она хотела, чтобы солиситоры[212]212
  Солиситоры – категория адвокатов, ведущих подготовку судебных материалов для ведения дел барристерами, то есть адвокатами высшего ранга. – Прим. ред.


[Закрыть] могли вести тяжбы и защищать дела в судах. Под пудреными париками и мантиями забушевали страсти, пресса наводнилась статьями знаменитых юристов, задававшихся вопросом по поводу обоснованности этого законопроекта. Палата лордов, «верховный судья королевства», изумилась тому, что «Железную леди» охватила законодательная лихорадка, толкающая ее реформировать вековую систему юриспруденции и судопроизводства, функционирующую не так уж плохо. Злые языки намекали на то, что Маргарет, вероятно, сохранила столь дурные воспоминания о переходе в суды низшей инстанции, что воспользовалась случаем помахать мечом мести. Но это маловероятно, вряд ли она была столь мелочной. Однако и в данном случае гора родила мышь. Чтобы приблизиться к барьеру, отделяющему судей от публики, солиситоры должны были выполнить столько условий, что это становилось почти невозможным. Две профессии остались, как и были, разными профессиями. В разговорах со специалистами Маргарет вынуждена была признать, что есть сферы, где конкуренция обречена на ограничения. Право было одной из таких сфер.

Наконец, Маргарет стала диктовать законы в той сфере, где особенно нельзя было задевать англичанина, в сфере футбола. Хулиганство болельщиков стало настоящей язвой британского общества. Во время соревнований за Кубок мира в Германии в 1988 году английские болельщики выказали редкую дикость, круша всё вокруг и обрушивая ярость на всех без разбора – зевак, болельщиков соперников, полицейских. В 1989 году в жуткой драке во время матча в Хиллсборо погибли 44 человека и несколько десятков получили ранения. Надо было действовать, это было очевидно. Но Мэгги не хотела ждать появления доклада комиссии, ведшей расследование, решив всё регламентировать сейчас же, не раздумывая, подчиняясь инстинкту. Она принудила принять закон, запрещавший доступ на стадион любому человеку, не вписанному в национальный список болельщиков. Это было слишком. Перед входами на стадионы выстраивались длинные очереди. Списки никогда не были в порядке. Между болельщиками, утомленными стоянием в очередях под дождем и разгоряченными пинтами пива, разгорались драки. Так что лекарство оказалось хуже болезни. У английского народа возникло чувство, что поборница свобод пошла в наступление на одно из его основных прав, более фундаментальных, чем любое из «прав человека», на право пойти с друзьями на футбольный матч.

Решительно, она зашла слишком далеко, причем одновременно по многим направлениям. Люди начали думать, что время «Железной леди» миновало. Страна нуждалась в отдыхе. Она устала от воинственных метафор. У страны возникло ощущение, что капитан сбился с курса. Как говорят моряки, если слишком долго плавать по счислению, то в конце концов налетишь на рифы…

От «политических Чернобылей» до смещения с поста

Эти рифы, а именно подушный налог и политика применения крайних средств, не могли не привести к ужасным последствиям. Оставалось только узнать, когда это произойдет. Майкл Доббс скажет в «Ивнинг стандард» о «повторяющихся политических Чернобылях». И это действительно было так: произошла целая серия небольших политических взрывов, их эффекты наложились друг на друга, суммировались, что и привело к «низложению» Маргарет Тэтчер, и это «низложение» походило на трагический финал то ли шекспировской пьесы, то ли вагнеровской оперы. В этом падении было что-то, роднившее его с убийством Гамлета, что-то, напоминавшее о «Гибели богов», а скорее и о том, и о другом одновременно.

Однако в 1989 году политическая жизнь началась в атмосфере праздника. Несмотря на подушный налог и неприятности с Найджелом Лоусоном, уже отравлявшие атмосферу, тогда на Даунинг-стрит, 10, с большой радостью отметили круглую дату пребывания Маргарет в этом доме. 3 мая 1989 года исполнилось ровно десять лет, как она переступила его порог и стала премьер-министром, дольше всех сохранявшим свое кресло в XX веке, опередив лорда Асквита, занимавшего этот пост восемь лет и 250 дней. Ей оставалось побить два рекорда: рекорд лорда Солсбери, исполнявшего свои обязанности на протяжении тринадцати лет и девяти месяцев в XIX веке, и рекорд лорда Уолпола, бывшего премьер-министром на протяжении двадцати двух лет. Да, действительно, оставалось не так уж и далеко до Книги рекордов Гиннесса. Однако Маргарет настаивала на том, чтобы все торжества прошли скромно. Она опасалась, как бы люди не стали перешептываться, что десяти лет вполне достаточно и нужен другой глава правительства. 4 мая «Комитет 1922 года» устроил роскошную вечеринку в «Савое», рядом с Ковент-Гарденом. Под позолоченной лепниной этой бывшей роскошной кондитерской Викторианской эпохи Мэгги наслаждалась своим торжеством. Через несколько дней она устроила прием в поместье «Чекерс», куда были приглашены лишь самые близкие ей люди, в том числе Руперт Мердок и Джон Мейджор, который все больше и больше выступал в роли ее наследника. Но Маргарет настойчиво давала всем понять, что не собирается выпускать власть из своих рук и передавать ее кому-то. Несколькими днями позже в интервью «Независимому телевидению» она заявила: «Сейчас не время нам засыпать, потому что мы создали замечательную базу. Мы будем продолжать На протяжении ближайших десяти лет будет очень интересно». Журналисту Джону Коулу, спросившему Маргарет, не настало ли для нее время вкусить счастья быть бабушкой, она ответила: «Я буду счастлива побыть няней, но время еще не пришло». Правда, за год до этого она доверительно сообщила «Таймс»: «Настанет день, когда какой-то человек сможет делать многое лучше, чем я. Я всё время его ищу. Но я надеюсь, что сама еще буду у власти четвертый срок».

Маргарет заявляла об этом всё громче, поскольку чувствовала, как ее «смена» бьет копытами от нетерпения. Старые друзья, такие как лорд Каррингтон, несмотря на расхождение во взглядах, по-прежнему восхищавшиеся Маргарет, советовали ей уйти в отставку. «Чем раньше, тем лучше». Лорд Каррингтон не надеялся ни на что для себя самого, ведь он слишком стар. Но он полагал, что она возвысит себя, если сама сложит с себя атрибуты власти и могущества. Иметь возможность взять и все же не взять – это деяние, достойное короля, королевский жест. Но Маргарет слишком любила власть, чтобы поддаться призывам тех, кто внушал ей мысль о величественном прощании, когда она сама скажет: «Прощайте». Она предпочитала судорожно цепляться за власть, несмотря на повторявшиеся кризисы.

В кулуарах Вестминстера депутаты всё больше недоумевали. Во время голосования по поводу введения подушного налога один из них якобы спросил Вудро Уайета: «Не сошла ли Маргарет с ума?» Другой выразился так: «Она что, не в себе?» Кроме того, независимо от допускавшихся политических ошибок или одержанных побед на лице Маргарет начали проявляться следы усталости, несмотря на все женские уловки, искусство макияжа и чудеса, творимые парикмахерами. Сэр Питер Моррисон, ее последний парламентский секретарь, признавался, что она часто бывала изнурена и ему приходилось тратить много времени на то, чтобы вычеркнуть из ее еженедельника «ненужные встречи» и «по максимуму защитить ее». В свои 65 лет, чтобы восстановить силы, Маргарет все больше призывала на помощь медицину, прибегала к витаминам и даже к легким электрическим разрядам. Ей требовалось все больше и больше энергии, чтобы нести чрезвычайно тяжкий груз ответственности. Однако она не хотела видеть, как на горизонте собираются тучи, не хотела замечать признаков, предвещавших ее скорое падение.

В 1989 году Консервативная партия впервые с 1979-го дважды подряд потерпела поражение на выборах: в мае на так называемых европейских выборах и чуть позже – на местных, где лейбористы получили 40 процентов голосов против 32 процентов, отданных за тори. Подушный налог сыграл здесь большую роль. Но это дурное предзнаменование Маргарет отмела одним движением руки. Она уже привыкла к тому, что посредине очередного срока правления опросы общественного мнения давали плохие результаты. Правда, имелся один нюанс: на сей раз это были не результаты опросов, а итоги реального голосования.

Именно по этой причине в октябре 1989 года, впервые с 1975-го, появился кандидат на пост лидера партии, выставивший свою кандидатуру против кандидатуры Маргарет. Никогда еще процедура, выработанная Алеком Дуглас-Хьюмом, не была «запущена» против действующего премьер-министра. Это был раскат грома, преступление, оскорбление величества! Соперник Маргарет не внушал никаких опасений. Звали его Энтони Мейер. Он был превосходным образчиком «консерватора старой школы»: баронет, землевладелец, бывший дипломат, убежденный последователь идей Дизраэли, короче говоря, полная противоположность тем силам движения и развития, что привели Маргарет к власти. Маргарет едва-едва занималась избирательной кампанией. Результаты оказались «на уровне» ее надежд: 314 голосов за нее и 33 за Энтони Мейера. Она находила, что этот успех придал ей новые силы, но не сумела оценить всю важность и глубину нанесенного ей как главе государства оскорбления. Ее ведь лишили священного ореола, ее культ уничтожили. Она уже не была неоспоримым лидером, перед которым каждый был готов склонить голову. Мейер был пробным ударом, но при появлении более достойного кандидата удар мог стать мастерским. Иэн Гоу высказал опасения, что в 1990 году Маргарет могут ожидать большие неприятности. Кеннет Бейкер писал о выборах, что «это плохо как для единства партии, так и для нее самой». Ник Ридли констатировал с тревогой, что «этот результат заставил ее поверить в то, что она еще располагает большой поддержкой в парламенте». Но на деле всё было иначе, просто «плод» еще не созрел.

В самом правительстве в темноте уже заблистали острые клинки, хотя о заговоре еще говорить не стоило. Коллегиальность теперь была просто пустым звуком, так что каждый министр вел свою игру, разыгрывая собственную карту. Самые значимые фигуры среди них, Джон Мейджор и Дуглас Херд, еженедельно встречались в «Карлтон-Гарденз», резиденции министра иностранных дел, чтобы попытаться найти способ как-то сломить бескомпромиссность Маргарет в вопросах отношений с Европой. «Мы оба полагали, – пишет Джон Мейджор в мемуарах, – что с премьер-министром надо теперь обходиться очень осторожно и бережно». Когда подчиненные заключают союз, чтобы как-то обмануть или провести шефа, это никогда не бывает добрым предзнаменованием.

В октябре 1990 года Маргарет одержала свою последнюю триумфальную победу на съезде Консервативной партии в Борнемуте. Рядовые консерваторы встретили ее с воодушевлением. Работяги из окружных избирательных комиссий, помощники и помощницы политиков, расклейщики плакатов, женщины, клеившие конверты, и разносчики листовок устроили ей продолжительную овацию. Обстановка вообще была «перегретой». Все думали, что выборы обязательно состоятся либо в 1991 году, либо, самое позднее, в 1992-м. И всем было известно, что борьба предстоит нешуточная, что дело может дойти до рукопашной. Запах пороха «вдохнул жизнь в старое войско». Одному журналисту, спросившему у Маргарет, когда она уйдет в отставку, она ответила: «Я об этом даже не думаю». Поднявшись на трибуну, она воспламенила зал зажигательной речью: «Этот год, год 1990-й – лучший из всех, ибо тирания рухнула и свобода восторжествовала в Европе!» Маргарет никогда не бывала такой доброй и довольной, как в те минуты, когда слышался грохот сапог. Саддам Хусейн только что захватил Кувейт. Британские войска погрузились на корабли и направились в Персидский залив. Так что теперь она могла, не рискуя сфальшивить, вновь заговорить с интонациями Черчилля, которые ей так подходили: «Диктаторов можно устрашить, их нельзя умиротворить». Во имя национального суверенитета она с яростью обрушилась на идею введения единой европейской валюты, которая «поставит Великобританию под строгий надзор Делора». Она даже могла позволить себе сказать несколько добрых слов о Нейле Кинноке, «премьер-министре в ожидании поста», который навел ее на мысль о людях, стоящих в очереди за жалованьем. Зал так и покатился со смеху. Когда Маргарет закончила речь, началась овация стоя. Ронни Миллер вспоминает, что «пол ходил ходуном, трибуна сотрясалась». В течение более получаса воодушевленные, восторженные делегаты съезда размахивали табличками, на которых можно было прочесть: «Еще десять лет». Это был апофеоз славы, Маргарет была вполне удовлетворена. Ей даже в голову не могло прийти, что всего лишь месяц спустя она уже не будет премьер-министром. Она думала, что для нее это – новый старт. На самом же деле это была лебединая песня.

Началом «обратного отсчета» стала отставка Джеффри Хау 31 октября. Вскоре собак должны были спустить и на Маргарет, и они уже не выпустят ее из поля зрения вплоть до сигнала к расправе, данного 22 ноября. Решение уйти в отставку, принятое последним из тех, кто входил в состав правительства 1979 года и оставался членом правительства Маргарет, основывалось на сложной совокупности многих причин, глубинных и формальных. Джеффри Хау так и не смог простить обиду, испытанную им в 1989 году, когда Маргарет так грубо освободила его от должности министра иностранных дел. Он ведь преданно служил ей, не совершая недостойных поступков, он ни в чем не провинился. Она же без всяких церемоний отправила его возглавлять ведомство по поддержанию связей с палатой общин. Повышением по службе это назвать было невозможно. Кроме того, она все чаще и чаще адресовала ему грубые окрики, в особенности по поводу отношений с Европой. Да, между ними возникали разногласия, но между отсутствием согласия и тем, чтобы называть его на заседании кабинета министров «идиотом, находящимся на жалованье у иностранцев», – огромная разница. Вудро Уайет, убежденный сторонник Маргарет, пишет в дневнике: «Я не знаю, что меня шокировало больше: те личные оскорбления, которыми она его осыпала, или та покорность, с которой он их воспринимал». Но, не в обиду будет сказано Маргарет Тэтчер, Джеффри Хау был джентльменом. Он не хотел устраивать скандалы, не хотел лишней шумихи. Он помнил те битвы, в которых они вместе одерживали победы, когда он был канцлером Казначейства. Он согласился принять наказание. Но для Маргарет этого было недостаточно. Она пишет в мемуарах: «Пропасть между мной и Джеффри объяснялась в большей степени личной неприязнью, чем политическими разногласиями <…>. Он никогда не проявлял особо пылкого интереса к своим функциям министра, которому поручено поддерживать связь с палатой общин. Он после этого назначения стал „силой обструкции“ в кабинете и источником раскола в стране». Возможно, так оно и было, возможно. Во всяком случае, Маргарет, как никогда много возомнившая о себе, буквально испытывала удовольствие, публично унижая его. В ходе интервью на телевидении 28 октября Джеффри Хау заявил, что Великобритания в принципе не против единой европейской валюты. Это было мнение Джеффри, но не мнение Маргарет, которая как раз в тот момент боролась на саммите в Риме за то, чтобы ее опасения насчет единой валюты были признаны обоснованными. Маргарет была в ярости. Когда на заседании правительства ей стали задавать по сему поводу вопросы, она отпустила довольно язвительную шутку, прозвучавшую как пощечина: «Джеффри Хау – слишком крупная, значительная персона, чтобы нуждаться в подсказках такого карлика, как Нейл Киннок». Она продолжала настаивать на своем: «Это правительство доверяет фунту стерлингов, верит в него. Я отвергаю концепцию федералистской Европы, которую так яростно защищает Жак Делор, ибо в этой Европе Европарламент станет палатой депутатов от стран Сообщества, Еврокомиссия – исполнительным органом, а Совет министров – сенатом. Всему этому я трижды говорю „нет“». Вот это была публично данная пощечина! В более неофициальной обстановке, на собрании членов кабинета в среду, она с невероятной горячностью и резкостью нападет на Джеффри по поводу задержек в разработке некоторых законопроектов. Это действительно было уже слишком. Чаша переполнилась. Джеффри хранил молчание. Он решил уйти.

В 17 часов 50 минут Джеффри Хау был в кабинете Маргарет на Даунинг-стрит, 10, чтобы вручить ей свое прошение об отставке. В прошении было менее тысячи слов, и его главная идея заключалась в следующем: «Мы должны остаться внутри Европы». Новость тотчас же была предана огласке. Джеффри воспользовался этим, чтобы объявить, что в следующий вторник он объяснит в палате общин причину своего ухода. «Таймс» вышла под шапкой «Она их всех уничтожила». Было ясно, что корабль дал течь. В кулуарах Уайтхолла каждый задавался вопросом: не поднимется ли с одной из скамеек Вестминстера некий «цареубийца»? Одно имя повторялось повсюду: Майкл Хезлтайн. Он в свое время не смог вытерпеть, чтобы с ним обращались как с тряпичной куклой-марионеткой в «Деле Уэстланда». У него был достаточно серьезный опыт работы, и он относился к тем «плотоядным», которых запах власти возбуждает, как хищников – вид крови. Однако Хезлтайн колебался. Он напишет в книге «Жизнь в джунглях»: «В моем ружье был всего один патрон». Метафора просто великолепна! Понятно, что он собирался вступить в бой только при полной уверенности в том, что попадет в цель.