Текст книги "Маргарет Тэтчер"

Автор книги: Жан Луи Тьерио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц)

Дочь пастора

Но прежде всего она была методисткой. Невозможно ничего понять в Маргарет Тэтчер, если не ухватить самую суть методизма, которым она была пропитана.

Методистская церковь – одно из ответвлений, отколовшееся от Англиканской церкви. Создана она была братьями Джоном (1703–1791) и Чарлзом (1707–1788) Уэсли, пасторами из Оксфорда. Изначально их цель состояла в том, чтобы заставить студентов глубже изучать Священное Писание и вести более духовную жизнь, избегая соблазнов светской жизни, что было свойственно прихожанам Англиканской церкви, слишком приверженной пышным ритуалам. Короче говоря, речь шла о возвращении к истинным идеям Реформации. В противовес епископальной системе управления Церковью, признанной среди иерархов Англиканской церкви, братья Уэсли предлагали верующим вести самостоятельно религиозную жизнь, обогащенную ежедневным изучением Библии, воодушевляясь проповедями самозваных пасторов, облеченных «всеобщим священством», далеких от злата и великолепия литургии, считавшейся слишком «папистской». Так братья присоединились к большому числу британских нонконформистов: пуританам, пресвитерианам, баптистам, пятидесятникам, квакерам, составлявшим около трети христиан королевства. Очень часто нонконформисты оказываются наиболее прогрессивно настроенными или менее всего приверженными установленному порядку, если только это не установленный ими самими порядок.

«Притча о талантах» является краеугольным камнем идей методистов. Отдавать лучшее в себе, лучшее из всех даров, полученных от Бога, – это самый верный способ выказать почтение Господу и спасти свою душу. В методизме есть некий метод, система действий, направленных на обретение покоя. Притча о талантах, одна из притч Христовых, и заключает в себе такую систему. Она предписывает человеку подчиняться жестким требованиям морали и накладывает на него обязательства много и тяжело трудиться, чтобы достичь большего, а также выполнять свой долг, состоящий в том, чтобы исправлять ошибки ближнего, когда тот их совершает, указывать на них и помогать ему, но только если он того заслуживает. Понятно, что от требовательности в сфере морали до нетерпимости всего один шаг, и сделать его очень легко. Что касается милосердия, то когда его проявление зависит от достоинств того, к кому оно должно быть проявлено, то вполне резонно спросить, идет ли речь действительно о милосердии. В любом случае, бизнес и религия в методизме весьма удачно сочетаются. Некоторые злые языки даже высказывают мнение, что методизм есть не что иное, как «Небеса для Доброго Господа, а земля – для банкиров». В социологическом же плане методизм, по выражению Питера Дженкинса, «это религия удачливых торговцев и богатых фермеров».

Грантем не был исключением из правил. Члены аристократических семейств, проживавших в окрестностях города, и представители лучших семей промышленников посещали церковь Святого Вульфрана, принадлежавшую Англиканской церкви. Представители же среднего класса из числа торговцев посещали уэслианскую церковь на Финкин-стрит. Именно там по воскресеньям юная Маргарет часто слушала проповеди отца. В этом мрачном, суровом здании, не освещаемом ни одной свечой, где не ощущался запах ладана, он гордо стоял среди рядов кресел с высокими спинками в своем белом стихаре, прямой и несгибаемый, как справедливость и правосудие; глаза на этом угловатом лице были скрыты толстыми стеклами очков. Своим мощным, низким и суровым голосом он вещал о праве Господа и об обязанностях человека, о его долге перед самим собой, о долге перед семьей, перед соседями, перед общиной, перед городом, перед родиной. Всегда только о долге, ни о чем кроме долга, и никогда о милосердии и сострадании, или так редко и так мало… На какую маленькую девочку эти суровые речи не произвели бы впечатление? На ком эти жесткие рамки не оставили бы след на всю оставшуюся жизнь? В особенности когда ко всем этим впечатлениям еще примешивалась и добрая доля восхищения?!

Но сколь же тягостной была жизнь методистов! Все вертелось вокруг приходской церкви, в особенности по воскресеньям: в 10 часов утра – урок Закона Божьего и чтение катехизиса, в 11 – служба, в 14 – спевка церковного хора, в 17 часов – вечерняя служба, а еще позже, вечером – обед в суровой, холодной атмосфере, у Робертсов или у соседей с обязательным присутствием прихожан. Да и на неделе членов семьи отягощали заботы прихода: Беатрис готовила пакеты с едой для бедняков (мы не смеем сказать «для своих бедняков»), а Маргарет их разносила по домам, что позволило ей говорить о том, что она не понаслышке знает, что такое безработица тридцатых годов. Конечно, были еще обязательные занятия в кружке кройки и шитья, членство в скаутской организации и песнопения в церковном хоре.

Пропитанный методистскими убеждениями, Альфред был чрезвычайно требователен к Маргарет. Она никогда не должна была тратить время зря, предаваясь мечтам или играя без всякой полезной цели с подружками. У нее не было подружек детства, по крайней мере, нам не известно ни об одной. «Было очень важно, чтобы мы посвящали наши жизни неким высоким целям», – напишет позднее Маргарет. А ее отец чеканил: «Никогда не делай чего-то только потому, что другие это делают». И не раз повторял: «Никогда не иди за толпой». Это были стальные принципы, которые вооружают человека и заковывают его в латы на всю жизнь, давая ему средства для преодоления трудностей: дух сопротивления, способность говорить «нет», нечувствительность к гвалту и суматохе масс, а также, как это ни покажется парадоксально, при полной убежденности в своей правоте странную свободу в манере держать себя и абсолютный антиконформизм.

С Мюриэл обращались несколько иначе. Будучи на пять лет старше Маргарет, она все время держалась за материнскую юбку и занималась домашним хозяйством, не проявляя ни к чему особого интереса. Отцу она не была особо интересна, и он позволял ей делать то, что ей хотелось. В 1942 году она покинет Грантем, чтобы изучать методику проведения занятий по лечебной физкультуре в Бирмингеме; в 1950-е годы она выйдет замуж за фермера из Эссекса, занимавшегося разведением свиней.

Образцовая ученица и образцовая девушка

Маргарет была совсем другой. Она была для Альфреда тем сыном, которого у него не было, всегда с удовольствием, даже с жадностью училась, всегда хотела узнать что-то новое и что-то понять. В 1930 году в возрасте пяти лет она отправилась на Хайтингтауэр-роуд в Каунтер-скул, лучшую начальную школу графства. За несколько месяцев она научилась читать и читала постоянно и всюду: дома, на переменках, по пути в школу. Она уже была очень амбициозна и всегда во всем хотела быть первой. Когда в девять лет она получила первый приз за успехи в сочинительстве стихов, одна из знакомых дам поздравила ее: «Тебе очень повезло». – «Нет, я это заслужила!» – ответила в ярости Маргарет. В этих словах был заключен уже сложившийся характер. У нее уже была и своя философия: «Упорный труд все преодолеет», окончательно сформировавшаяся в последующие годы, когда она посещала классическую школу Кестевен-энд-Грантем-Герлз-скул. Классы там были разделены в зависимости от уровня знаний учениц на группы «А» и «Б». В первый год, после успешной сдачи вступительных экзаменов, давших ей право на получение стипендии, Маргарет была зачислена в группу «Б». Но это был единственный раз. Все последующие годы она провела в группе «А», оканчивая каждый учебный год первой ученицей, кроме одного, когда она оказалась второй. Похоже, она неплохо относилась к соученицам, держалась, правда, особняком, но всегда была готова прийти на помощь менее одаренным, чем сама, но в остальном в школьную жизнь не вмешивалась. Скажем так: другие девочки ее не интересовали. Она не была какой-то выдающейся ученицей, но выделяла некоторых преподавателей, и те выделяли ее из общей массы. В особенности почитала она свою преподавательницу истории, мисс Офелию Хардинг, старую деву, преданную своим ученицам и своему делу; эта дама с блеском излагала историю формирования Соединенного Королевства и с восторгом повествовала о его расцвете и об апофеозе Империи. Пятнадцатилетняя ученица хорошо запомнила эти уроки: вчерашний день формирует день завтрашний; народы, не имеющие памяти, обречены на смерть. Какое предвидение у совсем юной девушки! В ее школьных дневниках можно прочесть записи преподавателей о том, что «ее уровень понимания и постижения материала выше среднего», что «идеи у нее ясные и логичные», а поведение соответствует поведению «прекрасной ученицы». Своим столь ранним развитием Маргарет обязана тому, что она постоянно пребывала в возбуждении от духовной связи с отцом. «Дети познают от родителей гораздо больше, чем от других источников жизненного опыта, – пишет она. – Я видела моих родителей за завтраком, во время ланча, за обедом. У нас было много времени, чтобы вести разговоры, и я очень им за это признательна». Для юной Маргарет обмен мнениями был всегда процессом захватывающим. Правда, ее отец презирал светские сплетни и не позволял вести за столом болтовню, которую так любят женщины. Он говорил только о прочитанных книгах и о проглатываемых им газетах, увлекался экономикой, историей, политикой и биографиями различных деятелей, выписывал ежедневную газету «Дейли ньюспейпер», несколько еженедельников и первый общественно-политический журнал «Пикчер пост», выходивший с 1938 года. Положение дел в стране и мире не имело для него тайн. Еженедельно Альфред Робертс брал в муниципальной библиотеке книги: две «серьезные» для себя и для Маргарет и один роман для жены. И всегда подчеркивал различие между «серьезным», полезным, подобающим почтенным и уважаемым людям, и «развлекательным», пригодным «лишь для гинекея[51]51
  Гинекей – женская половина дома у древних греков. – Прим. ред.


[Закрыть]». Как большинство людей, не имевших возможности получить должного образования, он прилагал массу усилий, чтобы при помощи самообразования заткнуть дыры в своих познаниях и культуре. И делал это с явным успехом! Даже притом что искусство и литература были так далеки от его профессии! Спустя полвека его дочь с восторгом будет вспоминать, сколь блестяще он объяснял ей, что такое «золотой стандарт» и «стабильность в сфере финансов или в сфере денег».

Появление в 1935 году первого радиоприемника было настоящим событием. Впервые в гостиную ворвался огромный мир. Политические деятели, чьи речи публиковались в газетах, стали гораздо ближе, как и события, происходившие в мире, где на горизонте уже сгущались тучи. Маргарет с волнением вспоминает, как все семейство собиралось вокруг лампового приемника марки «Филипс», чтобы, несмотря на легкое потрескивание, послушать короля Георга VI, объявившего о вступлении Англии в войну, или раздраженного, ворчливого Черчилля, сулившего «кровь, пот и слезы». Робертсы слушали и классическую музыку, и радиоспектакли, а когда родителей не было дома, из радиоприемника доносились звуки легкой музыки, всякие танцевальные ритмы, которые наверняка не пришлись бы им по вкусу и встретили сопротивление их сурового и мрачного ригоризма.

Беатрис занималась воспитанием дочерей, обучала их игре на пианино, вышиванию, шитью, глажке белья, приготовлению пищи, ведению хозяйства. Несмотря на имевшуюся домработницу, будущие хозяйки и матери семейств должны были научиться все делать сами: печь хлеб, натирать мастикой полы, полировать мебель, менять постельное белье. Мэгги, похоже, стала «асом» по выпечке кексов и «королевой» приготовления ростбифа с семенами вереска. Стоит ли говорить о том, что уровень культуры миссис Робертс, увлеченной хозяйственными делами, был гораздо ниже уровня мужа. В одном из интервью ее дочь, ставшая депутатом парламента, чуть пренебрежительно высказалась о ней так: «Мама не принимала участия в домашних дискуссиях. Она чаще всего удалялась на кухню». Чуть позже она добавила: «После пятнадцати лет совместной жизни нам нечего было сказать друг другу… Но это не ее вина. Все время находясь дома, она была одержима домом». Короче говоря, образцовая девушка выбрала для себя совсем другой идеал.

Тайный сад, тайная трещина

Если в своих мемуарах Маргарет Тэтчер и предается ритуальному вознесению похвал «очень сплоченному семейству Робертсов», у нас все же нет полной уверенности в том, что в действительности картина была столь уж идиллической. Похоже, брак ее родителей представлял собой «джентльменское соглашение», довольно распространенное в те времена. «Сплоченность» – весьма подходящее слово, чтобы говорить о взаимных обязательствах, за которыми скрывалось глубокое равнодушие. В детстве и юности Маргарет не заметно ни единого следа нежности, рядом с ней были бесцветная сестра и отец, умевший пробуждать в ней интерес ко многим вещам, но не ведавший, что такое ласка. Она никогда не испытывала чувства семейной сопричастности, которое сродни чувствам участников некоего заговора. По официальной версии, из-за необходимости постоянно обслуживать покупателей в лавке, а на деле, быть может, и по другим причинам члены семейства Робертсов никогда не ездили на каникулы вместе. Ежегодно Беатрис одна возила дочерей к морю, на скромный курорт Скергесс. Альфред проводил неделю в одиночестве, развлекаясь игрой в шары. Вероятно, безотчетно Мэгги от этого страдала.

Но что, несомненно, оставило в ее душе глубокий след, так это чувство экономии, возведенной в ранг главной добродетели, – еще одно наследие методизма. Хотя семья Робертсов жила в относительном достатке, в доме экономили на всем: никогда никакого алкоголя, только для гостей, да и для них спиртные напитки стали подавать только после войны. Одежду носили только сшитую своими руками, простую, без малейшего намека на украшения, ибо она должна быть практичной, удобной и ноской. «Не смотрите во все глаза на дешевую шубу, ведь драповое пальто хорошего покроя может оказаться гораздо более выгодной покупкой», – говорили в семье. «Главным правилом поведения родителей было найти вещи наилучшего качества, соответствовавшие их доходам». В конце 1930-х годов многие представители среднего класса обзаводились машинами, в семействе Робертсов об этом и речи не было, ведь это излишний расход на предмет роскоши. По правде говоря, мистер Робертс был первостатейным скрягой, и его скупость граничила со скопидомством. Простой пример: он требовал, чтобы домочадцы не выбрасывали обрывки веревок, а использовали их по второму и третьему разу. Если ко всему присовокупить лишения, связанные с войной, легко можно себе представить, в какой неприятной атмосфере всеобщей скупости прошли юные годы Маргарет. Она и сама рассказывала, как завидовала девочкам и девушкам-католичкам, их белым платьицам для первого причастия, их красивым разноцветным лентам, мальчикам из хора в красных стихарях, ведь это был другой, яркий мир, так резко контрастировавший с монотонным и тусклым миром лавки и ее дома, где никогда не было модных вещей и безделушек.

Конечно, теперь Маргарет может писать, что «это было трудно, но справедливо», хотя тогда мечтала об ином. Она признает, что пять церковных служб по воскресеньям было многовато. В особенности когда она открыла для себя новый мир: Лондон и его чары. Описание своего пребывания в столице у достопочтенного господина Скиннера, друга отца, можно отнести к числу самых волнующих воспоминаний ее юности. При чтении их ощущаешь ту свинцовую тяжесть, что угнетала нашу маленькую провинциалку из скучного городишки Средней Англии: «Самым главным событием в первые годы моей жизни, вероятно, была поездка в Лондон, когда мне исполнилось 12 лет <…>. Мое первое впечатление было совершенно невероятным. Лондон очаровал меня <…>. На городе лежал блеск столицы империи и столицы торговли. Впервые в жизни я увидела иностранцев, на некоторых из них были традиционные одеяния народов Индии и Африки <…>. Лондонские здания производили поразительное впечатление еще по одной причине: почерневшие от сажи, они поражали своей мрачноватой роскошью, постоянно напоминая мне о том, что я нахожусь в центре мира». Маргарет проделала путь «идеального туриста», посетив самые знаменитые места столицы и увидев Трафальгар-сквер и стаи тамошних голубей, Букингемский дворец, собор Святого Павла, где когда-то вел службы Сэмюэл Уэсли, Вестминстерский дворец, Биг-Бен, Тауэр, Уайтхолл, квартал, где расположены министерства. Она пишет: «Оказавшись на Даунинг-стрит, я, в отличие от Гарольда Вильсона[52]52
  Премьер-министр, представитель Лейбористской партии в 1964–1970 и 1974–1976 годах.


[Закрыть], не имела предчувствия, что однажды мне выпадет честь сфотографироваться у подъезда дома № 10». Далее она добавляет: «Восторг мой достиг пика во время посещения Кэтфорд-театра в Льюишеме, где мы посмотрели знаменитую оперетту Зигмунда Ромберга „Песнь пустыни“. Я оказалась в каком-то ином мире, я была покорена, как была покорена дерзким героем Рэда Шедоу героиня оперетты <…>. Этот спектакль подарил мне ощущение того, что Талейран называл „радостью жизни“».

Разумеется, возвращение в Грантем было грустным. Надо было найти какую-то отдушину, которая позволяла бы ее мыслям витать подальше от бакалейной лавки и запахов провианта. Прежде всего этой отдушиной станет поэзия, которой Маргарет, по ее признанию, увлеклась довольно рано. Разумеется, поэмы и стихи, которые она ценит, весьма невинны и окрашены суровым чувством долга и превосходства, коими отмечено стихотворение Лонгфелло, предваряющее эту книгу как эпиграф. Примерно те же чувства выражены и в стихотворении Киплинга «Стипендиаты», где красной нитью проходит мысль о том, что «они побывали далеко и многому научились, и многое из того, чему научились, охотно бы забыли, но теперь они вернулись, и мир, обязанный им многим, многое им должен».

Маргарет сохранит большую любовь к поэзии. Под рукой у нее всегда будет антология «Оксфордская книга английской поэзии», из которой она знала наизусть множество отрывков и часто использовала их в своих речах.

В конце 1930-х годов в Грантем проникло кино, и именно оно скрасило жизнь Маргарет. Несмотря на то, что ее родители довольно холодно и даже настороженно относились к фильмам, окрашенным «розовой водой», Маргарет создала себе воображаемый мир, чуть менее холодный, чуть более гламурный, чем тот, что окружал ее в реальной жизни. «Я стала пленницей романтического мира Голливуда», – вспоминает она. За девять пенсов она любила погружаться в полумрак кинозала, смотреть выпуски новостей перед тем, как ее захватит художественный фильм, выбор коего всегда должен был быть одобрен ее родителями: «Четыре белых пера», превозносивший приключения в период колониальных войн; «Красный первоцвет», навсегда излечивший Маргарет от колдовских чар Великой французской революции, по поводу которой, кстати, у нее изначально не было особых иллюзий; «Мистер Смит в сенате», окончательно убедивший ее в том, что политика – дело серьезное; «Ниночка», в котором она с радостью наблюдала за тем, как божественная Грета Гарбо высмеивала большевиков. В особенности же она любила фильм «Унесенные ветром», считала его самым лучшим фильмом в истории кино, восхищаясь очаровательным легкомыслием Вивьен Ли и колдовской улыбкой Кларка Гейбла.

С отцом на дорогах политики и войны

С середины 1920-х годов Альфред Робертс стал участвовать в делах городского управления. Это было вполне логичное следствие как его методистских убеждений и жизненных ценностей, среди коих не последнее место занимал долг служения общественному благу, так и обретенного им нового статуса преуспевающего коммерсанта. В 1923 году он был избран членом торговой палаты; в 1927 году стал муниципальным советником, представляющим приход Святого Вульфрана; в 1943-м был избран олдерменом и мировым судьей; наконец, в 1945–1946 годах он стал мэром Грантема, а потом опять стал старшим муниципальным советником и занимал этот пост вплоть до 1952 года[53]53
  Несмотря на то, что у Альфреда Робертса были очень стойкие религиозные убеждения, он иногда во многих сферах проявлял поразительную терпимость. До войны он воспротивился тому, чтобы кинотеатры были открыты по воскресеньям, дабы сохранить в неприкосновенности воскресный отдых, столь священный для пуританской традиции. Во время войны, учитывая страдания и трудности, переносимые солдатами, он сам выступил против этого запрета.


[Закрыть]. Кроме выборных должностей он был также председателем гражданского суда, председателем клуба «Ротари», то есть клуба деловых людей, президентом совета управления сберегательной кассы, председателем правления классической школы, во время войны стал начальником службы гражданской обороны; короче говоря, должностей он занимал столько, что в одной газете на него даже была помещена карикатура, где он изображен утром перед рядом шляп колеблющимся, к какой же из них, олицетворяющих одну из должностей, протянуть руку.

В те времена в Англии люди, избиравшиеся в местные органы управления, чаще всего были аполитичны, по крайней мере официально, потому что и выборы были аполитичны. Итак, Альфред Робертс не состоял ни в одной партии. Разумеется, он был в жесткой оппозиции по отношению к Лейбористской партии, выставлявшей против него своих кандидатов и к тому же поддерживавшей кооператив, снабжавший рабочих продовольствием, что причиняло ущерб мелким торговцам и составляло нечестную конкуренцию, по мнению Робертса, мелким лавочникам. Ну а уж это в глазах коммерсанта – непростительный грех. Был ли он таким уж консерватором, был ли он на самом деле тори, если употреблять этот термин? Маргарет говорит, что он был «либералом в духе былых времен», иначе говоря, был сторонником идей Гладстона, идей свободной торговли, но при этом опирался на ценности консерваторов[54]54
  В XIX веке виги, либералы, возглавляемые Гладстоном, были сторонниками идеи свободной торговли, а тори, консерваторы, были сторонниками идеи протекционизма, идеи зашиты английских производителей сельскохозяйственной продукции. В первой трети XX века либералов в двухпартийной системе сменили лейбористы, а тори (консерваторы) взяли на вооружение идею свободной торговли.


[Закрыть]. Альфред Робертс восхищался работой Стюарта Милля «О свободе». В 1950 году, когда Робертс принимал участие в одном из предвыборных митингов, организованных сторонниками его дочери в Дартфорде, он сам назвал себя либералом, ставшим консерватором. «Прежде всего он был кандидатом налогоплательщиков», – вспоминает Маргарет.

На протяжении двадцати лет ему доверяли возглавлять комиссию по финансам и налогам. Там тоже суровость и жесткость были непреложным правилом. Расходы на общественные нужды, так сказать, пропускали сквозь частый гребень и не терпели малейших отклонений. Альфред Робертс вел дела своей коммуны так, как вел свои собственные. Орган местного самоуправления должен был финансировать жизненно необходимый минимум, и каждый член общины обязан был оплатить то, что он потребляет. По мнению мистера Робертса, это был наилучший залог эффективности и экономии. Так, он отказался передать в распоряжение городских рабочих социальное жилье, чтобы те его отремонтировали. «Сами жители должны поддерживать порядок в своих квартирах», – говорил он. Несколько лет спустя он также отказал классической школе, председателем правления которой был, в праве пользоваться косилкой, принадлежащей мэрии. Никакого смешения «жанров», строгость и суровость во всем и всегда. Маргарет прошла хорошую школу, и ей пригодилась эта наука, когда много лет спустя она сама безжалостно и без колебаний примется резко сокращать государственные расходы.

Итак, она попала в политику в совсем юном возрасте. Десяти лет от роду в 1935 году она уже разносила листовки с призывами голосовать за консерваторов. «Интуитивно и по воспитанию я всегда была чистейшей консерваторшей. Я могла сколько угодно читать многочисленные статьи и книги представителей левых, но у меня не было ни малейшего сомнения относительно того, какую партию я поддерживаю». По вечерам она часто обсуждала с отцом прочитанное. К примеру, книгу Джона Стрэчи, вышедшую в 1932 году под названием «Грядущая борьба за власть», наделавшую тогда много шума. Автор предрекал крах капитализма и воцарение социализма. Альфред легко доказал дочери, что все это ерунда. Что, дела в лавке стали идти хуже? Нет. Разве лавка не приносит обществу пользу, и большую пользу? Приносит. А работали бы сами Робертсы столь же усердно, если бы им пришлось работать на государство, а не на себя? Нет. Итак, труд, процветание и капитализм идут рука об руку. А лень, упадок и социализм идут нога в ногу. Разумеется, доказательства довольно краткие, но эффективные, так что убеждения Маргарет, сформировавшиеся в детстве и юности, остались неизменными на протяжении жизни.

В других областях политические взгляды семейства Робертсов были столь же просты и ясны. Классовые конфликты они воспринимали всего лишь как способы разделить страну на части. «Было очень много такого, что нас объединяло, связывало. И монархия конечно же была одним из звеньев этой связующей цепи. Моя семья, как и множество других, испытывала чрезвычайную гордость за империю. Мы полагали, что империя принесла закон, прекрасную систему управления и порядок на земли, которые никогда бы иначе их не имели и о них не знали».

Положение дел на международной арене не переставало внушать тревогу. С 1933 года в Германии царил нацизм. Многие семьи, где строго придерживались традиций, видели в Гитлере прежде всего человека, способного покончить с забастовками, стать чем-то вроде крепостной стены, защищающей Запад от большевистского хаоса, защитника порядка, человека, вновь заставившего Германию работать. Однако семья Робертсов обладала поразительной ясностью ума и трезвостью взглядов, а потому никогда не покупалась на такую чушь. Члены этого семейства были против политики умиротворения и примирения, объединявшей в общей самоубийственной тактике невмешательства сверхосторожных консерваторов и лейбористов-антимилитаристов. Правда, Альфред не испытал ужасов войны 1914 года: его просьбы о добровольном поступлении на военную службу шесть раз получили отказ из-за его сильной близорукости. Возможно, он и не мог себе представить весь ужас «стальных бурь», но его брат и множество товарищей погибли под огнем. Альфред принадлежал к числу тех, кто полагал, что свобода имеет свою цену и иногда эта цена равна цене крови. Однако он был немножко «мюнхенцем», испытав, по его признанию, при вести о Мюнхенском соглашении «трусливое облегчение», поскольку считал, что Великобритания еще не готова к войне. На эту тему в доме много читали. От прочитанных книг холодела спина и пробирала дрожь. Спустя 50 лет Маргарет еще помнит эти книги: «Ярмарку безумств» Дугласа Рида, написанную как раз накануне аншлюса и ставшую беспощадным обвинением германского режима и слабости западных демократий, ласкающих дикого зверя перед тем, как он их пожрет; вспоминала она и книгу «Масло или пушки», появившуюся осенью 1938 года, или еще более многозначительную и сильную книгу Яна Вэлтина «Без родины и без границ», в которой разоблачались и варварская политика нацистов, направленная против евреев, и союз национал-социалистов и коммунистов, что проявилось в советско-германском пакте[55]55
  Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, заключенный 23 августа 1939 года; с момента нападения Германии на СССР 22 июня 1941 года договор утратил силу. – Прим. ред.


[Закрыть]. «Эта книга, – пишет Маргарет, – без сомнения, сыграла большую роль в том, что я стала рассматривать нацизм и коммунизм как две стороны одной медали». И она дала себе клятву, что перед «красным медведем» она не совершит тех же ошибок, что были допущены перед «коричневым дьяволом».

К тому же яд антисемитизма совершенно не проник в семью Робертсов, хотя он и был распространен в среде лавочников. На свой лад Робертсы даже были «праведниками». Сестра Маргарет Мюриэл переписывалась с одной девочкой из Австрии, с Эдит, дочерью банкира-еврея из Вены. Почувствовав надвигающуюся угрозу, он обратился к Альфреду с просьбой приютить у себя Эдит, пока он уладит свои дела. Увы, он сам так и не добрался до Англии. Но Эдит была спасена, радушно принята в доме на Саутворт-роуд, а затем и в других домах друзей Альфреда по клубу «Ротари». Нацизм обретал конкретные черты. Эдит привезла с собой в Гран-тем воспоминания о налетах нацистов, о погромах и желтых шестиконечных звездах на одежде. Маргарет вспоминает, что рассказы Эдит потрясли ее, и в ее памяти навечно запечатлелись образы: вот Эдит запрещают сесть в трамвай, потому что она еврейка, вот Эдит вынуждена мести улицы в Вене под насмешливые возгласы прохожих, потому что она еврейка, вот Эдит осиротела, потому что она еврейка.

Вскоре война уже наносила удары по окрестностям Грантема, а на сам город обрушился шквал массированных бомбардировок. Ведь этот город был важным железнодорожным и дорожным узлом, компания «Бритиш Маркс» производила на расположенных там заводах оружие и боеприпасы, а авиабаза бомбардировщиков представляла собой важнейшую стратегическую цель для противника. Так что Маргарет видела войну вблизи. Она слышала взрывы бомб во время двадцати одного налета люфтваффе и видела, как из дымящихся руин извлекали тела семидесяти восьми погибших горожан. В доме не было бомбоубежища, и при воздушных тревогах семейство проводило долгие тревожные вечерние часы под дубовым столом в столовой, где царил почти полный мрак из-за затемнения с едва мерцающим огоньком маленького фонарика, и прислушивалось к звукам взрывов. Света вообще часто не было, когда же он был, все жадно слушали радио. Маленькие флажки, воткнутые в карту мира, позволяли следить за продвижением нацистских полчищ. Дурные вести следовали одна за другой: Седан, Дюнкерк, падение Малайи, крушение «Принца Уэльского», взятие Гонконга, потеря Бирмы. Несмотря ни на что, Робертсы верили: Англия непобедима. Однажды во время вечерней прогулки в 1942 году отец сказал Маргарет: «Мы не знаем как, мы не знаем когда, но мы победим, и мы никогда не усомнимся в нашей победе». Маргарет проглатывала все книги о войне, которые только могла найти: «Рональд Картленд», в которой знаменитая романистка Барбара Картленд воздала честь своему брату, погибшему во Франции в 1940 году; «Последний враг», написанную летчиком Королевских военно-воздушных сил незадолго до того, как он был сбит и погиб в горящем самолете; «Время величия» американца Герберта Эйгара, вышедшую в 1944 году, где был дан анализ упадка моральных ценностей Запада, что и привело Гитлера к власти.

Не стоит и говорить о том, какой радостью наполнилось сердце Маргарет 8 мая 1945 года. Все усилия и жертвы оказались не напрасны. Война выиграна, и ее отец, мэр Гран-тема, при полном параде, с гордостью неся на груди цепь городского советника, возглавляет шествие по Сент-Петерхилл в честь победы. В едином порыве слились в тот миг и патриотическая гордость, и гордость дочерняя.

Она извлекла еще один урок. «Если христианский народ, культурный и процветающий, такой, как немецкий народ, мог попасть под власть Гитлера, то нельзя считать, что цивилизация достигла должного уровня окончательно; надо было постоянно поддерживать огонь, а это означало, что праведники должны были бороться за свои принципы», – напишет она позже.