Текст книги "Маргарет Тэтчер"

Автор книги: Жан Луи Тьерио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 46 страниц)

Ослабленный кабинет министров, но сохраненный парламент

Естественным следствием увеличения веса и влияния личной канцелярии премьер-министра и ее филиалов стало уменьшение роли кабинета министров в качестве органа, коллегиально принимающего решения. Уже давно идея, что премьер-министр является лишь первым среди равных, была в кабинете министров всего лишь фикцией, встроенной в архитектуру британского общества. Премьер-министр был несомненным главой правительства. Но в 1979 году кабинет министров как общественный и административный институт сохранял очевидное превосходство, которое Маргарет предстояло в скором времени существенно урезать весьма показательным образом. Разногласия между «мягкотелыми» и «жесткими», естественно, сыграли в этом вопросе большую роль, как и характер Мэгги. Как только Маргарет приступила к исполнению своих обязанностей, она дала себе такое определение: «Непокорный глава конформистского правительства». Это было плохое начало для идеи коллегиальности. Маргарет хотела иметь силу, способную двигать страну вперед, чтобы эта сила могла противостоять силе, желавшей сохранить статус-кво, бороться с консерваторами, одетыми в костюмы из дорогих магазинов на Савил-роуд и носящих зонты от Брига. Способы, которые применяла Маргарет, чтобы оживить заседания кабинета министров, шокировали многих из них. На заседаниях правительства, проходивших по вторникам с утра, Маргарет сначала излагала свои соображения по какому-то вопросу, а затем выслушивала замечания коллег. Ее образ действий противоречил обычной практике поочередного опроса мнений всех участников совещания. Она так говорила о своей манере поведения: «Когда я председательствую на совещании, я забегаю вперед. Я люблю высказывать свои мысли раньше всех, чтобы увидеть, какие аргументы могут быть приведены, чтобы доказать мне, что я не права». Она заботливо добавляет: «Я не испытываю при этом ни малейших затруднений, если требуется принять новую линию поведения». Такой министр, как сэр Соумс, работавший в правительствах Макмиллана и Алека Дуглас-Хьюма, конечно же был этим глубоко шокирован. «С нами никогда прежде так не разговаривали, всё было решено заранее», – напишет он позднее. Это не совсем правда, Маргарет могла слушать, в особенности в самом начале заседания. Но вообще-то эти заседания ее утомляли, ей становилось скучно, и она довольно часто возлагала на Уилли Уайтлоу, заместителя премьер-министра, обязанность сделать выводы после проведения дебатов. Он же, с его опытом и знанием традиций, с его доброжелательностью всегда умел «закруглить, сгладить углы» и найти решение, которое удовлетворяло бы всех заинтересованных лиц. После его ухода с поста в 1988 году отношения в правительстве стали более натянутыми. В любых случаях Маргарет без колебаний ставила своих министров в затруднительные положения. Однажды Форин Оффис высказал свое мнение по вопросу о положении дел в Родезии, причем известные факты входили с этим мнением в явное противоречие, и Маргарет без колебаний сказала лорду Каррингтону: «Это происходит от некомпетентности, и это идет с самого высшего уровня». Лорд Каррингтон пишет в своих «Воспоминаниях»: Маргарет «надеялась, что ее министры будут защищать свою точку зрения столь же энергично и твердо, как это делала она сама, в том случае, если они действительно были уверены в своей правоте <…>. Мне казалось иногда, что она получала удовольствие от того, что поддразнивала своих собеседников, чтобы увидеть, как они ей будут отвечать, даже если она говорила вещи неприятные и нелестные, в которые она на самом деле и не верила». Заседания правительства постоянно превращались в своеобразную игру кошки с мышкой. Если «мышка» была достаточно ловкой, она могла и выиграть. Джордж Уолден, заместитель лорда Каррингтона, вспоминает: «Когда вы говорите, взгляд ее голубых глаз того оттенка, что называют электрик, проникает в вас глубоко-глубоко, словно она оценивала вашу искренность или пыталась определить, не намеренно ли внесена неясность в ваши мысли <…>. Но если вы приводили убедительные аргументы и говорили убежденно, если вы доказали, что вы правы, она принимала ваши аргументы». Это, без сомнения, было правдой в период ее первого мандата. А потом Маргарет явно стала соскальзывать к «искусству управления» всё более и более авторитарному, автократическому, по выражению клеветников и хулителей. В 1988 году, прежде чем войти в зал заседаний, она сказала одному из тех, кто сотрудничал с ней, работая в ее личной канцелярии: «Когда я возвращаюсь туда, то это для того, чтобы выиграть». Но совершенно очевидно и то, что превращение заседаний кабинета министров в непрерывный матч – это не идеальная находка для поддержания командного духа.

В действительности обычный образ правления Маргарет состоял в том, чтобы обмануть, провести каждого министра, которого она подозревала в излишней слабости и мягкости или что он находится под слишком большим влиянием его же чиновников. В большинстве своем члены ее правительств, в частности те, что занимали пост канцлера Казначейства, со страхом вспоминают об ужасных столкновениях лицом к лицу с «Железной леди», абсолютно бескомпромиссной и непримиримой, постоянно повторявшей, если верить словам Найджела Лоусона: «Этому нет альтернативы», за что в кулуарах Уайтхолла получила прозвище «Тина» (слово состоит из первых букв фразы «There is no alternative»). Даже Кит Джозеф, «ментор», то есть наставник Маргарет, вспоминает о чрезвычайно неприятном моменте, пережитом им, когда ему пришлось выпрашивать кое-какие субсидии для министерства образования. «У меня было такое впечатление, будто я – школьник, застигнутый на месте преступления». В таких случаях Маргарет могла быть просто ужасной. Тот же Кит Джозеф, вызванный в дом 10 на совещание по поводу дела «Бритиш лейланд», отправился туда, дрожа от страха. Зная, что ему придется пережить неприятную четверть часа, он полушутливо-полусерьезно попросил секретаршу Маргарет: «Вызовите мне на два часа скорую, ведь скоро прольется кровь». После таких встреч, где министры обычно склоняли головы, на пленарном заседании правительства царило всеобщее согласие. Следовавшие одна за другой отставки, реорганизации правительства (то есть многочисленные перестановки в нем), а таковых было 21 за 11 лет, уход «тяжеловесов» Джеймса Прайора, Уилли Уайтлоу, Найджела Лоусона, Джеффри Хау являются ярчайшими иллюстрациями методов правления Маргарет Тэтчер. В 1990 году, после громкого и скандального ухода Джеффри Хау Маргарет оставалась единственной «выжившей» из состава правительства 1979 года. Один из тех, кто ушел в отставку, широко освещавшуюся в прессе, Найджел Лоусон, так излагает свой взгляд на уменьшение роли кабинета: «Она так мало доверяла своим министрам и столь немногое им поручала, что это подрывало их авторитет и низводило коллегиальность до нуля».

Зато в свое время очень много писали о том, что годы правления Маргарет Тэтчер стали концом вестминстерской модели управления и ослабления роли парламента. Но это преувеличение, а вернее – совсем не так. Прежде всего, надо сказать, что Маргарет испытывала к парламенту особое чувство почтительного, даже подобострастного восхищения. Для нее парламент являлся главным элементом британского величия, лучшей его частью. Со времен принятия Великой хартии вольностей в 1215 году парламент был солью английских общественных и государственных институтов, тем преимуществом, что превратило небольшой остров, омываемый волнами, в образец для всех свободолюбивых людей в мире. Мы помним, в каком восторженном состоянии она пребывала, когда стала членом палаты общин, ведь тогда осуществилась ее мечта стать членом парламента. Ей предстояло теперь принадлежать «к этой особой породе английских депутатов, представителей которой нельзя встретить более нигде».

Однако совершенно ясно и то, что Маргарет не чувствовала себя в парламенте комфортно. Он был слишком старомоден, там царил дух клуба для избранных и было слишком много шутников, а ей это не нравилось, так как она любила только «высокий стиль», как говорили в XVII веке, и была настроена серьезно. Депутаты-консерваторы любили юмор, сдержанность в высказываниях и виски. Даже для очень важных голосований они с трудом позволяли вытащить себя из клуба, особенно если ради этого надо было прервать партию в вист. К тому же голос Маргарет плохо сочетался с эхом большого зала палаты общин. Если в разговоре с глазу на глаз она могла в свое удовольствие отчитывать несчастного собеседника, которому только и оставалось, что вжиматься в кресло, то в палате общин ее голос надсаживался, обретал хрипотцу, в нем появлялись поучительные нотки, что придавало ее репликам почти истерический оттенок, ничуть не соответствовавший реальности. Несмотря на это неблагоприятное обстоятельство, она дважды в неделю, по вторникам и четвергам, покорялась необходимости отвечать на вопросы депутатов. Часто это превращалось в некое подобие побоища, из которого Маргарет необязательно выходила победительницей. Но она никогда не соглашалась по совету спикера палаты или главного парламентского партийного организатора сократить количество этих вопросов. Ответить на них было для нее делом чести, квинтэссенцией английского парламентаризма, на которую ни в коем случае нельзя было покуситься. Кстати, она этим очень гордилась и не скрывала своей гордости. «Ни один глава правительства в мире не сталкивается регулярно с таким регулярным прессингом, не имея никаких способов ему противиться». Чтобы показать, насколько она владеет искусством изучать досье, Маргарет чаще всего отвечала на вопросы лично, не давая слова своим министрам. Зато на заседаниях она старалась избегать больших дискуссий на общеполитические темы и доверяла «эти упражнения» членам кабинета, считая, что в этой сфере особыми успехами не отличается. Но это и всё. Она постоянно испытывала ощутимое давление со стороны парламента, несмотря на большие усилия ее парламентских секретарей как-то оградить ее от этого давления. Разумеется, количество законов, принятых после внесения законопроектов рядовыми членами парламента, в период правления Маргарет постоянно уменьшалось и в среднем сократилось на 18 процентов по сравнению с 1970–1980-ми годами. Но это не слишком много значило. Маргарет иногда бывала «бита» перед лицом парламента, где, напомним, голосование в соответствии с линией партии требовалось только в тех случаях, когда главный партийный организатор рассылал депутатам вызовы на заседание, в которых один из вопросов повестки дня был подчеркнут тремя красными линиями и именно по нему надо было проголосовать так, как рекомендовала партия под угрозой административного взыскания, но это происходило редко. Маргарет проиграла по вопросу о восстановлении смертной казни. Затем она проиграла и по вопросу об увеличении пособий депутатам. С огромным трудом она добилась принятия закона об уничтожении сообществ крупных агломераций и Совета Большого Лондона, который был принят большинством всего лишь в 37 голосов. В процессе принятия вотума недоверия по поводу «дела Уэстленда», в связи с которым Маргарет почти «схватили за руку», как вора, залезшего в чужой карман или в сумку, она рисковала всё потерять, потому что ее могли «свергнуть», как свергают монархов. Многие депутаты-консерваторы уже были к этому готовы. И только бесцветная, посредственная речь Нейла Киннока ее и спасла. Маргарет также не удалось в 1980 году воспрепятствовать трансляции по телевидению заседаний в палате общин. Это был ее личный проигрыш, поскольку она знала, что отношения с телевидением у нее складываются не лучшим образом. Кстати, речь Джеффри Хау, произнесенная в парламенте по поводу его отставки, транслировалась по телевидению, и это выступление породило множество слухов, способствовавших «падению» Маргарет в 1990 году.

С палатой лордов дела у Маргарет обстояли еще хуже. Лорды, свободные от предрассудков, предвзятости и духа партийной солидарности, не раз наносили ей оскорбления, не говоря уже о мелких уколах, и это свидетельство того, что она отнюдь не была любимицей высшего класса. Более двухсот раз к ней обращались с настоятельной просьбой еще и еще раз перечитать представленные ею от имени правительства законопроекты и документы и всё проверить. Так что смело можно утверждать, что парламент сохранял все свои прерогативы, и на протяжении всех трех сроков правления Маргарет трудно усмотреть признаки ослабления его влияния. И говорить об «избирательной диктатуре», как делают некоторые обозреватели, – это чистое злословие.

Лицом к королевскому семейству

Отношения Маргарет Тэтчер и королевы были объектом пристального внимания, домыслов и спекуляций. По слухам, эти две дамы ненавидели друг друга, ревновали всех и вся друг к другу и находились в состоянии борьбы. Флит-стрит полнилась слухами, пересудами, сплетнями, ложными признаниями, якобы доверенными под большим секретом и не поддающимися проверке. Тема эта представляла собой золотую жилу, тем более в стране, где королевское семейство всегда было в центре внимания таблоидов. А тут такое: две женщины во главе королевства, стоящие друг против друга! Какой праздник для любителей острых словечек и язвительной критики! Однако сказать что-то конкретное по этому поводу сложно, так как с обеих сторон тайны были сохранены.

Как к парламенту, так и к монархии Маргарет инстинктивно питала глубокое почтение. Она считала, что монархия – это одна из драгоценностей в сокровищнице королевства. Когда в 1990 году она предложила увеличить выплаты королеве по цивильному листу, то сделала это в выражениях, напрочь лишенных двусмысленности: «Огромное число людей видят в королевском семействе главное сокровище Соединенного Королевства <…>. Это символ патриотизма, почтения, преданности и уважения». Итак, преданность Маргарет Короне не вызывает никаких сомнений. Можно задаваться вопросами лишь по поводу личных отношений двух женщин.

Перед королевой, восседающей на престоле с 1952 года, прошла вереница премьер-министров. Она считала делом чести не комментировать действия ни одного из них. Она царит, но не правит (или правит, но не управляет)! Ее роль состоит в том, чтобы быть олицетворением всей нации, и это главное. Все должны узнавать в ней себя: от скромного шахтера из Йоркшира до знатных владельцев Белтон-хауса или Блекхеймского дворца. Вот почему она не может себе позволить спускаться на арену политической борьбы, быть королевой одной части Англии, выступающей против другой.

Молчание – ее единственная сила, она должна быть над партиями. К тому же королева, будучи «государыней старой школы», умеет хранить тайны, ибо для нее существует настоящий культ тайны. В поведении королевы нет ничего общего с аудиовизуальными шалостями какой-нибудь леди Ди, ведшей себя как телезвезда, если не сказать хуже. Нет, королева никогда ничего не скажет. Ее окружение тоже будет хранить гробовое молчание. Нет, с этой стороны ничего не вытащишь!

Маргарет Тэтчер разделяла любовь к сохранению тайны. В мемуарах отношениям с Ее Величеством она посвятила от силы дюжину строк, преисполненных почтительности и уважения. Даже Бернард Ингем, всегда готовый организовать утечку информации, останется нем как рыба по этому вопросу. Так что и с этой стороны надеяться не на что.

Остаются только слухи, циркулировавшие в кулуарах канцелярий, в закрытых гостиницах посольств или в глубинах клубов на Пэлл-Мэлл. Что можно вытянуть из них?

Королеву явно раздражала излишне подчеркнутая вежливость этой представительницы среднего класса, заброшенной судьбой под золотые своды высшего класса. Маргарет не удалось сдать на «отлично» переходный экзамен в Великобритании, где особым шиком считается принадлежность к высшему слою общества, где и по сей день актуальна незабываемая «Книга снобов» Теккерея. Реверансы Маргарет были слишком совершенны, сама она – излишне чопорна, а манеры – натянуты. Маргарет действительно никогда не была раскованной, в ней не было той естественности, о которой Оскар Уайльд сказал, что она – «самая утонченная хитрая уловка, для которой требуется не просто мастерство, а искусство». Говорят, что королева находила просто ужасным то, что Маргарет всегда держалась перед ней абсолютно прямо, никогда не опираясь на спинку стула или кресла. Ее Величество якобы даже однажды сказала кому-то из адъютантов: «Что за мания! Человечество затратило тысячу лет на изобретение спинки стула и кресла, а она сидит так, будто ее посадили на яйцо!» В остальном же об их еженедельных встречах ничего не известно. Похоже, Елизавета II часто предостерегала Маргарет от «резких движений», опасаясь, что решения правительства могут привести к нежелательным социальным последствиям. Она была королевой всех англичан. Она не хотела, чтобы одна часть жителей королевства ощутила себя покинутой ради другой части. Она очень опасалась за социальный мир. Ну а более сказать нечего.

Немного больше известно об уик-эндах в Балморале, куда ежегодно чету Тэтчеров приглашали в ноябре. Для Маргарет это было ужасное наказание, примерно такое же, как дополнительное задание для нерадивого ученика. Двум женщинам нечего было сказать друг другу. Одна любила лишь власть и экономику, другая – природу, охоту, собак и лошадей. Маргарет же скорее всего не смогла бы отличить фокстерьера от ретривера. Она не понимала, что такое жизнь в сельской местности, даже если это королевское поместье. Обслуживающий персонал, более расположенный к пересудам, нежели члены королевской семьи, делился своими наблюдениями друг с другом и с прессой. Так, кое-кто говорил, что Мэгги всегда была одета официально, как положено горожанке, а если и хотела изобразить жительницу сельской местности, то выглядела так, будто сошла с модной картинки фирмы «Холанд энд Холанд». Она страшно боялась надеть резиновые сапоги. Она не понимала, что истинная утонченность проявляется в том, чтобы к месту надеть поношенную куртку от Йена Барбура и потертые тренировочные штаны. Когда с завтраком, обедом, пятичасовым чаем или поздним ужином бывало покончено, Маргарет опрометью бросалась в свои апартаменты, чтобы «заняться изучением документов», как говорила она. Только Деннис чувствовал себя в Балморале хорошо. Они с герцогом Эдинбургским прекрасно понимали друг друга и превосходно ладили. Оба они были офицерами, оба любили гольф, лошадей и охоту, и Деннис не упускал возможности пострелять куропаток или поохотиться на оленя в Абердиншире. В частных разговорах оба были политически не очень корректны. Маргарет же, как рассказывают, в понедельник уже в пять часов утра была на ногах, одета в костюм и готова вернуться в Лондон; она была счастлива поскорее убежать, ускользнуть из этого мира, который на самом деле ускользал от нее.

В июле 1986 года, когда проходил саммит глав государств Содружества, слухи о противостоянии двух женщин единственный раз просочились в прессу. «Санди таймс» на первой полосе разместила статью под заголовком «Противостояние Букингемского дворца и дома № 10 по Даунинг-стрит». Королева Великобритании была главой Содружества. Она строго отчитала Маргарет Тэтчер по поводу ее позиции относительно санкций против Южно-Африканской Республики. Королева очень дорожила титулом главы Содружества, ведь это была как бы последняя ниточка, связывавшая метрополию со старыми колониями, и она опасалась, что суровость и резкость Мэгги завершат разрушение последних остатков империи. Букингемский дворец от комментариев воздержался, Даунинг-стрит – тоже. На этом и остановились. Но Маргарет, похоже, была в ярости. Она была убеждена в том, что, пойдя на исключение из правил, канцелярия Ее Величества организовала утечку информации, чтобы оказать на нее давление. Как бы там ни было, этот случай открытого противостояния двух женщин остался единственным, получившим огласку.

Общеизвестно, что отношения Маргарет Тэтчер с принцем Уэльским были, мягко говоря, натянутыми. Для нее он являлся воплощением всех тех знатных вельмож, которых она так ненавидела. Если он и избегал открыто занимать определенную позицию относительно политических и экономических решений премьер-министра, то не упускал случая раскритиковать решения по архитектурной реконструкции района лондонских доков, Ист-Энда или района верфи, ставших символами «тэтчеровского возрождения». Создав организацию под названием «Принс Уэльс комьюнити венчер», призванную финансировать содержание центров крупных городов, практически брошенных на произвол судьбы, принц Чарлз косвенным образом демонстрировал, что дистанцируется от политики правительства, которая заключается в самоустранении от данной проблемы. Маргарет провести было непросто, и потому она всегда отказывалась субсидировать благотворительные фонды наследника трона.

Кроме этого, какие еще примеры ревности, якобы существовавшей между Маргарет и королевской семьей, можно было бы привести? И вообще, можно ли говорить о ревности? Это были два таких разных мира, с такими разными судьбами. Дипломаты, служившие в Лондоне, утверждали, что когда Маргарет делала свои безупречные реверансы перед королевой Елизаветой II или герцогиней Кентской, она потом выпрямлялась и стояла прямая, как шпага, а ее глаза цвета стали метали молнии, будто она хотела сказать: «Это я владею истинной властью!» Конечно, это так и было! Кто стал бы у нее оспаривать эту власть?

Некоторые поступки Маргарет тоже подвергались осуждению. Так, после возвращения флота с Фолклендских островов Маргарет ответила на приветствие военных, отдававших ей честь, а ведь это привилегия королевы! В конце правления в тоне Маргарет всё чаще и чаще проскальзывали королевские нотки, она даже стала говорить «мы», что свойственно только монархам. Пресса не замедлила подчеркнуть, что при рождении первого внука Маргарет сообщила: «Мы стали бабушкой». Но очень ли это значимый факт? Как бы там ни было, взаимная вражда не была столь уж сильной, как утверждали. В соответствии с традицией, когда Маргарет покидала свое депутатское место в палате общин, она была пожизненно возведена в благородное сословие, но это было личное пэрство, не передававшееся по наследству. Однако в 1991 году Елизавета II, являющаяся единственным судьей в вопросах пожалования наследственного дворянства, возвела Денниса в ряды титулованных особ, пожаловав ему титул баронета. Если бы королева испытывала к чете Тэтчеров сильную неприязнь, вряд ли она оказала бы им такую честь, ведь ничто не обязывало ее это делать.