Текст книги "Призрак улицы Руаяль"

Автор книги: Жан-Франсуа Паро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Жан-Франсуа Паро
Призрак улицы Руаяль

УВЕДОМЛЕНИЕ

Читателям, впервые взявшим книгу о приключениях Николя Ле Флока, автор напоминает, что в первом томе, именуемом «Загадка улицы Блан-Манто», ее герой, мальчик-подкидыш, воспитанный каноником Ле Флоком из Геранда, по велению своего крестного отца, маркиза де Ранрея, покидает родную Бретань.

В Париже юный Ле Флок сначала живет в монастыре Карм Дешо, где его опекает отец Грегуар, а затем, по рекомендации маркиза, поступает на службу к Сартину, начальнику парижской полиции. Он учится ремеслу и постигает тайную кухню расследований, ведущихся в высших кругах. После года ученичества ему поручают особое задание, и он успешно с ним справляется. С помощью своего помощника и наставника, инспектора Бурдо, Николя, преодолев множество опасностей, распутывает нити сложнейшей интриги и оказывает важную услугу Людовику XV и маркизе де Помпадур.

Король принимает его у себя в Версале и жалует ему должность комиссара полиции Шатле. Николя Ле Флок поступает в непосредственное распоряжение Сартина в качестве следователя по особым поручениям.

Посвящается Моник Констан

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Николя Ле Флок – комиссар полиции Шатле

Сартин – начальник полиции Парижа

Сен-Флорантен – министр Королевского дома

Пьер Бурдо – инспектор полиции

Папаша Мари – привратник в Шатле

Сортирнос – осведомитель

Рабуин – агент

Эме де Ноблекур – прокурор в отставке

Марион – кухарка Ноблекура

Пуатвен – лакей Ноблекура

Катрина Госс – служанка Николя Ле Флока, в прошлом маркитантка

Гийом Семакгюс – корабельный хирург

Ава – кухарка Семакгюса

Шарль Анри Сансон – Парижский палач

Полетта – содержательница борделя

Отец Грегуар – аптекарь в монастыре Карм Дешо

Лаборд – первый служитель королевской опочивальни

Кристоф де Бомон – архиепископ Парижа

Отец Ги Ракар – экзорцист

Жером Биньон – купеческий прево

Ланглюме – майор роты городской стражи

Бонами – историограф и библиотекарь

Шарль Гален – меховщик, негоциант, 43 года

Эмилия Гален – супруга (во втором браке) Шарля Галена, 30 лет

Жан Гален – сын Шарля Галена от первого брака, 22 года

Женевьева Гален – дочь Шарля Галена от второго брака, 7 лет

Шарлотта Гален – старшая сестра Шарля Галена, 45 лет

Камилла Гален – младшая сестра Шарля Галена, 40 лет

Элоди Гален – племянница Шарля Галена, 19 лет

Наганда – индеец из племени микмак, слуга Элоди

Луи Дорсак – приказчик, 24 года

Мари Шафуро – кухарка в доме Шарля Галена, 63 года

Эрмелина Годо по прозвищу Мьетта [1]1
  Miette (фр.) – крошка (Примеч. пер.).


[Закрыть], служанка в доме Шарля Галена, 17 лет

I
ПЛОЩАДЬ ЛЮДОВИКА XV

Он позаботился о том,

Чтоб праздник стал печальным днем,

А где шумело торжество,

Там смерть устроила жилье.

Аноним, 1770

Среда, 30 мая 1770 года

Шторки раздвинулись, и показалась ухмыляющаяся физиономия в красном колпаке, надвинутом по самые брови. Исцарапанные руки с черными от грязи ногтями вцепились в опущенное окно. Несмотря на потасканный вид непрошеного визитера, Николя сообразил, что перед ним всего лишь юный оборванец. И на него тотчас нахлынули воспоминания десятилетней давности, когда Сартин, начальник полиции, доверил ему первое самостоятельное расследование. Маски, окружившие тогда его фиакр, остались в его памяти лицами мертвецов. Пытаясь прогнать грустные картины, усугубившие мрачное настроение, не покидавшее его с самого утра, он высунул руку и бросил на улицу горсть медных монеток. Обрадовавшись неожиданной поживе, мальчишка исчез; выглянув в окошко, Николя увидел, как он, стоя на ступеньке, оттолкнулся от нее, высоко подпрыгнул и, приземлившись позади кареты, ринулся в толпу на поиски своей добычи.

Словно уставшее животное, Николя вздрогнул всем телом и глубоко вздохнул, желая вместе с воздухом выдохнуть и терзавшую его печаль. Истекшие две недели вконец измучили его. Бессонные ночи без счета, не покидающая ни на минуту тревога, назойливый страх перед непредвиденными событиями, всегда застающими врасплох. После покушения Дамьена полиция удвоила бдительность и усилила меры безопасности по охране короля и его семьи. Сумев разобраться в хитросплетениях интриг, концы которых были надежно похоронены в тайных кабинетах, молодой комиссар Шатле оказался в первых рядах тех, кто имел самое непосредственное отношение к борьбе с врагами Его Величества, и вот уже почти десять лет как он вел эту борьбу, требовавшую от него каждодневного напряжения сил. Сартин поручил ему наблюдать за организацией порядка и охраны королевской семьи во время торжеств по случаю бракосочетания дофина и австрийской эрцгерцогини Марии-Антуанетты. Видимо, полагая, что приказа его непосредственного начальника недостаточно, с этой же просьбой обратился к нему и министр Королевского дома Сен-Флорантен, не упустивший возможности напомнить Николя о его прошлых заслугах и намекнуть, что и теперь требуется сделать все наилучшим образом.

После заставы Вожирар толпа окончательно заполонила дорогу и крайне неохотно расступалась перед редкими экипажами. Кучер Николя то и дело громко призывал людей посторониться, сопровождая слова сухим щелканьем бича. Иногда карета резко останавливалась, кузов бросало вперед, и Николя протягивал руку, чтобы его друг Семакгюс не уперся носом в стенку. Он смотрел на огромную толпу, беспорядочно двигавшуюся к площади Людовика XV, и необъяснимое беспокойство терзало его все больше и больше. По случаю бракосочетания дофина городские власти обещали устроить невиданный доселе фейерверк, и сейчас вся эта охваченная нетерпением людская масса, колышущаяся, словно бока запыхавшегося коня, стремилась поскорее попасть на праздник и вкусить обещанных удовольствий. Слухи о предстоящих увеселениях ходили давно, и Николя внимательно прислушивался к долетавшим до него из толпы разговорам. Устроителем торжеств выступил купеческий прево, посуливший устроить не только фейерверк, но и иллюминировать бульвары. Словно читая мысли Николя, Семакгюс пробудился; громко икнув, он указал рукой на толпу и, качая головой, произнес:

– Видите, они совершенно уверены в щедрости прево! Хотелось бы, чтобы им не пришлось в нем разочароваться!

– А вы в это верите, друг мой?

После многих тревожных дней он искренне радовался выдавшейся возможности заехать к доктору Семакгюсу, проживавшему на окраине Вожирара. Зная, что доктор большой любитель уличных празднеств, он предложил ему поехать вместе на площадь Людовика XV и с удобством посмотреть на торжества с крыши одного из новых зданий на улице Руаяль, интенсивно застраивавшейся по обеим сторонам. Сартин хотел получить исчерпывающий доклад о празднике, к организации которого городские власти, к всеобщему удивлению, не привлекли полицию.

– Жером Биньон не похож на народного радетеля, и боюсь, как бы наши добрые парижане не были горько разочарованы, не получив ожидаемого угощения! Ах, времена меняются! Когда отец нашего нынешнего дофина второй раз сочетался браком, то по приказу тогдашнего прево по городу разъезжали телеги, напоминавшие огромные рога изобилия, и народу раздавали копченые и вареные колбасы с головками маринованного чеснока в придачу, и это не считая всевозможных напитков… Черт побери, в то время люди умели жить и знали толк в еде!

Погрузившись в гастрономические воспоминания, Семакгюс прищелкнул языком, и лицо его, багровое от природы, приобрело яркий пурпурный цвет. Надо бы предостеречь его от излишеств, подумал Николя. Несмотря на солидный возраст, доктор по-прежнему любил услаждать свою плоть, и с каждым годом становился все толще, а потому его все чаще одолевала дремота. Друзья беспокоились о его здоровье, однако давать ему советы не дерзали. Впрочем, он вряд ли бы согласился вести упорядоченную жизнь, приставшую его возрасту. Николя всегда питал дружеские чувства к Семакгюсу, и здоровье друга не могло его не беспокоить.

– Очень мило с вашей стороны, Николя, заехать за старым медведем в его берлогу: старый медведь все еще любит покуролесить…

Семакгюс окинул взглядом комиссара, и его густые и совершенно седые кустистые брови поползли вверх, выражая вопросительное недоумение.

– Однако… Что-то вы слишком мрачный для праздничного дня, – продолжил он, – похоже, вас одолевают невеселые мысли…

Под внешностью распутника и гурмана скрывалась чувствительная душа: корабельный хирург всегда отличался искренним вниманием по отношению к своим ближним. Вот и сейчас он наклонился к Николя, и, взяв его за локоть, проникновенным тоном произнес:

– Не надо держать в себе грустные помыслы, я же чувствую, что вас что-то гложет…

И вернувшись к своему обычному насмешливому тону, добавил:

– Держу пари, какая-нибудь сифилитичная сильфида наградила вас подарочком!

Николя не смог сдержать усмешку.

– Увы, нет, общение с сильфидами я оставляю своим непоседливым друзьям. Но вы правы, меня действительно снедает тревога. Во-первых, потому, что мне предстоит присутствовать при большом скоплении народа в качестве наблюдателя, не имея ни четкого задания, ни прав, ни…

Семакгюс прервал его.

– Как? Что вы такое говорите? Как можно, чтобы лучшая полиция Европы, которую ставят в пример в Потсдаме и Санкт-Петербурге, оказалась в тупике, со связанными руками, без элементарных возможностей? Неужели господин де Сартин не смог наделить полномочиями своего лучшего следователя? И не просто лучшего, а следователя по особым поручениям? Ни за что не поверю!

– Раз уж вы вынуждаете меня признаться, – ответил Николя, – скажу вам, что Сартин, действительно, обеспокоен, ибо неприятности случились…

Семакгюс удивленно вскинул голову.

– …когда отец нашего дофина сочетался браком с принцессой Саксонской. И, как вы догадываетесь, Ноблекур не преминул рассказать мне об этом; празднества пришлись на 1747 год, и он присутствовал на них. Фейерверк, устроенный на Ратушной площади, прошел успешно, однако из-за огромного стечения народа кареты продвигались с трудом, и несколько человек погибли в давке под колесами и задохнулись в толпе. Сартин, всегда готовый обратиться к архивам, отыскал донесения о тогдашних несчастных случаях, и, как вы понимаете, сделал соответствующие выводы.

– Ах ты, черт! Тогда, собственно, в чем препятствие?

– В том, что никто не хочет принимать энергичные меры.

Внезапно карету занесло в сторону, и она сбила с ног старика с шарманкой, который, отчаянно фальшивя и притопывая, распевал веселые куплеты. Шарманщика окружали слушатели, хором подхватывавшие припев.

 
Так подарим же Франции подданных,
А вы им подарите королей!
 

В толпе раздался свист, и самые дерзкие слушатели полезли в драку с кучером. Николя решил вмешаться; увидев его, зачинщики бежали.

– Мой помощник Бурдо часто говорит, что парижане способны как на самые прекрасные, так и на самые гнусные поступки, а в день, когда терпению их придет конец… Короче говоря, Его Величество не пожелал прислушаться к предупреждениям Сартина.

– Король стареет, и мы тоже. Прежде о нем заботилась Помпадур, а насколько ему предана его нынешняя метресса, я не знаю. Но как бы там ни было, он уже далеко не молод. В прошлом году во время смотра королевской гвардии всех поразили изменения, произошедшие в его осанке: всегда отличавшийся отменной выправкой, король сидел в седле, сгорбившись, словно столетний старец. В феврале во время охоты он неудачно упал с лошади. Да, наступает не самое простое время. Однако в чем причина столь странного небрежения?

– Ничто не должно омрачить свадебные торжества. Слишком много мрачных пророчеств сопровождает этот брак. Вам известен гороскоп доктора Гасснера [2]2
  Гасснер Иоганн Иосиф (1726–1779), исцелял наложением рук; предсказал печальную участь Марии-Антуанетты (Примеч. пер.).


[Закрыть], этого колдуна из Тироля?

– О, вы же знаете, я философ и не верю подобным бредням.

– Предсказание, сделанное сразу после рождения дофины, сулит ей печальный конец. Ну, и еще несколько странных недоразумений. Наш общий друг Лаборд, первый служитель королевской опочивальни, рассказал мне, что в Страсбурге павильон, где принцессе предстояло провести ночь, украсили гобеленами, изображавшими кровавую свадьбу Язона и Креузы [3]3
  Когда Ясон оставил свою жену Медею и решил жениться на Креузе, Медея, желая отомстить Ясону, прислала новобрачной отравленное одеяние, и Креуза скончалась в страшных муках; также Медея убила на глазах Ясона его сыновей (Примеч. пер.).


[Закрыть].

– Да, подобные картины вполне можно счесть бестактностью: месть обманутой женщины, сожженная волшебной туникой Креуза и убитые сыновья Язона…

– Вернемся к начальнику полиции. Он пожелал – хотя, в сущности, это его обязанность, а посему он имеет на это право – знать все о празднике, устройство которого полностью взяли на себя городские власти. Но Биньон, вознамерившись сосредоточить контроль над торжествами в своих руках, начал плести интриги. И король не решился отдать распоряжение за спиной магистратов, представляющих власть в городе, который он ненавидит, и который воздает ему тем же.

– И все же, Николя, не стоит пренебрежительно отзываться о городских властях прежде, чем ты не увидишь их в действии.

– Я в восторге от вашей доверчивости. Жером Биньон, купеческий прево, чья анаграмма звучит как «Ibi non rem» [4]4
  «Здесь нет ничего» (лат.) (Примеч. автора.).


[Закрыть]слывет тщеславным бездарем и упрямцем. Сартин напомнил мне, что когда его назначили королевским библиотекарем, его дядя, господин д'Аржансон, заметил ему: «Отлично, племянничек, у вас теперь будет прекрасная возможность научиться читать». Не удивлюсь, если его претензии простираются вплоть до того, чтобы стать одним из сорока академиков. Однако все это ничто по сравнению с той непоследовательностью, с которой готовился этот праздник.

– Ладно, согласен. Но разве это повод для столь глубокого уныния?

– Судите сами. Во-первых, городские власти не приняли никаких мер безопасности, а ведь зрелище привлекло в центр столицы едва ли не все ее население. Никто не подумал, как организовать движение карет, в то время как мы перед каждым спектаклем в Опере специально разрабатываем маршруты для подъезда экипажей по разным улицам. Вспомните – ведь мы были там вместе – открытие нового зала Оперы, и неслыханные меры безопасности, предпринятые во избежание пробок и беспорядков. Подняли на ноги почти весь караульный полк французской гвардии и расставили посты от Королевского моста до Нового моста, так что подъезд к новому зданию ни для кого труда не составил. Мы все продумали, до мельчайших деталей.

Услышав горделивое «мы», объединившее начальника полиции и его верного помощника, Семакгюс улыбнулся.

– А во-вторых?

– Во-вторых, архитектор, которому поручили подготовить место для проведения празднества, избавил себя от труда заровнять землю там, где еще совсем недавно велось строительство, и откуда только что убрали строительные леса. Оставшиеся незакопанными траншеи нас особенно беспокоят, ибо в случае давки они, подобно специально расставленным ловушкам, отверзнутся под ногами у толпы. В-третьих, не предусмотрен специальный проход для именитых гостей, послов, эшевенов и городских советников. Как они будут пробираться через людское море? И, наконец, префект отказался следовать обычаю и выдать вознаграждение в тысячу экю караульному полку королевской гвардии. Поэтому охрану несут только городские стражники, в последнее время заботящиеся исключительно о том, чтобы покрасоваться в выданных им властями новеньких ярко-красных мундирах.

– Полно, не берите в голову. Не надо вечно готовиться к самому худшему. Лучше порадуемся вместе с народом, который сегодня вечером станет пировать, поедая выставленные прево закуски и запивая их вином.

– Увы, и тут не все в порядке! По проверенным сведениям, устроители фейерверка, пожелав превзойти королевский фейерверк в Версале, решили сэкономить на угощении, и в конце концов отменили его вовсе.

– Отменить угощение для народа! Какая глупость!

– Вместо бесплатного угощения на бульварах устроят ярмарку, однако чтобы хоть как-то уменьшить сумму, в которую встал этот фейерверк, лавочников заставили очень дорого заплатить за право поставить там свой лоток. Вы же знаете, воздушные феерии обходятся недешево. Короче говоря, все это не сулит ничего хорошего, и потому, сами видите, я просто не могу быть спокоен. Впрочем, я здесь только для того, чтобы дать подробнейший отчет о торжествах, и не более.

– Тогда скажите мне, зачем нужен этот прево?

– В сущности, ни зачем. После того, как прадед Его Величества создал парижскую полицию во главе с генерал-лейтенантом, ее начальником, прево утратил большую часть своих прежних обязанностей. На его долю остались всякие мелочи, в основном управление городской собственностью и проведение различных займов. Его основное занятие свелось к осуществлению представительства во время различного рода церемоний, сиречь явлению своей персоны «в платье алого шелка, в тоге, половина коей красного цвета, а половина коричневого, и такой же шапочке».

– Понятно! – воскликнул Семакгюс. – В самом деле, некоторые субъекты, попадая на должность, стремятся выступить затычкой в каждой бочке, и все начинают полагать их совершенно незаменимыми, в то время как сами сии субъекты ничего из себя не представляют.

Николя искренне посмеялся над этим замечанием. Затем оба надолго замолчали, и в карете воцарилась тишина, которую, словно прилив в грозу, быстро затопили хлынувшие с улицы звуки: шум колес, крики кучеров и гул множества размеренно шагающих ног.

– Вы ничего не рассказали мне о прошедших двух неделях, Николя. Какое впечатление произвел на вас наш будущий монарх?

– Я сопровождал Его Величество до Компьеньского леса, где на Бернском мосту состоялась его встреча с дофиной.

И, с гордой улыбкой вскинув голову, продолжил:

– Я ехал рядом с дверцей королевской кареты, а когда моя лошадь неожиданно взбрыкнула, и я едва не вылетел из седла, я даже удостоился очаровательной улыбки юной принцессы. А король закричал в окошко, как он имеет обыкновение кричать на охоте: «Держись, Ранрей, держись!»

Семакгюс посмеивался, слушая, с каким юношеским задором рассказывает об этом маленьком происшествии Николя.

– Однако, если король не едет верхом, значит, он и в самом деле нездоров!

– В вечер бракосочетания у короля шла игра, ибо из-за грозы фейерверк пришлось перенести на следующую субботу. Но какой успех! Представьте себе ослепительный каскад огней, на создание которого ушло две тысячи больших ракет и столько же шутих. Парк осветили вплоть до большого канала. На берегу его соорудили Храм Солнца высотой в сто футов, также распавшийся на тысячи сверкающих огоньков. Толкотня вокруг царила ужасная, и придворному, облеченному обязанностью представлять иностранных послов, пришлось улаживать нескончаемые ссоры между именитыми гостями, жаждавшими попасть на балкон дворца, и непременно в первый ряд.

– А как вам дофина?

– Она еще дитя. Бесспорно, красивая, но еще не сформировавшаяся. Грациозная походка. Прелестные белокурые волосы. Слегка удлиненное лицо, безупречная кожа молочно-белого цвета, голубые глаза. Однако пухлая нижняя губа, на мой взгляд, слишком выдается вперед. Лаборд полагает, что супругу дофина вряд ли будут воспринимать всерьез, а в будущем она причинит дофину немало лишних хлопот…

– Однако, сколько сарказма в ваших словах, Николя! – усмехнулся Семакгюс. – Иногда мне кажется, что ваши обязанности вставляют вас забыть, что вы не только полицейский, но еще и благовоспитанный человек. Кстати, что вы скажете о дофине?

– Герцог Беррийский представляет собой крупного молодого человека, нескладного, с резкими движениями. Он раскачивается при ходьбе, отчего может всем кажется, что он ничего вокруг не замечает и не слышит, что, согласитесь, по справедливости кажется всем странным. Вечером после свадьбы король весьма активно побуждал его к… ну, в общем, чтобы он позаботился о наследниках…

– Главный министр Шуазель не щадит нашего будущего короля и без прикрас пишет о его бессилии, – заметил Семакгюс. – Говорят, дофин отказывается разговаривать с Шуазелем, объясняя это тем, что в свое время герцог нанес оскорбление его покойному отцу.

– Подобное оскорбление вполне можно приравнять к преступлению оскорбления величеств: Шуазелю надо бы молить небо, чтобы ему не пришлось подчиняться будущему королю как простому подданному!

Карета резко остановилась, и оба собеседника ударились о переднюю стенку кузова. Справившись с эмоциями, Николя открыл дверцу и спрыгнул на землю. Опять затор из-за скопления карет, подумал он. В самом деле, с улицы Бель-Шас выворачивала огромная берлина, пытаясь встроиться в длинную вереницу экипажей, вытянувшуюся вдоль улицы Бурбон. Прокладывая дорогу среди плотного скопления зевак, он упрекал себя за то, что не послушался мудрого совета Семакгюса, предлагавшего ехать через мост Севр и добираться до площади Людовика XV по правому берегу! А он заупрямился и поехал напрямую, коротким путем, через мост Руаяль и по левому берегу. Наконец Николя удалось прорваться через круг зевак, уставившихся на землю, где их взорам открывалась удручающая сцена.

На земле, в луже крови, с совершенно белым лицом и закатившимися глазами, лежал старик, без сомнения, сбитый неповоротливой каретой. Парик и шляпа отлетели в сторону, явив всем гладкий, цвета слоновой кости череп. Возле него на коленях стояла старушка в порванном плаще и скромном платье, какие обычно носят небогатые горожанки. Она попыталась поднять голову раненого, но у нее не получилось, и она, тихонько плача, принялась ласково гладить его по щеке. Толпа, замерев, взирала на эту горестную картину. Однако молчание было недолгим: вскоре раздались гневные выкрики и угрожающий ропот, и в адрес кучера кареты, уже почти вписавшейся в поток экипажей, двигавшихся по улице Бурбон, полетели угрозы и оскорбления. Из глубины кареты послышался надменный голос, приказавший кучеру разогнать столпившуюся чернь и ехать дальше. Кучер хлестнул лошадей, но тут Николя схватил одного из коней под уздцы, и когда животное замерло, он зашептал ей на ухо. Он иногда пользовался своей способностью мгновенно устанавливать некую загадочную связь между собой и лошадью. Продолжая шептать, он стал пальцем массировать десну коня, и тот, вздрогнув, подался назад. Обернувшись, Николя увидел, как Семакгюс, склонившись над раненым, ощупал ему шейные позвонки и поднес к губам карманное зеркальце. Подняв с колен старушку, он поискал взглядом, кто бы мог ему помочь. Вызвались двое мужчин; они раздобыли доску, осторожно уложили на нее раненого и понесли. Человек в черной одежде выразил желание сопроводить носилки. Семакгюс пошептался с ним и поручил ему старушку.

Николя почувствовал сильный удар в плечо. Чем-то внезапно напуганная лошадь шарахнулась и едва не опрокинула его. Обернувшись, он уперся взором в россыпь сверкающих галунов, украшавших красно-голубой мундир офицера городской стражи. Широкое багровое лицо с маленькими застывшими глазками источало злобу. Пассажир выскочил из кареты и в ярости плашмя ударил Николя своей шпагой.

– Служба короля, сударь, – произнес Николя. – Вы только что ударили королевского советника, комиссара полиции Шатле.

В толпе, все плотнее сжимавшей кольцо вокруг участников ссоры, нарастало и без того заметное возбуждение.

– Служба парижской ратуши, – ответил разряженный офицер. – Убирайтесь отсюда. Я майор Ланглюме, из роты городской стражи Парижа, и еду на площадь Людовика XV обеспечивать порядок во время праздника, который устраивает господин прево. А людям Сартина здесь делать нечего; так решил король.

Формально он был прав, а потому, как бы Николя того ни хотелось, он даже помыслить не мог о том, чтобы немедленно скрестить шпагу с этим наглецом. Неожиданно он заметил, что стоявшие в нескольких шагах зеваки, особенно те, кто физиономиями своими более всего напоминали висельников, усердно собирают валявшиеся на земле камни. Последующие действия разворачивались столь стремительно, что никто и ничто не смогли бы им помешать. На карету обрушился целый град камней и оставшихся после стройки кусков кирпича. Один камень угодил майору в висок, оставив глубокую царапину. Отчаянно ругаясь, офицер вскочил в карету, захлопнул дверцу и приказал кучеру отступить на улицу Бель-Шас. Из разбитого окна кареты он мстительно погрозил кулаком Николя.

– Я в восторге от вашей способности наживать себе друзей, – усмехнулся подошедший Семакгюс. – Нашему пострадавшему вполне хватит кусочка пластыря. Он всего лишь потерял сознание, а порез кожи головы всегда вызывает обильное кровотечение, которое выглядит и впрямь впечатляюще! Я поручил его и его жену заботам аптекаря, тот сделает все необходимое. И откуда только у старичка это желание сновать по улицам словно юнец какой-нибудь, да еще в такой толпе! Здесь столько подозрительных субъектов шныряет! Я едва не попрощался с собственными часами.

– Я бы вам отыскал их! – ответил Николя. – Позавчера, во время большого приема, устроенного послом Его Императорского Величества в Малом Люксембургском дворце, я разоблачил мошенника, обманом проникшего на прием и пытавшегося украсть часы у графа Старенберга, бывшего посла Марии-Терезии в Париже. Потом граф написал весьма любезное письмо Сартину, где поблагодарил его за великолепную организацию полицейской службы, «первой в Европе», как вы сами только что успели отметить. Я тоже заметил какие-то странные передвижения, и они очень меня беспокоят. Тем более, оказывается, что ответственным за безопасность во время торжества является именно этот расфуфыренный тип, который искал со мной ссоры.

– А чего вы хотите? Он же не знает своего ремесла. У них в городской страже все должности продаются.

– И они всегда видят соперников в наших караульных отрядах. Необходимо, наконец, объединить обе службы, бессильные, пока они разобщены, ибо они более заботятся о том, чтобы навредить друг другу, нежели об общественном благе. По я отвлекся от главного! Представляете, этому наглецу поручено организовать огромную массу народа и наблюдать за порядком, а он еще не добрался до места!

Николя вновь погрузился в размышления. Наконец, их экипаж въехал на мост Руаяль, где продвижение пестро одетых пешеходов и разнокалиберных экипажей более всего напоминало отступление разбитой армии. Продвигаться по набережной Тюильри оказалось не менее сложно, нежели проделать остаток пути. Два беспокойных потока – один с левого берега, а другой, такой же многолюдный и беспорядочный, с набережной Галерей Лувра – сомкнувшись и толкая друг друга, пытались объединиться.

– Похоже, на уровне моста Сен-Николя затор.

Семакгюс, словно он только этого и ждал, пустился в воспоминания.

– А прежде туда поднимались корабли, радуя своим видом парижан. Как-то раз, когда я был совсем маленьким, еще при регенте, Филиппе Орлеанском, отец взял меня с собой полюбоваться на голландский восьмипушечный корабль, бросивший якорь неподалеку от этого моста.

От нетерпения Николя барабанил пальцами по стеклу. Стремительно надвигалась темнота, и, усиливая неразбериху и замедляя всеобщее продвижение, возницы останавливались и зажигали фонари. На уровне террасы монастыря фельянов Николя, сделав знак приятелю выйти из кареты, приказал кучеру возвращаться в Шатле. Они с Семакгюсом вернутся самостоятельно, тем более что после окончания праздника оба предполагали отправиться на улицу Фобур-Сент-Оноре, дабы поужинать в «Коронованном дельфине» у их давней знакомой Полетты. Пройти через толпу, становившуюся все плотнее и плотнее, им удалось только чудом. Несколько раз корабельный хирург привлекал внимание комиссара к поведению субъектов с угрожающим выражением лиц; быстро собираясь в кучки, они вскоре снова растворялись в толпе. Николя пожал плечами, всем своим видом показывая полное бессилие. Толпа толкала, сдавливала и теснила приятелей до тех пор, пока, наконец, людской водоворот не вынес их, изрядно помятых, на площадь Людовика XV. Сюда двумя мощными потоками – один с набережной Тюильри, а другой с променада Кур-ла-Рен – двигались люди вперемежку с экипажами. Встав на цыпочки, Николя увидел, что все больше и больше карет останавливается на набережной, однако никто из представителей власти и не думает навести там порядок.

Добираться до Посольского дворца пришлось в неустанном противостоянии хаотичным колебаниям толпы, бросавшим их в разные стороны. Убедившись, что городские стражники на площади отсутствуют, Николя встревожился окончательно. К счастью, подумал он, никто из членов королевской семьи не собирался ехать на торжество в Париж.

Приятели с трудом продвигались вдоль роскошной колоннады храма Гименея, сооруженного подле статуи Людовика XV. На четырех углах окружавшего храм парапета примостились дельфины с разинутыми пастями, откуда предстояло извергаться огненным потокам. С четырех сторон храма высились аллегорические фигуры четырех великих рек, которым также предстояло исторгать из себя струи и каскады огня. Храм венчала пирамида с круглым земным шаром на вершине. Семакгюс раскритиковал пропорции сооружения: он считал его крайне неудачным. Николя отметил, что основной запас ракет сосредоточили неподалеку от возведенных по случаю торжества деревянных построек, в специальном бастионе, откуда в небо предстояло взлететь первому многоцветному букету.

В Посольском дворце их встретил де Лабриш, секретарь господина де Секвиля, в чьи обязанности входило представлять послов. Кипящий от возмущения Лабриш с трудом обрел дыхание.

– Ах, господин Ле Флок, меня совсем заклевали эти гарпии… то есть я хочу сказать министры, аккредитованные при Его Величестве. Несмотря на мои мольбы, город роздал больше приглашений, нежели мы можем вместить людей. Банкетки для послов набиты до отказа. А поверенных в делах мне приходится буквально сажать на колени друг к другу. А ведь господин де Секвиль столкнулся с теми же трудностями в Версале, во время торжеств по случаю бракосочетания…

Заметив, как два лакея в голубых ливреях тащат тяжелую банкетку, царапая ее углами свежеокрашенную стену, он с ходу отругал их, и снова вернулся к приятелям.

– Я вынужден приставлять одну банкетку к другой. Чем могу быть вам полезен, господин Ле Флок? О Боже, где моя голова? Господин маркиз!

– Ле Флок вполне достаточно, – с улыбкой ответил Николя.

– Ах, сударь, госпожа Аделаида [5]5
  Старшая дочь Людовика XV (см. «Человек со свинцовым чревом»).


[Закрыть]всегда называет вас только Ле Флоком, и, насколько мне известно, когда речь заходит о том, кто будет сопровождать ее на охоту, она чаще всего избирает вас. Даже не знаю, где мне разместить вас и господина…?

– Доктор Гийом Семакгюс.

– …доктора Семакгюса. Ваш слуга, сударь. Знаете, стоит только какому-нибудь захудалому министришке или господарю Порты заметить, что ему не оказали положенных по рангу почестей, как вся эта свора тотчас поднимает вой. Они, скорее, дадут изрубить себя на куски, нежели уступят хотя бы ничтожнейшую из своих привилегий. А Биньон швырял приглашения направо и налево, раздавал их эшевенам, офицерам, чиновникам, священникам, школярам, и еще Бог знает кому!

Неожиданно возле них возник толстый субъект в сером с золотом костюме. Втиснувшись между Николя и Лабришем, он принялся громко и сумбурно внушать что-то секретарю. Тот немедленно рассыпался в обещаниях, и субъект, гордо неся голову, удалился.